— Прошу в мое святая святых, — сказал Циммерман. — До Роже мне, конечно, далеко, но можно быть уверенным, что нас никто не подслушает.
      Рекс, идя следом за ним в соседнюю комнату, переспросил:
      — Не подслушает?
      Дэйв искоса поглядел на него и направился к автобару.
      — Вы не детектив, Бадер, вы сущий младенец. Неужели вы не знаете, что власти могут превратить в подслушивающее устройство любой телевизор?
      Рекс опустился в удобное кресло — одно из трех, имевшихся в комнате.
      — Знаю, конечно. Но никогда не сталкивался.
      — Эрзац-виски? — спросил Циммерман.
      Рекс кивнул.
      — Эту процедуру начали применять не так уж давно. ВБР периодически подключается к телевизорам в выбранных наобум домах, чтоб узнать, какие там ведутся разговоры.
      — И это называется свободная страна!
      Циммерман протянул Рексу его стакан и тоже сел в кресло.
      — Надо все время быть настороже, Бадер, — сказал он, — а то ото всех свобод останется пшик. Не успеешь и глазом моргнуть, как заполучишь тоталитарный режим.
      Он усмехнулся.
      — Прослушивание карманных видеофонов и частных квартир — вот одна из главных причин, по которым те, кто могут, устраивают в своих квартирах такие вот убежища. Никаких телеэкранов. Видеофон обычно оставляешь в соседней комнате. Никакого контакта с внешним миром. Можно расслабиться. Можно поговорить. Прослушать убежище, разумеется, возможно, но чертовски трудно. Если же оно сделано на совесть, то вероятность попасться практически нулевая.
      — Тогда откуда вам известно о моем разговоре с Кулиджем?
      Циммерман ухмыльнулся и помешал лед в своем стакане.
      — Я сказал «практически нулевая». И потом, кабинет Кулиджа не убежище.
      Рекс пригубил свое виски.
      — Послушайте. Этот мой прослушиваемый видеофон — разве я не могу отнести его технику, чтобы тот отсоединил нужные проводки?
      — Можете, конечно, но те, кто следит за вами, сразу об этом узнают. Если вы им очень нужны, они могут предпринять и другие шаги.
      — Какие, например?
      Циммерман снова взболтал лед.
      — Если говорить о крайних случаях, то вам могут вживить в черепную кость электронный приборчик. Так поступают с отдельными преступниками. С помощью этой штучки им не составит труда лишить вас сознания — или убить, если возникнет надобность, — в любое время, когда им это заблагорассудится. Ну, скажем, когда вы попытаетесь удалить его хирургическим путем.
      Рекс решил, что подобной информации с него достаточно.
      — О'кей. Перейдем к делу. Кто вы такой? И что вам нужно?
      — Я один из тех, кто хочет, чтобы вы приняли предложение Роже, — сказал Циммерман. — И между делом помогли бы кое в чем нам.
      — О нет!
      — О да!
      — Понятно. И сейчас вы предложите мне кучу денег.
      Собеседник Рекса покачал головой и вялым взмахом руки указал на обстановку комнаты, в которой они находились.
      — Разве похоже на то, будто у меня денег куры не клюют, а, Бадер?
      — Тогда чего ради я должен соглашаться на отнюдь не увеселительную прогулку в Советский комплекс, когда уже отклонил полдюжины других предложений, каждое из которых сулило мне… — как он там выразился?.. — вознаграждение, о котором я даже и не мечтал?
      Циммерман улыбнулся.
      — Наверняка Темпл Нормам, — сказал он. — Отвечу вам так: по вашему досье нам показалось, что вы можете согласиться.
      — Опять мое досье? Его что, кто-нибудь размножил и продает на каждом углу?
      Циммерман хихикнул.
      — У нас есть доступ к Национальному банку данных, — пояснил он. — Мы пользуемся им только в крайних случаях. Мы соблюдаем закон о неприкосновенности досье гражданина.
      — У кого это «у нас»?
      Хозяин комнаты откинулся на спинку кресла и сунул руки в карманы. Потом спросил торжественно:
      — Рекс Бадер, верите ли вы в демократическую этику?
