Глава 1

Ей снился «Приют». Большой белый дом, возвышавшийся на холме под сенью вековых дубов, величественно переливался в лунном свете и был похож на царственную невесту на троне. Больше столетия господствовал он над безмолвными речными водами, дюнами и болотами – великолепный символ челове­ческой мощи и тщеславия.

Между стволами деревьев золотыми огоньками мелькали светлячки, шевелились ночные существа – таинственные при­зраки охотников и жертв.

Ни в одном из высоких узких окон «Приюта» не было света. Ни один фонарь не освещал изящные веранды. Темные парад­ные двери не раскрывали объятий, не обещали сердечного при­ема. Ночь дышала, и дыхание ее было пронизано сыростью, на­поено ароматом жасмина и мускусных роз. Лишь ветер нарушал таинственное безмолвие: шелестели листья огромных дубов и сухо щелкали, словно костлявые пальцы, ветви пальм. Белые колонны, как солдаты, охраняли широкую веранду, но никто не открыл огромную парадную дверь, не вышел навстречу ей.

Приближаясь к дому, она явственно ощущала хруст песка и раковин под ногами, слышала монотонную музыку ветра и даже различала в ней отдельные ноты. На веранде качались, поскри­пывая цепями, пустые качели. Никто не наслаждался красотой лунной ночи.

Вскоре послышались новые звуки: негромкое постоянное шуршание волн – океан выплескивал их на песок и засасывал обратно в свои глубины.

Это настойчивое биение, этот ровный пульс не позволяли никому из обитателей острова позабыть о том, что океан может в любой момент – если ему так захочется – вернуть себе сушу со всеми ее плодами.

Однако капризное напоминание стихии не омрачило ее на­строения. Ведь это был звук дома, звук детства! Когда-то она, как олень, свободный и дикий, бегала по этим лесам, обследо­вала эти болота, носилась по песчаным пляжам, была беспечна и счастлива, как возможно лишь в юности.

Она вернулась домой – но теперь уже не ребенком.

Она ускорила шаг, поспешно поднялась по ступеням, пере­секла веранду и положила ладонь на большую медную дверную ручку, блестевшую, как потерянное сокровище.

Дверь была заперта.

Она дернула ручку вправо, потом влево, толкнула тяжелую панель из красного дерева. Ее сердце бешено забилось.

– Впустите меня! – взмолилась она. – Я вернулась домой… Я вернулась!

Замок не щелкнул, дверь не открылась. Все так же темнели высокие окна по обе стороны негостеприимного входа. Она прижалась лицом к стеклу, но ничего не смогла разглядеть внутри.

Ей стало страшно.

Теперь она бежала по огибавшей дом веранде между кадками с пышными яркими цветами. Музыка ветра стала резкой, не­благозвучной, ветви пальм предостерегающе заскрипели. Пла­ча, она заколотила кулаками в другую дверь:

– Пожалуйста, пожалуйста, впустите меня. Я хочу вернуться домой!

Всхлипывая и спотыкаясь, она спустилась на садовую до­рожку. Можно обойти дом, войти через заднюю затянутую мос­китной сеткой веранду. Мама говорила, что дверь в кухню всег­да открыта.

Но она не могла найти эту дверь. Деревья протягивали к ней толстые ветки со свисавшими с них клочьями мха, преграждая путь. Их развесистые кроны не пропускали лунный свет.

Когда она успела оказаться в лесу? Спотыкаясь о корни, му­чительно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, она поняла, что заблудилась. Поднялся сильный ветер, завыл и бросился на нее, нанося удар за ударом – безжалостно, наотмашь. В тело вонза­лись пальмовые колючки. Она повернулась, но там, где вилась тропинка, теперь текла река, отрезая ее от «Приюта». Под рез­кими порывами ветра волновалась высокая трава, покрывавшая скользкие берега.

И на другом берегу она увидела себя, одинокую и рыдаю­щую. И поняла, что умерла.

Джо отчаянно пыталась выбраться из цепких когтей кошма­ра, но, даже проснувшись, еще чувствовала, как они обдирают ее кожу. Лицо было залито потом и слезами. Дрожащей рукой она пошарила по ночному столику, ища выключатель лампы, чтобы поскорее рассеять мрак. Книга и полная окурков пепель­ница слетели на пол.

Когда наконец загорелся свет, Джо подтянула колени к груди, обхватила их руками и принялась раскачиваться, стара­ясь успокоиться.

Это просто сон! – уговаривала она себя. Просто плохой сон.

Она дома, в собственной постели, в своей квартире, далеко от острова, на котором стоит «Приют». Наконец, она взрослая женщина двадцати семи лет. Ее не испугает какой-то глупый сон.

Но когда Джо потянулась за сигаретой, пальцы ее все еще дрожали. Только с третьей попытки ей удалось зажечь спичку.

Часы на ночном столике показывали три пятнадцать. В пос­леднее время это стало обычным явлением, казалось бы, можно было привыкнуть. Но нет ничего хуже паники в три часа ночи. Джо свесила ноги с кровати и замерла на краешке в задравшей­ся на бедра длинной футболке, служившей ей ночной рубаш­кой.

Почему сны постоянно возвращают ее на остров, в дом, ко­торый она покинула почти десять лет назад? Впрочем, она знала ответ. Любой первокурсник, изучающий психологию, смог бы истолковать значение этих образов. Дом заперт потому, что она понимает: вряд ли кто-то ждет ее возвращения. И неудивитель­но, что этот кошмар начал мучить ее именно сейчас: она при­ближалась к возрасту, в котором ее мать сбежала с острова. Сбе­жала, не оглянувшись, бросив мужа и троих детей.

Мечтала ли Аннабелл когда-нибудь вернуться? И снилась ли ей запертая дверь?

Джо не хотелось думать об этом, не хотелось вспоминать женщину, двадцать лет назад разбившую ее сердце. Давно сле­довало бы забыть о прошлом. Она научилась жить без матери, без «Приюта», без семьи; даже преуспела в этой жизни – во вся­ком случае, преуспела в своей профессии.

Джо рассеянно обвела взглядом комнату. Все здесь было просто и практично. О ее многочисленных путешествиях напо­минали только фотографии на стенах. Джо сама сделала рамки для черно-белых отпечатков, выбрав для украшения спальни те образцы своей работы, которые считала самыми успокаиваю­щими, приятными для глаз.

Пустая скамья в парке, витая кованая решетка. А вот одино­кая ива, низко свесившая кружевные листья над блестящей гла­дью маленького пруда. Залитый лунным светом сад мог бы по­служить наглядным пособием по изучению светотеней и кон­трастирующих форм. Пустынный пляж с едва показавшимся над горизонтом солнцем манил зрителя – хотелось войти в фо­тографию, почувствовать грубый песок под босыми ногами.

Джо повесила этот морской пейзаж всего лишь неделю назад, вернувшись из командировки на Внешний Риф в Север­ной Каролине. Вероятно, отсюда и воспоминания о доме, ре­шила она. Ведь она была так близко. Очень близко. Можно бы­ло проехать чуть южнее, в Джорджию, и переправиться на ост­ров на пароме.

Но Джо не поехала на юг. Она выполнила задание, вернулась в Шарлотт и с головой ушла в работу.

И в свои ночные кошмары.

Джо загасила сигарету, встала и натянула спортивные брюки. Она знала, что больше не заснет. Лучше заняться чем-нибудь, чтобы отвлечься от непрошеных мыслей.

А может, во всем виновата книга? – думала Джо, шлепая бо­сиком в маленькую кухню, чтобы сварить себе кофе. Это все-таки огромное профессиональное достижение! Хоть она и знала цену своему мастерству, предложение ведущего издательства о выпуске альбома ее фотографий оказалось неожиданным и вол­нующим.

Надо бы придумать подходящее название… «Изучение при­роды»? Нет, похоже на научный проект. «Картины жизни»? Слишком высокопарно.

Джо улыбнулась, откидывая назад темно-рыжие волосы. Ее дело – фотографии, а выбор названия можно оставить специа­листам.

В конце концов, кому, как не ей, знать, когда следует насто­ять на своем, а когда отступить! Большую часть своей жизни она делала или то, или другое. Может, послать один экземпляр домой? Интересно, что подумают о ее альбоме родные? Скорее всего бросят его равнодушно на один из журнальных столиков в холле, где случайный постоялец лениво полистает страницы, гадая, приходится ли Джо Эллен Хэтуэй родственницей Хэтуэям, владеющим гостиницей «Приют»?

Откроет ли альбом отец, чтобы посмотреть, чему она научи­лась? Наверное, даже не дотронется до него, а просто пожмет плечами и пойдет бродить по своему острову. Острову Аннабелл.

Вряд ли он вообще интересуется теперь своей старшей доче­рью. И глупо этой дочери надеяться на его внимание.

Джо отмахнулась от грустных мыслей, сняла с крючка про­стую синюю кружку и стала ждать, пока закипит чайник.

В ночном бодрствовании есть свои преимущества, решила она. Телефон не зазвонит. Никто не заглянет, не пошлет факс. И никто ничего не ждет от нее. Несколько часов ей не надо быть ни кем и можно ничего не делать. А если дрожат поджилки и раскалывается голова, никто не узнает о ее слабости, кроме нее самой.

Джо заварила кофе по особому турецкому рецепту и выгля­нула в маленькое кухонное окно. Темная пустынная улица, скользкая от дождя. Под уличным фонарем мерцает бледное пятно света. Какой одинокий свет, подумала Джо. Некому вос­пользоваться им. В одиночестве столько тайн. Столько беско­нечных возможностей. Соблазнов. Притяжения.

Как часто случалось в подобных случаях, она почти маши­нально схватила свой «Никон» и босиком бросилась из уютной, наполнившейся ароматом кофе кухни в промозглую ночь фото­графировать безлюдную улицу.

Работа успокаивала ее, как ничто другое. С камерой в руке, с роящимися в голове образами она забывала обо всем.

Шлепая длинными ногами по холодным лужам, Джо мета­лась по улице в поисках наиболее удачного ракурса, то и дело отбрасывая спутанные волосы, падавшие на глаза. Надо было завязать хвост. А лучше – подстричься. Но где взять время?

Удовлетворение пришло лишь после дюжины снимков. Джо повернулась и подняла глаза на свои окна. Когда она успела за­жечь столько света, пока брела из спальни в кухню?

Так или иначе, зрелище было впечатляющее. Джо задумчиво поджала губы, пересекла улицу и, почти припав к земле, наце­лила объектив на освещенные окна темного здания. «Логово страдающего от бессонницы» – очень подходящее название. Ее тихий смех жутким эхом отразился от безмолвных домов и за­ставил ее вздрогнуть.

Господи, похоже, она сходит с ума! Разве нормальная женщина выскочит полуодетой из дома в три часа ночи, чтобы фо­тографировать собственные окна?!

Однако, чтобы быть нормальной, необходимо спать, а она не спала, как следует уже больше месяца. Необходимо регулярно питаться, а Джо за последние несколько недель потеряла десять фунтов и видела, как постепенно ее стройное тело становится просто костлявым. Необходим душевный покой, но она не могла даже вспомнить, претендовала ли когда-нибудь на душевный покой.

Друзья? Конечно, у нее есть друзья, но ни одного достаточно близкого, чтобы утешать ее посреди ночи.

Семья? Ну, семья-то у нее есть. В некотором роде. Брат и се­стра, живущие совершенно отдельной жизнью, ничуть не похо­жей на ее собственную. Отец, почти незнакомец. Мать, которую она не видела и о которой ничего не слышала двадцать лет.

«Я не виновата», – напомнила себе Джо. Все изменилось, когда Аннабелл сбежала из «Приюта», оставив семью, сокру­шенную недоумением и горем. Беда была в том, что все осталь­ные так и не свыклись с происшедшим, не похоронили прош­лое. Но она-то похоронила! Она не осталась на острове, чтобы целыми днями бродить по нему, вглядываясь в каждую песчин­ку, как отец. Она не посвятила свою жизнь заботам о «Приюте» и управлению гостиницей, как брат Брайан. И она не нашла забвение в глупых фантазиях и грезах об очередных приключе­ниях, как сестра Лекси.

Она училась, работала. Строила свою собственную жизнь. И если сейчас у нее разгулялись нервы, то только из-за пере­утомления. Нужно просто добавить немного витаминов в раци­он, и все вернется в норму.

Даже можно было бы взять отпуск, размышляла Джо, копа­ясь в кармане в поисках ключей. Ведь она не отдыхала уже года четыре. Поехать в Мексику, в Вест-Индию… В любое место, где жизнь течет медленно, а солнце светит ярко. Притормозить. Расслабиться. Отвлечься. Вот он – прекрасный способ спра­виться с этим ерундовым осложнением!

Входя в квартиру, Джо наступила на маленький квадратный конверт, лежавший на полу, и на мгновение застыла, уставив­шись на него, – одна рука на ручке открытой двери, в другой – фотокамера.

Был ли конверт здесь, когда она выходила? Неужели она могла не заметить его? Первый такой конверт, на котором было напечатано только ее имя, пришел месяц назад. Она нашла его в своей почте. Затем последовало еще два…

У нее снова задрожали руки, но она приказала себе сначала запереть дверь. И лишь потом, прерывисто дыша, она наклони­лась, подобрала конверт. Осторожно отложила камеру, распеча­тала послание и тихо, протяжно застонала.

Черно-белая фотография была сделана профессионально, как и три предыдущие. Женские глаза, миндалевидные, с тяже­лыми веками, опушенные густыми ресницами. Изящно изогну­тые брови. Джо знала, что цвет этих глаз должен быть синим, темно-синим. Ведь это были ее собственные глаза! И в них за­стыл смертельный страх.

Когда это было снято? Как и зачем? Джо прижала ладонь ко рту, не в силах отвести взгляд от фотографии, прекрасно пони­мая, что сейчас в ее глазах то же самое выражение. Ужас охватил ее, погнал через всю квартиру в маленькую лабораторию, заста­вил судорожно дергать ящики, быстро шарить в них. Она нашла спрятанные там конверты. В каждом был черно-белый снимок два на шесть дюймов.

Кровь стучала в ее висках, когда она раскладывала снимки по порядку. На первом глаза были закрыты, как будто ее сфото­графировали спящей. Остальные отражали процесс пробужде­ния: на втором – едва приподнятые ресницы, на третьем – глаза открыты, но еще не сфокусированы, затуманены сном.

Да, первые три снимка встревожили ее, но не испугали. На этом, последнем, глаза ее были наполнены смертельным стра­хом.

Дрожа, тщетно пытаясь успокоиться, Джо отступила от стола. Почему только глаза? Каким образом кому-то удалось подойти к ней так близко без ее ведома? Тот, кто сделал это, должен был сначала попасть в ее квартиру.

Охваченная новой волной паники, Джо бросилась в гости­ную, судорожно проверила замки и тяжело привалилась к две­ри. Сердце словно стучало по ребрам. А затем в ней разгорелся гнев.

Ублюдок! Он хочет запугать ее! Хочет заставить прятаться в этой квартире, шарахаться от собственной тени, бояться высу­нуть нос на улицу. И она, никогда не знавшая страха, сейчас иг­рает ему на руку.

Джо столько раз бродила одна по незнакомым иностранным городам, по бедным, убогим, безлюдным улицам. Она поднима­лась в горы и пробиралась сквозь джунгли без всякой защиты, с одним фотоаппаратом, и никогда не думала о страхе. А теперь из-за какой-то пачки фотографий у нее подкашиваются ноги!

Однако следует признать, что этот страх возник не сейчас.

Он разрастался и поглощал ее неделями, шаг за шагом. Застав­лял чувствовать себя беспомощной, уязвимой, ужасно одино­кой.

Джо оттолкнулась от двери. Она не может так жить и не бу­дет! Отбросит страх. Наплюет на него. Глубоко закопает. Видит бог, она великий специалист по захоронению душевных травм, больших и маленьких. Это просто еще одна.

Она выпьет кофе и пойдет работать.

К восьми часам утра Джо прошла полный цикл – преодоле­ла усталость, испытала вспышку вдохновения и период созида­тельного покоя, а затем снова скользнула в изнеможение.

Она не умела работать механически и считала, что ко всем стадиям фотопроцесса необходимо относиться с полным вни­манием и самоотдачей. Ей удалось кое-что отпечатать, про­явить последнюю пленку. За первой чашкой кофе она даже убе­дила себя, что поняла, почему ей присылают эти фотографии. Просто неизвестный поклонник ее мастерства пытается при­влечь к себе внимание, чтобы потом использовать ее влияние в своих личных интересах.

В этом предположении был смысл.

Время от времени она читала лекции и проводила семинары. К тому же за последние три года у нее прошли три персональ­ные выставки. И в том, что кто-то сумел сфотографировать ее – пусть даже несколько раз, – нет ничего из ряда вон выходящего.

Кто бы он ни был, этот человек явно подошел к своей задаче творчески: увеличивал фотографии, кадрировал верхнюю часть лица, посылал отпечатки в определенной последовательности. Жаль, что невозможно установить, когда и где были сделаны снимки. Отпечатаны фотографии недавно, но негативам может быть и год, и два, и пять.

Так или иначе, неизвестный отправитель достиг своей цели. Просто она слишком остро реагирует.

В последние несколько лет Джо часто получала по почте фо­тографии. Хотя обычно к ним прилагалось письмо. Сначала ав­торы рассыпались в похвалах ее работам, затем переходили к восхвалению собственных или просили ее совета и помощи, а в некоторых случаях даже предлагали совместные проекты.

Джо не так давно добилась профессионального успеха и еще не привыкла к сопутствующему ему напряжению и чужим ожи­даниям, которые иногда бывали довольно обременительными.

Приходилось признать, что она не слишком хорошо справляется со своим новым положением. Нормальный человек по­лучал бы от собственного успеха гораздо больше радости, реши­ла она, прихлебывая ледяной кофе и пытаясь не обращать вни­мания на неприятные ощущения в желудке.

Она справлялась бы гораздо лучше, если бы ее просто оста­вили в покое и позволили делать то, что она умеет делать лучше всего!

Голова раскалывалась, плечи ныли. Не вставая с вращающе­гося табурета, Джо разложила на рабочем столе лист контакт­ных отпечатков с последней пленки и, включив белый фонарь, начала изучать отпечатки через лупу один за другим.

На мгновение ее охватила паника: все отпечатки были рас­плывчатыми, мутными. Черт побери, как это могло случиться?! Неужели испорчена вся пленка? Джо потрясла головой, замор­гала и тут же увидела четкое изображение холмистых дюн, по­росших травой.

Она вздохнула с облегчением и расправила напряженные плечи.

– Идиотка! – пробормотала она вслух. – Не снимки не сфокусированы, а твои глаза.

Джо отложила лупу и зажмурилась, чтобы дать глазам отдых. У нее не было сил даже встать и сварить себе еще кофе. Конеч­но, нужно было бы пойти на кухню и поесть как следует. А по­том – поспать. Вытянуться в постели, закрыть глаза и отклю­читься от всего…

Но Джо боялась заснуть, потому что знала: во сне она поте­ряет даже этот хрупкий контроль над ситуацией. Наверное, стоит все-таки показаться врачу. Надо подлечить нервы, пока они не расстроились необратимо. Но это значит, что придется обратиться к психиатрам. А они, несомненно, за­хотят покопаться в ее мозгах и вытащить на свет божий то, что она решила забыть.

Ничего, она справится сама. Она всегда прекрасно со всем справлялась. И пусть Брайан говорит, что для этого она умело расталкивала всех на своем пути. А какой у нее был выбор? Какой выбор был у любого из них, когда они остались одни и барахтались на этом проклятом клочке суши вдали от всего мира?

Вспыхнувшая в ней ярость оказалась слишком мощной и не­ожиданной для нее самой. Джо задрожала и сжала руки в кула­ки. Ей пришлось закусить губу, чтобы не выплеснуть резкие слова на брата, которого даже не было рядом.

«Я просто устала, – сказала она себе. – Устала, вот и все».

Необходимо отложить работу, принять снотворное, отключить телефон и поспать. А проснется она спокойной и сильной!

Внезапно на ее плечо опустилась чья-то рука. Джо дерну­лась, вскрикнула и выронила кружку.

– Боже, Джо! – Бобби Бэйнз, ее ассистент, отскочил, рас­сыпав принесенную почту. – Что с тобой? Чего ты так испуга­лась?

– Что ты здесь делаешь? Что ты здесь делаешь, черт побери? Джо соскочила с табурета, и он полетел на пол вслед за круж­кой.

– Я… ты сказала, что хочешь начать работу в восемь. Я опоз­дал всего на пару минут.

Джо схватилась за край рабочего стола, чтобы не упасть, и с трудом вдохнула воздух.

Бобби в недоумении уставился на нее, оставаясь на безопас­ном расстоянии: казалось, она готова наброситься на него в любую секунду. Он работал с ней второй семестр и считал, что научился предвосхищать ее приказы, оценивать ее настроения и избегать ее взрывов. Но он понятия не имел, как реагировать на этот безумный страх, горящий сейчас в ее глазах.

– Почему ты не постучал? – выкрикнула она.

– Я стучал, но не дождался ответа. А поскольку я знал, что ты здесь, то воспользовался ключом. Ты сама мне дала его перед последней командировкой.

– Верни! Немедленно!

