ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«…Свободна воля,

Душа мудра, могуча и прекрасна

Начатки Силы богоравной дремлют в нас

Мы боги, мы творцы, святые мы, герои

— коль захотим».

Мэтью Арнольд

1

Джерри в контрольной будке размахивал руками. Эд Уандер бросил взгляд на большие часы студии. Передача затягивалась.

Он обратился к гостю:

— Давайте немного вернемся назад. Вы употребили парочку терминов, с которыми большинство из нас не слишком знакомы. — Он заглянул в блокнот, где на протяжении передачи делал заметки. — Палин… палин… что-то в этом роде.

— Палингенез, — сказал Рейнхолд Миллер с едва заметной ноткой снисходительности.

— Вот именно. И метемпсихоз. Я правильно произнес?

— Правильно. Метемпсихоз. Переход души из одного тела в другое. Слово пришло из латыни, куда в свою очередь попало из греческого. Я рискую показаться нескромным, но должен заявить, что во всем мире нет большего авторитета по палингенезу и метемпсихозу, чем я.

— Вы дали нам определение метемпсихоза, — сказал Эд Уандер. — Ну а что такое палингенез?

— «Палингенез» означает повторное рождение. Доктрина переселения душ.

— Так чем он отличается от метемпсихоза?

— Боюсь, что недостаток времени лишает меня возможности углубиться в подробности, без которых вопрос прояснить никак нельзя.

— Очень жаль. Ладно, я хотел вас спросить еще кое о чем. Вы говорите, что повторно рождались трижды. Первый раз вы родились как Александр Македонский, победитель империи персов. Вы описали свою смерть от горячки после большой попойки в Вавилоне, после чего ваша… ээ… душа переселилась в новорожденное тело карфагенянина Ганнибала, который впоследствии почти победил Рим, хоть и не окончательно. После того, как Ганнибал совершил самоубийство, приняв яд, вы снова увидели свет в теле маршала Нея, правой руки Наполеона.

— Все верно.

— Меня интересует, где ваша… ээ… душа находилась в промежутках. Если я еще не окончательно забыл древнюю историю, Александр жил примерно за четыре столетия до Рождества Христова. Ганнибал повел своих слонов через Альпы лет эдак на полтораста позже. Не падайте в обморок, ребята, я был лучшим учеником на все старшие классы, когда речь заходила о древней истории. Теперь прикинем… ага, маршал Ней должен был родиться в восемнадцатом веке, раз он сражался вместе с Наполеоном. Между вашим вторым и третьим рождениями приличная дыра!

— В смерти не существует времени, — высокомерно сказал Рейнхолд Миллер.

— Это еще как?

— Промежуток между прежней и новой жизнью неощутим. Когда я был казнен как Мишель Ней, то почувствовал внезапный всплеск света и боли, а затем без всякого перехода ощутил себя кричащим ребенком, только что рожденным на свет.

Эд Уандер задумчиво потрогал кончик носа указательным пальцем, спохватился и отвел руку. Определенно, эту привычку надо истребить, если он намерен когда-нибудь вывести свою передачу на телевидение. Дурацкий жест.

— Еще вопрос, мистер Миллер, — сказал он. — Не кажется ли вам странным совпадением то, что во всех трех ваших предыдущих… ээ… инкарнациях вы были одним из величайших военных гениев мира?

— Возможно, таково предначертание моей души.

— Чем, вы сказали, занимаетесь в настоящее время, мистер Миллер?

— Я бухгалтер.

Эд Уандер заглянул в блокнот.

— Да-да. Вот у меня записано. Помощник счетовода на складе городского управления города Брисби, штат Пенсильвания. Я думал, что в наши дни Процветающего Государства вся бухгалтерская деятельность автоматизирована. Брисби, должно быть, слегка отстал в этом отношении. Но вы не удивлены, что ваша последняя инкарнация — это не Дуглас Мак-Артур, не Эйзенхауэр, или не виконт Монтгомери? Ради, так сказать, сохранения логики событий.

— Не мне вопрошать. Пути вечного духа сокрыты тайной.

