Иногда он брал моржовый клык, полировал его и часами рисовал, вспоминая полузабытые легенды, слышанные в детстве. Клыки он дарил Алеше, тот – Раулене, а жена тайком продавала их работникам полярной станции, учителям, морякам с проходящих пароходов. Клыки Айвангу славились по всей Чукотке.

А годы шли…

В начале зимы пятьдесят второго года Раулена родила дочь.

Айвангу уже было тридцать пять лет. Он глянул в маленькое сморщенное личико. Тронул кончиком пальца жиденькие волосики и глухо произнес:

– Из всего этого вырастет человек!

Раулена вопросительно посмотрела на него. Айвангу обнял ее и по-русски нежно поцеловал в губы.

– Спасибо, жена…

Умер Сталин. Радио принесло неожиданную весть на рассвете, когда охотники ушли на промысел и в селении оставались только женщины, дети, учителя и работники полярной станции. Охотники не знали об этом целый день.

Айвангу издали увидел повисшие на безветрии флаги. Черного крепа он не заметил и подумал, что объявили какой-то новый праздник. Раулена встретила его со слезами.

– Умер Сталин.

Айвангу не поверил: зачем же тогда флаги? И разве может умереть такой большой человек? Несколько позже Айвангу много узнал и понял, но в первые минуты он искренне горевал, как мог уйти в небытие человек, которого называли бессмертным, вошедший в сознание в виде монументальных памятников, многочисленных портретов… Сколько о нем было песен!

Над Тэпкэном нависла тишина, как будто подкралась осень и на лежбище возле Инчоуна собираются моржи: малейший шум может вспугнуть их. Люди разговаривали шепотом, матери цыкали на детей, когда они начинали шалить.

А летом пришло известие о разоблачении Берия. Странные дела творились на земле. В Тэпкэне они отразились своеобразно: из района перестали наведываться уполномоченные.

В конце 1953 года Чукотский национальный округ вошел в состав вновь образованной Магаданской области. Тэпкэнцы впервые узнали, что сперва они входили в Камчатскую область, потом в Хабаровский край, а теперь вот еще что-то новое.

Снова зачастили гости. На лагуне держали наготове посадочную площадку; после каждой пурги выходили счищать заструги, сугробы, наметенные вдоль посадочной полосы.

Однажды над Тэпкэном появилась странная машина. Она резко вынырнула из-за холма и повисла в раздумье над ярангами.

Вертолет опустился на пустыре возле яранг. Жители Тэпкэна тотчас окружили машину. Прибежали собаки. Среди прилетевших Айвангу узнал Пряжкина и Белова. Они почтительно разговаривали со своими спутниками, и все решили, что прибыло какое-то особо важное начальство.

Прилетевшие не пошли привычной стежкой в столовую полярной станции, а свернули на тропку, ведущую в селение. Возле первой яранги они остановились. В низкую дверь нырнул Пряжкин. За ним последовало начальство. Последними вошли тэпкэнцы. Растерянные хозяева бросились разжигать костер, но кто-то выручил их – принес примус.

Гости выпили по кружке чаю. Они расспрашивали хозяев, как им живется, удобно ли в яранге. Мынор, а это была его яранга, не знал, как отвечать: жаловаться или хвастаться.

– Нравится вам жить в яранге? – допытывался старший из приезжих, с простым, как у пекаря Пашкова, лицом. Потом люди тэпкэнцам объяснили, что это председатель облисполкома.

– Хорошо живем. Тепло есть. Жир есть, – нерешительно заговорил Мынор, оглядываясь на Пряжкина.

– А не хочется вам переселиться в хороший деревянный дом? – допытывался приезжий.

– Нам и в яранге хорошо… – неуверенно ответил Мынор и замолчал. Больше гостям не удалось вырвать у него ни слова. Мынор, должно быть, рассердился и молча засопел.

– Дорогие гости, – выступил из толпы Кавье. – Если вы хотите посмотреть, как живет чукча при социализме, прошу ко мне.

