Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дом в центре

ModernLib.Net / Научная фантастика / Резник Леонид / Дом в центре - Чтение (стр. 9)
Автор: Резник Леонид
Жанр: Научная фантастика

 

 


Да-а. Ну и скелеты здесь. Пожалуй, подерёшься с таким. Движимый каким-то извращённым любопытством я пошёл за процессией. Одно мне стало ясно. Попал я сюда через седьмой этаж. Это не иная история, не иное время и не иная планета. Это вымышленный мир. Сто процентов. Значит, Кэт с седьмого этажа? Или тот, кто её послал? Но мне нечего делить ни с кем из семиэтажников. Чья-то наводка? Чья?

На противоположной стороне улицы появился ещё один скелет с пленниками. Шли они навстречу нам, а накидка на том скелете была салатная с какими-то закорючками на груди и спине. Скелеты попривестствовали друг друга взмахами рук и продолжили свой путь.

Я брёл и ломал голову над кошмарной загадкой. Моё подозрение упало на несколько мгновений морального самоедства рядом с Домом Книги. После этих мгновений я встретил американку, и началось очередное приключение. Словно высшая сила с ногами влезла в мою жизнь, распорядилась мной как беспомощной марионеткой, персонажем своего безумного сценария. Может, это экзамен на зрелость? Что я стою без Дома? Вечно мне кто-то помогал, даже в безнадёжных ситуациях. То Ветер, то Юмор. А вот теперь, парень, выкрутись сам. Без помощи Бога с Машины.

Мимо прогромыхала телега, запряжённая вполне земной лошадёнкой. И старичок-боровичок тоже вполне земной. Вообще, райский уголок, дачное место, если бы не скелеты проклятые.

Я остановился! Работа матери! Скелет на велосипеде! Но какая связь? Неужели мать меня?.. Ну, нет. Она же никого не знает и ни в чём не разбирается.

Я решил не преследовать процессию. Ну их. Надо получить какую-то информацию. Слава богу, хоть в англоязычный фильм или роман засунули. Могли в японский, китайский… Интересно, а живопись как-то связана с языком? Или Кэт просто домыслила мир картины?

Я подошёл к первому же встречному, пожилому опрятно одетому мужичку с ящиком в руках.

— Скажите пожалуйста, здесь есть поблизости большой город?

— Большой… — мужчина отвечал вполне дружелюбно, просто надолго задумался. — Очень далеко. Вниз по реке — две недели плыть. Наш город — самый большой в провинции. Шестьдесят тысяч жителей, может быть и больше.

«Вот это да, — подумал я, — домики до горизонта, точно. Но должно же здесь быть хоть одно высокое здание! Например, церковь, какому бы богу здесь не молились. Или электростанция. Провода же есть. Мне бы только до лестницы добраться…»

— А есть здесь поблизости какое-нибудь высокое здание? — спросил я.

— Что? — дружелюбие собеседника мгновенно испарилось. — Ещё сам Великий Император Лентяй Первый запретил строить дома выше дюжины футов под страхом мучительной…

Договаривал он уже отвернувшись и направляясь быстрой трусцой в сторону противоположную той, куда шёл.

Вот это да! Какова империя первого Лентяя или его наследников? Дела-а-а… Что-то у него не то с именем. Что? Лентяй по английски — лэйзибоунз. Дословный перевод сказанного стариком — ленивые кости. Как понимать: скелет-император?

Меня засунули в жестокий мир. Засунули всерьёз и надолго. Бессмысленно гадать, кто и зачем. Надо искать выход. Искать, искать, искать, не надеясь на чудо и внезапный подарок судьбы. Этот мир создан по тем же законам, по каким создаются все художественные произведения. А ни один автор не в силах предусмотреть все. Моя задача — обнаружить чужой просчёт.

Кстати, какой палач не захочет посмотреть на мучения жертвы? Надеюсь, и загадочный сценарист навестит свои угодья. Буду ждать. Ведь он же не Юмор, и он не растает в моих руках. Добро пожаловать!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. Лестница из преисподней.

