Глава 8

Это были скучные похороны. Долгие, скучные, наполненные помпезностью и церемониальностью. Один за другим Бароны говорили над могилой; все, кроме Рислера, были красноречивы. Донахью то ли был раздражен, то ли просто игнорировал происходящее. Страмм все время внимательно наблюдал за Уродом, боясь, как бы не случилось повторного несчастья и у землекопов, роющих могилы, снова не появилась работа.

Пович говорил бесконечно, оплакивал своего зятя часа три, с легкостью повторяя дважды или даже трижды одно и то же, и церемония продлилась бы еще дольше, если бы милосердная природа не решилась заявить о себе громом, молниями и дождем, которые в конце концов заглушили речь старика и разогнали плакальщиков по домам.

Рыжебородый сопровождал трех объединившихся Баронов (Крастон, не выдержав, уехал намного раньше, так и не дождавшись, когда старик Пович закончит говорить) в замок Повича. Даже варвар Донахью удивленно вытаращился при виде яркой зелени, обрамляющей самое старое и великолепное из поместий Баронов. Куда бы Донахью ни посмотрел, он видел лишь яркие клумбы цветов любых вообразимых форм и цвета. Два десятка аккуратно выложенных камнями дорожек вились среди них. Местами их затеняли огромные цветущие кусты. Землю устилали экзотические мхи и лишайники, сверкавшие каплями недавно прошедшего дождя.

Интерьер замка, выдержанный в стиле неброской роскоши, выглядел таким же простым, как и в обители Рислера, но при близком рассмотрении оказался уникальным и самобытным. Однако простота была отличительным признаком здания и его обстановки, точно так же как и самого Повича. Необычная мебель, заботливо украшенная резьбой, была из самого лучшего дерева, но сделана просто, для того чтобы быть удобной. Ни один предмет не нарушал гармонию. Даже массивный стол в обширном обеденном зале не выделялся на общем фоне. Пович оказался единственным Бароном кроме Крастона, кто установил в своем доме сложную водопроводную систему. Каждая комната имела собственную ванну и уборную. Твердые облицовочные панели стен покрывали барельефы, но только небольшая часть их изображала сражающихся Нормалов, а в большинстве своем — пасторальные сцены и ландшафты, большая часть которых как две капли воды походила на сады Повича. Даже слуги соответствовали атмосфере старого дома. Страмм не держал слуг, у Дрейка слуг заменяли старые воины, а обитель Крастона никто не видел. Только Рислер и Пович имели слуг, соответствовавших смыслу этого слова, но слуги Рислера всегда казались больше рабочими. Противоположное впечатление производили мужчины и женщины, суетившиеся в обители Алдана Повича.

Гости остановились в библиотеке — огромной комнате, наполненной до потолка книжными полками и ларцами, хотя фактически тут содержалось, в самом лучшем случае, книг пятьдесят. Литература всегда была в большом почете, но с давних пор только Страмм и Крастон выказывали к ней реальный интерес. Пович и другие не чувствовали дискомфорта в своих огромных, но пустых библиотеках.

— Которая из присутствовавших вдова Дрейка? — спросил Рыжебородый, как только слуга Повича закрыл за ними дверь.

— Никто не требует от тебя хорошего воспитания, Урод, — с отвращением сказал Страмм, — но ты можешь, по крайней мере, из вежливости держать рот на замке, пока тело Дрейка не остыло.

— Но не холодным же телом Дрейка я интересуюсь, — хохотнул Донахью. — Его женушка должна быть еще теплой!

— Еще одно замечание, вроде этого, и я за себя не ручаюсь! — фыркнул Рислер.

— Только попробуй, — зловеще предупредил Донахью.

— Заткнись, Урод! — приказал Страмм. — Я не стану охранять твою жизнь, если ты будешь убивать Нормалов. Побереги свою жажду крови для Гарета Кола. Тебе она, возможно, понадобится, чтобы заставить Кола хорошенько попотеть, прежде чем ты его убьешь.