– Товарищ Кавье – секретарь колхозной партийной организации, – представил его гостям Пряжкин.

Что и говорить, яранга у Кавье просторная и чистая, да и живут вдвоем. Земляной пол чоттагина тщательно выметен, ни одной шерстинки, замерзшие лужицы собачьей мочи аккуратно выдолблены, а коричневый лед выметен. Вдоль стен бочки с жиром, мясом, кореньями и огромный ящик с праздничными одеждами и разной утварью. На гвоздях старый американский винчестер, дробовое ружье шестнадцатого калибра, русская трехлинейная винтовка и японская трофейная «арисаки».

– Ничего себе вооружение. – Председатель облисполкома покачал головой.

– Все это благодаря советской власти, – подобострастно ввернул Кавье. – Раньше я имел только американский винчестер… Гости могут войти в полог.

– Это интересно, – сказал председатель облисполкома. Он снял тяжелое кожаное пальто, подбитое мехом. Его примеру последовали и другие гости. Кавье оглянулся на односельчан, как бы желая сказать: а вам, дорогие, придется посидеть в чоттагине. Стены полога были выстланы пестрым ситцем, на одной стене висел портрет Ленина в раме. Вместо жирника горели большие тридцатилинейные керосиновые лампы.

– Сейчас будет чай, – громко, как на собрании, объявил Кавье.

Гости вертели головами и обменивались между собой взглядами.

– Вам нравится жить в такой яранге?

– Очень! – бодро ответил Кавье. – До революции ничего подобного не могло и быть. Ни ситца, ни керосиновых ламп! В этом году мы перевыполнили план по добыче морского зверя. Советская власть дала малым народам Севера…

– Я спрашиваю не об этом, – раздраженно сказал председатель облисполкома. – Мне хочется знать: считаете ли вы, что в яранге жить удобно? И должен ли советский человек жить так?

Кавье, видимо, не ожидал такого вопроса. Он с надеждой посмотрел на Пряжкина. Но тот дипломатично отвел глаза в сторону.

– Если нужно, советский человек и в звериной берлоге проживет! – решительно заявил Кавье. – Война была – столько вытерпели, а тут в яранге пожить! Товарищ Пряжкин уже несколько лет обещает построить баню, потом говорит, что возможностей нет, а мы терпим и не жалуемся. Понимаем. Правда, товарищ Пряжкин?

Что тут стало с председателем райисполкома!

Наконец добрались до яранги Сэйвытэгина. Еще издали заинтересовались странной пристройкой с дымящейся трубой.

– Здесь живет Айвангу, – поспешно сказал Пряжкин. – Гордость нашего района. Лучший охотник, коммунист. Между прочим, он безногий. Да вот он, наш Айвангу! – Пряжкин отыскал его глазами в толпе.

– Можно войти в ваш дом?

– Пожалуйста, – Айвангу распахнул перед гостями дверь в пристройку.

Раулена, испуганная неожиданным вторжением стольких гостей, притулилась у окна.

Председатель облисполкома расспросил Айвангу, из чего тот сделал стены, не холодно ли зимой, и даже провел пальцами по беленой штукатурке.

– Сам штукатурил?

– Пекарь Пашков научил, – ответил Айвангу.

– Так… Все ясно.

В чоттагине председатель облисполкома обратился к собравшимся:

– Товарищи! Мы уже несколько дней летаем по Чукотке, знакомимся с жизнью народа. У нас есть твердое намерение войти в правительство с предложением в самый короткий срок переселить всех чукчей и эскимосов из яранг в настоящие дома. Ваш земляк Айвангу своими руками уже выстроил домик, а вот товарищу Кавье больше нравится яранга, а есть еще такие, которые не хотят жить в деревянном доме?

Все молчали.

– А кто хочет переселиться в настоящий дом?

Послышались голоса:

– Хотим!

– Только не сразу!

– Ничего, привыкнем.

