ГЛАВА ВТОРАЯ

На борту корабля-суперсветовика, межзвездное пространство, год 2543-й

«При общении с мертвецами, — подумала Триумвир Илиа Вольева, — самая большая трудность та, что они не понимают, когда им следует заткнуться».

Она только что вошла в лифт, отходящий от мостика, дико усталая после восемнадцати часов непрерывных консультаций с различными анимациями людей, когда-то в отдаленном прошлом живших на этом корабле. Она пыталась вывернуть их наизнанку в надежде, что кто-нибудь из них проболтается о чем-нибудь, имеющем отношение к происхождению Тайника с оружием. Работа была неимоверно тяжелая, в частности, потому, что некоторые из самых давних личностей, аниминированых на бета-уровне, не говорили на современном норте, а программа по каким-то непонятным причинам отказывалась давать перевод. Во время допроса Вольева непрерывно курила, ломая голову над особенностями грамматики среднего норта, и даже теперь не могла перестать наполнять легкие дымом. Больше того, ее спина так ныла от длительного напряжения мышц, что она нуждалась в никотине больше, чем когда-либо. Система кондиционирования в лифте работала из рук вон плохо, так что кабина буквально через несколько секунд затянулась густой дымной пеленой.

Вольева подтянула кверху обшлаг своего кожаного жакета с шерстяной подкладкой и сказала в браслет, болтавшийся на тонкой руке: «Капитанский уровень». Фраза немедленно была переадресована «Ностальгии по Бесконечности», и корабль тут же приказал микроскопической части самого себя заняться очисткой воздуха в лифте. Мгновение — и кабина рванулась вниз.

— Желаете иметь музыкальное сопровождение во время пути?

— Нет. И ты мог бы уже запомнить по тысячам предыдущих поездок, что мне нужно только одно — тишина. Заткнись и дай мне подумать.

Она спускасалась по главной оси корабля — четырехкилометровой шахте, которая проходила сквозь весь корпус сверху до низу. Вольева вошла в лифт почти у самого верхнего устья шахты (ей было точно известно о существовании 1050 этажей или палуб) и теперь спускалась со скоростью около 10 этажей в минуту. Стенки у лифта были стеклянные, удерживался он на весу силой какого-то поля, и время от времени обшивка безликой поверхности шахты тоже становилась прозрачной, позволяя определять положение лифта без помощи схемы корабля, висевшей в кабине. Сейчас она спускалась сквозь лесные заросли: то были ярусы садовых растений, одичавших от отсутствия ухода и уже гибнущих из-за того, что ультрафиолетовые лампы, имитировавшие солнечный свет, почти все разбились, а никто не позаботился их заменить. Заросли кончились, а ниже восьмисотого этажа пошли обширные помещения, где когда-то жила и отдыхала команда, насчитывавшая несколько тысяч человек. Еще ниже помещались громадные и неподвижные теперь машины, которые в те времена обеспечивали вращение жилых секций и стационарность подсобных. Потом лифт прошел мимо двухсот этажей криогенных ячеек для размещения нескольких тысяч «спящих». Теперь таковых там не наблюдалось.

Сейчас Вольева находилась уже на километр ниже своей стартовой точки, но атмосферное давление оставалось без изменения, ибо поддерживалось одной из тех редких корабельных систем, которые еще продолжали нормально функционировать. Только какой-то инстинкт сообщил Вольевой, что при таком быстром спуске должно бы закладывать уши.

— Уровень атриума, — произнес лифт, имея в виду уже давно не используемую часть былого великолепия. — Здесь вы можете чудесно отдохнуть и развлечься.

— Как завлекательно!

— Извините?

— Я хочу сказать, что ты плохо представляешь себе, что такое отдых. Если, конечно, твое представление о нем не включает постоянное пребывание в скафандрах высшей защиты и последующую противорадиационную терапию, от которой у тебя выворачивает кишки. Лично мне это отнюдь не кажется столь уж привлекательным.

— Извините?

