Семнадцатая глава

Солнце уже осветило серые громады из стекла и бетона, выстроившиеся вдоль Грейсчерч-стрит, когда я привычно влился в толпу служащих, спешивших в свои офисы. Было уже без пяти девять, значительно позже моего обычного времени, и улицу заполонили потоки людей. Устав от долгого перелета, от смены часовых поясов, я позволил себе утром отдохнуть.

Из Финикса я вылетел в Лос-Анджелес, а оттуда – прямым рейсом в Лондон. Двенадцать часов в самолетах плюс четыре часа в международном аэропорту Лос-Анджелеса – это большая нагрузка. Для меня же эта нагрузка оказалась не только физической. Тем же рейсом летели Кэш, Кэти и Роб. Правда, Роб, который платил за билет сам, сидел в хвостовом салоне. Я постоянно ощущал какую-то неловкость. Самыми неприятными минутами была посадка в самолет. В очереди на посадку Роб оказался всего лишь футах в десяти от меня. Плотно сжав губы, он сверлил меня гневным взглядом. Я отвернулся, но даже затылком чувствовал его. Ощущение не из самых приятных.

Кэти держалась со мной почти официально. Мне ничего не оставалось, как отвечать такой же холодной вежливостью. Роб избегал и меня и Кэти, он был погружен в собственные мысли. Пожалуй, больше всех чувствовал себя не в своей тарелке Кэш. Он долго пытался развеселить нас, но даже его обычное добродушие оказалось бессильным. В конце концов Кэш сдался, пробормотав под нос что-то насчет «этих твердолобых британцев». Впрочем, он скоро утешился, найдя подходящую аудиторию в лице своего старого конкурента из «Харрисон бразерс», который сидел рядом с ним. Мой сон не раз прерывали бородатые анекдоты о каких-то давнишних финансовых операциях – Кэш и его собеседник старались превзойти друг друга.

Но теперь, шагая по Бишопсгейт к офису «Де Джонг энд компани», я не мог сдержать довольной улыбки. Я был очень рад, что сумел добраться до самого дна аферы с облигациями «Тремонт-капитала». Дело было за малым – Хамилтон должен был вернуть наши деньги.

С той же довольной улыбкой я вошел в операционную комнату нашей фирмы и поздоровался с каждым. Все висели на телефонах – рынки были очень активны. Я подошел к своему столу и недовольно покосился на гору бумаг, накопившихся за время моего отсутствия, потом включил компьютер и пробежал глазами свежие данные – как изменились курсы известных мне ценных бумаг и что нового к ним добавилось. Понятно, что без Хамилтона, меня и Роба изменений произошло немного, но все же Гордон и Джефф зря времени не теряли.

Не успел я опуститься в свое кресло, как ко мне подошел Хамилтон.

– Здравствуйте, – сказал я. – Как здесь дела? Нам нужно о многом поговорить.

Меня озадачило необычно хмурое выражение его лица.

– Разумеется, – сказал он. – Пойдемте в комнату для совещаний.

Предчувствуя недоброе, я последовал за Хамилтоном в соседнюю комнату.

– Что случилось? – спросил я.

Хамилтон не ответил.

– Прежде всего расскажите мне о поездке, – сказал он.

Я рассказал обо всем, что мне удалось выяснить в Америке. Хамилтон слушал внимательно, время от времени делая пометки. Когда я закончил, он откинулся на спинку кресла.

– Отлично, Пол. Вы хорошо поработали. Ваши данные согласуются с тем, что удалось обнаружить мне.

Потом воцарилось молчание. Хамилтон нахмурился. Я хотел спросить, что именно он обнаружил, но почему-то слова не шли с языка. Я чувствовал, что дело не в «Тремонт-капитале», что Хамилтона тревожит что-то другое, и ждал недобрых вестей.

– Пол, – начал Хамилтон, – расскажите мне о «Джипсам».

Я не понял. Мне казалось, что мы уже давно обсудили эту операцию и причины, по которым я решил купить облигации «Джипсам оф Америка». К тому же за время моего отсутствия они только выросли в цене.

– Облигации казались многообещающими... – начал я, но Хамилтон поднял руку.

– Я имею в виду не облигации, а акции, – сказал он. – Вы купили акции компании «Джипсам оф Америка» за несколько дней до того, как компания перешла к другому владельцу.