Я глубока вдохнул. Задержал дыхание. Наверное, курящие так затягиваются последней сигаретой. Мне же хотелось надышаться… воздухом. Обыкновенным воздухом. Там, у нас, на Земле, такого воздуха не было, помню точно. Надо же, даже в кошмарнейшем из мест можно найти свои прелести. Как тут — хрустальной чистоты воздух с лёгкой примесью лесных запахов. Я должен был запомнить его, так как собрался покинуть этот мир. Навсегда? Возможно. Не буду зарекаться.

На дальнюю дорогу полагалось присесть. Я и присел на нагретый ласковым солнцем камень. Посмотрел вниз, в долину. Вверх, на склон горы. Ещё раз вниз… Поля представлялись беспорядочным набором лоскутков. Жёлтые, зелёные, коричневые — с этим всё ясно. Но красные? Так и не удалось мне узнать, что там выращивали. И не удастся уже. И слава Богу! Чем меньше я буду вспоминать этот безумный мир, тем меньше вероятность, что меня замучат ночные кошмары. Интересно, те сволочи, которые отправили меня сюда, хотели, наверное, чтобы я разыграл из себя героя и по геройски же погиб, защищая местное человечество?

Я прикрыл глаза, подставил лицо солнечным лучам. Да-а… Сейчас вспоминаешь — гадко и неприятно. Но ужас первых дней прошёл. Стёрся. Ежедневный ужас — это уже не ужас. Это просто сложности жизни.

В первые же часы, проведённые здесь, я наткнулся на ходячие скелеты, ведущие пленников, избивающие людей. Потом узнал, что местная власть запрещает строительство зданий высотой больше трех метров. Получалось, что я не мог убраться из этого мира, используя мою власть над Домом. Мало было представить перед собой знакомую ленинградскую улицу. Надо было спуститься к этой улице по ступенькам. Но где найти достаточно длинный спуск со ступеньками в этом мире?

Мне пришлось задержаться. Надолго. По моим оценкам — чуть ли не на год. Из наблюдений за скелетами я понял, что справиться с ними мне не по силам. Истории о том, как храбрый землянин попадает в мир, порабощённый чудовищами, поднимает восстание и освобождает добрых аборигенов, годились только для книжек и для фильмов. Но в жизни… В какой, к чёрту, жизни набор костей, годящийся лишь для демонстрации в медицинских учебных заведениях, мог передвигаться, не рассыпаясь на составные части? При этом он ещё и очень ловко дрался, владея чудовищным всесокрушающим бичом. Этого не могло быть!

После того, как один из скелетов проводил меня «долгим задумчивым взглядом» (интересно, что он видел пустыми глазницами?), я решил ретироваться подальше от населённых пунктов. Куда уходят люди в моей ситуации? Правильно, в горы. А за неимением гор — в холмы. Уже тогда в моём мозгу стали вызревать различные варианты возвращения в свой мир.

Ни одного дня мне не удалось прожить в одиночестве. «Пятница» нашёлся очень быстро. Да не один, а… «с половиной». Так я узнал, что просто ходячими скелетами местные кошмары не исчерпываются.

Выбирая удобное место для шалаша, я обнаружил, что оно уже занято. В шалаше жил Джон (вполне нормальное имя для местного англоязычного населения) — высокий рыхлый и патологически трусливый парень. Поговорив с ним, я понял, что он ещё может считаться местным олицетворением храбрости. Но осуждать бедолагу не стоило. Аборигенам было кого и чего бояться.

Первой у шалаша я увидел неряшливую расплывшуюся женщину с каким-то странным, дебильным лицом. Я даже назвал бы его супердебильным. Женщина не обратила на меня ни малейшего внимания. Двигаясь медленно-медленно, она возилась на небольшом огородике. Я попытался с ней заговорить — безуспешно. Ещё одна попытка — то же самое. Эти попытки здорово облегчили моё знакомство с Джоном. Его удивил незнакомец, пытающийся заговорить с шулу. По моему поведению Джон догадался, что я не опасен. Он вышел из своего укрытия и мы познакомились.

