Наследники

— Времени маловато.

— Я знаю.

Он задумался, постукивая пальцем по чубуку. Посмотрел на меня.

— Если вы сегодня даете «добро», я это сделаю.

— Так делайте. «Добро» вами получено.

Он поднялся.

— Цветное изображение вы получите. Вас не интересует, во что это обойдется?

— Если бы интересовало, я бы спросил. Пришлите счет. Я его подпишу.

Он двинулся к двери, но я остановил его на полпути.

— Одну минуту, мистер Уинант.

Он обернулся. Я держал в руках его заявление.

— Вы сказали, что к Новому году я увижу цветную передачу, так?

— Да, если включите телевизор в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе.

— Хорошо, если вы сумеете это сделать, заявление я порву.

Он переступил с ноги на ногу, улыбнулся.

— С тем же успехом вы можете порвать его прямо сейчас.

Я проводил его взглядом. А когда за ним закрылась дверь, порвал заявление надвое. Интуиция подсказывала мне, что он не подведет. Обе половинки я положил в конверт, написал на нем «Мистеру Уинанту», вызвал Фогарти и попросил ее отослать конверт адресату.

Мне предстояло сформировать свою команду. Так почему не начать с Уинанта?

Джек позвонил около часа дня.

— Я только что говорил с моим филиалом в Лос-Анджелесе. Все документы готовы. Когда ты сможешь поехать туда, чтобы их подписать?

— Завтра.

— Отлично, — он рассмеялся. — Чувствуешь, какая оперативность: УАМ — это класс!

— Кто же спорит, — поддакнул я.

— Уорлд артист менеджмент, — просмаковал он название своей фирмы.

— Перестань хвастать, — оборвал я его. — Теперь мне надо подстраховаться.

— О чем ты говоришь, Стив! — взвился Джек. — Да с такими картинами…

Вновь я не дал ему договорить.

— Нужна затравка. Чтобы оторвать зрителей от других каналов, — я на мгновение задумался. — Кто-нибудь из звезд может поработать на нас час в неделю?

— Ты сошел с ума. Их время расписано по минутам.

— Для того-то мне и нужна твоя контора. Отправляйся на поиски, — и я положил трубку.

Тут же зазвонил телефон.

— Мисс Синклер хочет поговорить с вами, — известила меня Фогарти.

Я нажал на клавишу.

— Да, Барбара?

— Я тебя люблю.

— Ты чокнулась, — я рассмеялся.

— Нет, я серьезно, — с жаром возразила она. — Я тебя люблю. Ты существуешь. Тебя можно потрогать. Ты рядом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. У меня праздник.

— И что ты сейчас делаешь?

— Завтракаю в твоей постели. Крошки я потом стряхну, не волнуйся. Я попросила прикатить в спальню телевизор и смотрю его.

Я заинтересовался.

— И что же ты смотришь?

— Старый фильм с участием Джаны Рейнольдс. Господи, как же она поет!

— Да, петь она умеет, — я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. «Синклер ти-ви» показывало викторину. Я переключил канал. Дневной спектакль.

— По какому каналу? — спросил я, чтобы не терять времени.

Барбара рассмеялась.

— Только не говори отцу. Эй-би-си.

Я нажал нужную кнопку, но появившуюся на экране Джану Рейнольдс тут же сменил рекламный ролик. Я убрал звук.

— Мне тут нравится, — продолжала Барбара. — Один из официантов назвал меня миссис Гонт. Даже не хочется идти домой.

— Понятно, — рассеянно ответил я, не сводя глаз с экрана.

— Когда ты вернешься?

— А что?

— Я заказала для нас обед. Икра, мясо, шампанское, свечи, — она захихикала. — И купила в одном из магазинчиков отеля роскошный пеньюар.

— Сколько я доставил тебе хлопот, — я все еще смотрел на экран. Рекламный ролик никак не кончался. — Надеюсь, ты не очень устала.

— Совсем нет. Более того, мне показалось, что моими стараниями твой престиж поднялся на сто процентов.