Когда море очистилось ото льда, первым рейсом из Кытрына привезли бревна, доски и кирпичи. Вместе с бригадой строителей приехал Пряжкин. Возле ручья, чтобы иметь под руками воду, за несколько дней поставили баню.

Пряжкин пошел по ярангам приглашать желающих помыться и попариться. Многие отказывались.

– Обещали дома привезти, а поставили только баню.

– Мойся один. Ты не потеешь, у тебя такая работа, а мы собственным потом с детства умываемся.

Айвангу уговорил отца пойти в баню помыться. Сэйвытэгин расхрабрился.

– Интересно! Посмотрим, что такое русская баня!

В предбаннике белел телом Пряжкин. Он страшно обрадовался, когда увидел Айвангу и Сэйвытэгина.

– Молодцы! Я на вас надеялся. Скорее раздевайтесь! Ну и попаримся!

Он достал из-под лавки веник, связанный из тундрового стланика и помахал перед лицом пораженного Сэйвытэгина.

– Ты это что? – удивился охотник.

– Так полагается, – вмешался Айвангу. – Русские хлещут себя в банях вениками. Кровь разгоняют.

– Что ты говоришь! – Сэйвытэгин потрогал веник. В просторной мыльной под потолком клубился пар.

Дышалось с непривычки трудно. Сэйвытэгин попятился, но Айвангу потянул его за руку. Следом за ними вошел Пряжкин.

Сэйвытэгин с интересом разглядывал его белое тело.

– Ты будто из моржового клыка, – сказал он Пряжкину. – Белый и слегка желтоват… Эй, Айвангу, у него волосы на груди!

– У Пряжкина еще мало волос. Вот я видел у грузина в госпитальной бане…

– Мускулов совсем нет, – продолжал изучать председателя райисполкома Сэйвытэгин. – Интересно…

– Да что я вам, анатомия, что ли? – рассердился Пряжкин и прикрылся тазиком, когда Сэйвытэгин нагнулся, чтобы разглядеть все поподробнее. – Если пришли мыться, так мойтесь, а нечего вводить в смущение человека!

– Ты прости, – спохватился Сэйвытэгин, – действительно, что это мы? Подумаешь, голый русский… И все-таки, Пряжкин, к тебе сначала надо привыкнуть.

Айвангу налил горячей воды в таз, разбавил ее холодной и намылился. Сэйвытэгин, глядя на сына, делал то же самое.

– Главное, чтобы мыло в глаза не попало, – поучал Айвангу отца. – В рот пена попадет – не страшно.

Сэйвытэгин поежился и вдруг полез на полок.

– Здесь как внутри чайника! – послышался его восторженный голос.

На деревянном настиле распластался Пряжкин и хлестал себя изо всех сил.

– А ну, и меня ударь, – попросил Сэйвытэгин. Пряжкин похлестал.

– У-у-у-у! Довольно! Будто огнем жжет! Перестань, я тебе говорю!

Сэйвытэгин скатился обратно на пол и удовлетворенно крикнул:

– О, здесь-то как хорошо! Тепло и легко дышать! Вот что значит русская баня!

Айвангу и Сэйвытэгин оделись и вышли на улицу. Перед баней столпились люди и ждали, когда выйдут смельчаки.

– Каково там? – послышались сдержанные вопросы, словно Айвангу и Сэйвытэгин вернулись с промысла. – Не очень плохо?

– Хорошо! – весело отвечал Сэйвытэгин и вопреки своей неразговорчивости добавил: – После бани мне легко, будто я другой стал и телом и нутром. Даже прыгать хочется!

– А там не очень жарко?

– Сначала кажется худо, а потом привыкаешь, – объяснил Сэйвытэгин. – Да вы поторапливайтесь, там голый Пряжкин. У него волосы на груди растут, а сам белый как бумага.

Последние слова возбудили любопытство, и человека четыре вошли в баню.

Раулена тоже собралась мыться. Несколько молодых женщин последовали ее примеру.

– Торопитесь, – сказал им Сэйвытэгин. – Там голый Пряжкин с волосами на груди! Такого еще не было в Тэпкэне.