      — Верю, но, по-моему, от нее мало что сегодня осталось. Да и существовала ли она когда-нибудь вообще?
      Циммерман кивнул.
      — Печально, но факт. Скажите, Бадер, вы никогда не пытались понять должнократию как социально-экономическую систему?
      — Вот уже несколько дней, как все подряд мне втолковывают, что это такое. Честно говоря, у меня уши начинают вянуть.
      — Она хорошо послужила обществу, как и все другие системы до нее. Но ее время вышло.
      — Сколько раз можно повторять: меня не интересует политика!
      — Меня тоже. Ни в какой степени.
      — Тогда кто же вы такой? Что вам нужно? Во что вы хотите меня втянуть?
      Циммерман произнес, не меняя позы:
      — Бадер, вы читали что-нибудь о технократах?
      — Нет, и впервые слышу это слово.
      — Эта организация появилась где-то около 1930 года. Всеми делами у них заправлял парень по имени Говард Скотт. А теории их частично основывались на работах Торстейна Веблена.
      — Вот его я читал.
      — Да, я знаю. «Теория праздного класса» и «Инженеры и система цен».
      Рекс воззрился на собеседника.
      — Это-то вам откуда известно? Я читал Веблена лет десять назад.
      — Вы забыли, что мы живем в компьютеризованном мире, Бадер. Мне следовало сказать по-другому: я знаю, что вы посылали на них запрос. Читали вы их или нет — это уже другое. Кстати сказать, компьютеры хранят сведения обо всех когда-либо заказанных книгах — для статистических подсчетов.
      Рекс изумленно покачал головой.
      — И что же, вы проверили все книги, которые я заказывал?
      — Лишь со времени вашего совершеннолетия. Но пойдем дальше. Социально-экономическая система, идею которой отстаивали технократы, во многом схожа с должнократической. Они именовали гигантские базы своей системы функциональными последовательностями, но по сути это не что иное, как современные транскоры. Инженеры же, которые должны были управлять этими сверхкрупными компаниями, — это наши должнократы, и положения своего они, как предполагалось, будут достигать тем же манером, то бишь назначаться сверху. Как видите, эта система не имеет ничего общего с идеей демократической этики.
      — Причем здесь назначение на должность официального лица и демократия?
      — Дойдем и до этого. У должнократии, Бадер, имеется великолепный способ обезоруживания потенциальных врагов. Она принимает в свои ряды лучших представителей низших классов и соблазняет на это самых предусмотрительных из богатых акционеров. Зарплата высших чинов должнократии так велика, что поневоле задумаешься, где лучше: у них или среди членов старых предпринимательских семей.
      — Это новое явление в политической экономии, Бадер. В эпоху должнократии лучшие представители как высшего, так и низших классов, то есть наиболее способные возглавить восстание, уходят к должнократам. Хотите пример? При феодализме третье сословие едва ли могло рассчитывать на слияние с классом феодалов. Отдельные случаи, конечно, бывали, но только отдельные. Что из этого следует: то, что лучшие умы третьего сословия остались при нем и начали плести заговоры по свержению феодализма. Англичане оказались почти единственными, кто понял опасность такого положения вещей; они стали возводить в рыцарское достоинство и делать лордами наиболее выдающихся буржуа и даже рабочих. Дело дошло до того, что в Палате Лордов почти не осталось пэров. Даже руководителей так называемой лейбористской партии и то делают графами по уходе в отставку.
      — А чем плохое решение? — вставил словечко Рекс. — Достигаешь вершин благодаря самому себе.
      Дэйв Циммерман кивнул, но вид у него был удрученный.
      — Здесь таятся свои опасности. Искусственное раздувание штатов — этим грешат не только профсоюзы. Подобные процедуры широко практикуются в политических партиях, в армии, в бизнесе и банковском деле, в государственных и религиозных организациях. Те, кто принадлежитк нам,вознаграждаются и поощряются за безделье.
