Причиной стала мелочь – мелочи часто становятся причиной событий. Девушка-лаборантка за соседним столом весело засмеялась над чем-то, что сказал ей сидевший рядом парень. Это был тихий, но радостный звук, звук того, что кто-то на блаженное мгновение забыл жестокую реальность Ремсо. В этот момент Джос вспомнил девочку из начальной школы – первую, которую он рассмешил. Честно говоря – он это сделал совершенно по-дурацки, топая вслед за селонианцем и передразнивая его, но, в конце концов, им обоим было всего по семь лет…
      Он уставился на еду, разложенную по отделениям подноса. Он понимал, что должен есть, чтобы сохранить силы, но кусок не лез в горло. Еда была неплоха – соленые яйца нетопырок чуть сморщились, но грибная поджарка была очень даже ничего, потому что делалась из местного сырья. И все равно это была не лучшая трапеза в его жизни.
      Джос вздохнул. Если бы не война, он скорее всего был бы дома, вел практику вместе с отцом или, может быть, с кем-то из теток или дядей – в их роду было множество врачей и даже несколько хирургов – и, наверное, после тяжелого дня в операционной приходил домой, в великолепное поместье в модной области Коронета "Золотой Берег". Его встречала бы в дверях супруга – яркая, веселая, привлекательная женщина, с которой он делил бы свою жизнь и любовь. Может быть, даже дети…
      Есть расхотелось окончательно. Чего ему действительно хотелось – так это вернуться в домик, рухнуть в кровать, замотать синтетканевой простыней голову и проспать неделю. Месяц. Столько, сколько понадобится, чтобы эта проклятая война закончилась и он смог бы вернуться домой.
      Да, он хирург, и невозможно оперировать без того, чтобы видеть кровь, но стоять в ней по колено? Каждый день? Это слишком тяжело.
      И неважно, что подавляющее большинство солдат – клоны, отштампованные на одной линии и запрограммированные не бояться войны. Даже притом, что они не совсем личности – все равно они страдают и умирают, а тех, кто выживает, он и его коллеги наспех собирают в целое, штопают, сколачивают, заменяют органы и латают раны, а потом отправляют назад – страдать снова. И может быть, на этот раз – умирать.
      Бывали дни, когда он ненавидел талант в своих руках и нервах, который дает ему возможность резать, сшивать и лечить. Может быть, если бы он учился чему-то другому – экономике, может быть биороботехнике, – он не оказался бы на этой вонючей планете, увязнув в этой вонючей войне. Хотя, конечно, тыл в Ремсо лучше, чем передовая. В конце концов, ему не привили на генетическом уровне иммунитет к страху. Но ему не хотелось быть здесь в любом качестве.
      Джос подумал о Баррисс Оффи, о влечении к ней, которое он поначалу чувствовал. Может, и к лучшему, что дальше не пошло, сказал он себе. Все равно она недосягаема. Впрочем, понимание того, что она недоступна, никак не скрашивало его одиночества. Он хотел, чтобы кто-то был рядом, кто-то, с кем он мог быть близок, кого мог любить… Но он должен ждать до тех пор, пока не вернется домой. Только там это станет возможно.
      Он мрачно уставился в глубины чайной кружки, словно мог нагадать ответ по чаинкам, кружившим в темной жидкости.
      – Посмотри еще суровей, и он вскипит.
      Джос вскинул взгляд и увидел Толк в белом платье. Свет, падающий из двери столовой, превратил ее в силуэт – но он еще мог разглядеть ее черты. Все вылетело у него из головы, кроме единственной мысли:
      "Чтоб мне провалиться! Она великолепна!"