Ещё за несколько месяцев до нашей встречи Джон работал при дворе местного скелетного начальника. Он относился к третьему кругу (кто жил в первом — никто не знал, а второй состоял из скелетов и женской прислуги) и был вполне доволен безумным для меня, но вполне разумным для него миропорядком. Неожиданно, каким-то шестым чувством Джон понял, что скелеты начали смотреть на него не так как раньше. Для них он «созрел». Что такое «созрел», Джон знал намного лучше других в силу своей жуткой профессии. Единственным шансом выжить был побег.

Оказывается (как говорил Джон), скелеты совсем не набрасываются на кого угодно. Они мудро правят (?!) в своих владениях, отбирая лишь необходимый им человеческий материал. Это либо пожилые люди со слабым здоровьем, либо «созревшие» люди между тридцатью и сорока годами. В «созревшие» обычно попадали матери трех-четырех детей и неженатые или бездетные мужчины. Джону ещё не было тридцати, он привык жить сегодняшним днём и, до поры — до времени, не думал об опасности. К тому же, работа Джона позволяла ему прекрасно обходиться без женщин.

В чём состояла работа, и как Джон обходился без женщин, нормальный цивилизованный человек вряд ли мог выслушать без сильнейшей рвоты и потери аппетита как минимум на неделю. Я тогда, в свой первый день здесь, уже успел проголодаться. Мой желудок был пуст. Таким образом, мне удалось избежать рвоты. А как средство борьбы с голодом… Да, рассказ Джона очень пригодился.

«Проще всего» было с больными пожилыми людьми. Особым образом (после их умерщвления или усыпления?) их скелеты освобождались от всего лишнего, присущего людям (кожа, мышцы и прочее) и присоединялись к себе подобным в их военно-полицейской деятельности. Молодые мужчины и женщины тоже лишались своих скелетов (без черепа), но на этом их злоключения не кончались. Из оставшихся после извлечения скелетов тел изготавливались шулу.

Естественная брезгливость так и не позволила мне узнать абсолютно точно, как устроены шулу. То ли это были выпотрошенные и набитые каким-то составом человеческие оболочки (кожа, грубо говоря). То ли, после извлечения костей и ещё других «мелочей», все извлечённое заменялось суррогатами… Бр-р-р. Неважно. Суть в том, что шулу являлись местной разновидностью зомби. Ещё около года они вполне успешно функционировали на самых простых работах, не нуждаясь ни в пище, ни в отдыхе (интересно, какого типа батарейки скрывались у них внутри?). Интеллектом шулу не блистали и говорить не могли, хотя иногда, совершенно неожиданно и не к месту, выдавали бессмысленные речи. Шулу женского пола использовались лишёнными брезгливости аборигенами как суррогат женщин в интимных отношениях. В третьем круге брезгливостью не страдал никто. В четвёртом тоже, но туда перепадало не так уж много полуживых чучел. А работой Джона было зашивать готовеньких, поступивших из второго круга шулу.

Джон гордился своей бывшей работой. Говорил, что считался выдающимся специалистом. (Из его рассказа я понял, что особые нитки обладали очень сильным зарядом статического электричества, а шулу «оживал» мгновенно после наложения последнего стёжка). Парень вовсю, что называется, злоупотреблял служебным положением: ухитрялся удерживать новых шулу-женщин при себе, пользовался ими сам и за определённую мзду допускал к ним других работников. Даже решившись бежать, Джон ушёл не с пустыми руками. Он захватил с собой своё последнее изделие. Кстати, несколько месяцев спустя, когда я собрался было пойти и поискать себе другое, более подходящее место, Джон предложил мне (чтобы я не уходил) пользоваться его шулу без стеснения. Я ухитрился без особых эмоций отказаться от щедрого подарка.

Делать было нечего. Я расширил шалаш и стал жить с Джоном и его служанкой. Мой напарник был вполне безобиден, в долину он спускался только по ночам вместе со мной, чтобы украсть что-нибудь в садах. «Поживу несколько лет тут, — говорил он, — потом спущусь вниз, найду какую-нибудь вдову, у которой забрали мужа. Скелеты долго не заглядывают в те семьи, где уже были».

