— То, что он сказал о приборчике в своих глазах, — это возможно? Я имею в виду уровень технологии на Ресургеме. Могли они установить подобное приспособление за то малое время, которое мы им предоставили?

Хегази потребовалось некоторое время для ответа.

— Я думаю, Ююджи-сан, что к этой возможности нам следует отнестись с большим вниманием.

Вольева пробудилась от сна в отделении для поправляющихся медчасти корабля. Она не нуждалась в специальном уведомлении о том, что пробыла без сознания гораздо больше нескольких часов. Ей было достаточно проанализировать состояние своего мышления и ощутить, что сон ее был глубок и длился столетия, чтобы понять — ее ранение и процесс реабилитации никак не назвать тривиальными. Иногда ей уже приходилось чувствовать, что она проспала чуть ли не всю жизнь, хотя на самом деле она задремала лишь на несколько мгновений. Но не теперь… ибо ее нынешние сны были долгими и насыщенными событиями, как самые длинные дотехнологические сказки. Она чувствовала, что заново пережила множество пыльных и бессмертных томов своих личных странствий.

И тем не менее запомнила она немногое. Она была на борту своего корабля. Да. Затем — вне его… где-то еще, а где именно — неясно… Потом произошло что-то ужасное. Все, что ей запомнилось об этом времени, — это громовый удар и ярость. Но что все это значит? Где она была?

Смутно — первоначально ей показалось, что это случайный обрывок сна, — она вспомнила Ресургем. Затем — крайне медленно — стали выползать события, но не как приливная волна и не как оползень, а как медленное хлюпающее пробуксовывание — потрошение прошлого. Этим воспоминаниям не хватало упорядоченности: они возвращались вне хронологии. Но когда удалось расположить их в более или менее удовлетворительной хронологической последовательности, Вольева вспомнила предъявленный ультиматум, произнесенный с орбиты, как это ни странно, ее голосом замершему в ужасе миру — там — внизу. А еще позже — ожидание в сердце бури, ощущение страшного жара, затем столь же ледяного холода в желудке… и, наконец, лицо стоящего над ней Саджаки и утихающую боль.

Открылась дверь, вошла Ана Хоури. Одна.

— Проснулась, — сказала та. — Так я и думала. Я наладила систему, которая должна была сообщить мне, когда твоя нейронная активность перейдет определенный порог, связанный с трезвым мышлением. Приятно видеть тебя вернувшейся к нам, Илиа. Нам тут трезвое мышление не помешает.

— Сколько… — Вольева проглатывала слова. Звучали они надтреснуто и вяло. Поэтому она начала снова: — Сколько времени я тут нахожусь? И где мы вообще?

— Десять дней со дня нападения, Илиа… Мы… ладно, к этому я еще вернусь. Долгая история. Как ты себя чувствуешь?

— Бывало и хуже. — И тут же удивилась тому, что сказала, ибо не могла вспомнить случая, когда бы чувствовала себя столь омерзительно. Но почему-то ей показалось, что в подобных ситуациях принято говорить именно так. — А что за нападение?

— Кажется, ты кое-что подзабыла?

— Я просто задала вопрос, Хоури.

Хоури приблизилась к Вольевой, а комната сама распорядилась подставить ей тяжелое кресло прямо к постели.

— Суджика, — сказала она. — Она пыталась убить тебя на Ресургеме. Ты это помнишь, да?

— Не очень.

— Мы отправились вниз, чтобы доставить Силвеста на корабль.

Вольева молчала. Имя этого человека звенело в ее голове с каким-то металлическим оттенком, будто скальпель, упавший на пол.

— Силвест… Да. Я помню, что мы почти доставили его. Получилось? Саджаки получил, что хотел?

— И да, и нет, — ответила Хоури после некоторого замешательства.

— А Суджика?

— Она хотела тебя убить из-за Нагорного.

— На всех-то не угодишь, верно?

— Я думаю, повод у нее все же был, что там ни говори. Она надеялась, что я к ней присоединюсь.

— И?

— Я ее прикончила.

— Значит, мне следует предположить, что ты спасла мне жизнь? — Впервые Вольева подняла голову с подушки. Ощущение было такое, будто голова привязана к кровати эластичным проводом. — Надо тебе прекратить это дело, Хоури, пока оно не стало привычкой. Но если тут случилась еще одна смерть, то… пожалуй, следует ожидать, что Саджаки начнет задавать вопросы.