Его слова прозвучали сигналом тревоги. Почему Хамилтона заинтересовали акции? Очевидно, он полагает, что при покупке мы с Дебби воспользовались конфиденциальной информацией, подумал я. Но это было не так, Я не сделал ничего противозаконного, в этом я был уверен. Ну, почти уверен.

– Да, купил. Но в те время у меня не было никакой информации о предстоящем поглощении компании. Мне просто повезло, вот и все. Как и Дебби, – сказал я и осекся. Говорить о том, что Дебби повезло, было, конечно, нелепо.

– Так вот, кое-кто считает, что вы располагали конфиденциальной информацией.

– Но это не так, – возразил я.

Несколько секунд Хамилтон молча рассматривал меня. Я выдержал проницательный взгляд его голубых глаз. Я говорил правду и хотел, чтобы Хамилтон знал это. Наконец он кивнул.

– Хорошо, я верю, что вы говорите правду. Но убеждать вам придется не меня. Нас ждут два сотрудника Ассоциации рынка ценных бумаг, они хотели бы задать вам несколько вопросов. Вы хотите, чтобы я при этом присутствовал?

Это уже не вмещалось ни в какие разумные рамки. Чушь какая-то. Сумасшествие. Я не был напуган. Шокирован – да. И ошарашен. Но меня даже радовало, что кто-то станет задавать мне вопросы. При удаче я смогу отстоять свою правоту.

– Да, пожалуйста, – сказал я.

Хамилтон вышел в приемную. Я осмотрелся. Комната для совещаний не радовала интерьером. Окон нет, только стены. Внешне дорогая, но безликая канцелярская мебель. Идиотские клиперы, бегущие по стенам неизвестно куда. На столе белые блокноты и острозаточенные желтые карандаши. Да, такая комната вполне годилась для допросов.

Хамилтон вернулся, а вместе с ним вошли два чиновника. Наверно, они давно дожидались меня в приемной, просто я их не заметил. Было лишь начало сентября, и в Лондоне за несколько дней не упало ни капля дождя, но у обоих чиновников через руку были перекинуты бежевые плащи. Они бросили плащи, положили портфели, взяли по блокноту и сели напротив меня. Хамилтон занял место между нами, во главе стола. Я предпочел бы, чтобы он сел рядом со мной. Разделявшие нас три фута казались мне слишком большим расстоянием.

Один из чиновников, почти лысый, с прилипшими к черепу несколькими темными волосками, начал говорить. Крупный нос и задранный вверх мощный подбородок почти сходились перед его лицом, что придавало ему неприятное выражение. На нем были очень сильные очки в толстой черной оправе. Должно быть, он почти слеп, подумал я. Подняв уголки тонких губ, он представился:

– Доброе утро, мистер Марри. Я – Дейвид Берриман из Ассоциации рынка ценных бумаг. Это мой коллега Родни Шорт.

Седой Шорт пугливо кивнул. На этом мое общение с ним закончилось. Шорт пришел для того, чтобы молча слушать и все записывать.

Я не в первый раз сталкивался с Ассоциацией рынка ценных бумаг, больше того, сравнительно недавно я, сдав экзамен, стал ее членом. Ассоциация представляла собой одну из нескольких самостоятельных организаций, которые управляли политикой Сити. Она выпускала десятки правил и имела достаточный штат, чтобы следить за их соблюдением. Ассоциация имела право штрафовать своих членов и даже исключать их. В тех случаях, когда против члена Ассоциации могло быть выдвинуто обвинение в уголовном преступлении, расследование передавали в полицию – в отдел по борьбе с мошенничеством или в отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

– Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов? – начал Берриман.

– Нет, – почему-то чуть слышно ответил я.

Берриман подставил руку к уху. Соберись, сказал я себе. Я должен казаться совершенно спокойным, в конце концов я не сделал ничего плохого.

– Нет, – громко повторил я. Слишком громко для того, чтобы это прозвучало естественно.

Последовала короткая пауза. Берриман посмотрел на меня через толстые стекла очков. Я дружески улыбнулся и сказал:

– Я охотно отвечу на любые вопросы.

Берриман не ответил на мою улыбку, а зашелестел бумагами. Его помощник уже яростно царапал пером. Что он мог писать, я не имел понятия. Начались вопросы.

