Теперь Ремсо-7 стоял в восьмидесяти километрах к юго-востоку от старого расположения. Со стороны он казался почти тем же, чем раньше. Деревья стояли иначе, невысокие холмы иначе поросли плесенью и отбрасывали немножко иные тени, и даже поле боты было немного ближе. Но все равно он оставался Ремсо на захолустной планете, вот только Зан теперь был мертв, а война все еще продолжалась – она притаилась, словно чудовище перед прыжком из темной и сырой пещеры.
      Джос сидел на новой койке в том же самом домике, который делил с Заном, невидяще глядя сквозь стену.
      Все было так же, но все изменилось.
      Дроиды оказались большим, чем он думал, а клоны были не так просты, как он верил, успокаивая себя. Мир перевернулся, но почему-то предметы продолжали падать с неба ему на голову.
      Он все еще не мог привыкнуть к смерти Зана. Просто не мог этого понять. Умом он знал, что его друг ушел – ушел в те края, откуда никто не возвращается. Но сердцем Джос все еще ждал, что вот-вот откроется дверь, войдет Зан, вытащит футляр с кветаррой, посетует на дождь или посмеется над каким-то случаем в операционной, перед тем как вытащить инструмент и погрузиться в какую-нибудь классическую фугу.
      Этого больше никогда не случится.
      Люди умирали в операционной почти каждый день, некоторые – у него на руках, когда он отчаянно пытался спасти их, но это – это было совсем иное.
      Зан был его другом.
      – Джос?
      Он поднял взгляд.
      В дверях стояла Толк. Она была в белой одежде хирурга, и его сердце взлетело при ее виде – а потом упало и разбилось. Его традиции столетней давности, порядки его клана отказывали ему в ней; его семья, история и социальная структура – все говорило ему, что он и Толк никогда не будут вместе. И он верил, до этого самого момента, что все это правда, смирился с невозможностью даже думать о нарушении канона.
      Но Зан умер. И сейчас этот простой, упрямый факт открыл Джосу, как ничто другое прежде, истинность старой поговорки, которую он регулярно слышал всю свою жизнь, а порой даже и произносил сам, не понимая ее по-настоящему:
      Жизнь слишком коротка.
      Слишком коротка, чтобы тратить ее на пустяки. Слишком коротка, чтобы тратить ее на то, что не может в некотором смысле обогатить тебя или любимых тобой. И тем более слишком коротка – чтобы следовать пустым правилам и традициям, которые говорят тебе, что ты можешь делать, где ты можешь жить…
      И кого ты можешь любить.
      Толк стояла здесь, перед ним. Джос смотрел на нее, чувствуя, как подступают слезы. Он встал и протянул руки.
      – Толк… – начал он.
      Этого было достаточно. Она бросилась к нему. Они обнялись. Потом они целовались, и нежность расцвела страстью, когда они нашли старинное лекарство от ужасов войны. Истину, что всегда была известна – но всегда скрывалась: прошлое застыло, будущее неопределенно – а вечность заключена в каждом биении сердца.
      Во время войны – и во время мира – это единственный способ жить по-настоящему.
      Момент был краток. Гул приближающихся эвакуаторов нарушил его. Секунду Джос смотрел на девушку.
      – Время идти на работу, – тихо сказала она.
      Он кивнул.
      – Угу.
      Они выбежали из домика и поспешили к операционной.