Сейчас она не рискнула бы на большее. Предупреждение, которое она сейчас сделала, было таким, которое любой старший по команде мог сделать юнге. Оно не обязательно означало — для того, кто подслушивал, — что Вольева знала о Хоури больше, нежели другие Триумвиры.

И в то же время предупреждение было искренним. Первая смерть в тренировочном зале… другая на Ресургеме. Ни в одной из этих неприятностей Хоури не была зачинщицей, но если ее причастность к обоим случаям была достаточна, чтобы насторожить Вольеву, то, естественно, она наведет и Саджаки на определенные размышления. Допрос — пожалуй, самое мягкое определение того дознания, которое мог провести Триумвир, если уж говорить по правде. Саджаки вполне способен прибегнуть к пытке. Пожалуй, даже к глубокой промывке мозгов. Тогда — если бы он прожарил мозги Хоури — он вполне мог бы узнать о ее роли в качестве разведчика, подосланного на корабль, чтобы украсть орудия из Тайника. А его следующий вопрос наверняка был бы таким: как много из всего этого знала Вольева? И если он найдет нужным промыть мозги и Вольевой…

Этого не должно случиться.

Как только она поправится, так сразу отведет Хоури в Паучник, где можно говорить свободно. Сейчас же бессмысленно думать о вещах, которые лежат вне ее контроля.

— А что было потом? — спросила она.

— После гибели Суджики? Все, веришь ли, шло по плану. Силвеста еще надо было доставить на корабль, а Саджаки и я были целы.

Она подумала о Силвесте, который сейчас находится где-то на корабле.

— Значит, Саджаки получил то, чего добивался?

— Нет, — очень осторожно ответила Хоури. — Он только думал, что получил это. А если по правде — получилось иначе.

В течение следующего часа Хоури рассказывала Вольевой обо всем, что случилось после того, как Силвеста доставили на борт. Это знали на корабле все, и не было тут ничего такого, что Саджаки хотел бы утаить от Вольевой. Однако Вольева продолжала твердить про себя, что получает информацию о событиях, как бы профильтрованную через собственное восприятие Хоури, и потому не обязательно полную и не обязательно надежную. Были нюансы в корабельной политике, Хоури вовсе неизвестные. Они могли остаться неизвестными и любому, кто долгие годы не появлялся на борту. Наконец ей стало казаться, что вряд ли от нее удалось бы скрыть более или менее заметный кусок истины, независимо от того, знает о нем Хоури или нет. А то, что Вольевой было рассказано, ей не слишком нравилось. Да, не слишком.

— Вы думаете, он солгал? — спросила Хоури.

— Насчет «горячей пыли»? — Вольевой удалось произвести нечто, отдаленно напоминавшее пожатие плеч. — Очень возможно. Можно считать доказанным, что Ремильо и в самом деле продал горячую пыль колонистам. Мы сами видели свидетельства этого. Однако манипулировать такой штукой — не игра для ребятишек. У них было мало времени, чтобы установить ее в глаз Силвеста, если предположить, что они ожидали до той минуты, когда будет нанесен удар по Фениксу. С другой стороны… исходить из того, что он солгал, слишком рискованно. Никакое сканирование с расстояния не может определить наличие или отсутствие горячей пыли без риска нажатия кнопки… Это накладывает на Саджаки двойные путы. Он должен ориентироваться на то, что Силвест сказал правду. Или положиться на слова Силвеста, или рискнуть всем. В последнем случае риск становится величиной легко вычислимой и определяющей.

— А ты не считаешь, что требования Силвеста сравнимы с этим риском?

Вольева хмыкнула, подумав об этих требованиях. За всю свою жизнь она еще не встречалась с чем-либо по настоящему чуждым, с чем-либо стоящим вне ее опыта. Там, надо думать, найдется немало такого, что способно обогатить этот опыт. А она сама готова усвоить пару-другую уроков. С ней Силвесту не пришлось бы прибегать к угрозам.