– Конечно. Пожалуйста. – Продолжая смотреть ей в глаза, Бобби покопался в переднем кармане по-модному выцветших джинсов. – Я не хотел пугать тебя.

Судорожно цепляясь за остатки самообладания, Джо взяла протянутый ключ. К страху приметалось смущение, и она – чтобы выиграть время – наклонилась и подняла опрокинутый табурет.

– Извини, Бобби. Ты действительно меня напугал. Я не слышала, как ты стучал.

– Ничего. Хочешь, принесу тебе еще кофе?

Джо отрицательно покачала головой и, почувствовав, что ноги ее не держат, опустилась на табурет, выдавив улыбку. На­прасно она так набросилась на Бобби: он-то уж, во всяком слу­чае, ни в чем не виноват. Бобби очень серьезно относился к ра­боте с ней, а ведь ему всего лишь двадцать один год. С белоку­рыми волосами до плеч, завязанными в «конский хвост», и с золотым кольцом в одном ухе, он походил скорее на художника, чем на студента, специализирующегося на фотографии. Узкое длинное лицо, идеально ровные зубы… Его родители, очевидно, свято верили в ортодонтические пластинки, решила Джо, про­бежав языком по собственному, не совсем правильному прику­су. И у него хороший глаз и вкус, а Джо никогда не отказыва­лась поделиться своими знаниями с талантливыми людьми.

Большие карие глаза Бобби все еще настороженно следили за ней, и она постаралась вложить в свою улыбку максимум теп­лоты.

– У меня была плохая ночь.

– Это видно. – Заметив ее удивленно изогнутые брови, Бобби сам попытался улыбнуться. – Ты ведь сама говорила, что ис­кусство фотографа заключается в умении видеть. А что случи­лось? Опять не могла заснуть?

Джо не любила и не желала притворяться. Она пожала плеча­ми и потерла усталые глаза.

– Почти не спала.

– Попробуй мелатонин. Моя мать просто молится на него. – Бобби присел на корточки и стал собирать осколки кружки. – И, наверное, тебе не стоит пить столько кофе.

Бобби поднял глаза и увидел, что Джо не слушает. Снова ушла в себя, подумал он. Раньше у нее не было этой привычки. Он уже хотел отбросить менторский тон и не читать ей очеред­ную лекцию о необходимости здорового образа жизни, но ре­шился еще на одну попытку.

– Опять весь вечер сидела на кофе и сигаретах?

– Да, – ответила Джо словно, в полусне.

– Это убьет тебя! Тебе необходима специальная программа: правильное питание, прогулки на свежем воздухе. За последние недели ты потеряла фунтов десять, а у тебя тонкие кости – так ты наживешь себе остеопороз. Для костей и мышц нужен стро­ительный материал.

– Угу.

– Джо, тебе обязательно надо сходить к врачу. По-моему, у тебя малокровие. Ты бледная, а под глазами такие мешки, что туда можно засунуть половину твоего фотооборудования.

– Как мило, что ты заметил.

Бобби собрал самые большие осколки и выкинул их в мусор­ную корзину. Конечно, заметил! Ее лицо трудно не замечать, хотя она как будто специально трудится над тем, чтобы сделать его незаметным. Бобби никогда не видел на ее лице и намека на макияж, а волосы она стягивала на затылке, вместо того чтобы позволить им обрамлять это нежное овальное лицо с тонкими чертами, экзотическими глазами и волнующим ртом.

Бобби почувствовал, что краснеет, и взял себя в руки. Джо посмеялась бы над ним, если бы знала, что вначале он чуть не потерял из-за нее голову. Потом он, правда, убедил себя, что это – профессиональное восхищение, а не только физическое влечение. И с влечением справился. В основном…

Однако несомненно, что, если бы Джо слегка подкрасила губы и оттенила глаза, она была бы сногсшибательной красот­кой.

– Я мог бы приготовить тебе завтрак, – заметил Бобби. – Если у тебя есть хоть что-нибудь, кроме шоколадных батончи­ков и заплесневелого хлеба.

Глубоко вздохнув, Джо постаралась сосредоточиться на его словах.

– Нет, спасибо. Может, успеем что-нибудь перехватить по дороге. Мы уже опаздываем.

Она соскользнула с табурета и присела на корточки собрать рассыпанные конверты. Бобби продолжал что-то говорить, но Джо уже не слушала. Тошнотворный страх, затаившийся в ней, перерос в ужас, когда она подняла коричневый конверт со своим именем, написанным печатными буквами.

Этот конверт был толще остальных, тяжелее. «Выбрось его! – завопил рассудок. – Не открывай! Не заглядывай внутрь!»

Но ее пальцы уже разорвали конверт, и на этот раз на пол об­рушилась целая лавина фотографий. Джо схватила верхнюю – отличный профессиональный черно-белый отпечаток.

Теперь на снимке были не только ее глаза, но вся она. Джо узнала фон – парк около ее дома, где она часто гуляла. Другой снимок – она в центре Шарлотта, стоит на обочине с репортер­ской сумкой через плечо.

– Послушай, отличный снимок.

Бобби наклонился за фотографией, но Джо резко ударила его по руке и зарычала:

– Прочь! Не смей! Не трогай их!

– Джо, я…

– Не приближайся ко мне.

Тяжело дыша, Джо упала на колени, судорожно перебирая снимки. На всех фотографиях была она, занятая повседневны­ми делами. Вот она выходит с покупками из магазина, вот са­дится в свою машину…

«Он повсюду, он следит за мной! Куда бы я ни шла, что бы ни делала… Он охотится за мной».

Джо знобило, у нее стучали зубы. А когда она подняла оче­редную фотографию, ей показалось, что внутри щелкнул какой-то выключатель. Фотография в ее руке задрожала, как от резко­го порыва ветра. Джо даже закричать не смогла, словно в легких совсем не осталось воздуха. Она просто не чувствовала больше свое тело.

Отличный снимок: профессиональное освещение и исполь­зование светотеней. Джо обнажена, кожа излучает некое жуткое сияние. Тело непринужденно раскинуто, голова чуть склонена, изящный подбородок опущен. Одна рука лежит на талии, дру­гая закинута за голову, как в спокойном сне.

Но глаза… Глаза открыты, вытаращены. Кукольные глаза. Мертвые глаза.

Мгновение Джо казалось, что ее отбросило назад, в ночной кошмар, и она снова смотрит сама на себя, беспомощная, не­способная найти выход из тьмы.

Но даже охваченная ужасом, она смогла увидеть различия. У женщины на фотографии волосы светлые, пышные и волнис­тые, а тело более зрелое.

– Мама?! – прошептала Джо, схватив фотографию обеими руками. – Мама!

– Что с тобой, Джо? – Бобби ошеломленно уставился в ее остекленевшие глаза. – Что происходит, черт побери?

– Где ее одежда? – Джо обхватила руками голову, разры­вающуюся от грохота и гула, и начала раскачиваться. – Где она сама?

– Успокойся.

Бобби сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы взять у Джо фотографию, но она резко вскинула голову.

– Не подходи! – Кровь прилила к ее щекам, в глазах запля­сали огоньки безумия. – Не прикасайся ко мне! Не прикасайся к ней!

Испуганный, озадаченный, Бобби выпрямился и поднял руки.

– Хорошо, Джо. Хорошо.

Джо снова опустила глаза на фотографию Аннабелл. Как же ей холодно, как холодно! Молодая, загадочно прекрасная… и холодная, как смерть.

– Она не должна была бросать нас, не должна была уходить. Почему она это сделала?

– Наверное, у нее не было другого выхода, – тихо сказал Бобби.

– Нет, она должна была остаться с нами! Она была необхо­дима нам, но мы оказались ей не нужны. Она так красива… – Слезы покатились по щекам Джо, и фотография задрожала в ее руке. – Как сказочная принцесса. Я всегда думала, что она – принцесса. Она бросила нас. Бросила нас и ушла. А теперь она мертва…

Прижимая фотографию к груди, Джо свернулась в клубочек и разрыдалась.

– Полно, Джо, – Бобби ласково потянулся к ней. – Пой­дем со мной. Тебе нужна помощь.

– Я так устала, – прошептала Джо и не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки, как ребенка. – Я хочу домой.

– Хорошо. А сейчас просто закрой глаза.

Фотография тихо спорхнула на пол лицевой стороной вниз… на все другие лица. Джо увидела надпись на обратной стороне. Большие четкие буквы: «СМЕРТЬ АНГЕЛА».

И последняя ее мысль – когда тьма уже сомкнулась вокруг нее – была о «Приюте».

Глава 2

Легкий туман клубился в первых проблесках зари, словно го­товый исчезнуть сон. Солнечные лучи пронзили кроны могучих дубов и заблестели в каплях росы. Маленький кардинал крас­ной пулей беззвучно метнулся сквозь ветви. Славки и овсянки, гнездившиеся в клочьях лишайника, проснулись и завели ут­реннюю песню.

Он больше всего любил именно начало дня. На рассвете, когда никто не посягал на его силы и время, он мог обо всем по­думать без помех. Просто побыть самим собой, наедине с собой.

Брайан Хэтуэй всю жизнь провел на острове и никогда не хотел поселиться где-то еще. Он повидал материк, посетил большие города, а однажды, охваченный внезапным порывом, даже провел отпуск в Мексике. Но этот остров – со всеми его достоинствами и недостатками – принадлежал ему. Он родился здесь в одну штормовую сентябрьскую ночь тридцать лет назад. Родился на той самой большой дубовой кровати с пологом, на которой теперь спал сам. Его приняли собственный отец и ста­рая негритянка, дымившая трубкой из кукурузного початка.

Старуху звали мисс Эффи, ее родители были в свое время ра­бами его предков. Когда он был еще очень мал, она рассказыва­ла ему историю его рождения. Рассказывала, как завывал ветер и бушевал океан, а в огромном доме на этой величественной кровати его мать сражалась, словно настоящий воин, а потом рассмеялась, когда маленький Брайан вылетел из ее чрева прямо в руки отца.

Хорошая история! Когда-то Брайан мог отчетливо предста­вить себе смеющуюся мать и отца, который жаждет принять его.

Его матери давно здесь нет, старая мисс Эффи мертва, и много – очень много – времени прошло с тех пор, как отец в последний раз обнимал его.

Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекатель­ным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заста­вить эти губы улыбнуться.

Свет слегка изменился, пора было возвращаться в «Приют», чтобы приготовить постояльцам завтрак.

Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брай­ан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нра­вится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опа­сается, не «голубой» ли он, даже развлекало.

Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для заня­тий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.

Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев…

Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться круж­ным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.

Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением на­блюдать за расцветающим утром.

Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные моло­дыми соснами и величественными дубами.

Однако больше всего он любил лес с его темными укромны­ми уголками, полными неразрешимых загадок.

Он хорошо знал историю острова. Когда-то рабы выращива­ли здесь хлопок, а его предки сколачивали на этом свои состоя­ния. Остров был поделен между несколькими семействами. Его хозяева становились судовладельцами и стальными магнатами, состояния продолжали увеличиваться и то ускользали, то вновь возвращались в их руки. Теперь деньги уже были не те, что прежде, но остров оставался в руках потомков тех хлопковых королей и стальных императоров. Их дома, выглядывающие из-за дюн, скрывающиеся под сенью деревьев, возвышающиеся над широкой лентой Пеликанова пролива, переходили от поко­ления к поколению, и до сих пор только горстка семей могла назвать остров своим домом.

Но в этот маленький рай традиционно съезжались богачи – охотиться на оленей и диких кабанов, собирать раковины, ло­вить рыбу в реке и океане.

В летнюю послеобеденную жару они отдыхали на верандах, а рабы разносили бокалы с холодным лимонадом. По вечерам в бальном зале господского дома в свете свечей, мерцающих в хрустальных люстрах, кружились блестящие пары, в карточном зале, попивая отличный южный бурбон[1] и дымя толстыми ку­бинскими сигарами, беспечно играли в карты мужчины.

Тогда «Приют» был замкнутым мирком для избранных, сим­волом образа жизни, обреченного на гибель.

Отдыхающие до сих пор приезжали на остров, несмотря на его уединенность, а может быть, и благодаря ей. Чтобы сохра­нить собственность, Хэтуэям пришлось превратить часть дома в гостиницу.

Брайан знал, что его отец ненавидит каждый шаг, даже звук шагов посторонних на своем острове. Только по этому пово­ду – и Брайан это помнил – спорили его родители. Аннабелл хотела открыть остров большему числу туристов, привлечь сюда людей, создать круг постоянных гостей, оживить жизнь остро­ва. А Сэм Хэтуэй настаивал на том, чтобы сохранить все неиз­менным, нетронутым, и контролировал число отдыхающих и экскурсантов, как скряга, неохотно выдающий мелкие монетки. И, в конце концов Брайану стало казаться, что он понял, почему его мать сбежала, – здесь ей не хватало людей, лиц, голо­сов.

Теперь же для Сэма Хэтуэя этот остров превратился в памят­ник неверной жене. Это был его счастливый дар и его прокля­тие.

Однако, несмотря на все свои старания, отец не мог остано­вить изменения, как не мог остановить наступление на остров океана.

Брайан и сам не приветствовал изменений, но в гостинице они были необходимостью. А гостиницу он любил и, если чест­но, наслаждался даже выполнением своих повседневных обя­занностей. Брайан любил и постояльцев. Ему нравилось слы­шать чужие голоса, наблюдать за чужими привычками, слушать разные истории из чужих жизней, чужих миров.

Он не имел ничего против других людей – до тех пор, пока они не выказывали намерения остаться. А впрочем, в глубине души он не верил, что люди могут оставаться здесь надолго.

Вот Аннабелл не осталась.

Брайан поднялся, испытывая смутное раздражение от того, что шрам двадцатилетней давности неожиданно запульсировал, как открытая рана. Стараясь не обращать внимания на боль, он отвернулся от ручья и направился по вьющейся тропинке вверх, к «Приюту».

Выйдя из леса на ослепительный свет, он зажмурился. Со­лнечные лучи разбивались о струю фонтана и превращали каж­дую капельку в радугу. Брайан окинул взглядом сад. Буйно раз­росшиеся тюльпаны выглядели вполне прилично, гвоздики ка­зались несколько взлохмаченными… А это что за багровое чудище, черт побери? – спросил он себя. Вообще-то Брайана можно было назвать в лучшем случае посредственным садовни­ком, но он старался содержать территорию гостиницы в поряд­ке. Отдыхающие платили деньги и хотели радовать не только свои желудки, но и глаза: кроме вкусной еды, они желали на­слаждаться начищенным антиквариатом и ухоженными садами.

Итак, чтобы привлекать постояльцев, необходимо содержать «Приют» в отличном состоянии, а это требует бесконечных часов тяжелого труда. Но без платных гостей вообще неоткуда было бы взять средства, дом бы давно разрушился. Бесконеч­ный цикл! – думал Брайан, хмуро глядя на цветы. Змея, загла­тывающая собственный хвост. Капкан без ключа.

– Агератум.

Брайан резко вскинул голову. Голос он узнал сразу, но при­шлось прищуриться, чтобы разглядеть его хозяйку, которой солнце светило в спину. Брайана всегда раздражало, что она умеет подкрадываться так незаметно. Впрочем, он давно уже привык считать доктора Керби Фитцсиммонс незначительным раздра­жителем.

– Агератум, – повторила Керби и улыбнулась: она знала, что раздражает его, и считала это большим достижением. Ей по­надобился почти год, чтобы добиться хотя бы такой реакции. – Тот цветок, на который ты таращишься, Брайан. А вообще-то твоим садам необходим уход.

– И до них дойдут руки, – пробормотал он, прежде чем вос­пользоваться своим самым действенным оружием – молчанием.

Ему всегда становилось не по себе в обществе Керби. И дело было не только в ее внешности, вполне привлекательной, если вас интересуют изящные блондинки. Брайан считал причиной своей неловкости ее поведение – полную противоположность изяществу и деликатности. Непоколебимо уверенная в себе Керби, казалось, знала понемногу обо всем на свете и не стес­нялась идти напролом.

Ее голос всегда напоминал Брайану о высшем обществе Новой Англии. Или – когда он бывал менее снисходителен – о «проклятых янки». Впрочем, ее лицо раздражало его еще боль­ше: типичные скулы янки, привлекающие внимание к глазам цвета морской волны, слегка вздернутый нос, а особенно – без­упречный рот: не очень большой и не очень маленький.

Брайан все ждал известий о том, что Керби заколотила ма­ленький коттедж, унаследованный от бабушки, и вернулась на материк, отказавшись от намерения открыть здесь клинику. Но один месяц сменял другой, а Керби не уезжала, медленно, но верно вплетаясь в жизнь острова.

И овладевая его мыслями.

Продолжая насмешливо улыбаться, Керби откинула с лица волну ниспадающих до плеч волос цвета спелой пшеницы.

– Прекрасное утро!

– Еще рано.

Брайан сунул руки в карманы: когда Керби была рядом, он никогда точно не знал, что делать с руками.

– Ну, для тебя-то не слишком рано. – Наклонив голову, Керби смотрела на него, и это зрелище ей нравилось. Но пока ей дозволялось только смотреть: завоевать Брайана Хэтуэя ока­залось не так-то просто. – Завтрак еще не готов?

– Мы не обслуживаем до восьми, – нахмурился Брайан: она должна знать это не хуже его, поскольку приходит в гостиницу довольно часто.

– Что ж, придется подождать. А какое фирменное блюдо се­годня? – спросила Керби, не отставая от него.

– Еще не решил.

Отделаться не удалось, и Брайану пришлось смириться с ее присутствием.

– В таком случае голосую за вафли с корицей. Я могла бы съесть дюжину.

Сцепив пальцы, Керби подняла руки над головой и потяну­лась. Брайан изо всех сил пытался не замечать, как натянулась на крепких маленьких грудях хлопчатобумажная блузка. Игно­рирование Керби Фитцсиммонс стало в последнее время его ос­новным занятием. Направляясь к кухонной двери по огибаю­щей дом тропинке, посыпанной толчеными раковинами и окаймленной весенними цветами, он заметил:

– Можешь подождать в гостиной или в столовой.

– Лучше я посижу на кухне. Обожаю смотреть, как ты гото­вишь.

Не успел Брайан придумать, как отвязаться от нее, она под­нялась на заднюю веранду и проскочила в кухню.

Как обычно, кухня сверкала чистотой. Керби ценила акку­ратность в мужчинах наряду с хорошим мышечным тонусом и высоким интеллектом. Брайан обладал всеми этими тремя каче­ствами, и именно поэтому ей так не терпелось выяснить, каков он в постели.

И она была уверена, что в конце концов выяснит! Керби ни­когда не сворачивала с пути, ведущего к цели. Все, что ей оста­валось делать в данном случае, так это потихоньку расшатывать его оборонительные укрепления.

Керби знала, что небезразлична ему: она видела, как Брайан следит за ней в те редкие моменты, когда теряет бдительность. Он просто упрям. А упрямство она высоко ценила…

Керби уселась на табурет у стола, не удивляясь, что Брайан молчит: он всегда сохранял дистанцию между собой и окружаю­щими. Зато Керби знала, что он нальет ей чашку изумительного кофе и проследит, чтобы она выпила его с удовольствием. Врожденное гостеприимство!

Керби отхлебнула кофе и огляделась. Она не поддразнивала его, когда говорила, что любит смотреть, как он готовит. Хотя кухня традиционно считается женской территорией, эта явно была мужской. Что ж, подумала Керби, ведь ее хозяин настоя­щий мужчина: с большими руками, суровым лицом, непослуш­ными волосами…

Керби знала – а на этом острове люди знали друг о друге практически все, – что Брайан переоборудовал кухню около восьми лет назад. Он сам спроектировал ее, выбрал материалы и цветовое решение. И создал чисто мужское рабочее помеще­ние – столешницы под гранит, сверкающая нержавеющая сталь.

Три широких окна обрамлены резным деревом. Дымчато-серая банкетка под ними удобна для семейных трапез, правда, насколько Керби знала, Хэтуэи редко ели вместе. Пол выложен кремовой плиткой, стены – белые, без украшений. Вообще – никаких особых затей.

Однако блеск медных кастрюль, висевших на крюках, косы высушенного перца и чеснока, полка со старинной кухонной утварью создавали домашнюю, уютную атмосферу. Керби по­нимала, что Брайан думал скорее о практичности, чем об уюте, но все эти детали согревали помещение.

От прежней кухни остался старый выложенный из кирпича очаг, напоминавший о тех временах, когда эта комната была сердцем дома, местом неторопливых семейных ужинов. Керби нравилось, когда зимой в очаге горел огонь и запах горящих по­леньев смешивался с ароматом пряного тушеного мяса или буль­кающих супов.

Керби казалось, что коммерческий размах требует большого количества современных кухонных агрегатов, но она сознавала, что очень мало разбирается в приготовлении еды. Все ее навыки сводились к тому, чтобы вытащить из морозилки пакет с полу­фабрикатом и бросить его в микроволновую печь.

– Мне нравится твоя кухня, – заявила она.

Брайан, взбивавший что-то в большой синей миске, только хрюкнул. Приняв это за ответ, Керби соскользнула с табурета, чтобы налить себе вторую чашку кофе, но по дороге наклони­лась, слегка коснувшись его руки, и усмехнулась, увидев в мис­ке жидкое тесто.

– Вафли?

Брайан слегка отстранился: ее аромат мешал ему сосредото­читься

– Но ведь ты именно это хотела?