      Не то чтоб он не замечал, что его шеф-медсестра – женщина и весьма привлекательная – это было очевидно для любого, у кого есть хотя бы один здоровый глаз… Но и с Толк возникала та же самая проблема, что и с падаваном: она недоступна. Вондары и Керсосы – кланы его отца и матери – были весьма строгих нравов; они унаследовали давние, увязшие в традициях социополитические настроения, в которых воспитывали и Джоса. Одним из основных положений их общества являлся запрет на браки вне родной планетарной системы. Наиболее радикально настроенные фанатики вообще запрещали любые связи вне планеты. Исключений не предполагалось.
      Да, юноши и девушки могут покидать мир, и да – даже строжайшие Энстериты закрывают глаза на временный роман сына или дочери на стороне – с "внешником" – но, возвращаясь домой, ты оставляешь свои случайные связи за дверью. Ты не приведешь внешника домой знакомить с родителями…
      Ты этого просто не сделаешь – если не намерен опозорить свой клан и остаться проклятым и одиноким на весь остаток жизни. Не говоря уж о позоре и презрении к твоей ближайшей родне.
      Все это промелькнуло в голове со скоростью света. Он надеялся, что не выдал себя – что было непросто, учитывая лоррдианские способности считывать язык тела. Толк не была эмпатом, как Кло Мерит, но могла замечать и толковать мельчайшие телесные знаки почти любого существа, понимая его настроение.
      – Толк, – растерянно проговорил он. – Садись. Наливай чаю. Можешь взять мой.
      Толк села, забрала кружку, отпила из нее, пристально глядя на Джоса, и спросила:
      – Кто умер?
      – Судя по последним сводкам – примерно половина солдат в республиканских ВС.
      – Мы спасаем восемьдесят семь процентов из тех, кто через нас проходит.
      Джос пожал плечами. Толк сделала еще глоток из его кружки.
      – Ну, тринадцать процентов все равно многовато. Хотя могло быть и хуже.
      От нее приятно пахло – чем-то чуть мускусным, но свежим. Он никогда прежде не замечал этого. Разумеется, ультрафиолетовое излучение в операционной и наложенные поля стерильности имели свойство уничтожать запахи – что было очень даже кстати, учитывая, какие газы порой вырывались из-под виброскальпеля, вскрывающего полости тел.
      – Серьезно, Джос, что не так?
      На мгновение ему захотелось рассказать ей. Что не так? Я одинок, далеко от дома и устал до смерти. Я сижу рядом с прекрасной женщиной, которую не прочь узнать лучше – гораздо лучше – но у этого желания нет будущего, а я не из тех, кто легко сходится и расстается, даже если это кажется прекрасной идеей в данный момент.
      Совершенно не требовалось напрягать воображение, чтобы представить ее в его постели, с волосами, разметавшимися по подушке… и он быстро понял, что нашел не самый удачный способ завязать разговор. Так что вместо правды он ответил:
      – Просто устал. Биоритмы сбились. Мне надо в отпуск.
      – Как будто всем нам не надо.
      Толк задержала на нем взгляд, и целую секунду он был уверен, что она знает его мысли.
      В точности.
 

***

 
      Джос и Зан наблюдали, как грузовой челнок опускается на невидимых волнах репульсоров.
      – Лучше бы у них были эти биомаркеры, – пробурчал Зан. – Я их заказал всего-то полгода назад. Татуинский сарлакк возил бы грузы быстрее.
      Джос вытер лоб и кивнул, ожидая, когда опустится трап. Он заказывал кучу вещей, отчаянно нужных базе: бакта-кабины и сама жидкость, биосканерные модули, коагулянты, нейропреновые нити, провотин-цистат и прочая фармацевтика первой необходимости… список был практически бесконечным. Впрочем, одной из самых важных вещей в хозяйстве были дроиды. Заказ был в основном на ФХ-седьмых и 2-1Бшек, но также он запросил несколько новых офисных работников; два из четырех ЦЗ-третьих, приданных изначально, доконала ржавчина и избыток работы, а у оставшихся начинала ехать крыша. Он подозревал, что от споровой гнили.