С того памятного дня баню топили каждую субботу. Желающих помыться и попариться в русской бане всегда было более чем достаточно, и сельскому Совету пришлось принимать решение, чтобы выделить специальный женский день.

– Пусть моются Восьмого марта! – ворчал Рыпэль.

Первыми в Тэпкэне покидали яранги семьи мастеров-косторезов. Яранга Выквынто испокон веков стояла на берегу лагуны, а дом ему построили на высоком месте, откуда одинаково хорошо видно и море и лагуну. Пока плотники возводили стены и крыли крышу, Выквынто каждый день приходил на стройку и хозяйским взглядом осматривал сооружение. Он даже пытался давать советы, хотя ни ему, ни его дальним и ближайшим предкам никогда не приходилось иметь дела с таким жилищем.

Он подолгу просиживал у незастекленного окна, смотрел на море, потом переводил взгляд на пенистые маленькие волны лагуны, на зеленые холмы, уходящие к Кэнискуну.

Однажды он приковылял в гости к Айвангу и сразу вошел в пристройку. Еще с порога он заявил:

– Я хочу поглядеть, как живется в деревянном доме.

– У нас ведь не настоящий.

– Все равно, – ответил Выквынто. – И окна есть и печка с трубой. Правда, в моем доме печка сложена из кирпича и занимает целый угол, как большой ящик.

– Что же тебе сказать? – Айвангу задумался.

– Каково было в первые дни, что беспокоило? Что же ответить старику?

– Свет беспокоит первое время, – сказал Айвангу, – приходится занавески на окна вешать. Это дело простое. Трудно привыкнуть к простору. Так и кажется, что изо всех углов дует. Будто ветер поселился вместе с тобою. Но это только кажется. На самом деле ничего такого нет. Зажги спичку и посмотри на пламя – оно не колеблется. Сразу успокаивает.

– А на кровати как? – кивнул старик на постели.

– Здесь труднее, – вздохнул Айвангу. – Сперва не спишь, все боишься свалиться на пол.

– Привязываться, что ли?

– Нет, просто надо привыкнуть.

– Делов теперь будет! – подумав, сказал Выквынто. Наступил день переселения.

В семьях, которые переходили из яранг в дома, люди суетились, укладывали вещи и увязывали их так, словно предстояло далекое путешествие.

Кое-где слышался женский плач, а мужчины разговаривали шепотом, как на похоронах близкого друга. Лица у них были строгие и непроницаемые.

Айвангу забрел в опустевшую ярангу Выквынто, и ему вдруг показалось, что все ее обитатели умерли. Он вздрогнул и поспешил на улицу.

Вечером вокруг опустевших яранг бродили растерянные собаки и выли, как будто призывали хозяев вернуться. Даже люди подальше обходили покинутые жилища и боялись заглядывать в черные нежилые провалы раскрытых дверей.

К новым домам быстро привыкли: парни назначали возле них свидания девушкам, пожилые и старики сходились туда на беседу.

Айвангу по-настоящему завидовал людям, которые переселились в дома. Там были большие комнаты, не то что его клетушка, где даже этажерку с книгами некуда поставить. В дома косторезов провели электрическое освещение. Может быть, этому обстоятельству больше всего и завидовал Айвангу. Он тосковал по музыке, а поставить приемник к себе не мог. Патефон его уже не устраивал, да и на пластинках была совсем не та музыка, которую ему хотелось слышать. Где-то в глубине души зрело решение: он будет капитаном! Прошла зима, наступило новое лето. Дочь Катя научилась ходить и пыталась что-то лопотать. Солнце прочно поселилось на небосводе: ночи были светлые, теплые, зовущие далеко-далеко…

Из Гуврэля приехал вербовщик – маленький толстый человек, похожий на мячик. Сходство с мячом усиливала еще и его куртка, сшитая из нерпичьей шкуры. Вербовщик был строгий и молчаливый. А может быть, просто сердитый, потому что мало кто хотел наниматься грузчиком в порт.