– Конечно. – Подняв чашку, Керби улыбнулась ему поверх дымящегося кофе. – Приятно получать то, что хочешь. Как ты думаешь?

Брайан думал, что у нее самые потрясающие глаза на свете. В детстве он верил в русалок и был убежден, что у всех них глаза, как у Керби.

– Довольно легко получать что хочешь, если это – вафли. Брайан отступил на шаг, обошел ее и вынул из нижнего шкафчика электрическую вафельницу. Воткнув шнур в розетку, он резко повернулся, налетел на Керби и автоматически схва­тил ее за талию, чтобы поддержать.

– Ты болтаешься под ногами!

Керби придвинулась ближе, очень довольная тем, что он ее не отпускает.

– Я могла бы помочь.

– В чем?

Керби улыбнулась, опустила глаза на его губы, задержала на них свой взгляд и снова посмотрела ему в глаза.

– В чем угодно. – «Какого черта?» – подумала она и поло­жила ладонь на его грудь. – Тебе что-нибудь нужно?

Его кровь запульсировала быстрее, он непроизвольно крепче обнял ее за талию. Сколько раз он думал о том, как толкнет ее на кухонный стол и возьмет то, что она так настойчиво сует ему под нос!

И это стерло бы самодовольную улыбку с ее лица.

– Ты мне мешаешь, Керби.

Но он все еще не отпускал ее. И под ее ладонью его сердце учащенно билось. Несомненный успех!

– Брайан, я мешаю тебе почти целый год. Когда ты что-ни­будь предпримешь по этому поводу?

Его глаза сощурились, но Керби успела заметить, как они вспыхнули. От предвкушения у нее перехватило дыхание. Нако­нец! – подумала она и прижалась к нему.

Но Брайан резко опустил руку и отступил. Этого она совер­шенно не ожидала и на сей раз действительно чуть не упала.

– Пей свой кофе. У меня полно работы.

Он с удовольствием увидел, что ему все-таки удалось задеть ее гордость. Самодовольная улыбка исчезла. Изящные брови сошлись на переносице, глаза потемнели от гнева.

– Черт побери, Брайан! В чем проблема? Он ловко плеснул тесто на разогревшуюся вафельницу, за­крыл крышку и невозмутимо заявил:

– У меня – никаких проблем.

– И что же мне сделать? – Керби со стуком опустила чашку, расплескав кофе по безупречно чистому столу. – Я что, должна явиться сюда голой?

Его губы дернулись.

– Пожалуй, неплохая мысль. После этого я мог бы поднять цены. – Он вскинул голову. – Если, конечно, ты хорошо вы­глядишь голой.

– Я великолепно выгляжу голой! И я предоставляла тебе кучу возможностей убедиться в этом лично.

– Наверное, мне больше нравится самому изыскивать по­добные возможности. – Он открыл холодильник. – Хочешь омлет к вафлям?

Керби сжала кулаки, но вовремя напомнила себе, что дала клятву лечить, а не вредить.

– Пошел ты со своими вафлями знаешь куда? – пробормо­тала она и торжественно удалилась.

Брайан подождал, пока хлопнет дверь, и только тогда усмех­нулся. «Пожалуй, я вышел победителем из этой схватки харак­теров!» – подумал он и решил побаловать себя ее вафлями.

Брайан как раз сбрасывал их на тарелку, когда дверь снова распахнулась.

Лекси театрально замерла на пороге – по привычке, а не для того, чтобы произвести впечатление на брата копной тугих куд­рей цвета «Огненный Ренессанс».

Лекси была в восторге от волос женщин с картин Тициана. Тициановского оттенка было очень трудно добиться, но нако­нец ей это удалось. Теперь волосы прекрасно сочетались с мо­лочно-белой с розовым оттенком кожей. Лекси унаследовала изменчивые глаза отца. Сегодня утром они были цвета бурного моря, еще припухшие от сна, но уже подчеркнутые тушью.

– Вафли! – воскликнула она. Вернее, промурлыкала по-ко­шачьи. Благодаря добросовестным репетициям вкрадчивое мурлыканье прозвучало очень естественно. – Обожаю!

Брайан невозмутимо отрезал кусочек и отправил его себе в рот.

– Мои, – заявил он.

Лекси взмахнула головой, отбросив за спину цыганскую гри­ву, и прелестно надула губы. Брайан толкнул к ней тарелку, и она улыбнулась, похлопав ресницами.

– Спасибо, дорогой!

Она положила ладонь на одну его щеку и поцеловала другую.

У Лекси была несвойственная остальным Хэтуэям привычка поминутно целоваться и обниматься. Брайан вспомнил, как после бегства их матери Лекси, словно щенок, прыгала кому-нибудь на руки. Черт побери! – подумал он. Ведь ей было тогда всего четыре года. Он дернул сестру за волосы и подвинул ей сироп.

– Кто-нибудь еще встал?

– М-м-м… Парочка в синей комнате шевелится. А кузина Кейт уже в душе.

– Я думал, что сегодня ты обслуживаешь утреннюю смену. Угу – согласилась Лекси с набитым ртом. Брайан взглянул на яркий короткий полупрозрачный хала­тик и удивленно поднял брови.

– И это твоя новая форма официантки?

Лекси скрестила длинные ноги и изящно откусила вафлю.

– Нравится?

– Думаю, ты получишь такие чаевые, что они позволят тебе немедленно удалиться на покой.

– Надеюсь. – Лекси сдавленно засмеялась. – Мечта всей моей жизни – подавать еду черт знает кому, убирать грязные тарелки и прикарманивать мелочь, чтобы потом жить в роскоши.

– У всех нас есть свои маленькие фантазии, – небрежно за­метил Брайан и поставил перед ней чашку сладкого кофе со сливками. Он не разделял горечи и разочарования сестры, но любил ее, а потому сказал: – Хочешь послушать о моих?

– Наверное, ты мечтаешь о чем-нибудь вроде победы в кон­курсе Бетти Кроккер на лучший кулинарный рецепт.

– А что? Это вполне возможно.

– Бри, я в самом деле собиралась кое-чего достичь!

– И достигла. Алекса Хэтуэй – принцесса острова. Лекси закатила глаза и принялась за кофе.

– Я и года не продержалась в Нью-Йорке. Даже одного сво­лочного года.

– А кому это надо? – От одной мысли о Нью-Йорке у него мурашки пробежали по коже. Давка на улицах, спертый воздух, отвратительные запахи. – По-моему, и здесь неплохо.

– Довольно трудно быть актрисой на острове.

– Милая, если хочешь знать мое мнение, у тебя это прекрас­но получается. А если хочешь дуться, забирай вафли в свою комнату. Ты портишь мне настроение.

– Тебе хорошо! – Лекси отшвырнула тарелку, и Брайан едва успел поймать ее, прежде чем она слетела на пол. – У тебя-то есть все, что ты хочешь. Живешь в глуши день за днем, год за годом. Делаешь одно и то же снова и снова. А папа практически отдал тебе дом и теперь целыми днями может топать по острову и следить, чтобы никто не сдвинул с места ни одной его бесцен­ной песчинки.

Лекси вскочила с табурета, взмахнула руками.

– И Джо получила то, что хотела. Знаменитый фотограф! Путешествует по всему миру и щелкает фотоаппаратом! А что есть у меня? Нет, скажи, что есть у меня? Пара рекламных роли­ков и горстка ролей без слов. Ах, да… Еще главная роль в трехактной пьесе, которая выдержала только премьеру в Питтсбурге . А теперь я торчу здесь, обслуживаю столики, меняю просты­ни чужим людям… И я все это ненавижу!

Брайан выждал мгновение и зааплодировал.

– Отличная речь, Лекс! Здорово подбираешь слова. Должен признать, ты не зря стремишься на сцену. Вот только жесты не­сколько напыщенны.

У нее задрожали губы.

– Иди к черту, Бри!

Лекси вскинула голову и выплыла из кухни.

Брайан подобрал ее вилку. Похоже, на этот раз схватка за­кончилась не в его пользу, подумал он и решил, что теперь может спокойно доесть завтрак.

Через час Лекси уже вовсю расточала улыбки и несколько слащавое южное обаяние. Она была ловкой официанткой, что, кстати, спасало ее от полной нищеты во время пребывания в Нью-Йорке, и обслуживала столики с неторопливым изящест­вом. Со стороны казалось, что работа доставляет ей истинное удовольствие.

Она надела нарядную юбку, коротенькую ровно настолько, чтобы вызвать раздражение Брайана, и обтягивающий джем­пер, самым выгодным образом подчеркивающий ее фигуру. А фигура у нее была отличная, и она усердно трудилась, чтобы поддерживать ее в хорошей форме.

Лекси хорошо знала, что фигура – орудие производства и на сцене, и в зале ресторана. Как и сияющая, всегда готовая вспых­нуть улыбка.

– Мистер Бенсон, хотите, я подогрею ваш кофе? Вам понра­вился омлет? Брайан просто волшебник на кухне, не правда ли?

Поскольку мистер Бенсон явно оценил ее грудь, Лекси слег­ка наклонилась, чтобы не разочаровать его, а затем направилась к следующему столику.

– Кажется, вы сегодня покидаете нас? – ослепительно улыбнулась она новобрачным, обнимающимся за угловым сто­ликом. – Надеюсь, вы когда-нибудь снова приедете на остров.

Лекси плыла по залу, безошибочно угадывая настроение клиентов – кто из них хочет поболтать, а кто хочет, чтобы его оставили в покое. Как обычно, по будням народу с утра было немного, и у нее имелась возможность дать представление.

На самом деле ей хотелось играть в переполненных залах знаменитых театров Нью-Йорка! А вместо этого приходилось – с дежурной улыбкой – исполнять роль официантки в доме, ко­торый никогда не менялся, на острове, который никогда не ме­нялся… Лекси не относилась к людям, которые высоко ценят историю. Для нее прошлое было застывшим, скучным, как сам остров и кучка живших на нем семейств.

Пендлтоны испокон веков соединялись узами брака с Фитцсиммонсами, Бруди или Вердонами. Главная Четверка острова! Впрочем, иногда кто-нибудь из отпрысков делал ход конем и связывал свою жизнь с уроженцем материка. Некоторые даже уезжали, но большинство оставались, жили в одних и тех же коттеджах поколение за поколением, освежая парой новых фа­милий список постоянных обитателей острова.

Все это так… предсказуемо! – с тоской думала Лекси, бодро взмахивая блокнотом и одаривая улыбкой компанию за очеред­ным столиком.

Ее мать вышла замуж за пришельца с материка, Хэтуэи жили здесь и работали не покладая рук вот уже более тридцати лет.

Но возвышающийся на холме «Приют» все равно оставался и всегда будет домом Пендлтонов!

И казалось, что бежать отсюда невозможно.

Лекси сунула чаевые в карман, подняла гору грязных таре­лок, и, как только перешагнула порог кухни, ее глаза стали ле­дяными. Она сбросила свое обаяние, как змея сбрасывает ста­рую кожу. А то, что Брайан не обратил внимания на ее подчерк­нутую холодность, только подлило масла в огонь.

Лекси швырнула посуду на стойку, подхватила кофейник со свежим кофе и отправилась обратно в столовую. Два часа она подавала, убирала, меняла столовые приборы… и грезила о тех местах, где хотела бы сейчас оказаться.

Бродвей! Она была так уверена, что сможет завоевать его! Все говорили, что у нее талант. Каково же было ее разочарование, когда она приехала в Нью-Йорк и столкнулась с сотнями других молодых женщин, которым говорили то же самое!

Лекси хотела стать настоящей актрисой, а не одной из тех легкомысленных девиц, которые рекламируют дамское белье и называют себя актрисами-моделями. Она хотела начать прямо с вершины! В конце концов, она обладала и умом, и прекрасны­ми внешними данными, и талантом.

Надо сказать, первый же взгляд на Манхэттен наполнил ее уверенностью и энергией. Лекси казалось, будто все там ждало ее. Выписывая счет шестерым клиентам за столиком, она дума­ла о магазинах с роскошной одеждой и изысканных ресторанах. Она была в восторге от многолюдья, шума, оживления. Ей нравилось головокружительное ощущение, что у всех есть дела, что всем есть куда спешить.

Она тоже хотела что-то делать и куда-то спешить!

Конечно, квартиру Лекси сняла не по средствам, поскольку не желала довольствоваться тесной комнатенкой, побаловала себя новой одеждой в шикарном магазине и провела целый день в косметическом салоне фирмы «Элизабет Арден». Все это про­било значительную брешь в ее бюджете, но она считала траты вложением капитала. Она хотела выглядеть на кастингах наи­лучшим образом!

Грубое отрезвление наступило в первый же месяц. Лекси не ожидала такой конкуренции, такой безумной решимости на ли­цах тех, кто выстраивался рядом с ней на бесконечных пробах на роли.

Впрочем, она сразу же получила несколько предложений, но сниматься нужно было в основном в горизонтальном поло­жении. А она была слишком горда и слишком уверена в себе, чтобы согласиться на это.

Теперь же эти гордость, самоуверенность и – приходилось признать – наивность провели ее по полному кругу и вернули в исходную точку.

Но лишь временно, напомнила себе Лекси. Менее чем через год ей исполнится двадцать пять, она получит свое наследство, вернется в Нью-Йорк и на этот раз будет гораздо умнее, гораздо хитрее и гораздо осмотрительнее.

Она не потерпела поражение. Просто дала себе передышку. В один прекрасный день она будет стоять на сцене и чувство­вать восхищение публики, о котором так мечтала. Именно в тот момент она станет личностью!

Станет кем-то еще, кроме младшей дочери Аннабелл…

Лекси понесла в кухню остатки грязной посуды. Брайан уже заканчивал уборку. Ни одной грязной кастрюли в раковине, ни пятнышка, ни капельки на рабочем столе! Понимая, что посту­пает отвратительно, Лекси все же не удержалась и вывернула руку так, что чашка, венчавшая гору тарелок, грохнулась на плит­ки пола, расплескивая кофейный осадок.

– Лекси, должно быть, тебе нравится валять дурака, – хо­лодно заметил Брайан. – Что ж, у тебя это неплохо получается.

– Неужели? – Не успев даже подумать о том, что делает, она выпустила из рук поднос. Яркие керамические тарелки с грохо­том упали на пол, остатки еды и осколки полетели во все сторо­ны. – А теперь как?

– Черт побери, что ты пытаешься доказать? Что способна только разрушать все вокруг себя? Что кто-то, как обычно, будет убирать за тобой грязь? – Брайан протопал к кладовке, вытащил швабру и швырнул ей. – Делай это сама.

– Не буду! – Уже сожалея о своей злобной выходке, Лекси все-таки бросила швабру обратно Брайану. Разноцветные кера­мические осколки лежали у ее ног остатками веселого карнава­ла. – Это твоя драгоценная посуда! Ты и убирай!

– Сама уберешь, или, клянусь, я пройдусь этой шваброй по твоей заднице.

– Только попробуй, Бри! – Лекси подошла вплотную к брату. Сознание собственной неправоты лишь подстегивало ее решимость не сдавать позиции. – Только попробуй, и я выца­рапаю твои чертовы глаза! Мне до смерти надоели твои прика­зы! Это мой дом так же, как и твой!

– Ну, вижу, тут ничего не изменилось. Брайан и Лекси – оба с потемневшими от бешенства лица­ми – обернулись и вытаращили глаза. В дверях стояла Джо!

– Я поняла, что вернулась домой, как только услышала гро­хот и ваши дружелюбные голоса.

Настроение Лекси резко изменилось. Она взяла брата под руку, демонстрируя полное единство.

– Смотри-ка, Брайан, еще одна блудная дочь явилась! Наде­юсь, у нас осталось что-нибудь от того упитанного тельца?

– Мне хватит и кофе, – сказала Джо и закрыла дверь.

Глава 3

Джо стояла у окна своей бывшей детской. За последние двад­цать лет вид отсюда не изменился. Сады вокруг «Приюта» по-прежнему терпеливо ждали прополки. Качались на легком вет­ру колокольчики, грели на солнце дерзкие личики фиалки, зо­лотились тюльпаны, охраняемые высокими копьями лиловых ирисов.

За цветами поднимались пальмы, а еще дальше – дубы, пря­тавшие в своей тени кружевные папоротники и множество уже распустившихся лесных цветов.

По небу неспешно скользили облака, отбрасывая на землю легкие тени, играя солнечным светом, меняя его оттенки от зо­лотистого до жемчужного. Мир, покой, сказочная идиллия. Если бы у нее были силы, она вышла бы сейчас из дома, пойма­ла на пленку эту картину и стала бы ее хозяйкой.

Внезапно Джо поняла, что ей не хватало всего этого, что она скучала по виду из окна комнаты, где спала первые восемнад­цать лет своей жизни.

Когда-то она проводила долгие часы в саду с матерью, учи­лась ухаживать за цветами, узнавала их нужды и привычки, на­слаждаясь ощущением земли под пальцами и теплом солнечных лучей. Птицы и бабочки, музыка ветра, скольжение пушистых облаков в высоком синем нёбе – бесценные воспоминания ран­него детства!

«Я так долго не вспоминала, – подумала Джо, устало отвора­чиваясь от окна. – Все эти картины – мысленные или запечат­ленные на пленку – мне так далеко удалось запрятать…»

Комната также мало изменилась. В семейном крыле «При­юта» до сих пор ощущалось присутствие Аннабелл – ее стиль и вкус. Для своей старшей дочери Аннабелл выбрала кровать со сложным узором на спинках и покрывалом из старинных ир­ландских кружев – семейной реликвией Пендлтонов. Джо лю­била гладить рукой это покрывало, такое приятное на ощупь, и всегда любовалась его рисунком.

На обоях цвета слоновой кости пышно цвели колокольчики, оконные рамы были теплого медового цвета.

Аннабелл всегда сама обставляла комнаты и не терпела слу­чайных вещей. Здесь были столики из клена, лампы с круглыми стеклянными абажурами и вазы, всегда полные свежих цветов. Она хотела, чтобы ее дети с ранних лет учились жить среди кра­сивых вещей и любить их. На полке маленького мраморного ка­мина стояли свечи, лежали морские раковины. Полки на проти­воположной стене были заполнены не куклами, а книгами. Даже ребенком Джо мало играла в куклы.

Аннабелл больше нет. В какой-то момент из этих последних двадцати лет она умерла, и ее предательство стало полным и окончательным…

Джо закрыла лицо руками. Боже милостивый, почему кому-то пришло в голову увековечить смерть Аннабелл на пленке?! И почему они послали это ее дочери?

«СМЕРТЬ АНГЕЛА»…

Джо ясно помнила слова, написанные печатными буквами на оборотной стороне фотографии. Она приложила руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Какое извращение таится здесь? – спросила она себя. И какая угроза? Какая угроза лично ей?

Снимок был, он существует. И неважно, что, когда она выш­ла из больницы и вернулась в свою квартиру, фотография ис­чезла. Нельзя придавать большое значение этому исчезновению. Ведь если она признает, что вообразила себе ту картину, что у нее были галлюцинации, придется признать, что она поте­ряла рассудок!

А как можно смириться с собственным безумием?

Тем не менее, когда Джо вернулась из больницы, фотогра­фии не было. Все остальные снимки – ее собственные портре­ты – валялись на полу лаборатории, где она в панике рассыпала их. Но, как Джо ни искала, сколько часов ни провела, дюйм за дюймом обыскивая всю квартиру, она не нашла отпечаток, окончательно сломивший ее.

А что, если его никогда там не было?! Закрыв глаза, Джо при­жалась лбом к оконному стеклу. Если она выдумала его, значит, подсознательно хотела, чтобы та ужасная картина была реаль­ностью! Но в таком случае как это характеризует ее саму?

С чем ей легче смириться? С собственной психической не­стабильностью или со смертью матери?

Джо задохнулась и в ужасе прижала ладонь ко рту. Не думай об этом сейчас! – приказала она себе. Спрячь эти мысли, как ты спрятала фотографии. Запри их, пока не станешь сильнее. Если сорвешься, то опять окажешься в больнице и врачи снова начнут копаться в твоей душе и теле. Ты должна справиться!

Джо глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Необходимо держаться, пока не появятся силы задать вопросы, которые не­обходимо задать, и найти ответы, которые необходимо найти.

А пока следует что-то делать, что-то привычное. Попробо­вать притвориться, что это самый обыкновенный визит домой.

Джо посмотрела на чемоданы, стоявшие у кровати. Одна только мысль о том, что их надо открыть, достать одежду и раз­весить ее в шкафу, подавляла, лишала последних сил. Джо опус­тилась в кресло и закрыла глаза.

Сперва надо подумать и все спланировать. Самое практич­ное – составить список необходимых дел и распределить их в порядке важности. Так она обычно делала, и это всегда прино­сило наилучший результат. Возвращение домой было единст­венно возможным решением, значит, оно правильно и практич­но. И это лишь первый шаг, пообещала себе Джо. Только нужно немного прийти в себя, успокоиться, тогда она сможет мыслить ясно и придумает, что делать дальше.

Но она не успела ничего придумать и задремала, даже начала видеть сон.

Когда послышался стук в дверь, ей показалось, что прошло лишь несколько секунд. Джо вздрогнула, очнулась от сна, не понимая, где находится, затем вскочила, испытывая идиотское смущение от того, что ее застали спящей среди дня. Не успела она подойти к двери, как та открылась и показалась голова ку­зины Кейт.