— Только за счет цен бюро обслуживания. Обычно я обхожусь без их услуг.

— А ты внеси мои траты в расходный счет. Скажи отцу, что деньги потрачены на какую-то шишку, очень важную для компании. Крупного держателя акций. В конце концов, мама оставила мне пятнадцать процентов акций «Синклер бродкастинг».

— Ты меня уговорила. А теперь освобождай телефон.

Мне надо работать.

— Я тебя люблю, — и в трубке раздались гудки отбоя.

Я клал ее на рычаг, когда на экран вернулась Джана Рейнольдс. Фильм вышел на экраны пятнадцать лет назад, в пору ее расцвета, когда в свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю и не казалась и годом старше. Жаль, конечно, что эта лафа кончилась.

Возраст взял свое. Возраст, плюс три неудачных брака, спиртное, наркотики, попытки самоубийства. Все это отнимало слишком много энергии. И не проходило бесследно.

В фильмах Джану больше не снимали. На экране блистали другие девятнадцатилетние. Но, несмотря ни на что, голос продолжал служить ей. А потому иногда она давала концерты и выступала в ночных клубах. Публика по-прежнему любила ее и стекалась толпами, чтобы увидеть своего кумира наяву, а потом обязательно случался скандал, подробности которого выплескивались на первые полосы газет. То она отключалась до выхода на сцену, то выходила-таки к микрофону, но падала в зал. Короче, писали о ней постоянно. Она оставалась звездой.

Я вздрогнул. Она все еще звезда. И потянулся к телефону, прежде чем идея оформилась окончательно. Звезда! Я же просил Джека найти мне именно звезду.

— Да ты просто псих! — завопил он.

— Кто ее агент?

— Нет у нее агента, — отрезал он. — Никто не хочет иметь с ней дело. Она судилась со всеми, кто с ней работал.

— А сколько получит агент, если ей положат сто тысяч за появление на экране раз в неделю?

— Десять процентов, — без запинки ответил Джек.

— А не сможешь ли ты вести ее дела за эти десять «кусков»?

Последовала короткая пауза.

— Ты меня уговорил. За десять тысяч долларов в неделю я готов работать хоть на Адольфа Гитлера.

Я, собственно, в этом не сомневался. Такую уж Джек выбрал профессию. А на обед, заказанный Барбарой, я не попал. Ночным рейсом улетел в Калифорнию.

Глава 9

А три месяца спустя я свернул в переулок у кинотеатра на Вайн-стрит, из которого через пять минут, ровно в пять по местному времени, мы начинали прямую трансляцию нашей новой передачи. Пять часов в Калифорнии — восемь в Нью-Йорке.

За кулисами царил бедлам. Воздух буквально гудел от внутреннего напряжения. Я с трудом протиснулся мимо рабочих сцены, перетаскивающих декорации, следуя последним указаниям режиссера. По полу змеились провода. Давно я уже не видел такого количества камер на крошечном пятачке.

Я выглянул в зал. Набит битком, ни одного свободного кресла. И все в ожидании уставились на еще опущенный занавес. Режиссер ходил по сцене, проверяя, все ли в порядке. Я ему кивнул, но он, похоже, даже не заметил меня.

Внезапно он застыл как вкопанный.

— Где Джана?

Его помощник завертел головой.

— Только что была здесь.

— Идиот! — заверещал режиссер. — Теперь-то ее нет. Немедленно привести!

— Я видел, как она шла в свою гардеробную, — подсказал кто-то из рабочих сцены.

— Привести ее! Привести! — режиссер разве что не бился в истерике.

— Две минуты до выхода в прямой эфир, — услужливо сообщили по громкой связи.

Помощник режиссера, сорвал наушники, бросил их на пол и помчался к гардеробной. За ним последовали несколько ассистентов и я.

Помощник режиссера постучал в дверь.

— Две минуты до выхода в эфир, мисс Рейнольдс.

Никакой реакции.

Он постучал вновь.

— Две минуты…

Я протолкался сквозь толпу у двери гардеробной.

