Хроники Чейсули (№2) - Песнь Хомейны

На нашем пути появилась еще одна каменная фигура. Я тут же осадил коня, заставив его присесть на задние ноги, зная, что он рискует порезать сухожилия об острые осколки. Аликс вскрикнула и с трудом удержалась в седле, вцепившись в мою куртку. Я пришпорил коня, поднимая его на ноги – и увидел опускающиеся на нас когтистые лапы.

Медведь, нет, не медведь. Его очертания были неясными. Он потопал за нами, на его спине топорщился гребень. Он неуверенно держался на стеклянно блестящих ногах, но я знал, что он одолеет нас. Конь под нами уже валился на землю.

Рядом с нами из земли рванулся дым – дыхание бога. Он ударил мне в лицо, и я ощутил кровь бога. Она жгла… так жгла, она разъедала кожу и плоть – но я не смел поднести руку к лицу, боясь, что конь выйдет из моей воли. И я не хотел потерять свой меч.

Дым вырывался из земли со зловещим шипением, обрушивая на нас всю свою ярость. У него был запах разложения. Конь шарахнулся в сторону, едва не сбросив нас обоих. Я услышал вздох Аликс – похоже, у нее перехватило дыхание от изумления. Она соскользнула набок, вцепилась в мою руку и с трудом влезла назад на потный круп коня. Я снова услышал резкий свист вырывающегося из-под земли дыма.

Ущелье стало уже и было теперь буквально забито ожившими камнями. Нужно только добраться до горловины ущелья – и мы были бы спасены… но на нашем коне, валящемся с ног, это было невозможно.

Перед нами возник новый фонтан дыма, еще невысокий, конь устремился прямо к нему – и вскрикнул, когда жар обжег ему брюхо. Он дернулся, споткнулся, низко пригнув голову к передним ногам, потом легко сбросил нас. Но, даже сильно ударившись о камень, я не жаловался – коня поймал медведь.

Я вскочил на ноги, ощущая боль в костях. У меня по-прежнему был меч, обе ноги были целы, и я не собирался оставаться здесь. Я подошел к Аликс – она приподнялась и села – взял ее за руку и поднял на ноги.

– Беги, – скомандовал я. И мы побежали.

Мы огибали каменных зверей и перепрыгивали через дым, задыхались, кашляли, вытирали выступающие на глазах жгучие слезы И снова бежали. Но вот

– мы достигли-таки горловины ущелья, она была слишком узка, чтобы звери могли пробраться через нее. Мы оставили позади дымы и чудовищный жар и снова вернулись в мир.

Землю покрывало тонкое кружево снега. Искореженные деревья цеплялись корнями за стены ущелья и каменистую землю, пытаясь найти в этой истощенной бесплодной земле хоть какую-нибудь поддержку. Позади нас ущелье было полно топота каменных зверей и свиста вырывающегося из земли дыма.

Аликс хромала позади меня, по-прежнему цепляясь за мою руку. Ее ноги были босы, и я прекрасно понимал, как они болят, ночная рубашка разорвана и кое-где прожжена – но она шла вперед, не жалуясь. Я спрятал меч в ложны.

Я повел ее туда, где искореженные ветром деревья, росшие у скального выступа, давали хоть какую-то защиту. Тут мы могли передохнуть и дождаться остальных. Я нашел какой-то пень и уселся, невольно зашипев от боли.

Все это время я не щадил мои больные суставы, и теперь ощущал как все мое тело разламывается от боли. Я больше не был способен на подвиги молодости, хотя мне и было двадцать пять. Тело мое было на двадцать лет старше.

Аликс стояла рядом со мной. Она положила руку на мою голову и погладила седеющие волосы:

– Прости, Кэриллон. Но Тинстар коснулся нас всех. Я посмотрел на нее, освещенную лунным светом:

– Он причинил тебе зло? Она передернула плечами:

– Что сделал Тинстар, то сделано. Я не стану говорить об этом.

– Аликс…

Но она закрыла мне рот ладонью и знаком приказала мне молчать. Через мгновение она опустилась рядом со мной на землю и взяла мою руку в свои:

– Благодарю, – мягко сказала она. – Лейхаана тусий.

То, что ты сделал для меня… и что ты потерял из-за меня… больше, чем я заслуживаю.