– Ну, вот и ты. Господи, Джо, ты похожа на труп трехднев­ной давности. Сядь, выпей чаю и расскажи мне, что с тобой происходит, – озабоченно говорила Кейт, входя в комнату с чайным подносом.

Все та же Кейт! – подумала Джо и обнаружила, что улыбает­ся. Прямолинейная, строгая и властная Кейт…

– А ты выглядишь чудесно.

– Я слежу за собой. – Кейт поставила поднос на низкий столик и махнула рукой на кресло. – Чего не скажешь, глядя на тебя, девочка. Ты слишком худа, слишком бледна, а на голове – просто воронье гнездо. Но мы все это поправим.

Кейт проворно налила чай в две чашки с рисунком из вето­чек плюща, затем откинулась на спинку кресла, отхлебнула чаю и наклонила голову.

– А теперь выкладывай.

– Я взяла отпуск, – без запинки сообщила Джо; недаром она всю дорогу репетировала, как объяснит свой неожиданный визит. – На несколько недель.

– Джо Эллен, тебе не удастся обмануть меня.

И никогда не удавалось, усмехнулась про себя Джо. Никому из них не удавалось с того самого момента, как Кейт впервые вошла в их дом. Она приехала через несколько дней после ис­чезновения Аннабелл. Приехала на неделю и двадцать лет спус­тя все еще оставалась в «Приюте»…

Кейт была кузиной Аннабелл, именно поэтому ее все так на­зывали, и фамильное сходство проявлялось в глазах, цвете во­лос, фигуре. Но насколько Аннабелл была нежной и женствен­ной, настолько Кейт – прямолинейной и угловатой.

Впрочем, Кейт действительно следила за собой. По-мальчи­шески короткие, темные с рыжинкой волосы обрамляли умное живое лицо аккуратно и красиво. Кейт не увлекалась нарядами, но никогда не одевалась неряшливо. Юбки всегда наглажены, хлопчатобумажные блузки накрахмалены. Ногти коротко под­стрижены и покрыты тремя слоями светлого лака. До пятидеся­ти лет она сохранила подтянутую фигуру, со спины ее можно было принять за мальчишку подростка.

Кейт вошла в их жизнь в самый трудный момент и ни разу не дрогнула, не подвела. Она просто была рядом с ними, заставляя всех делать хотя бы самое необходимое. И, командуя, требуя, любя их, создавала по крайней мере иллюзию нормальной жизни.

– Я скучала по тебе, Кейт, – тихо сказала Джо. – Правда скучала.

Кейт пристально смотрела на нее несколько секунд, затем что-то дрогнуло в ее лице.

– Не думай, что я размякну, Джо Эллен. Я вижу, у тебя не­приятности, так что решай сама: или ты все расскажешь, или мне придется выпытывать, а это только отнимет время. Я ведь в любом случае обо всем узнаю.

– Мне нужно отдохнуть.

В этом можно было не сомневаться: по девочке видно, что ей необходим отдых. Хорошо зная Джо, Кейт решила, что вряд ли это затравленное выражение появилось в глазах племянницы из-за мужчины. Значит, остается работа. Работа, которая броса­ет ее в далекие, незнакомые, часто опасные места. Места войн и катастроф. И Кейт знала, что эта самая работа занимает в жизни Джо гораздо больше места, чем любые человеческие привязан­ности.

Малышка, подумала Кейт, моя бедная, любимая малышка! Что же ты с собой сотворила?

Она крепче сжала ручку чашки, чтобы сдержать дрожь в пальцах.

– Ты болела? Может быть, была ранена?

– Нет, нет, – Джо покачала головой. – Это просто перена­пряжение, стресс. Пожалуй, я слишком много работала послед­ние два месяца.

Брови Кейт сошлись на переносице в знаменитую «осуждаю­щую линию Пендлтонов».

– Джо Эллен, от какого такого перенапряжения ты теряешь вес и почему у тебя трясутся руки?

Джо сцепила на коленях предательски дрожащие руки и вы­давила улыбку.

– Давай будем считать, что я не следила за собой, но собира­юсь исправить свою ошибку.

Постукивая пальцами по подлокотнику кресла, Кейт изучала лицо Джо. Слишком измученное, чтобы обвинить в этом одну работу.

– Мне все-таки кажется, что ты болела.

– Да нет же! – Усилием воли Джо заблокировала воспоми­нание о больничной палате, почти уверенная, что Кейт способ­на прочесть ее мысли. – Просто небольшое переутомление. Я плохо спала последнее время. – Нервничая под упорным взглядом Кейт, Джо поднялась и стала искать сигареты в карма­не брошенного на кресло жакета. – Я писала тебе о договоре на книгу? Думаю, именно он выбил меня из колеи. – Она щелкну­ла зажигалкой. – Это для меня совершенно новая область.

– Но ты должна гордиться, а не доводить себя до болезни.

– Ты права. Совершенно права. – Джо выдохнула дым, изо всех сил стараясь не думать об Аннабелл и фотографиях. – Я как раз собираюсь отдохнуть.

Ладно, решила Кейт, на сегодня хватит.

– Хорошо, что ты вернулась домой. Пара недель стряпни Брайана, и ты снова наберешь вес. А нам тут не помешает по­мощь: большинство комнат и коттеджи забронированы на все лето.

– Значит, дела идут хорошо? – спросила Джо без всякого интереса.

– Людям необходимо отвлечься от собственных повседнев­ных дел и познакомиться с чужими. Большинство приезжаю­щих сюда ищет тишины и уединения, иначе они были бы в Хилтон-Хед или на Джекилле. Однако им все равно нужно чистое постельное белье и полотенца. – Кейт подумала о предстоящей сегодня работе и добавила: – Лекси, конечно, помогает, но она так же ненадежна, как всегда. Вполне может исчезнуть на целый день, бросив все домашние дела. У нее сейчас трудное время – приходится бороться с разочарованиями и неприятностями, но она растет.

– Кейт, Лекси двадцать четыре года! Она уже выросла.

– Некоторым, чтобы повзрослеть, нужно больше времени, чем другим. Это не недостаток, а реальный факт. – Кейт всегда была готова защитить одного из своих птенцов, даже если при­ходилось защищать его от пощипываний остальных.

– А некоторые так и не могут научиться смотреть в лицо ре­альности, – заметила Джо. – И тратят всю жизнь на то, чтобы обвинять в своих неудачах и разочарованиях кого-то другого.

– Алекса – не неудачница. Тебе никогда не хватало с ней терпения, как и ей – с тобой. Это тоже факт.

– Я и не просила ее быть со мной терпеливой! – Старые обиды вспыхнули и зашипели, как жир на сковородке. – Я ни­когда ни о чем ее не просила, и никого не просила!

– Да, Джо, ты никогда не просила, – спокойно сказала Кейт. – Потому что, если бы ты попросила, тебе пришлось бы дать что-то взамен. Возможно, если бы ты позволила им нуж­даться в тебе, пришлось бы признать, что ты нуждаешься в них? По-моему, пора вам всем перестать закрывать глаза на кое-какие вещи. Прошло два года с тех пор, как вы трое собирались вместе в этом доме.

– Я знаю, сколько лет прошло, – с горечью сказала Джо. – Но Брайан и Лекси встретили меня не более радушно, чем я ожидала.

– Может, ты получила бы больше, если бы ожидала боль­ше? – Кейт поджала губы и, помолчав, добавила: – Ты даже не спросила о своем отце.

Джо раздраженно загасила сигарету.

– И что ты хочешь, чтобы я спросила?

– Не разговаривай со мной так дерзко. Если ты собираешься жить в этом доме, то должна выказывать хоть какое-то уважение к его обитателям. И пока ты здесь, девочка, будешь помогать в гостинице. Твой брат слишком много взвалил на свои плечи в эти последние несколько лет. Пора семье присоединиться. Пора вам наконец стать семьей.

– Кейт, я не хозяйка гостиницы, и вряд ли Брайан захочет, чтобы я лезла в его дела.

– Не надо быть хозяйкой гостиницы, чтобы постирать белье, натереть полы или смести песок с веранды.

Ледяной тон тетки вызвал у Джо желание оправдаться.

– Я не говорила, что не буду работать, я только имела в виду…

– Я прекрасно знаю, что ты имела в виду, и говорю тебе, что мне до смерти надоело подобное поведение. Любой из вас ско­рее утопится в болоте, чем попросит помощи у родного брата или сестры. И вы скорее откусите себе язык, чем обратитесь к собственному отцу. Не знаю, соревнуетесь вы между собой или это просто глупое упрямство, но, будь добра, отложи обиды, пока ты здесь. Это – дом. Бог свидетель, давно пора вам всем почувствовать, что это – дом!

– Кейт… – начала Джо, но тетка решительно направилась к двери.

– Нет, я слишком рассержена, чтобы сейчас разговаривать с тобой..

– Я только хотела…

Дверь аккуратно закрылась, и Джо глубоко вздохнула.

Голова болела, сил по-прежнему не было, чувство вины ду­шило, словно затянутая на горле петля.

«Кейт не права, – в конце концов решила Джо. – Я действи­тельно чувствую, что вернулась домой».

Стоя на краю болота, Сэм Хэтуэй следил за парящим в небе ястребом, высматривающим добычу. Сегодня Сэм пешком при­шел сюда, к проливу между островом и материком, покинув дом перед самым рассветом. Он знал, что Брайан ушел из дома при­мерно в тот же час, но они не разговаривали. У каждого из них была своя жизнь, своя дорога.

Сэм редко брал джип, предпочитая ходить пешком. Он часто отправлялся к дюнам, чтобы посмотреть, как солнце поднима­ется над водой, окрашивая ее в кроваво-красный цвет, затем в золотистый и, наконец, в синий. Он мог пройти много миль по пустынному солнечному пляжу, оценивая эрозию и движение песка, оставляя раковины там, куда выбрасывало их море.

Он нечасто осмеливался бродить по лугам среди дюн: они ка­зались ему такими хрупкими, каждый шаг наносил ущерб, вы­зывал изменения. А Сэм ожесточенно боролся с изменениями.

Бывали дни, когда покой был необходим ему больше грохота волн и пламенеющего красками восхода солнца. Тогда он пред­почитал бродить по краю леса за дюнами, где озера и низины, заполняемые приливом, были полны жизни и музыки. Сэм мог долго стоять неподвижно, как терпеливая цапля, поджидающая беспечную рыбу.

Иногда среди прудов, покрытых тонкой пленкой ряски и окаймленных ивами, он забывал о мире, существовавшем вне его собственного. Здесь, в камышах, прятались аллигаторы, переваривая последнюю добычу, а черепахи – вполне возмож­но, их следующая трапеза, – примостившись на упавших ство­лах деревьев, грелись в лучах солнца. И они были большей ре­альностью для Сэма, чем люди.

И очень, очень редко Сэм забредал за пруды в лес: Аннабелл больше всего любила лес…

Ну а Сэма неодолимо притягивали болота с их тайнами. Он понимал их рост и увядание, жизнь и смерть. Природу он мог принять безоговорочно. Не люди создали все это, и, пока власть в его руках, ни один человек не сможет ничего здесь изменить.

У края трясины копошились крабы, деловито шныряя в булькающей, пузырящейся грязи. Сэм знал, что, когда он уйдет, еноты и другие хищники подкрадутся сюда, выловят этих дело­витых крабов и устроят пир. Но это тоже было частью кругово­рота природы.

Теперь, когда весна вступила в свои права, колышущаяся под ветром трава превратилась из темно-золотистой в зеленую и дерн покрылся первыми цветами. Сэм видел на острове более тридцати приходов весны, но по-прежнему не уставал любо­ваться ее расцветом.

Эта земля принадлежала его жене, переходила в ее семье от поколения к поколению. Но как только он ступил на эту землю, она стала принадлежать ему. Точно так же, как сама Аннабелл. Впоследствии оказалось, что это было иллюзией. Женщину он не удержал, но зато сохранил землю.

Сэм считал себя фаталистом и был уверен, что от судьбы не уйдешь.

Земля досталась ему от Аннабелл, и он любовно ухаживал за ней, пылко защищал и никогда не покидал! И хотя уже много лет он не поворачивался в ночи, пытаясь дотянуться до призра­ка жены, он находил ее повсюду, когда смотрел на остров.

Его боль и его утешение.

Там, где река подтачивала берег, торчали обнажившиеся корни деревьев. Кое-кто говорил, что необходимо укреплять бе­рега, но Сэм верил: природа знает, что делает. Если человек – даже с благими намерениями – попытается изменить течение реки, к каким последствиям это приведет?

Нет, он оставит все как есть, и пусть суша и море, ветер и дождь в борьбе разрешают свои разногласия.

Кейт стояла совсем близко, но Сэм был так погружен в себя, что не замечал ее. Она получила неожиданную возможность беспрепятственно понаблюдать за ним. Высокий жилистый мужчина с загорелой кожей и темными рыжеватыми, тронуты­ми сединой волосами. Упрямые, редко улыбающиеся губы, из­менчивые карие глаза, которые не улыбались вообще никогда. Глубокие морщинки веером разбегались от глаз, как ни стран­но, усиливая мужественную красоту лица.

Кейт знала, что, несмотря на кажущуюся угловатость, Сэм может двигаться беззвучно и с поразительной грацией, недости­жимой для горожан.

За двадцать лет он ни разу не выразил одобрения по поводу присутствия в доме кузины жены, но и не давал понять, что хочет, чтобы она уехала. Иногда в минуты слабости Кейт пыта­лась представить, что Сэм подумает, сделает или скажет, если она соберет вещи и покинет остров.

Но она не уехала и сомневалась, что когда-нибудь сможет это сделать.

Все эти двадцать лет, каждую минуту этих двадцати лет она любила Сэма Хэтуэя…

Кейт расправила плечи, сжала губы. Она подозревала, что Сэм давно почувствовал ее присутствие, но знала, что он не за­говорит первым.

– Джо Эллен приехала на утреннем пароме.

Сэм продолжал следить за кружащимся ястребом. Да, он знал, что Кейт здесь. Он также знал, что на болото ее привела какая-то определенная причина, которую она считает важной. Кейт не любила грязь и крокодилов.

– Зачем? – только и спросил он, чем вызвал нетерпеливый вздох Кейт.

– Это ее дом, не так ли?

– Кажется, она так не думает. Давно не думает, – медленно и явно неохотно сказал он.

– Что бы она ни думала, это все равно ее дом. А ты – ее отец и, несомненно, захочешь радушно принять ее.

Сэм попытался мысленно представить свою старшую дочь. И тут же увидел жену – с такой ясностью, что в нем вспыхнули отчаяние и гнев. Но в его голосе прозвучало полное безразличие.

– Я вернусь позже.

– Сэм, она не была дома почти два года. Ради бога, пойди и хотя бы поздоровайся с ней!

Сэм переступил с ноги на ногу. Он был раздражен, ему было не по себе. Впрочем, он всегда так реагировал на Кейт.

– Время есть, если, конечно, она не планирует уехать на дневном пароме. Насколько я помню, она никогда не могла долго усидеть на месте. И еле дождалась возможности сбежать с острова.

– Она уехала учиться, делать карьеру, строить свою жизнь. Это не предательство.

Сэм не шевельнулся, не издал ни звука, однако Кейт знала, что стрела попала в цель, и пожалела, что сочла необходимым выпустить эту стрелу.

– Сейчас она вернулась, Сэм. Не думаю, что в ближайшее время она уедет куда-нибудь, и дело не в этом.

Кейт подошла к нему, решительно взяла за руку и повернула лицом к себе. Иногда приходилось совать очевидное прямо под нос Сэму. И именно это она собиралась сейчас сделать.

– Джо плохо выглядит, Сэм. Ей больно. Она катастрофичес­ки похудела и бледна как смерть. Она говорит, что не болела, но я знаю, что это ложь. Она выглядит так, словно ее можно сва­лить с ног одной злой мыслью.

В первый раз в его глазах мелькнула тень беспокойства.

– Она пострадала во время работы?

Ну, наконец, подумала Кейт, однако постаралась не выка­зать удовлетворения.

– Это не физическая боль, – более мягко сказала она. – Это душевная рана. Я пока не знаю, в чем причина, но Джо на­верняка страдает. Ей необходим дом, семья. Ей необходим отец!

– Если у Джо проблема, она сама с ней справится, – нахму­рился Сэм. – Всегда справлялась.

– Точнее говоря, ей всегда приходилось справляться, – воз­разила Кейт. Ей вдруг захотелось как следует встряхнуть его и трясти до тех пор, пока не сорвется замок, на который он запер свое сердце. – Черт побери, Сэм, ты должен сейчас быть рядом с ней.

Он смотрел мимо Кейт на болота.

– Она уже давно выросла. Я больше не нужен ей, чтобы ле­чить ее царапины и ушибы.

– Нет, ты не прав. – Кейт отпустила его руку. – Она все еще твоя дочь. И всегда будет ею. Белл ушла не только от тебя, Сэм. – Его лицо окаменело, М Кейт яростно затрясла головой. – Брайан, Джо и Лекси тоже потеряли ее. Но было жестоко ли­шать их еще и отца!

Сэму сдавило грудь. Он отвернулся и уставился на болота, зная, что напряжение ослабнет, когда он останется один.

– Я сказал, что приду домой позже. Если у Джо Эллен есть что сказать мне, она может сказать это, когда я вернусь.

– Настанет день, когда ты поймешь, что и ты должен что-то сказать ей… Всем им!

Кейт оставила его одного, надеясь, что этот день придет не слишком поздно.

Глава 4

Брайан стоял у выхода на западную террасу и внимательно изучал сестру. Джо сидела в профиль к нему на широком диване-качелях и задумчиво смотрела в сад. На фоне цветов, зали­тых солнечным светом, она казалась маленькой и хрупкой. По­терянной. На ней все еще были мешковатые брюки и слишком просторный легкий свитер, в которых она приехала. Лишь при­бавились солнечные очки в тонкой металлической оправе с круглыми стеклами. Наверное, в таком виде она охотится за своими фотографиями, подумал Брайан. Но в данный момент эта рабочая униформа лишь подчеркивала ее болезненный вид.

А ведь Джо всегда была самой сильной и независимой. Даже ребенком стремилась все делать сама, ни к кому не обращалась за помощью, умела постоять за себя. А какой она была бес­страшной! На любое дерево залезала выше всех, в море заплы­вала дальше всех, не боялась одна убегать в лес. Как будто всег­да что-то кому-то доказывала.

А после исчезновения их матери Джо как одержимая приня­лась доказывать, что ей никто не нужен, что она надеется только на себя.

Но сейчас она явно в чем-то нуждается, решил Брайан. Он вышел на веранду, а когда она повернула голову и вопроситель­но посмотрела на него сквозь темные стекла, сел на диван-каче­ли рядом с ней и поставил тарелку ей на колени:

– Ешь.

Джо посмотрела на жареного цыпленка, салат из свежей шин­кованной капусты, пирог с грибами.

– Какое обслуживание! Фирменный обед на террасу… За что такая честь?

– Большинство гостей взяли ленч с собой, – пожал плечами Брайан, игнорируя ее колкость. – Слишком хорошая погода, чтобы есть в помещении.

– Кузина Кейт сказала, что постояльцев много.

– Довольно много. – Брайан привычно оттолкнулся ногой от пола, раскачав диван. – Почему ты вернулась, Джо?

– Мне это показалось своевременным, – уклончиво ответи­ла она и заставила себя проглотить кусочек курицы. – Я буду выполнять свою часть работы и постараюсь не мешать тебе.

Услышав скрип, Брайан подумал, что пора смазать петли ка­челей.

– Насколько помню, я никогда не говорил, что ты мне ме­шаешь, – кротко заметил он.

– Ну, постараюсь не мешать Лекси. – Джо проглотила еще кусочек и хмуро уставилась на бледно-розовые плети герани, свесившиеся с бетонной цветочницы, украшенной пухлыми хе­рувимами. – Можешь передать ей, что я приехала не для того, чтобы затмевать ее.

– Сама скажешь. – Брайан открыл термос и налил в крыш­ку свежевыжатый лимонный сок. – Я не собираюсь разнимать вас и получать пинки от обеих.

– Прекрасно, тогда не вмешивайся. – Голова снова начина­ла раскалываться, но Джо взяла крышку и отпила сока. – Черт побери, не пойму, почему она так злится на меня.

– Ну, это, положим, нетрудно понять, – растягивая слова, произнес Брайан и глотнул прямо из горлышка термоса. – Ты же просто восходящая звезда в своей области! Добилась успеха, известности, финансовой независимости – всего, о чем мечта­ла она. – Он разломил пирог и протянул Джо половину. – Хотя лично я не стал бы так остро реагировать.

– Но я добилась всего этого сама. И уж, во всяком случае, я надрывалась не для того, чтобы ущемить ее самолюбие. – Джо откусила кусок пирога, из неостывшей сердцевины которого вырывался пар. – Я не виновата в том, что она грезит о своем имени, написанном неоном, и розах, летящих к ее ногам. Это ребячество!

– Твое мнение не делает ее желание менее острым. – Брай­ан поднял руку, не давая Джо возразить. – Я не собираюсь лезть в ваши отношения. Можете содрать друг с друга шкуру, когда вам захочется. Но должен предупредить: в данный момент побе­дит она и при этом даже не вспотеет.

