Глава 6

– Сядь, деточка!

Голос Мэгс прозвучал, едва только я взялась за Дверную ручку, чтобы войти в столовую, где предполагался воскресный ужин. Обернувшись, я увидела ее сидящей в шезлонге на террасе. Руки ее со сцепленными пальцами лежали на коленях. Судя по тишине, Дом был пуст.

– А где же Вера и Бев? – поинтересовалась я у Мэгс.

– Они пошли в кино!

Неяркий вечерний свет удачно затушевал следы прожитых Мэгс лет. В безупречном гриме и чудесном облегающем платье, с тщательно расчесанными и уложенными волосами, она выглядела молодой и бодрой. Сейчас Мэгс разительно отличалась от той женщины, перепачканной с ног до головы грязью и «дарами природы», какой я видела ее в последний раз.

– Нам необходимо поговорить! – Она указала мне рукой на плетеное кресло рядом с собой.

Я села. На столике перед нами стояли запотевшие высокие бокалы, наполненные джином с тоником. Один из них взяла я, второй Мэгс. Мы молча выпили.

Тишина.

– Ну? – произнесла я спустя минуту. – Ты все же намерена объяснить мне, что происходит?

Мэгс вздохнула и, не удостоив меня ответом, задумчиво уставилась на пустынную улицу.

– Ты начинаешь меня пугать, – сказала я. – Меня всерьез тревожит твое поведение. Вера отвечает на мои вопросы уклончиво, Бев и вовсе предпочитает их игнорировать. Мне нужно хотя бы знать, здорова ли ты!

Улыбнувшись, Мэгс снисходительно похлопала меня по плечу.

– Схожу налью себе еще немного джина, – сказала она, украдкой бросив завистливый взгляд на мой почти полный бокал. Как истинная южанка, получающая удовольствие от потчевания гостей, я сделала глоток и протянула бокал ей.

– Спасибо, деточка!

Мэгс залпом допила мой джин, встала и, взяв пустые бокалы, пошла на кухню.

Я рассеянно оглядела улицу и почему-то вспомнила, как в шестилетнем возрасте гоняла по ней на своем первом велосипеде, подбадриваемая восторженными возгласами «барышень», наблюдавших за мной с террасы. Однажды это кончилось бедой: я оглянулась, чтобы помахать им рукой, и на полном ходу врезалась в пожарный гидрант. На мои вопли и стоны прибежали все «барышни», и я продолжала изображать умирающую, пока они не внесли меня на руках в дом. Только на террасе я начала ехидно хихикать.

Мэгс наконец вернулась, протянула мне мой наполненный до краев бокал и уселась в шезлонг.

На террасе вновь воцарилось молчание.

Где-то в соседнем квартале утробно заурчал автомобиль.

В доме напротив истошно закричал грудной ребенок.

– Я не знаю, с чего начать, – вздохнув, объявила Мэгс.

– Может быть, прямо с Джека? – прокашлявшись, подсказала ей я. – Тебе давно пора рассказать мне, что ты затеваешь.

Мэгс уставилась на свои длинные пурпурные ногти.

– Нет, об этом я не желаю говорить!

– Чудесно! – с тяжелым вздохом кивнула я. – Тогда начни с коров. Какого дьявола ты вломилась в коровник Карла Рейми и выпустила оттуда этих бедных животных?

Мэгс поставила бокал на столик и встала.

– Я не могу беседовать на повышенных тонах! Умерь свой пыл, деточка!

– Значит, беседы у нас не получится, – подытожила я. – Как можно разговаривать с тобой спокойно, если ты не желаешь ничего объяснять?

Бросив на меня испытующий взгляд, Мэгс подошла к перилам террасы, сложила руки на груди и устремила взор на пожарный гидрант, в который я врезалась много лет назад, к счастью, отделавшись только ссадиной на ноге и шишкой на лбу. Мэгс покусала губы, покачала головой и проговорила:

– Вот такие-то, значит, дела!