      Внутренняя структура общества неимоверно усложнилась. Оценить деятельность того или иного человека становится все тяжелее. Раньше было куда проще: сразу видно, какой ты фермер, шахтер или охотник. Да и классного ювелира или столяра нетрудно распознать с первого взгляда. В профессиях третьей руки еще можно определить хорошего учителя или полисмена, но для этого приходится как следует попотеть. Что же касается тех, кто владеет профессиями четвертой руки, то они сами себе хозяева.
      — Ну и неделька мне выпала: сплошные лекции, — пробормотал Рекс.
      — Извините. Постараюсь быть кратким. При должнократии, Бадер, продолжают процветать явления вроде фаворитизма, кумовства, местничества, хотя, казалось бы, их должны были вывести под корень в первую очередь. Сегодняшняя ситуация такова, что, скажем, председателю совета директоров транскора совсем необязательно обладать специальными знаниями о той отрасли промышленности, в которой действует его компания. Глава Международных средств связи, к примеру, вовсе не обязан разбираться в устройстве видеофона, как и его ближайшие заместители. А среди национальной политической бюрократии дело обстоит того хуже. Какой-нибудь идиот наподобие сенатора Сэма Хукера — кажется, ну сидел бы дома и не высовывался, а он занимает самый высокий пост. Кстати сказать, постарайтесь-ка припомнить всех руководителей нашего государства с начала века. По-вашему, скольких среди них можно назвать умными и честными?
      — Примерно половину, — сказал Рекс сухо.
      — Мечтатель, — ухмыльнулся Дэйв Циммерман.
      — Пусть так. Ну и что?
      — Должнократия с ее системой одного голоса за один заработанный доллар правит страной. С учетом того, что один процент должнократов — высшие чиновники транскоров — получает в виде зарплаты колоссальные суммы и что у большей части граждан вообще нет голосов, поскольку они живут на НПН и голосов заработать не могут, мы можем сказать, что верховная должнократия самоувековечивается.
      — И?
      — Поэтому, Рекс Бадер, необходимо вернуться к демократии. Сегодня на тот или иной пост в промышленности человек назначается сверху, причем предположительно он выбирается из числа наиболее квалифицированных специалистов. На любой пост: от десятника до управляющего отделом или даже целой отраслью. А те, кто наверху, назначают сами себя: так сказать, за заслуги.
      — Значит, вы хотите, чтобы всех выбирали снизу? От десятника до управляющего?
      — Да.
      — Но это синдикализм.
      — Нам не нравится это слово. Оно — порождение девятнадцатого века и нынче уже превратилось в набор звуков. Помимо этого синдикалисты так перемешались с анархистами, что трудно сказать, где кончаются одни и начинаются другие. А мы не анархисты. В постиндустриальном обществе это было бы просто нелепо.
      — О'кей. Значит, вы современное течение синдикализма. Какое же отношение это имеет ко мне и к идее Роже о всемирном правительстве, опирающемся на транскоры?
      — Хотите еще выпить?
      — Нет, хочу получить ответ.
      Циммерман подался вперед и произнес торжественно:
      — Мы верим во всемирное правительство. Здесь мы солидарны с Фрэнсисом Роже и его присными. Но, кроме того, мы подозреваем — и даже уверены, — что в Советском комплексе есть люди, которые разделяют наши мысли. У них там верхушку должнократии составляют в основном члены партии, которые самоувековечивают себя, которые занимают ключевые управленческие, политические или военные посты. Но их ученые, инженеры, техники, то есть те, от кого на самом деле зависит жизнь страны, должны испытывать к существующей системе не меньшее отвращение, чем мы тут. Выполняя задание Роже, вы легко сможете войти в контакт с такими людьми, Бадер.
      — И что я им скажу?
      — Когда наступит время перемен, когда придет пора правительству национального суверенного государства уступить место правительству всемирному, на какой-то срок в мире неизбежно воцарится хаос. И вот тогда мы, если нам удастся скооперироваться с нашими единомышленниками в Советском комплексе, получим возможность воплотить в жизнь свои намерения.
      — Ну что ж… — протянул Рекс вставая. — Послушайте, могу я получить обратно свой видеофон?
      Циммерман тоже поднялся; маска добродушия сползла с его лица.