Слова Страмма произвели должный эффект на Рыжебородого, как Барон и надеялся. Донахью немедленно замолчал, внимательно глядя на свои ладони, сжимая и разжимая кулаки. Простое упоминание имени Кола приводило Урода в ярость, и Страмм пользовался этим, когда чувствовал необходимость. Всякий раз это срабатывало.

— Поговорим об убийстве Кола, — сказал Пович, разжигая трубку, — сейчас самое подходящее время определиться с нашими планами.

— Как хотите, — пожал плечами Страмм.

— Ты хочешь устроить вторжение в Метро, я так понимаю?

— Конечно. Смерть Майкла ничего не изменила.

— Ничего не изменила? — недоверчиво повторил Пович. — Ради бога, Элстон, ты просишь нас отдать наших лучших солдат твари, которая убила Барона!

— Совершенно верно, Майкла тоже об этом просили. Я хотел, чтобы он остался жив, но он сам напросился.

— Будьте вы прокляты, он — прав! — глядя в потолок, сказал Рыжебородый.

— Но, Элстон…

— Послушай, Алдан, — сказал Страмм. — Успех или провал нашего рейда зависит от способности Донахью пробиться через физические и психологические линии обороны Кола и того, сможет ли Рыжебородый уничтожить его. Я не вижу, почему смерть Майкла должна увеличить или уменьшить наши шансы. Если Донахью смог бы одержать победу неделю назад, он сможет и сейчас; а если нет, то я сомневаюсь, что смерть Майкла увеличила его силы и поможет ему в деле убийства Кола.

— Я знаю все это, — запротестовал Пович. — Только я не думаю, что наши люди последуют за ним в Метро. Я сомневался и раньше, а теперь после убийства Майкла я в этом уверен.

— Мы пойдем с ним, — сказал Страмм. — Ведь твои люди пойдут за тобой.

— Я так и предполагал, — недовольно пробормотал Пович.

— Ну, я могу гарантировать, что мои люди за мной пойдут, — сказал Рислер.

— Пока они будут получать приказы от меня, мне все равно, за кем они станут следовать, — воскликнул Рыжебородый.

— Мы еще ничего не решили, — осадил Урода Рислер.

— Я обещаю, что они выполнят любой разумный приказ, который ты отдашь, — сказал Страмм. — Если же твое понимание разумности приказов значительно отличается от наших, мы сымпровизируем.

— Ты думаешь, нам стоит предпринять еще одну попытку уговорить Эндрю, чтобы он присоединился к нам? — спросил старик между затяжками трубки, которая у него постоянно гасла в этот день, и Страмм с любопытством посмотрел в его сторону.

— Слишком жирно будет, — фыркнул Рислер, подойдя к ряду книг, взяв одну из них с полки и с отсутствующим видом полистав ее.

— Я склонен согласиться с Джеральдом, — сказал Страмм. — Очень сильно сомневаюсь, что Эндрю присоединится к нам.

— Кому нужен этот слепец? — спросил Донахью. — Он только под ногами будет мешаться.

— Что нам нужно, так это символ единства Баронов, — раздраженно сказал Пович. — Хотя не могу представить, как кто-то вроде тебя может это понять.