– Ваше имя, фамилия?

– Пол Марри.

– Вы работаете в «Де Джонг энд компани»?

– Да.

– Как долго вы работаете в этой компании?

– Почти год.

– В какой должности?

– Менеджер портфеля ценных бумаг.

Вопросы следовали один за другим. Я отвечал на них быстро и четко.

– Покупали ли вы семнадцатого июля этого года облигации «Джипсам оф Америка» на сумму два миллиона долларов от имени «Де Джонг энд компани»?

– Да, покупал.

– Купили ли вы в тот же день тысячу акций «Джипсам оф Америка» за свой счет для себя лично?

– Да.

– Как вам известно, вечером того же дня цена акций «Джипсам оф Америка» выросла от семи долларов до одиннадцати с четвертью. Через несколько дней было объявлено о покупке компании «Джипсам оф Америка». Располагали ли вы какими-либо сведениями о предстоящей покупке компании?

– Нет, не располагал.

– Тогда почему вы купили акции и облигации?

Я понимал всю важность ответа на этот вопрос. Я почти лег грудью на стол и попытался заглянуть Берриману в глаза. Через его проклятые толстые линзы сделать это было очень трудно.

– «Блумфилд Вайс» предложил выкупить небольшой пакет облигаций «Джипсам», который некоторое время находился в нашей компании. Я изучил финансовое состояние «Джипсам» и пришел к выводу, что поглощение этой корпорации представляется весьма вероятным. Она очень плохо управлялась, а ее последний исполнительный директор недавно умер. Он был противником продажи корпорации.

– Понимаю, – сказал Берриман, постучал шариковой ручкой по подбородку и на минуту задумался. – Не было ли еще чего-то, что заставило бы вас поверить в неизбежность поглощения корпорации «Джипсам»? То, о чем вы рассказали, мне представляется не очень веским основанием для того, чтобы рисковать капиталом «Де Джонг энд компани», не говоря уже о собственных деньгах.

– Видите ли... – начал я и осекся.

– Да? – Берриман поднял брови так, что они показались над очками.

Мне пришлось заканчивать мысль.

– Я подумал, возможно, что-то знают в «Блумфилд Вайс». Мне показалось странным, что этот банк захотел вдруг, ни с того ни с сего, заплатить такую высокую цену за облигации.

– Кто именно в «Блумфилд Вайс» заинтересовался этими облигациями?

– Кэш Каллахан, один из наших торговых агентов.

– Понимаю. И мистер Каллахан даже не намекнул, что корпорация вот-вот будет поглощена.

– Нет. Но ведь он не сделал бы этого в любом случае, не правда ли? Если он хотел дешево купить облигации?

– Вы хотите сказать, что мистер Каллахан знал о предстоящем поглощении корпорации?

Я заколебался. На какое-то мгновение я подумал, что мне представляется долгожданная возможность прижать Кэша к стене. Но только на мгновение. Это была опасная позиция, лучше играть в открытую. Однако Берриман заметил мои колебания и, конечно, интерпретировал их по-своему.

– Нет. Я понятия не имею, что знал Кэш в тот момент. Я лишь хотел сказать, что тогда у меня были такие подозрения.

Берриман мне не поверил. Я видел, что он остался при своем мнении. Мне даже захотелось, чтобы он сам признался в этом, тогда я мог бы убедить его в своей невиновности. Я уже готов был произнести страстную речь в свою защиту, но сдержался. Скорее всего это только ухудшило бы мое положение.

– Это очень важный вопрос, мистер Марри. – Берриман подался вперед. – Обсуждали ли вы с мистером Каллаханом возможность покупки акций «Джипсам оф Америка» для собственной выгоды?

– Нет, не обсуждал, – твердо ответил я.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверен.

Я даже удивился, откуда у Берримана родилась такая мысль. Может быть, Кэш сам торговал конфиденциальной информацией? Возможно, он заявил, что дал мне понять о предстоящей продаже «Джипсам»? Я просто не знал.

Уголки рта Берримана снова поползли вверх. Казалось, он был очень доволен моим ответом. Я чувствовал, что попал в какую-то ловушку, но никак не мог догадаться, в какую именно. Берриман продолжал:

– Вы звонили юрисконсульту «Блумфилд Вайс» вскоре после того, как было официально объявлено о продаже корпорации «Джипсам»?