— Понимаете ли, мы уже пару раз приглашали принять участие в нашей передаче людей, которые прошли через несколько инкарнаций. И что меня больше всего удивляет в людях, которые… ээ… утверждают, что рождались несколько раз, это то, что они никогда не воплощались в садовника, следившего за расписанием рабочих смен на бахче Тамерлана, но всегда в Тамерлана собственной персоной. Никогда не были трубочистом в Москве 1175 года, а только Екатериной Великой. И как это получается, что вы, ребята, которые рождаетесь повторно, всегда в прошлых жизнях были большими шишками?

Миллер отреагировал на эти слова, как и на все остальное, со спокойным достоинством и подкупающей искренностью, которые, решил Эд, наверняка покажутся придуркам, слушающим передачу, признаками сумасшествия.

— Я должен сослаться на казус Бриди Мэрфи.

— Тише, — дружелюбно сказал Эд. — Тут вы меня поймали. Ребята, вы должны помнить — году в пятьдесят шестом или около того вся страна говорила о леди из Колорадо, которая впадала в гипнотический транс и вспоминала свою предыдущую жизнь, в которой она была простой ирландской девушкой в конце восемнадцатого века.

Звякнул телефон, и Эд поднял трубку.

— Звонит профессор Ди, Крошка Эд, — сказала Долли. — Он хочет задать гостю пару вопросов.

Эд Уандер положил трубку и подал знак Джерри в контрольной будке.

— Ребята, нам только что позвонил профессор Вэрли Ди, — сказал Эд. — Вы наверняка помните профессора, он преподает антропологию в нашем университете. Он несколько раз вел у нас проблемные дискуссии. Профессор — один из величайших скептиков всех времен. Да уж, ребята, его не проведешь, он никому на слово не верит! Профессор Ди хочет задать нашему уважаемому гостю, мистеру Рейнхолду Миллеру, несколько вопросов. Если мистер Миллер не станет возражать, мы просто переключим телефон так, чтобы вы, наши слушатели, слышали обе говорящие стороны. Вы не против, мистер Миллер?

— Я готов отвечать на любые вопросы, заданные любым образом.

— Отлично. Итак, профессор?

Раздался скрипучий голос Вэрли Ди:

— Вы говорите, что были Александром Великим. Если это правда, вы должны хорошо помнить битву при Иссе, одну из самых знаменитых побед Александра.

— Я помню ее так ясно, словно она была вчера.

— Не сомневаюсь, — саркастически отозвался Ди. — Ну так скажите, где был во время битвы Птолемей?

— Кто?

— Птолемей. Птолемей, который впоследствии основал македонскую династию в Египте и был предком Клеопатры.

— А, Птолемей, — Рейнхолд Миллер прокашлялся. — У вас неверное произношение. Он…

— Я изучал древнегреческий в течение восьми лет, — язвительно произнес профессор Ди.

— Он сражался на левом фланге.

— Неверно! — сказал Ди. — Он был одним из гетайров и сражался плечо к плечу с Александром, Черным Клейтом и остальными…

— Чушь, — сердито сказал Миллер. — Вы это вычитали в какой-то дурацкой книжке по истории. Уж я-то знаю, где он сражался. Кому лучше знать? Это я был там, не кто-нибудь.

Джерри в контрольной будке делал круговые движения рукой, показывая Эду Уандеру, что пора закругляться.

Эд собрался отключить профессора, но тот как раз заговорил:

— Ну ладно, я не буду спорить. Пусть его там не было. Хотя некоторые историки, о которых вы столь презрительно отозвались — в их числе, между прочим, сам Птолемей, — присутствовали при этой битве, и их свидетельства — свидетельства очевидцев. Но ответьте мне еще на один вопрос касательно Птолемея. Как его фамилия?

Миллер задумался.

— Ну же, ну, — настаивал профессор. — Он был одним из ближайших друзей Александра.

Эд помимо своего желания пришел Миллеру на помощь.