— Откройте дверь.

Он толкнул ее. Повернулся ко мне.

— Не могу. Она заперта.

Я отстранил его, ударом ноги вышиб замок, вошел в гардеробную вслед за распахнувшейся дверью.

Джана уставилась на меня, с бутылкой в одной руке, полным стаканом — в другой.

— Убирайтесь отсюда! — взвизгнула она. — Я не выйду на сцену.

Она поднесла стакан ко рту, но я выбил его из ее руки, прежде чем она выпила хоть каплю. За стаканом последовала и бутылка. Джана едва не влепила мне пощечину, но я успел перехватить ее руку.

— Отпусти меня, сукин ты сын! — она вырывалась изо всех сил. — Я хочу выпить!

Но я держал ее крепко.

— Никакой выпивки. Так мы уговаривались. Вам пора на сцену!

— Не пойду, ублюдок ты этакий! — и плюнула мне в яйцо. — Не пойду. Ты хитростью заманил меня сюда. Они пришли не для того, чтобы слушать, как я пою! Они хотят съесть меня живьем! Они видят во мне чудовище.

Вот тут я врезал ей от души. Пусть и открытой ладонью. По правой щеке. В маленькой комнате пощечина грохнула, словно разрыв снаряда, а Джану отбросило на диван у дальней стены.

— Одна минута до выхода в прямой эфир! — донеслось из динамиков громкой связи.

Я пересек гардеробную и рывком поднял ее с дивана.

Она смотрела на меня полными ужаса глазами.

— Ты, сука, пойдешь на сцену! Я вытащил тебя из канавы не для того, чтобы занимать эфирное время заставками. Если ты меня подведешь, то твоим адвокатам не придется улаживать конфликт. Потому что прямо отсюда тебя увезут на кладбище.

И отвесил ей вторую оплеуху, чтобы она поняла, что шутить я не собираюсь. А затем поволок ее на сцену. Толпа у двери раздалась в стороны, давая нам пройти.

Когда мы дошли до кулис, операторы уже прильнули к окулярам телекамер. А диктор объявлял: «Эс-ти-ви представляет… „ДЖАНА РЕЙНОЛЬДС… С ВАМИ“

Она повернулась ко мне. Голос ее дрожал.

— Я не могу… не могу… Я боюсь!

— Я тоже, — развернул Джану спиной к себе и дал ей такого пинка, что она через все провода и кабели вылетела на середину сцены.

Не упала она только чудом. Взмахнув руками, удержалась на ногах, глянула на меня. Я улыбнулся и, подбадривая ее, показал кулак с поднятым большим пальцем. Она повернулась к залу, и тут же поднялся занавес.

Оркестр заиграл мелодию одной из ее самых популярных песен, но почти минуту никто не слышал ее голоса из-за шквала аплодисментов. Песню эту знали все. «Пою от сердца». Впервые она исполнила ее в пятнадцать лет.

Я стоял, наблюдая за Джаной. И не верил своим глазам. Голос ее остался неподвластен времени. Пусть не такой молодой, не такой сильный, он, как и прежде, чаровал слушателей. Она пела четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика.

За кулисы она вернулась вся в поту и буквально рухнула на меня. Ее била дрожь. Зал неистовствовал.

— Я им понравилась, — прошептала она, словно не веря своим ушам.

— Они от вас без ума, — я развернул ее лицом к, сцене. — Идите и поклонитесь им.

Она посмотрела на меня.

— Но мы же выбьемся из графика.

— Ну и что, — я подтолкнул ее к сцене. — Передача называется «Джана Рейнольдс… с вами».

Она вышла и поклонилась зрителям. И, сияя, как медный таз, направилась за кулисы.

— А теперь поскорее переодевайтесь, — напутствовал я ее.

Она на ходу чмокнула меня в щеку и поспешила в свою гардеробную. Я проводил ее взглядом. И так никогда и не сказал ей, что ее поклон не увидели те, кто сидел у телевизоров. Ибо рекламный ролик не прерывается ни при каких обстоятельствах.

