Когда вы получите копии Конституции у себя на местах, приступайте к обсуждению, как сочтете необходимым, но постарайтесь вернуть копии как можно быстрее. Нам нужно знать, одобряете ли вы этот закон или нет. Помните, что это последний из черновых вариантов: если какая-либо община не примет его, значит, она отказывается от вступления в состав Свободных Штатов, следовательно, и от любой поддержки с нашей стороны. И от меня лично, – прибавила она, снова взглянув на Эдмунда.

Тот нахмурился, но кивнул в ответ.

– Благодарю всех за присутствие. – Шейда жестом дала понять своим виртуальным собеседникам, что собрание закончено и все свободны. Все – кроме Эдмунда. – Ты не примешь этот документ? – спросила она его.

– Приму, – после короткой паузы ответил он. – Но я абсолютно серьезно говорил о рабах, которые попадут на нашу территорию. Если нужно будет доказывать мою позицию силой, я готов ввести свои легионы даже в Читао.

– А как дела с легионами? – поинтересовалась она.

– Пока что нет даже и центурии[11], – ответил он. – Но зато все идет хорошо.

– В качестве королевы я буду иметь право голоса в назначении кабинета, – сказала Шейда. – Тебя я хотела бы назначить военным министром.

– А я не хочу, – ответил Эдмунд. – Я хочу быть на поле боя вместе с солдатами. Ты даже не представляешь, как я устал сидеть за столом.

– Но ведь именно ты призвал меня мыслить стратегически, а не тактически, – напомнила ему Шейда.

– Я и думаю стратегически, – ответил Эдмунд. – Я абсолютно точно знаю, что в данный момент я твой лучший генерал. И было бы глупо назначать меня министром. Это работа военного администратора. И если он хороший администратор, то не будет вмешиваться в работу профессионалов.

– Кандидатуры? – спросила она.

– Все зависит от того, кто будет премьер-министром, – ответил он. – Но я бы предложил на этот пост Спехара. Он не зря считает себя прекрасным командиром и стратегом. К тому же он не будет возражать против неподчинения с моей стороны, иначе я пробью ему голову кузнечным молотом.

– Верю, – сказала Шейда. – Давай, Эдмунд. Передавай привет Данае. Кстати, как у нее дела?

– Она умница, – ответил Эдмунд. – Но из-за беременности стала медлительнее обычного.

– Беременности, ну да, – повторила Шейда.

– Что, моя королева? – улыбнулся Эдмунд. – Вам известна первая обязанность монарха, не так ли?

– Да, конечно, – ответила она, – потому и думаю об этом.

– И что ты собираешься предпринять – будешь рожать сама или прибегнешь к услугам репликатора? – с улыбкой спросил Эдмунд.

– Пока что до этого еще далеко, – ответила Шейда. – Если только не клонировать саму себя, надо подыскивать генетического партнера. Какие у тебя планы на уикенд, Эдмунд?

– Только попробуй что-нибудь в этом роде, и Даная убьет тебя, – ответил тот. – А теперь мне пора.

– Приятно поразвлекаться со своей армией, – помахала ему рукой Шейда. – И не забывай о моем предложении.

Учения продолжались, неделя за неделей. Утром они учились владеть мечом, метать копья, защищаться при помощи щита, маршировать строем; днем – опять тренировки с мечом и копьем. Техника владения мечом не представляла ничего сложного, несколько рубящих и колющих движений. На плацу были установлены деревянные манекены, обернутые сеном, и рекруты тренировались на них до изнеможения.

Тренировки с копьями также проходили очень дисциплинированно. Если это была копьевая атака, они тренировались идти строем и одновременно поднимать копья. Перед ними водружали специальную конструкцию – на сани устанавливали целый ряд деревянных щитов, на который они и должны были наступать. При метании они должны были на счет «два» бежать, потом бросать копье в цель. К концу учений все рекруты чувствовали себя какими-то боевыми машинами. Герцер догадывался, что так и должно было быть.

Они научились строиться в разном боевом порядке – в зависимости от сигнала трубы, определенных флажков или устных приказаний. Они легко могли в одну секунду выстроиться в линию, квадрат, треугольник. Они умели атаковать воображаемого врага, умели сражаться с манекенами. Но все равно продолжали физические упражнения, продолжали носить камни в рюкзаках, причем камни раз от разу становились все больше и тяжелее. Со временем они стали предпочитать длительные походы коротким марш-броскам, потому что уже научились отдыхать прямо на марше. Но даже во время походов, стоило им остановиться лагерем, как тут же начинались очередные учения. Они инсценировали бои, декурий против декурия, один рекрут против другого. Но вот настал черед, и их объединили с отрядом лучников.