– Дела? – переспросила я. – Какие именно дела? Продолжая стоять ко мне спиной, Мэгс взмахнула рукой и сказала:

– Весьма непростые, деточка! В последнее время я много думаю. О разных вещах. И от этого мне становится грустно.

У меня округлились глаза. О какой грусти говорит эта женщина? Лично я ни разу не видела ее чем-то опечаленной.

– Отказываюсь в это верить! – воскликнула я. – Такое просто невозможно!

Два бокала джина с тоником развязали мне язык. Я сделала еще один большой глоток, решив излить все наболевшее, раз уж осмелилась усомниться в честности Мэгс.

– Но это правда, деточка! – сказала она. – Меня действительно обуревает тоска.

– Так вот, оказывается, в чем все дело! Тебе захотелось развеять тоску! – язвительно произнесла я, лихорадочно припоминая, сколько времени и сил у меня ушло на подобные разговоры. Но пытаться понять Мэгс было бессмысленной затеей. – Выходит, и английского писателя, и чужих коров ты втянула в этот безобразный фарс исключительно потому, что тебе захотелось повеселиться? Ты опозорила на весь город всю нашу семью, обуреваемая хандрой и грустью? Любопытно было бы узнать, куда ты стала исчезать по утрам в последнее время. Тоже пыталась взбодриться каким-нибудь оригинальным способом? Верно говорит Йен, что наша семейка – настоящий бедлам, так они, англичане, называют психиатрическую больницу, к твоему сведению. По-моему, там тебе самое место.

Мэгс не сводила взгляда с гидранта.

– В жизни каждой женщины наступает время, когда ей требуется приглядеться повнимательнее к себе и привести в порядок свои дела, – бесцветным голосом произнесла она.

– К чему ты клонишь? – спросила я. – Перестань говорить загадками! Выражайся просто и понятно!

– Тебе всегда было трудно меня понять, – вздохнула Мэгс и, обернувшись, спросила: – Скажи, деточка, какая кошка пробежала между тобой и Питером?

От неожиданности я растерялась.

– Значит, о тебе мы уже не разговариваем, а обсуждаем мои проблемы? А как же твоя вселенская тоска?

– Будем считать эту тему исчерпанной! – Мэгс подошла к шезлонгу, села и, подавшись вперед, заговорщицки произнесла: – Насколько мне известно, вы с Питером довольно долго жили вместе.

– Два года, – вздохнув, сказала я.

– И что же произошло?

– Послушай, почему ты расспрашиваешь меня о моих отношениях с Питером?

– Потому что мне так хочется!

– Но почему?

– Хочется, и все.

Я пожала плечами, поняв, что внятных ответов от нее мне все равно не дождаться, и сказала правду:

– У нас все шло прекрасно, пока однажды, придя Домой, я не обнаружила, что он исчез, прихватив с собой все свои пожитки. – Горечь воспоминаний я смягчила глотком джина.

Мэгс последовала моему примеру, облизнулась и спросила:

– Вы с ним были счастливы? По-настоящему счастливы? Я это к тому, что счастливые люди, по-моему, просто так не расстаются.

– Наверное, – пожала я плечами. Углубляться в размышления о случившемся со мной и Питером мне не хотелось, а просто признать этот факт и больше к нему не возвращаться.

– Мне кажется, что действительно любящие друг друга люди могут спокойно выяснить свои отношения и обо всем договориться. – В голосе Мэгс звучало столько скрытого чувства, что у меня возникло подозрение, что она имеет в виду вовсе не меня. Мэгс вздохнула и спросила: – Ты любила Питера?

– Не уверена, – сказала я, откинувшись на спинку стула. – Возможно, любила. Пожалуй, да. Во всяком случае, мне стало горько, когда он исчез.

Мэгс кивнула. Я снова отпила из бокала. Впервые в жизни Мэгс выказала неподдельный интерес к моим личным делам, и я с жадностью впитывала это редкое проявление внимания к себе, как сухая губка впитывает влагу.

– Честно говоря, – сказала я, не в силах более ничего утаивать, – порой мне хотелось, чтобы Питер ушел от меня. Но когда он это сделал, мне даже захотелось, чтобы он вернулся. Я не могу этого объяснить! Наверное, это любовь. А может быть, я внушила себе, что он – мой последний шанс.