— Джентльмены, — сказал он. — Наше время истекло. Прошу меня извинить. Быть может, нам удастся собраться вместе еще как-нибудь. Благодарю вас…

— Его фамилия была Сотер, — каркнул профессор Ди. — Как Александру должно быть… — но на этом месте Джерри прервал трансляцию.

— …Благодарю вас, профессор Ди. И особенно благодарю вас, мистер Рейнхолд Миллер, за то, что вы сегодня посетили нас и рассказали нам про свои реинкарнации. Говорит радиостанция WAN, Голос Гудзон Вэлли из Кингсбурга, штат Нью Йорк. Вы слушали передачу Эда Уандера «Час необычного».

Эд обратился к технику:

— Запусти музыку по кругу, Джерри!

Погасла красная лампочка, свидетельствуя, что студия больше не связана с эфиром. Эд Уандер откинулся на спинку стула и расправил плечи, потягиваясь. Он уставал от работы с микрофоном, особенно в этих длинных передачах, где ему приходилось большую часть диалога брать на себя.

— Вы сказали, что я смогу еще выступить в вашей передаче, — произнес Рейнхолд Миллер. — Я был бы признателен…

— Еще бы, — заметил Эд Уандер, демонстративно зевая.

— Простите?

Папка для бумаг Эда Уандера лежала рядом на столике, оббитом тканью. Столы в студии были оббиты тканью, чтобы гости-непрофессионалы не нашумели на весь эфир, скребя по столу ногтями или постукивая карандашом. Эд вынул из папки бумаги и чековую книжку.

— Ну-ка, посмотрим, — сказал он. — Вам обещали пятьдесят зеленых плюс расходы, верно?

— Таково было соглашение. Послушайте…

Эд Уандер вынул ручку.

— Нет, это вы послушайте, Миллер. В нашей передаче принимали участие много разных странных типов. Люди, которые видели маленьких зелененьких человечков, выходящих из летающей тарелки. Люди, которые утверждают, что они ясновидящие, медиумы, предсказатели судеб, черные маги, ведьмы. Как-то раз был даже парень, который рассказывал, как он был оборотнем. — Эд быстро писал, продолжая говорить. — Но знаете что? Большинство их верили в то, что говорили. Насколько я могу судить, не исключено, что некоторые действительно говорили правду. Мы здесь, в этой передаче, не ретрограды.

— Я… я не понимаю, о чем вы, мистер Уандер.

— А я думаю, что понимаете. Когда я предлагал оплатить вам расходы и добавить еще пятьдесят долларов, то полагал, что вы человек, который искренне считает, будто прожил несколько жизней, — неважно, ошибается он, или нет. — Эд Уандер неодобрительно хмыкнул. — Любой может прочесть кое-что об исторических личностях вроде Александра, Ганнибала и Нея.

Миллер плотно сжал побелевшие губы.

— Вы не имеете права так говорить со мной. Я пришел сюда, потому что доверял вам.

— И чтобы получить пятьдесят зеленых. Вы не смогли ответить на вопросы профессора Ди, Миллер. Он историк, и читал об Александре и его людях больше, чем вы.

— Но послушайте, мистер Уандер, я не отрицаю, что много читал о людях, в телах которых я ранее существовал. Я признаю также, что забыл некоторые детали жизни моих предыдущих инкарнаций. Это может случиться с кем угодно. Я уверен, что в вашей собственной жизни есть детали, которых вы не помните. Это еще не…

Эд зевнул, помахивая в воздухе чеком, чтобы просушить его.

— Это ваши дорожные расходы. Теперь я выпишу вам отдельный чек за ваше мошенничество.

Лицо Рейнхолда Миллера вспыхнуло от гнева.

— Я возьму деньги за дорогу, потому что они мне нужны. Но если вы считаете, что я жулик, мистер Уандер, вы можете оставить себе эти пятьдесят долларов.

— Это как вы пожелаете. Пожалуйста, распишитесь здесь, что вы получили полную компенсацию.