Они и до этого несколько раз видели лучников за работой. Время от времени, будучи на марше, они сталкивались с их отрядом. Тех было раза в два меньше, причем большинство были без луков. Герцер подозревал, что и лучникам достается по полной программе.

Лагерь лучников находился далеко от города, во избежание несчастных случаев, поэтому легионеры не видели, как проходили у них учения. Но при встрече оказалось, что даже если лучники и не могли выдержать таких длительных переходов, как легионеры, в остальном они им ничем не уступали. Первое совместное учение было достаточно простым: пехота должна была захватить и удержать воображаемый узкий проход, а лучники – быть готовыми в любой момент встретить врага.

Кровавые Лорды строем вышли на позиции и встали в боевом порядке для открытого боя. Герцер понимал, что с технической точки зрения на переднем плане должны находиться легковооруженные стрелки, но людей не хватало, поэтому обходились тем, что было. Когда пехота заняла свое место, на позиции – позади и справа на небольшой возвышенности – вышли лучники. Легионерам разрешили наблюдать, как те занимают свои места, да и было на что посмотреть. Отряд делился на тройки, в каждой тройке только один лучник, который сам нес лук и штатив. Двое других несли стрелы и большие деревянные щиты, которые были выше человеческого роста. Вот лучники вышли на позиции и сложили штативы и щиты на землю. Лучники принялись распаковывать луки, а их сопровождающие установили щиты со штативами таким образом, что если враг задумает напасть на их позицию, то наткнется на заграждение. Теперь лучники встали по бокам от щитов и приготовились стрелять.

Вначале лучники обрушили град стрел на воображаемого противника. Первые стрелы пролетели метров двести и вонзились в одно место, где, по замыслу, находился враг. Герцер подумал, что даже в своих доспехах не хотел бы оказаться под таким огнем. Под таким обстрелом Кровавым Лордам нужно было перестроиться в «черепаху», выставив щиты сверху, как панцирь. Герцер не был уверен, что подобная защита убережет от лавины стрел. Лучники продолжали стрелять, помощники только подавали стрелы. Во время коротких перерывов они приносили лучникам воду, ставили стулья и втыкали стрелы в землю, чтобы лучникам было легче их потом брать.

Наконец им объявили, что враг находится на расстоянии полета копья, и Кровавые Лорды по команде бросились вперед: раз-два, бросок; потом заняли оборонительную позицию и продолжали сражаться с воображаемым врагом. Герцер почувствовал, что на переднем крае произошло какое-то замешательство, но потом понял, что это было сделано специально, по приказу командиров. Время от времени раздавалась команда «атака», и они бросали щиты в сторону врага и наступали, как будто враг отступил под натиском. Неизвестно, было ли бы все именно так на самом деле, но какая разница, это ведь учения.

Лучники все еще стреляли. Герцер помнил, как непросто стрелять из такого лука даже в течение пятнадцати минут. Можно представить, как они тренировались, чтобы выработать такую силу и выдержку. В какой-то момент Герцеру удалось оглянуться, и он заметил, что некоторые лучники уже поменялись местами со своими помощниками, а сами растирали затекшие руки. Им так долго приходилось выполнять однообразные движения, что надо было сделать перерыв.

Ему казалось, что прошел чуть ли не целый день. Но вот командиры остановили их и дали команду преследовать «врага». Кровавые Лорды быстро собрали свои рюкзаки и вышли на марш.

Они быстро оставили позади лучников. Где-то сзади должен идти еще и обоз. У них с собой был обычный запас пищи на три дня, в полных боевых доспехах, после разыгранной серьезной битвы они пустились в свой самый серьезный поход. Ганни на этот раз сел в седло и вел за собой остальных. Вечером первого дня откуда ни возьмись появились верхом на лошадях Кейн и двое других. Они вели за собой еще лошадей и несколько вьючных мулов. Так начался Долгий Поход.

Герцер понятия не имел, куда они направляются и зачем. Раньше никто ничего о походе не говорил. Сначала они шли вниз по долине к горе Массан, потом повернули на восток и прошли по прилегающей восточной долине почти до ее середины, там переправились через хребет по одному перевалу и вернулись назад по другому.

