— В отпуск? — решился наконец спросить он.
      — Только на пару дней, — ответила она. В ее интонации тоже было что-то до боли знакомое. — Сколько ехать до Медмелтона?
      — В такое время дня — около двадцати минут… Вы бывали здесь прежде?
      — Я не была в Девоне с самого детства.
      Таксист был уверен, что никогда не видел ее в этих местах. Повернув с шоссе А-38, он попытался разобраться в этом. Почему-то она была знакома ему, но не в такой степени, чтобы ее можно было безошибочно узнать, но она вызвала подсознательное ощущение, что он ее знает. Если они действительно не встречались, значит, он где-то видел ее фотографию, в газетах или по телевидению… Телевидение!.. Ну конечно. Нужно узнать, а единственный способ — спросить.
      — Я мог вас видеть?.. По телевизору?
      Она улыбнулась ему в зеркаю:
      — Возможно.
      — Думаю, что да. Не говорите… я сейчас вспомню. — Он нахмурился, сосредоточившись, пока машина поднималась на вершину горы, а потом спускалась к деревне. — Ваш снимок был в этом журнале… «Хэлло»?
      — Они однажды поместили мою фотографию.
      — Тогда моя жена должна знать, — сказал он доверительно. — Она читает его каждую неделю и… Вот что! Вы та, кто вместе с Бобом Монкхаусом ведет телевикторину. Вы вызываете участников, а он еще всегда над вами подшучивает. Какой он, кстати? Вы понимаете — в личной жизни? Я его не выношу, но моя жена считает, что он великолепен.
      — Боб Монкхаус? Он… очень хороший парень. — Но это утверждение основывалось на случайной беседе, которая длилась около двух минут на каком-то давно забытом вечере.
      — Да? Ну, это все так кажется на телевидении, правда? И я вам еще одно скажу. Я знаю, что вы не такая уж неразговорчивая, как хотите казаться. Как сейчас, когда я встретил вас. — В то же мгновение он опять заговорил о дороге: — Куда именно вам нужно?
      — Хорошо бы остановиться около церкви.
      — Вот мы и приехали. — Когда машина остановилась, он взял с переднего сиденья блокнот. — Ну, скажем, семь фунтов… и автограф? Жена будет на седьмом небе, когда я скажу ей.
      — Конечно. — Тэсс взяла блокнот. — Как ее зовут?
      — Бетти. Бетти Доббс. А меня Харри.
      Тэсс, поколебавшись, написала: «С любовью Бетти и Харри. Продолжайте смотреть…», сопроводив эту надпись чересчур вычурной для нее подписью. Она вернула ему блокнот и вытащила кошелек, чтобы расплатиться. Водитель смотрел на нее так, будто она дарила ему драгоценный камень, из собственной короны.
      — Мы будем смотреть вас на следующей неделе! — пообещал он.
      — Смотрите. — Тэсс протянула ему деньги и подождала, пока он вышел, открыл дверь и вытащил из багажника ее чемодан. — И я скажу Бобу Монкхаусу, что в лице Бетти он имеет горячую поклонницу.
      — Но вы же не скажете, что я говорил о нем, правда? — Голос шофера звучал встревоженно, будто он был обеспокоен тем, что плохо знал законы о клевете.
      — Я это скрою. Спасибо. Пока.
      Она помахала ему рукой, пока он разворачивался и отъезжал, увозя с собой эту свою очарованность от шоу-игры, ничего не ведая ни об ограничениях в оплате за роли, ни о выдвижении кандидатов на них, ни о том, как достигается эта слава и популярность… Подняв свой чемодан и думая на ходу об этом, Тэсс пошла вдоль церковной стены, поглядывая на Древо Лазаря и вспоминая странные рассказы Мальтрейверса о том, что здесь случилось. Когда она подошла к коттеджу «Сумерки», парадная дверь была почему-то полуоткрыта, и она сразу вошла в дом.
      — Привет, — окликнула она. — Кто-нибудь тут есть?
      Из кухни вышел Мальтрейверс.
      — Привет, добро пожаловать обратно в Медмелтон! Все в порядке, здесь больше никого нет. — Он пересек комнату и поцеловал ее. — Ты мне ничего не сказала о родинке. Вчера вечером мне пришлось предпринять в связи с этим ряд маневров…
      — Это мой творческий вклад, — ответила она. — Я подумала, что это весьма хитроумно. И хотела быть абсолютно уверенной, что они меня запомнят.