      Трап опустился. Фильба, разумеется, был здесь, чтобы дотошно сверить списки и убедиться, что все заказанное, вплоть до последнего клочка синтеплоти и мотка хромониток, на месте. Двое хирургов с медсестрами и санитарами разглядывали проплывавшие мимо дюрапластовые контейнеры, стараясь прочитать надпечатанные списки содержимого.
      – Ура! Наконец-то пришли биомаркеры, – обрадовался Зан. Затем его татуированная челюсть отпала. – Как, только одна коробка? Они же за месяц уйдут! Как всегда…
      Джос тоже разочаровано вздохнул, когда мимо прокатил последний контейнер.
      – Так, и где же дроиды, которых я заказывал? – он покосился на Зана. – Ты не видел, как сошли дроиды? Хоть что-то похожее на дроидов?
      Зан глядел через плечо другу со странным выражением лица.
      – Я бы сказал, что я на них похож сэр, – раздался за спиной незнакомый голос.
      Слова были идеально артикулированы, с тем легким механическим налетом, который придает лишь вокодер. Джос развернулся и увидел дроида, стоявшего посередине трапа.
      – Конечно, – добавил тот, – сказавший это мог просто пытаться сделать мне комплимент.
      Джос оглядел дроида. Одна из вездесущих протокольных моделей. Хотя его явно неоднократно модифицировали: силовые кабели были нестандартными, разъемы питания тоже отличались от обычных. На легком, оловянного цвета корпусе было достаточно много царапин и вмятин. Джос обернулся к Зану.
      – Я просил офисную модель, – простонал он. – Хоть что-то, даже старую модель ЦЗтки. А они мне прислали протокольного дроида.
      – Он будет крайне полезен для на всех этих роскошных вечеринках и дипломатических раутах, куда тебя вечно таскают, – с честным лицом отозвался забрак.
      – Ага, верно. Прямо и не знаю – как это я выжил тут без личного протокольного дроида.
      Дроид позади пробурчал что-то, что звучало очень похоже на: "Я бы сказал – вам сильно повезло.
      Джос и Зан разом обернулись и уставились на него.
      – Что ты сказал? – переспросил Джос.
      Металлическое лицо дроида не выражало – не могло выражать! – никаких эмоций, но Джосу показалось, что на нем промелькнула то ли обида, то ли раздражение, а может, и то, и другое. Но когда дроид заговорил снова, голос был бесстрастен даже еще в большей степени, чем у других 3ПО.
      – Я сказал "Я проинструктирован оставаться…" – именно здесь. На Дронгаре. Думаю, вы найдете меня вполне компетентным, чтобы ассистировать вам, сэр. Я широко запрограммирован в области медицины, включая доступ к базам данных Секторной Ген…
      – Какой у тебя индекс классификации? – перебил Джос.
      – Ай-Пятьикью.
      Зан нахмурился.
      – Никогда не слышал про Пятьикью серию.
      Дроид бросил взгляд на Зана и на секунду замялся с ответом. И вновь, хоть металлические черты не изменились, Джос почувствовал, что дроид был на миг смущен видом Зана. Но когда Ай-5ИКУ заговорил – ответ был предельно вежлив.
      – Модификация серии Трипио, сэр, с некоторыми изменениями в блоках модуля обучения. Конструкция заменяла какую-то из старых моделей Серв-О-Дроидов Орботса. Серия была снята с производства "Сайбот Галактикой" вскоре после начала выпуска из-за судебной тяжбы. – Дроид вновь помедлил, потом добавил. – Меня обычно называют И-Пять.
      Хирурги переглянулись. Джос пожал плечами:
      – Хорошо И-Пять. Будешь работать за двоих – с базами данных и секретарской работой и плюс к тому – ассистировать в операционной. Как считаешь – справишься?
      И-Пять задержался с ответом, и Джос снова почувствовал на долю секунды, будто дроид хочет ответить с сарказмом. Но тот просто сказал:
      – Да, сэр, – и последовал за врачами к поселку.
