Оторвавшись от шахматной партии, над которой он размышлял, мой друг поднял голову. Повертев в своих узловатых старческих пальцах слона, он поставил фигуру, как мне показалось, вовсе не на ту клетку, с какой взял.
      Он откинулся в кресле; на его оплывшем лице мелькнула усмешка.
      — Похоже, нам придется принимать гостей, доктор.
      Стояла поздняя осень с ее густыми туманами, и наша квартира на Бейкер-стрит казалась отрезанной от всего мира. Откуда-то издалека доносились гудки клаксонов; вода с крыши капала на подоконник. Внезапно я услышал приглушенное рычание автомобильного двигателя: машина как будто проехала несколько метров, остановилась, затем двинулась дальше.
      — Должно быть, разыскивают наш дом, — проговорил мой друг. — К кому еще можно явиться в столь поздний час?
      — Мало ли, — отозвался я. Видно, ему не давала покоя память о делах и событиях чуть ли не полувековой давности, когда у нас ни днем, ни ночью не было отбоя от посетителей. Не совершил ли я ошибку, когда, поддавшись на уговоры родственников Холмса, согласился поселиться вместе с ним в нашей старой квартире в доме N 221-6 по Бейкер-стрит, чтобы скрасить последние годы жизни пожилого сыщика? По словам его родственников выходило, что мой друг с трудом переносил пребывание на пасеке в Сассексе, куда он, отойдя от дел, удалился в 1914 году в возрасте шестидесяти лет.
      Холмс между тем внимательно прислушивался.
      — Так-так… вылезает из машины… подходит к двери… освещает фонариком номер дома… не тот, но уже близко… возвращается к машине… запирает ее… идет сюда!
      Сказать по правде, мне подумалось, что старикан грезит наяву, однако взгляд его некогда острых, а теперь слегка слезящихся глаз устремлен был на колокольчик ночного звонка. Когда тот зазвенел, мой друг удовлетворенно хохотнул, встал, опираясь на палку, прошаркал к переговорной трубе и попросил нашего посетителя подняться.
      Через какое-то мгновение в дверь постучали. Я пошел открывать.
      Порог переступил моложавый черноволосый мужчина, чье чисто выбритое лицо наполовину закрывали роговые очки с темными стеклами. Модный, прекрасно сшитый костюм скрадывал некоторую грузность его фигуры. Я заключил по его виду, что он — завсегдатай клубов и ресторанов.
      Меня поразило восклицание моего друга:
      — Рад видеть вас снова, мистер Норвуд! Как чувствует себя ваш отец, сэр Александр?
      Посетитель выглядел изумленным:
      — Ну и ну, мистер Холмс! Прошло ведь тридцать лет с тех пор, как вы видели меня. В 1903 году мне было всего лишь пять или шесть лет. Я думал, мне придется представляться, быть может, напомнить вам имя моего отца.
      Хмыкнув, сыщик указал гостю на кресло.
      — Hи к чему, ни к чему. Я отчетливо помню все подробности того дела, когда имел честь помогать вашему замечательному отцу. Это была… дай Бог памяти… ну да, загадка Глостон-Мэнор. Совершенно верно, загадка Глостон-Мэнор. И потом, уверяю вас, молодой человек, вы чрезвычайно похожи на своего отца. Как говорят американцы, вы — вылитый сэр Александр. Ведь американцы говорят именно так, а, доктор?
      — Не знаю, — сказал я холодно. Ему давно уже надлежало быть в постели, а не вести светскую беседу.
      Холмс осторожно опустился в кресло и потянулся за табаком и трубкой, искоса поглядывая на меня. Обычно в такую поздноту ему возбранялось курить. Довольно фыркнув, как я полагаю, из-за того, что нарушил мой запрет, он сказал:
      — Мне кажется, молодой человек, вы пришли сюда по собственному почину, а не по поручению сэра Александра.
      Посетитель посмотрел в мою сторону.
      Сыщик хихикнул.
      — Доктор — мой верный помощник.
      Он представил нас друг другу, раскурил трубку, уронил на пол спичку и выпустил изо рта клуб дыма. Следующие его слова больно меня задели.
      — Я думаю, на него можно положиться.
      Мы обменялись церемонными кивками, и наш клиент начал свой рассказ.
      — Сэр, мой отец весьма высокого мнения о вас.
