Сам себе психолог - Обмани себя. Как самообман помогает нам выжить

В природе обычно происходит следующее: при физическом конфликте двух животных каждое из них пытается нанести удар по самоуверенности своего «врага» (принимает боевую стойку, пугает). Искаженная информация о противнике может повлиять на собственную уверенность. Животное, которое поддастся уверенности в том, что его размер и сила помогут одержать победу, действительно имеет больше шансов на успех, чем то, которое знает, что его самоуверенность – только поза.

Таким образом, умение обманывать себя в сложных агрессивных ситуациях способствует естественному отбору этого механизма. То же самое можно сказать и об ухаживаниях самцов за самками. Фальшивая самоуверенность самца может повысить его шансы на успех. Искаженное впечатление о себе можно произвести и без участия языка.

Приведенные выше примеры демонстрируют, что по крайней мере в двух распространенных поведенческих контекстах – при конфликте и ухаживании – естественный отбор способствует развитию механизма обмана и самообмана без применения вербальных средств. Вне всякого сомнения, существует множество таких контекстов, например отношения родителя и ребенка. Более того, как мы убедимся ниже, недавнее исследование показало, что приматы демонстрируют те же формы самообмана, что и люди.

Уверенность в себе – личностная характеристика и переменная величина, поэтому обман в данном случае весьма целесообразен. Можно визуально увеличить размер своего тела, накачав мышцы, что будет заметно окружающим. Притворяться же более уверенным в себе гораздо легче, а это играет особенно важную роль в агрессивных конфликтах. Поэтому я не сомневаюсь, что завышение уверенности в себе является одной из самых древних и опасных форм самообмана – как в нашей личной жизни, так и в социальных взаимодействиях, например при военных конфликтах.

С другой стороны, язык значительно расширил возможности обмана и самообмана. Если одним из замечательнейших преимуществ языка является то, что с его помощью можно сформировать высказывания о событиях, отдаленных от нас в пространстве и во времени, то одним из социальных недостатков, конечно же, – возможность делать фальшивые утверждения об этих же событиях. Отдаленные события гораздо легче опровергнуть, чем те, которые происходят в данный момент. Вместе с языком у нас появилось самосознание, сознание о социальном взаимодействии. У правдивых утверждений теперь возникли их фальшивые «соперники».

С самоуверенностью связано одно неприятное явление – адекватное восприятие характеристик окружающего мира: чем более невежествен индивидуум, тем более он уверен в себе. Это легко можно наблюдать в экспериментальных опросах, когда людям задаются вопросы на общую эрудированность.

Иногда самоуверенность имеет связь с возрастом или статусом человека. Например, известны частые случаи, когда дипломированные врачи ошибаются, но при этом остаются уверенными в своей правоте; эта комбинация может являться фатальной, например если ошибку допускает хирург.

Другой пример: показания очевидцев преступлений. Свидетели, которые ошибаются в своих показаниях, зачастую более уверены в своих словах, а это оказывает убеждающий эффект на судей. Непонятно, почему это происходит. Возможно, потому что рациональное осмысление окружающего мира полно нюансов и неопределенности, что ведет к появлению сомнений и неуверенности. Как следствие возникает такое решение противоречия: подспудное одобрение своего невежества, подавление любых признаков сомнения.

Что мы подразумеваем, когда говорим о самообмане в нашей жизни, и какую пользу приносит он нам? В дополнение к самоуверенности давайте рассмотрим девять самых красноречивых случаев. Начнем с простых категорий: самораздувание и принижение других. Разберем аспекты группового взаимодействия и наличия власти. Затем перейдем к фальшивым социальным теориям и фальшивым внутренним повествованиям как дополнительным средствам самообмана.

Самораздувание правит миром

В животном мире это явление стало обыденным (изменение размера, цвета животного, «накачивание» уверенности в себе, что наблюдается в ситуациях конфликта и ухаживания). Самораздувание также является доминирующим психологическим процессом в человеческой среде, адаптивное же самопреуменьшение возникает окказионально (см. главу 8). Чаще всего самораздувание происходит в целях так называемой «выгодной полезности» – то есть человек старается не только быть полезным другим, но и извлекать выгоду для себя.