Половину времени они шли по бездорожью, особенно тяжелыми оказались горные переходы. Они шли по старой разбитой дороге, большую часть которой размыло потоками воды, так как дорога шла вдоль берега ручья. По пути они срубали деревья, укрепляли повороты дороги, возводили временные мосты, при этом Ганни постоянно подгонял их вперед: быстрее, быстрее, БЫСТРЕЕ!

Но вот они перешли хребет и направились назад, в сторону Вороньей Мельницы. При этом они снова перевалили через тот же хребет обратно в ту же восточную долину, снова прошли к горе Массан, но потом повернули и пошли через гору – еще один жуткий переход на высоте примерно тысяча метров, и все это по таким тропам, что лошади и мулы чуть не падали с ног. У самой вершины горы они попали в страшную грозовую бурю, лошади взбесились от вспышек молнии. И после всего этого они спустились в западную долину и пошли на юг, все дальше и дальше от Вороньей Мельницы.

Поход продолжался почти три недели. Дважды они пересекались с обозами. Они поменяли всех лошадей и мулов и продолжали идти с раннего утра до позднего вечера. Они прошли всю западную долину, добрались до Железных Холмов, потом вернулись назад, прошли мимо Вороньей Мельницы, спустились вниз по большой долине, обогнули гору Массан и дошли до ее южного края. Там они остановились, вконец уставшие, без еды, вся одежда и ботинки износились и изорвались. Они шли без остановок и в летнюю жару, и в страшные бури, шли по полям и лесам, спали, завернувшись в плащи, вставали и продолжали марш до зари. Ближе к вечеру они вышли на поляну, с которой открывался вид на величественную гору.

Поход выдержали все, за исключением нескольких человек, которые с сильными повреждениями были отправлены в Воронью Мельницу. Из сорока четырех человек, начавших этот поход, сейчас на поляне было сорок. И тут Ганни объявил привал.

Герцер просто свалился без сил на землю. До Вороньей Мельницы было несколько десятков километров, и он был уверен, что утром их поднимут и снова погонят в путь. Впервые за все время похода он даже не потрудился выставить часовых. Он еще успеет сделать это до наступления сумерек, но не сейчас. Сейчас он ничего не может, даже пальцем пошевелить.

Он видел, как Ганни прошел к старому каменному монументу на краю поляны и что-то подобрал с земли, потом покачал головой и вернулся к тому месту, где на земле лежали изнеможенные легионеры.

– Вставай, Герцер, – тихо сказал он.

Герцер на секунду подумал, что не сможет выполнить приказ, но потом вынул руки из лямок рюкзака и все-таки поднялся.

– Янг, Лок, Сталь, первая смена часовых. Динн, ты сержант первой смены.

– Черт побери, – качаясь, поднялась на ноги девушка. – Ребята, подъем.

– И все остальные тоже. – Герцер прошел к монументу. – Окапываемся, Ганни?

– Нет, – ответил сержант. – Отдыхайте. Умойтесь, перекусите, до завтрашнего утра мы остаемся на месте.

Герцер передал приказ отделениям, а сам пошел к монументу. Камень был таким старым и стертым, что почти ничего нельзя было различить, кроме двух вырезанных на камне ружей.

– Знаете, что это такое, Ганни? – спросил он у подошедшего Резерфорда.

– Нет, – ответил тот. – Чья-то могила. – Но вот что я нашел у монумента. – И он протянул Герцеру свежий лимон.

Герцер взял лимон в руки, удивленно его разглядывая.

– Здесь ведь никто не живет, Ганни. Кто же оставил лимон рядом с памятником?

– Не знаю. На этой поляне часто разбивали лагерь те, кто ездил на Ярмарку, а еще просто путешественники… Это началось давным-давно. Вряд ли кому-то известно, кто именно здесь похоронен. Но каждый день перед памятником появляется свежий лимон. Бери, если хочешь, завтра появится новый.

Герцер пожал плечами и разрезал лимон ножом. Лимон был вовсе не такой кислый, как он думал, даже немного сладковатый.

– Хотите? – спросил он.

– Нет, – ответил сержант. – Я смотрю, ты не занимаешься устройством лагеря.

– Нет, Ганни, – ответил Герцер, высасывая лимон. – Декурионы прекрасно знают свое дело. Я сейчас проверю, чем они заняты, но вряд ли там могут возникнуть проблемы. Мы теперь можем разбить лагерь даже во сне.