      — Значит, наши чувства взаимны. В вашем отце на меня произвели огромное впечатление его честность, приверженность долгу и благородство.
      Холмс снова хихикнул; он словно по-детски радовался тому, что может продемонстрировать мне ясность рассудка.
      Мне показалось, впрочем, что Питера Норвуда слова моего друга отнюдь не обрадовали. Помявшись, он сказал:
      — Тогда вы, верно, огорчитесь, узнав, что он начал сдавать.
      Отставной детектив нахмурился.
      — Вот как? Вы меня расстроили. Однако, если я не ошибаюсь, сэру Александру идет восьмой десяток?
      Старый лицемер произнес это с таким видом, будто не он, а кто-то другой был старше сэра Александра на добрые десять лет.
      Норвуд кивнул.
      — Да, ему семьдесят восемь.
      Он снова замялся.
      — Вы спрашивали, пришел ли я по поручению отца или по собственной воле. Вообще-то он посылал меня к вам, однако я сам был бы не прочь оказаться в числе ваших клиентов.
      — Да? — пробормотал мой друг. Он сцепил сноп скрюченные пальцы, а водянистые глаза его, должен признать, зажглись былым светом. Он весь напрягся, точно гончая, которая услышала в отдалении шум приближающейся охоты. И старость не была ему помехой.
      Питер Норвуд выпятил полные губы.
      — Буду с вами откровенен, сэр. Жить моему отцу осталось недолго, а в последнее время он начал непозволительным образом расходовать свое состояние.
      — Вы его наследник? — спросил я.
      Норвуд кивнул.
      — Да, единственный наследник. Так что если мой отец пустит на ветер свои деньги, я останусь ни с чем.
      Сыщик пожевал губами.
      — Пустит на ветер? По правде сказать, молодой человек, я не считал его способным на подобное.
      — Мой отец намеревается оставить большую часть своего состояния кучке шарлатанов, я бы даже сказал, психов. Они именуют себя Обществом Защиты Мира, — Питер Норвуд, не сдержавшись, фыркнул и поглядел на нас. — Вы о таком не слышали?
      Мы покачали головами.
      — Расскажите, если вам не трудно, — попросил я.
      — Мой отец — он член-основатель этого общества — вместе со своими приятелями утверждает, будто среди нас имеются иноземцы.
      — Иноземцы? — переспросил я. — Но что здесь такого? В Лондоне на самом деле полным-полно иноземцев.
      Питер Норвуд повернулся ко мне.
      — Но не из космоса же, — сказал он, — не инопланетяне! — Он презрительно махнул рукой. — Сплошные разговоры о человечках с Марса, космических кораблях и прочей белиберде.
      Даже мой друг как будто удивился.
      — Что? Вы хотите сказать, сэр Александр верит в это? Почему?
      На округлом лице молодого человека мелькнула гримаса отвращения.
      — Он собрал громадную коллекцию доказательств. Последние два года он только тем и занимался. Летающие тарелки, неопознанные объекты, случай с Каспаром Гаузером и все такое прочее. Полная галиматья!
      Пожилой сыщик откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, и мне на какой-то миг почудилось, будто ему наскучил разговор или он просто устал и по своему обыкновению заснул. Однако он вдруг спросил довольно бодрым голосом:
      — Вы, кажется, упомянули, что ваш отец посылал вас ко мне?
      — Я, можно сказать, сам напросился, — заметил Питер Норвуд. — Как я уже говорил, отец весьма высоко ценит ваши способности, сэр. Не стану отрицать, мы с ним не раз бурно обсуждали предмет его увлечения. И вот, во время последнего разговора, я предложил ему, поскольку он о вас такого высокого мнения, прибегнуть к вашей помощи в деле разыскания тех самых иноземцев. Потому-то я и приехал сюда просить вас от его имени найти… э… зеленых человечков с Марса.
      Мой друг устремил на него взгляд своих слезящихся глаз.
      — Однако вы упомянули, что сами не прочь оказаться в числе моих клиентов.
      Питер Норвуд развел руками.
      — Я понимаю, сэр, вы давно отошли от дел. Тем не менее я умоляю вас согласиться на предложение моего отца. Сделайте вид, будто разыскиваете этих инопланетян, а потом сообщите ему, что перерыли весь Лондон и никого не нашли. Разумеется, за вознаграждением я не постою.
      Мне показалось, я понял его намерения.