Поначалу я просто бесился. Скелеты, шулу… И я! Какого черта? Что за сила забросила меня в этот одноэтажный бордель, попахивающий мертвечиной? Ну, хорошо. Неважно какая. Как мне отсюда выбраться?

Путь на свободу лежал через лестницу. Не приставную, а лестницу со ступеньками. Хотя бы один лестничный пролёт! Но к нему нужен дом высотой минимум в два этажа. В местном Скелетлэнде (Скелетистане? Скелетии?) таковых не имелось. Я попытался получить у Джона урок географии. Но узнал немного, а полезного — ещё меньше. За границами цивилизованного мира, если можно было так назвать территорию контролируемую скелетами, жили кочевники. Никто не складывал песен об этих свободных людях и никто не пытался к ним убежать. Кочевники были отменными воинами и безгранично жестокими грабителями. Насколько Джон помнил местную историю, скелеты появились как последнее средство борьбы со страшным врагом. Как из искусственных воинов скелеты превратились во властителей, и были ли они в самом деле сами себе хозяевами, история умалчивает. Суть в том, что искать спасения у кочевников было невозможно. В лучшем случае они могли сделать меня рабом. Но не имея гарантий, что на землях кочевников мне удастся найти хотя бы двухэтажное здание, отдаваться в беспросветное рабство не хотелось. Что делать? Построить лестницу, даже отдельно от дома, я не мог. Ни топора, ни пилы у меня не было, а если бы я их и украл, то плотник из меня мог получиться только лет этак через… много.

Даже такой радикальный (это всего лишь для постройки высокого дома) шаг, как организация восстания против скелетов, не годился. Ну, подниму, ну, одержу верх. Как? Неважно. Но в избавленные от скелетов края тут же ворвутся кочевники. Мне будет не до лестниц. Тьфу, черт! Джон был абсолютно уверен, что никто не будет восставать против скелетов. Да, есть отдельные недовольные. Но их меньшинство. Да, людей забирают. Но раньше от войн и набегов гибло намного больше. А тут, под надёжной защитой — живи, плодись, размножайся. Ах, у тебя нет детей? Ну, считай, что ты смертельно болен.

Такая вот идеология. И я на её фоне. Прожив месяц жизнью дикаря я нашёл выход. Хотя, даже сейчас, сидя на камне и греясь на солнце, я не был уверен в его стопроцентной надёжности. А ведь какую работу предстояло выполнить год назад!

Я нашёл подходящий склон: угол чуть меньше сорока пяти градусов, сравнительно толстый слой земли, камень, выглядящий не слишком твёрдым. И начал вырубать ступеньки. Один. Ворованной крестьянской мотыгой. Сколько я их сломал и сколько ещё украл!

Было тяжело. Я тысячу раз поблагодарил себя за стремление к физическому совершенству, заставившее меня приобрести телосложение атлета. Если бы не мои мышцы… Не знаю, что бы сделал тот хлюпик, которым я был после возвращения из армии. Но даже мышцы не могли спасти мои руки от мозолей.

Особенно мешали дожди. Земляная составляющая ступенек смывалась очень сильно. Но делать лестницу чисто каменной тоже было невозможно. Даже моя мускулатура не справилась бы с работой всего за год.

Сорок ступенек. Я посмотрел вниз. Выглядят достаточно ровно. Вот перила… М-да, перил нет. Мне их вряд ли осилить. Остаётся надеяться, что это не самое главное.

Я оглянулся. Наверху, в четверти часа ходьбы, в тени гигантских елей скрывался наш шалаш. Шулу, конечно, не заметит моего исчезновения, а Джон… Перепугается. Решит, что скелеты меня схватили или ещё что-то вроде. Может быть, даже построит шалаш в другом месте. Его проблемы. Не тащить же этого отставного живодёра в Ленинград? Каждому своё. Каким бы безумным кошмаром ни выглядел этот мир, в нём жили миллионы людей. Может быть, он прекратит своё существование после моего ухода, но…

К чёрту философию! Я поднялся. И остановился. Желательно было вернуться с первой попытки. Неудачная попытка может вызвать недоверие к собственным силам, а не веря в себя, далеко не уйдёшь. Что из того? Сорок ступенек — маловато. Спускаясь, я проскочу их за несколько секунд. Могу не успеть настроиться. Надо… Надо подниматься! Не ахти как мудро, но двигаться я буду медленнее. Глядишь, мои шансы возрастут… на сотую процента. Хе-хе.

