Глава 10

Песня арфы наполняла лес. Мелодия была нежной, хрупкой, и в то же время необыкновенно сильной. Она вела меня, звала, словно женщина – Леди Лахлэна, а я был мужчиной, уже испытавшим на себе ее чары, но не сумевший привыкнуть к ним.

Я забыл о воинах, которых привел мне Финн, и последовал туда, куда вела меня песня, чувствуя, как мелодия словно бы тонкими пальцами легко касается моей души…

Когда я, наконец, нашел его, он сидел на стволе рухнувшего дерева огромного дерева с шелковистой корой. Упало оно давно, но и теперь служило прекрасной скамьей – или троном – для арфиста. Солнечный свет пронизывал занавес листьев и веток, и освещенные им пальцы казались копьями, направленными на одну цель: на арфу. На Леди – темно-золотую, старую и мудрую, с золотыми струнами и сверкающим глазом-камнем. И – дивный голос, манивший меня, и – чары, тончайшей незримой сетью опутавшие меня…

Я остановил коня перед арфистом и подождал, пока он закончит, представить себе не мог, что можно словом оборвать это колдовство.

Лахлэн улыбнулся. Тонкие чуткие пальцы затихли на поблескивающих струнах, окончилась музыка, пали чары – передо миной был просто человек, арфист, благословенный Лодхи.

– Я знал, что вы придете, – сказал он своим шелковым мягким голосом, похожим на звук струящейся воды – Чародей, – ответил я. Он рассмеялся:

– Некоторые называют меня так. Пусть их. Вы же должны были уже узнать меня лучше, господин, – на мгновение отблеск какого-то непонятного чувства промелькнул в его глазах. – Я – друг. Не более того.

Я осознал, что мы наедине, Финна я оставил позади, и одно это уже могло вызвать у меня страх по отношению у элласийскому арфисту.

Он мгновенно понял это. По-прежнему он неподвижно сидел на стволе дерева, а руки его по-прежнему лежали на струнах Леди.

– Вы пришли, потому что я этого хотел, а также потому, что этого хотели вы сами, – тихо сказал он.

– Я не звал Финна: не теперь. Потом придет и он, и Дункан…

Солнце озаряло его лицо так, что скрыть что-либо было невозможно, но я не увидел в нем ни хитрости, ни коварства. Только честность и толика преданности.

– Я арфист, – раздельно произнес он. – А арфистам для того, чтобы петь, нужны герои легенд. Вы, мой господин, уже легенда для многих. Вы нужны мне, он улыбнулся, – и разве я не доказал уже своей преданности?

– Люди убивают по приказу, имея для этого еще меньше причин, чем ты, – я сидел в седле: не слишком-то я ему доверял, пока у него в руках была арфа.

– Ты убил человека по моему приказу, но то же сделал бы и шпион – просто затем, чтобы заслужить мое доверие и лишний раз доказать собственную невиновность.

Он отнял, наконец, руки от арфы и развел ими:

– Я не шпион. Разве что ваш собственный, мой принц.

– Мой собственный… – на мгновение у меня язык отнялся, потом я заглянул ему в глаза. – Станешь ли ты, элласиец, подчиняться мне, хомэйну, во всем, что я прикажу тебе?

– Да – коли это не будет противно моей совести, – немедленно ответил он. Я служитель Всеотца, я не преступлю законов Его учения.

Я махнул рукой:

– Я не заставляю никого поступаться убеждениями. Тем более в том, что касается его богов. Нет. Я хочу всего лишь знать, Лахлэн, насколько ты верен мне.

– Тогда прикажите, – ответил он, – Я здесь потому, что сам пожелал этого, не потому, что меня послал какой-нибудь солиндский король или чародей-Айлини. А если бы меня послали они – разве я не отправился бы к ним немедленно, чтобы принести те вести, которые они так желают услышать? Остался бы я здесь, зная расположение вашей армии и Чэйсули?

– Мудрый шпион не станет действовать поспешно, – отстраненно сказал я. Кролика, слишком рано выскочившего из укрытия, легко поймает лисица.

Он рассмеялся своим теплым искренним смехом, идущим из глубины сердца:

– Только, боюсь, не лисица, мой господин… а волк. Волк Чэйсули.

Он смотрел на что-то за моей спиной. Я не обернулся, зная, кого он там видит.

– И что же ты станешь делать? – поинтересовался я.

Смех умолк. Лахлэн прямо посмотрел на меня:

– Стану вашим шпионом, принц Кэриллон. Приду в Хомейну-Мухаар, во дворец, и разведаю, что замышляет Беллэм.