Однажды с очередным пароходом он получил почту и расклеил на клубе, на новых домах косторезов, на мастерской – словом, на всех деревянных стенах – объявления, отпечатанные типографским способом. На большом листе бумаги под изображением голубого морского флага и остроносого многопалубного корабля говорилось о том, что производится набор желающих на годичные курсы младших судоводителей при Арктическом морском порту Гуврэль.

Когда Айвангу читал объявление, сердце его билось часто-часто и от волнения вспотели руки. Он даже не обратил внимания на условия приема и поспешил домой.

– Еду на курсы! – заявил он с порога.

– На какие курсы? – растерянно спросила Раулена.

– В порт Гуврэль. На курсы капитанов.

– В порт Гуврэль? – повторила Раулена. – А как же мы?

Она была уверена, что ее муж давно отказался от своей мечты. Ведь он настоящий охотник, встал на ноги. А та мечта… Все в юности мечтают о необычном.

Айвангу задумался. Действительно, как же Раулена с детьми? С собой их не возьмешь.

– Это недолго, только один год.

– Все равно никуда не поедешь, – отрезала Раулена. – Ты хороший охотник, в селении тебя уважают, у нас дома все есть… Что тебе еще нужно?

– Раулена, – тихо позвал Айвангу. – Я этого ждал всю жизнь. И всю жизнь я мечтал, что буду водить большой корабль по нашим морям. Может быть, только и поэтому не застрелил меня Сэйвытэгин?..

– Что ты говоришь! – Раулена в ужасе всплеснула руками.

– Я говорю о том, что было давно.

Раулена запричитала:

– Зачем ты нас покидаешь?

Айвангу сел рядом и погладил жену по волосам. Как ей объяснить? Конечно, можно прожить и без музыки, можно жить и без мечты, каждым днем, с утра до вечера. Не думать о том, что будет завтра, через год, через месяц… Но Айвангу уже не может так жить. Ноги даются человеку, чтобы он шел вперед, только вперед! Каждый день, каждый час.

Раулена продолжала всхлипывать. Айвангу осторожно поднялся и пошел разыскивать вербовщика. Тот сидел в пустой комнате сельсовета и с тоской смотрел в окно.

– Вы ко мне? – спросил он неожиданно тонким голосом.

– К вам. Я читал объявление.

– Насчет курсов? – уточнил вербовщик и вытащил из ящика стола большой лист с изображением голубого морского флага.

Айвангу посмотрел на пустой стул, стоящий у стола. Ему было трудно стоять без палки. Вербовщик перехватил его взгляд.

– Садитесь.

Он вынул трубку с металлической крышкой, набил ее табаком из кожаного кисета и пустил к потолку струю ароматного дыма.

– Хотите, значит, связать свою судьбу с морем? – произнес он негромко. – Очень похвальное желание! Море – это свободная стихия, как сказал один поэт. Настоящий мужчина обязательно должен быть моряком…

Только сейчас Айвангу заметил у вербовщика под толстым выгоревшим бушлатом полосатую тельняшку.

– Я ведь тоже моряк, – почему-то грустно сказал он. – Много повидал: и южные моря, и знойное небо, суровую Балтику, бури, тайфуны, ураганы. Вот так, парень… Простите…

Вербовщик привстал со стула и пристально посмотрел на Айвангу.

– У вас… Ваши волосы, насколько я вижу, седые? – спросил он.

– Да, седые.

– А сколько вам лет?

Айвангу ответил.

Вербовщик взглянул в инструкцию, поставил палец на графу и строго объявил:

– Вы старше, чем полагается.

– Я думаю, что тут ничего страшного, – ответил Айвангу. – Капитану годы не помеха. Притом я считаю себя настоящим мужчиной и хочу быть моряком.

– Инструкция, – важно сказал вербовщик.

Он, должно быть, заметил, что Айвангу приуныл, и смилостивился:

– Я вас запишу, потом сами объяснитесь с начальством. Завтра принесите мне справку о состоянии здоровья, о семейном положении. Всего хорошего, гуд бай!

