— А что, есть новости?

— Есть темы. Надо обсудить.

— Ну что же, обсуждай.

— Смотри. Месяца через два можно провести Лековский фестиваль.

— О боже…

— Перестань, Оля. Дело хорошее. Народ-то его любил и любит. Особенно сейчас. У нас вообще любят покойников. Чтобы тебя по-настоящему признали, надо умереть.

— Это точно, страна некрофилов. Еще Гоголь заметил.

— Вот! А фестиваль можно провести шикарный. Выпустим видео-аудиопродукцию. Сделаем книгу — собрание песен, нот. Плакаты, футболки… Представляешь, что все это для нас значит?

— Неплохие бабки, как я понимаю.

— Правильно понимаешь. Кстати, о бабках…

Гольцман вышел в прихожую, вернулся со своей сумкой и вынул из нее пачку бумаг.

— Подпиши-ка мне вот тут…

— Что это?

— Расписка. В получении денег. Я тебе плачу наличными, чтобы ты не парилась с налогами.

— А за что?

— Ну, скажем, в рамках нашего с тобой первого договора. Мы выпустили компакт с ранними песнями твоего мужа. Продается уже. Компакт и кассета.

Ольга посмотрела на лист бумаги, протянутый ей Гольцманом.

— Ого! Две штуки?

— Да.

— А я слышала, компакты сейчас плохо продаются…

— У кого как. Голь на выдумку хитра, — таинственно заметил Борис Дмитриевич. — Но это отдельный разговор.

Оля поставила подпись. Борис Дмитриевич тут же достал из сумки тонкую пачку зеленых купюр, перехваченную резинкой.

— Держи. А насчет фонда подумай. Но я бы тебе советовал принять предложение. Во-первых, трудовая книжка ляжет… У тебя она, вообще говоря, есть?

— Где-то валяется.

— Пусть она лучше в нашем отделе кадров валяется. Знаешь, ситуация в стране меняется. Неизвестно еще, может быть, эти трудовые книжки нам всем понадобятся. В любом случае вещь нужная. Даже сейчас. У тебя загранпаспорт есть?

— Ну есть. Только уже просрочен, наверное.

— Вот видишь. Надо новый делать. А без трудовой книжки ты замучаешься всякие справки собирать. Конечно, мы поможем, оформим без проблем, но все же советую документами не разбрасываться. Пусть трудовая лежит в фонде, она же каши не просит.

— Ну, если ты считаешь, что так лучше…

— Лучше, лучше. Однозначно.

— Хорошо. Что еще?

— Еще? Зарплата. В фонде положим тебе штуку в месяц официально.

— Баксов?

— Нет, песо. Но повторяю: официально. Чтобы ты налоги с них исправно платила и чтобы не возникало никаких вопросов. Зарплата по нашим меркам приличная, налоги тоже не маленькие… А там — сколько заработаем, все поделим. Внакладе не останешься.

— Звучит заманчиво, — улыбнулась Оля.

— Не просто заманчиво. Это не пустые слова, а реальные дела. Настоящие.

— Хорошо. Если так, то… — Оля сдернула резинку с пачки купюр и пересчитала деньги. — Когда начинать?

— Что?

— Работать. Я имею в виду, в фонде.

— Да считай, что ты уже начала. Учредительные документы на тебя сделаны. Только подпиши вот тут. — Гольцман протянул еще несколько листов.

— Ого! Мои паспортные данные… Все у тебя есть.

— Конечно, есть, — усмехнулся Гольцман. — Мы же с тобой контракт подписывали. Забыла?

— Нет. Просто тогда такая суета была. А с этими похоронами, с развеиванием пепла у меня вообще крыша поехала.

— Ничего. Ты теперь человек непьющий, с трезвым умом и ясной памятью. Большие дела будем делать, Оля, попомни мои слова.

— Хотелось бы.

Оля взяла деньги и сунула их в карман халата.