Я попытался улыбнуться:

– Твой сын будет принцем Хомейны. Конечно, его жехаана много значит для нас обоих.

– Ты делал это не ради Донала Я вздохнул:

– Нет, я сделал это ради тебя… и ради Дункана. Может быть, особенно ради Дункана, – я погладил ее спутанные волосы больной рукой. – Ему нужна ты, Аликс.

Больше, чем я когда-либо думал.

Она не ответила.

Мы остались молча сидеть рядом и ждать остальных.

Воины возвращались по одному, пешими и верхом. Некоторые появлялись в облике лиир, пробегая или пролетая мимо деревьев, мы ушли не настолько далеко, чтобы считать себя в безопасности. Но когда они собрались, я увидел, что не хватает четверых. Большая цена для Чэйсули. Скверно.

Роуэн в конце концов вернулся на рассвете – на одном коне с Гриффтом.

Роуэн был ранен в голову, его кожаная одежда потемнела от крови, но он, похоже, был в порядке, хотя и очень устал. Он поддерживал Гриффта плечом – я видел, как элласиец тяжело опирался о его спину. Я поднялся – колени хрустнули – и подошел, чтобы помочь Гриффту выбраться из седла. Он был ранен в плечо, рука у него была рассечена, но обе раны были уже перевязаны.

Роуэн сполз с седла и остановился, пошатываясь, прикрыв глаза, и поднес руку к голове. Аликс опустилась рядом с ним на колени и, когда он сел, раздвинула его волосы, чтобы осмотреть рану. Он сглотнул и покачнулся, когда ее руки прикоснулись к краям рапы.

– Это не рана от меча, – задумчиво сказала она.

– Нет. Его меч был сломан. Он схватил факел и набросился на меня. Я избежал огня, но не железа, – он опять пошатнулся. – Пусть его. Само заживет.

Аликс отошла от него. Мгновение она смотрела на остальных – на тех, кто был ранен во имя ее спасения, я увидел, каким тяжким грузом это легло на ее плечи. Из нас всех хомэйном был только я, кроме, Гриффта все остальные Чэйсули.

Элласиец прислонился к валуну, прижав руку к ребрам. Его веснушчатое лицо в бледных лучах рассвета было серым, как пепел, заляпанным грязью и кровью, но в зеленых ярких глазах горел огонь жизни. Он провел рукой по волосам – они встопорщились, как ежиные иголки.

– Благодарение Всеотцу, – устало сказал он. большинство спаслось, и госпожа спасена, как мы и хотели.

– И за это – моя благодарность, – откликнулся Дункан с высоты каменистой гряды. Аликс стремительно обернулась.

Он спустился вниз и обнял ее, прижав к груди, прижался щекой к ее спутанным волосам, я увидел, как бледно было его лицо. Из раны в левую руку до сих пор сочилась кровь, пятная ею одежду и ее рубаху. Но им было не до того.

Я поднялся и медленно, деревянным шагом пошел вперед, проклиная эту медлительность, потом остановился, решив не тревожить их в минуту встречи. Это было самое меньшее, что я мог сделать.

– Со мной все в порядке, – ответил Дункан на ее вопрос, заданный шепотом.

– Я не сильно ранен. Не бойся за меня, – его пальцы запутались в ее волосах. Что с тобой? Что он с тобой сделал?

Аликс, прижимаясь к его груди, покачала головой. Я не мог видеть ее лица, но видел лицо Дункана. Он был невероятно измучен. Как и мы все, в крови и грязи, пропитанный смрадом подземного мира. Как и мы все, он с трудом мог стоять.

Но в его глазах было что-то еще. Осознание чудовищной потери.

И я понял.

Дункан отпустил Аликс и усадил ее на ближайший пенек – тот, с которого только что поднялся я. Потом без единого слова снял золотые браслеты и вынул из уха серьгу. Без его золота он казался обнаженным несмотря на то, что был одет в кожу.

Мертвец – без своего лиир.

Он вложил серьгу в ее ладонь:

– Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу.