Вербовщик пожал руку Айвангу и вдруг закричал:

– Стойте! Подойдите к столу!

Айвангу вернулся.

– Вы хромой? – грозно спросил вербовщик, не дождавшись ответа, сердито сказал: – Хочешь, браток, чтобы меня с работы выгнали?.. Нет, браток, не выйдет.

Айвангу густо покраснел. Обида подступила к горлу и не дала говорить. Он поплелся из комнаты.

На улице сияло летнее солнце, и над черными крышами яранг дрожал горячий воздух. Геодезист смотрел в металлическую трубу. Поодаль от него парень держал перед собой полосатую рейку – планировали улицы селения. Поговаривали, что в этом году в Тэпкэн привезут шестьдесят домиков и за одно лето поставят… Может, не стоит уезжать?..

Встретился Мынор.

– Айвангу, ты что, заболел? – участливо спросил он.

– Здоров я, – бросил на ходу Айвангу и вошел в чоттагин своей яранги.

Раулена бросилась навстречу.

– Что с тобой случилось? У тебя страшное лицо!

– Ничего… Ничего, – сказал Айвангу и устало опустился на китовый позвонок. – Отказали от курсов.

– Как же так!

– А вот так, – грустно сказал Айвангу. – Старый я, хромой… Видно, не для меня это…

– Айвангу! Не может этого быть! – неожиданно загорячилась Раулена. – Какой же ты старик! Да ты сильнее и моложе всех! И лучше всех! Пусть что хочет говорит человек, но ты будешь капитаном. Обязательно будешь!

Айвангу удивился: совсем недавно Раулена умоляла его не уезжать на курсы и теперь должна бы радоваться, а получается все наоборот. Он притянул ее к себе и нежно обнял.

– Нет, Раулена, – он покачал головой. – На то есть инструкция!

– Ну и что же, – продолжала Раулена. – Неужели слабая бумага сильнее человека?

– Не говори так, – ответил Айвангу. – Вспомни нашу жизнь. Только оттого, что у нас с тобой не было бумаги, нас разлучили, а меня посадили в тюрьму… Сколько нам пришлось вытерпеть и пережить!

– Бумагу сочиняют люди! Иди к ним!

– К кому?

– В райком! К Белову иди, он тебе поможет!

«А может быть, Раулена права? Почему бы и не попытаться?»

Через два дня на попутном вельботе Айвангу поехал в Кытрын. Вельбот останавливался в Нуукэне, в Кэнискуне. Айвангу выходил на берег и смотрел на покинутые стойбища и селения. Пустые яранги стояли как мертвецы. Кожаные покрышки разлохматились, наружу выперли перекладины из плавника и китовых ребер. Люди переехали в другое место, в дома, где светит электричество, говорит и поет радио… Велико желание человека идти вперед! Каким бы дорогим ни было прошлое, он без жалости покидает его ради лучшего будущего.

В Кытрын приехали рано утром. В райком и райисполком тянулись люди с портфелями, папками, в основном почему-то с папками. Той формы, которая появилась у районных работников в довоенные годы и держалась всю войну, уже не было. Люди одевались пестро.

Айвангу присел на высоком крыльце райкома и ждал.

Белов показался издали. Он шел не спеша, но и не очень медленно. Только сейчас Айвангу заметил, что Петр Яковлевич пополнел.

– Айвангу? Здорово! Етти! Каким ветром тебя сюда занесло? – обрадовался, как прежде, он. – Пойдем ко мне!

У Айвангу отлегло от сердца. Он пошел следом за Беловым. Кабинет секретаря райкома находился в конце длинного коридора: те же два стола – один длинный, другой короткий, оба покрыты зеленым сукном, в углу тумбочка. Только рядом с черным телефонным аппаратом появился белый, да и портреты другие висели на стене…

– Каким же ветром? – повторил вопрос Белов, усевшись за стол.