«А что, может, взять да и жениться на этой Стадниковой? — подумал Гольцман. — Красавица. Теперь уже не пьет. И умная. Даже слишком умная. Ей палец в рот не клади… Нет, эту идею пока нужно оставить. Не бросать совсем, не списывать в архив, но отложить. Время покажет, как выстроятся наши отношения…»

— Так что с фестивалем? — спросила Ольга.

Гольцман закурил.

— Фестиваль мы приурочим к празднику города. А праздник города проводим, в основном, тоже мы. Бюджетные средства плюс частные инвестиции. Деньги, Оля, очень большие, и заработать на этом мы можем весьма неплохо. Весьма неплохо, — повторил он, — даже если считать по московским меркам. В общем, пора начинать серьезные дела. Вся эта питерская мелочь, знаешь, утомляет. Сил отнимает много, а выхлоп — мизерный.

— Ну, не такой уж и мизерный, — улыбнулась Оля, нащупав в кармане деньги. — Машинку-то себе ты все-таки поменял.

— Ха! Машинку! Машинку я и раньше мог купить, давным-давно. Я специально не покупал. Чтобы не бросаться в глаза. Теперь-то — по рангу положено. Моя бы воля, ездил бы всю жизнь на «Жигулях». Оно спокойнее.

— Что, Боря, трусишь? Тебе ли бояться?

— Я не трушу. Я реально смотрю на вещи.

— Ладно, проехали. А какие планы на сегодня?

— На сегодня? Одевайся. Поедем в фонд. Введу тебя в курс дела. Познакомлю с подчиненными.

— Поехали. Все равно делать нечего. А потом я по магазинам прошвырнусь. — Стадникова снова достала из кармана халата деньги. — Надо прибарахлиться. Если уж я теперь президент…

— На одежду денег не жалей. Одежда — это очень важно. Для представительства. Возьми там чеки, мы проведем это как накладные расходы.

— Ого! Просто коммунизм какой-то.

— Почти. Коммунизм в отдельно взятой коммерческой структуре.

Матвеев сидел в баре клуба «Астор» и ждал Моню. Бутылка коньяка, которую он заказал — ему, как своему человеку, позволялось ставить на стол бутылку, остальные посетители удовольствовались порциями в рюмках, — была уже наполовину пуста.

Последнее время Митя стал пить значительно чаще и больше, чем прежде. Ситуация, которая складывалась на работе, переставала ему нравиться.

С одной стороны, дела шли более чем успешно, деньги сами сыпались в карманы со всех сторон, а с другой — жить стало очень напряженно. Митя не мог расслабиться ни на минуту, он все время прокручивал в голове сложные схемы движения денег, все время размышлял, не допустил ли где-нибудь ошибки и не явятся ли к нему завтра обиженные по недосмотру получатели, чтобы предъявить неоплаченный счет.

Матвеев не боялся наездов и разборок, он знал, что в случае чего Гольцман его прикроет, «крыша» у Бориса Дмитриевича сейчас не чета прежней, просто железобетонная «крыша». А вот чего Митя опасался по-настоящему, так это возни, бесконечных телефонных переговоров, выяснения отношений. Получалось, что теперь уже невозможно просто и безмятежно коротать досуг за бутылочкой хорошего коньяка в одиночестве или с какой-нибудь из множества легкодоступных барышень. Спокойствие ушло из жизни. Потому и приходилось Мите увеличивать дозы — теперь желанное умиротворение приходило к нему только после литра спиртного в водочном эквиваленте.

Как-то Митя разоткровенничался с одной из любимых им проституток, предпочитавшей, чтобы ее называли Гретой, и та сказала, что он страдает распространенным среди «новых русских» психическим заболеванием.

— Понимаешь, милый, это у нас, совков, в порядке вещей. Мы же привыкли к нищете. Все привыкли. В том числе и те, что нынче стали богатыми. Вот как ты, например.

— Ну, какой я богатый! Так, погулять просто вышел, — ухмыльнулся пьяненький Матвеев.

— Все равно. Вспомни, как ты раньше жил. Ты кем был прежде? До перестройки?

