Холмс бросил на меня исполненный лукавства взгляд.
      — Боюсь, доктор, вы недооцениваете молодого Норвуда, — он хмыкнул. — Мастер Питер рассчитывает, что я буду таскать для него каштаны из огня.
      — Что? — недоуменно переспросил я. На лице моем, должно быть, написано было непонимание; меня окончательно сбил с толку старческий лепет Холмса.
      Сыщик уставил на меня палец.
      — Если бы наш молодой приятель попробовал обратиться в суд только на том основании, что его отец собирает книги и вырезки из газет по довольно необычной тематике, его никто не стал бы слушать, правильно?
      Однако если он заявит, что сэр Александр пускает на ветер деньги и, в частности, нанял себе в помощники престарелого детектива, тогда вердикт суда будет, скорее всего, в его пользу. Холмс фыркнул.
      — Вы только представьте себе, доктор: один старик нанимает другого для поимки пучеглазых чудищ!
      — Каких чудищ? — переспросил я.
      Холмс не ответил, и я решил было, что он выбился из сил и задремал. Однако помолчав он произнес загадочную фразу:
      — Вам явно недостает начитанности, доктор.
      Я предпочел вернуться к теме разговора:
      — Значит, вы полагаете, что Питеру Норвуду просто не терпится завладеть отцовским состоянием?
      Холмс пожевал губами.
      — Для своего возраста сэр Александр, по всей видимости, чувствует себя превосходно. Он вполне может прожить еще лет пять…
      — Или больше, — пробормотал я.
      — А молодому Питеру, разумеется, невтерпеж стать баронетом и владельцем поместья.
      Сказать по правде, я исподволь начал восхищаться старым чудаком.
      — Почему же тогда, черт возьми, вы согласились взяться за это дело?
      Мой престарелый друг передернул плечами.
      — Элементарно, Уотсон. Если бы я отказался, молодой Норвуд отправился бы к кому-нибудь другому. Я знаю таких частных лондонских сыщиков, которые с радостью согласились бы на его предложение. И потом, мне, признаться, небезразлична судьба сэра Александра.
      Мне показалось, что он слишком много берет на себя, забыв подчистую о собственных хворях. Однако я ограничился тем, что сказал:
      — Я не во всем согласен с молодым Норвудом. Тем не менее, его отец выказывает некоторые признаки умственного расстройства. Чего стоят одни эти разговоры о пришельцах из космоса!
      Мой друг закрыл глаза и то ли заснул, то ли задумался над чем-то. Поэтому я раскрыл книгу и погрузился в чтение.
      Примерно минут через десять, по-прежнему сидя с закрытыми глазами, Холмс проговорил:
      — Доктор, как по-вашему, почему пришельцы выбрали Лондон? Именно Лондон? Почему не Москву, не Париж, не Рим, не Нью-Йорк, не Токио, наконец? Да, почему не Токио?
      Я давно перестал считать его способным на столь длительные размышления. Обычно в этот вечерний час Холмс уже мирно посапывал в кресле, изредка произнося во сне имя Мориарти или кого-либо еще из своих врагов. Видимо, ему частенько снились события полувековой давности.
      Вздохнув, я ногтем отметил строчку, до которой досчитал, и сказал, стараясь, чтобы мой голос прозвучал ровно:
      — Быть может, там они тоже есть.
      Холмс приоткрыл один глаз и поглядел на меня с легким неодобрением.
      — Нет. Хорошо, попробуем иначе. Допустим, инопланетяне существуют на самом деле. Допустим также, что они находятся в Лондоне.
      — Согласен, — подбодрил я его.
      Он произнес задумчиво:
      — По всей видимости, они не хотят открывать человечеству своего присутствия на Земле. А если так, значит, их тут немного.
      — Почему? — спросил я равнодушно, думая о недочитанной книге,
      — Потому что одному или двоим пришельцам гораздо легче остаться незамеченными, чем, скажем, сотне. Если они тут, доктор, их очень мало.
