О кораблях и людях, о далеких странах

      Буря разъярила реку. Волны растут на глазах.
      - Поворот! - кричит Иогансен, стараясь перекричать вой ветра. - Трави шкоты!
      Теперь очередь за Кудельном. Его маленькие загорелые руки тянут грот-шкот. Курчавые волосы намокли, темно-синяя рубашка прилипла к телу. По лицу сбегают струйки дождя.
      Боцман Иогансен отжал руль до предела в сторону.
      Теперь куттер идет против ветра. Суденышко трясется так, что брызги слетают с парусов, превратившихся в серые плещущиеся флаги. Куттер теряет ход. Несколько секунд кажется, что он стоит на месте, как бы колеблясь перед тем, как накрениться на другой борт. И сразу же паруса надуваются, словно огромные бурдюки, нос снова рассекает волны и отбрасывает их в стороны. Куттер снова стремительно несется вперед.
      Руди смотрит за борт. Он сидит высоко на подветренной стороне. Река исчезла - нет ее, перед ним само море, разбушевавшееся море. Волны идут накатом, и у всех белые гребешки, "барашки" - говорил отец Руди. Они выплевывают соленую пену в куттер.
      Когда налетает крупная волна, судно подскакивает и гремит, как от сильного удара молотом.
      - Поворот! - слышит Руди команду боцмана. Он не видит Иогансена. Ледяной дождь заливает глаза. Первые градинки, словно пули, щелкают по надутым парусам.
      Руди перетаскивает шкот и упирается ногами в планшир. Вода шуршит, проносясь мимо. Дождь разбивается в мелкие брызги о волны. Над рекой пляшет изморось.
      - Поворот!
      Куттер задирает нос, словно вздыбившийся конь голову. Но боцман за рулем, матросы у бизани, ребята у грота заставляют его вновь опуститься. Стрелы мачт несутся словно одержимые по воющему небу, вспарывая темные клочья туч.
      Снова налетает шквал - ужасный шквал! И Руди не ожидал его.
      - Полундра! - кричит Глотка, но куттер кренится все сильнее.
      Руди чувствует, как шкот жжет руку, но все же удерживает его из последних сил. В другой раз он закричал бы от боли, но ведь сейчас надо во что бы то ни стало удержаться. Наветренная сторона наклоняется еще ниже.
      - Ослабить шкот! - кричит Иогансен. И Руди не помнит, чтобы он когда-нибудь слышал такой крик. Но он уже больше не может ослабить шкот - канат туго затянул ему руку.
      Темноволосый матрос вскакивает и бросается к Руди.
      Вода хлещет через борт.
      Руди никак не может освободить врезавшийся в руку канат. Кожу рвет и режет, внезапно раздается треск - что-то рвется. Руди успевает только заметить, как парус улетает прочь, и отскакивает к мачте. Матрос хватает Руди за руку, не дает ему упасть. Теперь все как в тумане: вырвавшийся парус полощется на ветру точно огромный стяг, размахивая крутящимися в воздухе блоками. Куттер медленно выправляется.
      Руди стоит по колена в воде. Дождь и град хлещут по лицу. Лоб ломит от ледяного ветра. Ничего не понимая, Руди смотрит на свои руки. Он никак не может взять в толк, что канат оказался слабее, чем его маленькая, такая еще тонкая рука. Из-под ногтей выступает несколько красных капелек.
      Парус хлопает, волны плещутся о борт. Куттер идет вперед, и в этом куттере - Руди! Рядом с ним стоят настоящий матрос, -длинный боцман и Куделек. Великая радость охватывает вдруг Руди - он не может удержаться, чтобы не закричать навстречу поющему ветру и дождю, дико закричать: "Эй-я-а!" А длинный боцман хватает его за руку и тоже кричит: Хой-я-хо! Вот это ветерок!
      Руди смотрит боцману прямо в лицо; он слышит, что оба матроса что-то кричат, но не может понять ни слова.
      Куделек выбирает свой шкот. Руди подхватывает одной рукой парус, который тянет его за борт, другой держится за мачту. Закон парусных кораблей гласит: "Одна рука для корабля, другая - для тебя".