– Я вовсе не хочу сражаться с ней, – устало сказала Джо, вдыхая аромат разросшейся глицинии, обвившей железную ре­шетку, – еще одно яркое воспоминание детства. – Я ни с кем не хочу сражаться. Я не для этого сюда приехала.

– Неужели? Это что-то новенькое. Тень улыбки мелькнула на губах Джо.

– А может быть, я смягчилась…

– Что ж, чудеса иногда случаются. Ешь свою капусту.

– Не помню тебя таким командиром.

– А может быть, я стал строже.

Джо хихикнула – во всяком случае, издала звук, который мог бы сойти за хихиканье, подняла вилку и принялась за ка­пусту. Ей хотелось сказать: «Бри, пожалуйста, пусти меня домой, верни мне дом!» – но она не могла.

– Бри, расскажи, что здесь новенького, а что осталось преж­ним.

– Дай-ка подумать… Джиф Вердон пристроил еще одну комнату к коттеджу.

– Постой. – Джо нахмурилась. – Костлявый вихрастый Джиф? Тот, что был влюблен в Лекси?

– Он самый. Правда, за последнее время Джиф нарастил не­много мяса и здорово управляется с молотком и пилой. Делает все ремонтные работы на острове. И все еще влюблен в Лекси. Но, мне кажется, теперь он знает, как с ней справиться.

Джо фыркнула:

– Да она слопает его живьем! Брайан пожал плечами:

– Пусть попробует. Но боюсь, что подавится. Что же еще тебе рассказать?.. Дочка Сандерсов, Рейчел, помолвлена с каким-то студентом из Атланты. Собирается переехать туда в сентябре.

– Рейчел Сандерс? – Джо попыталась вспомнить девушку. – Это та, что шепелявила, или та, что хихикала?

– Та, что хихикала. И так пронзительно, что чуть не лопа­лись барабанные перепонки. – Довольный тем, что Джо ест, Брайан положил руку на спинку дивана и расслабился. – Ста­рая миссис Фитцсиммонс умерла больше года тому назад.

– Старая миссис Фитцсиммонс, – прошептала Джо. – Она обычно сидела на веранде и очищала устриц от раковин, а у ка­чалки спал ее ленивый охотничий пес.

– Пес тоже умер, прямо вслед за ней. Должно быть, без нее не видел смысла в жизни.

– Она разрешала мне фотографировать ее, – вспоминала Джо. – Когда я была совсем маленькой и только еще училась. Я сохранила снимки, и, кстати, некоторые – совсем неплохие. Мистер Дейвид тогда помог мне проявить и отпечатать их. На­верное, я была ужасно надоедливой, но она спокойно сидела в своей качалке и не мешала мне.

Джо откинулась на спинку дивана. Ритмичное движение ка­челей было таким же медленным и монотонным, как все на ост­рове.

– Надеюсь, она ушла быстро и безболезненно.

– Умерла во сне, дожив до глубокой старости. Ей было девя­носто шесть лет. Не мог бы пожелать себе ничего лучшего.

– Да… – Джо закрыла глаза, забыв о еде. – А что стало с ее коттеджем?

– Ты же знаешь, Пендлтоны купили большую часть земли Фитцсиммонсов еще в 1923-м, но старушка владела домом и клочком земли, на котором он стоит. Теперь все это перешло к ее внучке. – Брайан снова поднял термос и сделал большой глоток. – Она врач. Собирается открыть здесь клинику.

– На острове теперь есть врач? – Джо открыла глаза и удив­ленно подняла брови. – Надо же, как цивилизованно! И к ней действительно обращаются за помощью?

– Похоже на то. И она настроена очень решительно.

– Должно быть, это последний островитянин, который вер­нулся сюда за последние… сколько? Десять лет?

– Примерно.

– Не могу представить, почему… – Внезапно ее осенило. – Это не Керби? Керби Фитцсиммонс? Она проводила здесь лет­ние каникулы пару лет подряд, когда мы были детьми.

– Она самая. Видимо, ей так понравилось, что она верну­лась.

– Надо же! Керби Фитцсиммонс! И врач! Подумать толь­ко! – Джо так обрадовалась, что даже не сразу узнала это непри­вычное для себя чувство. – Мы дружили. Это было как раз в то лето, когда мистер Дейвид приехал фотографировать остров и привез свою семью.

Ей было приятно вспоминать о детской подруге с таким за­бавным северным акцентом, об их общих проделках и мечтах о приключениях.

– Ты тогда удирал с мальчишками и совсем не обращал на меня внимания. А я ходила хвостом за мистером Дэйвидом, уп­рашивая дать мне поснимать его камерой, или бегала с Керби в поисках неприятностей. Господи, прошло двадцать лет! Имен­но в то лето…

Брайан кивнул и закончил ее мысль:

– Именно в то лето нас бросила мама.

– Я вижу все это так расплывчато, – прошептала Джо, и ра­дость больше не слышалась в ее голосе. – Жаркое солнце, длин­ные дни, душные ночи, полные звуков. Все те лица. – Она по­терла пальцами глаза под очками. – Я вставала с восходом со­лнца, чтобы увязаться за мистером Дэйвидом. Мама нашла мне старую фотокамеру – самую простенькую. Я убегала к коттеджу Фитцсиммонсов и фотографировала миссис Фитцсиммонс, пока она не прогоняла нас с Керби. Казалось, день никогда не кончится, впереди было так много часов до захода солнца, когда мама звала нас домой ужинать. – Джо зажмурилась. – Какая досада: столько образов, и я не могу ни один из них увидеть от­четливо! А потом мама исчезла. Однажды утром я проснулась, предвкушая долгий летний день, а ее просто не было. И оказа­лось, что нечего больше делать.

– Лето кончилось, – тихо сказал Брайан. – Для всех нас.

– Да… – У нее снова задрожали руки, и она потянулась в карман за сигаретами. – Ты когда-нибудь думаешь о ней?

– Зачем?

– Неужели ты никогда не задумываешься, где она? Что она делает? – Джо нервно затянулась сигаретой: перед ней вновь возникли безжизненные глаза, опушенные длинными ресница­ми. – Или почему она уехала?

– Это не имеет ко мне никакого отношения, – твердо про­изнес Брайан. – И к тебе. Никого из нас это больше не касает­ся. Джо Эллен, прошло двадцать лет, и давно пора перестать му­читься из-за случившегося!

Джо открыла было рот, но Брайан уже отвернулся и шел к двери. А ведь еще совсем недавно она тоже так считала! Она му­чается. И ей страшно…

Направляясь через дюны к пляжу, Лекси все еще кипела от негодования. Она была уверена, что Джо вернулась похвастать­ся своими успехами и своей шикарной жизнью. И то, что сестра явилась в «Приют» сразу вслед за ней, не казалось Лекси про­стым совпадением. Теперь Джо будет похваляться своими побе­дами, а ей останется лишь глотать обиду…

Не дождутся! Лекси метнулась между дюнами, поднимая но­гами фонтаны песка. Она не собирается играть роль неудачни­цы, и ей плевать на все победы и успехи Джо! Конечно, сущест­вует еще роль младшей сестры знаменитости, но Лекси считала, что давно выросла из нее. И скоро все это осознают! – покля­лась она себе.

Широкий полумесяц пляжа был вовсе не таким пустынным, как ей хотелось бы. Отдыхающие закрепили свои права, повсю­ду расставив шезлонги и цветные зонтики. Лекси заметила не­сколько ярких полосатых коробок с ленчами из «Приюта».

Резкий запах кремов от загара, лосьонов и жареных цыплят смешался с ароматом моря. Малыш, только начавший ходить, загребал песок в красное ведерко, а под складным тентом его мать читала роман в бумажной обложке. Какой-то мужчина медленно превращался в вареного рака под безжалостно паля­щим солнцем. Две пары, которым она утром подавала завтрак, устроили пикник и весело смеялись. Их громкий смех перекры­вал красивый голос Энни Леннокс, доносившийся из портатив­ного стереомагнитофона.

Все это страшно раздражало Лекси. Ей не нужен никто из этих людей! Что они делают на ее любимом пляже?! В этот мо­мент она очень хорошо понимала отца…

Лекси отправилась в дальний конец пляжа, рассеянно глядя на океан, и внезапно заметила, как над водой мелькнули загоре­лые мужские плечи, выгоревшие на солнце волосы. Джиф не изменяет своим привычкам, всегда купается в обеденный пере­рыв, подумала Лекси.

Она знала, что Джиф давно влюблен в нее, да он и не делал из этого секрета. Ей нравилось внимание привлекательных муж­чин – особенно в те моменты, когда требовалось потешить ос­корбленное самолюбие. Лекси подумала, что ей не помешает легкий флирт, а возможно, даже бездумный секс. Тогда, по крайней мере, можно будет не считать день безвозвратно поте­рянным.

Говорили, что ее мать любила пофлиртовать. Когда мать ис­чезла, Лекси была еще совсем маленькой, и от Аннабелл в ее па­мяти остались лишь какие-то смутные образы и нежные ароматы. Но она считала, что унаследовала от матери искусство кокетст­ва. Аннабелл любила выглядеть как можно лучше, не скупилась на улыбки мужчинам. А если верить в версию о тайном любовни­ке, по меньшей мере одному мужчине она не только улыбалась…

Во всяком случае, именно к такому выводу пришли полицей­ские после многомесячного расследования.

Себя Лекси считала прекрасной любовницей – ей достаточ­но часто говорили об этом, – и, по ее мнению, мало что могло сравниться с сексом, когда необходимо было снять напряжение. Ей вообще нравился секс и все связанные с ним волнующие, сладостные ощущения. Ее забавляло, что большинство мужчин понятия не имели, что, занимаясь с ними сексом, женщина ду­мает о знаменитом красавчике из Голливуда. Но, в самом деле, какое это имеет значение, пока она хорошо исполняет свою роль и не забывает необходимые реплики.

Лекси чувствовала себя прирожденной актрисой.

И решила, что пора поднять занавес для Джифа Вердона…

Лекси не сомневалась, что Джиф следит за ней – мужчины всегда за ней следили, – и вложила в спектакль всю душу, слов­но выступала на сцене. Она бросила полотенце на утрамбован­ный песок у края воды, сняла солнечные очки и небрежно уро­нила их на полотенце, медленно выступила из босоножек, затем, взявшись за подол короткого сарафана, плавно – как в стриптизе – подняла его и сняла через голову. Ее бикини скры­вало не больше, чем набедренная повязка и пародия на бюстгальтер стриптизерши.

Уронив сарафан, она потрясла головой, обеими руками при­подняла волосы и, соблазнительно покачивая бедрами, вошла в море.

Очередная волна с головой накрыла Джифа, не сводящего с нее глаз, но он тут же вынырнул на поверхность. Джиф знал, что каждое движение, каждый жест Лекси тщательно продуманы. Но это ничего не меняло. Он все равно не мог расслабить вспых­нувшее желанием, напрягшееся тело, не мог оторвать взгляд от гибкой роскошной фигуры, бледно-золотистой кожи, пламене­ющих на солнце кудрей.

Лекси входила в воду, и волны ласкали ее тело, а он представлял, как занимался бы с ней любовью прямо здесь и сейчас. В ритме волн…

Он заметил, что Лекси тоже следит за ним, ее смеющиеся глаза были зелеными, как море. Она нырнула, снова встала, ее мокрые волосы заблестели, вода заскользила вниз по телу.

– Море сегодня холодное! – крикнула Лекси. – И волны большие…

– Что же ты полезла? Ведь обычно ты не купаешься до июня.

– Может, сегодня мне хотелось прохлады. – Волна прибли­зила ее к Джифу. – И бури!

– Завтра будет еще холоднее и волнение усилится. Собира­ется дождь.

– М-м-м… – Лекси легла на спину, всмотрелась в бледно-голубое небо. – Завтра я тоже, наверное, приду.

Лекси опять встала на дно и начала пробираться к Джифу сквозь толщу воды.

Она с детства привыкла к щенячьему выражению его карих глаз. Они были ровесниками, можно сказать, выросли вместе, но он изменился, пока она была в Нью-Йорке. Черты лица ста­ли резче, а рот – тверже и увереннее. Длинные ресницы, за ко­торые в детстве мальчишки его безжалостно дразнили, больше не казались женственными. В абсолютно прямых светло-кашта­новых волосах мелькали выгоревшие пряди. Когда он улыбнул­ся ей, ямочки – еще один бич его детства – мелькнули на его щеках.

– Увидела что-то интересное? – спросил он.

– Возможно. – Его голос вполне гармонирует с лицом, ре­шила Лекси. Совсем взрослый, мужской голос… Она почувство­вала возбуждение, приятное и удивительно сильное. – Вполне возможно!

– Думаю, у тебя была причина купаться в такой холодной воде, и к тому же почти голой. Не то чтобы я не наслаждался зрелищем, но не хочешь ли рассказать, в чем дело? Или я дол­жен сам догадаться?

Лекси рассмеялась, борясь с волнами, чтобы сохранить драз­нящее расстояние между ними.

– Ты угадал. Мне нужно было успокоиться.

– Ясно. – Он улыбнулся, довольный тем, что понимает ее лучше, чем она может себе представить. – Я слышал, Джо вер­нулась на утреннем пароме.

Улыбка мгновенно стерлась с ее лица, глаза стали ледяными.

– Ну и что?

– Понятно, почему ты хочешь «выпустить пар». И решила использовать меня? – Лекси зашипела и забила ногами по воде, повернув к берегу, но он успел ухватить ее за талию и крепко держал, не давая высвободиться. – Я тебе помогу. Все равно я этого давно хотел.

– Убери руки…

Конец ее требования захлебнулся в изумленном всхлипе, по­скольку его губы прижались к ее губам. Лекси и подумать не могла, что Джиф Вердон станет действовать так быстро и так ре­шительно!

И она не сознавала до этого момента, что у него такие боль­шие и сильные руки… и такой… такой волнующий рот – про­хладный, с соленым морским привкусом. Она пихнула его, делая вид, что сопротивляется, но тихий хриплый стон и рас­крывшиеся губы испортили все впечатление.

Лекси оказалась точно такой, как он представлял: горячей и страстной, с чувственными податливыми губами, скользкими от воды. Фантазии, обуревавшие его больше десяти лет, просто рассыпались в пыль, чтобы вновь возродиться – ярко и необу­зданно, переплетясь с беззащитной любовью и отчаянным же­ланием.

Когда она обвила ногами его талию, прижалась к нему, пока­чиваясь на волнах, Джиф почувствовал, что пропал.

– Я хочу тебя! – Он оторвался от ее губ и стал целовать шею. Волны швыряли их, превращая в клубок сплетенных рук и ног. – Черт побери, Лекс, ты знаешь, что я всегда хотел тебя!

Вода накрыла ее с головой, загрохотала в ушах. Море засасы­вало, кружило, но затем Лекси снова оказалась в ослепительном солнечном свете, их губы снова слились.

– Тогда сейчас. Прямо сейчас, – выдохнула она, изумлен­ная жаркой силой собственного желания. – Прямо здесь!

Джифу казалось, что он мечтал об этом всю жизнь. Его тело пульсировало от боли, разрывалось от желания оказаться в ней, стать частью ее. Но он знал, что если сейчас подчинится этому желанию, то тут же потеряет Лекси.

Его руки соскользнули с ее талии, глаза потемнели.

– Я ждал, Лекс. Подождешь и ты.

Она от неожиданности хлебнула воды, забарахталась, пыта­ясь остаться на поверхности, и во все глаза уставилась на него.

– О чем ты, черт тебя подери?

– Я не собираюсь унимать твой зуд, а потом смотреть, как ты уходишь, довольно мурлыча. – Джиф поднял руку и откинул с лица мокрые волосы. – Когда будешь готова к большему, ты знаешь, где меня найти.

– Сукин сын!

– Иди, милая, и расслабься. Поговорим, когда ты все спо­койно обдумаешь. – Он внезапно схватил ее за руку. – И запо­мни: когда я займусь с тобой любовью, это будет важно для нас обоих! Об этом тебе тоже придется подумать.

Лекси выдернула руку.

– Только попробуй еще раз дотронуться до меня, Джиф Вердон!

– Я собираюсь сделать с тобой нечто гораздо большее, – не­возмутимо сказал он, когда она скрылась под водой. – Я соби­раюсь жениться на тебе.

Но никто, кроме него самого, не мог услышать его слов. Джиф глубоко вздохнул, следя, как она выходит из воды, а потом ныр­нул, чтобы избавиться от напряжения. Но вода не смыла ее вкус с его губ, и он никак не мог понять, то ли он самый умный муж­чина на острове, то ли самый глупый.

Джо наконец собралась с силами, чтобы отправиться на про­гулку, и как раз подходила к тропинке, ведущей к пляжу, когда навстречу ей вылетела Лекси. Она не удосужилась вытереться, и тонкий сарафан облеплял ее, как вторая кожа.

Джо расправила плечи, вопросительно подняла брови:

– И как вода?

– Иди к черту! – Тяжело дыша, еще горя от унижения, Лекси не собиралась отступать. – Убирайся прямо в ад!

– Мне начинает казаться, что я уже там. И пока меня прини­мают примерно так, как я ожидала.

– А почему ты вообще чего-то ожидала? Ведь остров ничего для тебя не значит – как и мы все!

– Лекси, откуда ты знаешь, что важно для меня, а что нет?

– Не помню, чтобы когда-нибудь ты меняла простыни в гос­тинице и убирала столики. Когда в последний раз ты скребла унитаз или мыла чертов пол?

– А ты, очевидно, именно этим сейчас занималась? – Джо окинула сестру беглым взглядом – от облепленных песком ног до мокрых волос. – Большущий же был унитаз…

– Я не должна оправдываться перед тобой!

– Я тоже, Лекс.

Увидев, что Джо собирается пройти мимо, Лекси схватила ее за руку и дернула.

– Почему ты вернулась?

Смертельная усталость нахлынула на Джо так внезапно, что ей захотелось разрыдаться.

– Я не знаю. Но уж точно не для того, чтобы оскорблять тебя. Или кого-то другого. Я слишком устала, чтобы сейчас бо­роться с тобой.

Лекси озадаченно вытаращила глаза: она не узнавала сестру. Джо никогда не дрожала, никогда не отступала, она сейчас долж­на была бы обрушить на нее язвительные, жалящие слова.

– Что с тобой случилось?

– Я дам тебе знать, когда сама пойму. – Джо отбросила руку Лекси, мешавшую ей пройти. – Оставь меня в покое, и я не буду трогать тебя.

Джо быстро пошла по извилистой дорожке вниз к морю, едва замечая дюны и низины, зеленеющие свежей травой, ни разу не подняв голову, чтобы взглянуть на пронзительно кричащих в небе чаек. Необходимо подумать, говорила она себе. Час или два спокойно подумать. Нужно наконец решить, что делать, как сказать остальным. Если вообще следует им что-то говорить…

Сможет ли она рассказать им о своем нервном срыве, о том, что провела две недели в больнице на грани безумия? Посочув­ствуют они или осудят? А может быть – то и другое вместе?

Но главное – как рассказать им о том снимке? Сколько бы она с ними ни ругалась, они – ее семья. Сможет ли она снова протащить их через ад, заставив вспомнить мучительное про­шлое? И ведь, если кто-то из них захочет увидеть фотографию, ей придется сказать, что она исчезла.

Точно так же, как Аннабелл…

А может быть, этой фотографии никогда не существовало? Что, если они сочтут ее сумасшедшей? Скажут: «Бедняжка Джо Эллен, совсем спятила».

Хватит ли у нее духу рассказать им, как, выйдя из больницы, она день за днем дрожала в своей квартире, заперев двери? Как не раз ловила себя на отчаянных и бестолковых поисках сним­ка, который доказал бы, что она не сошла с ума?

Самое ужасное – Джо сама не была ни в чем уверена. Ведь она приехала домой, так как ей наконец пришлось смириться с тем, что она больна. Она знала, что, если бы она осталась вза­перти в той квартире еще хоть на день, у нее вообще никогда не хватило бы решимости выйти из нее.

И все же та фотография ясно отпечаталась в ее памяти! Плот­ность бумаги, контрастность, композиция… Но на фотографии мать была молодой, с длинными волнистыми волосами, глад­кой кожей. И это, очевидно, можно было считать главным дока­зательством того, что никакой фотографии вообще не сущест­вовало… Ведь разве не такой молодой помнила ее Джо? Если бы она страдала галлюцинациями, то разве не цеплялась бы имен­но за тот возраст?

Почти тот возраст, какого достигла сейчас она сама… Веро­ятно, это еще одна причина ее кошмарных снов, страхов, нер­возности. Интересно, была ли Аннабелл такой же нетерпеливой и беспокойной, как ее старшая дочь? И действительно ли суще­ствовал тайный любовник? Говорили, что до ее исчезновения не было ни намека на супружескую измену, ни у кого не возни­кало ни малейшего подозрения. Но зато после… После ее побе­га сразу же поползли слухи. Языки развязались, и даже ребенок мог слышать и понимать, о чем шепчутся взрослые.

Что ж, если это правда, то Аннабелл была очень умной, очень осмотрительной. Она ничем не выдала своего намерения сбе­жать.