Спускаясь по лестнице (без намерения куда-нибудь переместиться), я размышлял. Мои мысли отнюдь не прибавляли уверенности в себе. Я мог, используя Дом и Лестницу, выходить в любой город. Я мог выходить в любой вариант истории, хоть это и не соответствовало моему третьему этажу. Но фантастический мир скелетов… Его могли создать только обитатели седьмого этажа. Или мансард. И мог ли я, третьеэтажник, уйти отсюда, используя всего лишь жалкий суррогат лестницы?

К сожалению, выбор был небогат. Я не собирался кончить жизнь в шалаше или, достигнув спасительного сорокалетнего возраста, в доме какой-нибудь вдовы. И чтобы кто-то из моих детей стал ходячим скелетом или шулу? Не-ет. Я буду ходить по этому убожеству пока не выберусь. Или пока стопчу её «назад», до состояния склона холма, каким он был не так давно.

Решимость, желание вырваться из хитроумной ловушки переполняли меня. Да я готов пообещать кому угодно и что угодно, лишь бы мой план удался! Что? Кому? Какой святой обет годился для моего … для моего… трусливого побега?

«Обещаю, — сказал я сам себе, — если я выберусь из этого проклятого места, то обязательно сюда вернусь. Добровольно. И кое с кем разберусь. Как минимум — со скелетами. А там — посмотрим» Я остановился перед самой первой ступенькой. Бросил взгляд наверх, прикрыл глаза. Представил серый гранит ступенек с закруглёнными углами. Представил серый полумрак родного подъезда и влажный ленинградский воздух.

Шаг. Шаг. Ещё шаг. Перила с собачьими головами должны быть слева. Впереди — лестничная площадка, над ней окно. Серый рассеянный ленинградский свет. Тут бы это считали сумерками. Не тут! Там! Я же должен быть в Ленинграде. Сейчас открою глаза, встану на лестничную площадку, в окне увижу темно-жёлтую сплошную стену со странным одиноким окном примерно на уровне пятого этажа.

Я открыл глаза. Да, сыро, тускло. Под ногами гранит лестницы. А в окне… Стена не была темно-жёлтой. Её пересекали разноцветно-радужные огромные буквы. Они складывались в совершенно дурацкую надпись. Что это ещё за «Норд-Вест Инвест»?

2. Заблудившийся.

Тысяча купаний в самой чистой горной речке не смогут заменить одну горячую ванну. Год я не знал горячей воды (кроме как в похлёбке) и не пользовался мылом. Разумеется, не могла идти речь и о бритьё, я подрезал волосы ножом, глядя на своё карикатурное отражение в воде. Поэтому моё первое желание — принять ванну — было исполнено с максимальной скоростью. Дурацкая цветная реклама величиной со всю стену удивила меня, но ничуть не задержала на триумфальном шествии к Большой Горячей Воде.

Я со вкусом отмокал. Подстриг бороду (но не сбрил — лёгкая маскировка), долго любовался то ли собой в зеркале, то ли самим зеркалом. Отсутствие отца и матери меня даже радовало. Как бы я, грязный, вонючий, сразу же кинулся пересказывать свои тошнотворные приключения? Подумать страшно. Не исключено, меня вообще похоронили, и мой рассказ о жизни среди ходячих скелетов и выпотрошенных, но полуживых мертвецов, заставил бы воспринимать меня, немытого, как одного из таких зомби. Нет, лучше встретиться с предками при полном параде.

Я удобно и легко оделся, причесал роскошную шевелюру (тут уж без услуг парикмахера не обойтись) и надолго задумался. В самый раз было заказывать праздничный обед. Я глянул в окно. Не обед, ужин. Неважно. После кулинарных изысков Джона и моих попыток подражать ему (только в приготовлении пищи!) любая трапеза покажется мне деликатесом. Но вначале надо вспомнить, что едят нормальные люди.