      Я кивнул. Приятно было видеть живой огонек в глазах моего престарелого друга. Откровенно говоря, я испытывал даже нечто вроде гордости за него.
      — Вполне возможно, — сказал я.
      — Почему же, — пробормотал он, — они обосновались именно в Лондоне?
      Я терпеливо ответил:
      — Но что же тут странного? Лондон — самый большой город мира, можно сказать, его столица. Если инопланетяне хотят изучить человечество, то лучшего места для начала исследований им не найти.
      Холмс открыл оба глаза и фыркнул.
      — Ваш патриотизм, доктор, заслонил от вас все остальное, в том числе статистику. Во-первых, что касается размеров, то тут Лондон давно уступил пальму первенства Токио. Да что там Токио! Даже Нью-Йорк ныне больше нашей с вами столицы.
      Я попытался возразить, но Холмс с презрительным смешком отмел все мои доводы.
      — Кроме того, Нью-Йорк сегодня — крупнейший порт и центр торговли. А в Вашингтоне ныне делают мировую политику. Проклятые янки!
      Он вел себя как ребенок, который думает, что знает все на свете. Я обиделся.
      — Хорошо, тогда ответьте на свой вопрос сами. Почему инопланетяне — ради интереса я соглашусь, что они существуют на самом деле, — выбрали Лондон?
      — Элементарно, Уотсон, — Холмс одарил меня довольной усмешкой. — Из-за Британского музея.
      — Что-то я вас не пойму, — сказал я холодно.
      В его слезящихся глазах мелькнуло выражение превосходства.
      — Жителей в Лондоне меньше, чем в некоторых других городах, верно? И на мировую политику он прежнего влияния уже не оказывает. Однако, будь я на месте ПЧ сэра Александра…
      — ПЧ? — переспросил я.
      Холмс хмыкнул, но объяснять не стал.
      — … я бы дневал и ночевал в Британском музее, поскольку там просто громадное количество разнообразных экспонатов. Так что, если в Лондоне есть инопланетяне, которые изучают наши обычаи и установления, то искать их надо прежде всего в Британском музее.
      Зевнув, он поднялся.
      — Именно туда, доктор, я завтра и отправлюсь.
      Я подумал, что утром он ничегошеньки не вспомнит, но не стал говорить этого вслух.
      — Значит, вы в самом деле намерены отыскать пришельцев из космоса?
      — А? Да, доктор, — отозвался он нетерпеливо. — Вы же помните, я дал обещание сэру Александру.
      Опираясь на палку, он поковылял в свою комнату. Я раздраженно бросил ему вслед:
      — Что такое ПЧ?
      Он противно хихикнул:
      — Пучеглазое чудовище.
      К своему изумлению, в течение двух или трех дней я почти не видел некогда великого сыщика. По правде сказать, такая его активность показалась мне неестественной, и я начал гадать, не нашел ли он, чего доброго, какого-нибудь пушера, который снабдил его наркотиком. Подозрения подозрениями, но я должен признать, что мой друг взялся за расследование со всей серьезностью. Пару раз я столкнулся с ним, когда он покидал нашу квартиру то в обличье пожилой женщины, то загримировавшись под профессора колледжа. Оба раза он подмаргивал мне, ничего, впрочем, не объясняя. Я беспокоился за него, ибо такой пыл был ему явно не по годам.
      Спустя еще два дня, утром, сразу после завтрака, за которым не было сказано ни слова относительно расследования по делу сэра Александра Норвуда, Холмс, усердно делавший за столом вид, будто погружен в размышления, попросил меня одолжить ему мой экспонометр. Я приобрел его совсем недавно, получив от близкого родственника в подарок на день рождения немецкую фотокамеру с довольно сложным механизмом. Честно говоря, я побаивался, что Холмс его где-нибудь забудет, но отказать старому другу не смог.
      К моему великому облегчению, сыщик вечером вернул мне экспонометр. Перед тем, как отправиться спать, он спросил меня, не составит ли мне труда поутру разыскать Альфреда, вожака компании уличных сорванцов, которых Холмс в шутку называл своими нерегулярными полицейскими частями с Бейкер-стрит, и пригласить его заглянуть к нам в полдень.