      Руди не страшно. В груди будто лопнуло что-то, сковывавшее его, и, хотя рукам больно, они сильны как никогда. Матросы смотрят на Руди, и в глазах у них загораются веселые огоньки. Куделек хватает его за ногу.
      - Да осторожней ты! - кричит он несколько раз.
      Двумя ведрами вычерпывают проникшую в куттер воду, и, пока один из матросов чинит разорвавшийся канат, Руди держит застывшими пальцами парус.
      Снова поворот, и еще один, и еще один. Ребята продрогли, мокрые рубахи прилипли к худеньким телам, и вид у них сейчас совсем не бравый, но глаза у обоих горят.
      Ветер наконец установился, он уже не крутит, и при полуспущенных парусах куттер продолжает свой путь.
      А дождь все хлещет и хлещет не переставая.
      4
      Маленькие лодки будто ветром сдуло с реки. За пеленой дождя, стуча машинами, мимо проплывает стальной колосс.
      Руди различает матросов в замасленных спецовках на баке и мостике. Волна, поднятая колоссом, глухо ударяет о борт, поднимая тучи брызг. Изредка пароходная сирена заглушает вой ветра и шум дождя. Руди дрожит от холода.
      У Куделька руки тоже посинели. Матросы снова задымили трубочками, прикрывая их от ветра огромными красными ручищами.
      Куделек подталкивает Руди и показывает рукой за левый борт. Берег почти не виден, он превратился в узкую серую полоску, а слабые тени над ней - должно быть, деревья. Но на реке недалеко от бакена, прыгающего по волнам, плывет что-то белое, а рядом - Руди даже протер глаза - рядом человек, цепляющийся за перевернутую вверх дном лодку. Мачта, должно быть, сломалась - рядом с лодкой плывет распростертый парус.
      - По левому борту опрокинутая лодка! - громко кричит Куделек; все сразу поворачивают головы.
      - Вон он снова ушел под воду!
      - Приготовиться!
      Руди надо внимательно следить за своим парусом, но он все время поглядывает за борт, туда, где минуту назад плыли человек и лодка. Какое-то смутное чувство сжимает сердце. "А вдруг не вынырнет!"
      - Поворот оверштаг! - раздается команда боцмана Иогансена, который тут же до предела отжимает руль вправо.
      Лодка исчезает из виду. Руди быстро выбирает шкот.
      Весь маневр удается так хорошо, как будто все они давно сработавшаяся команда. Вот и лодка снова показывается, теперь уже на встречном курсе. Руди снова заметил голову рядом с лодкой. Недалеко от человека за бортом виднеется бакен. На него-то боцман Иогансен и направляет куттер.
      Но двигается он очень медленно, прилив усилился.
      Шкоты почти полностью выбраны.
      - Приготовить концы!
      Что-то тяжелое вдруг падает в воду рядом с куттером, летят брызги, и сразу же на волнах показывается голова и широкие плечи боцмана Иогансена. Теперь уже боцман Глотка направляет куттер прямо на бакен.
      - Освободить шкоты! - кричит он.
      Паруса бьются на ветру. Куделек закидывает петлю на бакен и крепит конец к куттеру.
      Иогансен почти доплыл до тонущего. Видно, как тот пытается что-то крикнуть, поднимает руку и снова исчезает под водой. Боцман ныряет. Глаза юнги нервно обыскивают поверхность воды. Он лихорадочно отсчитывает секунды...
      Иогансену удается схватить тонущего и, повернувшись на спину, увлечь за собой безжизненное тело.
      Он подплывает к кормовому концу, брошенному светловолосым матросом. Руди спешит помочь втащить утопленника. Матросы кладут его животом вниз на банку и давят на спину. Изо рта мужчины льется вода. Руди протягивает боцману руку. Иогансен улыбается, кричит "держи крепче!" и обхватывает маленькую руку так, что она совсем исчезает в боцманской лапе. Руди изо всех сил упирается ногами в борт, и боцман перемахивает через планшир. Он отряхивается и резким движением откидывает назад намокшие волосы. Руди растирает себе руку.
      Паруса трепещут, разбрызгивая тяжелые капли дождя.