– Опасно, – раздался за моей спиной голос Финна. – Кролик просит позволения бежать.

– Ну да, – согласился Лахлэн. – Но кто другой сможет сделать это? Не Чэйсули, это ясно. И не хомэйн – кого из них и под каким предлогом примет Беллэм? Но я – я арфист, а арфисты ходят там, где им заблагорассудится.

Верно: арфистов принимают и там, куда не может прийти простой человек. Я знал это с детства – дядя принимал в Хомейне-Мухаар арфистов со всех концов королевства. Я не сомневался в том, что из арфиста может получиться прекрасный шпион. И все же…

– Лахлэн Элласиец, – сказал я, – какие же услуги ты можешь мне оказать?

Его пальцы пробежали по струнам. Это была светлая мелодия, напоминавшая о танцах, песнях и юности. Перед моими глазами встало видение: юная женщина, легкая в движениях, очаровательная, с темно-золотыми волосами и яркими голубыми глазами. На устах ее был смех, в душе – веселье. Моя сестра, Турмилайн – такая, какой я помнил ее, какой видел в последний раз, когда ей было девятнадцать лет.

Сейчаc она повзрослела на пять лет.

Турмилайн, заложница Беллэма. Лахлэн прекрасно знал об этом. Я мгновенно соскочил с коня, в два шага оказавшись подле дерева.

Моя рука потянулась к его пальцам, чтобы остановить музыку, но я ничего не успел сделать. Сила, великая и непонятная, оттолкнула меня так, что я едва не упал – словно незримая преграда возникла между мной и арфистом. Я невольно отступил на шаг – и замер неподвижно.

Пальцы замедлили свой бег по струнам, мелодия истаяла, и Только эхо ее все еще отдавалось под сводами леса. Потом затихло и оно, и повисло напряженное молчание.

– Нет, – тихо сказал он, – никто не сможет заставить молчать истину.

– Ты говорил, что не станешь зачаровывать меня!

– Я этого и не делал, – просто сказал он. – Сила исходит от Лодхи, не от Его слуги. Если вы захотите повредить моей Леди, боюсь, она повредит вам, – он больше не улыбался, – но ни я, ни моя арфа – мы не желаем вам зла, мой повелитель, зло может настичь только того, кто пожелает зла мне.

Я почувствовал, как гнев закипает в моей груди, жесткой рукой сжимает мне горло.

– Я не желал тебе зла, – натянуто произнес я. – Я просто хотел, чтобы это прекратилось…

– Моя Леди начинает петь, когда захочет, – мягко сказал он. – Все ваши мысли, господин, прикованы к ваши сестре, пленнице Беллэма. Я просто хотел показать вам это, чтобы объяснить, что я могу сделать для вас.

Финн оказался рядом со мной:

– И что же ты сделаешь? – поинтересовался он. – Вырвешь его сестру из лап Беллэма? Лахлэн покачал головой:

– Этого я не смог бы сделать даже с помощью Лодхи. Но я могу передать ей все, что вы пожелаете, а также узнать все, что возможно, о планах Беллэма и Тинстара.

– О боги! – прошипел я сквозь зубы. – Если бы я мог доверять тебе…

– Так доверьтесь мне, мой господин, – мягко посоветовал он. – Доверьтесь своему вассалу, если уж не верите мне. Разве он не узнал моих намерений?

Я резко выдохнул – так, что, кажется, в моей груди вовсе не осталось воздуха – и посмотрел на Финна: его лицо было серьезно, почти торжественно.

Сейчас он был очень похож на Дункана, подумалось мне.

Финн смотрел на Лахлэна. В солнечных лучах его золото лиир горело не менее ярко, чем струны арфы. Ни он, ни арфист не сказали ни слова, они словно оценивали друг друга. Сам я просто не знал, что делать, потому мне оставалось только предоставить право решения Финну. Я был голоден, устал и измучился, принимать решения было выше моих сил.

– Можешь доверять ему, – наконец, сказал Финн словно бы через силу. Худшее, что он может сделать – сказать Беллэму, что мы здесь, – он нехорошо усмехнулся. – Если же он сделает это, и Беллэм пришлет сюда солдат, мы просто убьем их.

Я не сомневался, что он сможет это сделать – с тремя-то сотнями воинов Чэйсули! И Лахлэн, без сомнения, тоже знал это.