– Твой последний шанс? Что ты имеешь в виду?

– Замужество. Детей. И мужа, который бы нас не бросил.

Мэгс вновь посмотрела на пожарный гидрант и отпила из бокала.

– Ты думаешь, это сделало бы тебя счастливой? Муж, который бы тебя не бросил?

– Какое это имеет значение? Ведь мужчины не остаются с «барышнями» Фаллон! Разве не так?

Мы уставились друг на друга. И я почувствовала, что речь действительно идет вовсе не обо мне. Но не успела я напрячь свои затуманенные джином мозги и разобраться, о чем же мы все-таки говорим, как Мэгс ловко сменила тему.

– Деточка, я хочу попросить у тебя прощения за то, что сосватала тебе этого англичанина, – с надрывом произнесла она, дотронувшись носовым платочком до уголков глаз. – Теперь мне кажется, что знакомство с ним не пошло тебе на пользу. Только пойми меня правильно! Он интересный мужчина, не спорю! Но, по-моему, будет гораздо лучше, если ты...

– Прекрати! Ни слова больше! – остановила я ее. – Мне тридцать лет! Тебе давно следовало перестать учить меня жить и навязывать мне свою точку зрения.

Мэгс уставилась в свой бокал. Наблюдая смену чувств на ее лице, я уже не в первый раз отметила, что она остается для меня загадкой. Мне было легче завязать доверительный разговор со случайными попутчиками в поезде либо самолете, чем поговорить по душам с родной матерью.

Тем не менее я ее любила. Да, я любила Мэгс, и мне не хотелось видеть ее расстроенной. Поэтому я готова была молча согласиться со всем, что она собиралась предпринять, чтобы развеять свою тоску.

Я протянула руку и положила ладонь на ее плечо. Мэгс удивленно захлопала ресницами и с недоумением взглянула на меня.

– Тебе плохо? – спросила я.

– Нет, это сейчас пройдет, – улыбнулась она. – Не принимай все так близко к сердцу, деточка. Все это суета.

– Прекрати, мама! – воскликнула я. – Скажи мне честно, что с тобой? Куда ты ходишь тайком по утрам? На медицинские процедуры? Надеюсь, в твои планы не входит умереть в ближайшее время?

– Типун тебе на язык, Порция! Я здорова, как дойная корова! – Мэгс звонко рассмеялась.

– Обещай, что не натворишь больше ничего такого, за что тебя опять упрячут в кутузку!

– Обещать не могу, деточка, но постараюсь туда не попадать.

– Значит, ты пропадаешь, улаживая какие-то неотложные дела?

– Именно так, деточка!

– Тогда предлагаю заключить договор! Ты не будешь совать свой нос в мои проблемы, а я не стану выпытывать у тебя, какими такими делами занята сейчас ты. По рукам?

– По рукам! – воскликнула Мэгс. – И это стоит обмыть!

Мы чокнулись бокалами и допили джин. И хотя мы обе и слукавили, этот маленький взаимный обман матери и дочери все равно был для нас очень трогательным моментом.

Я вышла из душевой кабинки в квартире над книжным магазином и с удовольствием ступила на желто-розовый пружинистый коврик, купленный по настоянию Бьюджи. Всякий раз, когда я на него смотрела, у меня улучшалось настроение.

Открыв дверь ванной, я услышала настойчивый громкий стук во входную дверь и, обмотав полотенцем влажные волосы, надела свой старый фланелевый халатик.

– Иду! – крикнула я и побежала отпирать.

На пороге стояла Бев. Она оттолкнула меня от двери и скомандовала:

– Живо одевайся!

Я захлопнула дверь и направилась в спальню.

– Именно это я и собиралась сделать, но мне помешал твой сумасшедший стук в дверь. Что стряслось?

Я швырнула полотенце на кровать и полезла в платяной шкаф за бельем и носками.

– Мы устраиваем вечеринку с фондю, – войдя в комнату, сказала Бев.