      "С ума сойти, – думал Джос. – Мне точно напекло голову, если я решил, что дроид начнет возражать…"

      Человек "Черного Солнца" не мог поверить:
      – Это шутка, да? Ты меня разыгрываешь?
      – Никогда, – ответил Блейд.
      Когда он вытащил бластер и разоружил Матала, того чуть не хватил удар от изумления.
      – Ты сумасшедший! – он почти рычал, но глаза бегали, и Блейд уже чуял запах страха в поте человека.
      – На твоем месте я бы тоже так подумал. Но, боюсь, все не так просто… Слушай внимательно. Люк заперт. Отпирающий код здесь, в кармашке моего пояса. Если хочешь покинуть корабль живым, ты должен его у меня отобрать. Где-то на этой палубе на виду лежит большой нож, которым ты можешь попробовать вооружиться.
      Матал сверкнул глазами.
      – Да? А что мне помешает сломать тебе шею прямо сейчас?
      – Можешь попробовать, хотя даже если б у меня не было бластера – я бы тебе не советовал. Я сильнее тебя, а моя наследственность… довольно дикая. Твои шансы на победу были бы предельно малы. Даже с ножом и мной безоружным шансы, скорее всего, не больше, чем пятьдесят на пятьдесят.
      – Когда я вернусь к моему виго и расскажу ему об этом, он сделает кубок из твоего черепа.
      – Такое тоже может произойти, – согласился Блейд. – Но только если ты минуешь меня. Я даю тебе две минуты, прежде чем пойду по следу. В следующий раз, когда мы друг друга увидим – один из нас умрет, – Блейд подвигал руками, чувствуя, как жилы ходят в них, словно смазанные маслом кабели. – Тебе лучше поторопиться. – Он кивнул в направлении закругляющегося коридора.
      Блейд отдал человеку должное – он умел чувствовать настоящую опасность. Отбросив свои пустые угрозы и запугивания, Матал сорвался с места и через пару секунд скрылся за изгибом коридора.
      Блейд провел остаток обещанного времени, наслаждаясь легким, тягучим, кислым запахом человеческого страха, затем неспешно направился к коридору, ведущему в направлении, противоположном выбранному Маталом. До оружия ближе этой дорогой, и есть несколько мест, в которых можно спрятаться, чтобы наблюдать и выжидать. Он позволит человеку добраться до ножа – этого требует простая честность. Особенности мышц и углов их крепления давали сакианцу превосходство над людьми, делая Блейда по меньшей мере раза в полтора сильнее развитого мужчины и более быстрым к тому же.
      Тем не менее, будь это охота ради пищи, будь здесь жены и молодняк, ждущий еды, он выхватил бы бластер и пристрелил человека, не колеблясь ни секунды. Затем освежевал бы, взвалил на плечо и пошел домой. Выживание требует эффективности, и ты не дашь своей еде ни шанса и не рискнешь собой, если должен кормить семью. Если умрешь ты – умрут и они, а монтраэль и итхраэль – личная честь и честь рода – будут навечно запятнаны.
      Да. Но спортивная охота, когда от тебя никто не зависит… Да, это совершенно иное.
      Если ты сильнее, умнее и вооружен лучше, чем твоя добыча, – в чем же сложность? Любой хорошо вооруженный безмозглый дрон может убивать. Добыча настоящего охотника должна иметь шанс на победу. Если ты делаешь ошибку, она должна чего-то стоить, и если цена – твоя жизнь, это лишь придает игре пикантность.
      Сейчас Матал мог быть просто мальчиком на посылках, но Блейд знал, что оперативники "Черного Солнца" начинают свою карьеру с нижних уровней. Когда-то, прежде чем быть завербованным "Черным Солнцем", Матал был вольным бойцом, которому платят за способность убивать. Блейд знал, что этот человек не травоядный. Он хищник.