Потом я отправился на розыски парочки, которую мы наняли, чтобы присматривать за Джаной Рейнольдс. И в конце концов нашел их в маленьком просмотровом зале далеко за сценой. Она прыгала вверх-вниз на его члене.

Увлеченные этим занятием, они и не заметили моего появления.

Я быстро подошел к ним. Сунул руки девушке под мышки, поднял ее.

— Какого черта… — пробурчал мужчина.

Девушка распласталась на полу.

— Я сверлил его взглядом, пока он застегивал ширинку.

— Где вы были, когда в зале погасили свет?

— Мы привели ее в театр, — оправдывался он.

Девушка уже поднялась.

— Вам поручили не отходить от нее ни на шаг. Ни на минуту.

— Когда мы оставили ее в гардеробной, она была в полном здравии, — подала голос девушка.

— И что из этого? Вы не имели права оставлять ее одну. Вы уволены.

Двадцать минут спустя я нашел новую пару охранников. Тщательно разобъяснил им, что к чему. Они кивнули, понимая, о чем идет речь. Такая работа не была для них внове. Голливуд славился выходками звезд.

— После второго выступления вы отвезете ее домой, — добавил я. Первое предназначалось для восточной и центральной часовых зон, второе — для западной. — Во вторник привезете ее сюда на репетицию и останетесь с ней.

Она ни на секунду не должна оставаться одна. Ест ли она, спит, трахается, один из вас должен быть рядом. Это ясно?

Я взглянул на часы. Без четверти шесть. Пора двигаться, если я хочу успеть на семичасовой рейс в Нью-Йорк.

По пути я остановился у монитора. Она снова пела, ослепительно красивая.

Внезапно на меня навалилась усталость. Я уже и не знал, смогу ли сотворить еще одно чудо. Хотелось забраться в берлогу и проспать целую неделю. Но времени не было.

Я хотел попасть в Нью-Йорк следующим утром, чтобы успеть к очередной выборке Нельсена.

Глава 10

Я принял таблетку снотворного, чтобы поспать в самолете, но так и не смог сомкнуть глаз.

Слишком много навалилось на меня забот. Одна передача, даже нашумевшая, не делала погоды. И не отпускало предчувствие надвигающейся беды.

Я никак не мог понять, чем оно обусловлено. Может, возникло потому, что все шло как по маслу. Слишком уж легко.

Подошла стюардесса.

— Могу я чем-нибудь вам помочь, мистер Гонт?

Я одарил ее лучезарной улыбкой.

— Вы могли бы принести мне двойной «мартини»?

— Но вы уже выпили один двойной, мистер Гонт. А инструкция разрешает каждому пассажиру лишь два бокала за полет.

— Я это знаю, но, мне кажется, инструкцию мы с вами не нарушим. Я же выпил только один бокал, хоть и с двойным «мартини».

Она помялась, потом кивнула. Я смотрел ей вслед, пока она шла по проходу между креслами, а потом, смирившись с тем, что уже не усну, раскрыл «дипломат». Выложил на стол бумаги.

Стюардесса принесла запотевший бокал. Я пригубил «мартини», вытащил из пачки сигарету, закурил. Если б еще избавиться от дурного предчувствия. Я уставился на лежащие передо мной документы, но по существу не видел их.

На поверхности все было тип-топ. Осенний блок передач принимал реальные очертания. Отличный блок, на порядок лучше того, что ранее предлагало Эс-ти-ви.

Наиболее привлекательный для рекламодателей. Я сохранил передачи, уже и сейчас имеющие высокий рейтинг, но их явно не хватало. И семьдесят процентов осеннего блока составляли новые передачи.

Что требовало кардинальных изменений в работе компании? Изменения образа мышления руководящего состава, а больше половины из них не желало никаких перемен. То есть вдобавок ко всему мне предстояло найти им замену, чтобы с максимальным эффектом использовать заявления об отставке, лежащие в моем столе.