Классикой жанра является история о парне из Сан-Франциско, который в 1977 году врезался в телефонный столб и заявил в полиции: «Телефонный столб приближался ко мне. Я попытался свернуть, но он ударился о мою машину». Он полностью перекладывал вину за случившееся на столб. Если вы спросите у владельца «BMW», почему он купил именно эту марку машины, он скажет вам, что вовсе не намеревался произвести впечатление на окружающих, но считает, что другие владельцы «BMW» приобрели автомобиль именно по такой причине.

Самораздувание приводит к развитию у людей склонности ассоциировать себя с тем сообществом, которое отмечено успешными жизненными достижениями. Например, по опросам, 80 % американских старшеклассников определили себя в лидирующую группу (50 %) по наличию лидерских качеств. Но ведь это невозможно. Единственная причина – самообман.

В другом исследовании 94 % опрошенных поместили себя в лидирующую группу по признаку профессионализма. Невероятно! Можно быть прикованным к кровати в какой-нибудь захолустной больнице и находиться в полной уверенности, что профессиональными качествами превосходишь всех своих коллег.

Наши утверждения, что мы входим в те 70 % привлекательных людей, – только болтовня. А если копнуть поглубже? Недавние исследования с использованием новой методологии дают ошеломляющие результаты. Было отобрано некоторое количество портретных фотографий. С помощью компьютера лица «доработали» до «привлекательных» (в качестве образца из шестидесяти лиц было отобрано пятнадцать, отнесенных опрошенными в разряд привлекательных) либо до «непривлекательных» (образцом послужили фотографии людей, страдающих черепно-лицевым синдромом, результатом чего являются искаженные черты). Когда изображенные на фотографиях люди пытались найти свое лицо среди одиннадцати других, оказалось, что быстрее всего они находят его среди «привлекательных» (1,86 секунды), чуть медленнее – фотографию с реальным лицом (2,08 секунды) и медленнее всего – фотографию, отнесенную к «непривлекательным».

Здесь не применяются никакие словесные фильтры вроде «что вы думаете о своей внешности». Решающим фактором является именно скорость восприятия. Когда участнику исследования показывают все фотографии его лица, он склонен выбрать ту, на которой он выглядит привлекательнее, утверждая, что «здесь он больше похож на себя». Налицо самообман.

Лично мне не нужны вышеописанные доказательства, чтобы убедить себя. Живя в большом городе, я каждый день испытываю на себе эти эффекты. Прогуливаюсь по улице с привлекательной женщиной моложе меня, пытаюсь развлечь ее болтовней, чтобы она позволила мне идти рядом, – и вдруг вижу идущего рядом с ней старого седовласого мужчину, некрасивого, прихрамывающего, но не отстающего – да это же мое отражение в витрине магазина! Мне, находящемуся под властью самообмана, реальный «я» кажется уродливым.

Неужели тенденция к самообману универсальна? В некоторых культурах, например в Японии и Китае, большой ценностью, напротив, является скромность, то есть люди соперничают в демонстрации отсутствия самораздувания. Да, в некоторых сферах скромность играет большую роль, но в основном я прихожу к выводу, что тенденции к самораздуванию могут проявляться даже там, где они не в почете – если не относительно себя, то, например, относительно своих друзей (мои друзья лучше, чем у других).

Кстати, недавние исследования помогли обнаружить ту область мозга, в которой наиболее вероятно происходит этот процесс. Отдел мозга, называемый медиальной префронтальной корой, в наибольшей степени задействован в процессе обработки информации, касающейся самого субъекта. В этом отделе «записываются» фальшивые ощущения, относящиеся к самосознанию; он также активно задействован при обмане других людей. Неврологическую активность указанной доли мозга можно подавлять, применяя магнитное воздействие к определенным частям черепа, таким образом сдерживая склонность индивидуума к самовозвышению (подавление активности других долей мозга не приносит никаких результатов).