— В институте учился, — ответил Матвеев. — Комсоргом был…

— Вот видишь.

— Что — видишь? Да, комсоргом факультета… Потом работал в молодежном центре… По культуре… Концерты устраивал всяким-разным… Дискотеки делали… На юг катались с дискотеками… Вот время было! Дикое совершенно! Это же представить себе надо — с дискотекой на юг, как на гастроли! Уму непостижимо!

— Короче, все ясно. Был ты, Митенька, нормальным совком. И денег тебе всегда не хватало. А теперь они на тебя рухнули.

— Ну, прямо — «рухнули»! Можно подумать, с неба упали. Я знаешь как горбатился? Чтобы хоть что-то себе сделать. Чтобы хоть какой-то капитал нажить. Минимальный. Да и то, весь мой капитал, по сравнению с деньгами хорошего, но среднего бандюка, — пыль…

— Можешь не объяснять, — сказала Грета. — Уж я-то знаю, как деньги зарабатываются. На своей, извини, жопе знаю.

— Это ты меня извини, Греточка, что я об этом… Конечно, ты тоже пашешь как лось… Или как конь? Не важно. Так ты думаешь, это у меня просто с непривычки? Такой, типа, плебейский синдром? Подсознательный страх перед ограблением?

— Конечно, — ответила Грета. — У тебя еще в легкой форме. Я знаешь каких видела бизнесменов? Трясутся, как студень. Вроде здоровые мужики, ладные, возраст ломовой, самая жизнь — лет по тридцать пять, бугаи натуральные. А дрожат хуже баб. И бандиты есть — тоже с проблемами. Они, правда, не трясутся, но на неврозе диком. Чуть что — за пушку хватаются, наркотой себя глушат до полного опупения. Так что ты, милый, не одинок. И, повторяю, у тебя, Митенька, очень легкая стадия. Начальная. Ты на этом не зарубайся, пусть все будет так, как будет. От судьбы не уйдешь.

— Оптимистично, — усмехнулся Митя.

После этого разговора он стал чувствовать себя немного спокойнее. Однако алкогольную дозу не снизил.

В баре появился Моня. Он шел между столиками, пристально вглядываясь близорукими глазами в лица посетителей.

— Моня! — крикнул Матвеев. — Иди сюда.

— А, здорово!

Моня опустился на стул напротив Матвеева и, взяв пустую рюмку, плеснул себе коньяка.

— Ну? — спросил Митя, глядя на красное, потное лицо своего подчиненного.

— Можно еще? — спросил Моня.

— Давай. Чего это ты такой нервный?

— Погоди.

Моня одним глотком осушил еще одну рюмку и поморщился, словно пил не приличный напиток, а неведомо где и как изготовленную «ларечную» водку.

«Однако пацан в бухле ни фига не понимает, — подумал Митя. — Коньяк — сорок баксов за бутылку. А он жрет, как сивуху. Плебей».

— Ну что, оклемался?

— Фу, — выдохнул Моня. — Теперь отпустило.

— Что с тобой стряслось? Ты с Эльвирой-то встретился?

— Встретился. Знаешь, Митя, затрахала она меня по полной программе.

— В каком смысле?

— В фигуральном. Не волнуйся, только в фигуральном. До реального траха дело не дошло.

— А чего так? Она телка ничего себе. Я бы ей вдул. С большим даже удовольствием.

— Так вдуй, — ответил Моня. — Пожалуйста. Только сначала она тебя морально так затрахает, что, боюсь, у тебя ничего не получится. Не встанет уже, после общения.

— Так что же? Подписала она?

— Подписала. Всю душу из меня вымотала.

— Сколько ты ей дал?

— Все три тонны.

— Зря.

— Ага. Ты бы с ней поговорил. Она тебя на всю десятку раскрутила бы. Я ей уже говорю — все, три штуки. Хочешь — бери и подписывай договор, не хочешь — до свидания. Взяла. И подписала.

— Значит, все? Теперь ты их директор?