      Не дожидаясь ответа, он прошел в спальню и закрыл за собой дверь, а я остался стоять разинув рот.
      Альфред, упокой Господи его душу, погиб на службе Его Королевского Величества в 1915 году под Монсом, а остальные разлетелись кто куда, в основном — по разным тюрьмам.
      Я ощутил угрызения совести. Я допустил, чтобы мой друг — вернее будет сказать, мой подопечный — слишком увлекся, и теперь его рассудок окончательно помутился.
      К утру я твердо решил положить этой нелепице конец, высказать Холмсу свои претензии и настоять на том, чтобы он вернулся к прежней размеренной жизни, которую нарушило появление в нашей квартире Питера Норвуда.
      Поэтому, позавтракав, я вышел на улицу и остановил первого подвернувшегося мне мальчишку десяти или одиннадцати лет. Одет он был в лохмотья, имел хриплый голос и хитрющую физиономию. Откровенно говоря, он чем-то напомнил мне того, настоящего Альфреда, который в свое время носился по тем же самым улицам.
      Я сказал ему:
      — Послушай, юноша, хочешь заработать полкроны?
      Он внимательно поглядел на меня.
      — А что делать-то? — спросил он с хитрецой. — Вас тут много таких ходит.
      Я хотел было отвесить ему подзатыльник, но сдержался и вкратце объяснил свою мысль. Поломавшись и подняв плату до трех шиллингов, он согласился.
      Так что, когда престарелый сыщик вышел в полдень в гостиную, помахивая своей палкой, мы уже поджидали его. Он пожелал мне доброго утра, а паренька похлопал по спине. Выглядел он, надо признаться, так, словно сбросил с плеч груз двадцати последних лет.
      Холмс сразу взял быка за рога.
      — Альфред, — сказал он, — мне нужны еще трое или четверо ребят для одного дела.
      Юнец, подбоченясь, разглядывал сыщика; глаза его сверкали. Услышав слова Холмса, он притронулся к своей кепке:
      — Слушаюсь, сэр. Прямо сейчас, сэр?
      — Прямо сейчас, Альфред. Беги.
      — Минутку! — вскричал я, решив, что наступил подходящий момент. Я повернулся к товарищу моих преклонных лет.
      — Как по-вашему, Холмс, кто этот сорванец?
      Сыщик посмотрел на меня с таким видом, будто вовсе не он, а я выжил из ума.
      — Его зовут Альфред. Вы, мой добрый доктор, должны помнить его дедушку, который так часто помогал нам в былые дни. Мы познакомились с Альфредом во время моих утренних прогулок по городу.
      Я закрыл глаза и принялся считать до ста. Пока я считал, юнец исчез; только прогрохотали по лестнице башмаки.
      — Как продвигается расследование? — спросил я брюзгливо. — Нашли вы человечков с Марса?
      Холмс устало опустился в кресло. Как видно, начал все-таки сказываться возраст. Он пожевал губами, услышав мой вопрос; его тонкие брови поползли вверх.
      — С чего вы взяли, будто они с Марса, доктор?
      Его замечание обезоружило меня.
      — Я всего лишь пошутил.
      — А, — он пробормотал что-то неразборчивое и закрыл глаза; я подумал, что утренние события довели его до изнеможения.
      Потому, подавив любопытство, я тоже сел в кресло и взял в руки медицинский журнал, который читал накануне.
      Холмс, однако, не спал. Не открывая глаз, он обратился ко мне язвительным тоном, к которому я, надо сказать, успел за последние годы привыкнуть:
      — Доктор, вы можете себе представить, как чертовски трудно разыскать инопланетянина в Британском музее? Можете?
      — Думаю, что могу, — отозвался я, горя желанием узнать, чего Холмсу удалось добиться, но продолжая сердиться на него из-за казуса с Альфредом.
      — Мне помог случай, — проговорил Холмс. — Его выдала одна-единственная промашка.
      — Промашка? — переспросил я.