Крайнюю форму самопреклонения мы можем наблюдать у так называемых нарциссов. В основном люди склонны завышать свою самооценку в разумных пределах, нарциссические же личности считают себя особенными и уникальными, достойными в жизни больших благ, чем обычные люди. Они стараются создать имидж сильного влиятельного человека (но их не заботят моральные установки или сострадание к другим людям). Они ориентированы на получение высокого статуса в обществе, а поэтому их притягивают люди с подобным статусом.

В общем и целом большинство людей склонно к завышению своей самооценки, но нарциссы расположены к этому вдвойне. В лабораторных условиях было установлено, что они чаще всего принимают пари на деньги, руководствуясь ложной уверенностью в себе, и поэтому теряют больше средств, чем люди с менее нарциссичным характером. Они упорно придерживаются своих иллюзий. Они склонны к завышению собственных возможностей и неоправданному ожиданию хороших результатов.

Даже допустив промах, такие виртуозы смогут закрыть на это глаза и будут продолжать настаивать на том, что в будущем создадут нечто грандиозное. Если мы называем кого-то нарциссом – это не комплимент. Это характеристика человека, чья система самооценки вышла из-под контроля и приносит обладателю только вред.

Низкая оценка окружающих – разновидность самораздувания

С одной стороны, низкая оценка окружающих – обратная сторона самораздувания: в любом из этих случаев вы выглядите лучше на фоне других. Но здесь существует важное различие. В случае самораздувания нужно просто изменить видение самого себя, но для понижения оценки окружающих требуется «принизить» целую группу людей.

В каких случаях это выгодно? Если ваша собственная самооценка занижена, то один из способов решения проблемы – обратить внимание на некую группу людей, имеющую какой-либо недостаток, так чтобы по сравнению с ней вы выглядели не так уж и плохо.

Социальная психология придерживается именно такого взгляда: занижение оценки окружающих является защитной стратегией, которая применяется людьми при возникновении психологической угрозы.

Например, в одном исследовании группе студентов были объявлены результаты IQ-теста, причем данные раздавались случайным образом. Позднее студенты, получившие плохую оценку, были склонны занизить оценку одной женщины-еврейки по определенному набору характеристик. Очевидно, они считали, что сомнение в их собственных интеллектуальных достижениях было достаточной причиной для унижения женщины.

Подобным же образом такие вот «неудачники» склонны к травле чернокожих. Выглядит это так: предположим, я глуп (в реальности это неправда), значит, мне нужно принизить других людей, которые будто бы умнее (по сравнению со мной). Я привлекаю внимание к тем чертам этой группы людей, которые стереотипно считаются невыигрышными, негативными. Принижение других приносит мне психологическое облегчение, что и является самообманом.

Как мы убедимся ниже (глава 11), унижение других людей – по расовой, этнической, классовой принадлежности – может быть особо опасным, так как играет большую роль в развязывании военных конфликтов.

Ощущение принадлежности к группе

Никакие другие психологические различия не приносят такого мощного психологического отклика, как ощущение своей принадлежности к какой-либо группе. Если вы считаете себя в среднем лучше других, так же вы относитесь вы и к членам своей группы. Те, кто вне вашей группы, – хуже.

Такие группы формируются быстро. Просто заставьте какую-то часть людей носить синие рубашки, а другую часть – красные, и через полчаса вы уже спровоцируете возникновение чувства принадлежности к той или иной группе на основе цвета рубашки.

Как только мы определяем, что человек не принадлежит нашей группе, в мозге происходит некая последовательность ментальных операций, частично бессознательных, в результате которых в наших глазах этот человек получает проигрышные оценки по большинству параметров.

Слова «мы» и «они» оказывают сильное неосознанное воздействие на наш образ мышления. Даже если мы произнесем бессмысленные слова типа «йаф», «лай», «вухз» вместе с «мы», «наш», они будут иметь преимущество перед той же бессмыслицей в паре с «они», «их». И эти механизмы применяются даже по отношению к искусственно созданным группам (вспомните пример с цветом рубашек). Мы с легкостью обнаруживаем негативные качества в человеке, не принадлежащем нашей группе, а также экстраполируем их на всю группу; с участниками же своей группы происходит прямо противоположное.