      Он сказал:
      — Вся карьера вашего отца, Бадер, и ваше собственное досье свидетельствуют о том, что вы обладаете социальной сознательностью и понимаете, что такое долг перед обществом, в котором вы живете.
      — Разумеется, разумеется. Так как насчет моего видеофона?
      Циммерман сощурил глаза, потом молча повернулся, подошел к двери и распахнул ее.
      В соседней комнате сидел тот самый человек, который исчез из бара вместе с видеофоном Рекса. Продолжая хранить молчание, Циммерман мотнул головой в сторону Бадера.
      Его сообщник наклонился, взял с пола объемистый портфель, поставил его себе на колени и расстегнул «молнию». Как показалось Рексу, изнутри портфель был облицован свинцом или каким-то другим металлом сероватого цвета. Вынув из портфеля видеофон, человек протянул его Бадеру и прижал к губам палец, показывая, что необходимо сохранять молчание.
      — Совсем ополоумели, — пробормотал Рекс и направился к выходу.
      Выйдя от Циммермана, Рекс не раздумывая вызвал машину и на ней добрался до здания, в котором находились кабинеты высших должностных лиц Международной корпорации средств связи. Он вошел в тот же самый подъезд, через который совсем недавно ввел его сюда Темпл Норман. Навстречу устремился уже знакомый Рексу привратник.
      — Я хочу видеть мистера Роже либо мистера Нормана, — сказал Рекс.
      «Болгарский адмирал» искоса поглядел на него, потом слегка поклонился:
      — Слушаюсь, сэр.
      Повернувшись к экрану у себя за спиной, он произнес несколько слов, подождал, снова что-то сказал, подождал еще минут пять.
      Наконец он обратился к Рексу:
      — Одну минуту, сэр.
      Минута растянулась довольно надолго, но в конце концов в холл из лифта выпорхнула изысканно одетая девица.
      МСС знает, чем привлечь людей, подумал Рекс.
      Девушка спросила:
      — Мистер Бадер?
      — Да.
      — Следуйте за мной, пожалуйста.
      Она повела его той же дорогой, по которой они несколькими днями раньше шли с Норманом. Рекс подумал, что прекрасно бы добрался и сам.
      Но войдя в особняк, девушка повернула совсем в другую сторону. И дверь, перед которой она остановилась, была не столь массивной, как в кабинете председателя совета директоров МСС.
      Девушка сказала в экран:
      — Здесь мистер Бадер, мистер Норман.
      Дверь распахнулась. Рекс Бадер переступил порог, а его провожатая удалилась.
      Когда занимаешь высокий пост, можно пренебрегать формальностями: скажем, не иметь в кабинете письменного стола, как Фрэнсис У.Роже. Но Темплу Норману эти сверкающие вершины пока что только грезились, и потому в его кабинете стол был.
      Норман сказал:
      — Приветствую вас, мистер Бадер. Вы передумали и решили все-таки принять предложение мистера Уэстли?
      — Пока нет. Я хотел бы переговорить по этому поводу с Роже.
      Норман встал. Он выглядел таким же безукоризненным и высокомерным, как и при первой встрече.
      Тоже мне аристократ, мысленно ругнулся Бадер. Небось оскорбится, если сказать ему, что основатель их семейки был немногим лучше заурядного бандита.
      Норман сказал:
      — Я связывался с мистером… Как вы его назвали?
      — Не прикидывайтесь, — бросил Рекс раздраженно. — Я же детектив. Неужели вы думаете, что я не выяснил, кто вы есть на самом деле?
      Темпл Норман кашлянул и поглядел на Рекса с видом оскорбленной невинности:
      — Ну что ж, хорошо. Пока вы поднимались сюда, я связался с мистером… хм… Роже. Он вас незамедлительно примет.
      Они спустились этажом ниже, свернули за угол и очутились перед дверью в кабинет промышленника.
      Сработал опознавательный экран, и дверь открылась. Рекс Бадер не переставал удивляться. Не считая привратника и девушки, он не встретил до сих пор в этом здании ни единого человека, кроме Темпла Нормана. Но разве председатель совета директоров, вероятно, крупнейшего в мире транскора может быть затворником?