      Он открыл глаза.
      — Техника, доктор. Техника! Он не мог удержаться, чтобы не воспользоваться своей техникой.
      Снова закрыв глаза, Холмс хихикнул. Сказать по правде, меня взяла досада.
      — Боюсь, что не совсем понимаю, — заметил я сухо. На этот раз Холмс не соизволил открыть глаза.
      — Элементарно, Уотсон. Предположим, наш пришелец хочет сфотографировать показавшиеся ему наиболее интересными книги и рукописи в библиотеке Британского музея. Земным фотокамерам требуется сильный свет. Поэтому у него наверняка возникнет искушение воспользоваться собственной камерой или что у него там есть, способной снимать при крайне слабом, с нашей точки зрения, свете.
      — Боже мой! — воскликнул я. — Так вот зачем вам понадобился мой экспонометр!
      Холмс хохотнул, а потом с чрезвычайно самодовольным видом кивнул головой:
      — Доктор, в библиотеку ежедневно наведывается… гм… одна личность. Если верить самым свежим работам по фотографии, какие я только сумел отыскать, в настоящее время нигде на Земле не изготавливаются линзы и пленки, чувствительные к столь слабому свету, при котором эта личность работает. Ваш экспонометр показал отсутствие надлежащего освещения.
      Прежде чем я успел собраться с мыслями, на лестнице раздался топот ног и послышались негодующие возгласы нашей квартирной хозяйки. Дверь распахнулась. В комнату влетел Альфред в сопровождении троих ухмыляющихся оборванцев.
      — Как договаривались, сэр, — сказал Альфред, закрыв дверь и подойдя к моему другу. Оборванцы следовали за ним по пятам.
      — Вижу, вижу, — проговорил сыщик. — Молодцом, Альфред. Как быстро ты обернулся!
      Порывшись в кармане, Холмс вынул четыре флорина.
      — Таким легким на ногу ребятам, как вы, не составит труда заработать эти деньги, — он хихикнул, будто отпустил невесть какую остроту. — Я хочу, чтобы вы проводили одного весьма ловкого господина от Британского музея до его дома.
      Слезящиеся глаза Холмса засверкали. Он хохотнул.
      — Я уверен, задача вам по плечу. Ну кому, будь он хоть трижды осторожен, придет в голову обращать внимание на играющих на улице мальчишек?
      Он снова хихикнул. Мне показалось, он утерял мысль. Однако сыщик сказал:
      — Пойдемте со мной к Британскому музею и выберем местечко поукромнее недалеко от входа.
      — Полагаю, — сказал я, пожалуй, с легкой завистью, — моя помощь вам не требуется?
      Должен признать, что, заразившись общим настроением, я ощутил себя старой боевой лошадью.
      — В другой раз, доктор, в другой раз, — отозвался Холмс. — Боюсь, ваши подагрические суставы не позволят вам присоединиться к нам.
      Последние слова он произнес уже на пороге; дальше я ничего не сумел разобрать; правда, мне послышалось, что Холмс упомянул про йогурт.
      Я раздраженно поглядел им вслед, но никто из них не обернулся. Башмаки мальчишек прогрохотали по лестнице.
      Дня три никаких разговоров о деле не заходило, а потом случилось событие, которое подтолкнуло его ход и приблизило завершение, если мне позволено будет употребить это слово.
      Как-то вечером мы по обыкновению расположились у камина: я читал, а мой друг вертел в руках свой револьвер. В былые годы он обращался с ним с замечательной ловкостью, но теперь стоило Холмсу взять оружие в руки, как я невольно вздрагивал. Откровенно говоря, я со дня на день собирался выкинуть все обоймы.
      — Ага, — пробормотал вдруг сыщик, — наш приятель Питер Норвуд явился за обещанным.
      Я вынужден признать, что с тех пор, как Холмс начал пользоваться новомодным слуховым аппаратом, он слышит гораздо лучше моего.
      Я разобрал голос нашей квартирной хозяйки. Через несколько секунд в дверь постучали.