Она поднялась, вскрикнув, серьга выпала из ее руки:

– Дункан… нет…

– Да, – мягко сказал он, – Тинстар убил моего лиир. Медленно, робко она коснулась его плеч дрожащими руками – сперва нежно, потом так, словно хотела сказать – не отпущу, ты мой. Я видел, какими темными кажутся ее пальцы по сравнению с его руками – там, где их никогда не касалось солнце, там, где прежде были браслеты лиир – почти всю ею жизнь. Я видел, как ее пальцы сомкнулись на ею запястьях, словно это могло его удержать.

– Я пуст. – сказал он. – Я утратил душу и цельность. Я не могу так жить.

Ее пальцы сжались крепче:

– Если ты уйдешь… – настойчиво проговорила она, – если ты оставишь меня, Дункан… я буду так же пуста. Я утрачу цельность.

– Шансу, – ответил он. – У меня нет выбора. Это цена уз лиир.

– Ты думаешь, я отпущу тебя? – спросила она требовательно. – Думаешь, я буду покорно смотреть, как ты уходишь от меня? Думаешь, я ничего не буду делать?!

– Нет, не думаю. Поэтому я сделаю вот что… – он поймал ее прежде, чем она успела сдвинуться с места, и обхватил ладонями ее голову. – Чэйсула, я сильно любил тебя. И потому я облегчу твое горе…

– Нет! – она попыталась вырваться из его рук, но он держал крепко. Дункан… не надо…

Не договорив, Аликс пошатнулась и начала оседать на землю, Дункан подхватил ее. Мгновение он прижимал ее к себе, закрыв глаза, и лицо его было бледным и отстраненным, потом посмотрел на меня:

– Ты должен отвезти ее в безопасное место. Возьми ее в Хомейну-Мухаар, он тщетно пытался совладать со своим голосом. – Она будет спать долго. Не тревожься, если тебе покажется, что она все забыла, когда она проснется. Память вернется. Она вспомнит все, и не сомневаюсь, что будет горевать. Но сейчас… ради нас обоих… это – лучший выход.

Я попытался проглотить застрявший в горле комок:

– Что Тинстар?

– Жив, – безразлично ответил Дункан. – После того, как он убил Кая, я больше ничего не чувствовал, кроме беспомощности и боли.

Он снова посмотрел на спящую в его руках Аликс, потом подошел ко мне – я подхватил безвольное легкое тело.

– Люби ее, господин мой Мухаар. Защити ее от боли, насколько сможешь Я увидел слезы в ею глазах, но он уже отошел. Задел ногой браслеты – они тихо звякнули друг о друга. Дункан остановился. Он коснулся запястий, словно все еще не мог поверить в свою потерю, потом пошел прочь.

Глава 9

Юное лицо Донала застыло и побледнело. Он тихо сидел на табурете, слушая меня, но сомневаюсь, что он действительно слышал. Его мысли были где-то далеко, в одному ему ведомых далях. Я не винил его. Ведь я сам только что рассказал ему, что его отец умер. Он неподвижным взглядом уставился в пол, стиснув руки так, словно не мог разнять их. Костяшки его пальцев побелели.

– Жехаана.

Больше он не сказал ничего – С твоей матерью все в порядке. Она… спит. Так сделал твой отец.

Он коротко кивнул – похоже, понял, – потом поднял правую руку и потрогал тяжелое золото на левой. Я понял, о чем он думает: Чэйсули, связанный со своим лиир. Так же, как и его отец.

Донал поднял на меня взгляд Теперь на его лице было странно-отстраненное выражение Он произнес только одно слово:

– Толмоора.

Ему было восемь лет. В восемь лет я не смог бы выдержать такого горя. Я плакал бы, кричал и выл от боли. Донал этого не делал. Он был Чэйсули, и знал цену узам лиир.

Мне захотелось обнять его, как то облегчить его боль, рассказать, как Дункан освободил его мать, объяснить, что риск того стоил. Я хотел облегчить ею горе, разделив с ним свое, избавить его от чувства вины. Но, взглянув на него, понял, что в этом не было нужды. Сейчас он был едва ли не старше меня.

Чужой, подумал я, иной. Примет ли тебя Хомейна?

Я снял Аликс с седла. Она была легкой – слишком легкой, почти невесомой, как перышко. И – это серовато-бледное лицо… Она, наконец, вернулась домой, в шатер Дункана – через шесть недель после ею смерти – и я видел, что встреча с домом ей не по силам.