– Это точно, – усмехнулся Резерфорд.

– Можно обратиться, сержант? – спросил Герцер.

– Обращайся.

– Можно узнать, когда мы вернемся в город? Пожалуйста. Или когда мы снова встречаем обоз? Мы и так уже живем на половине рациона, эта еда – последнее, что у нас есть.

– Завтра, – ответил Резерфорд. – По долине к нам направляется обоз. Завтра мы выйдем им навстречу, так что придется пропустить всего лишь один прием пищи.

– Спасибо.

– За что? Идите, рекрут, – проворчал Ганни, но глаза его светились улыбкой.

И Герцер отправился присматривать за своими подчиненными.

Обоз был всего в пяти километрах к северу, и когда они вышли на него, возницы еще не запрягли волов. Наконец-то они поели нормальной горячей пищи. К их удивлению, Ганни разрешил им сесть на повозки, и часть пути они проехали.

Они двигались вместе с обозом целых два дня по ухабистой дороге. Еды было вдоволь, и вскоре они стали набирать потерянные за время Долгого Похода килограммы. Когда они слезли с повозок, до Вороньей Мельницы оставалось полпути. Все отдохнули и готовы были продолжить путь пешком.

Они вошли в городок с песней, несмотря на моросящий дождь. Солнце как раз садилось за Железные Холмы. У бараков их встречала толпа людей. Ганни торжественно спешился, подошел к мэру Тальботу и отдал ему салют.

– Милорд, первая группа Академии Вороньей Мельницы закончила курс обучения и готова к несению воинской службы.

– Благодарю вас, орудийный сержант Резерфорд, – ответил Эдмунд и тоже отдал ему салют. – Займите свое место.

Но Резерфорд не встал позади строя, как обычно, а отступил в сторону, в то время как оружейник вынес переносной горн и наковальню. Горн был уже раскален, и Герцер с опаской взглянул на красные угли.

– Герцер Геррик, – подозвал его Эдмунд. – Подойди ко мне.

Герцер вышел вперед и печатным шагом подошел к мэру Тальботу.

– Подними правую руку и повторяй за мной. Я, дальше свое имя…

– Я, Герцер Геррик…

– Торжественно клянусь поддерживать и защищать Конституцию Соединенных Свободных Штатов…

– Торжественно клянусь…

Тальбот выслушал его до конца, потом протянул руки вперед и сказал:

– Покажи оружие.

Герцер достал ненавистный тренировочный меч и протянул его вперед рукоятью Тальботу. Тот взял его и передал Ганни Резерфорду, который передал назад настоящий стальной меч. Тальбот взял меч и поднял его высоко над головой.

– Пусть каждый раз, когда этот меч покидает ножны, будет не напрасным. Протяни левую руку ладонью вверх.

Герцер послушно вытянул руку вперед, а Тальбот провел клинком по внутренней стороне руки. На коже появилась полоска крови.

– Кровь за кровь… – начал он и замолк.

– Сталь за сталь, – подхватил Герцер.

Тальбот протянул ему меч, взял кузнечные щипцы, которые держал оружейник. В щипцах был зажат металлический значок.

– Протяни руку.

Герцер сделал, как его просили, и Тальбот крепко прижал металл к кровавой ране.

Герцер крепко сжал зубы. На какое-то мгновение ему показалось, что от боли он потеряет сознание, но потом он глубоко вздохнул и даже не дрогнул.

– Мы рождаемся в крови… – сказал Тальбот.

– Живем в крови… – продолжил Ганни.

– В крови и умрем, – выдохнул Герцер, когда Тальбот отнял металлическое клеймо.

Эдмунд взял горсть золы и прижал ее к ране, потом кивнул оружейнику.

Тот вышел вперед, взял еще горячий значок и прижал его к доспехам Герцера слева на груди.

– Встань в строй, Кровавый Лорд Герцер Геррик. Добро пожаловать в наше Братство.

Один за другим Кровавые Лорды принимали присягу, а Герцер тем временем разглядывал знак на руке. Орел что-то сжимал в когтях. В центре цифра «один», а над ней слова «Semper Fidelis«note 12.

Он не знал, что значат эти слова, но понимал, что отныне и на всю оставшуюся жизнь они выжжены не только у него на коже, но и в мозгу.