У меня упало сердце. Берриман это заметил.

– Да, – ответил я.

– Зачем вы звонили?

– У нас обязанности юрисконсульта выполняла Дебби Чейтер. Она недавно умерла. Когда я разбирался в ее бумагах, я обнаружил адресованное ей письмо из «Блумфилд Вайс» о расследовании изменения курса акций «Джипсам оф Америка». В письме ее просили позвонить. Вместо Дебби в «Блумфилд Вайс» пришлось звонить мне, кажется, мистеру Боуэну. Я спросил, не могу ли я чем-то помочь в расследовании.

– Понимаю. – Берриман порылся в своих бумагах. – Вы сказали мистеру Боуэну, что мисс Чейтер сообщила вам о расследовании дела «Джипсам».

– Нет, вовсе нет. Понимаете, я... – Боже, что же я тогда говорил? – Кажется, я сказал, что мы вместе с ней покупали облигации «Джипсам». В известном смысле так оно и было.

– Гм-м. Мистер Боуэн придерживается другого мнения. Он говорит, что мисс Чейтер рассказала ему о своих подозрениях относительно причин изменения курса акций «Джипсам», а вы позвонили ему, чтобы узнать, как продвигается расследование дела, в котором были замешаны вы, Каллахан и другие.

– Но это не так.

– Оказалось очень кстати, что мисс Чейтер умерла именно в это время, не правда ли? – вкрадчиво продолжал Берриман.

Я взорвался. Последние десять минут я занимал оборонительную позицию, чувствовал себя неуверенно, потому что не знал, в чем именно меня обвиняют, и даже не был уверен, прав ли я был в своих поступках. Я защищался, шарахаясь от одного завуалированного обвинения к другому. Но последняя инсинуация – это было уже слишком. Я не знал, кто убил Дебби, но уж во всяком случае был уверен, что не я.

– Я не намерен выслушивать всю эту чепуху. Вы не имеете никакого права бросаться подобными обвинениями только потому, что сами не имеете ни малейшего представления о том, что случилось на самом деле, и надеетесь на слепой случай. Дебби была моим другом. Я ее не убивал, и у вас нет никаких оснований предполагать иное. Если вы думаете, что ее убил я, то идите в полицию. Если же нет, то тогда заткнитесь.

Берриман был ошарашен моей отповедью. Он открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но потом передумал. Он повернулся к Хамилтону, который бесстрастно наблюдал за допросом.

– Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

– Я отвечу только на вопросы по существу, но не на голословные обвинения, – спокойно, но твердо сказал Хамилтон.

Берриман заметно сник.

– Имел ли мистер Марри право покупать облигации «Джипсам»?

– Конечно, имел, – ответил Хамилтон. – Он уполномочен покупать и продавать ценные бумаги для фирмы.

– Получил ли он специальное разрешение на покупку этих облигаций?

– Нет. В тот момент я был в Японии. Но мистеру Марри не нужно никакого специального разрешения.

– Когда вы возвратились, вы одобрили действия мистера Марри?

Хамилтон задумался. Берриман терпеливо ждал. Наконец Хамилтон ответил:

– Нет, не одобрил.

– Почему?

– Пол интуитивно догадывался, что корпорация «Джипсам оф Америка» будет перекуплена. Я считаю, что он не располагал информацией, достаточной, чтобы эта догадка переросла в нечто большее.

– Но если бы мистер Марри точно знал, что «Джипсам» будет перекуплена, то тогда сделка была бы выгодной?

– Конечно. Надежный способ сделать деньги.

– Рассматривая события ретроспективно, не кажется ли вам вероятным, что Марри на самом деле точно знал, что корпорация «Джипсам» скоро будет перекуплена, и именно поэтому решил купить облигации?

Хамилтон встал.

– Послушайте, мистер Берриман, я вам сказал, что не намерен отвечать на голословные обвинения. Полагаю, вам лучше уйти.

Берриман аккуратно сложил свои бумаги и убрал их в портфель. Его коллега Шорт что-то царапал еще с минуту, потом тоже собрал свои записи.

– Благодарю вас за содействие, – сказал Берриман. – Я был бы очень признателен, если бы вы выслали мне копии ваших записей переговоров, связанных с покупкой мистером Марри интересующих нас облигаций и акций, а также всех телефонных разговоров мистера Марри за семнадцатое июля.