      — Для этого было достаточно одних глаз. По крайней мере ты помнишь, что линзу нужно надеть на правый. Медмелтонские глаза в обратном порядке, безусловно, вызвали бы разговоры. Кстати, ты не думаешь, что кто-то видел твою машину?
      — Возможно, но она все равно была взята напрокат. И если бы даже и увидели ее, так что они могут сделать? Попытаться следить за мной?
      — Некоторые из них вполне на это способны, но нам нечего об этом беспокоиться… Ты встретилась с Мишель?
      — Конечно. А почему ты спрашиваешь?
      — Она сказала, что никто не приходил, утверждала, что сегодня вечером ее не было дома примерно с час.
      — Ну, когда я приехала, она была. — Тэсс почувствовала себя неловко. — Я напугала ее, Гас. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
      — Разберемся! — Он поднял ее чемодан. — Давай сначала устроим тебя и ты расскажешь мне все подробно.
      Полчаса спустя они сидели за столом в кухне. Тэсс уставилась в свой чай, а Мальтрейверс говорил ей, что произошло после их телефонного разговора.
      — Итак, допустим, что Алекс Керр прав, а его предположение выглядит убедительно: за играми на церковном дворе может стоять Милдред Томпсон, — сделал он вывод. — А теперь просвети меня насчет вчерашнего вечера.
      Тэсс вздохнула, вспомнив что-то, очевидно, беспокоящее ее.
      — Это было… я не знаю. Какая-то тревога. Она была озадачена, когда открыла дверь. Было достаточно света, чтобы она могла разглядеть мои глаза. Я немножко усовершенствовала твой-сценарий: назвала ее по имени, и это явно ее ошеломило. Но когда я сказала, что дела, которыми она занимается под Древом Лазаря, очень опасны, она пришла в ужас. Потом она попробовала заговорить тоном агрессивного подростка. Кто я? Зачем? Откуда? Она даже пыталась утверждать, что не знает, о чем речь, но я ее оборвала. Если что-то действительно ее задело, так это мое сообщение о том, что я знаю о Патрике Гэбриеле.
      — Только о нем? — прервал ее Мальтрейверс.
      — Конечно. Этот вопрос явно озадачил ее. Господи помилуй, я не стала импровизировать, выдвигая подсказанные тобой дикие догадки. Она спросила в результате, чего я хочу. Я изложила ей твой сценарий: вечером на церковном дворе, точнее — завтра днем. В час. С тем человеком, который втянул ее в это. Говоря это, я чувствовала себя совершенной дурой. Атака началась.
      — Да, началась, — согласился Мальтрейверс. — И это лучший способ, какой я мог придумать, чтобы получить какие-то результаты. Кто бы ни затеял эти игры с Мишель, может быть, Милдред или кто-то другой из тех, кого мы знаем, но этот человек почти наверняка с какими-то причудами. Если ты убедила Мишель — а я совершенно уверен, что это так, — она передаст это ему. Очевидно, когда ты ушла, она, скорее всего, ходила прошлым вечером к этому человеку, чтобы поговорить. Они просто не осмелятся не прийти.
      — И что же будет?
      — По крайней мере я смогу серьезно заняться искоренением этих ведьмовских игр, но прольет ли это какой-то свет на то, кто убил Патрика Гэбриеля и почему, один Бог знает.
 
      Медмелтонские телефоны опять были заняты. Пэгги Трэвирс, все еще оставаясь настороже ко всему, что имело даже самую отдаленную связь с Мальтрейверсом, преданно продолжала свое наблюдение из дома. Это было гораздо более интересно, чем бесконечная сага об «Арчерах» или дешевые издания из передвижной библиотеки, которые поставляли ей Миллс и Бун. Появление такси — уже достаточно необычное событие: из него вышла неизвестная женщина и направилась к коттеджу «Сумерки» — все это было настоящим театральным представлением. Краткость ее наблюдения была должным образом вознаграждена удовлетворенностью от того, что ей удалось вызвать в деревне всеобщую озабоченность.