Я остановился на фирменном блюде моего отца, которое он называл «Мясо по де Голлю». Скорее всего, он попробовал такое мясо в каком-нибудь французском ресторане, запомнил вкус и внешний вид, а об остальном уже заботился Дом. Я тоже не особенно задумывался об ингредиентах и процессе приготовления. Смешно: такая громадина, как Дом, вместе с грандиозными процессами создания новых миров способна реагировать на мелкие гастрономические прихоти каждого из тысяч своих жильцов.

Я накрыл на стол, удобно уселся и включил телевизор. Пора было узнать, что творится в мире.

Несмотря на весь мой аппетит и давнюю мечту о хорошей еде, покушать не удалось. После нескольких минут у экрана я понял, что заблудился. Случилась накладка, которую даже трудно было представить. Очевидно, я что-то напутал, вспоминая атрибутику родного дома: лестницу, решётку, фигурки собачек на решётке. Я попал в другой вариант истории!

Когда речь идёт об исторических развилках, отстоящих лет на пятьсот-тысячу тому назад, и необычных мирах, которые так давно возникли, сознание воспринимает всю эту экзотику почти спокойно. Например, вариант Медведя с его Рязанским Халифатом и Балтийской Федерацией: да, бредятина какая-то, ну и пусть себе бредят люди. Но когда окарикатурен и искажён оказывается донельзя знакомый мир… Просмотрев отрывок из теленовостей, я так и не понял, где именно этом мир отклонился от нашего. Я просто усвоил следующее: Ленинград здесь назывался Санкт-Петербургом, и располагался не в Советском Союзе (такового просто не было), а в России (или Российской Федерации?), Армения воевала с Азербайджаном, а Таджикистан с Афганистаном. Деньги тут тоже называли рублями, но считали на десятки тысяч и миллионы. Никаких следов КПСС и лично Генерального Секретаря не наблюдалось. Управлял Россией Президент, какой-то Ельцин. В новостях присутствовали коммунисты, но в почти анекдотическом плане. Жуткая война шла в какой-то Боснии, там фигурировали сербы и мусульмане. Россия грозила вмешаться на стороне сербов, я так понял. «Постойте, — подумал я, — сербы — это же Югославия. Получается, в этом варианте Югославия называется Боснией? Но откуда там, в центре Европы взялись мусульмане?» Я плюнул на новости и серьёзно занялся «мясом по де Голлю». Ну, заблудился. С кем не бывает? Поем, полюбопытствую ещё, как тут аборигены живут. Сувенир захвачу какой-нибудь анекдотический. Например, местную газету со стремным названием «Коммерсантъ» и ещё более стремным заголовком на первой странице: «Армения захватила 20 процентов территории Азербайджана». Отец со смеху умрёт. На экскурсию сюда попросится. Надо будет запомнить, как местная порода собак выглядит. Какая-нибудь помесь бульдога с бульдозером?

Несмотря на то, что насыщение сопровождалось расслабленностью, одновременно я почувствовал и некоторые опасения. Дело в том, что долбя холмы, я мог забыть, как выглядит собака-тотем нашего варианта. Конечно, именно таким образом я заблудился. Вспомнил другой тотем и попал в другой мир. Потому-то и с родителями разминулся. А если я никогда не вспомню свой тотем? Так и буду мотаться по близким вариантам, коллекционируя анекдотические газетные заголовки? Что там в новостях мелькнуло? «Обостряются российско-украинские противоречия», «Президент Чеченской республики предъявляет ультиматум России», «Китайская мафия в Москве». Не соскучишься. Черт побери, как выглядела наша собака-тотем?

Я вспомнил Ветра, огромного дога, творение Дома. Он спас мне жизнь, какое-то время жил со мной, потом исчез в той же неизвестности, из которой пришёл. Голова Ветра была точной копией собачьей головы с лепки, украшающей Дом. Это позднее я узнал, как много значило такое «украшение». Итак, Ветер, как он выглядел? Огромный дог, по-моему — серый…

Я доел мясо, выпил стакан сока, вышел на лестничную площадку и занялся изучением перил.