      Разумеется, едва ли класса Блейда, который был первоклассным охотником. Не вооруженный ничем, кроме пики, он выслеживал шиставиан на Увене-3. Он завалил ранкора одним арбалетом с тремя стрелами. Он выследил и убил неверного ногри – с парой серповидных клинков, режущая кромка которых была не длинней безымянного пальца.
      Он не мог припомнить, когда в последний раз допускал на спортивной охоте ошибку, могущую стать фатальной. Хотя, конечно, хватит и одной…
      Блейд добрался до ножа за несколько минут до того, как Матал пробежал свою часть круга. Тут было три места, дававших хороший обзор. Одно – на уровне палубы в трех шагах от ножа, в темном углу. Второе – под массивным змеевиком нагрева/охлаждения поперек коридора, в десяти шагах. Третье укрытие было в вентиляционной шахте, почти над самым оружием, на высоте в два роста Блейда.
      Не возникло вопроса – где прятаться. Предки сакианцев, как и людей, жили на деревьях.
      Блейд подобрался, низко присел и прыгнул. Поймал край вентиляционной шахты, отодвинул одной рукой в сторону решетку, подтянулся и втащил себя внутрь ногами вперед. Затем повернулся и задвинул решетку на место. Удерживая себя вниз головой в узкой шахте, он начал дышать медленно и размеренно, вводя сердцебиение в охотничий ритм. Напряженный охотник не может двигаться быстро.
      Ждать пришлось недолго. Две минуты, три… и вот появился человек, гулко топающий и сотрясающий палубу так, что его услышал бы самый глухой старик в прайде.
      Матал оказался рядом с ножом. Он тревожно огляделся вокруг, затем подхватил клинок. Блейд услышал вздох облегчения, его усмешка стала шире.
      Нож был хорошим оружием – одним из любимых Блейда. Толстая рукоять, длинный, как предплечье человека, и почти такой же широкий, как запястье, клинок. Хирургическая нержавеющая сталь, ручная ковка, баланс у круглой гарды из гибкой бронзы, рукоять из твердой и шершавой черной кости раса, которая не скользит в потной или окровавленной руке. В конце концов, едва ли спортивно подсовывать жертве скверное оружие. Матал, судя по всему, мастер в бою на ножах, и Блейд знал, что ему потребуется и умение, и сила, чтобы победить.
      Удача не случайна.
      Он сделал заключительный вдох, оттолкнул решетку прочь и прыгнул на человека, головой вниз, выкрикивая боевой клич прайда:
      – Тааааарнннеееезззеееее!!..
      Матал вскинул голову, на лице – изумление пополам с ужасом. Он взмахнул ножом – слишком поздно. Блейд отшвырнул его в сторону и потянулся к глотке человека.
      Они сцепились…
 

***

 
      С такими вещами у шпиона было куда меньше проблем. В конце концов – взрывать и убивать может кто угодно. Но чтобы делать это, оставаясь непойманным, требовалось изрядное умение – и шпион преуспел в этом больше, чем любой, кого он знал. Но истинное значение проекта лежало в совершенно иной области. Запутанные дела бюрократии и военных могут тянуться долго, но также могут надежно приводить к нужным результатам, если их верно направлять. Шпиона с детства учили, что любую работу можно выполнить, если иметь подходящие инструменты. Чтобы переиграть военную или государственную организацию, которая сильней его в сотни и тысячи раз, хитрость – насущная необходимость. Шпион думал о флотах и армиях, как о гигантских завроподах – огромных существах, которые, тяжело переваливаясь, идут своей дорогой, сметая все на своем пути и не замечая этого. Одиночка, неважно, насколько он силен или умел, не может даже надеяться остановить или отогнать в сторону такого зверя своими силами.
      И права старая поговорка: "Если ронто шатается – не лезь его поддерживать".
      Нет, единственный способ повернуть что-то столь массивное в новом направлении – убедить чудовище, что смена курса есть его собственная идея.