      — Вы хотите представить своему отцу подобное сообщение в надежде, что так можно будет вылечить его от невроза?
      Норвуд энергично замотал головой.
      — Этого недостаточно, доктор. Моего отца так просто не обведешь вокруг пальца. Нужно на самом деле провести расследование, а потом подробно обо всем ему рассказать. Иначе старый дурень догадается, что его надули.
      Услушать словосочетание «старый дурень» было неприятно, но должен признаться, что я начал симпатизировать Питеру Норвуду.
      Мой друг то ли погрузился в размышления, то ли задремал. Я не мог припомнить случая, который он назвал загадкой Глостон-Мэнор; однако ясно было, что он действительно очень уважает сэра Александра и потому не может согласиться с точкой зрения молодого Норвуда, которая мне представлялась весьма обоснованной.
      Оказывается, Холмс не спал.
      — Обычно я не берусь за дела такого рода, — медленно проговорил он.
      — Ну разумеется, — с готовностью согласился Норвуд. — Однако гонорар…
      — Причем тут гонорар?
      Норвуд моргнул и замолчал.
      Сыщик раздраженно пыхнул трубкой и заерзал в кресле. Наконец он пробурчал:
      — Насколько я понимаю, ваш отец хотел бы обсудить со мной все подробности в Глостон-Мэноре?
      Я фыркнул. Что за бредовая идея? Отставной сыщик редко покидал комнату и даже на короткую прогулку по улице его трудновато было вытянуть.
      — Именно потому я и приехал, чтобы отвезти вас к нему. Но столь долгое путешествие, по-моему…
      К полнейшему моему изумлению, Холмс хлопнул ладонью по ручке кресла и сказал:
      — Молодой человек, ожидайте меня в поместье вашего отца завтра к полудню.
      Прежде чем я раскрыл рот, Питер Норвуд поднялся. Он прямо-таки лучился радостью.
      — Вы не пожалеете о своем решении, сэр. Я позабочусь, чтобы ваше время — скажем так, со стороны финансов — не оказалось потраченным впустую.
      Губы старика задрожали, но он промолчал. Судя по всему, молодой Норвуд был невысокого мнения о некогда великом сыщике.
      Я молча проводил посетителя до двери.
      Потом подошел к креслу, в котором сидел мой друг.
      — Послушайте, Холмс…
      Он высокомерно поглядел на меня.
      — Почему бы мне не подышать свежим воздухом в сельской местности, доктор? И потом, откуда у вас такая уверенность в собственном добром здравии? Мы ведь с вами, можно считать, одногодки.
      Я постарался вложить в ответ побольше язвительности.
      — Наверно, мой организм выносливее вашего потому, что в молодые годы, служа на Ближнем Востоке, я пристрастился к йогурту и старался пить его каждый день, тогда как вы постоянно носили с собой шприц с неким алкалоидом, о названии которого я умолчу.
      — Йогурт! Ну-ну, — хмыкнул он. Голос его задрожал, и я лишний раз убедился, как сильно постарел мой друг. Он потянулся за скрипкой, по всей видимости, забыв, что две струны лопнули.
      Несмотря на мои протесты, следующим утром мы уселись в десятичасовой поезд до Дэрвуда, деревни, от который ближе всего было до Глостон-Мэнора, родового поместья Норвудов. Я на досуге заглянул в Берка и обнаружил, что первого из Норвудов посвятил в рыцари еще Ричард Львиное Сердце после одного из сражений в Святой Земле. Позднее носители этого имени прославили его в Индии и Судане.
      Мы прибыли в Дэрвуд немногим позже двенадцати. На станции нас встретил сутуловатый человек средних лет, представившийся Маллинсом. Сказав, что его послал сэр Питер, он усадил нас в двуколку и до самого поместья не проронил больше ни слова.
      Экипаж подвез нас к боковому входу. В сопровождении вышедшего к нам навстречу молодого Норвуда мы по узкой лестнице поднялись на второй этаж, где располагался кабинет сэра Александра. Должен признать, что мой престарелый друг держался молодцом, проспав всю дорогу от Лондона до Дэрвуда. Несколько часов после сна обычно бывали для него самыми лучшими.
      Небольшой кабинет сэра Александра заставлен был книжными шкафами. Вообще книг, надо сказать, было видимо-невидимо. У стен, на шкафах — одним словом, всюду, куда ни посмотри, — возвышались увесистые стопы старинных фолиантов. В комнате царил полумрак, ибо окна задернуты были плотными шторами.