– Морским попутным ветром, – сказал Айвангу. – Очень нужна мне ваша помощь.

– Давай выкладывай свое дело.

Айвангу рассказал все.

…Давно пожелтели паруса на шхуне из моржового бивня, а на ходовом мостике по-прежнему костяной капитан. Подошла мечта к человеку вплотную, только протяни руку, возьми ее, а на поверку – нет! Между устремлением человека и мечтой встала инструкция.

– Инструкция – это разумные правила… – начал Белов.

«Началось, – с тоской подумал Айвангу. – Зря пришел…»

– Мы рады назначить капитанами всех чукчей, эскимосов, – продолжал Петр Яковлевич, – но, во-первых, не все могут учиться – образование требуется, во-вторых, и здоровье нужно хорошее, ведь человеку на море работать, а не в конторе сидеть. И возраст соответствующий. Зачем нам учить на капитана старика, когда молодой лучше – и глаза острее и здоровье?

– Пожалуй, это так, – согласился Айвангу. – Но разве я старик? И на здоровье не жалуюсь. Вот только ноги. Но я-то знаю, что смогу быть капитаном не хуже другого.

– Конечно, конечно. О тебе особая статья, – торопливо согласился Белов. – Подумаю, а ты иди погуляй. Где остановился?

– Прямо сюда с берега пришел.

– Иди ко мне. Там у меня жена. Скажи, что я послал, – сказал Белов. – А к вечеру снова сюда, в райком.

Сомнения рассеялись. Айвангу побрел по улице, нашел дом, в котором жил секретарь райкома, походил вокруг, но войти так и не решился. Он спустился обратно на берег, где возле вытащенного на берег вельбота инчоунцы, с которыми он ехал, поставили палатку.

Несколько лет назад в Кытрыне открыли довольно просторную гостиницу. Даже в самые погожие дни, когда приезжих собиралось особенно много, в ней всегда имелись свободные места. Предполагалось, что охотники с удовольствием будут останавливаться в ней, и ради них в кухне устроили вместительный кипятильник, чтобы чаю всегда хватало с избытком, и плату установили вполне доступную.

И все же охотники обходили стороной уютные комнаты гостиницы, предпочитая ей своих знакомых, либо раскидывали палатку прямо на берегу.

Пряжкин неоднократно уговаривал приезжих поселиться в гостинице, но все безуспешно: охотники упорно держались за палатки. Даже те, кто прибывал на партконференцию или сессию районного Совета, останавливались в гостинице только в очень редких случаях, когда действительно некуда было деться.

Как-то Пряжкин спросил у известного охотника Гываро, в чем дело, и тот вразумительно ответил, что, даже будь назначена плата за гостиницу всего в одну копейку, все равно находиться в ней неприятно: друзей и знакомых обидишь, отказавшись от священного обычая северного гостеприимства. А тут еще плата. Платить за постой – это совсем не принято на Севере.

На берегу горел костер – инчоунцы варили моржовое мясо. Бригадир Тамчын, или, как его первоначально называли, Томсон, осторожно открывал бутылку шампанского, нацелившись горлышком в море.

– Садись, земляк, – позвал он Айвангу, – отведаешь этого питья.

Бутылка выстрелила.

– Птицу можно оглушить – сила, – уважительно произнес Тамчын, – а глотнешь – дрянь. То ли дело спирт или хотя бы водка. Живот болит от шампанского, – пожаловался он.

Все выпили и принялись закусывать сваренным до черноты моржовым мясом.

– Что ни говори, а вкусно, – заметил Айвангу.

– Пьют-то не для вкуса, – возразил Тамчын, – а для того, чтобы тепло было внутри и веселье ощутить в сердце.

После еды Тамчын закурил и удовлетворенно произнес:

– Вот и снова зажили по-человечески: курить есть и выпить есть. Чаю сколько хочешь… Переселяться будем в новые дома. Как у вас, в Тэпкэне, строят? – обратился он к Айвангу.

– Еще только в трубу смотрят.