— Да, директор. Только смотри, Митя, на твою ответственность.

— Что? — Митя поднял глаза на новоиспеченного директора группы «Вечерние совы». — Что ты имеешь в виду?

— Если москвичи наедут, сам будешь разбираться.

— Какие еще москвичи?

— Как это — какие? У них же с Вавиловым контракт заключен.

— С Вавиловым? У Эльвиры?

— Ну да. Я думал, ты знаешь.

— А что за контракт?

— На самом деле туфта. Купили у них альбом. О концертной деятельности там ничего нет.

— Альбом, значит…

— Ну да. «ВВВ» сейчас все метет. У них денег много, вот они и скупают группы на перспективу. Пусть лежат, типа. Для них тонна баксов — не деньги.

— Не понял. Они что, купили альбом за тонну?

— Да. Причем Эльвира еще даже не получила денег. Там, в Москве, сидит такая Вика — их первый директор. Первый директор «Сов», я имею в виду. Сидит и ждет, когда ей «ВВВ» тысячу долларов отсыплет.

— Ясно… А что Эльвира?

— Я ей говорю — посылай на хуй это «ВВВ», работай с нами. Мы тебе и денег дадим вперед, и концерты устроим.

— А она?

— А она полночи меня пытала, сколько я ей денег дам и за что. В общем, договор подписала. Я ей объяснил так: сегодня играют концерт — гонорар пятьсот баксов. За то, что она пошлет к черту «ВВВ», — тонну. И тонна пятьсот — аванс за предстоящие концерты, которые мы им устроим. Все права на группу, на название они передают «Норду» в лице продюсера Дмитрия Матвеева и старшего администратора Игоря Монина. То есть тебя и меня.

— Еще что?

— Остальное я ей на словах наобещал. Клип, раскрутка, радио, видео, шмидео. В общем, все как обычно. Полный набор.

— Ладно. С «ВВВ» я сам разберусь. Мастер-тейп альбома где?

— В Москве. Но копия есть у Эльвиры.

— Не забрал?

— Нет.

— Забери. Сами выпустим. Пусть срочно звонит в Москву и говорит, чтобы эта Вика никаких денег там не брала и немедленно ехала в Питер. Контракт контрактом, но пока они денег не получили, еще можно задний ход дать.

— А если уже получили?

— Пусть отдаст назад. Чем быстрее, тем лучше.

— Ладно, сделаю.

— И последнее. Не дай сегодня слабину на концерте.

— В каком смысле?

— Увидишь. Говорю тебе — не дай слабину. Стой на том, что ты директор, и точка. Все дела пусть ведут с тобой.

— Я не понял, Митя, какие дела? Что там, на этом концерте, наезды будут, что ли?

— Моня, у тебя есть возможность показать себя как профессионала. Я в тебя верю. Поезжай на концерт и ничего не бойся. Понял? Вообще ничего. Если что, мы тебя прикроем.

— Хорошие дела…

— Не ссы, Моня. Прорвемся. Ты меня понял?

— Надеюсь, что понял. Ладно, пока. Завтра позвоню.

Про две с половиной тысячи долларов Эльвира решила пока не говорить подругам. Она взяла с собой пятьсот, решив честно поделить их на три части. Участие в «Совах» Вики, которая все еще сидела в Москве и, по предположениям Эльвиры, трахалась там с работниками «ВВВ», было теперь под большим вопросом. Моня наобещал золотые горы и, главное, брал на себя абсолютно все административные функции, так что Вика и вправду, кажется, была уже не нужна. Ну, подруга, положим, она хорошая, однако хороший человек — это не профессия. А как администратор Моня на порядок круче, да и деньги живые дает сразу.

— Девчонки, сегодня у нас ответственный день, — сказала Эльвира Люде и Нинке, когда они паковали костюмы и инструменты. — Есть у меня думка, что аудитория будет очень специальная. Не обращайте внимания. Играем спокойно. Артист должен работать одинаково ответственно для любой публики.