Например, если человек, не являющийся представителем моей группы, наступит мне на ногу, я более склонен сказать: «Это ненадежный человек», если же он принадлежит моей группе, я расценю его поведение просто: «Он случайно наступил мне на ногу». Или другой случай: человек, не принадлежащий моей группе, «показал мне, как пройти к станции», а представитель моей группы – «очень услужливый человек». Похожие ментальные операции происходят при занижении оценки окружающих. Даже незначительные социальные взаимодействия, такие как улыбка, засчитываются в пользу членов группы, но не аутсайдеров.

Эти психологические процессы уходят корнями в детство. Дети склонны относить людей к группам, основываясь на таких признаках, как национальность, привлекательность, язык, пол. В возрасте трех лет дети охотнее играют именно с членами своей группы и делают негативные словесные выпады по отношению к «чужакам». Подобно взрослым, они имеют тенденцию к предпочтению тех групп, к которым они причисляют себя случайным образом, а также к уничижению членов других групп.

Недавние исследования поведения обезьян дали похожие результаты в отношении социального объединения. Участникам эксперимента показывали изображения представителей их группы и аутсайдеров, при этом обезьяна была склонна дольше и пристальнее рассматривать изображение чужака – признак беспокойства и враждебности.

Подобным же образом обезьяны наделяли объект, на который смотрел аутсайдер, свойствами аутсайдера. Самцы (в отличие от самок) с большей готовностью ассоциировали аутсайдеров с изображениями пауков, а представителей своей группы – с изображениями фруктов.

Самое примечательное в этом эксперименте заключалось в том, что обезьяны периодически мигрировали из группы в группу, поэтому можно было довольно точно контролировать уровень дружественности. Члены одной группы, например, демонстрировали склонность к большей фамильярности в пределах своей группы. Самцы чаще ассоциируют аутсайдеров с чем-то негативным, а членов своей группы – с позитивным, что согласуется с выводами, сделанными в ходе экспериментов, в которых участвовали люди. Мужчины более склонны к предвзятости в отношении аутсайдеров, чем в отношении членов своей группы.

Фактор власти

Ранее уже было сказано, что власть склонна к своей абсолютизации и завышенной самооценке. Она провоцирует на выгодные ей действия, подчас используя нечестные подходы. Психологи продемонстрировали, что власть может почти мгновенно искажать наши ментальные процессы. Когда люди чувствуют в себе силу, они реже готовы принять точку зрения других и чаще сконцентрированы на самих себе. Результатом является пониженная способность к пониманию чужих мыслей и чувств. Слепота по отношению к другим – негативное последствие власти.

Основным методом, применяемым в экспериментах для изучения этого явления, является стимулирование соответствующего состояния сознания с помощью так называемого прайма[2] власти, который может быть осознанным или неосознанным. Например, людей просят в течение пяти минут описать на бумаге ситуацию, в которой они чувствовали себя сильными, могущественными, попутно позволяя им распределить в своей группе конфеты, – так создается прайм власти. Для создания прайма отсутствия власти других участников группы просят описать противоположную ситуацию, при этом им разрешается озвучить количество конфет, которые они надеются получить.

Этот простой эксперимент дал ошеломляющие результаты. Его участников просили пять раз щелкнуть пальцами правой руки и быстро написать букву «е» на своем лбу. Немедленно была обнаружена бессознательная тенденция смещения фокусировки внимания с себя на других: обладатели прайма отсутствия власти в три раза чаще писали букву так, чтобы ее могли прочитать другие в сравнении с членами группы прайма власти. Этот эффект проявлялся у обоих полов. Дополнительные исследования подтвердили данные выводы. Участники эксперимента, подвергающиеся нейтральному прайму, гораздо успешнее различали выражения лица, ассоциирующиеся со страхом, гневом, грустью, радостью, чем участники с праймом власти.