Но неужели папа не чувствовал? – удивлялась Джо. Мужчи­на должен чувствовать, если его жена не удовлетворена, беспо­койна, несчастлива. Джо помнила, как родители спорили из-за острова. Неужели это оказалось для Аннабелл достаточной при­чиной, чтобы бросить свой дом, мужа, детей? Неужели отец ни­чего не видел? Или уже тогда он не обращал внимания на чувст­ва окружающих его людей?

Теперь трудно вспомнить, всегда ли он был таким равнодуш­ным. Однако Джо не сомневалась, что в доме когда-то звучал смех. Отголоски его до сих пор звенели в ее ушах. И, словно мо­ментальные снимки, вспыхивали образы родителей, обнимаю­щихся на кухне или гуляющих по пляжу, держась за руки.

Смутные картины, поблекшие со временем, как плохо отпе­чатанные фотографии. Но они были! И они были реальны! Если ей удалось заблокировать столько воспоминаний о матери, мо­жет быть, удастся и вернуть их, чтобы наконец понять Аннабелл. И решить, что делать дальше. Скрип шагов заставил Джо быстро поднять глаза. Он шел легкой, размашистой походкой. Солнце светило ему в спину, оставляя лицо в тени, козырек кепки прикрывал глаза. В воображении вспыхнула еще одна давно забытая картина. Джо увидела себя маленькой девочкой с развевающимися воло­сами. Она бежит по дорожке, смеется, зовет отца, затем высоко подпрыгивает. Он протягивает руки, ловит ее, подбрасывает, а потом обнимает.

Джо заморгала, чтобы избавиться от этой картины и вызван­ных ею слез. Отец не улыбнулся, и она знала почему. Несмотря на все ее старания избежать сходства, он всегда видел в ней Ан­набелл!

Джо подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Здравствуй, папа.

– Здравствуй, Джо Эллен.

Сэм остановился почти рядом с ней и окинул ее беглым взгля­дом. И увидел, что Кейт права: девочка выглядела больной, бледной, напряженной. Ему вдруг захотелось обнять ее, но он не думал, что она будет рада его прикосновению, и поэтому су­нул руки в карманы.

– Кейт сказала мне, что ты здесь.

– Я приехала на утреннем пароме, – пробормотала она, по­нимая, что он это уже знает.

Они стояли в напряженном молчании, обоим было неловко, секунды казались необыкновенно длинными. Наконец Сэм переступил с ноги на ногу и спросил:

– У тебя неприятности?

– Я просто приехала отдохнуть.

– Ты осунулась.

– Я много работала.

Нахмурившись, он намеренно задержал взгляд на фотокаме­ре, висевшей у нее на груди.

– Не похоже, что ты отдыхаешь. Джо рассеянно пожала плечами:

– Старые привычки умирают с трудом.

– Ты права, – он глубоко вздохнул. – Сегодня на море кра­сивое освещение и волны высокие. Может получиться хорошая фотография.

– Я посмотрю. Спасибо.

– В следующий раз надень шляпу, а то обгоришь.

– Хорошо…

Сэм больше ничего не смог придумать и потому кивнул и прошел мимо нее.

Джо быстро отвернулась и, ничего не различая, пошла по до­рожке. Отцовский запах – запах острова, сильный и печаль­ный, – разбил ей сердце.

Вдали от острова, в маленькой лаборатории, освещенной красным фонарем, он положил лист фотобумаги – эмульсией вверх – в ванночку с проявителем. Ему доставляло удовольст­вие вновь и вновь воссоздавать тот момент многолетней давнос­ти, следить, как он появляется на бумаге – тень за тенью, линия за линией.

Он почти покончил с этим этапом и хотел продлить его, из­влечь из него все возможное, прежде чем двигаться дальше.

Он загнал ее в «Приют» и сделал это безукоризненно, иде­ально! При этой мысли он самодовольно хихикнул. Все должно произойти именно там, иначе давно бы уже произошло: у него было полно возможностей.

Но он всегда стремился к совершенству. Если ему удастся осуществить задуманное, замкнется идеальный, круг. Сначала Аннабелл, потом дочь Аннабелл. Она станет его триумфом, его шедевром!

Какое наслаждение – заявить на нее права, овладеть ею, убить ее…

И каждый этап будет запечатлен на пленке. О, Джо, несо­мненно, оценит. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет все объяснить ей – единственному человеку, способному по­нять его амбиции и его талант.

Ее фотографии неодолимо притягивали его, рождали чувство близости к ней. И им предстоит стать еще ближе!

Улыбаясь, он прополоскал отпечаток и положил его в ван­ночку с фиксажем. Аккуратно проверил температуру жидкости и терпеливо ждал, когда зазвенит таймер и можно будет вклю­чить верхний свет.

Прекрасно, просто прекрасно! Отличная композиция. Дра­матичное освещение – идеальный ореол вокруг лица, изуми­тельные тени, подчеркивающие очертания тела и сияние кожи. Да и сам объект – совершенство.

Когда фотография была полностью закреплена, он вынул ее из ванночки и поместил под струю воды. Теперь можно было позволить себе помечтать о будущем.

Сейчас он ближе к ней, чем когда-либо, они связаны этими фотографиями, в которых отразились их жизни. Ему не терпе­лось послать следующую, но он знал, что должен очень точно рассчитать время.

На рабочем столе рядом с ним лежал открытый потрепанный дневник. Четко выведенные слова выцвели от времени, он любил их перечитывать иногда.

Решающее, бесповоротное мгновение – конечная цель моей ра­боты. Я должен запечатлеть на пленке то мимолетное событие, в котором все детали, вся динамика объекта достигают кульмина­ции. А что в мире более бесповоротно, чем смерть? Как еще мо­жет фотограф достичь высшей власти? Спланировать, отрежиссировать эту смерть и стать ее причиной. Только смерть соединяет художника с объектом, и художник становится частью искусст­ва, сливается с созданным им образом.

Как всякое великое творение, этот образ нельзя тиражиро­вать. Мне предстоит убить только одну женщину, и поэтому я выбрал ее с необыкновенной тщательностью.

Ее имя – Аннабелл.

С тихим вздохом он повесил фотографию сушиться и вклю­чил белый свет, чтобы получше рассмотреть ее.

– Аннабелл, – прошептал он. – Ты такая красивая! И твоя дочь – твое воплощение.

Аннабелл продолжала смотреть на него широко раскрытыми мертвыми глазами. Он оставил ее и отправился завершать под­готовку к поездке на остров.

Глава 5

Паром плыл через Пеликанов залив на восток, к острову. Нэтан Делани стоял у поручней правого борта, как когда-то де­сятилетним мальчишкой. Это был другой паром, и Нэтан созна­вал, что давно уже не мальчишка. Но ему хотелось как можно точнее воссоздать в памяти то время.

Холодный ветер налетал с океана, принося с собой резкие, дразнящие запахи. Тогда было теплее, но ведь сейчас только се­редина апреля.

И все-таки очень похоже! – думал он, вспоминая, как стоял с родителями и младшим братом у поручней того, другого, па­рома, стараясь разглядеть таинственный остров, нетерпеливо ожидая начала летних каникул.

Остров не изменился. Все так же вонзались в небо величест­венные виргинские дубы, покрытые кружевными лишайника­ми, по берегам, за полосой песка, росли капустные пальмы и еще не расцветшие магнолии с блестящими листьями.

Цвели ли магнолии тогда? Маленький мальчик, предвкушав­ший приключения, вряд ли обращал внимание на цветы…

Нэтан поднял бинокль, висевший у него на шее. В то далекое утро отец помог ему настроить бинокль, чтобы поймать стреми­тельный бросок дятла. И, конечно, началась драка, потому что Кайл потребовал бинокль, а Нэтан не хотел отдавать.

Он вспомнил, как смеялась над ними мама, а отец наклонился и защекотал Кайла, чтобы отвлечь его. Нэтан мог представить, как они выглядели со стороны. Красивая женщина с развеваю­щимися волосами, с темными, весело сверкающими глазами. Два дерущихся мальчика, крепких, ухоженных. И мужчина – высокий, худой, смуглый.

Теперь из них всех он остался один. Только исчез упитанный мальчик, уступив место взрослому мужчине с длинными ногами и узкими бедрами – как у отца. Когда он смотрел в зеркало, то узнавал темно-серые глаза и впалые щеки отца. Но выразитель­но очерченный рот он унаследовал от матери вместе с ее темно-каштановыми волосами, отливающими красным золотом. Отец говорил, что эти волосы похожи на старое красное дерево.

Неужели дети – действительно всего лишь фотомонтаж, на­ложенные друг на друга отпечатки родительских лиц? – поду­мал Нэтан. И содрогнулся…

Опустив бинокль, он смотрел, как остров постепенно прини­мает четкие очертания. Он уже различал редкие дома, дороги, прямые или извилистые, буйство красок полевых и лесных цве­тов. Среди деревьев мелькнул ручей. Таинственностью веяло от темных теней густого леса, где когда-то жили дикие лошади и кабаны. Загадочно мерцали болота с колышущимися лезвиями золотисто-зеленой травы, поблескивавшей на утреннем солнце.

Все было подернуто зыбкой пеленой. Как во сне…

Затем что-то белое блеснуло на холме. Мигнул солнечный луч, отразившийся от стекла. «Приют», подумал Нэтан и не вы­пускал его из окуляров бинокля, пока паром не повернул к при­чалу и дом не исчез из виду.

Нэтан отвернулся от поручней и пошел к своему джипу. Когда он захлопнул за собой дверцу машины, из звуков оста­лось лишь тихое жужжание паромных двигателей, и он подумал, не сошел ли с ума, решившись вернуться в прошлое и некото­рым образом повторить его.

Когда сложил все необходимое в этот джип, собираясь поки­нуть Нью-Йорк, оказалось, что вещей удивительно мало. Но ведь он никогда ничего не копил. У него просто не было такой потребности. Это, кстати, очень облегчило развод с Морин два года назад: он сэкономил им обоим много сил и времени, когда предложил забрать все, что ей нужно, из их квартиры в Вест-Сайде.

Надо сказать, она поймала его на слове и опустошила квар­тиру, оставив ему лишь матрас и необходимую одежду…

Та часть его жизни закончилась, и уже почти два года он за­нимался только работой. Проектирование зданий было для него и профессией, и страстью. Он путешествовал, изучая строитель­ные площадки, и работал везде, где можно было поставить чер­тежную доску и компьютер, лишь изредка наведываясь в Нью-Йорк. Такая жизнь вполне устраивала Нэтана. Она подарила ему возможность изучить лучшие образцы архитектуры: от величественных соборов Италии и Франции до простых и эле­гантных домов американского юго-запада.

Он был свободен, лишь работа занимала его время и сердце.

А потом он неожиданно потерял родителей. И потерял само­го себя…-Интересно, почему ему кажется, что он сможет со­брать осколки своей жизни на острове?

Так или иначе, Нэтан решил на полгода поселиться там и видел знак судьбы в том, что удалось забронировать коттедж, в котором все они провели лето двадцать лет назад. Он знал, что услышит эхо далеких голосов, увидит знакомые призраки, но увидит их глазами мужчины.

И возвращение в «Приют» – поступок мужчины.

Интересно, вспомнят ли его дети Аннабелл?

Паром ударился о причал.

Следя за тем, как убирают колодки из-под стоящего перед ним пикапа, Нэтан терпеливо ждал своей очереди. В пикапе едва размещалась семья из пяти человек: судя по снаряжению, они собирались жить в кемпинге Он покачал головой. Как люди могут спать на земле в палатке и считать это отдыхом?

Солнце скрылось за облаками, и свет потускнел. Нэтан заме­тил, что облака быстро накатываются с востока, и нахмурился. Значит, скоро дождь накроет острова. Он вспомнил, как в то лето ливень не прекращался три бесконечных дня. На второй день он с Кайлом уже бросались друг на друга, как голодные волчата.

Это воспоминание вызвало у него улыбку, и он в который раз удивился терпению матери.

Нэтан медленно съехал с парома и стал подниматься по из­рытой, ухабистой дороге. В открытые окна его джипа врывался рок-н-ролл, надрывающийся в радиоприемнике пикапа. Ту­ристская семейка уже начала наслаждаться отпуском, невзирая на надвигающийся дождь. Он решил последовать их примеру и расслабиться.

Конечно, ему не избежать встречи с «Приютом», но он отне­сется к этому как архитектор. Нэтан прекрасно помнил этот роскошный образец колониального стиля: широкие веранды, величественные колонны, узкие высокие окна. Даже ребенком он не мог не заметить некоторые детали.

Он помнил горгульи водосточных труб[2], не умалявшие вели­чия дома, а придававшие ему индивидуальность. Он до смерти напугал Кайла, сказав, что чудовища оживают по ночам и бро­дят в поисках добычи.

Он помнил башенку со «вдовьей дорожкой»[3], выступающие балкончики с причудливыми каменными или железными пери­лами, трубы из материкового камня приглушенных оттенков, хотя сам дом был построен из местного кипариса и дуба.

Старой коптильней все еще пользовались, а деревня, где когда-то жили рабы, постепенно разрушалась, и однажды они с Брайаном и Кайлом нашли в темном углу заброшенной хижины свернувшуюся гремучую змею.

В лесах водились олени, в болотах – аллигаторы. И повсюду, казалось, бродили призраки пиратов. Отличное место для мальчи­шек, мечтающих о приключениях, опасностях, жутких тайнах!

Он миновал западные болота с их копошащимися в тине обитателями, маленькие островки деревьев. Под усилившимся ветром рябилось море высокой травы. В мелкой воде на краю болота стояли, словно в дозоре, две цапли. Их длинные ноги были похожи на ходули.

Дорога ушла в густой лес, пышный, экзотический. Нэтан притормозил джип, чтобы отстать от пикапа, и тот, громыхая, исчез из вида. Его сразу окружили тишина и жуткие старые тайны. Сердце тревожно забилось, руки непроизвольно сжали руль. Он должен встретиться с этими тайнами, проанализиро­вать их и в конце концов разгадать!

В непроницаемой тени лишайники свешивались с деревьев, как паутина чудовищных пауков. Чтобы испытать себя, Нэтан выключил мотор. Теперь он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца и голоса ветра.

Призраки, думал он. Интересно, придется искать их или они сами найдут его? И снова будут преследовать его, нашептывая в ночных кошмарах свои тайны…

Чье лицо он увидит первым? Своей матери? Или Аннабелл? И кто из них будет кричать громче?

Нэтан глубоко вздохнул и поймал себя на том, что ищет сига­реты, хотя бросил курить год назад. Он раздраженно повернул ключ зажигания, но услышал лишь натужный грохот. Он нажал педаль акселератора – и снова тот же результат.

– Дерьмо! – пробормотал он. – Приехали.

Откинувшись на спинку сиденья, беспокойно застучал паль­цами по рулю. Конечно, надо вылезти и заглянуть под капот. Но, он подозревал, что понимает в моторах, проводах и трубках ровно столько, сколько в нейрохирургии. И поломка на пустын­ной дороге – именно то, что он заслуживает, позволив прияте­лю всучить ему этот подержанный джип!

Однако он покорно вылез из машины и поднял капот. Под капотом оказалось то, что он и ожидал, – мотор. Нэтан накло­нился, с любопытством посмотрел на него, наугад ткнул паль­цем и почувствовал, как по спине ударила первая крупная капля дождя.

– Теперь еще лучше!

Он сунул руки в передние карманы джинсов и нахмурился… и продолжал хмуриться, стоя уже под дождем, колотившим его по голове.

Можно было догадаться о том, что его ждет, когда приятель сунул в джип ящик с инструментами. Нэтан уже собрался выта­щить проклятый ящик и треснуть по мотору гаечным ключом. Вряд ли это поможет, но он получит хоть какое-то удовлетворение.

Внезапно ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он поднял голову и замер, увидев, что за ним следит выступивший из лесной тени призрак.

Аннабелл!

Имя молнией пронеслось в его мозгу, все внутри сжалось, приготовившись к обороне. Он задержал дыхание, чтобы успо­коиться.

Она стояла под дождем, неподвижная, но годовая в любую секунду исчезнуть. Те же дымчато-рыжие спутанные волосы, те же огромные синие глаза, спокойные и печальные. У него под­косились ноги, и он схватился рукой за крыло джипа.

Затем она пошевелилась, откинула назад мокрые волосы. И на­правилась к нему. Тогда он понял, что это не призрак, а женщи­на. И, разумеется, не Аннабелл: она должна была состариться на двадцать лет. Но в таком случае это наверняка дочь Анна­белл.

– Что с машиной? – Джо попыталась задать свой вопрос как можно равнодушнее. Странный взгляд мужчины уже заста­вил ее пожалеть о том, что она не осталась в лесу и не предоста­вила ему ковыряться в машине самому. – Полагаю, вы вылезли под дождь не для того, чтобы любоваться видами.

– Вы правы. – Слава богу, его голос прозвучал нормально. Если в нем и слышалась нервозность, то ее вполне можно объ­яснить создавшейся ситуацией. – Не заводится.

– Да, это проблема… – Он казался ей смутно знакомым. Хорошее лицо, сильное, с резкими чертами, мужественное. Интересные глаза: ясные, серые; очень прямой взгляд. Если бы она занималась фотопортретом, то он послужил бы отличной моде­лью.

– Вы нашли поломку?

Ее голос звучал мягко и вкрадчиво, настоящий южный голос. Нэтан почему-то сразу расслабился.

– Я нашел мотор, – улыбнулся он, – где ожидал найти.

– Понятно. И что дальше?

– Теперь вот решаю, сколько еще смотреть на него и при­творяться, будто знаю, что с ним делать.

– Вы не умеете ремонтировать собственную машину? – спросила она, не скрывая удивления, и он разозлился.

– Да, не умею. У меня, кстати, еще есть ботинки, но я поня­тия не имею, как дубить кожу.

Он уже начал опускать крышку, но она подняла руку и не дала ему захлопнуть капот.

– Давайте, я взгляну.

– Вы что, механик?

– Нет, но я знаю основы. – Отодвинув его плечом, она сна­чала проверила клеммы аккумулятора. – Похоже, здесь поря­док, но если вы собираетесь провести на острове некоторое вре­мя, то должны следить, чтобы они не проржавели.

– Я буду здесь примерно шесть месяцев. – Он тоже скло­нился над двигателем. – Так за чем я должен следить?

– Вот за этим. Местная сырость разрушает моторы. Вы мне мешаете!

– Извините. – Нэтан отодвинулся. Она явно его забыла, и он решил притвориться, что тоже ее не помнит. – Вы живете на этом острове?

– Теперь уже нет.

Чтобы висевшая на шее камера не стукнулась о джип, Джо перекинула ее за спину.

Нэтан уставился на фотоаппарат и невольно вздрогнул. От­личный «Никон». Самая компактная, бесшумная и надежная модель. И удобная. Такой часто пользуются профессионалы. У его отца была такая. У него самого такая же…

– Вышли фотографировать на дожде?

– Когда я выходила, дождя не было, – рассеянно ответила она. – Пора заменить вентиляторный ремень, но сейчас дело не в нем. – Она выпрямилась, словно не замечая ливня, хотя казалось, что разверзлись небеса. – Залезайте в машину и по­пробуйте завести.

– Слушаю и повинуюсь.

Когда он отвернулся, Джо позволила себе усмехнуться. Не­сомненно, его мужское самолюбие уязвлено, решила она. Мо­тор застонал. Поджав губы, Джо снова нырнула под капот.

– Еще раз! – крикнула она и пробормотала себе под нос: – Карбюратор…

– Что?

– Карбюратор, – повторила она и большим пальцем откры­ла маленькую металлическую крышку. – Заведите снова.

На этот раз двигатель заревел и ожил. Удовлетворенно кив­нув, Джо закрыла капот и подошла к водительской дверце.

– Крышка карбюратора залипла, вот и все. Надо, чтобы мас­тер посмотрел. Судя по звуку мотора, вам в любом случае необ­ходимо заняться машиной. Когда в последний раз вы ее прове­ряли?

– Я купил ее всего пару недель назад. У бывшего друга.

– И совершенно напрасно. Но до места назначения вы добе­ретесь.

Она уже собралась отойти, но Нэтан высунулся из окна и взял ее за руку. Узкая ладонь, заметил он, длинная и в то же время умелая.

– Послушайте, позвольте мне вас подбросить. В такой дождь это меньшее, чем я могу отблагодарить вас.

– В этом нет никакой необходимости. Я и сама прекрасно доберусь.

– А вдруг машина опять сломается? – Он обезоруживающе улыбнулся ей. – Кто тогда починит мой карбюратор?

Джо понимала, что отказываться глупо. А еще глупее чувст­вовать себя в ловушке из-за того, что он держит ее за руку.

– Хорошо.

Джо слегка дернула руку и испытала облегчение, когда он немедленно отпустил ее. Обежав джип, она вскарабкалась на сиденье рядом с водительским, заливая его потоками воды.

– Как странно: салон в отличном состоянии.

– Мой бывший друг слишком хорошо меня знает. – Нэтан включил «дворники» и посмотрел на Джо. – Куда?

– Вверх по дороге, а на первой развилке направо. «Приют» недалеко… впрочем, на острове все недалеко.

– Как удачно! Я тоже еду в «Приют».

– Вот как?

В машине было душно и сыро. Стена дождя и тумана словно отгородила их от всего мира, заслонив деревья, приглушив все звуки. Вполне приличная причина, чтобы чувствовать себя не­ловко, подумала Джо, но все равно испытала раздражение из-за своей реакции. Именно поэтому она повернула голову и прямо встретила его взгляд.