      В теории все делается очень просто. Подкидываешь идею в нужное время в нужном месте и ждешь, пока она не приживется. На практике же требовалась сложная игра ума.
      Недавнее уничтожение транспорта вызвало замешательство и немалую паранойю. Но угроза все еще слишком эфемерна, чтобы заставить монстра свернуть с тропы, ее вполне могут проигнорировать. Немного таинственности никогда не повредит, но военные лидеры неохотно шарахаются от невидимого. Они живут и умирают согласно фактам – или же согласно тому, что их убедят считать фактами.
      Угроза должна стать более реальной. На этом этапе Ваэтес и его люди должны увидеть настоящего злодея. И тут, на базе, имеется кое-кто, кто отлично подходит под это определение. Очень жаль, что он пострадает, но что поделаешь…

      Зан сидел на складном табурете без спинки и настраивал кветарру. Футляр от инструмента лежал рядом – легкий, но настолько прочный, что на нем можно было даже скакать. Как-то поздним вечером после нескольких порций выпивки Зан с заметным удовольствием это продемонстрировал. Талусианский забрак, едва не скребущий рогами по низкому потолку, гарцующий на футляре, словно огромный свихнувшийся геонезийский попрыгунчик, – продавая билеты на такое представление, Джос быстро стал бы миллионером.
      Джос развалился на койке, читая с плоского экрана последние новости "Галактического Хирургического Журнала". Какой-то свежеиспеченный резчик по грудным клеткам опубликовал статью по микрохирургиии и ламинотомическому обследованию ранений спины на поле боя, и Джос едва сдерживался, чтобы не ржать в голос. "Используйте пеметроскоп для оценки повреждений нервов…". Или "применение стенического поля и гомеостатического фазового индуктора критически важно на этой стадии".
      Пеметроскопы? Стенические поля? Гомеостатические фазовые индукторы? Ага, как же. За пределами оборудованной миллионов на двадцать хирургической палаты первоклассного медцентра шансы найти хоть что-то из этого, а уж тем более все вместе, примерно такие же, как разогнаться до скорости света, размахивая руками. Парень явно никогда не был в поле. Посмотреть бы, что этот юный строгальщик сможет сделать одним виброскальпелем и гемостатом, стоя у пациента с пробитой аортой…
      Зан закончил настраивать кветарру и взял аккорд.
      Спустя секунду он начал перебирать струны, поначалу тихо, потом чуть громче. Джос не прислушивался к игре Зана, хотя порой и говорил, что его приятель разбудит и мертвого.
      Этюд, который играл Зан, оказался быстрым, достаточно ритмичным, и через несколько секунд Джос бросил чтение и вслушался. Это что, пик-пульс? Зан в самом деле играет что-то, написанное за последнюю сотню лет? Забавно, казалось, этого никогда не случится.
      Джос не сказал ничего. Да и заговори он, толку бы не было – Зан полностью отключался от действительности, погружаясь в музыку. Как-то, с полгода назад, криворукий гунган-сборщик, которому нельзя доверить никакого оружия, опасней палки, умудрился активировать одну из пульс-бомб, которые перевозил в своем грузовике. Невезучая амфибия превратила себя, свою машину и изрядный кусок местного ландшафта в дымящийся кратер. Произошло это в трехстах метрах от домика, но даже на таком расстоянии взрыву хватило сил выбить стекла, встряхнуть мебель, и сбросить несколько картин со стен. Зан, только-только добравшийся до середины очередного концерта, не обратил на происходящее никакого внимания. Закончив, он с удивлением оглядел беспорядок. И сказал Джосу: "Если тебе не нравится музыка – просто так и скажи…"
      Но Джос и не хотел прерывать музыку, в которой тем временем ритмичный драйв пик-пульса сменился бьющимися басами тяжелого изотопа. Удивительно, как забраку удавалось заставить струнный инструмент подражать звукам синтезатора, электроарфы и всем прочим инструментам группы-секстета…
      Примерно еще через минуту Зан закончил.