В операционных залах все деловые телефонные разговоры записываются. Это делается во избежание недоразумений, чтобы всегда можно было выяснить, кто и что именно сказал в любой момент, а изредка также для того, чтобы помочь властям в ходе расследования.

Хамилтон проводил гостей до лифта. Потрясенный и сбитый с толку, я снова упал в кресло. Мне было совершенно ясно: Берриман уверен, что он напал на какой-то след. Что это за след и куда он приведет, я не имел понятия, но что бы это ни было, мне оно не сулило ничего хорошего.

В комнату для совещаний вернулся Хамилтон.

– Ну как? – спросил он.

Я вздохнул.

– Я купил облигации и акции, потому что по моим предположениям корпорация «Джипсам» должна была перейти к новому владельцу. У меня не было никакой конфиденциальной информации.

Хамилтон улыбнулся.

– Хорошо, молодой человек, я верю вам.

Я почувствовал облегчение. Приятно, когда тебе кто-то верит.

– Я отвечал не лучшим образом, да? – поинтересовался я. Мне нужно было знать мнение Хамилтона, потому что я сам уже ни в чем не был уверен.

Хамилтон погладил бороду.

– Пока у них нет никаких доказательств, но, судя по их поведению, они уверены, что располагают какими-то материалами на вас. Послушайте, не лучше ли вам сегодня быстро прибрать свой стол и отправиться домой? В таком состоянии вы все равно не сможете работать.

Я кивнул и охотно принял предложение Хамилтона. Дома я сразу переоделся в тренировочный костюм и отправился в парк. Я пробежал два полных круга, восемь миль, в самом быстром темпе. Усталость, тяжесть в мышцах, затрудненное дыхание постепенно заставили меня забыть об утреннем допросе, а постоянный приток адреналина в кровь успокаивающе действовал на нервы.

Потом я долго лежал в ванне и снова обрел способность здраво рассуждать. Я не сделал ничего плохого. Последующее расследование едва ли ухудшит мое положение, записи деловых переговоров почти никогда ничего не проясняли. Пока «Де Джонг энд компани» меня поддерживает – а в этом отношении Хамилтон, кажется, занимал твердую позицию, – мне ничего не грозит.

Я пролежал в ванне минут двадцать, когда зазвонил телефон. Было очень трудно собраться с силами, но в конце концов я все же вылез из ванны. Это был Хамилтон.

– Как вы себя чувствуете, Пол?

– О, я немного побегал, и теперь чувствую себя значительно лучше.

– Отлично, отлично. Я только что говорил с Берриманом. Я сказал, что и для нашей фирмы, и для вас было бы лучше, если бы они скорее пришли к каким-то выводам. Или вы совершили что-то противоправное, и они могут это доказать, или нет, и тогда пусть они откажутся от своей затеи. Берриман сказал, что он даст нам знать к концу недели. Я решил, что эту неделю вам лучше отдохнуть. Когда над вами висит такое обвинение, вы все равно много не сделаете в операционной комнате.

– Согласен, – ответил я. – Я рад, что они намерены довести расследование до конца так быстро. До понедельника.

Однако, положив трубку, я ощутил смутное беспокойство. Берриман уверен, что все закончит к пятнице; значит, он думает, что ему удастся доказать мою вину, ведь не собирается же он сдаваться уже через несколько дней.

У меня опять испортилось настроение. Я стал одеваться, и в это время снова зазвонил телефон. Это была моя сестра Линда.

– Здравствуй, Пол, как жизнь? – спросила она.

– Отлично, отлично, а как твои дела? – отозвался я, недоумевая, какая сила могла заставить Линду позвонить.

Последние годы мы разговаривали друг с другом, лишь встречаясь у мамы, но даже таких встреч Линда старалась избегать. Наверно, мы были слишком разными людьми. Нельзя сказать, что Линда испытывала активную антипатию ко мне или я—к ней. Как и многое другое, наша взаимная неприязнь коренилась в смерти отца. Линда считала, что мой долг – занять место главы семьи, и с очень большим неудовольствием восприняла мой отъезд сначала в Кембридж, а потом в Лондон. Сама она жила в десяти милях от родительского дома, в соседней долине. Она вышла замуж за фермера, грубого верзилу, которого я терпеть не мог. Линда же восхищалась мужем и при каждом удобном случае ставила мне его в пример. К счастью, как я уже говорил, такие случаи выпадали не часто.