Донахью внимательно посмотрел на старика, но ничего не сказал. Когда стало очевидно, что наступившая тишина нарушена не будет, он отвернулся от Баронов и начал мерить шагами мозаичный деревянный пол. Это помогло ему снять напряжение, потому что по натуре своей Рыжебородый был деятельным человеком, а теперь все чувства говорили ему, что движение — самый быстрый способ расслабить напряженные нервы и мускулы. Он сделал глубокий вдох. Комната пахла разными сортами дерева, и Донахью радовался этому так же, как Пович, любивший цветы, наслаждался цветочными ароматами. Донахью снова прошел мимо трех Баронов, потом подошел к окну и выглянул наружу. Цветы не были для него такой уж редкостью, но так как в Туннелях ничего не росло, Донахью видел цветы, только когда воевал. Он любил их запах, но изобилие яркого цвета било ему по глазам. Своей красотой цветы вызывали в Донахью не удивление, а простое детское удовольствие от того, что он нашел множество красивых штучек, приковывающих его внимание. Наконец, оторвав взгляд от цветов, Донахью повернулся к Баронам. Рислер с глупым видом перелистывал другую книгу, Пович занялся своей трубкой, которая постоянно гасла, а Страмм с любопытством смотрел на Рыжебородого.

— Если ты еще не до конца справился со вспышкой гнева, то, наверное, ты с удовольствием проводишь меня назад в мой замок на обед, — сказал Страмм.

— Обед? — повторил Рыжебородый. — А что потом?

— Ты голоден?

— Да.

— Тогда какая разница? С другой стороны, я не верю, что наша дискуссия приведет к какому-нибудь плодотворному решению.

— По крайней мере ты еще поговоришь с Эндрю? — спросил Пович.

— Почему я? — ответил Страмм. — Я и Крастон не такие уж близкие друзья. Если честно, я мог бы даже сказать, что мы держимся друг от друга на определенном расстоянии.

— Это лишь подчеркивает то, что говорить должен ты, — сказал Пович. — Если заговоришь ты, Эндрю будет знать, что это не просто жест, а серьезное предложение примирить наши разногласия.

— Все верно, — вздохнул Страмм. — Не то чтобы я чего-то добьюсь, но сделаю это из уважения к тебе, Алдан.

Он и Донахью встали и отправились в шестимильную прогулку к замку Страмма. Бароны часто разъезжали на лошадях (или, скорее, на тех животных, в которых превратились лошади) или нанимали своего рода рикш для путешествий между поместьями, но Страмм предпочитал пешие прогулки, и в Донахью, как ни в ком другом, он нашел великолепного спутника для таких развлечений.

Они молча и быстро шли по дороге. Редкие сломанные плиты бетона выглядывали из грязи, но большая часть древней дороги была неотличима от бессчетных тропинок, окружающих владения Страмма. По пути им не попалось ни одной резиденции, так как все Бароны, кроме Крастона, жили на ободе Ступицы, но то тут, то там виднелись следы древних поселений: фундаменты, древние сточные трубы, и только миновав границу имения Повича — простые каменные очаги и дымоходы — все, что осталось от домов, которые существовали сотни лет назад.

После того как они прошли около трех миль, Донахью повернулся к своему спутнику и неожиданно спросил: — Почему, Рет возьми, есть такие, кто повинуется слепому человеку?

— Я надеюсь, что не этот вопрос беспокоит тебя все время, — улыбнулся Страмм.

— Ты не ответил.

— Разве не ответил? Ну, как ты знаешь, Эндрю — Барон. Тут у нас нет человека, который один всеми бы командовал, как у вас ваш Гарет Кол или как в Спренгфилде — их Канцлер. Пять Баронов — сейчас четыре — всегда правили вместе. Это хорошо по многим причинам, потому что останавливает любого, стремящегося приобрести слишком большую силу и злоупотребить ей. Нет, мы не то чтобы не пытаемся приобрести силу, сам понимаешь, но не похоже, чтобы один из нас добился успеха в этих попытках.

— Что останавливает Человека от того, чтобы собрать самую сильную армию и взять то, что он хочет? — спросил Рыжебородый.

— Очень логичный вопрос. Ты удивляешь меня, Урод, — Страмм сделал паузу, потом продолжал: — Базис нашей политики основывается на методе вербовки наших армий. Каждый из нас может забрать в армию на три года каждого пятого мужчину, в течение которых мы должны платить ему и содержать его иждивенцев. Естественно, в каждый призыв все Люди, которых мы получаем в армию, совершенно определенно не военные, и в таком случае обстоятельства сильнее нас.