Я не говорил ничего – просто прижимал ее к себе. Она смотрела на голубовато-серый шатер с изображением золотого ястреба, вспоминая долгие годы, прожитые здесь. Сейчас она забыла даже о Донале, который медленно спешился и посмотрел на меня в поисках поддержки.

– Входи, – сказал я ему, – это не только его, но и твой дом.

Донал протянул руку и коснулся дверного полога. Потом вошел.

– Кэриллон, – проговорила Аликс. И умолкла. Слова были не нужны. Гораздо больше мне сказал ее голос, в котором звучало глубокое горе.

Я снова притянул ее к себе и крепко прижал к груди, гладя тяжелые волосы.

– Видишь теперь? Здесь тебе не место. Я сказал бы тебе об этом раньше, но тогда ты не стала бы меня слушать. Тебе нужно было увидеть все самой.

Она обвила мою шею руками, плечи ее дрожали – она плакала.

– Едем со мной, – сказал я. – Вернемся в Хомейну-Мухаар. Теперь твое место там, рядом со мной, – я осторожно сжал ее плечи, – Аликс… я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Она подняла ко мне лицо:

– Я не могу.

– Это из-за Электры? Она не будет ведь жить вечно – а когда умрет, я женюсь на тебе. Ты станешь Королевой Хомейны. А до тех пор.. до тех нор тебе придется удовольствоваться ролью принцессы, я улыбнулся. – Ты ведь и есть принцесса. Ты же моя кузина.

Она покачала головой и повторила:

– Я не могу.

Я отбросил с ее лица пряди волос:

– Тогда, много лет назад – семь? восемь? – я был глупцом, я жил в неведении. Но теперь я стал старше – старше, чем даже это, – я улыбнулся уголками губ, подумав о своей седине и ломоте в костях, – несколько мудрее и, разумеется, теперь не склонен придавать такого большого значения обычаям и титулам. Я желал тебя тогда – я хочу тебя сейчас. Скажи только, что поедешь со мной.

– Я обязана Дункану слишком многим.

– Но ты не обязана оставайся в одиночестве до конца дней своих. Аликс… постой! – я почувствовал, что она пытается отстраниться, и сжал ее плечи сильнее. – Я знаю, как тебе тяжело. Я знаю, что твое сердце ранено и рана кровоточит. Но я не думаю, что Дункан был бы удивлен, узнав, что мы поступили так, – я вспомнил его последние слова и понял, что именно этого он и ожидал. Аликс… я не стану неволить тебя. Но не отказывай мне. После всех этих лет…

– Годы не имеют значения, – она, казалось, превратилась в каменную статую, которую я сжимал в объятьях. – Что до всех этих лет… они прошли. Все кончено, Кэриллон. Я не могу стать твоей мэйхой – и не могу стать твоей женой.

– Аликс…

– Боги! – внезапно выкрикнула она. – Как ты не понимаешь: я же забеременела от Тинстара!..

Я мгновенно отпустил ее, в ее глазах был ужас.

– Тинстар сделал с тобой это…

– Он не бил меня, – ее голос внезапно стал спокойным и неестественно-ровным. – Он не причинял мне вреда. Не принуждал меня силой, – она на мгновение прикрыла глаза. – Он просто отнял у меня волю, и… и я зачала от него.

Я подумал об Электре, заточенной на Хрустальном Острове. Об Электре, потерявшей ребенка Тинстара. Наследника. Не моего наследника, не наследника Трона Львов, но наследника всей силы Тинстара. Он потерял одною – теперь у него был другой.

Я не мог сдвинуться с места. Я хотел протянуть к ней руки, коснуться ее, сказать ей, что это мне безразлично – но она слишком хорошо знала меня и поняла бы, что я солгал. Я мог только думать об Айлини и его отродье в ее чреве.

Аликс отвернулась. Медленно пошла к шатру, откинула полог, но внутрь не заглянула.

– Ты войдешь? Или… хочешь уйти?

Я на мгновение закрыл глаза, ощутив глухую боль. Я снова потерял ее. Но на этот раз не Дункан и не память о Дункане даже отнимали ее у меня. Это не было бы для меня неожиданностью.

Ее отнимали у меня Тинстар и ублюдок этого Айлини!