– У нас в прошлом году смотрели, план чертили и показывали на собрании. Сколько спорили! Красиво нарисовали селение. В правлении висит рисунок, приедешь – посмотри, – пригласил он Айвангу.

– Уж когда выстроят, тогда и приеду. Не на картинке, наяву увижу новый Инчоун, – ответил Айвангу.

– И то верно! – согласился Тамчын. – Тогда приезжай. А нынче в командировку в Кытрын?

– Нет, по своим делам, – уклончиво ответил Айвангу.

У ног ласково плескались волны. Вдали синел противоположный берег залива, похожий на гряду спустившихся к горизонту тяжелых облаков. Гряда прерывалась белыми полосами нерастаявшего снега и черными жирными чертами – ущельями, прорытыми весенними талыми водами.

Воздух был свежий, насыщенный морскими запахами. Айвангу жадно вдыхал его полной грудью и все же не мог успокоиться. Хорошенько поразмыслить – у него нет никаких прав учиться на курсах. Одна мечта… Нет свидетельства об окончании семилетней школы, нет ног, и он порядочно старше означенного в объявлении возраста. Мало ли какие мечты есть у людей? Одни хотели бы быть, например, писателями, а работают в какой-нибудь конторе. Или тот же вербовщик. Говорит, что моряк, а сам ездит по стойбищам и селениям и вербует людей. Может быть, у него такая же мечта, как у Айвангу? Если спокойно подумать, прикинуть… Славы хочется? Вроде бы нет. Если бы Айвангу хотел славы, стал бы художником. Но дело-то в том, что он хочет быть просто человеком, таким, каким является настоящий мужчина в его представлении, – капитаном! Ведь говорили, что ему уже не охотиться, а он даже убил умку – белого медведя, и он может гарпунить моржа и метко стрелять по киту из противотанкового ружья. Но всего этого ему мало. Он хочет быть капитаном!

Айвангу спохватился: пора идти обратно, иначе Петр Яковлевич уйдет. Он старался идти как можно быстрее, но это ему плохо удавалось: ноги разъезжались на податливой гальке, палка, на которую он опирался, скользила по мокрым камням. Что ни говори, а настоящие ноги лучше искусственных.

Петр Яковлевич ждал Айвангу в кабинете.

– Где ты пропадал? На берегу? Я посылал туда, там тебя не было. И к нам не зашел – нехорошо… Такое дело. Я звонил в Гуврэль, начальнику курсов. Он спросил меня, что это еще за такой новый Мересьев появился.

– Мересьев начальник курсов? – спросил Айвангу.

– Нет, это фамилия героя войны – безногого летчика, – ответил Белов. – Ты разве не читал «Повесть о настоящем человеке»? Тебя это должно особенно интересовать.

– Такой нет в нашей библиотеке.

– Безобразие! – возмутился Белов. – Вот как комплектуют колхозные библиотеки!

Он нажал кнопку звонка. Вошла секретарша.

– Разыщите в районной либо в школьной библиотеке книгу Полевого «Повесть о настоящем человеке». Срочно.

– Дело обстоит так, – обратился он к Айвангу, когда секретарша вышла, – поедем вместе в Гуврэль. Мне как раз надо там побывать. Думаю, что тебя примут на курсы в порядке исключения.

Айвангу поднялся со стула.

– Петр Яковлевич… Спасибо… Вы такое сделали для меня… – сказал он прерывающимся голосом.

Белов вышел из-за стола.

– Да что ты! Самого себя благодари. Побольше бы нам таких, как ты. – Он мягко и ласково похлопал Айвангу по спине.

Секретарша принесла книгу.

– Вот и хорошо! – сказал Белов. – Бери книгу и пошли ко мне. До отъезда поживешь у меня… Нет, нет, не возражай, все решено.

Белов занимал целых три комнаты. Айвангу никогда не видел такого просторного жилища. В одной комнате спали, вторая предназначалась для еды, а в третьей жила девочка – дочка Белова.