— Но опытный генерал может получить преимущество в битве, — запротестовал Донахью. — Я доказывал это много раз!

— В конкретной битве — да. Но в Ступице всегда нечетное число Баронов. Когда-то их было трое, а еще раньше — семь. Неважно, сколько. Самое важное, что Баронов — нечетное число, и невозможна такая битва, где один генерал мог бы что-то изменить.

— Что останавливает тебя от нападения, скажем, на Рислера? Это будет равный бой.

— Равный бой нельзя выиграть. Тому, кто выиграет, без сомнения, придется ассимилировать армию проигравшего и его собственность, а тогда остановить его будет трудно. С другой стороны, Эндрю и Алдан могут и не вмешаться, если начнется битва.

— А что, если они решат поддержать другую сторону?

— Тогда армия Дрейка станет решающим фактором, и та сторона, которую она выберет, выиграет. Из-за этого число Баронов должно уменьшиться до трех, если предположить, что ты или кто-нибудь еще вовремя не примет титул Майкла, и тогда мы снова окажемся в ситуации, когда ни один из Баронов не сможет победить двух других.

— А что останавливает Баронов от того, чтобы собраться вдвоем и напасть на третьего? — спросил Рыжебородый.

— Сознание того, что победа не стоит риска. От такого маневра никто не выиграет, но менее ловкий политический и военный игрок из пары потеряет все. Может, это выглядит слишком просто, чтобы быть практичным, и кажется слабым регулятором, но система проработала тысячу лет или около того, а прагматизм — окончательный тест для любой политической системы.

— Интересно, — заметил Донахью, совсем заскучавший от таких умных разговоров. — Как же это сработает в случае с Крастоном?

— Кажется, я немного увлекся. Извиняюсь. В любом случае необходимо, чтобы мы действовали по возможности вместе. Система, которую я только что описал, кажется рабочей, но это не значит, что она не прошла нескольких тестов и не была подтверждена кровью бессчетных тысяч воинов. Видишь ли, она не позволяет использовать силу для достижения цели, но, с другой стороны, не может остановить попытки этого добиться.

— Не могу уследить за мыслью…

— Я пытаюсь сказать, что, как только начнется битва, Эндрю Крастон останется единственным Бароном в Ступице. Он сможет полностью контролировать все законы, всю коммерцию и Людей… и те, коль так случится, вольются в его армию.

— И ты хочешь сказать, что ты и Пович думаете, что Крастон попытается захватить Ступицу, пока мы сражаемся с Гаретом? — удивился Рыжебородый.

— Возможно. Он ведь может, особенно если нас не будет достаточно долго и наши Люди засомневаются, не разбил ли нас Кол. А даже если Крастон и не попытается, его отказ участвовать в кампании расскажет всем о том, что между нами возникли серьезные разногласия. Среди Людей появятся различные клики, оказывающие внимание кому-то из нас, и если они обретут достаточную силу, то мы окажемся втянутыми в гражданскую войну, которой никто не хочет. — Он сделал паузу, довольный собой. Теперь если кто-то спросит Донахью, Рыжебородый даст правильный ответ.

— Тогда тебе лучше немного надавить на Крастона, — согласился Донахью. — Я тоже могу приложить руку, если ты хочешь.

— Ты имеешь в виду помочь кулаком, не так ли?

— Что-то в таком духе, — был ответ.

— Я думаю, что даже ты не станешь применять физическую силу по отношению к слепому, — сказал Страмм.

— Я слишком много ставлю на кон.

— Ты имеешь в виду Кола? Мне казалось, ты говорил, что можешь победить его с несколькими сотнями людей.

— Могу, — ответил Донахью. — Но я теперь Барон, как любой из вас. И я хочу быть уверенным, что мой замок, моя армия и моя женщина будут в целости и сохранности к тому времени, как я вернусь.