Боги, о боги мои, но как же это больно – словно нож в живот вогнали, и теперь поворачивают клинок в ране… Боль буквально выворачивала меня наизнанку.

И тут я подумал о ее боли.

Я судорожно вздохнул. Я видел, что ей было еще хуже, чем мне. И бесполезные клятвы мести только усилили бы боль. Еще один счет к Тинстару – и когда-нибудь я рассчитаюсь с ним за все.

Я подошел к ней, сам поднял полог и пропустил ее вперед. И когда вошел сам, увидел – Финна.

Он сидел у очага, на его лице играли отблески пламени. Я снова заметил глубокий шрам, рассекающий его щеку до челюсти, и седину в его волосах. Он поднялся, я заметил, что он похудел. Золото на его запястьях казалось о этого тяжелее.

– Мэйха, – сказал он. – Прости. Но от толмооры нельзя отречься. Ни один достойный человек этого не сделает. А мой рухо был достойным человеком.

Аликс замерла – в шатре было слышно только ее тяжелое дыхание.

– Ты…знал?

– Я знал, что он погибнет. Так и стало. Не знал, как. Не знал, когда. Не знал имени виновника его смерти. Только то, что так будет, – он помолчал. Мэйхаана, прости. Если бы я мог, я вернул бы его тебе.

Она подошла к нему медленно, неверными шагами. Финн обнял ее и прижался изуродованной щекой к ее волосам. И ее горе отразилось в его лице.

– Когда погибает лиир, остальные сразу же узнают об этом, – сказал Финн. Мне рассказал Сторр… но раньше прийти я не мог. Было еще одно дело, которое я должен был сделать.

Меня захлестнула волна чувств, захотелось сесть – но я не сделал этого. Я стоял и ждал. Чуть дальше у очага я увидел Донала, сидевшего между двумя волками: молодым рыжевато-бурым волчонком и старым мудрым Сторром с янтарными глазами.

Аликс высвободилась из рук Финна, но не отошла от него. Его пальцы запутались в ее волосах, казалось, он не может отнять рук. Странное желание обладания – если вспомнить о Торри. Но я не мог его винить: Аликс нужно было успокоиться. И от Финна ей было легче принять утешения. Он был ее братом, но и братом Дункана тоже. И их родство по крови было ближе, чем между двоюродными родственниками.

Я вздохнул:

– Электра в изгнании, Она живет на Хрустальном Острове. Нет сомнений в ее причастности к попытке Тинстара убить меня. Если хочешь… ты можешь снова занять свое место.

Мои слова не обрадовали ею:

– Нет, все уже кончено. Если кровная клятва разорвана, ничего уже нельзя исправить. Это навсегда. Я вернулся – да, вернулся, чтобы остаться жить в Обители, не более. Теперь мое место здесь. Меня сделали вождем клана Чэйсули.

Аликс вскинула на него острый взгляд:

– Ты? Вместо Дункана? – она перевела дух, потом продолжила, – я думала, это не для тебя.

– Верно, это было дело моего рухо, – согласился он с серьезностью, словно передразнивая Дункана, – но времена меняются. Люди меняются. Торри сделала меня иным, – он зябко передернул плечами. – Я… я научился покою. Совсем немного.

Он употребил хомэйнское слово. И я вдруг понял, что мне больше по нраву шансу.

– Прости, – сказал я, – за то время, которое ты потерял. Я не должен был отсылать тебя прочь. Он покачал головой:

– У тебя не было выбора. Я понял это благодаря Торри. Я не виню тебя. Ты позволил ей уехать со мной. Ты мог бы заставить ее остаться.

– Чтобы ты отнял ее у меня? – я покачал головой, – Нет. Я понимал, что глупо было бы пытаться остановить тебя.

– Ты должен был попытаться. Должен был оставить ее при себе. Ты должен был выдать ее за элласийского принца… тогда она осталась бы жива.

Я ощутил внезапную пустоту в груди. Мир вокруг меня закружился, в голове вспыхнуло пламя, жгущее мозг:

– Торри… умерла?

– Да. За два дня перед тем, как Дункан потерял своего лиир. Вот почему я не мог приехать раньше.

– Финн. – проговорила Аликс, – ох, Финн… нет…

– Да, – ответ прозвучал почти грубо, но и в лазах Финна я увидел отражение своей боли.