      Вытащенный из воды человек начинает стонать. Глотка снова и снова поднимает его руки и с силой прижимает их к груди, так и кажется, что он проломит мужчине ребра.
      Наконец у утопленника начинается рвота. Он кашляет .и вдруг открывает глаза - мокрые, налитые кровью.
      - Гляди, гляди! - шепчет Руди, ухватив за руку Куделька.
      Боцман Глотка вытирает пострадавшему лицо, приговаривая:
      - Так недолго и насморк схватить!
      Руди не сводит глаз с только что спасенного, совсем еще молодого парня. Тот беспокойно оглядывается и тихо произносит:
      - Эрика? - И еще раз: - Эрика!
      Глотка хватает его за руку и кричит:
      - Эрика? Где?
      Руди так сильно сжимает руку приятеля, что тот тихо вскрикивает.
      Снова слышится страшный вопрос:
      - Эрика? - и потом: - Там, в лодке...
      Все безмолвно смотрят на реку. Маленькую перевернутую килем вверх лодку медленно относит к берегу. И, пока светловолосый матрос вместе с боцманом Иогансеном прыгают в воду и снова начинают поиски, Руди думает о прошедшей ночи, о крохотном паруснике, о Крошке...
      5
      На обратном пути никто почти не говорит. Взрослые не смотрят друг другу в глаза, а разглядывают снова посветлевшую воду или небо. Над городом опять сияет солнце.
      Матросы позабыли о своих трубках. Неожиданно боцман Глотка громко произносит:
      - Свинство!
      - Черт подери... - тихо говорит Иогансен.
      Руди не сводит глаз с грота, но он не может заткнуть уши, и впервые слышит, как плачет взрослый мужчина. Он все время чувствует, что рядом с его ногами на спасательных поясах лежит девушка. Никогда не забыть, как спасенный парень все время кричал: "Эрика!" Руди думает о том, что ей должно быть лет шестнадцать, и он знает, что она очень худенькая и стройная, очень бледная и совсем холодная.
      V
      Надо уметь постоять за себя. - Здорово придумано! - Письмо.
      - Медуза мстит.
      1
      Ночь. Яркий свет большого прожектора заливает палубу учебного судна. Три длинные шеренги застыли в положении "смирно". Лишь изредка кто-нибудь слегка покачнется. Щербатый боцман вот уже более двух часов беспокойно расхаживает вдоль фронта. Ботинки его скрипят.
      Никто из юнг не проронил ни слова. На мостике бьют склянки. Двойной удар колокола - значит, уже час ночи.
      Вдруг Медуза останавливается. Сегодня ночью его вахта, и он пристально следит за шеренгами. Он мог бы, конечно, сейчас прилечь у себя в каюте: палубный юнга разбудил бы в случае надобности. Но нет, это дело он должен выполнить самолично. Вот уже два часа он расхаживает взад и вперед перед шеренгами. Но все молчат.
      Голос толстого боцмана негромок, но чем-то похож на рычание злого пса.
      - Это бунт! А в прежние времена бунтовщиков без разговоров вздергивали на реях. Нынче за это отправляют на каторгу, поняли?
      В темной ночи далеко разносится бой городских часов.
      Скрипят ботинки. Становится прохладно. Ребята продрогли.
      Снова бьют склянки. Двойной удар и еще удар: половина второго. Ребята дремлют стоя. Кое-кто и в самом деле засыпает, потом, вздрогнув, выпрямляется. Медуза прислонился к фальшборту и потягивает сигарету. Руди так же трудно, как и остальным: безумно хочется спать. Внезапно стукнувшись носом о плечо соседа, он широко открывает глаза. Всего несколько, секунд он спал, но успел увидеть совсем близко перед собой лицо Крошки. Она смеялась. Почему девушка до сих пор не написала ему? Ведь уже пятница. Быть может, она забыла, как его зовут или... отец ее что-нибудь пронюхал? По правде говоря, он мог бы спросить Франца или послать с ним записку. Но Руди не хочется обращаться к Францу. Ни за что! Снова он видит Крошку, но вдруг перед ним возникает другое лицо. Руди окончательно просыпается: перед ним Медуза.
      - Ах, устал, голубок! Если хочешь, иди спать. Ах, как сладко ты можешь спать! Но для этого надо сказать пару слов.