— Если бы он знал нас лучше, то не стал бы прибегать к угрозе, имея такую соблазнительную наживку, — сказала она. — Меня эта нейтронная звезда интригует с той самой минуты, как мы вошли в Систему. И знаешь что? Я кое-что обнаружила в непосредственной близости от нее. Слабый источник эмиссии нейтрино! Похоже, он вращается вокруг планеты, которая, в свою очередь, вращается вокруг нейтронной звезды.

— А что может быть источником нейтрино?

— Многое. Но таким мощным? Могу предложить только машину. И притом относящуюся к весьма продвинутой технологии.

— Оставленную амарантянами?

— И такую возможность ведь надо учитывать? — Вольева сделала усилие и улыбнулась. Именно так она и подумала, но не было нужды выражать свои мысли столь решительно. — Полагаю, мы узнаем больше, когда доберемся до тех краев.

Нейтрино — элементарные частицы, лептоны с полуцелыми спинами. Нейтрино бывают трех типов: электронные, мюонные и тау-нейтрино, что зависит от типа породившей их ядерной реакции. Поскольку эти частицы имеют массу — они двигаются чуть медленнее, чем свет, — нейтрино во время полета меняют тип. К тому времени, когда сенсоры корабля улавливали поток нейтрино, он представлял собой трудноразделимую смесь трех возможных типов. По мере уменьшения расстояния до нейтронной звезды, а вместе с тем и сокращения времени превращения нейтрино, в смеси типов выделился один, главенствующий. Энергетический спектр стал более отчетливым, и вариации интенсивности источника в зависимости от времени стало проще отслеживать и интерпретировать. Ко времени, когда расстояние между кораблем и нейтронной звездой сократилось до одной пятой астрономической единицы, или до двадцати миллионов километров, у Вольевой сформировалось несравненно более четкое представление о том, что именно вызывает непрерывный выброс частиц, среди которых доминируют самые тяжелые — тау-нейтрино.

И это ее очень встревожило.

Но она решила подождать, пока корабль подойдет ближе, а уж потом поделиться своими мыслями с остальной командой. Силвест в конце концов все еще держал их под контролем, и вряд ли ее тревога заставит его отклониться от выбранного образа действий.

Хоури привыкала погибать.

Одним из самых раздражающих аспектов ситуационного моделирования, практикуемого Вольевой, было то, что оно обычно переступало черту, за которой любой реальный участник был бы обязательно или убит, или по меньшей мере искалечен до такой степени, что уже не мог уследить за происходящими событиями, не говоря уж о том, чтобы как-то влиять на их ход. Вот и сейчас то же самое. Что-то неслось к ней от Цербера — какое-то неизвестное оружие, огромной разрушительной силы, и оно небрежно разнесло весь корабль. Пережить такую атаку не могло ничто, но отделенное от тела сознание Хоури все еще упорно присутствовало, наблюдая, как отдельные куски разорванного супесветовика лениво разбредаются все дальше и дальше друг от друга в розовом сиянии своих собственных ионизированных внутренностей. Это, подумала Хоури, любимый способ Вольевой наказывать за ошибки.

— Ты что, никогда не слыхала о поддержке боевого духа? — ядовито спросила Хоури.

— Приходилось, — ответила Вольева. — И никогда не соглашалась. Как по-твоему, что лучше: быть перепуганным, но живым, или радостным, но мертвым?

— Но я же все равно умираю. Почему ты так убеждена, что у нас будут неприятности, когда мы туда доберемся?

— Я всего лишь всегда предполагаю худшее, — тоскливо ответила Вольева.

На следующий день Вольева почувствовала в себе достаточно сил, чтобы повидать Силвеста и его жену. Когда они вошли в медицинский бокс, она уже сидела в постели, держа на коленях компактный компьютер и редактируя кучу сценариев атак, которые она позже будет отрабатывать на Хоури. Она быстро переключила дисплей, выведя на него куда менее воинственную заставку. Впрочем, Вольева сомневалась, что Силвесту будут понятны ее закодированные сценарии. Даже ей самой эти каракули представлялись каким-то личным языком, который она только что освоила.

— Вы поправились, — сказал Силвест, садясь рядом с ней. С другого бока к нему пристроилась Паскаль. — Это здорово.

— Здорово потому, что вы заботитесь о моем благополучии, или потому, что вам нужна моя экспертиза?