Я отвернулся и шагнул к выходу. Я не мог больше оставаться здесь. Я не мог видеть его, зная, как Торри его любила. Я не мог вынести этого горя, я должен был пережить его наедине с самим собой.

И тут я услышал крик младенца, и этот звук пронзил меня, словно клинок.

Финн отпустил Аликс, обернулся и откинул занавес. Я увидел, как он опустился на колени и поднял какой-то сверток. Он был осторожен и нежен – таким я никогда еще не видел его. Но, немного оправившись о изумления, я понял, что это смотрится правильно, что именно так и должно было быть.

Финн подошел к нам со свертком на руках и откинул угол ткани с личика ребенка:

– Ее зовут Мейган, – сказал он. – Ей четыре месяца… и она голодна.

Торри… не могла кормить ее, и потому я стал вором, – он коротко усмехнулся. Коровам не всегда нравилось, что я их дою. Мейган продолжала кричать. Финн нахмурился и попытался устроить ее поудобнее, но тут вмешалась Аликс. Она забрала у него ребенка и послала Донала на поиски женщины с новорожденным. Но перед тем, как мальчик вышел, она внимательно посмотрела на Финна:

– Довольно тебе воровать молоко, рухо. Я спасу твою гордость и найду малышке кормилицу.

По его лицу скользнула тень привычной ухмылки, когда она выскользнула из шатра. Казалось, черты его смягчились, а глаза потеплели, но в них по-прежнему стояла боль. Он потерял больше, чем брата. А я потерял сестру.

– Боги, – проговорил я, – но что произошло? Как умерла Торри? Почему… почему?

Улыбка покинула лицо Финна. Он медленно сел и жестом предложил мне сесть рядом. Прошло десять месяцев с тех пор, как мы в последний раз так же сил рядом.

– Она не была рождена для того, чтобы жить в нужде, сказал он. – Она была по-другому воспитана. В ней была гордость, и решимость, и сила, но она не была рождена для нужды и лишений. А когда носила ребенка… – он покачал головой. Я понял, что она больна три месяца спустя после того, как мы покинули Хомейну-Мухаар. Она говорила, что это все пустяки, легкая лихорадка, что так бывает у беременных. Я подумал, что, может, так и есть, как я мог не понять, что это не так? Как я мог не понять, что она лжет?

Он провел рукой по волосам, зарылся пальцами в черные с проседью пряди.

Только теперь я понял, что Финн не просто исхудал – он был истощен, нужда измучила его едва ли меньше, чем Торри.

– Говори, – глухо сказал я.

– Когда я увидел, что ей не лучше, я отвел ее в деревню. Я думал, ей нужно общество женщин и крыша над головой – более надежная, чем тот простой шатер, в котором мы жили. Но… они меня не приняли. Они называли меня оборотнем.

Демоном. Они называли ее шлюхой, а ребенка – дьявольским семенем и отродьем колдуна, – в его глазах вспыхнул гневный огонь, и на мгновение мне показалось, что я снова вижу зверя, но я понял и то, что вину он возлагает на меня. – Шейн мертв, и кумаалин завершена… но не для всех. И она родила Мейган под той крышей, какую я смог найти, и с каждым днем все больше слабела, – он прикрыл глаза. – Боги не слышали моих молитв, даже когда я предложил им себя. Я совершил обряд Чэйсули, когда она умерла, и привез домой ее дитя.

Я думал о Торри, больной и слабой. Я думал о Торри, носящей под сердцем ребенка. Я думал о Хомэйнах, проклявших ее из-за Финна. Из-за кумаалин Шейна.

И я подумал о том, что я, король, бессилен остановить безумие, начало которому положил мой дядя.

– Прости, Кэриллон, – сказал Финн, – Я вовсе не хотел, чтобы ты потерял ее во второй раз.

– Вини в этом Шейна, – устало ответил я. – Мой дядя убил мою сестру.

Я посмотрел на Финна сквозь языки пламени:

– Ты хочешь оставить Мейган здесь?

– Здесь ее дом, – повторил он. – Где еще может жить Мейган?

– В Хомейне-Мухаар, – ответил я. – Она – принцесса Хомейнская.