      Руди дрожит.
      - Тепло-то как на койке! Хорошо!
      Несколько мгновений боцман стоит перед Руди, затем шагает дальше. Снова на мостике бьют склянки. Раздаются два двойных удара: два часа ночи.
      И вдруг Медуза начинает кричать, кричать, не жалея голосовых связок:
      - Марш-в спальню! Свиньи! Живо! Чтоб духу вашего тут больше не было!
      Широкий трап, ведущий в спальню, дрожит от громкого топота ботинок. По всей спальне разносится восторженный крик, такой, какого здесь никогда не слыхали.
      Снова в дверях показывается Медуза. Лицо его болезненно подергивается. Он уже хватается за дудку, чтобы выгнать ребят на палубу, но вдруг поворачивается и уходит в дежурку. Что-то ему надо записать в журнал.
      Теперь никто не хочет спать. Возбужденные, юнги кричат, переговариваются и нехотя раздеваются.
      - А ты видел, какие у него злые глаза? Эх, никогда я так не радовался на этом проклятом суденышке, как сегодня. Но только чтоб и дальше никто... ни гу-гу! - Это говорит Эрвин, потирая озябшие руки. Его выступающие вперед верхние зубы светятся.
      - Ну и холод здесь собачий! А завтра он нам задаст! Ух и злой же! - произносит Гейнц и забирается с головой под одеяло.
      Руди наклоняется к Эрвину и спрашивает:
      - А как ты думаешь, не поймают их?
      - У "Профессора" нашего котелок варит. Да и Юпп неплохо соображает. "Танненфельз" сегодня в шесть выходит уже в море.
      - Ох, и мне бы хотелось с ними! - вздыхает Руди, подталкивая Куделька; а тот уже глаза закрыл. - Слышь? Когда "Танненфельз" будет выходить, обязательно поглядим.
      Куделек с трудом приоткрывает глаза и спрашивает:
      - Кто... выходит?
      - Да "Танненфельз"...
      Скрипит трап. Затем раздается голос Медузы:
      - Через две минуты погасить свет! Чтоб я ни слова больше не слышал!
      Он снова скрывается в маленькой каморке вахтенного боцмана рядом с трапом - "дежурке".
      - Толстоморденький! - зовет боцман и приказывает Гейнцу постелить койку: в эту ночь Медуза будет спать здесь, рядом с ребятами.
      Но не успевают юнги заснуть, как снова раздается свистск боцмана. Медуза пробегает между койками и срывает одеяла.
      - Живо! На палубу!
      Через иллюминаторы видны серые сумерки наступающего дня. Три часа утра. Ребята быстро одеваются и бегут наверх.
      - И так будет до самого утра, и в следующую ночь - то же самое. Так будет каждую ночь, пока вы мне не скажете, на каком корабле спрятались оба удравших парня.
      Ребята зябнут. Они до того устали, что валятся с ног, но чувствуют себя сильными, как никогда. Вот и сейчас никто ведь не вышел вперед.
      Медуза продолжает:
      - Мы все узнаем. Рано или поздно, а все узнаем. В наши времена никто зайцем не проедет. Будьте покойны, обоих их поймают, и на этом закончатся их морские путешествия. Раз и навсегда.
      Ребята покашливают. Зубы Эрвина сверкают в темноте. Крупными шагами Медуза подходит к нему и кричит:
      - Ты-то знаешь, где они! Знаешь наверняка! - Эрвин ухмыляется, но не говорит ни слова. Медуза совсем близко подходит к нему: - Чего отворачиваешься? Это ты тогда мясо украл! А кто крадет, тот и врет. Я вот доложу о тебе, что ты смеешься! Обо всех доложу, обо всех, кто смеялся!
      Четверть часа спустя ребята снова лежат на койках.
      Куделек спрашивает:
      - Неужели нам еще раз придется вставать?
      - Спрашиваешь! Медуза нас каждые полчаса поднимать будет, - отвечает Руди.
      Но, как ни хочется ребятам спать, они не могут сомкнуть глаз. Они прислушиваются к тому, что происходит в каморке. Медуза ушел туда с портфелем, и Гейнц сообщил, что боцман дует водку. И, когда снова раздается свисток, ребята вскакивают с коек даже обрадовавшись. Мало кто из них спал эти полчаса.