— Конечно, последнее. Между нами, Илиа, вроде бы нет любви, так к чему же нам еще и притворяться?

— Мне такое и во сне не приснится. — Она отложила компьютер в сторону. — Мы с Хоури поспорили из-за вас. Я… нет — мы пришли в конце концов к заключению, что было бы правильнее отнестись к вам с доверием. Так что на какое-то время вы можете считать, что я принимаю все, что вы сказали, — тут она почесала бровь, — за правду! Конечно, я резервирую за собой право изменить свое мнение в будущем, причем без всякого предупреждения.

— Полагаю, что такая позиция будет самой продуктивной для нас всех, — ответил Силвест. — И уверяю вас, как ученый ученого, что она справедлива. Не только в том, что касается моих глаз.

— Планета?

— Да. Цербер. Я думаю, вас вкратце ознакомили с существом дела?

— Вы ожидаете обнаружить там нечто, имеющее отношение к гибели амарантян. Да, столько-то до меня дошло.

— Что вы знаете об амарантянах?

— В основном ортодоксальные взгляды. — Она снова подняла свой компактный компьютер и быстро вызвала файл с документами, полученными из Кювье. — Конечно, только малая часть их — ваши труды. Но у меня есть и ваша биография. В ней содержится много ваших мыслей.

— Изложенных преимущественно с точки зрения скептика, — сказал Силвест, бросив взгляд в сторону Паскаль. Это было очевидно лишь по наклону головы — судить о направлении взгляда Силвеста было невозможно.

— Естественно. Но главная мысль все же просвечивает. В рамках этой парадигмы… я согласна, что Цербер-Гадес представляет интерес.

Силвест кивнул головой. То, что она правильно произнесла название двойной системы планета — нейтронная звезда, к которой они приближались, явно произвело на него впечатление.

— Что-то притягивало сюда амарантян в конечный период их существования. И я хочу знать, что это было.

— И еще вас интересует вопрос, не имеет ли это что-то отношения к Событию?

— Это меня интересует, вы правы. — Ответ был не таким, какой ожидала Вольева. — И я был бы крайне огорчен, если бы этот предмет вас не заинтересовал тоже. В конце концов угроза нашей собственной безопасности, возможно, существует и сейчас. Если мы что-нибудь узнаем, то не исключено, что сумеем избежать судьбы амарантян.

Вольева задумалась и провела пальцем по нижней губе.

— Может быть, так же рассуждали и амарантяне.

— Тогда лучше подойти к этой ситуации с позиций силы. — Силвест снова взглянул на жену. — По чести говоря, ваше появление — дар небес. Кювье никак не смог бы послать экспедицию в этот район, даже если б я сумел убедить колонию в важности этого мероприятия. А если бы мы и смогли что-то сделать, то ничто из построенного нами не смогло бы сравниться с могучим вооружением вашего корабля.

— Небольшая демонстрация нашей огневой мощи была несколько превратно понята, не так ли?

— Возможно… но без нее меня бы, вероятно, не отпустили.

Она вздохнула.

— К сожалению, это и моя точка зрения.

Прошло еще около недели, и корабль оказался на расстоянии двенадцати миллионов километров от Цербера-Гадеса, где и встал на орбиту вокруг нейтронной звезды. Вольева предложила собрать всю команду и гостей на совещание в рубке. Теперь, думала она, будет более уместно изложить им причину своих опасений. Ей это будет тяжело, но еще вопрос — как отнесется к ее данным сам Силвест? То, что она готовилась сообщить, не только подтверждает, что они приближаются к чему-то опасному, но имеет для него личное и, вероятно, исключительно важное значение. Она не такой уж глубокий знаток характеров — даже в лучшие свои времена, — а Силвест в высшей степени сложный человек, так что поверхностный анализ возможных последствий тут ничего не даст. Главное, думала она, что новости будут для него неприятными и болезненными.

— Я обнаружила кое-что, — сказала она, когда все смолкли. — И уже довольно давно. Источник нейтринной эмиссии вблизи от Цербера.

— Как давно? — спросил Саджаки.

— Еще до того, как мы прибыли на Ресургем. — Видя, что лицо Саджаки мрачнеет, она поспешно добавила: — Тогда еще не было ничего такого, о чем следовало бы доложить вам, Триумвир. Мы ведь не имели ни малейшего представления, что нам предстоит лететь в этом направлении или в эту точку. И природа излучения тоже была не ясна.