Пока же Эс-ти-ви гордилось тем, что критики наперебой хвалили его. Ни одна компания не могла похвастаться таким количеством премий Пибоди[12]. Только вот с рейтингом и рекламодателями дела шли неважнецки.

Осенний блок передач расставлял все на свои места. Ибо присуждение премии Пибоди никоим образом не способствовало продаже лишнего куска мыла. Теперь же критикам не останется ничего другого, как плакать горючими слезами, потому что уйдут в небытие такие передачи, как «Эпохальные события истории Америки». Кого сейчас волнует, сколько раз Вашингтон переходил Дэлавер?

И если Бах, Бетховен и Брамс спустятся с небес и лично примут участие в «Часе симфонической музыки», ни один телезритель не оторвется от «Пушечного дыма» или «77, Сансет-Стрип»[13]. И «Классика театра» не могла составить конкуренции программам, идущим одновременно с ней по другим каналам.

Критикам придется довольствоваться такими передачами, как «Скаттеры с Парк-авеню» (история бедной семьи из Кентукки, неожиданно унаследовавшей огромное состояние), «Пилоты» (сериал, в котором в роли частных детективов выступают летчики, гоняющиеся за преступниками на реактивных самолетах) и «Сэндмен» (вестерн с благородным героем-охотником).

Ждали критиков и другие сюрпризы. Часовая программа народной музыки из Нэшвилля, «Белый клык», собачий сериал призванный соперничать с «Лэсси», и, наконец, перенос «Семьи Салли Старр», популярнейшей мыльной оперы Америки, с дневного на вечернее время, с переводом на цветное изображение.

С коммерческой стороны претензий к осеннему блоку быть не могло. В этом я не сомневался. Рекламные агентства Мэдисон-авеню проявляли к ним все больший интерес. Уже мы получили множество неофициальных предложений. Для их документального подтверждения недоставало лишь одного: представления самих программ.

Подготовка шла полным ходом, чтобы к следующему месяцу, февралю, мы могли показать товар лицом.

Именно тогда каждая телерадиовещательная компания объявляла свои планы на будущую осень, и начиналась отчаянная борьба за рекламодателей. А затем вплоть до мая, передачи утрясались, находя свое место в эфире, передвигались на день, час, десять минут, дабы хоть в чем-то побить конкурентов. Обычно Эс-ти-ви заявляло о своих планах последним.

Но в этом году ситуация менялась в корне. Я хотел, чтобы мы стали первыми. И уже в конце января представили рекламным агентствам полный список передач. И пока остальные только раскачивались бы, мы, надеялся я, уже ухватим свой кусок пирога.

Если же мои надежды не оправдывались, компания оставалась с убытком в тридцать миллионов долларов. В результате мне пришлось бы распрощаться с кабинетом на пятидесятом этаже, после чего я мог бы получить работу разве что на радиостанции мистера Леффертса. Да и то, если бы он соблаговолил взять меня к себе.

Даже второй бокал «мартини» не снял мучившей меня тревоги. В Нью-Йорке мы приземлились уже утром. В полете мне так и не удалось сомкнуть глаз.

Джек Сейвитт встретил меня у галереи выхода пассажиров.

— У нас неприятности, — возвестил он, прежде чем мы обменялись рукопожатием.

Я бы догадался об этом и без слов. Никакая другая причина не выдернула бы его из кровати ранним воскресным утром. И, как по мановению волшебной палочки, сковывающее меня напряжение исчезло. Кто бы не противостоял мне, схватка теперь шла в открытую.

Все объяснилось двумя словами. Дэн Ритчи. Я допустил серьезную ошибку. Оставил в неприкосновенности всю его команду. А следовало уволить их в первый же День. Мысленно я дал себе слово в будущем избегать подобных промахов.

— Когда все началось?

— В среду утром. После твоего отъезда в Калифорнию. Позвонил Джо Доил и распорядился приостановить все работы. Потому что с этого момента все проекты должны утверждаться аппаратом Дэна Ритчи.

Джо Доил занимал в Эс-ти-ви пост вице-президента, ведающего деловыми контрактами. Работник компетентный, знающий, один из тех, кого я намеревался оставить на прежнем месте.