      Куделек становится позади Руди. Медуза уже не следит за тем, чтобы все стояли по росту. Он ходит крупными шагами, заложив руки за спину. Иногда вдруг останавливается и резко поворачивается к ребятам. Улыбка уже исчезла с распухшего лица, воспаленные глазки совсем сузились.
      Куделек толкает Руди.
      - Слышь? Плохо нам было бы, если бы он мог сделать сейчас с нами, что ему хочется!
      - Он скоро лопнет от злости. Но нам все равно надо молчать.
      Скрип боцманских ботинок раздается совсем рядом. Руди сразу умолкает. Медуза медленно проходит мимо. От него разит перегаром.
      Лежа снова на своей койке, Руди думает о боцмане: "Надо бы такое придумать, чтобы он навсегда запомнил!" Юнги лежат или сидят на своих койках, переговариваются, рассказывают анекдоты, смеются. Из каморки вахтенного выходит Гейнц. Одной рукой он прикрыл лицо. Руди толкает Куделька. Эрвин тоже заметил что-то неладное. Он подзывает Гейнца. Тот всхлипывает.
      - Чего это ты? Ударил он, да?
      Гейнц часто кивает, но руку держит все так же. Эрвин втаскивает его к себе на койку.
      - Ну вот, разревелся как баба! Покажи!
      Гейнц открывает лицо. Несколько мгновений все молчат.
      - Ничего себе фонарик! - заключает Эрвин.
      А Гейнц, прижимая платком распухший глаз, говорит:
      - Напился как свинья! Не пойду я больше к нему!
      - Надо бы его отдубасить, чтобы он распух и в штаны влезть не смог! Если бы мы сразу все на него бросились, ему бы с нами не справиться!
      Эрвин смеется так, что видны все его зубы.
      - Эх, с каким бы я удовольствием съездил ему по морде! Но все это ерунда! Потом мы же останемся в дураках. А по правде сказать - руки чешутся!
      Вдруг Руди соскакивает с койки, садится рядом с Эрвином и Гейнцем и говорит:
      - А знаете, что...
      Гейнц, приподняв голову, смотрит одним глазом на Руди. Эрвин притих. Куделек тоже слез со своей верхней койки и уселся прямо на полу. Руди говорит тихо и долго. Когда он заканчивает свою речь, Гейнц приоткрывает подбитый глаз и смеется.
      - Вот глаза-то вытаращит!
      - Но нам нужен еще один человек, - говорит, вставая, Эрвин. - Я пойду скажу Зеппу. Он парень подходящий.
      Руди шепчет:
      - Но больше - никому!
      Эрвин прикладывает палец к губам.
      2
      Постепенно в спальне все успокаивается. Должно быть, там, на палубе, уже сияет солнце. Но иллюминаторы затянуты просмоленной парусиной, и здесь, внизу, еще совсем темно. Свежий бриз остудил летний воздух, и поэтому так приятно лежать, тепло укрывшись одеялом. Порою Руди поглядывает на нижнюю полку, где лежит Эрвин. Он тоже не спит.
      - Поскорее бы приходил, а то поздно будет!
      - Уже пять! - шепчет Куделек. Он лег на койку прямо в ботинках.
      Наконец Гейнц показывается в дверях вахтенной каморки. Под мышкой у него большой узел, через плечо перекинуты новые ботинки боцмана. Покачиваясь, он бормочет:
      - Пять стаканов меня выпить заставил! Я уж и не вижу ничего.
      - Да заткнись ты! Действительно, напился! - И Эрвин отнимает у Гейнца узел.
      - Медуза мне все "алле-хоп!" говорил и пить заставлял.
      Руди и Куделек слезают со своих коек.
      - А теперь ложись скорей! Чтоб мы тебя связать могли.
      Зепп приносит целую охапку веревок и бросает на койку Эрвина.
      - Только вы не очень туго затягивайте!
      Наклонившись над Гейнцем, Куделек спрашивает его:
      - А Медуза-то спит?