Чернёная металлическая решётка с литыми собачьими головами была такой же, какой я её помнил всю свою жизнь. Или думал, что помню? И вообще, почему собачьи головки? Почему не собаки целиком?

В задумчивости я вернулся домой. Хотелось общения, но общаться здесь было не с кем. Подняться, что ли, выше этажом и попытаться найти Руту, мою подругу? Обитатели четвёртого этажа не зависят от вариантов. Нет. Стоп. Пока я не разобрался, какая сволочь отправила меня в ссылку, надо быть осторожным со всеми случайными знакомыми. Год я прожил без Руты и ещё немного могу прожить. Ну, а без общения ещё день продержусь, в этом сомнений нет.

Смотреть телевизор после долгого перерыва почему-то не хотелось. Скорее всего, мешала странность, непривычность всего происходящего на экране. Одна реклама чего стоила! Какие-то идиотские банки с длиннющими названиями-словосокращениями, фонды, сулящие безумные прибыли… Ещё, подумать только, реклама израильского кофе! В нашем мире и на нашем телевидении израильскими могли быть только агрессоры. А тут — кофе. Кстати, очень интересно, каковы размеры Израиля в этом мире? В нашем мире, насколько я разбирался в географии и биологии, кофейные деревья в Израиле не росли.

Я уснул с мыслью о том, как завтра воображу решётку с миниатюрными литыми пёсиками, похожими на Ветра. Это же надо так учудить! Собачьи головы…

Первый удар я получил утром. Проснувшись в шесть часов и включив радио, я узнал, что вернулся не только в другой вариант, но и на три года позднее, чем предполагал. Упрятали меня летом 1989-го года. Долбёжные работы длились примерно год (сверхмаксимум — полтора). Я ожидал, что сейчас, судя по погоде, то ли осень 1990-го, то ли весна 1991-го. Но за окном стояла осень 1993-го. Наверное, в мире скелетов время шло медленнее раза в три. Боже мой! Вот теперь-то мои родители точно меня похоронили. Куда я мог исчезнуть на четыре года?

Я так разнервничался, что пропустил мимо ушей местные идиотские новости. Успел только понять, что у российского президента конфликт с главой Верховного Совета, обладателем какой-то таджикской фамилии (или узбекской?). Аллах их разберёт. Уж не ставленник ли Кардинала?

Плотно позавтракав, я заказал себе любимый пистолет, слегка вылинявшие джинсы, футболку и кожаную куртку. Оценить настоящую прелесть красивой, а главное — чистой одежды мог лишь человек, побывавший на моём месте.

Я вышел из квартиры. Зажмурился. Представил нужную решётку (ох, не нравится мне это, что-то не помню я таких собачек). И пошёл вниз по лестнице. Глаза, разумеется, открыл, но смотрел не по сторонам, а прямо перед собой. Только у самого выхода скосил глаза на решётку. Порядок (порядок ли?), собачки на месте.

Было около семи утра. У соседнего молочного магазина стояла огромная толпа. Я подошёл поближе, прислушался. Говорили только о молоке: привезут, не привезут, на прошлой неделе дважды не привозили… Ясно. Оставалось вернуться домой и послушать местное радио. Хотя было и другое решение. В трех минутах ходьбы отсюда, рядом со сквериком, располагались газетные стенды. Что пишет пресса?

Газеты оказались все знакомые: «Правда», «Известия», «Комсомолка». Никаких «Коммерсантов»! Цена — копеечная, как и была. СССР, Пленум ЦК — все как у людей. Генеральный Секретарь — какой-то Ивашко. Вот я и дома. Нельзя сказать, чтобы я был поклонником КПСС. Да я тысячу лет бы мог прожить и не вспомнить о ней. Но что поделаешь, если меня угораздило родиться в таком «революционном» варианте? Как говорила в одном анекдоте крыса, когда крысята, обитатели помойки, увидели синее небо, зелёную траву и возмутились своей жизнью в мусоре: «Что поделаешь, детки, зато здесь наш дом.» Я побрёл к себе, мысленно представляя разговор с родителями. Надо же, считай — с того света вернулся через четыре года.