— Ладно, забудь, — вздохнув, отозвалась Вольева. Еще километр помещений с пониженным атмосферным давлением. Вольева ощутила, что ее вес уменьшился, и поняла, что пролетает мимо двигателей, вынесенных за пределы корпуса корабля и укрепленных там на элегантно изогнутых стояках. Своими широко разинутыми пастями двигатели всасывали ничтожно малые количества межзвездного водорода, а затем подвергали его невообразимым методам физической обработки. Никто, даже Вольева, и притвориться не мог, будто разбирается в этих машинах. Главным было то, что они работают, а также излучают устойчивое теплое сияние из экзотических элементарных частиц. Большая часть этой радиации поглощается защитой мощного корпуса корабля, но кое-что проникает и внутрь. Вот почему лифт здесь заметно повысил скорость. Когда опасность миновала, он вернулся к прежней.

Теперь было пройдено почти две трети пути к цели. Оставшуюся часть Вольева знала лучше, чем кто-нибудь из Других членов команды — Саджаки, Хегази и другие редко спускались так низко без особо важных причин. Да и можно ли было их за это упрекнуть? Ведь чем ниже они спускались, тем ближе оказывались к Капитану. Она была единственной, кого не пугала мысль об этом сближении.

Нет. Она не только не боялась этой области корабля, но даже превратила ее в свое царство. На уровне 612 она нередко выходила, добиралась до Паучника и, выведя его за пределы корпуса, слушала голоса призраков, обитающих в бескрайных просторах космоса меж звезд. Да, это всегда ее соблазняло. Но сейчас у нее была работа — специальное задание, а призраки — всегда к ее услугам, куда они денутся! На пятисотом уровне мимо нее пронеслась артиллерийская батарея. Вольева даже успела вспомнить о связанных с ней проблемах. Ей пришлось побороть искушение выйти наружу и кое-что там поразнюхать. Затем батарея исчезла. Теперь Вольева летела мимо помещения, где находился Тайник — одна из огромных пустот внутри корабля, в которых давление находилось на нуле.

Это помещение было гигантским. Почти в полкилометра длиной. Сейчас там царила темнота, так что Вольевой пришлось восстанавливать по памяти те сорок механизмов, которые там находились. Это было не слишком трудно. Хотя многие вопросы, касавшиеся их происхождения и назначения, так и оставались без ответа, Вольева знала их местонахождение и форму так же хорошо, как слепой знает мебель своей спальни. Даже в лифте она легко представила себе, как протягивает руку и касается гладкой поверхности ближайшего механизма, просто чтобы увериться в его существовании. С тех пор как Вольева вошла в Триумвират, она почти все время отдавала изучению этих машин, но все равно не могла бы сказать, что привыкла к ним. Общаясь с ними, она нервничала, как на первом свидании, понимая, что знает о них только поверхностно, а если копнуть глубже, все может оказаться совсем не так.

Тайник она всегда покидала с чувством облегчения.

На уровне 450 лифт миновал еще одну переборку, отделявшую служебные секции от постепенно сходившего на конус кормового отсека, достигавшего почти километра длины. И снова лифт заметно ускорил движение, пролетая зону радиационной опасности, а затем стал медленно сбрасывать скорость, что говорило о близящейся остановке. Вот он уже вошел во вторую секцию криогенных палуб, коих насчитывалось двести пятьдесят, так что они могли вместить 120 тысяч «спящих», но сейчас там лежал только один. Правда, вряд ли бы кто решился определить состояние Капитана как сон. Теперь лифт еле двигался. Пройдя почти половину криогенных уровней, он остановился и радостным голосом оповестил, что достиг своего места назначения.

— Консьерж пассажирского криогенного спального уровня, — сказал лифт. — Мы готовы удовлетворить вашу потребность в глубоком сне. Благодарю, что вы вспомнили о нас.

Дверь открылась, и Вольева ступила через порог, глядя вниз на сходящиеся стены шахты, обрамляющие бесконечную бездну под ногами. Она проделала путь, равный почти всей длине корабля (или его высоте, так как о нем было легче думать, как о гигантском здании), а шахта, казалось уходила на невообразимую глубину. Корабль был так огромен, так идиотски огромен, что это излишество потрясало ум.

— Да, да. А теперь проваливай.

— Извините?

— Пшел вон!