      Я пошел открывать. Это и в самом деле оказался молодой Норвуд. Лицо его было слегка багровым, очевидно, после плотной еды и обильных возлияний, ибо время ужина только-только миновало.
      Он бросил на нас довольно-таки воинственный взгляд, что, без сомнения, объяснялось выпитым за ужином вином.
      — Сколько можно? — требовательно спросил он. — Неужели так трудно сочинить для моего старика правдоподобную историю?
      Холмс, который не встал навстречу молодому человеку, ответил, как мне показалось, мягко:
      — Я нынешним утром отправил свое заключение вашему отцу, мистер Норвуд.
      Все бы ничего, но потом он как-то бессмысленно хихикнул.
      — Что? — Норвуд на мгновение смешался.
      — Ну что ж, — сказал он, засовывая руку в карман, — тогда мне остается лишь заплатить вам за работу.
      В его голосе слышалась насмешка.
      — Ни к чему. Я не беру денег. Я — сыщик на покое, молодой человек, и мне нет нужды зарабатывать на жизнь таким образом.
      Холмс помахал в воздухе пальцем.
      — И если уж на то пошло, за чеком я обратился бы к сэру Александру. Ведь нанял меня он, не правда ли?
      Питер Норвуд озадаченно нахмурился. Должно быть, он учуял какой-то подвох. Глаза его сузились. Он прорычал:
      — Что вы там написали, сэр? Впрочем, предупреждаю вас заранее, это все бесполезно.
      Покопавшись в карманах, мой престарелый друг извлек на свет до невозможного измятый листок и протянул мне для того, очевидно, чтобы я его прочитал вслух. Я заметил, что текст письма напечатан на моей пишущей машинке.
      Меня снедало любопытство. Вот что я прочел:
      Глубокоуважаемый сэр Александр! Позвольте сообщить вам следующее: ваши предположения оказались обоснованными. Гипотеза о возможности существования жизни на других планетах подтвердилась. Данные, которые мне удалось добыть, свидетельствуют о том, что дальнейшие исследования, ваши и той группы людей, с которой вы связаны, не окажутся напрасными.
      Ниже стояла подпись Холмса. Честно говоря, я не ожидал от него такой ясности стиля, хотя содержание письма было, разумеется, смехотворным.
      Питер Норвуд еле сдерживался. Заикаясь от гнева, он произнес:
      — Вы считаете, вам удалось расстроить мои планы при помощи этой… этой паршивой бумажонки?
      Мой друг утвердительно хохотнул, явно довольный собой.
      — Неужели вы не понимаете, старый вы идиот, — закричал Норвуд, — что ни один суд не откажется признать…
      Холмс помахал узловатым пальцем; водянистые глаза его слегка посверкивали.
      — Дело не дойдет до суда, молодой человек. Как по-вашему, на что я потратил целую неделю? Смею вас уверить, что я не только гонялся за всякими там инопланетянами. Предупреждаю вас, молодой человек: если сэра Александра вызовут в суд для оформления передачи наследства, я обнародую факты, которые вы, без сомнения, хотели бы сохранить в тайне.
      И сыщик по-стариковски захихикал.
      Впечатление было такое, словно Питера Норвуда ударили по лицу. Побледнев, он отступил на шаг. По всей видимости, он не ожидал такого поворота дел.
      Холмс фыркнул.
      — Именно так, юноша. Я не люблю тратить время впустую. Врочем, я не собираюсь ставить сэра Александра в известность о добытых мною сведениях, которые имеют отношение к вам. Ни его, ни, скажем так, других. Впредь прошу вас быть осторожней. А теперь, — он глупо ухмыльнулся, — вам пора.
      И снова хохотнул.
      Не говоря ни слова, молодой человек на негнущихся ногах вышел из нашей комнаты.
      — Черт побери, — воскликнул я, — ничего не понимаю! Что вы такое раскопали про этого юнца?
      Холмс хихикал так долго, что начали было возрождаться мои опасения насчет старческого слабоумия. Наконец он успокоился.