— А теперь? — задал вопрос Силвест.

— Теперь у меня есть… более надежные данные. Когда мы приблизились к Гадесу, стало ясно, что эмиссия источника — почти чистые тау-нейтрино особого энергетического спектра, уникального характера и явно носящего все признаки человеческой технологии.

— Значит, то, что обнаружено вами, — искусственного происхождения?

— Таков мой вывод.

— Двигатель Конджойнеров, — сказал Хегази, и Вольева слегка наклонила голову.

— Да, — согласилась она. — Только двигатель Конджойнеров мог оставить чистую тау-нейтриновую «подпись», такую, чтобы была сходна с тем, что оставляет источник, вертящийся вокруг Цербера.

— Значит, там есть другой корабль? — спросила Паскаль.

— Так я подумала сразу же, — ответила Вольева, но голос ее звучал неуверенно. — И фактически не очень ошибалась. — Затем она отдала шепотом команду своему браслету, заставила центральную сферу-дисплей ожить и начать выполнять заданную программу, которую сама же установила перед совещанием. — Было очень важно подождать, пока мы не окажемся достаточно близко для визуальной идентификации источника.

Сфера показывала Цербер. Это был мир величиной с Луну. По сути же это была как бы менее гостеприимная версия Ресургема. Монотонная, серая, вся покрытая кратерами. И темная. Дельта Павлина была отсюда в десяти световых часах, а другая — ближайшая — звезда — Гадес вообще не давала света. Хотя маленькая нейтронная звезда и родилась во взрыве Сверхновой довольно раскаленной, но давным-давно остыла и продолжала излучать лишь в инфракрасной зоне спектра. Для нормальных глаз она была видима лишь тогда, когда ее гравитационное поле заставляло далекие звезды вспыхнуть яркой световой дугой. Но даже если бы Цербер купался в свете, там не было бы видно ничего, что могло бы послужить приманкой для амарантян. Самые лучшие сканеры Вольевой с разрешающей способностью около километра составили карты поверхности планеты. Объект же, вращающийся вокруг Цербера, Вольева изучала еще более детально и в большем масштабе.

Она дала увеличение этого объекта. Сначала он казался слегка вытянутым серым кусочком звездного навоза, повисшим на фоне тонкого серпа Цербера. Именно таким она увидела этот предмет десять дней назад, прежде чем корабль задействовал свои дальнозоркие глаза. Уже тогда она не могла больше игнорировать свои былые подозрения. А теперь, когда стали видны и детали, отпали последние сомнения. Пятно стало сплошным и начало обретать форму — конус, похожий на осколок разогретого стекла. Вольева прикинула его размеры и с помощью дальномера определила их точнее. Объект имел в длину три или четыре километра.

— При такой разрешающей способности можно было видеть, что эмиссия нейтрино исходила из двух источников.

Вольева показала их — серо-зеленые пятна были хорошо видны на утолщенном конце конического объекта. Когда детали стали видны еще лучше, выяснилось, что серо-зеленые пятна крепились к корпусу элегантными стойками или подставками.

— Какой-то суперсветовик, — сказал Хегази. Он был прав, сомнений тут быть не могло, даже если бы разрешающая способность аппаратуры была меньше. То, на что они смотрели, было другим космическим кораблем, очень похожим на их собственный. Два источника эмиссии были двумя Конджойнеровскими двигателями, помещенными по бокам корпуса.

— Можете ли вы идентифицировать корабль? — спросил Саджаки.

— В этом нет необходимости, — откликнулся Силвест. Всех поразил этот спокойный глубокий голос. — Я знаю, чей это корабль.

На дисплее по корпусу пробежала новая волна деталей, как бы смывая прежние, а сам корабль стал расти, пока не занял почти всю сферу. Теперь все стало очевидным даже для тех, кто не понял раньше: корабль был поврежден, выпотрошен, покрыт глубокими сферическими вмятинами, целые акры в его носовой части были распахнуты пустоте, открывая бесконечно сложную картину палуб, картину, которую космос никогда бы не должен был увидеть.

— Ну? — спросил Саджаки.

— Это обломки «Лорина», — спокойно произнес Силвест.