Рейнхолд Миллер схватил ручку, поставил подпись, взял чек на меньшую сумму, развернулся на каблуках и вышел через оббитую мягкой тканью дверь. Эд Уандер некоторое время оценивающе глядел ему вслед, затем сложил бумаги обратно в папку.

Джерри махал ему из контрольной будки. Эд поднялся, закурил сигарету и направился в будку.

— Джерри, где ты, черт бы тебя побрал, берешь эти тряпки? — поинтересовался он, входя. — В Армии Спасения? Ты позоришь нашу передачу. И что ты куришь в этой доисторической трубке, каминный уголь?

Техник фыркнул, выпустив клуб дыма из обсуждаемой трубки, и ответил:

— Здесь не телевидение. А если бы и было телевидение, я все равно не в кадре. Ну как, выдурил ты у него деньги, Крошка Эд?

— У кого?

— У этого Александра Великого.

— Он жулик.

— Знаешь, что я тебе скажу? Он, может, и попал пару раз пальцем в небо, но парень верил в то, что говорил. Он не пытался никого надуть.

— Мне так не кажется. У передачи ограниченный бюджет, Джерри.

— Ага. И если в конце месяца что-то остается, оно попадает к тебе в карман. Кругленькая сумма может получиться.

— Тебе-то что?

— Ничего. Мне нравится смотреть, как ты действуешь. Они могут выкинуть с работы девять человек из десяти, заменив их автоматами. Но вечный мошенник по-прежнему здесь.

Эд Уандер покраснел.

— Лучше не суй нос в мои дела, если не хочешь нажить неприятностей!

Джерри вынул изо рта трубку и насмешливо хмыкнул.

— Неприятностей! Это от тебя-то, Крошка Эд? Какие неприятности ты способен причинить кому бы то ни было, — он осмотрел свой правый кулак, — которых нельзя избежать, врезав тебе разок-другой по смазливой физиономии?

Эд быстро сделал шаг назад. Затем собрался с духом и недружелюбно произнес:

— И это все, зачем ты меня сюда звал?

— Пока ты вел передачу, пришел Толстяк. Он хочет тебя видеть.

— Маллигэн? Что он здесь делает так поздно?

Эд Уандер повернулся и вышел, не дожидаясь ответа. Звуконепроницаемая дверь контрольной будки открывалась в небольшой холл. Оттуда две такие же двери вели: одна — в Студию Три, которой Эд Уандер пользовался для своей ночной передачи, другая — в коридор.

Эд направился по коридору в офис. Прежде чем оставить папку в своем столе, он подошел к столу Долли и сделал вид, что вздрогнул от ужаса.

— Боже правый, что ты сотворила с волосами?

Долли провела рукой по волосам.

— Тебе нравится, Крошка Эд? Это последний крик итальянской моды. Стиль «Фантазия».

Эд покачал головой, горестно закрыв глаза.

— Неужто настоящие женские прически никогда не вернутся? — он оставил шутливый тон.

Эд подошел к своему столу, положил папку в ящик и запер его. Поправляя галстук, он направился к двери в кабинет Мэтью Маллигэна. Перед дверью он на мгновение остановился, затем осторожно постучал два раза.

Глава телерадиостанции сидел за столом, слушая рок-н-свинг, завершающий передачу Эда. У него был такой вид, словно это занятие не способствует его пищеварению.

— Вы хотели меня видеть, мистер Маллигэн?

Маллигэн глянул Эду прямо в глаза и с нажимом произнес:

— Моя страна, да будет она всегда права… — и замолчал.

Эд Уандер моргнул. От него явно ждали продолжения цитаты. Он лихорадочно пытался сообразить, и наконец сказал:

— Ээ… но это моя страна, правая она или левая.

— …но это моя страна, правая она или НЕПРАВАЯ, — сказал Маллигэн обвиняющим тоном. — Я вижу, ты не состоишь в обществе.

До Эда Уандера дошло. Общество Стивена Дикейтьюра, организация, с точки зрения которой даже берчеры слишком левые. До него доходили слухи, что Маллигэн является ее членом.