      - Ну да! Иначе мне бы его барахло не унести. - Гейнц приподнимается на локтях: - Пять стаканов... Алле-хоп! Обессилев, он падает на спину. - Ох, что-то плохо мне!
      Ребята относят Гейнца к его койке и кладут на живот.
      Руки у него уже связаны. Теперь Эрвин привязывает и ноги к койке.
      Зепп торопит:
      - Кончайте скорей! Без четверти шесть Медузу уже будить должны!
      Эрвин подзывает к себе Куделька и Руди и спрашивает:
      - Кто полезет наверх?
      - Я! - говорит Руди.
      Но Куделек протискивается вперед и просит:
      - Дай лучше я! Я легче!
      Эрвин соглашается.
      - А я здесь останусь и, если что не так, буду придерживать дверь вахтенной, чтобы он выйти не мог.
      Руди добавляет:
      - Зепп пусть наверху караулит!.
      - Давайте скорей! - ворчит Зепп.
      3
      На палубе ребята на мгновение останавливаются испугавшись. Здесь уже светло как днем. Солнце поднялось над городом и начинает припекать. Гуськом - впереди Руди, за ним Куделек и Зепп - юнги пробираются вперед. На трапе, ведущем к верхней палубе, Зепп останавливается. Отсюда хорошо видны каюты боцманов и дверь капитана.
      Куделек, взобравшись на ящик со спасательными поясами, перебирается на мостик, расположенный прямо над каютой капитана. Руди подает ему вещи боцмана. Забрав все в охапку, Куделек на цыпочках подходит к сигнальной мачте. Он очень волнуется, но заставляет себя действовать спокойно. Вот он отвязал веревку, сделал на ней восьмерку, прикрепил вещи боцмана и осторожно поднял их наверх.
      Сначала поползла к нему синяя фуражка Медузы. Зепп приделал к ней голову из газетной бумаги и хорошенько привязал ее веревочкой. К голове прикреплен китеЛь, а к нему уже синие рабочие брюки. Ветер надувает штанины, и ноги в новых ботинках начинают раскачиваться. Куделек закрепил конец, затем отвязал веревку судового флага, привязал к ней что-то бело-серое и поднимает вверх. Похоже на двойной вымпел. Оказывается, это кальсоны боцмана Медузы!
      Тщательно закрепив все веревки, Куделек так же осторожно, на цыпочках, возвращается к своим.
      - Здорово! - встречает его Руди.
      - Увидишь - лопнет Медуза! - говорит Зепп.
      Один за другим они исчезают в спальне и, взобравшись на койки, прячутся с головой под одеяло. Чтобы не прыснуть со смеху, им приходится кусать собственные колени.
      Тем временем связанный по рукам и ногам Гейнц храпит за всех троих.
      4
      Куделек первым замечает вахтенного юнгу, который подходит к каморке Медузы и негромко стучит. Никто не отзывается, и юнга просовывает голову в дверь. Руди слышит, как он говорит:
      - Без четверти шесть, господин боцман! Пора вставать.
      Руди хочет поскорей разбудить Куделька, но, оказывается, и тот тоже не смог уснуть. Теперь оба затаив дыхание прислушиваются. Боцман рычит словно дикий зверь в своей берлоге. Вахтенный юнга уходит. Некоторое время все спокойно. Слышно, как в каморке отодвигают стул.
      Затем Медуза долго откашливается, сплевывает.
      - Вот свинья! - замечает Эрвин, взобравшийся на койку к Руди.
      В вахтенной щелкает выключатель.
      - Внимание! - произносит Руди довольно громко.
      На некоторых койках ребята ворочаются. Вдруг раздается отчаянный крик. Ребята поднимают головы. Кричит Медуза.
      - Толстомордый!
      Толстоморденький Гейнц храпит за троих.
      - Придется его будить, а то он еще проспит все на свете! - Эрвин соскакивает с койки, подбегает к Гейнцу и трясет его.
      - Вставай! Пора! - шепчет он ему прямо в ухо. Несколько раз он толкает Сосунка в бок, прежде чем тот начинает орать как резаный. Тогда Эрвин бросается вперед и, пробегая между койками, старается втолковать заспанным ребятам, как им надо вести себя. Но вот и они принимаются так орать, что на иллюминаторах дребезжат стекла.