— Ты меня учишь, как артист должен работать? — спросила Людка. — Я знаешь сколько концертов отпахала на всяких полевых станах? С институтскими халтурами — где только не играли. Один раз даже в горячем цеху, в обеденный перерыв.

— Денежку-то платят? — спросила более прагматичная Нинка.

— Ха! — Эльвира открыла ящик письменного стола, достала приготовленные деньги и вручила подругам по две бумажки — по сто и по пятьдесят долларов.

— Круто! — Людка сунула деньги в кошелек. — Каждый день бы так, а, девчонки? Мне как раз сейчас бабки нужны — просто смерть!

— А что за публика? — спросила Нинка. — Бандюганы, что ли?

— Ага, — ответила Эльвира как можно более равнодушным тоном. Нинка-то тертый калач, а вот Людмила, мамина дочка, может замандражировать.

— Серьезно? — Людка отставила в сторону сумку, в которую складывала вещи. — Девочки, я как-то это…

— Что, боишься?

— Ну, в общем, девичья честь меня не очень беспокоит, а вот общее состояние здоровья как-то не хотелось бы подвергать…

— Думаешь, побьют? — усмехнувшись, перебила ее Эльвира.

— Ну, побить-то не побьют, я надеюсь, а…

— "А" будет только по желанию. С нами едет наш новый директор.

— То есть? — в один голос воскликнули Люда и Нинка. — А Вика?

— Девчонки! Давайте сегодня попробуем с новым человеком. Видите, как покатило сразу… Ладно, скажу вам все. Хотела после концерта, но если вы сомневаетесь…

Эльвира достала деньги — все две с половиной тысячи — и положила на стол.

— Вот.

— Что это? — Нинка взяла пачку стодолларовых купюр, быстро пересчитала, положила на место. — Две с половиной штуки. Это откуда, Эля, а?

— Просто не хотела вас волновать перед концертом. Я подписала новый контракт. А это — аванс.

— Контракт? А Вика?

— Девчонки, ну вот, начинается. Я же говорила — давайте потом…

— Да ладно, тут все взрослые. Мы профессионалы, Эля. Работа есть работа. За нас не волнуйся. Лучше поясни, что за контракт.

Людка села на корточки перед Элей и заглянула ей в глаза.

— Думаешь, я кручу? — спросила Эльвира. — Недоговариваю?

— Нет, что ты…

— Вот и славно. Понимаете, девчонки, как писал О.Генри, «Боливар не выдержит двоих». Думаю, если все пойдет нормально, мы с Викой останемся подругами. Но бизнес есть бизнес. Такие уж правила. Или работать серьезно, или в дочки-матери играть.

— Ладно, с Викой разберемся, когда она приедет, — рассудительно сказала Нинка. — Ты скажи вот про это. — Она кивнула на деньги.

— Повторяю, я получила аванс. Контракт со мной подписал Моня.

— Моня?! — Люда вскочила. — Круто! Он классный парень!

— Классный. Да, — медленно произнесла Нинка.

Эльвира посмотрела на нее.

— Слушайте. Давайте договоримся. Раз и навсегда. Вы думаете примерно так: раз я подписываю договор без вашего ведома, то в один прекрасный день могу и вас кинуть, как мы сейчас Вику. Правильно?

Нина кивнула.

— Нет, девчонки. Мы вместе начали, вместе и останемся. Я отвечаю за базар. И больше мы эту тему не обсуждаем. В контракте написано, что основной состав группы — трое музыкантов, то есть мы. В зависимости от обстоятельств состав может расширяться, однако трое остаются неизменными. Все. Вопрос снят.

Нинка хотела что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь — требовательный и длинный, как звонят люди, знающие, что их визит чрезвычайно важен.

— Ох ты, е-мое! — воскликнула Эльвира. — Это Моня. Девчонки, едем. Моня сказал, что транспорт обеспечит в оба конца.

— Круто! — улыбнулась Людка. — А далеко ехать-то?

— В Московский район.

— Там клуб, что ли?

— Ну, типа того. Можно сказать, что клуб.