– Вы остановитесь в большом доме?

– Нет, просто возьму ключи от коттеджа, который я арендовал.

– На шесть месяцев, вы сказали? – Она испытала облегче­ние, когда он тронул машину с места и отвел от нее свои прони­зывающие серые глаза, устремив взгляд на дорогу. – Долгий от­пуск…

– Я привез с собой работу. Просто на время переменить об­становку.

– А вы далеко забрались, – заметила она и улыбнулась, ког­да он бросил на нее быстрый вопросительный взгляд. – Любой житель Джорджии легко узнает янки. Даже если вы молчите. Вы двигаетесь по-другому.

Джо отбросила с лица мокрые волосы. Если бы она не поеха­ла с ним, не пришлось бы напрягаться и вести светскую беседу. Но в данном случае разговор был лучше тяжелого, пронизанно­го сыростью молчания.

– Вы забронировали коттедж «Маленькая мечта» у реки?

– Откуда вы знаете?

– Здесь каждый обо всех все знает. А моя семья – тем более, поскольку владеет и коттеджами, и гостиницей, и рестораном. Так случилось, что именно мне поручили вчера подготовить «Маленькую мечту»: убрать, постелить белье и тому подобное. Для янки, который приезжает на шесть месяцев…

– Значит, вы не только мой механик, но еще и домовладели­ца и домоправительница? Мне повезло! И к кому же я должен обратиться, если засорится раковина?

– Вы откроете стенной шкаф и достанете вантуз. Если вам необходимы инструкции, я напишу. Вот развилка. Нэтан повернул направо.

– Не вышло… Давайте попробуем еще раз. Если я захочу поджарить пару бифштексов, охладить бутылку вина и пригла­сить вас на ужин, к кому мне обратиться?

Джо повернула голову и холодно посмотрела на него.

– Вам лучше попытать счастья с моей сестрой. Ее зовут Алекса.

– А она умеет ремонтировать карбюраторы?

Джо тихо засмеялась и отрицательно покачала головой:

– Нет, но она очень красива и обожает внимание мужчин.

– А вы не обожаете?

– Ну, скажем, я более разборчива, чем Лекси.

– Ух! – присвистнув, Нэтан потер рукой сердце. – Прямое попадание.

– Просто экономия моего и вашего времени. А вот и «При­ют», – тихо сказала она.

Нэтан смотрел, как дом проступает сквозь пелену дождя, вы­плывает из клубящегося над землей тумана. Величественный и элегантный, как нарядившаяся на бал красавица южанка. Именно женщина! – подумал он, глядя на плавные, девственно-белые контуры. Высокие окна, смягченные арками, красивые железные решетки балконов, глиняные красные кадки с рас­пустившимися цветами. Тяжелые от дождя головки цветов кла­нялись, словно феи.

– Потрясающе, – очень тихо сказал Нэтан. – И более позд­ние добавления прекрасно гармонируют с первоначальным за­мыслом. Скорее подчеркивают красоту здания, чем делают его более современным. Полная гармония стилей! Образец класси­ческой южной архитектуры и в то же время абсолютная уни­кальность. Не могло бы получиться лучше, если бы даже остров был создан для дома, а не дом для острова.

Нэтан остановил машину в конце аллеи и только тогда заме­тил, что Джо пристально смотрит на него. Впервые в ее глазах засветилось любопытство.

– Я архитектор, – объяснил он. – Подобные здания прямо хватают меня за горло.

– Ну, тогда вам будет интересно совершить экскурсию.

– С удовольствием, и я буду должен вам, па меньшей мере, один ужин с бифштексом.

– Вам покажет дом кузина Кейт. Кейт Пендлтон, – попра­вилась Джо. – «Приют» – фамильный дом Пендлтонов. Кейт знает его лучше. Входите. Обсушитесь и возьмите свои ключи.

Джо поднялась по ступенькам крыльца и остановилась на ве­ранде, стряхивая воду с волос, ожидая, пока он подойдет к ней.

– Господи, какая дверь! – Нэтан благоговейно пробежал кончиками пальцев по резной панели.

Странно, что он забыл ее. Впрочем, тогда он обычно вбегал в дом через заднюю веранду или кухню.

– Гондурасское красное дерево, – пояснила Джо. – Прав­да, красивое? Привезено в начале восемнадцатого века, задолго до того, как кого-то стала тревожить вырубка тропических лесов.

Она повернула тяжелую медную ручку и пригласила в дом Нэтана.

– Полы – из сердцевины сосен, – заученно начала она и решительно отогнала непрошеный образ матери, терпеливо натирающей полы воском. – Как и главная лестница. А перила из резного дуба. Сделаны на острове, когда здесь еще были планта­ции, в основном хлопковые. Люстра более поздняя, куплена во Франции женой Стюарта Пендлтона, богатого судовладельца, пристроившего крылья к главному дому. Почти вся мебель про­пала во время Гражданской войны, но Стюарт и его жена много путешествовали и покупали антиквариат специально для «При­юта».

– У них был хороший вкус, – заметил Нэтан, оглядывая холл, роскошную лестницу, сверкающую хрустальную люстру под высоким, с лепниной потолком.

– И большой карман, – добавила Джо.

Приказав себе быть терпеливой, она не мешала ему бродить по холлу, а Нэтан просто наслаждался.

Бледно-желтые стены, украшенные темным деревом, созда­вали иллюзию прохлады в самые жаркие летние дни. Мебель – крупная, тяжелая, гармонирующая с величественной лестни­цей. Пара кресел с похожими на раковины спинками эпохи Ге­орга II, шестиугольная подставка с высокой медной вазой, пол­ной сладко пахнущих лилий и лесной травы. Зеркало в деревян­ной позолоченной раме над инкрустированным столиком. Фламандский комод из резного дуба.

Хотя сам Нэтан не собирал антиквариат – впрочем, он вооб­ще ничего не собирал, – но интересовался всеми аспектами ар­хитектуры, включая интерьеры. Изящество стиля времен коро­левы Анны и пышность эпохи Людовика XIV произвели на него глубокое впечатление.

– Невероятно. – Он сунул руки в задние карманы джинсов и повернулся к Джо. – Наверное, чертовски здорово жить в таком доме.

– Чертовски, в этом вы правы, – ее голос прозвучал сухо и как-то ожесточенно. Нэтан вопросительно поднял брови, но она не стала ничего объяснять. – Мы регистрируем приезжих в гостиной.

Джо прошла по коридору и повернула в первую комнату на­право. Кто-то уже развел здесь огонь – очевидно, в ожидании этого янки, а также чтобы приободрить остальных постояльцев в дождливый день. Если, конечно, они сюда заглянут…

Она подошла к огромному старинному письменному сто­лу – настоящий «чиппендейл», XVIII век, – открыла верхний боковой ящик, пролистнула документы, касающиеся коттед­жей, и нашла контракт на «Маленькую мечту». Он был подпи­сан неким Нэтаном Делани. Это имя ничего ей не сказало.

Из другого ящика она достала ключи, болтающиеся на ме­таллическом брелке с названием коттеджа.

– Этот – от парадной и задней дверей, а маленький – от кладовки под коттеджем. На вашем месте я бы ничего не стала там хранить: так близко от реки кладовку может затопить.

– Я запомню.

– Вчера мы установили там телефон. Все звонки будут пере­водиться в коттедж, а стоимость разговоров приплюсовываться, ежемесячно к вашему счету. – Джо открыла еще один ящик и вынула тонкую папку. – Здесь вы найдете информацию. Распи­сание парома, сведения о приливах, правила аренды лодок и рыболовного снаряжения, если захотите порыбачить. И еще брошюра с информацией об острове – история, флора и фау­на… Почему вы так смотрите на меня? – Она сунула папку ему в руки. – Лучше смотрите сюда.

– Хорошо, – Нэтан покорно открыл папку и начал перелис­тывать содержимое. – Вы всегда нервничаете или это я на вас так действую? – спросил он, не глядя на нее.

– Я не нервничаю. Просто мне некогда. У вас есть еще во­просы… относительно коттеджа или острова?

– Если возникнут, я дам вам знать.

– Дорога к коттеджу указана в папке. Подпишите контракт вот здесь, чтобы подтвердить получение ключей, и можете от­правляться.

Он снова улыбнулся, заинтригованный тем, как быстро рас­таяло ее южное гостеприимство.

– Я не хотел бы полностью исчерпать ваше радушие, – ска­зал он, беря у нее ручку, – поскольку надеюсь, что мы видимся не в последний раз.

– Завтрак, обед и ужин подаются в ресторане гостиницы. Часы обслуживания также указаны в вашей папке. Всегда мож­но взять готовый ленч с собой. Например, на пикник.

Девушка говорила подчеркнуто официально, и все-таки Нэтан наслаждался звуком ее голоса. Она пахла дождем и боль­ше ничем, а выглядела – если смотреть в ее прекрасные синие глаза – печальной, как птица со сломанным крылом.

– А вы любите пикники? – спросил он. Она испустила долгий вздох, выхватила у него ручку и наца­рапала свои инициалы под его подписью.

– Флиртуя со мной, вы зря тратите время, мистер Делани. Я просто не заинтересована.

– Любая разумная женщина знает, что такое заявление толь­ко провоцирует мужчину.

Он наклонился, чтобы прочитать ее инициалы: «Д.Э.Х.».

– Джо Эллен Хэтуэй, – сказала она, надеясь побыстрее вы­проводить его.

– Я счастлив, что меня спасли именно вы, Джо Эллен! Нэтан протянул руку. Она явно засомневалась, стоит ли по­жимать ее, и это его позабавило.

– Насчет ремонта машины обратитесь к Зику Фитцсиммонсу. Ваш джип станет как новенький. Желаю хорошо провести время на острове.

– Я уже и так начал на более высокой ноте, чем ожидал.

– Должно быть, вы ожидали слишком мало. – Она высво­бодила руку, проводила его до парадной двери и открыла ее на­встречу влажному воздуху и туману. – Дождь кончился, вы легко найдете коттедж.

– Конечно. – Нэтан прекрасно помнил дорогу. – Я уверен, что найду. До встречи, Джо Эллен, – сказал он и подумал: «Нам придется встречаться… по ряду причин».

Она склонила голову, тихо закрыла дверь и оставила его на веранде размышлять, что делать дальше.

Глава 6

На третий день своего пребывания на острове Нэтан про­снулся в холодном поту, задыхаясь, с гулко бьющимся сердцем. Он резко сел на постели, сжав кулаки, пристально вглядываясь в мрачные тени.

Слабый солнечный свет проникал сквозь щели жалюзи, рисуя клетку на тонком сером ковре.

Несколько мучительных мгновений он не мог понять, где на­ходится, сбитый с толку образами, толпившимися в его мозгу. Деревья, залитые лунным светом, клочья тумана, обнаженное женское тело, рассыпавшиеся веером волосы, широко раскры­тые остекленевшие глаза…

Призраки, сказал он себе, растирая лицо ладонями. Он ждал их, и они не замедлили появиться. Они цеплялись за остров, как лишайники цепляются за стволы дубов.

Нэтан встал с постели и отправился в маленькую ванную комнату, где под горячим душем смыл с себя пот вместе с ноч­ными кошмарами. Когда он вытирался, тесное помещение было полно пара, зато голова прояснилась.

Он надел старый пуловер с короткими рукавами и выцвет­шие шорты, а потом, небритый, с мокрыми волосами, побрел варить кофе. Большая комната служила одновременно кухней, столовой и гостиной. Нэтан огляделся и хмуро уставился на до­потопный кофейный агрегат, предоставленный хозяевами. Да­же если бы он знал необходимые пропорции, у него не было с собой подходящих фильтров. Сейчас он бы не пожалел тысячи долларов за приличную кофеварку!

Поняв, что придется довольствоваться растворимым кофе, Нэтан поставил чайник на конфорку плиты, которая была явно старше его самого, а затем включил телевизор, чтобы узнать но­вости. Выбор программ оказался скудным, видно было плохо.

Ни кофеварки, ни зрелищ! Пытаясь найти утренние новости на одном из трех доступных каналов, он вспомнил, как они с Кайлом жаловались на плохой телевизор.

– Разве мы сможем смотреть «Миллионера» по этой дурацкой штуковине? Сплошное надувательство!

– Вы приехали сюда не для того, чтобы сидеть в доме, уткнув­шись в телевизор.

– Ну, ма-а-ма!

Нэтан обвел взглядом диван с прямой спинкой и большие глубокие кресла, обитые яркой тканью с геометрическим ри­сунком: зеленым, синим, солнечно-желтым. Кажется, раньше они были светлых пастельных тонов.

Под наклонным потолком с тихим свистом крутился венти­лятор. Когда-то он скрипел. Это Нэтан хорошо помнил.

Но длинный обеденный сосновый стол, отделявший кухню от гостиной, был тем же самым. Стол, за которым в то лето они всей семьей ели, играли в настольные игры, до посинения со­ставляли сложные картинки-загадки.

Тот самый стол, который они с Кайлом должны были уби­рать после ужина. Стол, за которым его отец засиживался по утрам, наслаждаясь кофе…

Он вспомнил, как отец учил его и Кайла пробивать дырки в крышке банки, чтобы сажать туда пойманных светлячков. Ве­чер был тихим и теплым, охота – захватывающей. Потом Нэтан поставил банку у своей кровати и смотрел на мерцающих, под­мигивающих светлячков, пока не заснул.

Только утром все жучки в его банке оказались мертвыми… Задохнулись, потому что книга, лежавшая на крышке, закупо­рила дырки. Он до сих пор не мог вспомнить, как положил ее туда, ту потрепанную книжку. Темные трупики на дне банки вызывали тошноту и чувство вины. Он тайком выскользнул из дома и выбросил их в реку.

В то лето он больше не охотился на светлячков…

Раздраженный этим воспоминанием, Нэтан отвернулся от телевизора, подошел к плите, насыпал в кружку столовую лож­ку кофе и залил кипятком. С кружкой в руках он вышел на затя­нутую москитной сеткой веранду и уставился на реку.

Воспоминания должны были нахлынуть, напомнил он себе. Именно для этого он сюда приехал: вспомнить то лето шаг за шагом, день за днем. И решить, что делать с Хэтуэями…

Нэтан отхлебнул кофе и сморщился от фальшивой, ненату­ральной горечи. Но Нэтан уже давно знал, что очень многое в этой жизни фальшиво и горько, и потому сделал еще глоток.

Джо Эллен Хэтуэй… Странно, что он не запомнил ее имени. Впрочем, в десять лет он не интересовался девчонками и на эту не обращал особого внимания. Она была просто одной из млад­ших сестер Брайана – тощая девчонка с острыми локтями, длинным «конским хвостом» и вспыльчивым характером.

Она осталась тощей. И, по всей видимости, характер тоже не изменился. Правда, исчез развевающийся «конский хвост». Ко­роткая небрежная стрижка подходит ее характеру, но не лицу, решил он.

Интересно, почему она такая бледная и усталая? Вряд ли она из тех женщин, которые чахнут из-за неудавшегося романа. Но что-то ее явно мучает. Глаза Джо Эллен Хэтуэй были полны горя и тайны.

Наверное, в этом-то все дело, подумал Нэтан и тихо рассме­ялся. Он всегда питал слабость к женщинам с грустными глазами. Но лучше не поддаваться! – сказал он себе. Размышления о причине грусти в этих огромных печальных глазах цвета коло­кольчиков, несомненно, помешают ему добиться цели. Чтобы сделать следующий шаг, ему необходимы время и объектив­ность.

Он отхлебнул своей бурды и решил, что надо одеться и схо­дить в «Приют», чтобы выпить приличного кофе и позавтра­кать. Пора приступить к выполнению своей задачи, понаблю­дать, спланировать дальнейшие действия. Пора расшевелить призраков.

Но пока ему хотелось просто стоять здесь, вдыхать сырой воздух, следить сквозь тонкую сетку, как солнце медленно сжи­гает жемчужный туман, цепляющийся за землю и плавно сколь­зящий над рекой, словно крылья эльфа.

Если прислушаться, то можно услышать тихий, ровный гул океана, доносящийся с востока. Ближе, в лесной тени, чирика­ли птицы, монотонно стучал дятел, добывая насекомых. Роса, как стеклянные осколки, блестела на неподвижных листьях пальм.

Тот, кто выбирал место для этого коттеджа, не ошибся. От­личный вид, уединенность… Само строение – простое и удоб­ное. Крепкий кипарисовый сруб на сваях, видавший и ливни, и штормовые ветры, с большой, затянутой сеткой западной ве­рандой и узкой открытой восточной террасой. Наклонный по­толок главной комнаты увеличивает внутреннее пространство и создает ощущение свободы. Гостиная разделяет дом пополам, в каждом конце – по две спальни и ванной комнате.

У них с Кайлом были отдельные комнаты в одной половине. Как старший, он выбрал ту, что побольше, с двуспальной кро­ватью, и чувствовал себя очень взрослым. Он даже сделал таб­личку на дверь: «Без стука не входить».

Ему нравилось не засыпать допоздна, читать книги, думать о своем, прислушиваясь к тихим голосам родителей или моно­тонно жужжащему телевизору. Ему нравилось слышать, как ро­дители смеются над чем-то происходящим на экране.

У его матери был тихий переливчатый смех, а у отца – гром­кий, безудержный. В детстве он часто слышал их смех и теперь чувствовал себя несчастным оттого, что больше никогда не ус­лышит, как они смеются.

Краем глаза Нэтан заметил какое-то движение и повернул голову. Он ожидал увидеть оленя, но вдоль берега реки неслыш­но, как туман, скользил мужчина. Высокий, долговязый, с чер­ными, как вороново крыло, волосами. Сэм Хэтуэй?!

У него сразу пересохло в горле. За двадцать лет Сэм должен был измениться. Неужели опять призрак? Но уже в следующее мгновение Нэтан посмеялся над собой. Ну конечно, это не Сэм Хэтуэй, а Брайан. За прошедшие годы они оба стали мужчинами.

Брайан поднял голову и прищурился, пытаясь разглядеть фигуру за сеткой. Он совсем забыл, что в коттедже кто-то посе­лился, и мысленно отметил, что придется ходить на утренние прогулки по противоположному берегу. Но теперь, очевидно, следует завязать разговор.

Он поднял руку:

– Доброе утро. Не хотел мешать вам.

– Вы не помешали. Я просто пил отвратительный кофе и смотрел на реку.

Янки, вспомнил Брайан, шестимесячная аренда. Кейт велела проявить вежливость и дружелюбие. Он услышал ее наставле­ния так явственно, словно она стояла рядом.

– Отличное место, не правда ли? – Брайан сунул руки в карманы, злясь на свою забывчивость. – Хорошо устроились?

– Да, нормально. – Нэтан поколебался, но сделал следую­щий шаг: – Все еще охотишься за жеребцом-призраком?

Брайан удивленно моргнул и поднял голову. Легенда о же­ребце-призраке родилась в те дни, когда по острову еще блуж­дали дикие лошади. Говорили, что этот огромный черный жере­бец – самый великолепный, самый быстрый из них. И тот, кто поймает его, вскочит на спину и сумеет удержаться, получит все, что захочет. Все его желания исполнятся.

В детстве Брайан мечтал поймать жеребца-призрака.

– На всякий случай поглядываю по сторонам, – пробормо­тал он и подошел поближе. – Мы знакомы?

– Как-то ночью мы сидели в залатанной палатке за рекой. У нас была веревочная уздечка, пара карманных фонариков и пакет чипсов. Нам даже один раз показалось, что мы слышим стук копыт и пронзительное ржание. – Нэтан улыбнулся. – Может, действительно слышали?

Глаза Брайана широко раскрылись.

– Нейт? Нейт Делани? Сукин сын!

Нэтан гостеприимно распахнул сетчатую дверь.

– Поднимайся, Бри. Я налью тебе чашку паршивого кофе. Ухмыляясь, Брайан поднялся по лестнице.

– Ты должен был сообщить мне, что приехал, – он крепко пожал руку Нэтану. – Я не знал. Коттеджами занимается кузи­на Кейт. Иисусе, Нейт, ты похож на бродягу.

Нэтан пожал плечами и поскреб щетинистый подбородок.

– Я в отпуске.

– Отлично! Нейт Делани! – Брайан покачал головой. – Где ты пропадал все эти годы? Чем занимался? Как Кайл, родители? Губы Нэтана дрогнули.

– Я расскажу тебе, – быстро проговорил он и подумал: «Не все, конечно». – Только сначала приготовлю этот паршивый кофе.

– Ни в коем случае! Пойдем в «Приют». Я угощу тебя при­личным кофе. И завтраком.

– Прекрасно. Только надену брюки и туфли.

– Поверить не могу, что наш янки – это ты, – заметил Брайан. – Сразу вспомнил детство.

Нэтан, уже направляясь в дом, обернулся.

– Да, я тоже.

Вскоре Нэтан сидел на кухне «Приюта» и вдыхал божествен­ный аромат закипающего кофе и жарящегося бекона, глядя, как Брайан ловко крошит грибы и перец для омлета.

– А у тебя здорово получается.

– Ты что, не читал? У моего ресторана категория «пять звезд»! – Брайан поставил перед Нэтаном кружку кофе. – Пей и начинай подхалимничать.