      - Отставить! - кричит Медуза. Голос его срывается.
      - На помощь! Помогите! - жалобно стонет Гейнц. - Помогите! - Кричать ему очень трудно, ведь он лежит на животе.
      Ребята носятся взад и вперед по кубрику.
      - Быстро наверх! - И Эрвин первым, перескакивая через ступеньки, выбегает на палубу.
      Слышится топот ребячьих ног. Несколько юнг остались у койки Гейнца, делая вид, что хотят отвязать его. Медуза высунул в дверь голову и вертит ею: кричать он уже не в силах и только открывает и закрывает рот как рыба, вытащенная на берег. Руди стоит рядом с Кудельком.
      - Гляди, вот-вот лопнет! - говорит он и тоже бросается наверх. А оттуда, зажав нос двумя пальцами, кричит, подражая чьему-то голосу: - Вахтенный боцман, ко мне!
      Медуза вздрагивает, словно его удар хватил. Лицо перекашивается от страха. Этот приказ для него закон! Он пригибается, как для прыжка, и в одной рубахе и кальсонах мчится вверх по трапу, по дороге теряя один из своих шлепанцев. Перед выходом на палубу он на секунду задерживается, но долг превыше всего! И Медуза сразу же оказывается в кольце ликующих ребят. Он бледнеет как полотно. Лицо похоже на маску из воска. Вдруг оно безобразно искажается: боцман, пригнувшись, прыгает вперед и хватает за шиворот того юнгу, который оказывается ближе всех. Но тут же у него над головой раздается голос:
      - Боцман Хеннигс!
      Медуза отпускает паренька и оборачивается. Капитан стоит перед своей каютой - метрах в сорока от Медузы.
      Медуза пытается щелкнуть каблуками, но у него только одна туфля. Пальцы боцмана судорожно вытягиваются в поисках швов на кальсонах.
      - Оденьтесь как положено и доложите, что здесь происходит! - Капитан указывает на странную фигуру, раскачивающуюся, словно повешенный, на самом верху сигнальной мачты. Медуза от удивления раскрывает рот. Ребята затаили дыхание.
      - Так точно! - скрипит боцман. Лицо его сразу делается серым и старым.
      - В спальню марш! Бе-е-гом! - приказывает капитан.
      Ребята бросаются к трапам, но их слишком много и дело подвигается медленно. Руди успевает заметить, как Медуза внезапно хватает второй шлепанец, отбрасывает его и бежит к трапу, ведущему на бот-дек. Словно затравленный зверь, он бросается вниз и исчезает за дверьми своей каюты.
      Капитан говорит боцману Иогансену, который бреется перед своей маленькой каютой:
      - Прикажите снять это... И странный флаг тоже! - и уходит к себе.
      Иогансен смотрит на сигнальную мачту, и, когда он оборачивается, Руди видит, что длинный боцман смеется.
      5
      Солнце сжимает город в горячих объятиях. Палубы океанских пароходов закрыты тентами. Никто из ребят не помнит такого долгого и жаркого лета. Доски палубы так горячи, что больно ступать, когда на спортивных занятиях после обеда приходится бегать босиком. Смола между выскобленными до блеска планками тает, хотя палубу драят по два раза в день. После каждой мойки ребята сами так мокры, словно только что вылезли из воды.
      Жара размягчает людей, даже боцманов. Глотка уже несколько дней не повышает голоса. А Медуза? Порой ребятам кажется, что он заболел, с тех пор как выбежал на палубу в одних кальсонах. Голоса его почти не слышно, и толстоморденький Гейнц теперь ничего уже не может сообщить о своем шефе тот сразу прогнал его. Конечно, Медуза долго допытывался, кто связал Гейнца, но ребята молчали как рыбы. Так проходит несколько недель. Ничего особенного не произошло - никакого расследования, никакого суда. Капитан и тот не сказал ни слова. И вскоре юнги начинают понемногу забывать всю историю. Ведь каждый день происходит что-нибудь новое. Недавно Глотка получил открытку из Порт-Саида. И от кого? От "Профессора" и его дружка. Оба они чувствуют себя превосходно на "Танненфельзе", сейчас взяли курс на Калькутту. Боцман только улыбается: "Вот черти! А что им всыпали как следует, об этом они не пишут! А уж это точно, что всыпали!" Теперь начало сентября. А когда наступит октябрь, юнги покинут учебное судно. Боцман сказал, что все они самое позднее к десятому получат свое первое назначение.