— Вся хитрость в том, чтобы вернуться, — заметил Страмм. — Надеюсь, ты применишь для этого все свои умственные способности.

— Об этом не беспокойся! — фыркнул Донахью. — Когда я доберусь до Гарета…

— Да, я знаю, — перебил его Страмм. — Ты задушишь его, или что-то в таком духе. Тем не менее вначале ты должен подобраться к нему, чтобы до него дотянуться.

— Я выполню свою часть работы! Ты только присмотри, чтоб этот Крастон не остался один.

— Я свое дело сделаю, — сказал Страмм, и сам удивляясь, как лжет с таким убеждением.

Глава 9

Комната была холодной и темной, и Страмм с трудом нашел дорогу к стулу. Он бывал тут раньше, когда здесь было лучшее освещение, и знал, что Крастон нарочно затемнил комнату, чтобы досадить ему. Когда его глаза приспособились к почти полному мраку, он с удивлением заметил длинные ряды древних книг, кипами сложенные вдоль стен. Отсутствие на них пыли подразумевало, что слепой Барон держит одного или даже нескольких слуг для того, чтобы те читали ему вслух каждый вечер.

Страмм откинулся назад и потянулся. Он и не предполагал, что Крастон ждет его здесь. Слепой Барон слишком любил политические игры. Он подождет, пока Страмм не начнет беспокоиться, и так рассчитает время своего прихода, чтобы появиться как раз после того, как настроение Страмма даст трещину и он перегорит. Страмм улыбнулся. В этом, в конце концов, не было ничего нового. С того дня, когда одна из огненных птиц Кола ослепила Крастона, самый молодой из Баронов посвятил всю свою жизнь политике в Ступице. Хитрой политике, будьте уверены, но эффективной. Крастон всегда был разумным, а потеря зрения, казалось, намного усилила его дедукцию. «Возможно, ему больше нечего делать в мире, лишенном солнца, — размышлял Страмм. — И по этой причине Эндрю Крастон отточил свой разум и инстинкты до остроты бритвы».

Страмм не смог побороть усмешку, когда вспомнил, как Крастон впервые продемонстрировал свою политическую проницательность перед Советом. Страмм тогда пытался давить на других Баронов, говоря о необходимости введения тарифов на различные сельскохозяйственные товары, импортируемые из соседних городов Нормалов, поскольку из-за этого часто падали цены на местный товар. Крастон, руководствуясь собственными мотивами (возможно, он вкладывал в это свои деньги), был против налога. Три других Барона находились в нерешительности, но, подумав, поддержали позицию Страмма, в первую очередь, из-за молодости Крастона и его предположительной неопытности. Крастон уяснил это за несколько минут, и, позволив Страмму убедить себя, в конце рассуждал о тарифе Страмма страстно и нелогично. Он оставил так много пробелов в своих рассуждениях, что, когда пришло время голосования, Рислер, Пович и Дрейк высказались против тарифа, а Страмм и Крастон согласились с ними, заинтересованные в том единодушии, которое искал Пович. Никто кроме Страмма не заметил, что Крастон манипулировал Советом точно так, как замыслил. В тот день Страмм понял, что рано или поздно слепой Барон станет могущественной силой, противостоящей Совету.

Страмм уже начал беспокоиться и решил попрактиковаться в играх Крастона. Медленно пройдясь по комнате, Страмм передвинул стулья, бокалы, столики лишь на какую-то долю градуса так, чтобы доставить неудобство слепому Барону. Потом, удовлетворившись, он сел на жесткий, деревянный стул, сложил руки на груди и стал ждать. Наконец, когда он решил, что прошло уже с полчаса, он услышал приближающиеся шаги.

— Элстон? — донесся из коридора голос Крастона.

— Здесь, — сказал Страмм, начиная подниматься, чтобы приветствовать хозяина, но потом, подумав, остался сидеть.