Я захлопнула дверцу шкафа и обернулась.

– И по какому же случаю вы пируете?

Бев сочувственно оглядела пустую комнату, вздохнула и ответила:

– Одевайся быстрее, у нас мало времени, поговорим в машине. Я еще должна купить апельсины и шоколад. Не стану тебя отвлекать, подожду в столовой!

Она захлопнула дверь. Я стала натягивать джинсы.

– Право же, вы делаете из мухи слона, – сказала Вера, скомкав салфетку и бросив ее в пустую продуктовую сумку. Глаза у нее покраснели, лицо покрылось алыми пятнами, но плакать она перестала, как только увидела извлеченные из сумки покупки – апельсины и шоколад.

– Ерунда! – сказала Мэгс и, забрав у нее вилку для фондю, насадила на нее одну из апельсиновых долек. – Макай! – Она вернула вилку Вере.

Та наклонилась над темно-зеленой кастрюлей для приготовления фондю и макнула дольку апельсина в жидкий шоколад.

– Вам не стоило беспокоиться, у меня все прекрасно. Я просто не ожидала встретить его там.

– Разумеется, дорогая! Как можно было это предвидеть! – сказала Бев.

Я наблюдала все это, сидя на стуле и рассеянно тыча вилкой в апельсиновую дольку, лежащую у меня на тарелке.

Мэгс легонько толкнула меня ногой под столом.

Я удивленно взглянула на нее и поняла по ее подмигиванию, что мне тоже пора сказать Вере несколько утешительных слов.

– Э-э-э, – произнесла я, перестав терзать апельсиновую дольку. – По-моему, население нашего города не превышает пока шести тысяч человек. Неужели за минувшие после вашей размолвки одиннадцать лет вы с ним ни разу не столкнулись где-нибудь нос к носу? Прекрати брыкаться, Мэгс! У меня все ноги будут в синяках! Что-то здесь непонятно?

Мэгс оставила в покое мои многострадальные ноги, но взглянула на меня с нескрываемым презрением, как на предательницу. Бев хмыкнула и насупила брови. Но в этот момент Вера вскинула вверх ладонь и воскликнула:

– Стоп! Не ссорьтесь, девочки! Да, Порция, мы с ним виделись и прежде, и не один раз. Как правило, в бакалейно-гастрономическом магазине, как это случилось и сегодня. Однажды я видела его в кинотеатре. Но почему-то... – Она вздохнула и положила дольку апельсина, уже побывавшую в шоколаде, к себе на тарелочку. На глазах у нее показались слезы.

Бев покачала головой и промолвила:

– Не надо так убиваться, деточка. Мы понимаем, .как тебе тяжело это вспоминать.

Мэгс наклонилась над кастрюлькой и стала помешивать в ней ложкой.

– По-моему, это наглость с его стороны – появиться днем во вторник в «Пиггли-Уиггли»!

– Откуда же Бриджу было знать, что она придет туда делать покупки именно во вторник после полудня? – удивленно спросила я.

Бев и Мэгс взглянули на меня, как на слабоумную. Но Вера встала на мою защиту. Положив на тарелочку еще дольку, она примирительно заметила:

– Порция права! Прошло очень много времени. Мне давно пора успокоиться и при встрече здороваться с ним, как это делают все нормальные люди. Можно было бы даже поинтересоваться его делами на работе, помочь ему выбрать спелую дыню или арбуз. А я впадаю в истерику, старая дура! – Ее лицо скривилось, по щеке скользнула крупная слеза. Вера достала из кармана новую салфетку и громко высморкалась.

– Надеюсь, ты не стала помогать ему выбирать арбуз? – спросила Бев. – Или выбрала для него насквозь гнилой?

– Я бы на твоем месте, – сказала Мэгс, размахивая ложкой, – притворилась, что не узнала его. Или посмотрела бы на него как на пустое место. Это пошло бы ему на пользу!

Я заерзала на стуле и уставилась в тарелку, в комнате повисла тишина. Утешать Веру мне расхотелось. Но, опасаясь получить от Мэгс очередной болезненный пинок, я собралась с духом и поинтересовалась:

– А что именно стало причиной вашего разрыва?