— Почему ты сразу не позвонил мне? — спросил я Сейвитта.

— Поначалу я подумал, что ты в курсе. Я знал, что дел у тебя по горло, и решил, что ты просто обратился за помощью к Ритчи. В конце концов, опыта ему не занимать. И только в пятницу мне удалось связаться с ним по телефону. Тут уж все стало ясно.

— Что он сказал?

— Заворковал своим ангельским голоском. Совет директоров, мол, озабочен резко возросшими финансовыми расходами и хочет приостановить все проекты, чтобы изучить их более внимательно.

— Чушь собачья! — взорвался я. — Совет делает лишь то, что говорит Синклер.

— Я это знаю не хуже тебя. Но какое до этого дело моим клиентам, когда они придут расписываться в контрактах, а я не смогу положить их на стол? Должно быть, Ритчи нашел подход к Синклеру.

Я задумался. Что же такое происходит? Синклер не позволил бы мне зайти так далеко, если бы хотел поставить крест на моих трудах. Ему придется выложить целое состояние, чтобы разорвать уже заключенные предварительные договоренности.

В квартиру я вошел в восемь утра, под звон телефона.

Уинант. Голос его дрожал от злости.

— Я думал, что работаю на вас.

— Так оно и есть.

Прошлым вечером наши станции в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе начали передачи в цветном изображении.

— Тогда почему в пятницу меня уволили?

— Что? — я не смог скрыть изумления.

— Дэн Ритчи позвонил мне и сказал, что я свободен.

Добавив, что я вел себя неподобающим образом. Не получил разрешения на переоснащение телестанций оборудованием для цветного изображения. Я ответил, что вы одобрили мои планы. Он же заявил, что этого недостаточно. Я, мол, достаточно долго работал в компании, чтобы знать, что любые расходы на капитальные вложения должны утверждаться советом директоров.

— Понятно.

— И что мне теперь делать? — спросил Уинант.

— Ничего. Утром, как обычно, приходите в свой кабинет и работайте. Я все улажу.

Положив трубку, я повернулся к Джеку.

— Ты слышал?

Он кивнул, на лице у него отразилась тревога.

— И что ты собираешься делать?

Не отвечая, я набрал номер Фогарти.

— Мисс Фогарти, вас не затруднит собрать ваших девушек и через час встретиться со мной на работе?

— Нет проблем, — буднично ответила она, словно я вызывал ее каждое воскресенье.

— Отлично.

— Мистер Гонт… — не дала она мне положить трубку.

— Да.

— Вчера вечером я видела Джану Рейнольдс по телевизору. Потрясающе. Примите мои поздравления. И кинофильм с Кларком Гейблом смотрела, не отрываясь.

— Благодарю. Увидимся через час.

Я принял горячий душ, переоделся. Когда вернулся в гостиную, Джек пил кофе, щедро сдобренное бренди.

— Составь мне компанию, — он пододвинул мне чашку. — Бодрит, как ничто другое.

Я последовал его совету. Джек оказался прав. Энергии у меня сразу прибавилось.

— Пошли, — я двинулся к двери.

— И каковы наши планы? — Джек последовал за мной.

— Выход у нас один, — я улыбнулся. — Лезть в драку.

Глава 11

На ночь я принял таблетку снотворного, и в понедельник спал допоздна. На работу пришел только в одиннадцать. Там уже сверкали молнии и гремели громы.

Фогарти, однако, сохранила чувство юмора.

— Землетрясение силой восемь баллов по шкале Рихтера, — прокомментировала она текущие события, поставив на мой стол чашечку кофе и положив рядом бумаги на подпись. — Мистер Синклер просил позвонить.

Я посмотрел в окно.

— Похоже, идет снег.

Она поняла, что я имею в виду.

— Если он позвонит, я скажу, что вы никак не найдете собачью упряжку.

— Выборку Нельсена еще не принесли?

— Ждем с минуты на минуту. Но есть уже первый отчет ОРИ[14]. Очень неплохой.