— Я извиняюсь за то, что заставил тебя ждать, — сказал Крастон, закрывая за собой дверь. — Что я могу для тебя сделать?

— Ничего, — ответил Страмм, наблюдая, как слепой Барон пробирался к другому стулу.

— Ничего? — повторил Крастон смущенным голосом. — Так, значит, ты пришел снова попытаться заполучить мою армию для нападения на логово колдуна, согласно твоему безумному плану?

— Это как раз то, зачем я здесь, — признался Страмм. — Однако, как я вижу, ты едва ли отнесешься ко мне с благосклонностью. Я пришел, чтобы помочь тебе.

— Интересно, — сказал Крастон, ощупью отыскивая бутылку ликера, — слышать, как добровольная гибель армии может принести какое-то преимущество, — он удовлетворенно улыбнулся, когда его руки наконец нашли бутыль. Затем таким же образом он стал искать бокал и наполнил его, не пролив ни капли.

— Никто не просит вас приносить в жертву свою армию, — терпеливо начал Страмм. — Вам нужно лишь послать две сотни людей в качестве поддержки.

— В качестве, будь все проклято! — фыркнул Крастон. — Не думаете же вы, будто я не знаю о том, что никто не пошлет больше двух сотен?

~ Я имею в виду то, — спокойно продолжал Страмм, — что ваших людей, вместе с отрядами других Баронов, будет достаточно для того, чтобы разгромить Кола, если в самом деле его можно разгромить. Наш единственный шанс на успех связан с Донахью и тем, что он знает (или думает, что знает) о слабостях Кола.

~ Тогда зачем вообще кого-то посылать? — требовательно спросил Крастон. — Почему не послать одного Донахью? Или он знает ответ, или не знает. Если знает, то выиграет без всякой помощи, а если не знает, посылайте хоть в два раза больше солдат, и из этого, черт возьми, не выйдет ничего хорошего.

— Я согласен с тобой в том, что в борьбе против самого Кола армия значения иметь не будет, — сказал Страмм, — но если Кол вышлет вперед своих Уродов, тогда Донахью нужна будет защита. И мы сможем доставить его как можно ближе к Колу, что бы он там ни задумал.

— Выпей, Элстон, — неожиданно сказал Крастон, протягивая Страмму высокий бокал с ликером. — Хорош?

— Да. Очень. Из чего он сделан?

— Перебродившие яблоки. Звучит отвратительно, — усмехнулся Крастон. — Плюс немного лимонной кожуры и еще несколько других компонентов. Я думаю производить его в большом количестве и заработать на этом.

— Ты разве не пытаешься сменить тему разговора? — спросил Страмм, сделав еще один маленький глоток варева.

— Не совсем, — ответил Крастон. — На самом деле, я только делаю разговор таким, чтоб ты захотел открыто поговорить о деле.

— Я считаю, что так и делаю.

— Тогда начнем, Элстон, — раздраженно заговорил слепой Барон. — Можем мы перестать в игры играть?

— Эндрю Крастон отказывается хитрить? — насмешливо сказал Страмм. — Я в это не верю.

— Зачем ты на самом деле пришел сюда, Элстон? — резко спросил Крастон.

— Потому что я сказал Алдану и Джеральду, что сам сделаю последнюю попытку воссоединить Совет.

— Меня не волнует, что ты сказал им. Я хочу правды.

— У тебя отсутствует здравый смысл, Эндрю.

— Я думаю, что он есть, — ответил Крастон, сделав еще один маленький глоток из прозрачного бокала. — Элстон, давай выложим наши карты на стол, ладно?

— Начинай, — предложил Страмм. По его развалившейся позе не было заметно, как он моментально мысленно напрягся.

— Во-первых, я ничуть не сожалею по поводу того, что Урод убил Майкла Дрейка. Тот вынудил Донахью, и теперь у каждого из нас будет больше силы и земли.

— Если Донахью не оставит их себе, — заметил Страмм.