В целом результаты по обоим полам близкие, но у женщин способность определять эмоциональное состояние человека более развито, мужчины же чаще показывают склонность к завышению самооценки. Иными словами, властные мужчины больше страдают от дефицита способности адекватного восприятия окружающего мира. А так как именно они чаще являются зачинателями военных конфликтов, это еще больше подтверждает то, что их восприятие мира искажено, они менее ориентированы на окружающих, более склонны к завышению своего мнения, что, увы, приводит к печальным последствиям (см. главу 11).

Наверное, есть сотни примеров мужской слепоты, но почему бы нам не вспомнить Уинстона Черчилля? На протяжении своей карьеры он испытывал и феерические подъемы, и серьезные поражения. Во время Второй мировой войны он был премьер-министром Соединенного Королевства – одним из самых могущественных политиков, некоторое время спустя стал уже экс-премьер-министром, почти не имеющим никакой политической власти. На самом пике карьеры его описывали как властного, высокомерного, нетерпимого человека; в момент падения же – как задумчивого и даже скромного.

Моральное превосходство

Никакие переменные не играют такой большой роли в нашей жизни, как утвержденный моральный статус. Эта переменная ценится едва ли не выше привлекательности и компетентности, а поэтому провоцирует обман и самообман. Моральное лицемерие заложено глубоко в нашем характере: мы склонны судить других людей (обычно аутсайдеров нашей группы) за их проступки гораздо строже, чем себя. Например, я готов простить себе многое… Откровенно говоря, я простил бы себе и такое преступление, за которое вздернул бы на дыбу кого-нибудь другого.

Социальным психологам удалось продемонстрировать это явление в весьма интересном свете. Когда испытуемый подвергается воздействию когнитивной нагрузки (его просят запомнить некую последовательность чисел и в то же время дать моральную оценку), его заключение о себе лишено обычной предвзятости. Без когнитивной же нагрузки появляется сильная предвзятость по отношению к себе в сравнении с другими людьми, совершающими похожие поступки.

По-видимому, у нас есть механизм, который всеми силами пытается дать универсально справедливую оценку окружающим явлениям, но в то же время склонный «дать фору» своему обладателю. Почему нашей психике может быть выгодно такое поведение? Наличие внутреннего непредвзятого наблюдателя, очевидно, должно приносить пользу, так как он будет следить за нашим поведением и определять виновника конфликта с другими людьми.

Иллюзия контроля

Человеческие существа (как и животные) нуждаются в предсказуемости и контроле. Эксперименты показали, что удары электрическим током, происходящие произвольно, несистематично, приносят гораздо больше беспокойства испытуемым (вызывают повышенное потоотделение, увеличение ударов пульса), чем регулярное предсказуемое наказание. Определенность легче переносить, чем неопределенность. А контроль над ситуацией дает большую уверенность. Если испытуемый хотя бы частично контролирует частоту ударов током, то чувствует себя лучше, чем при менее редких, но непредсказуемых ударах. Подобные же эффекты наблюдаются и у животных (крыс, голубей).

Существует такое явление, как иллюзия контроля, при котором у нас есть уверенность в том, что мы способны влиять на последствия наших поступков в большей степени, чем это на самом деле есть. Например, нет никакого шанса повлиять на ситуацию на фондовом рынке, поэтому любые свидетельства контроля являются иллюзией.

Были проведены исследования с участием брокеров. Их усаживали перед экраном компьютера, на котором они видели график, похожий на графики движения средств на фондовом рынке. Сначала линия графика устремлялась вниз, затем – вверх, тем временем испытуемому говорили, что нажатие кнопки мыши «может» повлиять на изменение графика. Испытуемый нажимал на кнопку, следя за движением линии. На самом же деле мышь даже не была подключена к компьютеру. По завершении этой части эксперимента его спрашивали, насколько, по его мнению, он контролировал ситуацию («иллюзия контроля»).

Результаты оказались весьма занятными. В эксперименте принимали участие 92 брокера. Ранее фирмы предоставили информацию об их компетентности и зарплатах. Оказалось, что по обоим параметрам те брокеры, которые были склонны к большей иллюзии контроля, были менее удачливы. Начальники оценивали их как менее продуктивных сотрудников, они зарабатывали меньше денег.