— Нет, сэр, — искренне сказал Эд. — Я думал о том, чтобы узнать побольше об этом обществе и, может быть, вступить в него, но я был ужасно занят передачей. Вы думали о том, чтобы перевести ее на телевидение, мистер Маллигэн?

— Нет, не думал, — буркнул Маллигэн. — Сядь. Ты мне действуешь на нервы, когда висишь над душой. Я не собирался говорить о твоей передаче, Крошка Эд, но раз уж о ней зашла речь, должен сказать, что это не совсем то, что я себе представлял, когда ты расписывал мне идею. Ты находишь типа, который говорит, что он летал на Луну на летающей тарелке. Прекрасно! Но почему ты ни разу не нашел никого, кто бы показал нам кусок Луны, захваченный оттуда, или что-нибудь в этом роде? Или эти предсказатели будущего. Что действительно нужно твоей передаче, так это кто-нибудь, кто предскажет, что Персону Номер Один в Москве пристукнут в следующий вторник — и трах-бах, так оно и происходит! Что-нибудь эдакое, и дюжина спонсоров будут наперебой предлагать финансировать твою передачу.

Эд Уандер мечтал о том, чтобы у него хватило храбрости закрыть уставшие глаза. Вместо этого он торопливо спросил:

— Так зачем вы меня вызывали, мистер Маллигэн?

— А? Ах, да. Что ты делаешь завтра вечером, Крошка Эд?

— У меня свидание. Завтра — один из моих выходных, мистер Маллигэн.

— Ну так захватишь свою подружку с собой. Ты что-нибудь слышал про типа по имени Иезекиль Джошуа Таббер?

— Вроде нет. Я бы запомнил такое имя. И я не думаю, что смогу отменить свидание.

Шеф телерадиостанции не обратил внимания на его слова.

— Он — религиозный маньяк или что-то вроде. Дело в том, что общество получило несколько жалоб на него в письмах и по телефону, понимаешь? Жалобщики утверждают, что он ведет подрывную деятельность.

— Вы, кажется, сказали, что он помешан на религии.

— Да, но, кроме того, он еще и подрывной элемент. Многие красные прикрываются религией. Этот архиепископ в Англии, как бишь его. И еврейские рабби, которые вечно подписывают петиции против сегрегации. Как бы то ни было, на последнем собрании нашего филиала было решено выяснить, кто такой этот Таббер. Дело поручили мне.

Эд Уандер уже понял, к чему клонит шеф.

— Свидание… — начал он с робкой надеждой.

— Я в религиозных психах не разбираюсь, а вот ты со своей передачей — спец по всяким чокнутым. Завтра вечером пойдешь на его выступление. Вот адрес. Пустырь на Хаустон-стрит. С отчетом можешь выступить на следующем собрании нашего филиала.

— Послушайте, мистер Маллигэн, я бы не узнал подрывной элемент, даже если бы обнаружил его у себя под кроватью. — Эд выложил козырь. — Это свидание у меня с Элен.

— Элен?

— Элен Фонтейн. Дочь Дженсена Фонтейна.

— Элен Фонтейн! Что девушка из высшего общества, такая как мисс Фонтейн, нашла в… — Маллигэн оборвал фразу на полуслове, рыгнул и пожевал толстые губы. — Скажи-ка, — спросил он наконец, — ты когда-нибудь разговаривал с мистером Фонтейном о своей передаче с тех пор, как она вышла в эфир?

— Он от нее без ума, — быстро сказал Эд. — Он говорил мне об этом как раз вчера вечером. Мы с ним вместе пропустили пару стаканчиков, пока я ожидал, когда Элен оденется к выходу.

— О-да, в самом деле? — шеф студии подвигал щеками, как будто жевал.

— Ладно, послушай меня. Мистер Фонтейн — член нашего филиала, и Элен, кстати сказать, тоже, хотя она и не часто появляется на собраниях. Почему бы вам вдвоем не заглянуть на этот палаточный митинг на полчасика? Этого хватит с лихвой.