— Он не захочет, — сказал Крастон. — Я представлял себе, что ты понимаешь это, не так ли, Элстон? Уверен, что ты не собираешься оставлять его в живых после атаки на царство Кола?

— Абсолютно точно, Эндрю, — заговорил Страмм. — Именно так я и собирался сделать. Если Донахью ошибается в том, что может уничтожить Кола, то как мне кажется, Кол или Уроды разберутся с ним. Если, с другой стороны, Рыжебородый в самом деле сможет убить Гарета Кола, тогда я сильно сомневаюсь, что наши Люди смогут уничтожить его, даже если я прикажу это сделать.

— Лично я считаю, что он такой же Нормал, как ты или я, — заявил Крастон.

— Склонен согласиться с тобой, — сказал Страмм. — В конце концов, я не заметил у него никакой силы. Однако невозможно отрицать, что у него есть шансы свернуть Гарета Кола.

— В чем тут выгода для тебя лично? — спросил Крастон.

— Боюсь, я не совсем понимаю тебя.

— Смотри, Элстон, — сказал Крастон. — Я думаю, мы искренни друг с другом. Дрейк мертв, Рислер — дурак, а в Повиче нет ничего кроме жира и табака. Гарет Кол не представляет для нас непосредственной угрозы, и ты, однако, берешь Рислера и Повича с собой сражаться с Гаретом. Почему? Твоя цель в том, чтобы после битвы, кроме тебя и меня, не осталось других Баронов?

— И такое возможно, — признал Страмм, — но я ничего подобного не планирую.

— Ты достаточно умен, чтобы понимать, что ты и я — единственные Бароны, которые тут чего-то стоят, — упорствовал Крастон.

— Если ты придерживаешься такого мнения, да, я понимаю это. Если честно, я часто удивлялся, почему ты не пошлешь ко мне наемных убийц или не попытаешься вместе со мной устроить заговор.

— Обе эти мысли приходили мне в голову, — ответил Крастон с улыбкой. — Но они совершенно неприемлемы. Я очень сомневаюсь, что ты окажешься в такой ситуации, что тебя можно будет убить, или даже если тебя убьют, то с места твоего убийства не протянется след ко мне. Что же до заговора между нами, я не сомневаюсь, что он бы сработал, но тогда ты остался бы единственным Человеком, которого я считаю равным себе в таких вещах, и я не смог бы тебе доверять. Между прочим, это не подразумевает, что я не захочу, при известных обстоятельствах, свергнуть Совет Баронов. Я сделаю это, но тогда, когда наступит благоприятное для меня время, и стану действовать по собственному усмотрению. Это удивляет тебя?

— Не совсем, — ответил Страмм. — На самом деле, я удивлен, что твои рассуждения в этом направлении еще не претворены в жизнь.

— А теперь, если правила игры не изменились, почему ты в самом деле пришел сюда? Определенно ты знал, что я не дам ни согласия, ни армии на твою несчастную кампанию.

— Я пришел услышать это от тебя, — сказал Страмм. — Я не сомневался, что ты откажешься помочь нам. Меня просто интересовало, почему ты отказываешься.

— Боишься, что я заграбастаю все Баронства, пока вы воюете с Уродами? — усмехнулся Крастон.

— Такое тоже возможно, — сказал Страмм. — Так же как союз с Гаретом Колом.

— Я стану помогать Человеку, который ослепил меня? — засмеялся Крастон. — Перестань, Элстон.

— Это только предположение, — ответил Страмм. — Я уверен, что могу выдвинуть и другие…

— Поспеши, ведь ты хочешь поскорее закончить неприятный разговор? Я же слишком занят, чтобы тратить время на догадки и предположения.

— Все правильно, — сказал Страмм неожиданно очень беззаботно. — Давай подойдем к моим гипотезам с другой стороны. Ты знаешь, Майкл рано или поздно все равно сцепился бы с Донахью, и, делая так, он понимал, что Донахью убьет его.