Он поднялся со ствола, прижимая к груди свою Леди. Медленно, медленно он опустился на одно колено, все еще обнимая арфу, и слегка склонил голову. Гордый человек этот Лахлэн, я не ждал от него такого. Покорность не шла ему: скорее, склоняться должны были перед ним.

– Я буду служить вам в этом, принц, как желал бы, чтобы вы служили мне, будь я на вашем месте, – лицо его было почти мрачным, но в глазах я разглядел и огонек истинного чувства – уверенность в своей судьбе.

Как толмоора Финна.

Я кивнул:

– Что ж, хорошо. Иди же в Хомейну-Мухаар и исполни свой долг.

– Господин мой, – он еще мгновение стоял на коленях, быть может, впервые преклоняясь перед королем, а не перед богом, потом поднялся. И – исчез почти мгновенно, скрылся за густой порослью, не проронив ни слова на прощание. Но, как ни странно, арфа все еще звучала – так, словно самый воздух пел.

– Идем, – сказал, наконец, Финн, – Дункан ждет нас.

Я несколько мгновений безмолвно смотрел на него:

– Дункан? А как он узнал, что я вернулся? Финн ухмыльнулся:

– Вы забываете, господин мой – мы в некотором роде находимся в Обители, он явно развлекался. – Здесь лиир. И болтливые женщины в придачу, – ухмылка стала еще шире. – Можешь винить меня или Сторра – или Кая, поскольку именно он, как говорит мне Сторр, и поведал Дункану о твоем возвращении. Мой братец

– рухо – ждет, и с некоторым даже нетерпением.

– Дункан в жизни никогда не был нетерпеливым, – я раздраженно прошагал к своему коню и смел в седло. – Ну, ты едешь? Или я еду без тебя?

– А теперь кто из нас нетерпелив? – не дожидаясь ответа, которого я, впрочем, и не собирался давать, он вскочил в седло и поехал вперед, указывая дорогу.

Я увидел Дункана раньше, чем он меня: он был слишком занят своим сыном. Я решил, что это и есть его сын: мальчику на вид было как раз лет пять, а лицо его было не менее серьезным, чем у его отца. Он был маленьким воином-Чэйсули, в коже и сапогах, только золота на нем не было: он еще не был мужчиной, не был связан с лиир. Это у него еще в будущем.

Мальчик внимательно слушал отца. Черные волосы, вьющиеся, как и у всех Чэйсули в детстве, обрамляли смуглое лицо, а желтые глаза горели любопытством.

Я было подумал, что он мало что унаследовал от матери – и тут мальчишка улыбнулся. Я увидел словно отражение Аликс и почувствовал боль от того, что Донал был сыном Дункана, а не моим.

Дункан быстро наклонился и, подхватив мальчишку на руки, поднял его и посадил на плечо. Он обернулся, улыбаясь знакомой тихой улыбкой – улыбкой финна – и я понял, что очень мало знаю Дункана. Я всегда видел в нем соперника, мужчину, который желал ту же женщину, что и я, и который завоевал ее, когда я не смог этого сделать. Я видел в нем человека, который увел свой народ от границы пропасти туда, где оставалась надежда выжить. О прочем я и не думал.

Теперь же я задумался, кем он был для Чэйсули – и для того мальчонки, которого нес сейчас на плече.

А мальчишка смеялся. Его голос был чистым сопрано, звучал чуть похоже на голос девочки – с возрастом это уйдет, сердечный, открытый, не таящийся ни о г кого. Несомненно, Донал знал, как это – прятаться и скрываться, поскольку именно этим он и занимался все пять лет своей жизни, но смелости он из-за этого не утратил. Дункан и Аликс следили за тем, чтобы он чувствовал себя хотя бы относительно свободным.

Обитель внезапно ожила. Гул голосов и смех детей стал служил теперь словно бы дополнением к этой сцене. Глядя на Дункана и его сына я понимал, что вижу будущее Хомейны. Сын, рожденный от Дункана, без сомнения будет править Чэйсули по смерти своего отца. Будет ли мой сын править вместе с ним? Мухаар Хомейны и вождь клана Чэйсули… Под их властью суждено возродиться народу, и земле оправиться от войны, Хомейне – стать лучше и сильнее, чем она когда-либо была.

Я рассмеялся. Мой смех, в отличии от сопрано Донала, звучал басовито, и на миг голоса приутихли. Я увидел, как удивление на лице Дункана сменяется узнаванием, а затем – гостеприимной радостью. Он ссадил сына с плеча и остался ждать, пока я спешусь.