— Палаточный митинг! — воскликнула она, словно не в силах поверить. — Когда ты собрался на эту конвенцию гадальщиков на чайных листьях, я думала, что это последний раз, но…

— Общество Провидцев, — несчастным тоном сказал Эд. — Они в основном разглядывали хрустальные шары, а не чайные листья.

— …теперь ты опять принялся за старое. С чего ты взял, что я вместо свидания соглашусь отправиться на митинг возрождения религии, Крошка Эд Уандер?

Эд принялся торопливо объяснять. Он сказал, что отправил бы вместо себя Маллигэна, если бы это не было поручение Общества Стивена Дикейтьюра. Он сказал, что подумал, что Элен будет в восторге от возможности выполнить свой долг перед Обществом. Он сказал, что они смогут уйти тотчас же, как только она пожелает. Он сказал, что распознает подрывной элемент с первых слов его речи. Он сказал, что всю жизнь только тем и занимался, что разоблачал красных. Он сказал, что распознал в двух своих одноклассниках скрытых коммунистов еще в третьем классе.

Последнее ее доконало, и она состроила ему недовольную гримасу.

— Ну ладно, умник. Следи только, чтобы папа не услышал, как ты валяешь дурака. Он к этому обществу относится серьезно.

Позже, когда они уже сидели в фольксховере, Элен спросила:

— Когда ты уже избавишься от работы в это кошмарное время, Крошка Эд? Мне казалось, идея была дать твоей передаче окрепнуть, а потом перевести ее на телевидение и пустить по воскресеньям утром.

— А-ну, — сказал Эд, — я предполагал именно так. Но старина Толстяк Маллигэн почему-то не соглашается. Он просто не понимает, сколько народу интересуется этой ерундой. Чуть ли не каждый человек в нашей стране верит в те или другие сверхъестественные штуки. Именно такие ребята готовы просидеть половину своей жизни перед ящиком для идиотов. — Эд откашлялся.

— Послушай, если бы ты попросила отца намекнуть…

— А, папу не очень заботит телерадиостанция, — сказала Элен без интереса. — То, что она ему принадлежит, — еще не причина. Ему много чего принадлежит. Вот общество его интересует по-настоящему.

Они добрались до пустыря на окраине города. Почти точно в центре пустыря располагалась средней величины палатка. Только подобравшись ближе, они разглядели, что за ней прячется еще одна.

— О, матерь божья! — протестующе воскликнула Элен. — Неужели там кто-то живет внутри — как цыгане?

В месте, предназначенном для парковки, машин было немного. Эд опустил машину рядом с остальными и погасил фары.

— Похоже, они уже начали, — сказал он.

— Когда у тебя будет настоящая машина, Крошка Эд? — сказала Элен. — Я себя чувствую тараканом, когда выкарабкиваюсь из этой штуки или забираюсь в нее.

Протискиваясь к дверце из-под руля, Эд беззвучно пробормотал:

— Когда я разбогатею, милая. Когда разбогатею.

Он взял ее под руку и направился туда, где, похоже, был вход в больший из полотняных шатров.

Элен сказала:

— Не забывай, что мы собрались зайти туда и выйти обратно так быстро, что они увидят вместо нас туманное пятно.

На входе был приемный комитет, две особы среднего возраста и девушка. Нельзя сказать, что они преграждали путь в буквальном смысле слова, но все же проще было задержаться.

Одна из особ скорчила гримасу, которая, вероятно, означала улыбку и спросила:

— Кто вы, добрые души? Пилигримы на пути в Элизиум?

Эд мгновение подумал, прежде чем ответить:

— Вряд ли.

— Могу точно сказать, что я — нет, — ответила Элен.

Избавление пришло с неожиданной стороны. Девушка из приемного комитета мягко рассмеялась и сказала:

— Да, боюсь, что вы не пилигримы — пока, по крайней мере. — Она протянула руку. — Я Нефертити Таббер. Сегодняшний оратор, Говорящий Слово,

— мой отец.

— Не только сегодняшний, — вмешалась одна из особ. — Иезекиль Джошуа Таббер — единственный Говорящий Слово. Наставник пути в Элизиум.