      Стараясь не выдать своего интереса, Джос равнодушно спросил:
      – Неплохо. Хм, а что это было?
      Зан ухмыльнулся.
      – Это? "Этюд к рассвету", шестнадцатая вариация Виссенканта. Рад видеть, что ты наконец становишься любителем классической музыки, мой тугоухий друг.
      Джос уставился на него.
      – А тебе мама не говорила, что твои рога начинают расти, когда ты врешь?
      – Ну, согласен, я ее чуточку ускорил. И сменил темп в некоторых местах, привнес басовую линию, но в особенности… ладно, смотри сам.
      Он заиграл снова, глядя не на лады, а прямо на Джоса. На губах играла легкая улыбка.
      Джос прислушался. Вполне узнаваемо – действительно, та же музыка, но с совершенно иным тоном и настроением, на этот раз определенно классика.
      – Как ты это делаешь? Секунду назад все прекрасно, а в следующую – уже музыка из лифтовой кабинки.
      Зан засмеялся.
      – Ты невыносим. У космослизня и то лучше со слухом.
      Зан как-то странно смотрел на него – словно ожидая, что до него что-то дойдет.
      – Ну хорошо, – сдался Джос. – Давай, добивай.
      Теперь Зан откровенно захохотал.
      – Если бы ты изучал хоть что-то, кроме того, что у тебя под скальпелем, ты бы знал – есть только пятнадцать вариаций Виссенканта. Я играл "Холодную Полночь" Дускина ре Лемте, смесь пик-пульса и тяжелого изотопа. Я ее скачал несколько дней назад из Голонета. Замедлить, добавить легкую атональную линию – и получится вполне неплохо. Ре Лемте явно учил что-то классическое по пути в большой бизнес. Не то что ты.
      – Ты за это поплатишься, – прорычал Джос, – Моя месть будет страшной. Может быть, не скорой и не из первых рук, но страшной – точно.
      Зан хмыкнул и снова начал играть.
      – Она не может быть хуже, чем твой музыкальный вкус.
 

***

 
      Уединившись в своем домике, свежая и чистая после акустического душа, Баррисс Оффи сидела обнаженной на полу. Ноги скрещены и переплетены – лодыжки на бедрах, спина выпрямлена – поза, называемая "Покой". Руки лежат ладонями вверх на коленях, глаза открыты, но взгляд рассеян. Девушка дышала медленно, втягивая воздух через правую ноздрю, пропуская поток глубоко в легкие, и выдыхая его через левую.
      Парящая медитация была для нее одним из самых хитрых джедайских упражнений. В иные дни все гладко, словно ртуть в транспаристиловой тарелке, – Баррисс садилась, дышала и гравитация отступала прочь, а она всплывала, как воздушный шарик, невесомо поднимаясь в воздух на высоту половины своего роста. Но в иное время разум как будто отказывался от просветления, и неважно как долго и как упорно она сосредотачивалась – ягодицы оставались прикованы к полу.
      Сегодня был один из таких дней. Мысли гонялись друг за другом по коридорам разума, словно бездумно щебечущие тирусианские птицы-бабочки. Баррисс знала, что учитель Ундули покачала бы головой, увидев сейчас своего падавана.
      Мысль об учителе высвободила поток смешанных эмоций. Прежде, на Корусканте, Баррисс думала о себе, как о среднем падаване, в чем-то лучше, в чем-то хуже других. Не блестящий, но и не особенно тупой. Однако учитель объяснила ей, что это – часть ограничений, которые Баррисс накладывает сама на себя. Она отлично помнила тот урок. Он проходил после долгих занятий по рукопашному бою в одном из тренировочных центров, последовавших после упражнений со световым мечом. Руки горели и ныли. Они вышли на балкон с высокой оградой, в двух сотнях ярусов над уровнем земли, под вечным потоком транспорта, плывущего во всех направлениях от ближайшего порта.