      — Элементарно, мой милый доктор. Как вы, несомненно, успели заметить, наш приятель — человек, охочий до радостей жизни. Он стал их жертвой, несмотря на все свои автомобили и модную одежду.
      Затем он прибавил, словно вспомнив наши прежние разговоры:
      — Вы знакомы с моим методом. Попробуйте применить его.
      И опять зашелся идиотским смехом.
      — Вы хотите сказать…
      — Я хочу сказать, что не имею ни малейшего представления, в чем заключается тайна нашего молодца. Это может быть что угодно: карточный долг, женщина и так далее. Однако я был уверен, что ему есть что скрывать!
      Я рассмеялся, поняв комичность ситуации.
      — Но, дорогой мой друг, письмо, которое вы отправили сэру Александру… Я разделяю ваши чувства, мне тоже жаль старика, однако…
      Холмс достал трубку и теперь набивал ее, полагая, очевидно, что я, будучи поглощен разговором, не замечу столь вопиющего нарушения режима.
      — Во-первых, доктор, — проговори он, — для старого человека с еще острым умом у него совершенно безобидное хобби.
      — А во-вторых? — не выдержал я.
      — А во-вторых, в письме нет ни слова лжи, — он хихикнул, я решил, что он забыл, о чем речь, но ошибся. — Вы, вероятно, помните мои слова о человеке, которого я отыскал в Британском музее? Тот, который фотографировал книги?
      Я утвердительно кивнул.
      — С помощью нерегулярных полицейских частей с Бейкер-стрит я выяснил, где он живет, — Холмс искоса поглядел на меня. — Позднее я изыскал возможность проникнуть в его квартиру.
      Я подался вперед, заинтересовавшись его рассказом.
      — И что вы там нашли?
      — Ничего.
      — Ничего? Вы, величайший сыщик нашей эпохи, не смогли ничего найти?
      Раскурив трубку, Холмс помахал в воздухе спичкой.
      — Увы, доктор. Однако отсутствие улик — та же улика. В квартире этого человека — будем пока именовать его так — не было и следа каких-либо записей или личных вещей, которые могли бы поведать нам о нем нечто интересное.
      — Шпион! — воскликнул я.
      Холмс фыркнул.
      — Чей? И потом, даже если и так, все равно уже поздно: птичка улетела.
      — Шпион какой-нибудь иностранной державы…
      Холмс усмехнулся.
      — Вот уж точно.
      — Скорее всего, России или Германии. А может, Франции или Соединенных Штатов. В Лондоне шпионов хоть пруд пруди.
      В слезящихся глазах Холмса мелькнула насмешка.
      — Мой милый доктор, ну посудите сами. Что делать агенту любой из перечисленных вами стран в Британском музее, куда открыт свободный доступ всем желающим, в том числе дипломатам?
      Если бы дело на том и закончилось, то, признаюсь вам честно, я вряд ли собрался бы записать это последнее приключение прославленного сыщика. Дело в том, что во мне крепло убеждение, что мой друг окончательно впал в старческое слабоумие, а наблюдать за угасанием великого человека очень и очень тяжело. Однако конец рассяедования поверг меня в полное недоумение, и потому я сообщаю тем, кому небезразлична судьба Шерлока Холмса, только факты безо всяких прикрас.
      На следующий вечер после описанного выше разговора в дверь постучали. Я не слышал ни звонка, ни голоса квартирной хозяйки — только стук в нашу дверь.
      Мой друг нахмурился; на лице его — что случалось нечасто — появилось выражение недоумения. Я пошел открывать; он пробормотал что-то, вертя в руках свой слуховой аппарат.
      Стоящий на пороге человек выглядел лет на тридцать пять; он был безукоризненно одет и держался весьма непринужденно. Все еще находясь под впечатлением нашего с Холмсом последнего разговора, я спросил довольно неприветливо:
      — Чем обязаны?
      — У меня дело к… — начал было незнакомец.
      — Ба! — воскликнул сыщик. — Сеньор Меркадо-Мендес! Или правильнее будет сказать, герр доктор Бехштайн? А может быть, лучше мистер Джеймс Филлимор? Мы снова с вами встретились! Последний раз мы имели честь видеть друг друга на борту катера «Алисия», правильно?