Вера как-то странно взглянула на меня, и боль, которую я прочла в ее взгляде, сжала мне сердце. Я пожалела о своих необдуманных словах.

– Извините меня, – сдавленно произнесла она и вскочила со стула, мотая головой и едва сдерживая рыдания.

Бев и Мэгс, бледные от возмущения, с укором смотрели на меня.

– В чем дело? – спросила я. – Что происходит? Он что, просто бросил ее? Променял ее на другую? Я не понимаю, почему они расстались, если любили друг друга.

– Ты знаешь, для чего мы устроили эти семейные посиделки с фондю? – спросила Бев. – Нет? Так вот, смысл этой затеи в том, деточка, чтобы успокоить и утешить нуждающегося в поддержке человека. Неужели вам, профессор, вот уже двенадцать лет прячущий свое истинное лицо под вуалью образованности, непонятны такие элементарные вещи?

Я схватила со стола свою тарелку:

– Мне все ясно, Бев! Я только хотела сказать, что... Бев перебила меня:

– Нужно думать, что ты говоришь! Вера сейчас нуждается в нашей заботе, и чтобы поднять ей настроение, уж лучше было бы сказать, что возле «Пиггли-Уигглй» высадились зеленые человечки с Марса, чем задавать идиотские вопросы! Неужели у тебя не нашлось теплых слов для родной тети? А еще без пяти минут профессор! И чему вас только учат в ваших университетах!

Меня затрясло от негодования.

– Да я в Вере души не чаю! – вскричала я. – Но ведь уже прошло одиннадцать лет, как они с Бриджем Уилкинсом расстались! Она бы давно и думать о нем перестала, если бы вы не устраивали для нее эти «сладкие посиделки» и не пестовали ее горькие воспоминания, потчуя при этом дольками апельсина в шоколаде.

– Это не твоего ума дело! – Бев погрозила мне пальцем.

– Нет уж, позвольте мне высказаться! – не унималась я.

Между нами вклинилась Мэгс.

– Хватит! – воскликнула она, схватив Бев за поднятую руку. – Не лучше ли нам охладить пыл холодным джином с тоником?

Я поставила тарелку на стол, почувствовав, что мой нервный желудок вот-вот исторгнет фондю, которое я, сама того не замечая, поглощала в ходе неприятного разговора. Швырнув салфетку в угол, я пулей вылетела из комнаты.

– Стоять! Не двигаться!

Я вздрогнула и выронила молоток. Он со стуком упал на цементный пол, и эхо разнесло звук его падения по всему помещению. Луч яркого света ослепил меня. Я прикрыла глаза рукой и, прищурившись, увидела Йена.

– В чем дело? – недоуменно спросила я.

Он опустил фонарь, и тогда я увидела в его руке ружье.

Пробормотав проклятие, он подошел к козлам и положил на них дробовик и фонарик. Руки у него тряслись. Я подхватила с пола свой фонарь и, вымучив улыбку, подошла к Йену.

– Как вы меня напугали! – сказал он. – Что вы здесь делаете?

– Благоустраиваю сарай, – ответила я.

– Благоустраиваете сарай... – Он тяжело вздохнул. – В час ночи... Благодарите Бога, что ружье не заряжено. Вообще-то я боюсь пользоваться оружием, однажды на охоте я случайно чуть не прострелил себе ногу.

– Я не могла уснуть и подумала, что работа в сарае поможет мне избавиться от бессонницы.

Йен изумленно вскинул брови.

– Мне просто не пришло в голову, что стук молотка вас разбудит, – виновато объяснила я.

Он взъерошил пальцами волосы.

– Мне тоже не спалось.

– И чем же вы занимались?

– Писал роман, – пробурчал он.

– Мне казалось, что вы пишете только по утрам.

– Если уж я приступаю к работе, то не прекращаю ее ни днем, ни ночью. Я пытался ограничиться только утренними часами, но из этого ничего не вышло. – Йен в сердцах махнул рукой.