Этого сделать лифт, конечно, не мог — по крайней мере без реальной причины, только по капризу Вольевой. Ему нечего было делать, как только ждать ее. Будучи единственным бодрствующим человеком, Вольева была и единственной, кто мог пользоваться лифтом.

От главной оси корабля до того места, где держали Капитана, путь пешком был немалый. Короткой прямой дорогой она идти не могла, так как целые секции корабля были заражены вирусами разрухи, вызывавшими повсеместное нарушение функций. Одни участки были затоплены охлаждающей жидкостью, другие наводнены бродячими сторожевыми крысами. Третьи патрулировались сошедшими с ума электронными сторожевыми буями, что делало эти помещения далеко не безопасными, разве что Вольевой вздумалось бы заняться охотой. А еще были отсеки, заполненные токсичными газами, отсеки, где царствовал вакуум, отсеки с высоким уровнем радиации, отсеки, в которых водились призраки.

В призраков Вольева не верила (хотя, конечно, у нее были свои привидения, проникшие через Паучник), но к остальному относилась с полной серьезностью. Правда, окрестности местонахождения Капитана она знала достаточно хорошо, чтобы не принимать уж слишком жесткие меры безопасности. Конечно, тут было холодно, и Вольева подняла воротник жакета, а фуражку поплотнее надвинула на лоб. Потом зажгла новую сигарету, и глубокие затяжки устранили царивший в голове вакуум, заменив его холодной боевой настороженностью. Одиночество ее не смущало. Конечно, тянуло с кем-нибудь пообщаться, но не до мурашек на коже. И уж совсем не хотелось бы того, что случилось тогда с Нагорным. Может быть, когда они достигнут системы Йеллоустона, надо будет подумать насчет смены артиллериста.

Каким же образом это чувство тревоги пробилось через непроницаемые переборки разума?

Нет, ее встревожило не имя Нагорного. Дело в Капитане. Он тут рядом, вернее не он, а то, чем он стал теперь. Вольева попыталась успокоить себя. Спокойствие необходимо. Ведь то, что ей предстоит осмотреть, всегда вызывает у нее приступы тошноты.

Каким-то чудом установка глубокого сна, в которой пребывал Бренниген, продолжала функционировать. Это была старая модель, очень прочно сработанная, насколько могла судить Вольева. Установка умудрялась держать клетки Капитана в стасисе, хотя оболочка морозильной камеры треснула, и через трещины полезла, отсвечивая металлом, проволочная поросль. Она походила на грибковую болезнь и заполняла всю внутренность камеры. Что бы ни осталось от Бреннигена, оно осталось в самом сердце установки.

Вблизи камеры стоял дикий холод. Вольева совсем продрогла. Однако работа есть работа. Она вытащила из кармана кюретку и с ее помощью взяла соскобы металлической поросли для анализа. В лаборатории она напустит на паразита смертельные вирусы в надежде найти такой, который подрубит плесень под корень. По опыту она знала, что такой анализ вернее всего ничего не даст. Плесень обладала фантастической способностью разрушать те молекулярные орудия, которые применяла против нее Вольева, пытаясь уничтожить паразита. Правда, особой спешки тоже не было. Морозильник обеспечивал Бреннигена температурой, лишь на несколько сот милликельвинов выше абсолютного нуля, а такой холод явно замедлял размножение грибка. С другой стороны, Вольева знала, что ни одно человеческое существо еще не выжило, побывав на таком холоде. Это ей, однако, не казалось особенно важным, учитывая состояние Капитана.

Немного охрипшим голосом она сказала в браслет:

— Открыть мой файл с информацией о Капитане. Добавить нижеследующее.

Браслет зачирикал, сообщая о готовности.

— Третье посещение Капитана после моего пробуждения. Границы распространения…

Она замешкалась, сообразив, что эта непродуманная фраза наверняка вызовет гнев триумвира Хегази. Впрочем, ее это не особенно трогало. Назвать ли эту хрень Расползающейся Чумой, раз йеллоустонцы уже придумали название? Нет, это неразумно.