      Балкон был прикрыт полем, но учитель Ундули убрала щиты, и звуки, запах сгоревшего топлива, ветер, взвихренный непоколебимыми зданиями, и сияние проносящихся рекламных надписей ударили по всем чувствам. Вместе с чуть кислым запахом собственного пота и физической усталостью это просто подавляло.
      – Садись, – велела ей учитель. – Выполни медитацию Парения на высоту, достаточную, чтобы ты могла взглянуть за ограду и рассмотреть маленькую пекарню, что через дорогу. Учти, что для завершения упражнения жизненно важно, чтобы ты могла сказать мне, сколько выпечки видно в ее окне.
      Баррисс попыталась, но, разумеется, вскоре ее принял балконный пол.
      Через несколько минут ее учитель заговорила:
      – У тебя проблемы, падаван?
      – Да учитель. Я пытаюсь, но…
      – Сказав "пытаюсь" – ты ограничиваешь себя. Джедаи не ограничивают себя выбором.
      Баррисс послушно поклонилась.
      – Да, учитель.
      – Мне нужно знать – сколько выпечки видно в окно пекарни. Это очень важно. Продолжай. Я вернусь позже.
      И с этими словами учитель Ундули вышла.
      Напряжение было слишком велико. Баррисс не смогла подняться над полом даже на волосок. Она все еще пыталась, ягодицы и бедра онемели от холодного феррокрита, когда, час спустя, вернулась учитель Ундули.
      – Я потерпела поражение, учитель.
      – Да? И как же?
      – Мне не удалось подняться.
      Учитель улыбнулась.
      – И это было уроком, падаван?
      Баррисс, смущенная, уставилась на нее.
      – Что?
      – Можно провалить задание, но все же выучить урок, Баррисс. Когда я в первый раз села на этом балконе, пытаясь выполнить медитацию Парения, то все, что мне удалось, – это простудиться. Джедаи не накладывают ограничений на себя, но пределы все же есть, а ты должна найти их и понять, как с ними справиться. Ты когда-нибудь слышала историю о старике, переходившем реку?
      – Я такой не припомню.
      – На берегу самой широкой реки в этом мире, задолго до того, как он стал тем, что ты видишь сейчас, возле воды сидел, медитируя, старик. Прохожий, юноша, подошел и посмотрел на старика.
      – "Что ты делаешь?" – поинтересовался юнец.
      – "Я работаю над умением ходить по воде – так я смогу перейти реку", – ответил старик.
      – "Ого. И как оно продвигается?"
      – "Отлично. Я работаю уже сорок лет, и еще через пять-десять, уверен, овладею этим знанием".
      – "Хм, – сказал юноша, – Что ж, желаю удачи".
      Он поклонился, и пошел к лодке, привязанной неподалеку. Забрался в нее, отолкнулся и погреб к другому берегу.
      Учитель Ундули поглядела на нее.
      – Ты поняла суть этой истории?
      Баррисс на секунду задумалась.
      – Если важно было переправится через реку, то юноша оказался мудрее старика.
      – Именно. Зачем тратить десятилетия, изучая хождение по воде, когда рядом с тобой привязана лодка? – Джедай помолчала, затем спросила. – Что было жизненно важно в том упражнении, которое я тебе поручила?
      – Сколько выпечки видно в окне пекарни…
      – Именно.
      Баррисс почувствовала себя бесконечно глупой, когда до нее внезапно дошло, о чем говорила ее учитель.
      Учитель Ундули улыбнулась.
      – Вижу – ты, наконец, поняла.
      – Я могла просто встать и посмотреть за ограду, – пробормотала Баррисс. – Важным было не то, как я получу информацию – только то, что я ее получу.
      Учитель кивнула.
      – Ты не безнадежна, моя юная падаван.