      Сказать, что я был удивлен, значит ничего не сказать. В свое время, давным-давно, я описал таинственное происшествие с катером «Алисия», который бесследно пропал, поглощенный завесой тумана. Это был один из немногих случаев, который мой друг, находившийся тогда в полном расцвете сил, не сумел раскрыть. Имя Джеймса Филлимора тоже было мне хорошо знакомо: однажды он вернулся домой за зонтиком, и с тех пор его никто не видел.
      Однако незнакомцу, как я уже сказал, было лет тридцать пять, а оба случая, о которых упомянул Холмс, произошли во время войны с бурами.
      Посетитель, поклонившись, но не делая попытки войти в комнату, обратился к моему другу, совершенно не обращая внимания на меня:
      — У вас удивительная память, сэр. Я не ожидал, что вы меня узнаете; иначе я принял бы необходимые меры.
      — Это бы вам не помогло, сеньор, — сумрачно заметил сыщик. — Я ничего не забываю. К примеру, я до сих пор помню случай с Исадором Персано.
      Еще одно знакомое имя. Еще один случай, перед которым оказался бессилен величайший мозг нашего времени. Исадор Персано, известный журналист и бретер, был найден однажды в полубезумном состоянии. Рядом с ним лежала спичечная коробка, в которой находился странный червяк, как выяснилось впоследствии, неизвестного науке вида.
      Теперь я разглядел, почему сеньор Меркадо-Мендес, если таково было его имя, предпочитает оставаться в тени. Лицо у него было восковое, словно у плохо забальзамированного трупа; мне подумалось, что это, наверно, маска. Однако неестественно яркий блеск глаз говорил скорее об обратном.
      Посетитель снова поклонился.
      — В прошлые годы, сэр, у нас не возникало необходимости входить с вами в прямой контакт, хотя в отдельных случаях, о которых вы упомянули, вы зачастую оказывались в опасной близости от того, что вас не касалось.
      Атмосфера явно накалялась. Мой друг пожевал губами.
      — Сеньор Меркадо-Мендес, я пришел к выводу, что вы — не землянин.
      Услышав подобное заявление, любой нормальный человек повернулся бы и ушел. Наш же гость в молчании разглядывал Холмса, словно раздумывал над его словами.
      Наконец, по-прежнему игнорируя меня, он сказал:
      — Мне поручено предупредить вас, сэр, что Галактический Совет не позволит вам и дальше вмешиваться в официальные исследования, которые выполняются со всей возможной осторожностью, дабы не причинить вреда вашей, смею сказать, уникальной культуре.
      Пожалуй, посетитель был ничуть не менее сумасшедшим, чем мой друг, которого, правда, извинял его возраст. Я собрался было вмешаться, но Меркадо-Мендес, слегка повернувшись, бросил на меня такой взгляд, что я застыл на месте.
      Холмс заерзал в кресле.
      — Что касается меня, то я свою задачу выполнил. Остальное — в руках сэра Александра и Общества Защиты Мира.
      В завораживающих глазах посетителя мелькнула усмешка.
      — Поступки сэра Александра и его соратников нас не беспокоят. Мы уже сталкивались с ним.
      В голосе его послышались снисходительные нотки.
      — Вам незачем тревожиться о судьбе вашей планеты, ибо вы находитесь под покровительством Отдела Исследований Живых Примитивных Культур Бюро Археологии и Этнологии Галактического Совета.
      Надолго установилось молчание. Когда мой друг наконец ответил, мне показалось, я слышу прежнего Шерлока Холмса, чей гениальный мозг уже нашел разгадку казавшейся неразрешимой задачи.
      — Кроме того, я выяснил, что вы являетесь кем-то вроде полицейского… пожалуй, лучше будет сказать, опекуна.
      Посетитель очень по-человечески пожал плечами, сухо усмехнулся и поклонился. Его взгляд остановился на мне, и у меня сложилось впечатление, что я показался Меркадо-Мендесу не заслуживающим ни малейшего внимания.