Он уставился на меня:

– Ты что, так ничему и не научился? Ты по-прежнему связан словами и титулами? Во имя богов, Кэриллон, я думал, что ты научился понимать…

– Я понимаю, – откликнулся я, – понимаю. Я не собирался отнимать ее у тебя. Я просто хотел, чтобы ты подумал. Ты признал, что Торри умерла, потому что не смогла жить в нужде. И ты хочешь, чтобы твоя дочь вела такую же жизнь?

– Я даю ей Обитель, – мягко сказал он. – Я даю ей то, чего требует ее кровь: наследие Чэйсули. Я улыбнулся:

– И кто из нас теперь говорит о титулах? Вы всегда считали себя лучше хомэйнов. Он пожал плечами:

– Мы таковы, какими нас создали боги. Я рассмеялся и, поднявшись, потер колени, пытаясь размять суставы. Скачка оказалась для меня суровым испытанием.

Финн тоже молча встал. Он не говорил ничего – просто ждал.

– Нужда и тебя коснулась, как я вижу, – грубовато заметил я. – Пусть Аликс тебя подкормит. А то ты вроде как постарел.

Он поднял черные брови:

– Кто говорит о старости, пусть сперва посмотрит в зеркало.

– Я уже сделал это – и повернул его к стене, – я ухмыльнулся и сжал его руку. – Хорошо смотри за Мейган и почаще привози ее ко мне. В ней есть еще кое-что кроме крови Изменяющихся, и я хочу, чтобы она помнила об этом.

Рукопожатие Финна было по-прежнему крепким и сильным:

– Не сомневаюсь, что твоей дочери потребуется компания. Что до Мухаара Хомейны, ему нужен будет не один ленник. И когда ему понадобится помощь, к его услугам будут все кланы Чэйсули.

– Тем не менее, – ответил я, – я хочу, чтобы ты взял обратно кинжал.

И я вытащил кинжал из ножен, в свете очага блеснула золотая рукоять царственный лев Хомейны, клинок чистой стали.

Я думал, что Финн может не принять его. В ножнах у него на поясе уже был другой кинжал, работы Чэйсули. Но он протянул руку и принял клинок, хотя это и не сопровождалось словами кровной клятвы.

– Жа хай-на, – тихо сказал он.

Я вышел из шатра. Мой конь ждал меня, но я не сразу сел в седло. Я стоял, держа коня под уздцы, и думал об Аликс, ухаживающей за Мейган, и о том ребенке, которого она носила во чреве. Ей будет нужна Мейган. Ей будет нужен Финн. Ей будут нужны все силы Чэйсули, когда родится ребенок Тинстара. И я знал, что ей достанет сил.

Я постоял еще некоторое время со странно знакомым ощущением в душе, каким

– я не мог сказать. И внезапно я понял, что слышу голос флейты, чистый и ясный голос флейты Чэйсули, поющей простую – и в то же время до боли знакомую мелодию. Последний раз я слышал ее, когда пальцы Лахлэна летели по струнам арфы, и арфа пела Песнь Хомейны. Теперь эта песнь пришла в Обитель.

Я улыбнулся – рассмеялся, сел в седло и повернул коня, собираясь отправиться в обратный путь, но дорогу мне преградил Донал. Он погладил морду коня, я придержал поводья. Слева от Донала сидел Лорн.

– Послушай, дядя, можно мне поехать с тобой?

– Я возвращаюсь в Хомейну-Мухаар.

– Жехаана сказала, что я могу ехать, – у него была очень знакомая ухмылка.

Я наклонился и подал было ему руку, но он сам вспрыгнул в седло позади меня.

– Держись крепче, – посоветовал я. – Этот царственный скакун нас и сбросить может. Донал прижался к моей спине:

– Пусть попробует!.. Я снова рассмеялся:

– Хочешь, чтобы я упал с коня?

– Не упадешь, – серьезно ответил он. – Ты – Мухаар Хомейны.

– Коню нет дела до титулов. Его интересует только вес седока, – я сжал бока моего скакуна коленями, он вздрогнул, но через мгновение успокоился.

– Видишь? – спросил Донал. Рядом с конем бежал волк. Я поискал глазами Тая – и увидел ею: крохотная темная точка в высоком небе.

– Вижу, – ответил я. – Ну что, поскакали?

– Ага! – восторженно подтвердил он. Так мы и сделали.