Казалось бы, связь не так очевидна. Но если бы брокеры-неудачники в ответ на свои промахи увеличивали контроль над внешними событиями, то за ошибки им пришлось бы винить только себя. Однако на деле происходит следующее: преувеличение в своих глазах собственного контроля над событиями ведет к ухудшению продуктивности: неудачным торгам на фондовом рынке. Нет никакой возможности обмануть своих начальников, так как успех можно измерить непосредственно и быстро. Совсем неочевидно то, что в других ситуациях такая иллюзия не предоставляет социальной выгоды в противовес усилению попыток достигнуть реального контроля.

Интересно, что недостаток контроля повышает вероятность неправильного распознавания поведенческих сценариев. Иными словами, когда индивидуум испытывает недостаток возможностей контролировать свои дела, он склонен видеть глубинный смысл в обычных ситуациях, тем самым как бы увеличивая зону своего контроля (что, естественно, далеко от правды).

Искаженная социальная теория

У каждого из нас есть свое понимание общества, своя социальная теория. У всех имеется свое мнение по поводу брака. Например, муж и жена могут сойтись на том, что один из них – страдающий альтруист, а второй – безнадежный эгоист, но они так и не смогут решить, кто из них кто.

У всех нас свое отношение к работе. Например, зачастую мы уверены, что недооценены руководством, нас жестоко эксплуатируют, нам недоплачивают, а раз так, то мы можем работать «через пень-колоду», а то и приворовывать на рабочем месте.

Обычно у каждого есть определенное мнение по поводу общества в целом. Например: богатые нечестно преумножают свои богатства за счет нас, обычных людей (в этом есть большая доля истины). Или: богатые испытывают на себе тяжкий налоговый и административный гнет.

Действительно ли существует демократия, позволяющая нам время от времени влиять на ход истории, или же все находится в руках сильных мира сего? Действительно ли в судебной системе есть постоянное предубеждение против определенных групп (афроамериканцев, бедных, физических/юридических лиц)? И так далее.

Такие личные «теории» нужны нам не только для того, чтобы помочь понять мироустройство, но и для того, чтобы в нужный момент убедить себя или других людей в существовании фальшивой «реальности» на пользу себе.

Не осознаваемая нами значимость социальных теорий особенно ярко проявляется в спорах. Порой они кажутся бессмысленными, так как к моменту начала спора в умах спорящих все уже предопределено. Спор может возникнуть спонтанно, без предварительной подготовки. Бывает достаточно маленькой вспышки гнева или непонимания, чтобы развернулись и столкнулись два совершенно разных информационных пласта, две системы. Эти пласты, пристрастные социальные взгляды, формировались под действием неосознанных импульсов, которые могли способствовать появлению предвзятости по тому или иному вопросу.

Социальная теория представляет собой комплексный набор фактов, которые, вполне возможно, плохо организованы в уме или воспроизводятся с искажениями. Противоречия могут быть запрятаны очень глубоко. Когда представители палаты общин стенали по поводу того, что бы подумали отцы-основатели, знай они о том, что будущий президент Америки (Клинтон) будет заниматься сексом со стажеркой, афроамериканский комик Крис Рок заметил, что сами-то они занимались сексом не со стажерками, а с рабынями. Здесь проявляется важная функция юмора – выявлять и подчеркивать скрытый обман и самообман (см. главу 8).

Фальшивые истории

В огромном количестве мы создаем фальшивые истории о себе. Возвеличивая собственные заслуги и принижая достижения других людей, мы порождаем целые персональные легенды. Представляем себя более духовными, более привлекательными, более полезными, чем мы есть на самом деле.

Недавние исследования подтвердили, что люди в возрасте от сорока до шестидесяти при описании событий десятилетней давности склонны выбрасывать из памяти воспоминания о своих неблаговидных поступках, «хорошие» же дела они помнят отлично. То же касается и деяний, не связанных с нравственными аспектами. «Прежний „я“ вел себя плохо, „я“ нынешний и недавний ведет себя гораздо лучше.