      — Очень суровое лицо. Я тебе скажу, кого она мне напоминает. Грету Гарбо. Холодная. И на ней было надето такое пальто, как в фильмах о шпионах. Рыжие волосы… довольно высокая… шла так, будто это ее владения… с такой не хотелось бы слишком долго оставаться наедине в одной комнате. Конечно, она из числа самых плохих женщин, не правда ли? Живет рассудком. Такие стремятся доказать, что они сильнее мужчин, верно? Ты думаешь, она — его начальник? Приехала проверить, как он справляется? Он получит хорошую взбучку, если не сможет ничего узнать. Чем он занимался? Ну, меня вчера целое утро не было, но Эвелин сказала: ей кажется, будто она видела его в машине с Сэлли Бейкер. Она не уверена, потому что видела лица только мельком. А ведь муж Сэлли работал в министерстве иностранных дел, правда? Я знала это давно, но… в общем, это наводит на размышления.
      Мальтрейверс обеспечил медмелтонскую фабрику слухов материалом, которого должно было хватить на многие годы.
 
      Сидя в своем кабинете, Бернард Квэкс смотрел в пространство, ручка неподвижно лежала на стопке бумаги. Он уже написал: «Идолопоклонство? Книга Царств, 2,14; 23,9? Дары для Господа? Нард[Н а р д — особый вид благовоний.]. Соломон, Марк? Всепрощение. Иоанн, 8,7». Тексты для проповедей, основой которых служила Библия как неизменный источник мудрости и правды, выплескивались из него без всякого сознательного усилия. Глава и стих вспоминались автоматически, когда он продумывал возможные темы. Так, «Всепрощение» инстинктивно ассоциировалось с женщиной, совершившей адюльтер, и успокоительное Священное Писание превращалось в жесткую реальность, от которой все труднее было отстраняться. Всепрощение предполагало, что ему предшествовал грех. Это слово, возможно, восходило к латинскому sonos, что значило «вина», но в библейском смысле оно толковалось однозначно: человек не отвечал требованиям Бога. Слабость. Мерзость. Кощунство. Научная интерпретация не содержала понятия «стыд», в то время как он не мог больше оградить от него свое сознание. И все-таки на ум приходили фразы, свидетельствовавшие о его вере. Он обнаружил свою наготу, он был мужчиной, вступившим во внебрачную связь, и они познали друг друга.
      Нет, не то. Он соблазнил жену другого человека, затащил ее в постель и — Квэксу пришлось заставить себя сказать грубое слово — он… скажи это, скажи это! Он трахнул ее! Мучаясь, он принудил себя признаться в том, что содеял, и в том, что продолжал творить сие, намеренно определяя это действие вульгарным понятием. Будто, вывалявшись в нечистотах, он мог снова очиститься. Это стало странным образом подконтрольным, почти клиническим процессом — человеческая страсть, сведенная к простой похоти… Закончив, он весь дрожал.
      И власяница сознания вины снова принесла ему извращенное успокоение. Я грешен, Господи, и я сознаюсь в своем грехе. От Тебя не сокроются никакие тайны сердца. Если ты, Господи, предопределишь все прегрешения, то кто же устоит, о Господи? Но Урсула должна была прийти сегодня днем, и его вопль будет вечным оправданием Адама. Женщина ввела меня в искус. Осуди ее. Прости меня. Прости мне все мои прегрешения. Я нарушил Твои заветы. Но я признаюсь в этом Тебе.
 
      Урсула Дин предавалась несбыточным мечтам. Конечно, ему придется отказаться от сана, но они смогут уехать. Далеко. В другую страну, где они будут под защитой безвестности. Она знала, что у Бернарда были деньги, оставленные его родителями, и по закону можно будет заставить Эвана выплатить ей по крайней мере половину стоимости дома. Какое-то время все будет ужасно, позор для Бернарда, ярость Эвана, стыд матери. Но потом начнется чудесная жизнь. Она цеплялась за восхитительные картины, рисуемые ее воображением. Несколько лет назад она была в Канаде и вместе с друзьями осматривала непорочную красоту Скалистых гор. Все было таким огромным, и пустые пространства небес по утрам и ночам, казалось, были созданы для великанов. Она опять будет скакать на лошади и, повернувшись в седле, видеть позади любимого человека, потом галопом ускачет от него, смеясь, а он станет догонять ее. И они поедут верхом к горному озеру, где им будет казаться, что они — единственные люди в целом мире, потом бросятся на траву и…
      Вдруг стены комнаты сомкнулись вокруг нее и возвышенный образ прерий сменился девонскими горами, загнавшими их в свою душную ловушку. Сегодня днем состоится тайное, с постоянно испытываемым чувством вины соитие в спальне Бернарда, которая вызывала клаустрофобию — от обилия старой мебели и запаха пыли… А потом Бернард будет молиться.