Родителей не было дома. Вот чертовщина-то какая! С отцом понятно, — бродяга. Но мать ведь такая домоседка! Куда она делась?

Я в буквальном смысле слова послонялся из угла в угол, не зная, что делать. Включил телевизор. Сплошные вести с полей, старые фильмы, учебные передачи. Никаких анекдотов. И никакой рекламы.

Заниматься спортом, после ежедневной работы киркой, не хотелось. Шататься по городу — тоже. Я решил, что стоит освежить свои навыки стрелка. Дом оборудовал мне отличный тир, удовлетворил заявку на оружие. Водрузив наушники, я занялся уничтожением мишеней.

Дождавшись семи часов вечера, я нашёл номер сводного брата Бориса и позвонил ему. Мне ответили, что Борис Канаан тут не живёт и никогда не жил. Странно. После нескольких минут размышлений я перезвонил и вежливо спросил, как долго у людей этот номер телефона. Оказалось — восемь лет. Я заказал Дому телефонные справочники Ленинграда с 1988-го по 1993-й год. Канаанов не было вообще. Итак, вторая попытка — опять мимо.

Я не находил себе места. Куда меня занесло? Почему я не вернулся домой? Может быть, из вымышленного мира со скелетами я попадаю в такие же вымышленные миры? Не похоже. Вокруг — серый быт.

Интересно было бы узнать, какая связь есть между тотемом и историей варианта. Интересно, но нереально. На это можно жизнь угробить. Одних собачьих пород — миллион. Стоп! Горячо. Что я знаю о породах собак?

Уже через минуту вокруг меня громоздилась гора справочников по собаководству. Но даже они мне не очень помогли. Я толком не мог вспомнить, как выглядел Ветер! Больше всего он был похож на дога. Но если задуматься и вообразить невероятно огромного доберман-пинчера (а ведь Дом может позволить себе вырастить собаку-гиганта любой породы, хоть пуделя, хоть болонку), то это тоже мог быть Ветер. Я разнервничался, попытался представить морду Ветра. У дога она кирпичеобразна, у доберман-пинчера — намного острее. Смотрю на рисунок дога — он. Но гляну на добермана… Тоже он! Никакой зрительной памяти. А честно говоря, побаивался я смотреть на Ветра в упор, не хотел встретиться взглядами. Но ведь на собачьей морде свет клином не сошёлся. Я о хвостах. У догов есть хвосты, у Ветра был хвост. У доберманов — нет. Извините… В справочнике написано, что хвосты у доберман-пинчеров купируют, обрезают. А если это сверхсобака из Дома? Кто рискнёт обрезать ей хвост?

На всякий случай, я отложил книгу, раскрытую на рисунке доберман-пинчера. Ничего не оставалось, как попробовать и этот вариант.

Утром следующего дня я спустился по лестнице, украшенной хвостатыми (вопреки правилам) доберман-пинчерами. Перед выходом я выслушал пересказ исторической речи товарища Ивашко, говорившего о социалистической демократии. Упоминались какие-то «печальные итоги августовских событий» и несколько раз декларировался лозунг: «Перестройка должна быть конструктивной». Помнится мне, что в 1989-м в армии на политзанятиях нам что-то долбили про перестройку и демократию. Скорее всего — это мой мир, непонятно только, куда делись родители и Борис. Да, надо будет узнать, что это за печальные августовские события.

Вариант Доберман-пинчера встретил меня дождём. Выходить в город не хотелось. Я подумал, что не так уж важно узнавать фамилии генеральных секретарей и цены. Важнее всего — родители и Борис.

В комнате меня ждала стопка телефонных справочников Ленинграда. Я взял в руки один из них и удивился. Справочник был тяжёл и толст. Вчера я держал в руках совсем другую книгу. Ну, неважно. Где здесь Канаан? Канаанов не было.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19