Я заметил это за собой: когда я рассказываю что-то личное, негативное или позитивное, то в своем повествовании помещаю его глубже в прошлое, как будто бы сообщаю что-то не о нынешнем себе, а о «прежнем», – и особенно заметно это в случае с негативной информацией.

Когда участников экспериментов просят вспомнить случаи их гнева (агрессор) и случаи чужого гнева (жертва), вскрывается целый ряд острых противоречий. Агрессор обычно описывает свои действия как оправданные и значимые, в то время как жертва склонна оценить их как неправильные, необъяснимые. Жертва обычно предоставляет подробное изложение событий с ярким описанием своих страданий, агрессор же говорит о своих действиях кратко, как об изолированном событии. Асимметрия в отношениях агрессора и жертвы здесь проявляется в том виде, что жертва подавляет свою агрессию при провокациях и делает ответные шаги только после целой последовательности актов пренебрежения, агрессор же обращает внимание только на конечное действие жертвы и ответный ее гнев рассматривает как неоправданную реакцию.

Нередко мы сталкиваемся с фальшивым изложением событий. Человек искажает свою мотивацию в целях сокрытия реального побуждения от других людей. Поэтому поступок сопровождается целым рядом объяснений своей мотивации, к которым при необходимости индивидуум прибегает, сочиняя альтернативный сценарий происшедшего: «…но я об этом совсем не думал! Я думал о…»

Модули бессознательного, участвующие в обмане

Мне потребовалось несколько лет, чтобы понять, что я – бессознательный клептоман. Я могу в вашем присутствии украсть у вас мелкие предметы: ручку, карандаш, зажигалку, спички – те, что легко спрятать в кармане. В процессе я совершенно не осознаю этого, хотя поступаю так уже около сорока лет. Получается, будто мое бессознательное живет своей жизнью и часто действует вопреки моим интересам.

Во время лекций я сам у себя ворую мел (хотя дома у меня нет доски, на которой можно было бы писать) и остаюсь без него на следующей лекции. Из своего офиса я могу стащить ручки и карандаши, только чтобы выгрузить их дома из кармана, а через день мне будет нечем писать. Недавно, находясь на Ямайке, я украл целую связку ключей у ректора университета. Мне-то они совсем не нужны, но вот ему эта связка обошлась дорого.

Что я хочу сказать? Очевидно, в моем мозгу есть некий бессознательный модуль, отвечающий за мелкие кражи, изолированный от других модулей, чтобы не мешать всем прочим действиям (например, разговору). Я воображаю, будто во мне сидит некое существо, которому вдруг понадобились спички: оно зорко смотрит по сторонам, выжидая удобного момента, когда можно их стащить. Конечно, это существо изучает реакции жертв, но оно также следит и за моим поведением, чтобы воровство прошло незаметно и чтобы я не выдал нас обоих.

Самое удивительное заключается вот в чем: несмотря на то что моя общая осознанность увеличивается, этот модуль продолжает действовать в большей степени бессознательно. Кроме того, чем старше я становлюсь, тем чаще модуль дает осечки. Однако единственным человеком, кто «поймал меня с поличным», был мой брат, на год младше меня. Нас воспитывали как близнецов, и мы с легкостью распознавали обманы друг друга в отличие от других членов семьи. Однажды (нам обоим было уже далеко за сорок) во время беседы моя рука схватила его ручку и потащила в карман, но он заметил это и вовремя остановил «грабеж».

Кажется, я никогда не пытаюсь стянуть что-то из чьего-то пустого кабинета. Допустим, я вижу ручку, которую легко можно стянуть, и уже тяну к ней руку, но тут внутренний голос останавливает меня и говорит: «Роберт, это воровство!» Наверное, если я тащу предметы у вас из-под носа, то как бы подразумеваю, что вы дали на это согласие. Когда я утащил ключи ректора, я одновременно с этим вручил ему какую-то небольшую вещь в плату за ключи. При этом мое подсознание, наверное, думало: «Это вам, а значит, это должно принадлежать мне».