 
      Гилберт Флайт сердился. Мальтрейверс провел его, другого слова не найти, — провел, сделал из него дурака. И теперь у него есть против Гилберта оружие. Начинающий задира, но без приличествующей задире ложной храбрости. Когда власти стали представлять для него угрозу, его отторженность от них сменилась страхом и ненавистью. Еще более невыносимым было то, что Мальтрейверс никогда не обладал никакими полномочиями, он только притворялся, а теперь захватил власть над ним без всяких на то прав. Властью над Гилбертом Флайтом. Властью, которая может разоблачить его. Предположим, что он привлечет к этому делу полицию. Флайт знал, что не вынесет мучений, снова утаивая правду. Он все разболтает. Ведь выхода нет. Что бы ни произошло, Мальтрейверс останется для него вечной угрозой. Все, что Флайт ценил в жизни: репутацию, безопасность, высокое о себе мнение, успех, — все может быть разрушено в любой момент этим презренным человеком. Пока Мальтрейверс жив, у Гилберта Флайта не будет покоя. Пока он жив… Таким образом, суетные мечты, полные сладостной удовлетворенности, мечты заместителя управляющего банком, превратились в мысли — нет, даже не суетного, отчаявшегося убийцы, а холодного, расчетливо действующего террориста. Они были пугающе невозможны — но и пугающе притягательны и соблазнительны.
 
      — Когда вы думаете вернуться? — спросил Стефан.
      — Не жди нас, — посоветовал Мальтрейверс. — Тэсс училась в школе вместе с хозяйкой этого дома, они были очень дружны. Лучше дай нам ключ.
      — Не нужно. Мы оставим дверь незапертой.
      — Это безопасно?
      — Здесь люди часто так делают, когда уходят. — Стефан мрачно улыбнулся. — Что бы ни происходило в Медмелтоне, от мелких краж мы не страдаем.
      — Вы счастливцы. Мы войдем потихоньку.
      — Где, ты говоришь, живет эта пара?
      — Где-то за Плимутом, на границе в Корнуэллом.
      — Запомни, что, когда вы будете возвращаться через Тэмэр, на мосту с вас возьмут пошлину. Итак, увидимся, когда завтра я вернусь из школы. Думаю, утром тебе захочется подольше поваляться в постели.
      Через пятнадцать минут Мальтрейверс выехал из Медмелтона и с проселочной дороги свернул навлево, на шоссе А-38.
      — Где мы встретимся с Сэлли Бейкер? — спросила Тэсс.
      — В пивной у Бакфестлей, где я в прошлый раз обедал. Там же мы сможем и поесть.
      — Не слишком ли это близко? Если кто-то из медмелтонцев увидит нас вместе, эта новость распространится мгновенно, как пожар.
      — Не думаю. Здесь никто, как правило, дальше своей округи носа не высовывает, и я не считаю, что слух обо мне выйдет за границу Медмелтона.
      Когда они приехали, Сэлли Бейкер еще не было. Она вошла как раз, когда они покончили с едой. Мальтрейверсу было интересно наблюдать, как они с Тэсс незаметно оценивали друг друга и каждая занимала слегка оборонительную позицию. Направившись к бару, чтобы заказать еще выпивки, он намеренно пропустил перед собой несколько клиентов, чтобы дать возможность женщинам побыть несколько минут одним: какие-то вопросы и ответы могли быть высказаны только без него.
      — Мы тут пытались решить, то ли вы совершенно безумны, то ли очень умны, — провозгласила Сэлли, когда он вернулся к столу.
      — И какой же вынесли приговор?
      — Присяжных еще нет, — сухо сказала Тэсс.
      — Если они объявят меня виновным, я сошлюсь на то, что я сумасшедший. Кажется, этого у меня хватает. — Он взглянул на часы. — Тем более что доказательства тому должны появиться примерно через четыре часа. А пока посмотрим, к чему мы пришли.
      Он положил локти на стол, соединил ладони и несколько мгновений постукивал пальцами по губам.