      — Совет стремится защитить планеты вроде вашей от подрывных элементов, готовых их уничтожить. Я служу Совету.
      Сыщику, похоже, надоела снисходительность в голосе нашего гостя. Он заговорил более резко:
      — Мне почему-то кажется, сеньор Меркадо-Мендес, что я могу раскрыть многие из величайших преступлений в истории человечества. Например, похищение бриллианта Великий Могол. Или исчезновение сокровищ ацтеков после noche triste Эрнандо Кортеса. Или ограбление саркофага Александра Македонского. Или невероятные по своей дерзости взломы фараоновых гробниц. Или…
      Если бы я не боялся ошибиться, то сказал бы, что наш посетитель покраснел. Он поднял руку, останавливая Холмса:
      — Даже лучшие из опекунов не всемогущи.
      Черты лица Холмса заострились. Из прежнего опыта я знал, что он пришел к какому-то заключению. Я хмыкнул; опять он воображает себя молодым! Холмс произнес довольно твердым голосом:
      — Я хочу сказать вам вот что. Наш мир погряз в международных интригах; все готовятся к войне. Крупные государства разбросали своих агентов по всему свету. Само собой разумеется, сеньор, что британскому разведчику, переодетому арабом, весьма затруднительно найти в том же городе загримированного под араба первоклассного германского шпиона. Однако настоящий араб распознает немца с первого взгляда, не правда ли?
      Замечание сыщика не носило никакой связи с предыдущим разговором, и потому я вознамерился сказать нашему гостю, что он утомил моего друга и что ему лучше уйти.
      Но сеньор Меркадо-Мендес, или как его там, услышал, видимо, в словах моего друга что-то такое, что я упустил. Из голоса его начисто исчезло добродушие. Он сказал:
      — Вы предлагаете…
      Сыщик согласно кивнул, разжигая трубку.
      — Вот именно.
      Посетитель задумался.
      — В каком качестве вы предпочли бы действовать?
      Мой друг фыркнул.
      — Как вам наверняка хорошо известно, сеньор, моя профессия — сыщик-консультант. И, кстати сказать, за услуги я беру недешево.
      Не знаю, откуда брались силы у моего друга, но сам я буквально валился с ног от усталости.
      — Может, хватит нести чепуху? — сказал я. — Вы бы послушали себя со стороны! Если я правильно понял, мой престарелый… э… пациент предлагает свои услуги. Должен предупредить…
      Они не обратили на меня внимания.
      В голосе Меркадо-Мендеса снова послышалась снисходительность.
      — Пожалуй, лет пятьдесят назад, сэр, вы могли бы на что-то рассчитывать.
      Сыщик отрицательно помахал рукой.
      — Сеньор, я не думал, что мне придется заговаривать об этом, — он глупо хихикнул. — Ваша собственная наружность служит лучшим доказательством того, что у вас имеется субстанция, которую монах Роджер Бэкон именовал Elixir Vitae.
      Наступило продолжительное молчание.
      Его нарушил Меркадо-Мендес.
      — Вы правы, сэр, такие способности нельзя продавать дешево. Однако обычно Галактический Совет воздерживается от вмешательства в естественный ход развития примитивных планет…
      Опять отрицательный взмах руки.
      Я подавил зевок. Сколько это будет продолжаться? И о чем вообще речь?
      Мой друг сказал:
      — У всякого правила, сеньор Меркадо-Мендес, бывают исключения. Если ваш совет хочет чего-то добиться, вам нужен, — очередной идиотский смешок, — скажем так, агент из числа аборигенов. Вы же знаете мои способности, сеньор, вы знакомы с моим методом.
      Наш странный гость как будто пришел к какому-то решению.
      — Я не могу брать на себя такую ответственность. Вы не против отправиться со мной к моему начальству?
      Я поразился: стукнув ладонью по подлокотнику кресла, Шерлок Холмс встал.
      — Идемте, сеньор, — проговорил он.