      Сэр Александр сидел в глубоком зачехленном кресле, запахнувшись в плед и опустив голову на грудь. Когда мы вошли, он поглядел на нас поверх пенсне. Жидковатые седые усы и бородка обрамляли его худое аскетическое лицо, которое казалось белым пятном на фоне окружающего сумрака. Из-под ермолки на его голове выбивалась седая прядь.
      — Ах, мой друг, — произнес он хорошо поставленным голосом, — мы снова встретились.
      Глаза его сверкнули молодым задором. Он протянул руку.
      Холмс, опираясь на палку с таким видом, будто она ему нисколько не нужна, ответил на рукопожатие.
      — Рад возобновить наше знакомство, сэр Александр. Позвольте представить вам моего друга.
      Он говорил и действовал с бодростью, которой я не замечал в нем уже много лет.
      Пожимая руку хозяина, я нашел ее теплой и твердой. Первое впечатление оказалось обманчивым. Сэр Александр вовсе не походил на человека, который одной ногой стоит в могиле. А ведь его сын убеждал нас в обратном.
      — Ты хочешь остаться наедине с гостями, отец? — спросил Питер Норвуд.
      Баронет вяло махнул рукой.
      — Да, мой мальчик, если ты ничего не имеешь против. Увидимся за чаем, а может, и раньше.
      Молодой Норвуд поклонился, повернувшись спиной к отцу, подмигнул нам и вышел из комнаты.
      Когда мы остались одни, сэр Александр позволил себе улыбнуться.
      — По-моему, Питер считает меня слегка помешанным.
      Сыщик осторожно опустился в кресло и полез в карман пиджака за трубкой.
      — Расскажите нам все с самого начала, ладно?
      Баронет наклонил голову и поглядел на него. Он нахмурился, заметив, видно, как постарел мой друг со времени их последней встречи. Наконец он сказал:
      — Боюсь, я в невыгодном положении. У вас наверняка сложилось обо мне предвзятое мнение.
      Я кашлянул, удивленный таким началом. Я ожидал умственного расстройства, но не видел пока никаких его признаков. Неужели баронет умудрился заморочить голову собственному сыну?
      Мой друг, который разжигал, трубку, ответил ровно и твердо:
      — Как вы имели возможность убедиться, сэр Александр, я не отношусь к людям, готовым верить всему, что они слышат.
      Баронет покраснел.
      — Простите меня, дорогой друг. Если бы не ваша выдержка тогда, тридцать лет назад, мне не привелось бы встретиться с вами вновь.
      Он поглядел в сторону, словно решая, с чего начать.
      — Пожалуй, начала и не вспомнишь, — проговорил он. — Всю свою сознательную жизнь я был связан с этой проблемой, но лишь недавно стал уделять ей внимание, которого она заслуживала.
      Поколебавшись, он повернулся ко мне:
      — Доктор, вас не затруднит передать мне книгу, которая лежит наверху вон той стопки слева от вас?
      Он указал на стопку рядом с моим креслом. Я взял нужную книгу и не вставая протянул ему.
      — Полагаю, вам обоим, джентльмены, известно имя Г. Спенсера Джонса? — торжественно спросил сэр Александр.
      — Королевского астронома? — уточнил я. — Конечно.
      Баронет повертел в руках пухлый том.
      — А вы слышали о его книге «Жизнь на других планетах»?
      — Боюсь, что нет, — отозвался Холмс.
      Я покачал головой.
      — Тогда позвольте мне прочитать вам пару абзацев, — наш хозяин быстро перевернул несколько страниц. — Ну, хотя бы вот отсюда.
      Он начал читать:
      — «Поскольку вселенная воистину безгранична, кажется попросту невозможным, чтобы жизнь зародилась только на нашей крохотной планете».
      Он принялся листать страницы дальше.
      — А вот еще: «Мы вправе предположить, что если в каком-либо уголке вселенной возникают подходящие условия, то это непременно ведет к возникновению жизни. Подобный взгляд на проблему разделяет большинство биологов».
      Он хотел было продолжать чтение дальше, но мой друг остановил его.
      — Не надо, сэр Александр. Я согласен с вами. Вернее, я согласен, что существует возможность. Возможиость, но не вероятность того, что во вселенной могут быть обнаружены другие формы жизни, — Холмс хихикнул, — ибо, сэр Александр, вселенная необъятна.