– Что-то случилось? – спросил я, пытаясь скорее перейти к делу. – Что-нибудь с мамой?

– Да, – ответила Линда. – Не беспокойся, она не заболела, с ней все в порядке. Дело в доме. Ты знаешь, что месяца два назад умер лорд Маблторп?

– Да, мама мне говорила.

– Так вот, его сын сказал, что она должна освободить дом.

– Что? Но этого не может быть. Лорд Маблторп обещал, что дом останется за нею до ее последнего дня. Его сыну это должно быть известно.

– Это все на словах, а никаких документов не осталось, – продолжала Линда. – Он говорит, что имеет право делать с домом все что угодно. Он сказал, что получил очень выгодное предложение от продюсера телефильмов, который хочет сделать из нашего дома коттедж для отдыха в выходные дни.

– Ну и сукин сын.

– Я тоже так сказала. Я хотела, чтобы этим занялся мой Джим, но он сказал, что это твое дело.

Это очень похоже на твоего Джима, подумал я. Впрочем, в чем-то Джим был прав.

– Хорошо, я попытаюсь что-то сделать.

Сначала я хотел поговорить с молодым лордом Маблторпом в Лондоне, но потом решил, что лучше будет встретиться с ним в его родовом поместье. Возможно, там он задумается о своей ответственности перед родителями.

Я позвонил в «Хелмби-холл». К счастью, лорд Маблторп задержался там на всю неделю – начался сезон охоты на куропаток. Я договорился встретиться с ним на следующий день, потом позвонил маме и сказал, что останусь у нее на ночь. Ее голос звучал невесело, но предстоящая встреча ее обрадовала.

Я выехал рано утром, ведь путь предстоял неблизкий. Мне удалось выбросить из головы мысли о «Джипсам». В конце концов я все равно ничего не мог поделать. Немного утихло и желание раскрыть тайну смерти Дебби и разобраться в афере с «Тремонт-капиталом»; во всяком случае сейчас меня ждали более неотложные дела. В Лондоне мне делать было нечего, и в какой-то мере я был даже рад тому, что семейные проблемы отвлекут меня. Я приехал в родительский дом вскоре после ленча. Потчуя меня «пастушьей запеканкой», мать говорила о доме, о саде, о том, что ее дом стал центром жизни поселка. Очевидно, ей было бы очень нелегко расстаться с насиженным местом. Я надеялся, что в крайнем случае смогу подыскать в Бартуэйте подходящую замену. Без добрых соседей, которые знали и любили ее вместе с ее причудами, жизнь для матери стала бы совсем невыносимой.

До «Хелмби-холла» я доехал за десять минут. Перед усадьбой выстроилась вереница «роллс-ройсов», «ягуаров» и «мерседесов». Очевидно, они принадлежали гостям лорда Маблторпа, приглашенным на охоту. Я поставил свой крохотный «пежо» рядом с этими роскошными автомобилями, подошел к огромным дверям и позвонил. Дворецкий проводил меня в кабинет и попросил подождать.

Удобный кабинет был полон книг и бумаг, которые могли понадобиться покойному лорду Маблторпу в его повседневной жизни. Я вспомнил, что мальчишкой был несколько раз в этом кабинете и смотрел, как, сидя у камина, смеются мой отец и лорд Маблторп. Старый лорд умел хохотать. Он широко раскрывал большой рот, его красное лицо покрывалось морщинами, а широкие, мощные плечи начинали подергиваться. У него были такие же крупные и мозолистые руки, как и у моего отца. В таких случаях лорд Маблторп всегда угощал отца виски. Я бросил взгляд на полку. Ну конечно, полупустой графин еще подпирал старые издания уитакеровского «Альманаха». [14]

Наконец появился Чарлз Маблторп. Он ничем не напоминал своего отца. Меня удивило, как такой анемичный и тощий человек может целый день – не говоря уж о неделе – мотаться по пустошам за куропатками. Он был примерно моих лет и служил помощником директора отдела частных корпораций старого, но теперь малозначащего торгового банка.

– Здравствуйте, Чарлз. Благодарю за то, что вы нашли время принять меня, – сказал я, протягивая руку.