Отчет ОРИ лежал первым в стопке бумаг. Я тут же просмотрел его. Фогарти преуменьшила наши достижения, назвав его неплохим. Выступление Джаны Рейнольдс смотрели чуть ли не сорок четыре процента телезрителей. Первый час фильма — пятьдесят один процент, второй — тридцать восемь. Мы поставили рекорд.

Обычно в субботний вечер Эс-ти-ви не удавалось привлечь на свою сторону более семнадцати процентов аудитории.

Настроение у меня заметно улучшилось. Я еще не победил но, как говорится, закрепился на господствующих высотах. И похвалил себя за то, что днем раньше позвонил президентам четырех крупнейших рекламных агентств. Мне было, что им предложить.

— Я посылаю вам полный перечень наших осенних передач. Газеты получат его через двенадцать часов, рекламные агентства поменьше — через сутки. Три другие, что идут вровень с вами — сегодня. Каждому я предлагаю двенадцать с половиной процентов рекламного времени со скидкой в десять процентов. Предложение остается в силе до четырех часов пополудни в понедельник.

Позже цена становится обычной. Посмотрите перечень повнимательнее и, думаю, вы согласитесь со мной, что со следующей осени в Эс-ти-ви стоит вкладывать деньги.

Все четверо задали мне один и тот же вопрос.

— Ас чего такая уверенность?

Я не побаловал их разнообразием ответов.

— Сверьтесь с индексом Нельсена в понедельник. Если мы не перетянем в субботу зрительскую аудиторию, забудьте о моем предложении. Но ежели результат будет иным, вам придется туго, когда клиенты начнут спрашивать, а почему Эс-ти-ви не транслирует их рекламу.

Первый звонок раздался, когда я еще проглядывал отчет ОРИ. Со мной хотел поговорить Джон Барлетт, президент «Стандарт-Касселль», один из вышеупомянутой четверки.

— Стив, я решил не ждать Нельсена. Я тебе верю.

Естественно, он мне верил. Потому что держал в руках тот же отчет ОРИ.

— Спасибо, Джон.

— Только одно условие. Я хочу иметь право первой ночи в выборе передач.

— Пожалуйста, — согласился я. — Если вы покупаете пятьдесят процентов рекламного времени или больше.

— Договорились. Но в этом случае ты даешь мне время в передаче Джаны Рейнольдс.

— В передачу Рейнольдс и в первый час кинофильма я могу вставить твою рекламу со следующего месяца. Во второй час — на этой неделе.

— Договорились.

— Спасибо, Джон. Я скажу Гэллигану, чтобы он связался с твоими людьми и подготовил все документы.

Трубку я положил дрожащей рукой. Один короткий разговор, и тридцать миллионов долларов в кармане Эс-ти-ви. Такое случилось у меня впервые.

Вновь зазвонил телефон.

— Мистер Синклер просит вас к себе, — сухо сообщила Фогарти — Передайте ему, что у меня совещание. И немедленно вызовите ко мне Гэллигана из отдела продаж.

Телефон зазвонил, едва я опустил трубку.

— Мистер Синклер надеется, что у вас найдется время, чтобы присутствовать на специальном заседании совета директоров в половине третьего.

— Передайте ему, что я обязательно приду.

Я отпил кофе. И не почувствовал вкуса. Нажал клавишу интеркома. Тут же в кабинет вошла Фогарти.

— Как вы думаете, в баре найдется бутылка бренди?

Спиртное помогло. Я поднялся из-за стола, подошел к окну. Большие снежинки неспешно падали на землю. В дверях возник Гэллиган.

— Вы звали меня, Стив?

— Да, подойдите сюда и выгляните в окно.

Он подошел, встал рядом.

— Где-то далеко внизу снег падает на людей, а мы их даже не видим.

Он ответил недоуменным взглядом.

— Задумывались ли вы когда-нибудь, Боб, что будете стоять выше снега? Там, где сможете видеть, как он падает вниз, но не на вас?