      Я вынужден был признать, что у престарелого сыщика есть еще порох в пороховницах. Я, честно говоря, думал, что он заснет через пять минут после начала разговора.
      Баронет кивнул.
      — Да, она беспредельна. Будьте добры, доктор, передайте мне вон тот журнальчик справа от вас.
      Взяв журнал в руки, он пролистал его.
      — Ага, вот эта статья. Она написана молодым немцем по имени Вилли Лей, который, судя по всему, серьезно интересуется проблемой покорения человеком космоса. Послушайте, что он пишет: «Мы вряд ли ошибемся, предположив, что на Марсе существует стойкая растительная жизнь. Изменения цвета планеты, которые мы можем наблюдать, логичнее и проще всего объясняются именно наличием растительной жизни».
      Пропустив несколько строк, он продолжил чтение:
      — «Из земных растений трансплантацию на Марс, скорее всего, выдержат лишайники. Кроме них, к тамошним условиям могут приспособиться отдельные представители флоры Тибета. Во всяком случае мы вполне можем сказать, что жизнь на Марсе тяжела, но возможна.»
      Сэр Александр остановился и вопросительно поглядел на нас.
      — Мне кажется, сэр Александр, — заметил я, — что из наличия на Марсе лишайников и предполагаемого существования на какой-нибудь далекой звезде разумной жизни вовсе не вытекает присутствие на улицах Лондона инопланетян.
      Баронет начал горячиться. Он подался вперед.
      — Мой милый доктор, неужели вы не понимаете? Допуская вероятность существования разумной жизни вне Земли, вы тем самым признаете возможные последствия этого факта.
      Я нахмурился.
      — Боюсь, я что-то упустил в ваших рассуждениях.
      — Неужели вы не видите? — торопливо произнес сэр Александр. — Если во Вселенной имеется жизнь, мы можем предположить, что она либо уступает нам в развитии, либо стоит наравне с нами, либо превосходит нас.
      Мой друг снова хихикнул.
      — Вы, похоже, тщательно все продумали, сэр Александр?
      — А как же. Отметьте себе, пожалуйста, что люди Земли уже познали тягу те звездам. Вилли Лей, отрывки из статьи которого я вам читал, лишь один из нескольких тысяч молодых людей, уверенных в том, что завтра они отправятся исследовать Луну, а немного погодя — и Солнечную систему. Они мечтают о полете к звездам.
      Если мы допускаем возможность существования во Вселенной разумной жизни, мы должны также допустить, что намного отстали от ее представителей в деле покорения космоса. Человечество, джентльмены, еще весьма и весьма молодо. Наши далекие друзья в своем развитии вполне могли опередить нас на миллионы лет.
      Мы промолчали. Что касается меня, то мой рассудок отказывался верить словам сэра Александра. Холмс же, по-моему, утерял нить рассуждения.
      Сэр Александр уставил на нас тонкий палец.
      — Если человек строит планы относительно исследования пространства, почему бы нашим соседям не предпринять подобных шагов?
      Я ощутил нарастающее раздражение.
      — Вы построили теорию о возможности существования иных форм жизни и об их стремлении выйти за пределы собственных планет. Но ваши рассуждения не подтверждены фактами. Есть ли у вас доказательства, сэр Александр?
      Баронет поджал губы и швырнул журнал на заваленный бумагами стол.
      — Разумеется, руки инопланетянину я не пожимал, — ответил он.
      — А было бы неплохо, а? — раздался голос Холмса. Значит, он умудрился следить за разговором. Сэр Александр обращался по-прежнему ко мне.
      — Льщу себя надеждой, доктор, что однажды это случится. Кто знает?
      Он повернулся к моему другу.
      — На протяжении нескольких столетий люди наблюдали непонятные летающие объекты. Они появились задолго до самолета братьев Райт, самые разные: в форме тарелок, сигар, шаров. Их видели свидетели, сообщениям которых можно верить. Американец Чарлз Форт собрал множество сведений о подобных случаях.
      — Американец? — переспросил Холмс. — Болтун!
      — Позвольте, сэр Александр, — запротестовал я, — к Форту относились не иначе, как к безумцу, а иные в открытую называли его шарлатаном.
      Тонкие седые брови на лице хозяина кабинета поползли вверх.
