Вдруг скиммер стал сбавлять скорость, готовясь остановиться.
      Когда Опера-›сказал: «Почти приехали», ей было совсем легко. И очень спокойно. Она закрыла глаза и увидела перед собой дикие горы Эринди-3, собирающуюся грозу и вспышки молний сквозь завывающий ветер. Пико вспомнила другой день и увидела Тайсона на фоне бури, он манил ее забраться к нему на склон, и первые-холодные крупные капли уже били по лицу.
      С шипением открылся Люк скиммера.
      Ворвался солнечный свет, и Пико подумала: «Рассвело. Да, конечно…»
      Опера встал и вышел наружу, потом протянул руку Пико. Она взяла ее двумя руками и сказала: «Спасибо», вставая и выглядывая наружу, и увидела тот же луг и знакомые лица, зеленую траву и огромный шатер с открытыми теперь дверьми, и птицы влетали внутрь и вылетали наружу… и больше всего Пико удивилась тому, как мало она удивлена, а Опера еще держал ее за руки, и ладони у него были сухие и совершенно спокойные.
      Автодоктора ждали приказов.
      На этот раз Пико вынесли из скиммера, вынес робот на руках. Она попыталась сделать несколько неверных шагов и свалилась. От изнеможения, не от страха. По крайней мере это чувство не ощущалось как страх - так она себе сказала. Все ей советовали расслабиться, ощутить себя в уюте, и сейчас, в окружении автодокторов, изнеможение только нарастало. Она подумала, что может умереть раньше, чем начнут резать, слишком усталая, чтобы качать кровь, посылать импульсы по нейронам и даже дышать.
      Опера стоял рядом, почти улыбаясь, довольный, безмятежный, холодный, без сожалений.
      После выхода из скиммера он не сказал ни слова.
      Несколько других попросили ее сесть, подали оббитое сиденье с желобами для стока любой жидкости. Пико неуверенно шагнула к сиденью, потом выпрямилась и тихо, стараясь отчетливо произносить слова, сказала:
      - Я пить хочу.
      - Извини? - переспросили ее.
      - Пить. Воды, если можно.
      Они завертели головами, выискивая чашку и воду. Это Опера спросил:
      - Из пруда подойдет? - Он шагнул вперед, протянул руку и сказал остальным: - Это будет недолго. Дайте нам минутку, пожалуйста.
      Пико и Опера шли к пруду вдвоем.
      Утки спали или лениво кормились. Пико глядела на их зеленые с металлическим отливом головы, такие красивые, что больно было смотреть, и пыталась ничего не упустить. Она так старалась сосредоточиться, что само время растянулось, секунды стали часами, и так продлевалась ее жизнь.
      Опера что-то говорил, он спрашивал:
      - Ты хочешь знать зачем?
      Она покачала головой, абсолютно не интересуясь.
      - Но ты же наверняка думаешь, зачем я это сделал. Обманул тебя, заставил верить в спасение, прикинулся союзником…
      - Да, зачем? - спросила она. - Расскажи.
      - Потому что это способствует процессу. Способствует твоему слиянию с нами. Я дал тебе возможность усомниться и заставил думать, что ты будешь свободной, а теперь ты боишься и сердишься и живешь интенсивно. Именно эта интенсивность нам и нужна. Она позволяет неврологическому материалу привиться. Этот фокус стал известен, уже когда «Кибер» улетел с Земли. Некоторые компиляции пытались бежать, и когда их поймали и в конце концов инкорпорировали вместе с гневом…
      -  Да, но я не злюсь, - солгала она, глядя в эту самодовольную ухмылку.
      - Нервная система в возбуждении, - сказал он. - Кстати, я вызвался добровольцем.
      Она подумала, не ударить ли его. Может, его можно как-нибудь убить?
      Но вместо этого она повернулась и спросила:
      - А почему так? Почему оыло не дать мне бежать и поймать в космопорте?
      - Ты хотела пить, - напомнил он. - Пей.
      Она встала на колени, не обращая внимания на боль в бедре, колени ушли в илистый берег, губы вытянулись, втягивая длинный тепловатый глоток грязной воды, потом лицо ее поднялось, вода текла по груди и подбородку, и она не могла сжать губы.
      - Ничто не вызывает такого гнева, - сказал он, - как предательство человека, которому ты веришь.
      Вполне правильно, подумала она. И внезапно вспомнила Тайсона, как он бросил ее одну на дне океана, поддавшись неодолимому собственному страху, в ответ на который мог только убить себя, Облачив этот ответ в личину храбрости. Тоже ведь предательство? Он предал их обоих, и это больно до сих пор…
      - Ты еще хочешь пить? - спросил Опера.
      - Да, - шепнула она.
      - Тогда пей.
      Она снова опустилась на колени, набрала в рот воды и стала крутить ее языком. Но не могла заставить себя проглотить, и вода полилась сквозь губы, по груди, по подбородку. Грязная, теплая, противная вода, и невозможно было даже вспомнить, что такое жажда. Такая простая вещь, такая мелочь, но не вспоминается.
      - Тогда пойдем, - сказал Опера. Она поглядела на него.
      Он стал поднимать ее за руку, и тихий, улыбчивый голос ей сказал:
      - Дело в том, что ты отлично все сделала, Пико. Отлично. Все мы тобой гордимся.
      Она снова шла, не помня, когда начала передвигать ноги. Она хотела отравить собственные мысли ненавистью к этим мерзким людям, и какое-то время ни о чем другом думать не могла. Она сделает свой разум желчной язвой, ядом для этих подонков, и уничтожит их в конце концов. Так оно и будет, обещала она себе. Но она уже сидела на оббитом сиденье, автодоктора приближались, жужжа блестящими конечностями, и столько всякого хранилось в разуме - слов, и людей, и эмоций, захлестываемых эмоциями, что не оставалось времени отравить себя.
      А это что-то значит, поняла она.
      Сидя неподвижно.
      Неподвижно и безмолвно. И свободно. Грудь ее была мокра и заляпана коричневой грязью, но открытые глаза спокойны и сухи.
 
      Robert Reed. «Guest of Honor». © Mercury Press, Inc., 1993. © Перевод. Левин М.Б., 2002.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

02.12.2008