      Фрэнсис Роже сегодня был одет более официально, чем в прошлый раз: костюм, небесно-голубого цвета рубашка и галстук в тон. Когда посетители вошли, он стоял у окна. Повернувшись, он насмешливо глянул на Рекса и протянул руку.
      — Садитесь, мой дорогой Бадер. Вы наконец-то передумали?
      — Возможно ли прослушать вашу комнату? — вместо ответа спросил Рекс.
      Глаза Роже удивленно расширились.
      — Вряд ли. По правде сказать, мистер Бадер, это одно из самых надежных убежищ. Помимо всего прочего я постоянно держу включенным скрэмблер. А в диапазоне его действия не будет работать ни один электронный прибор.
      Рекс сел.
      — Понятно. Послушайте, но почему все-таки я? Почему именно меня вы выбрали в качестве связника?
      — Вас выбрали компьютеры, мой дорогой Бадер. Вы единственный — почти единственный — частный детектив во всех Соединенных Штатах, который отвечает установленным нами требованиям.
      — Каким же?
      — Не считая обычных, вроде физического и душевного здоровья, можно сказать, что главное требование было одно: приличное знание политэкономии. Согласитесь, редко кто из людей вашей профессии обладает подобной квалификацией. Разумеется, есть агенты ВБР, которые в политэкономии разбираются дай бог каждому, но нам нужен был именно частный детектив, а не государственный служащий.
      — Понятно. Скажите, а как насчет оплаты? Вы что-то говорили о солидном вознаграждении.
      — Говорил — и от слов своих не отказываюсь. Вы не возражаете против десяти тысяч псевдодолларов в неделю при том условии, что я нанимаю вас по меньшей мере на месяц?
      Рекс присвистнул.
      Темпл Норман стоял так, что шеф не мог видеть выражения его лица: он улыбался.
      Рекс покачал головой.
      — Извините, псевдодоллары мне не нужны. Я хотел бы, чтобы МСС перевела пакет своих акций на мой счет в швейцарском банке.
      Роже недоумевающе поглядел на него.
      — Зачем вам это?
      — На случай, если придется удирать. Переведите на мой счет, скажем, в бернском банке на сорок тысяч долларов своих акций, и я соглашусь на ваше предложение.
      Темпл Норман воскликнул возмущенно:
      — А где у нас гарантии того, что вы не направитесь прямиком в Швейцарию, чтобы получить акции и благополучно исчезнуть вместе с ними?
      Рекс ответил сухо:
      — По-моему, в досье сказано, что одна из черт моего характера — честность.
      Фрэнсис Роже сурово поглядел на своего подчиненного.
      — Вам все ясно, Темпл? Хорошо, мистер Бадер, я согласен. Хотя, должен вам сказать, все эти предосторожности ни к чему. У вас будет великолепное прикрытие. Этот проект держится в величайшем секрете.
      — Ха! — хмыкнул Рекс.
      — Простите?
      — Нет, ничего. Давайте обговорим подробности.
      Несколько часов спустя, когда Рекс вышел из лифта в холл, в руках у него был новенький кейс.
      — Вы не вызовете мне машину? — попросил он привратника.
      — Слушаюсь, сэр!
      О косых взглядах больше не было и речи.
      Но вызывать машину не потребовалось. Едва Бадер вышел из подъезда, рядом с ним притормозил официального вида лимузин, за рулем которого сидел Таг Дермотт. Справа от него развалился на сиденье Джон Микофф. Дермотт прорычал:
      — Собирайся, Бадер. Шеф хочет потолковать с тобой кое о чем.
      — Знаю, — ответил Рекс.
      Рекс Бадер сказал Джону Кулиджу:
      — В этом деле есть еще один момент.
      — Какой же?
      Лицо директора Всеамериканского бюро расследований оставалось все таким же бесстрастным.
      — Несмотря на уверения полковника Симонова, я опасаюсь, что двойная игра может привести, скажем так, к неприятностям. А эти люди, они просто купаются в деньгах. Они в состоянии купить что угодно…

5