Искоса глянув на Гэллигана, я увидел, что он понятия не имеет, о чем я говорю. А вот человек, сидящий надо мной сразу бы все понял. Синклер знал, что на него снег не упадет никогда. Потому-то и поместил нас на более низкие этажи. Он-то сидел над схваткой. Мы дрались, царапались, пинались, а когда дым сражения рассеивался, он уходил под руку с победителем.

Вошла Фогарти. Улыбаясь, дала мне выборку Нельсена. Мы выиграли субботний вечер. Оторвались от ближайшего конкурента на восемь пунктов. Я передал выборку Гэллигану и вернулся к столу.

Телефоны зазвонили, едва я опустился на стул. Нам даже не удалось прерваться на ленч. А к половине третьего все рекламные агентства раскупили выделенные им квоты.

Я припозднился на несколько минут, и Дэн Ритчи уже сидел справа от Синклера, на моем привычном месте.

Свободным остался лишь один стул в конце стола. Его-то я и занял.

— Извините за опоздание, господа. Очень много дел.

— Мы так и поняли, — бесстрастно ответствовал Синклер.

Дон Ритчи тут же перешел в наступление.

— Вы знакомы с заявлением для прессы, что лежит перед вами?

Я бросил взгляд на листок бумаги, затем посмотрел на Ритчи.

— Конечно. Я же его подписал.

— Разумеется, вы отдаете себе отчет, что подписали его без согласования с советом директоров? — от его голоса веяло сибирским морозом.

Я, повернулся к Синклеру.

— Из нашей договоренности с мистером Синклером следует, что как президент «Синклер телевижн» я обладаю полной автономией во всем, что касается управления вверенной мне компании.

— Но вы знали, что до сего момента все ваши действия получали одобрение совета директоров?

Я кивнул.

— Знал. И у меня не было повода ожидать каких-либо перемен в установившейся процедуре. Так как все мои действия одобрялись post factum[15], я полагал, что ничего не изменится и впредь.

Ритчи помолчал, перекладывая лежащие перед ним бумаги. Я попытался прочесть что-либо в лице Синклера, но оно напоминало кусок гранита.

— Мы подсчитали, во что обойдется нам перечень предлагаемых вами передач. Вы знаете, что в сумме они стоят более сорока миллионов долларов?

Я кивнул.

— И еще одиннадцать миллионов потребуются для перехода на цветное изображение.

— И тут вы правы, — не стал спорить я.

— Вы уверены, что такие расходы экономически оправданы?

— Да, — твердо ответил я. — Иначе никогда на пошел бы на них.

— Не превысили ли вы своих полномочий, объявив об уходе с работы некоторых руководителей компании, даже не переговорив с ними?

— Нет. Их заявления лежат у меня в столе с того дня как я стал президентом Эс-ти-ви.

— Моего заявления у вас нет, — отрезал Ритчи. — Однако в пресс-релизе сказано и о моем уходе.

— Мой недосмотр, — вздохнул я.

— Что значит, недосмотр? — сердито воскликнул Ритчи.

Я ответил, не повышая голоса.

— Но это поправимо. Я не сомневаюсь, что получу ваше заявление до окончания этого заседания.

Лицо его налилось краской, но я не дал ему заговорить. Встал, оглядел присутствующих.

— Я знаю, что вы — люди занятые, господа, а потому отниму у вас минимум времени. На текущий сезон расчетные поступления от рекламы в лучшее время составляют сто шестьдесят миллионов, из которых тридцать процентов, или сорок восемь миллионов, вносятся авансом. На данный момент нами продана половина рекламного времени следующего сезона на сумму сто двадцать миллионов долларов, то есть общий доход составит двести сорок миллионов. Я бы мог назвать вам, на сколько процентов возрастет наша прибыль, но, думаю, в этом нет нужды. Введение в текущем сезоне новых передач, в частности, с участием Джаны Рейнольдс, увеличит поступления от рекламы примерно на двадцать пять миллионов. Вот так, господа, отражается на наших доходах .замена отживших передач более интересными для телезрителей.