— Любой может нести учение людям, Марта, — мягко сказала Нефертити.

— Я перестала понимать, о чем речь, — сказала Элен. — Давай войдем и посмотрим представление.

Эд Уандер пожал протянутую девушкой руку. Она оказалась одновременно твердой и мягкой, и это его смутило. Девушка улыбнулась им вслед. Эд последовал за Элен в палатку. Она направилась к переднему ряду стульев. Уандер подумал, что Элен собралась хулиганить. Он сам сел бы сзади.

Митинг уже начался. Некоторое время вновь прибывшие не слушали оратора. Помогая Элен снять пальто и устроиться на шатком складном стуле, Уандер всей душой желал, чтобы ничего не случилось. Два десятка человек, которые составляли аудиторию, не производили впечатления фанатиков, готовых сжечь живьем каждого, кто не разделяет их убеждений. И все же митинг возрождения религии был последним местом, где Эду хотелось затевать беспорядки.

Элен сказала громким театральным шепотом:

— С этим бобровым мехом он похож больше на Авраама Линкольна, чем на проповедника.

— Шшш, — сказал Эд. — Давай послушаем, что он говорит.

Кто-то позади тоже шикнул, и Элен повернулась посмотреть, кто это. Собственно говоря, решил Эд, Элен права насчет его внешности. В старике, стоящем на возвышении, действительно было нечто линкольновское — высшая красота, проступающая сквозь некрасивость черт. И безграничная печаль.

Он говорил:

— …неважно, каким образом организована система представления или делегирования правительственной функции, в любом случае происходит отчуждение части свобод и средств граждан…

Элен сказала Эду, не поворачивая головы:

— Что это на нем надето? Костюм из джутового мешка?

Эд сделал вид, что не слышит.

— …все партии без исключения, поскольку они стремятся к власти, представляют собой разновидности абсолютизма.

Элен выхватила эту фразу и громко спросила:

— Даже коммунистическая партия?

Таббер — Эд Уандер решил, что это и есть Иезекиль Джошуа Таббер — прервал изложение и мягко глянул на нее.

— Особенно коммунисты, добрая душа. Коммунизм не в состоянии признать, что человек, хотя и является общественным существом и стремится к равенству, в то же время любит независимость. Собственность, по существу, происходит из желания человека освободиться от коммунистического рабства, которое представляет собой самую примитивную форму общества. Но собственность в своем развитии также доходит до крайности и начинает нарушать равенство и поддерживать переход власти к привилегированному меньшинству.

Удовлетворил ответ Элен Фонтейн, или нет, Эд не знал, но он начал удивляться, какое все это имеет отношение к религии. Он шепнул Элен:

— Кем бы он ни был, он не красный. Пойдем.

— Нет, подожди. Я хочу послушать, что еще скажет старый козел. Как вообще эта скелетина заимела такую пухленькую милашку-дочь? Он выглядит так, будто ему на днях стукнет восемьдесят.

Позади кто-то снова зашикал, а кто-то другой сказал:

— Потише, добрая душа. Мы не слышим Говорящего Слово.

На этот раз Элен не потрудилась обернуться, но на некоторое время угомонилась, к облегчению Эда. Он уже видел воочию, как их натуральным образом вышвыривают из палатки. А если Эд Уандер что-то по-настоящему ненавидел, так это насилие, особенно когда таковому подвергалась его собственная персона. Он снова сосредоточился на Таббере, который, похоже, перешел к сути рассматриваемого вопроса.

— Итак, мы утверждаем, что настало время избрать путь в Элизиум. Наша жажда обладания, наша безумная, отчаянная драка за блага, за собственность, за материальные предметы возросли так сильно, что мы превратили эту благословенную землю, данную нашим предкам Всеобщей Матерью, в настоящую пустыню. Нация потеряла уже треть плодородного верхнего слоя почвы, который был на этой земле, когда пилигримы высадились. Потребление нефти со времени окончания Второй мировой войны возросло втрое, и, хотя мы владеем всего одной седьмой частью известных на планете ресурсов, в нашем безумии мы потребляем более половины мировой добычи нефти. Когда-то мы были ведущим в мире экспортером меди, а теперь мы — ведущий импортер. Наши некогда огромные запасы свинца и цинка настолько уменьшились, что их скоро будет невыгодно разрабатывать.