Но сперва я подошел к Доналу, а не к его отцу. Мальчик, такой маленький по сравнению с отцом, смотрел на меня настороженно. Он знал, что чужаки зачастую приносят беду, а потому смотрел на меня, как на возможную опасность.

Рядом со мной он казался совсем малышом – я был еще выше ростом, чем Дункан. Я тут же опустился на одно колено, чтобы не быть похожим на голодного демона, нависающего над ребенком. Теперь мы были как бы равны: высокий принц и маленький мальчик, оба – воины. Прошлое, настоящее и будущее.

– Я – Кэриллон, – представился я, – и я благодарю богов, что ты здесь, дабы помочь мне.

Настороженность исчезла, уступив место узнаванию. Я видел в его лице удивление, неуверенность и растерянность – но в то же время и гордость. Донал вынул ручонку из широкой ладони отца и встал передо мной, нахмурившись, сосредоточившись, его загорелые щеки залил темный румянец. Он был милым мальчиком, а со временем обещал превратиться в красивого мужчину. Чэйсули вообще красивая раса.

– Мой жехаан служит тебе, – мягко сказал он.

– Верно.

– И мой су-фоли.

Я подумал о стоящем за моей спиной Финне:

– Да. Это прекрасно.

Донал смотрел на меня пристальным взглядом, в котором больше не было ни сомнения, ни нерешительности. На его лице ясно читалось, что он до конца понимает смысл тех слов, которые собирается сейчас произнести.

– Тогда и я буду служить тебе.

Маленькая клятва маленького мальчика. И все же я ни на йоту не сомневался ни в его серьезности, ни в его чести. Все Чэйсули таковы, это у них в крови.

Донал станет воином лишь через годы, но я не сомневался в том, что он не изменит слову.

Я положил руки на его хрупкие плечи, внезапно почувствовав себя слишком большим и неуклюжим, как и рядом с моей матерью – во мне было не слишком много нежности. И ни капли отцовских чувств.

Зато я хорошо знал, что такое честь и гордость, и умел уважать их – даже в пятилетнем мальчишке.

– Если бы рядом со мной мог встать Чэйсули, это был бы ты, – сказал я ему.

Он ухмыльнулся:

– У тебя уже есть мой су-фоли! Я рассмеялся в ответ:

– Да, и я благодарен ему. Я не сомневаюсь, что он еще долго будет рядом со мной. Но если мне понадобится еще один, я знаю, к кому обратиться.

Он смутился – все-таки он был еще юным, совсем мальчишкой. Доверительность между нами исчезла: я снова стал принцем, а он – всего лишь сыном Дункана, и теперь было не время для клятв верности.

– Донал, – сказал Финн за моей спиной, – если хочешь служить своему сюзерену так же, как я, позаботься о его коне. Иди и присмотри за ним.

Мальчик исчез мгновенно. Я повернулся, поднимаясь на ноги, и увидел, как посветлело лицо Донала, когда он бросился исполнять поручение Финна. Он подхватил поводья моего коня и бережно повел его к коновязи у кромки леса. Финн шел пешком рядом с Доналом, и я видел, что его лицо светится тихим счастьем.

Да, ему нужен был сын.

– Ты оказываешь мне этим честь, – промолвил Дункан.

Я посмотрел на него. Его голос звучал странно – смесь удивления, покорности и гордости. Чего он от меня ждал? – того, что я не приму мальчика, отошлю его прочь? Разве я мог поступить так – тем более, с сыном Аликс?

Потом я понял, что с ним происходит. Он не забыл ничего из того, что было между нами, может быть, он даже боялся этой первой встречи. Нет, не боялся для этого Дункан слишком хорошо меня знал. Но, вероятно, он рассчитывал на проявление неприязни с моей стороны.

Что ж, это было правдой – в какой-то мере: между нами по-прежнему стояла Аликс.

– Я оказываю честь тебе, – согласился я, – но и самому мальчику также. Я провел с Финном пять лет и кое-что узнал о ваших обычаях и о том, как вы воспитываете детей. Я не стану оскорблять Донала, пренебрегая им или обращаясь с ним, как с ребенком: он просто воин, который еще не стал достаточно взрослым.

Дункан облегченно вздохнул, настороженно-неприязненное выражение покинуло его лицо, оно стало по обыкновению спокойным, с несколько отстраненным выражением. Он покачал головой:

– Прости, Кэриллон, я недооценил тебя. Я рассмеялся с облегчением:

– Ты должен благодарить за это своего брата. Финн сделал меня таким, какой я есть сейчас. – Но, надеюсь, не своей копией.