Нэтан отхлебнул и зажмурился от удовольствия.

– Последние два дня я заваривал какой-то песок, так что вряд ли смогу быть объективным. Но я бы сказал, это – лучший кофе, когда-либо приготовленный в цивилизованном мире.

– Ты прав, черт побери! Почему не заглянул раньше?

– Осматривался, лентяйничал… – «Знакомился с призрака­ми», – чуть было не добавил он. – Но теперь, когда я попробо­вал твой кофе, буду постоянным клиентом.

Брайан выложил овощи на сковородку и начал натирать сыр.

– Подожди, ты еще не ел мой омлет. Так чем же ты нажил такое богатство, что можешь шесть месяцев загорать на пляже?

– Я привез работу с собой. Я архитектор. Пока компьютер и чертежная доска со мной, могу работать где угодно.

– Архитектор… – Взбивая яйца, Брайан оперся о рабочий стол. – И хороший?

– Могу поставить свои дома против твоего кофе!

– Отлично. – Посмеиваясь, Брайан отвернулся к плите, с привычной ловкостью залил овощи яйцами, отставил бекон, проверил печенье в духовке. – А чем занимается Кайл? Стал богатым и знаменитым, как мечтал?

Это было похоже на удар кинжала – резкий и точный, в самое сердце. Нэтан поставил кружку и подождал, когда уймет­ся дрожь в руках и можно будет владеть своим голосом.

– Старался. Он умер, Брайан. Умер два месяца назад.

– Господи! – Брайан резко обернулся, потрясенный неожи­данным сообщением. – Господи, мне очень жаль, Нэтан…

– Это случилось в Европе. Последние годы он в основном жил там. Отправился в море на яхте, в какой-то компании. Кайл любил компании, – тихо сказал Нэтан, потирая висок. – След­ствие пришло к выводу, что Кайл, вероятно, слишком много выпил и свалился за борт. Скорее всего ударился головой. Его не нашли…

– Представляю, как тебе тяжело. – Брайан снова отвернул­ся к своей сковородке. – Потеря близких – большое горе.

– Да. – Нэтан глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. – Это произошло через несколько недель после смерти родителей. Железнодорожная катастрофа в Южной Америке. Отец был в командировке, мама с тех пор, как мы с Кайлом поступили в колледж, путешествовала с ним. Говорила, что каж­дый раз они чувствуют себя как новобрачные…

– Господи, я не знаю, что сказать…

– Ничего не надо говорить, – Нэтан пожал плечами. – Я справляюсь. Думаю, то, что они погибли вместе, – к лучшему. Маме было бы плохо без отца, и не знаю, как они оба пережили бы потерю Кайла. После такого начинаешь думать, что всему есть причина, и справляешься.

– Отвратительная причина, – тихо сказал Брайан.

– Многое в жизни отвратительно, но это ничего не меняет. Как бы ни было, я рад, что вернулся сюда. Приятно видеть тебя.

– Мы неплохо провели то лето.

– Мне кажется, это были лучшие месяцы в моей жизни, – Нэтан выдавил улыбку. – Ты, наконец, дашь мне омлет или я должен его вымаливать?

– Необязательно. – Брайан выложил еду на тарелку. – Но потом можешь упасть на колени. Это поощряется. Нэтан взял вилку и занялся омлетом.

– Расскажи-ка лучше о приключениях Брайана Хэтуэя за последние двадцать лет.

– Не так уж много приключений. Управление гостиницей занимает уйму времени. Теперь мы принимаем постояльцев круглый год. Кажется, чем стремительнее жизнь на материке, тем больше людей хочет убраться от нее подальше. Во всяком случае, на уик-энды. А мы принимаем их, кормим, развлекаем…

– Похоже на бесконечный цикл.

– Так оно и есть. Но я втянулся. И не представляю своей жизни вне этого цикла.

– Ну а жена, дети?

– Нет. Ау тебя?

– У меня была жена, – холодно ответил Нэтан. – Мы раз­велись. Детей не было. Знаешь, меня устраивала в коттедж твоя сестра. Джо Эллен.

– Неужели? – Брайан взял кофейник и подлил Нэтану кофе. – Джо вернулась примерно неделю назад. Лекси тоже здесь. Мы теперь снова одна большая счастливая семья…

Нэтан поднял брови, удивленный его тоном, но Брайан от­вернулся и не стал ничего объяснять.

– А как отец?

– Его динамитом с острова не выгонишь. Перестал даже ез­дить на материк за припасами. Ты увидишь его. Он тут бродит вокруг.

Дверь резко распахнулась, и Брайан обернулся.

– Парочка ранних пташек жаждет кофе, – начала Лекси, но, заметив Нэтана, умолкла, автоматически откинула волосы, на­клонила голову и нацелила на незнакомца кокетливый взгляд. – О, у тебя гость! – Она подплыла поближе, обдав Нэтана легким ароматом «Этернити» – с рекламной бумажки модного журна­ла, которой она старательно натерла утром шею, – и театраль­но облокотилась о стол. – Должно быть, какой-то особенный, если ты пустил его в свои владения.

Гормоны Нэтана взыграли инстинктивно, и он чуть не рас­смеялся и над собой, и над девушкой. Великолепная верти­хвостка! Однако, встретив ее колючий, уверенный взгляд, он из­менил первоначальное мнение.

– Он просто сжалился над старым другом.

– Ах, вот как. – Лекси понравился «старый друг» – краси­вый, похожий на пирата. И ее самолюбию польстило чисто мужское восхищение, написанное на его лице. – Брайан, по­знакомь же нас. Я не знала, что у тебя есть старые друзья.

– Нэтан Делани, – коротко сказал Брайан и поставил на плиту еще один кофейник. – Моя младшая сестренка Лекси.

– Очень приятно. – Лекси протянула руку, сверкнув огнен­но-красными ногтями. – Брайан до сих пор видит меня с ко­сичками.

– Привилегия старшего брата, – улыбнулся Нэтан. Рука со­блазнительницы оказалась удивительно крепкой. – Если чест­но, я сам помню тебя с косичками.

– Неужели? – Лекси была слегка разочарована тем, что он не задержал ее руку в своей. – Не верится, что я могла забыть тебя. Я предусмотрительно запоминаю всех мужчин, когда-либо входивших в мою жизнь. Даже на короткий срок.

– Ты тогда только вылезла из пеленок, – саркастически за­метил Брайан, – и еще не отшлифовала свои манеры роковой женщины. Фирменный завтрак – омлет с сыром и грибами! – объявил он, не обращая внимания на злобный взгляд, брошен­ный на него сестрой.

Лекси вовремя подавила готовую сорваться с языка резкость и изогнула губы в улыбке.

– Спасибо, миленький, – промурлыкала она, беря у него кофейник, затем повернулась к Нэтану и захлопала ресницами. – Заходи почаще. На острове так мало интересных мужчин!

Глупо было сопротивляться ее вызову, а она явно ждала, что он будет смотреть ей вслед. Так что Нэтан проводил ее долгим взглядом, затем лениво ухмыльнулся Брайану:

– Отличная у тебя сестренка, Бри.

– Ей не помешала бы хорошая порка. Чтобы не бросалась на незнакомых мужчин.

– Отчего же? Это отличный гарнир к моему омлету. – Заме­тив, что глаза Брайана гневно сверкнули, Нэтан успокаивающе поднял руку. – Не беспокойся из-за меня, приятель. Сердце­биение такого рода влечет за собой дьявольские головные боли. А у меня и без того достаточно проблем. Можешь не сомневать­ся: смотреть буду, но дотрагиваться не собираюсь.

– Это не мое дело, – пробормотал Брайан. – К сожалению, она полна решимости не только искать неприятности, но и на­ходить их.

– Не волнуйся. Женщины с такой внешностью обычно легко выскальзывают из всех неприятных ситуаций.

Нэтан обернулся, поскольку дверь снова открылась. На этот раз вошла Джо.

А женщины с такой внешностью, подумал он, не выскальзы­вают из неприятностей. Они пробиваются сквозь них с кулаками.

Интересно, почему ему нравятся именно такие женщины и именно такой метод?

Увидев Нэтана, Джо резко остановилась. Ее брови непроиз­вольно сошлись на переносице, и лишь усилием воли она раз­гладила лоб.

– А вы устроились, как дома, мистер Делани.

– Я так себя и чувствую, мисс Хэтуэй.

– Подумайте, как официально! – заметил Брайан, доставая чистую кружку. – А ведь он когда-то столкнул тебя в реку и по­лучил по губе, когда попытался выловить оттуда.

– Я не толкал ее, – Нэтан медленно улыбнулся, увидев, как брови Джо поползли вверх. – Она поскользнулась. Но губу раз­била мне в кровь и в придачу обозвала меня проклятым янки, насколько я помню.

Обрывочные воспоминания закружились в голове Джо, по­степенно становясь четкими. Жаркий летний день, шок от вне­запного падения в реку. Голова уходит под воду, она изо всех сил молотит ногами и наконец всплывает на поверхность, судо­рожно хватая ртом воздух.

– Сын мистера Дейвида! – Тепло разлилось по ее телу, до­стигло сердца, отразилось в глазах, Нэтану вдруг показалось, что у него пропал пульс. – Который?

– Нэтан, старший.

– Ну конечно. – Она откинула волосы, совсем как сестра, но не отрепетированным жестом обольщения, а нетерпеливо, машинально. – И ты все-таки толкнул меня. Я никогда не па­дала в реку случайно.

– Ты поскользнулась, – невозмутимо заявил Нэтан, – а я просто помог тебе вылезти.

Джо от души рассмеялась и взяла у Брайана полную кружку.

– Ладно. Пожалуй, не стоит будить спящих собак… тем более что ты сын мистера Дейвида. Ведь твой отец подарил мне когда-то целый мир!

Нэтан почувствовал, как кровь застучала в висках.

– Мой отец?

– Конечно! Я следовала за ним тенью, безжалостно мучила вопросами о том, как фотографировать, почему он снимает то, а не другое, как работает камера. Он был очень терпелив. Должно быть, я страшно мешала ему работать, но он ни разу не прогнал меня. Он столькому меня научил! И не просто основам. Он го­ворил, что для фотографа главное – уметь видеть. Пожалуй, я в долгу перед ним за каждую свою фотографию.

Каждое ее слово болью отдавалось в сердце Нэтана.

– Ты профессиональный фотограф?

– Джо у нас знаменитость, – раздался голос Лекси, вошед­шей на кухню с подносом в руках. – Д.Э. Хэтуэй путешествует по всему свету, щелкая на ходу фотоаппаратом! Брайан, два ом­лета, два рагу, один бекон, одна сосиска. Кстати, номер 201-й сейчас завтракает, мисс Кругосветная Путешественница. Самое время сменить им постельное белье.

Когда Лекси гордо покинула кухню, Джо пробормотала:

– Уход в левую кулису… – Затем она снова повернулась к Нэтану. – Да, я стала фотографом во многом благодаря мистеру Дейвиду. Если бы не он, я, возможно, была бы сейчас также разо­чарована и зла на весь мир, как Лекси. Как поживает твой отец?

– Он умер, – коротко сказал Нэтан и резко поднялся. – Мне пора идти. Спасибо за завтрак, Брайан.

Он быстро вышел. Затянутая москитной сеткой дверь громко захлопнулась за ним.

– Умер?! Бри!

– Несчастный случай. Около трех месяцев назад. Погибли отец и мать Нэтана. А через месяц он потерял брата.

– О боже! – Джо провела ладонью по лицу. – Я сейчас вер­нусь.

Она поставила кружку и помчалась за Нэтаном.

– Нэтан! Нэтан, подожди минутку! – Она поймала его на дорожке, вьющейся через сад к лесу, и положила ладонь на его руку. – Прости. А я так бестактно…

Он попытался привести мысли в порядок.

– Все нормально. Просто еще саднит немного.

– Если бы я могла предположить… – Джо замолчала, беспо­мощно пожав плечами. Все равно она ляпнула бы что-нибудь не то. У нее всегда так получалось.

– Ты не сделала ничего плохого. – Нэтан обуздал разгуляв­шиеся нервы и легко сжал ее ладонь, все еще лежавшую на его руке. Как странно, что она так терзается, всего лишь случайно задев открытую рану! – Не переживай.

– Почему я не поддерживала с ним связь? – задумчиво ска­зала она. – Почему даже не пыталась поблагодарить его за все, что он для меня сделал?

– Не надо. – Он хмуро посмотрел на нее. – Нельзя благода­рить или обвинять кого-то за то, как обернулась твоя жизнь. Мы сами за себя отвечаем.

Джо смутилась и отступила на шаг.

– Может, и так, но некоторые люди влияют на наш выбор.

– Наверное… забавно, что мы оба вернулись сюда, не правда ли? – Он взглянул поверх нее на «Приют», на отражающие со­лнце окна. – Почему ты вернулась, Джо?

– Это мой дом.

Он пристально посмотрел в ее печальные глаза.

– То есть место, куда ты возвращаешься, когда чувствуешь себя разбитой, потерянной, несчастной?

Джо обхватила себя руками, как будто ей стало холодно. Она привыкла сама быть наблюдателем, и ей не нравилось, что ее рассматривают так пристально.

– А куда же еще возвращаться?

– Удивительно, что мы решили приехать сюда почти в одно и то же время. Что это – судьба? Или случай?

Нэтан улыбнулся, потому что сам склонялся к последнему.

– Я думаю, совпадение, – это устраивало ее больше. – А по­чему приехал ты?

– Понятия не имею.

Ему вдруг захотелось изгнать горе и тревогу из ее глаз, снова услышать ее смех. Он почему-то почувствовал уверенность, что это облегчит не только ее душу, но и его.

– Но раз уж я здесь, почему бы тебе не проводить меня к коттеджу?

– Ты знаешь дорогу.

– Всегда лучше прогуляться в компании. С тобой…

– Я же говорила, что не заинтересована.

– Зато я заинтересован! – Его улыбка стала шире, он потянулся к ней и убрал за ухо выбившуюся прядь волос. – Инте­ресно, кто окажется упрямее.

Джо не помнила, чтобы мужчины когда-нибудь флиртовали с ней. Или она просто этого не замечала? А Нэтан явно флирто­вал, и ее раздражало, что она не знает, как вести себя в подоб­ных случаях. Наследственная «осуждающая линия Пендлтонов» соединила ее брови.

– Я занята. Мне нужно…

– Ах, да! Постельное белье в 201-й номер. Ну что ж, тогда до встречи, Джо Эллен.

Он отвернулся первым, и ей оставалось только смотреть, как он исчезает среди деревьев. Джо нарочно потрясла головой, чтобы волосы снова упали на лицо: от его непрошеного прикос­новения ей стало не по себе.

Но главное – приходилось признать, что она все-таки заин­тересована. И больше, чем хотела бы…

Глава 7

Нэтан прихватил с собой фотоаппарат. Он считал необходи­мым пройти по следам, оставленным отцом на острове… Или, может быть, стереть их? Он выбрал старый тяжелый «Пентакс» – один из любимых аппаратов отца, тот самый, что был у Дейвида Делали на острове в то лето.

Отец привез тогда целую фотолабораторию: и громоздкую камеру для съемки пейзажей, и удобный «Никон», и набор объ­ективов и светофильтров, и гору пленок. Но когда он отправ­лялся на охоту за редким снимком, то обычно брал с собой этот «Пентакс».

Нэтан решил пойти к дальнему пляжу, куда еще не добра­лись отдыхающие. Тропинка петляла между дюнами, покрыты­ми травой и стелющимися растениями. Ветер трепал его воло­сы, солнце било в глаза, и он надел темные очки. Поднявшись на самую высокую точку тропы, Нэтан остановился, прислуши­ваясь к грохоту волн и самодовольному пронзительному крику чаек, метавшихся над водой.

Раковины, оставленные приливом, валялись на песке, как красивые игрушки. Ветер уже намел за ними крохотные холми­ки. Деловитые песчанки сновали туда-сюда в морской пене, как бизнесмены, спешащие на важное заседание. А дальше, за пер­выми бурунами, трио пеликанов кружилось в небе, как военные самолеты. Время от времени один из них вдруг с головокружительной скоростью срывался вниз, остальные следовали за ним. Тройной бросок, тройной всплеск – и они снова взмывали вверх с добычей в клювах.

С ловкостью опытного мастера Нэтан поднял камеру, от­крыл диафрагму, увеличил выдержку, чтобы поймать движение, и нацелил объектив на пеликанов, взлетающих к небу. Ему уда­лось поймать их следующий стремительный рывок.

Он опустил камеру и улыбнулся. В последнее время он редко баловал себя любимым занятием, но теперь собирался наверс­тать упущенное.

О лучшем начале и мечтать было нельзя. Пляж был населен лишь птицами и раковинами, только его следы нарушали девст­венную чистоту песка. Это само по себе чудо, подумал он. Где еще возможно такое абсолютное одиночество, где еще можно насладиться такой красотой, покоем и уединением? А именно это ему сейчас необходимо.

Придерживая камеру, Нэтан спустился по склону и побрел по чистому влажному песку пляжа. Иногда он садился на кор­точки, чтобы рассмотреть раковину, обвести кончиком пальца контуры морской звезды.

Но он оставлял их там, где находил: запечатленные на плен­ку, они все равно теперь будут с ним.

Прогулка на свежем воздухе помогла ему успокоиться после встряски в «Приюте». Так она фотограф, думал Нэтан, рассмат­ривая красивый серебристый коттедж, выглядывавший из-за дюн. Знал ли его отец, что маленькая девочка, которую он как-то летом учил фотографировать, пошла по его стопам? А если бы узнал, был бы тронут и горд? Или бы это его просто позаба­вило?

Он помнил тот день, когда отец впервые показал ему, как ра­ботает фотокамера. Большие ладони накрывали его маленькие руки ласково, терпеливо. Он помнил запах лосьона на отцов­ских щеках, резкий запах. Как же он назывался? Ах да, «Брут». Маме больше всего нравился этот лосьон после бритья. Отцов­ская щека, гладко выбритая, прижималась к его щеке. Темные волосы, всегда аккуратно причесанные, поднимались надо лбом легкими волнами. Ясные серые глаза смотрели серьезно.

Всегда относись с уважением к своему фотооборудованию, Нейт. Возможно, когда-нибудь ты захочешь зарабатывать на жизнь фо­тографией, путешествовать по миру. Учись смотреть и видеть больше, чем все остальные. Даже если ты выберешь другую про­фессию, все равно сможешь пользоваться камерой для того, чтобы сохранять мгновения жизни, дорогие и важные для тебя. Уважайсвое оборудование, учись правильно пользоваться им, и тогда эти драгоценные мгновения всегда будут с тобой.

– А сколько я уже потерял? – спросил вслух Нейт. – И сколь­ко спрятал в тайниках души такого, что лучше было бы поте­рять?

– Простите?

Нэтан вздрогнул от звука голоса, ворвавшегося в его воспо­минания, и резко обернулся, решив, что встретился с еще од­ним призраком. Но увидел красивую, изящную блондинку, при­стально наблюдавшую за ним из-за янтарных стекол солнечных очков.

– Извините, что напугала вас. – Блондинка наклонила го­лову, но ее глаза, не мигая, продолжали изучать его лицо. – С ва­ми все в порядке?

– Да. – Нэтан провел рукой по волосам, игнорируя против­ную дрожь в коленях. Но сложнее было отмахнуться от собст­венного смущения. Женщина смотрела на него как на чужерод­ное пятно на стекле микроскопа. – Я не знал, что рядом кто-то есть.

– Просто заканчиваю утреннюю пробежку, – сообщила она, и он только сейчас заметил, что на ней серая футболка с пятнами пота и красные обтягивающие велосипедные шорты. – Это на мой коттедж вы смотрели. Вернее – сквозь него.

– О… – Нэтан приказал себе сосредоточиться и разглядел стены из серебристого кедра, наклонную коричневую крышу, открытую выступающую веранду. – Оттуда, наверное, откры­вается отличный вид.

– Да, особенно на рассвете. Но вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Простите мое любопытство, но когда я вижу, как человек одиноко стоит на пляже с таким видом, будто его огре­ли дубинкой, и разговаривает сам с собой, то не могу пройти мимо. Это моя работа.

– Пляжная полиция? – сухо спросил он.

– Нет. – Женщина дружелюбно улыбнулась и протянула руку: – Врач. Доктор Фитцсиммонс. Можно просто Керби. Я собираюсь открыть здесь клинику, а пока практикую в своем коттедже.

– Нэтан Делани. Практически здоров. Кажется, там раньше жила старая женщина? Крохотная женщина с седым пучком.

– Моя бабушка. Вы знали ее? Ведь вы, по-моему, не местный.

– Вы правы, но как-то мальчишкой я провел здесь лето. Воспоминания преследуют меня. Вы только что вошли в одно из них.

– О… – Глаза за янтарными стеклами потеряли профессио­нальную проницательность и потеплели. – Теперь понят­но. Я знаю, что вы имеете в виду. Я тоже в детстве несколько раз приезжала сюда. И воспоминания настигают меня повсюду. Вот почему, когда бабушка умерла, я решила обосноваться на ост­рове. Мне всегда здесь очень нравилось.

Она рассеянно обхватила рукой носок кроссовки и подняла назад ногу, коснувшись пяткой ягодицы.

– Должно быть, вы тот самый янки, который поселился на полгода в коттедже «Маленькая мечта»?