      — Но кто называл, доктор, кто? Его противники, а также те, кто взгромоздил нашу незрелую еще науку на пьедестал и готов покарать кого угодно только по подозрению в отступничестве! Но десятки тысяч людей благодарны Форту за то, то он раскрыл истинную сущность многих так называемых научных представлений.
      — Мне не довелось прочитать его, — заметил я, пожалуй, немного резковато.
      Мой друг зашевелился в кресле.
      — А другие доказательства? — спросил он.
      Баронет обвел рукой заваленную книгами, брошюрами, газетами, журналами и рукописями комнату.
      — В моей коллекции, которую я начал собирать давным-давно, много интересных сведений, порой разительно схожих с обнародованными Чарлзом Фортом. Сообщения о странных природных явлениях, о диковинных животных, о нетипичных людях и тому подобное.
      Я не вытерпел:
      — И вы, разумеется, всех их считаете космическими пришельцами.
      Сэр Александр нахмурился.
      — Не поймите меня превратно, доктор. Я ничего не знаю наверняка, но очень хочу узнать. Если быть до конца откровенным, я собираюсь большую часть своего состояния оставить Обществу Защиты Мира, если только будет доказано, что существует угроза нападения на Землю из космоса. Пока ни одно из имеющихся в моем распоряжении свидетельств не смогло меня в этом убедить.
      Он повернулся к моему другу.
      — Вот почему я решил прибегнуть к вашим услугам. Я верю в вас. Если в Лондоне есть инопланетяне, я хочу знать о них все, до мельчайших подробностей. Если они враждебны человечеству, я хочу узнать о том заранее, чтобы успеть приготовиться.
      Он оглядел себя.
      — К сожалению, годы позволяют мне лишь финансировать ваше расследование.
      Я ошеломленно воззрился на него. Мне даже показалось сначала, что я ослышался. И Холмс, который не сегодня-завтра поражен будет старческим слабоумием, и, если уж на то пошло, ваш покорный слуга — оба мы были старше его на добрый десяток лет. И нате вам, пожалуйста: он заявляет, что годы мешают ему присоединиться к нам!
      Мой друг тем временем, пристукнув палкой об пол, вскочил с такой резвостью, которая сделала бы ему честь и лет двадцать тому назад.
      — Я согласен на ваше предложение, сэр Александр, — сказал он.
      По тону, каким он это произнес, я заключил, что он готов бегом бежать на край света в поисках зелененьких человечков.
      Протестовать было слишком поздно. Я попытался лишь достойно отступить, имея в виду интересы молодого Норвуда:
      — При одном условии, сэр Александр.
      Баронет холодно взглянул на меня:
      — А именно?
      — Мы приложим все усилия, чтобы расследовать этот случай. Если же выяснится, что никаких инопланетян в Лондоне нет, вы покинете ряды Общества Защиты Мира и забудете о своем увлечении.
      Сэр Александр откинулся на спинку кресла. Он долго молчал, потом тихо произнес:
      — Хорошо, доктор. Я доверяю вам.
      За всю обратную дорогу мой друг не проронил ни слова. Он спал. Он так храпел, что к нам в купе никто не рисковал подсаживаться. Лишь вечером, уже дома, когда мы удобно уселись перед камином, он заговорил со мной о деле Норвудов, которое, по моему мнению, все сильнее смахивало на фарс.
      Сцепив в излюбленной манере пальцы, Холмс вопросительно поглядел на меня.
      — Итак, к каким выводам вы пришли, мой любезный друг? — спросил он. — Вы ведь уже к ним пришли, не правда ли?
      Откровенно говоря, меня удивило, что он до сих пор помнит утренние события. На мой взгляд, на взгляд медика, непредвиденные случайности, нарушавшие привычный ход дел, лишь приближали угрозу старческого слабоумия Холмса.
      Я неодобрительно пожал плечами.
      — Сэр Александр, конечно, замечательный человек, однако боюсь, он… — я замялся.
      — Слегка помешался, да? Помните, он употребил именно это выражение? Мы обычно говорим «спятил» или «чокнулся», а тут — «слегка помешался». Хорошо сказано, а?
      Меня неприятно удивила его неуместная веселость.
      — Мне жаль молодого Норвуда, — заметил я. — Если вам не удастся убедить сэра Александра в нелепости его увлечения, Питеру Норвуду не останется ничего другого, как обратиться в суд.