      Но этого надо ждать еще четыре недели. В каждую свободную минуту, да и во время занятий ребята только и делают, что шепчутся о разных кораблях, заключают пари, на какой из них они попадут. Если Руди не попадет на пароход Северогерманского пароходства, он должен будет отдать Кудельку клык дикого кабана, который давно уже хранит у себя в шкафчике. Самому Кудельку очень хочется попасть на судно пароходства "Гамбург-Америка", и, если он не попадет, он отдаст Руди свою самую красивую морскую звезду. Спор у них разгорелся очень жаркий, но на самом-то деле им больше всего хочется попасть вместе на одно судно.
      Руди все еще помнит Крошку. Он так ждал ее письма, но теперь, пожалуй, уж и ждать больше нечего. Но все же он каждый день одним из первых появляется после обеда в вахтенной и ждет там раздачи писем. И каждый раз, разочарованный, спускается в спальню и долго лежит потом один на своей койке, уставившись в потолок. "Хоть бы карточка ее у меня была, - думает он при этом, - а то и не знаешь, какая она на самом деле. Темно ведь тогда было".
      Ему так хочется увидеть Крошку при солнечном свете.
      Сегодня пришло письмо от матери. Она пишет: "Мальчик мой дорогой! Приготовила сегодня для тебя посылочку и уложила в нее носки, точно такие, о каких ты писал. Но как только они прохудятся, ты их сразу заштопай, а то придется тебе лх выкидывать, а на новые денег не напасешься. Посылаю тебе еще две рубашки; хорошая, выходная - отцовская. Он говорит, некуда ему больше ходить в ней. Из старого пальто я сошью тебе куртку. Отец говорит, что тебе осенью или зимой для вахты нужна теплая одежда. Материал-то еще хороший, старого времени.
      А как ты попадешь на корабль, сразу мне напиши, а то я и знать не буду, куда тебе куртку пересылать. Отец говорит, ты можешь на многие месяцы в море уйти. А я себе этого и представить не могу. Ради бога, будь осторожнее, Руди!
      И у нас есть тут кое-какие новости. Говорят, доктор Шенбаум помер. Помнишь, как два года назад его забрали? Вчера я Курта встретила. Говорит, им приказано выехать. А отца они так и не видели больше. Даже не знают, где он теперь. Бог ты мой, горе какое! Винклеровский Зигфрид работает теперь на строительстве Западного вала. Это уже четвертый с нашей улицы. Говорят, хорошо зарабатывает.
      Отец тоже собирался записаться, но уж больно стар он, да и нельзя ему - желудком ведь болеет. Ты гляди, сыночек, потеплее одевайся. Прошлую неделю у нас жил солдатефрейтор. Маневры начинаются. Завтра вечером у них будет отдых.
      Девчонки с ума посходили. Эльза с подругами из союза немецких девушек * завтра собирается в Цейхтхайн. Говорят, и оркестр там играть будет. А больше всего я тебе желаю здоровья. И не забудь написать, как тебя на другой корабЛь переведут. Вчера у нас был дядюшка Макс. У него большой радиоприемник, и он слушает Гамбург. Когда ты пойдешь в плавание, мы будем оттуда все портовые новости слушать. Только больно редко ты пишешь! Хочется же знать, как вы живете на корабле! В последнее время отца все рвет. Доктор Ридель говорит - это у него еще с войны желудок больной. Ему, мол, полечиться надо как следует.
      Но больничная касса берет на себя только часть расходов, так что о лечении думать не приходится. А посылку я тебе только послезавтра отошлю: мне за стирку обещали заплатить.
      * Гитлеровская молодежная организация.
      Будь здоров, мальчик мой! Отец говорит, чтобы ты по пивным не ходил: рано, мол, еще. Ты слушай его и потеплее одевайся, а то простудишься. Твои мать и отец".