Но безумная гонка не прекращается. Мы желаем потреблять еще и еще. Потребляйте! Потребляйте! — требуют от нас. Ищите счастья в вожделении к вещам. Потребляйте! Потребляйте! — говорят нам, и бессчетные миллионы тратятся на извращенцев с Мэдисон Авеню, чтобы наш народ продолжал требовать, требовать все больше вещей, которые им не нужны. О добрые души, знаете ли вы, что в своем безумном стремлении вовлечь нас во все возрастающее потребление те, кто наживается на этом, тратят в год пятьсот долларов на каждую семью нашей нации только на упаковку вещей. Пятьсот долларов в год только на то, что выбрасывается! Тогда как наши братья в таких странах как Индия имеют доход на душу населения всего тридцать шесть долларов в год.

Теперь, решил Эд Уандер, оратор разошелся по-настоящему. Но это по-прежнему имело мало общего с религией. Если не считать упоминания Всеобщей Матери, кем бы она ни была, и привычки Таббера обращаться к аудитории «добрые души», это больше напоминало нападки на общество изобилия, чем на поиски спасения души.

Эд краем глаза посмотрел на Элен. Ему показалось, что общие места утомили ее озорную натуру, и ей скоро надоест этот палаточный митинг. Ему также показалось, что, невзирая на ее насупленно-сосредоточенный вид, она воспринимает только каждую вторую фразу из обличительной речи Таббера.

— …бездумное потребление. Мы больше тратим на поздравительные открытки, чем на медицинские исследования. Больше тратим на курение, азартные игры и выпивку, чем на образование. Больше тратим на зрелища и украшения, чем на фундаментальные научные исследования или на книги…

Эд начал шепотом:

— Послушай, этот тип — не подрывной элемент. Просто хронический недовольный. Пойдем отсюда, как ты думаешь?

Но Элен не поддалась на его уловку. Раздался ее ясный и громкий голос:

— О чем ты стонешь, папаша? В Америке самые высокие мировые жизненные стандарты. Никто еще не жил так хорошо.

Упало молчание.

Даже те, кто все время шикал сзади, не нарушили его.

Непостижимым образом немолодой человек с мягким печальным лицом, который, несмотря на суть своих нападок, говорил тихим проникновенным голосом, вырос на несколько дюймов и увеличился в размерах. На мгновение Эд невольно задался вопросом, выдержит ли шаткая кафедра добавочный вес.

Он шепнул Элен:

— Ты сказала, Эйб Линкольн? Он больше похож на Джона Брауна, готового освободить рабов в Харперз Ферри.

Элен начала что-то говорить, но ее голос потонул в громовом реве Иезекиля Джошуа Таббера.

— Жизненные стандарты, глаголешь ты! Есть ли то жизненный стандарт, что мы должны иметь новую машину каждые два-три года, выбрасывая старую за ненадобностью? Есть ли то жизненный стандарт, что женщина должна нуждаться в полдюжине купальных костюмов, а иначе считает себя униженной? Есть ли то жизненный стандарт, что все устройства сконструированы так — они называют это запланированным устареванием — что почти немыслимо доставить их домой из магазина раньше, чем они придут в негодность? Воистину мы в Соединенных Штатах использовали больше мировых ресурсов, чем все население Земли за всю писаную историю человечества до 1914 года, в этой ложной погоне за жизненными стандартами. Добрая душа, это безумие! Мы должны стать на путь, ведущий в Элизиум!

Эд Уандер тряс Элен за руку, но остановить ее было невозможно.

— Прекрати называть меня «добрая душа», папаша. Если тебе приходится жить в палатке и носить джутовую дерюгу, это еще не значит, что остальные хотят последовать твоему примеру.

Иезекиль Джошуа Таббер вырос еще на шесть дюймов.