      — Что бы ни произошло, сегодня ночью всей этой чепухе с колдовством будет положен конец. Могу побиться об заклад, что Мишель со своим доверенным лицом будет там, и клянусь, им окажется Милдред Томпсон. Но приблизит ли это нас к открытию имени убийцы Гэбриеля?
      — Это может подвести нас именно к нему, — была уверена Сэлли. — Возможно, это Милдред. — Она кивнула в сторону Тэсс: — Надеюсь, вы сумеете присмотреть за этой леди?
      — Она может сама о себе позаботиться, — ответил Мальтрейверс. — Во всяком случае, убить мужчину, который, наверное, был сильно пьян и ниоткуда не ожидал опасности, или трезвую молодую женщину — дорогая, полегче с шотландским виски, — которая будет настороже, — это большая разница. Так или иначе, я не могу отыскать ни единой причины, из-за которой Милдред должна была желать смерти Гэбриеля.
      — Их может быть огромное количество, просто мы не знаем, — напомнила Сэлли. — Когда Гэбриель и Милдред познакомились, одним небесам было известно, что могло связать их.
      — Это правда, — согласился Мальтрейверс. — Но едва ли поэт был здесь достаточно долго, чтобы они успели всерьез рассориться.
      — Да, но если он узнал, что она занимается колдовством с Мишель — или даже с кем-то из местных ребятишек, — он мог пригрозить ей, что во всеуслышанье объявит об этом, — предположила Сэлли.
      — Черта с два он бы это сделал! — был убежден Мальтрейверс. — Он сам ввязался бы в это с головой. Это именно те вещи, которые привлекали его самого. Нужно только помнить, что он был великолепным поэтом, но отвратительным человеком.
      — Итак, мы останавливаемся на предположении, что он был отцом Мишель… — начала было Сэлли, но тотчас замолчала, увидев выражение их лиц. — Разве нет?
      — Да, но… — На лице Мальтрейверса отразилось замешательство. — Я уже говорил об этом Тэсс. Когда прошлым вечером мы возвращались из «Ворона» и я устроил спектакль насчет того, что меня озадачила эта гостья, Стефан кое-что сказал мне. Он не говорил об этом прямо, но его идея состояла в том, что если бы он был ее отцом, то мог их видеть вместе из окна своего дома, откуда открывается вид на церковный двор. И это предположение его напугало.
      — Напугало? — нахмурилась Сэлли. — Почему?
      — Он не сказал этого, но имелось в виду, что их могла видеть на церковном дворе ее мать, Вероника. — Мальтрейверсу потребовалось на сей раз много времени, чтобы зажечь сигарету. — Совершенно очевидно, что это теория с отцом, вывернутая наизнанку. Мне это не приходило в голову, но Стефану — пришло. Подумайте сами. Вероника слишком четко контролирует себя. Она всегда делает все, что нужно, не важно, насколько ей при этом трудно. Все эти годы она скрывала имя отца Мишель, точно так же она способна и защищать Мишель. Если в ту ночь Мишель кралась тайком из дома, чтобы встретиться с Гэбриелем, Вероника могла услышать ее, а потом и увидеть их вместе. Из рассказанного Флайтом следует, что фигура, которую он видел, могла быть одинаково и мужчиной, и женщиной, а Гэбриель был убит одним взмахом ножа. Опровергните мою теорию, если сможете.
      — Мне не нравилась эта часть рассказа Гаса, — вставила Тэсс.
      — Но я плохо знаю Веронику и не знаю, на что она способна.
      — А я знаю. — Сэлли вздохнула, потом несколько мгновений помолчала, скользя пальцами вверх и вниз по ножке бокала с вином. — Моя мать однажды рассказала мне историю, случившуюся с Вероникой, когда та была еще маленькой девочкой. У нее жил котенок, и с ним что-то случилось. Ветеринар сказал, что его нужно усыпить. Вероника попросила оставить его еще на одну ночь. Утром ее мать нашла котенка мертвым в постели Вероники: она сама задушила его, потому что не хотела, чтобы это сделал ветеринар. — Она взглянула на их встревоженные лица. — Ей тогда было всего четыре года. Когда Веронику спросили, почему она это сделала, она ответила: из-за любви к котенку.
      — Ой, — только и промолвила тихо Тэсс.
      — Вот именно — «ой»! — повторила Сэлли, потом повернулась к Мальтрейверсу: — Стефан прав. Это может быть она.

Глава 14