— Продолжай.

— Ты считаешь, что из-за смерти Майкла, особенно после того как он сам на нее напросился, мы стали слишком неповоротливой компанией, чтобы атаковать логово колдуна и вернуться. В сущности разумный человек, ты сомневаешься, что можно достичь соглашения, которое я предлагаю, именно из-за того, что Донахью не Урод или, по крайней мере, не обладает достаточной силой, чтобы представлять опасность для Кола. Поэтому ты считаешь, что наша битва будет проиграна, а это сделает тебя, ничего не меняя, самым могущественным человеком в Ступице. И, я могу прибавить, командующим основной частью наших армий.

— Очень хорошо, Элстон, — заметил Крастон. — В самом деле очень логично.

— Очень просто, — сказал Страмм. — Так как план этот очевиден, как дважды два.

— И ничего похожего на такой план нет ни у Алдана, ни у Джеральда, — засмеялся Крастон. — И даже я, несмотря на то что он очевиден как дважды два, долго не мог разглядеть его.

— Хорошо, — сказал Страмм, поднимаясь. — Я не стану больше отвлекать тебя от твоих дел. Я только хотел удостовериться, правильно ли я думаю.

— Минутку! — воскликнул Крастон, тоже поднимаясь.

— Да? — спросил Страмм, повернувшись к нему.

Крастон широким шагом прошел через комнату к двери. Его шаги были уверенными, его поведение — поведением зрячего человека. Уже у двери, он повернулся к Страмму. Крастон казался совершенно расслабленным, однако Страмм видел, как дрожат мускулы у него на шее, словно Крастон готовился защищать свою позицию у двери любой ценой.

— Конечно, ты понимаешь, что мы не закончили, — наконец заговорил слепой Барон. — Фактически, мы пока только на полпути. Ты можешь стоять или сесть, как хочешь. Лично я хотел бы присесть. Ты можешь не спешить и устроиться удобно, так как я верю: ты пришел, чтобы погостить у меня чуть подольше.

Крастон отошел от двери и сел на стул с жесткой спинкой.

— Все в порядке, Эндрю. Что дальше?

— Теперь мы попробуем вычислить, почему после всего того, что ты сказал (а это правда), ты собираешься напасть на Гарета Кола.

Страмм откинулся назад и скрестил руки на узкой груди.

— Ты вычислил это, Эндрю, — сказал он. — Я уже понял.

— Очевидно, ты надеешься на победу, — сказал Крастон. — Даже если у тебя отсутствует чувство самосохранения, ты никогда не дашь всем Баронствам попасть в мои руки. Также совершенно очевидно, что армия в шестьсот человек не имеет никаких шансов разгромить чудовищ и Уродов Кола. Ни ты, ни Алдан и Джеральд — ни один из вас не обладает достаточной смелостью или смекалкой, чтобы выиграть битву. Тем не менее вы рассчитываете на ненависть Донахью к Колу.

— Достаточно разумно, — заметил Страмм, хлопнув в ладоши и наблюдая за выражением лица Крастона, когда раздался неожиданный звук. — А теперь, после того как ты узнал мои планы, думаю, я могу покинуть тебя.

— Не совсем так, Элстон, — продолжал Крастон. — Это может вычислить любой ребенок. Я же хочу узнать, почему ты веришь, что Донахью может уничтожить Кола.

— Я не уверен в том, что он может, — ответил Страмм.

Крастон на мгновение прикрыл веками невидящие глаза, а потом продолжал:

— Верю тебе, Элстон. Очевидно, если бы Донахью был уверен, что уничтожит Кола, он сделал бы это давным-давно… или дело в том, что он не желает убивать Кола, а тогда он и сейчас служит ему.

— Вполне возможно, — согласился Страмм.

— Тогда почему ты рискуешь жизнью, очень легко отказываешься от нее, отправляясь на битву с Колом?