— … болезни кажутся не изменившимися в сравнении с предыдущим осмотром. Пораженная площадь увеличилась лишь на несколько миллиметров. Криогенная камера чудом продолжает работать, но мне кажется, что нам следует приготовиться к неизбежному прекращению ее функционирования в самом недалеком будущем. — Про себя Вольева подумала, что когда это произойдет, то, если Капитана не удастся немедленно перетащить в другую работающую камеру (как? — вопрос без ответа), у них сразу станет на одну проблему меньше. Ну и у самого Капитана тоже проблем не останется. Во всяком случае, на это можно надеяться.

Вольева приказала было браслету закрыть файл, но тут же добавила, искренне жалея, что не сэкономила затяжку для этой минуты:

— Согреть мозг Капитана на 50 милликельвинов.

Опыт подсказывал ей, что это была минимальная величина того необходимого подогрева, без которого мозг Капитана оказался бы в ледяном стасисе. Если больше — Чума начнет слишком быстро его трансформировать.

— Капитан? — спросила Вольева. — Вы слышите меня? Я — Илиа.

Силвест выбрался из краулера и отправился к раскопкам. Пока он говорил с Кэлвином, ветер заметно окреп. Чувствовалось, как горят щеки от ведьминской ласки летящего песка.

— Надеюсь, ваша беседа принесла пользу, — сказала Паскаль, стаскивая дыхательную маску, чтобы перекричать шум ветра. Она знала о Кэлвине, хотя напрямую с ним не общалась. — Вернули себе здравый образ мыслей?

— Позовите мне Слуку.

В обычной обстановке она бы непременно взбунтовалась от такого приказного тона. Теперь же приходилось учитывать его настроение, а потому Паскаль отправилась ко второму краулеру и вернулась вместе со Слукой и кучкой ее сторонников.

— Как я поняла, вы готовы присоединиться к нам? — Перед ним стояла Слука. Ветер гонял выбившуюся прядь волос по выпуклым очкам. Время от времени она вдыхала глоток воздуха из зажатой в кулак маски. Другой кулак упирался в бедро. — Если так, то мы готовы на разумный компромисс. Мы позаботимся о вашей репутации. Никто словом не упомянет о том, что тут происходило, когда мы вернемся в Мантель. Мы скажем, что вы приказали нам собираться в дорогу сразу же после получения штормового предупреждения. Все заслуги — ваши.

— И вы думаете, что по большому счету это имеет значение?

Слука оскалилась.

— А какое значение имеет ваш проклятый обелиск? И уж если говорить по правде, то кому нужны ваши гребаные амарантяне?

— Значит, ты никогда не видела Большой Картины? — Осторожно, но не настолько, чтобы он этого не заметил, Паскаль начала снимать сцену их разговора, стоя рядом с Силвестом и держа камеру в одной руке.

— Есть много людей, которые вообще не верят в ее существование, — ответила Слука. — Это вы сами раздули значение амарантян, чтобы хоть чем-то занять своих археологов!

— Значит, такого ты мнения, Слука? Впрочем, ты же никогда вообще не была нашей.

— Ну и что из этого?

— А из этого следует, что если бы Жирардо захотел заслать к нам предателя, то ты стала бы первым кандидатом.

Слука повернулась лицом к тем, кого Силвест чаще всего про себя называл ее бандой.

— Послушайте этого подонка! Уже ищет заговорщиков. Теперь и до нас доходит то, что уже много лет назад раскусило большинство колонистов: он псих. — Она резко повернулась к Силвесту: — С вами нам говорить не о чем. Мы уходим, как только погрузим оборудование… или даже раньше, если буря станет крепчать. Можете ехать с нами. — Она снова сделала вдох из маски; ее лицо покраснело. — А можете рискнуть и остаться здесь. Выбор зависит только от вас.

Он смотрел мимо Слуки на толпу.

— Что ж, уходите. Удирайте. Пусть ничто столь обыденное, как лояльность, не путается у вас в ногах. Ну а если у кого-то хватит мужества остаться и кончить работу, ради которой мы сюда приехали, — милости просим. — Силвест переводил взгляд с одного лица на другое, но все стыдливо отводили глаза. Он не знал их имен. Знал только в лицо, и то лишь потому, что работал с ними. Разумеется, никто из них не прилетел на корабле с Йеллоустона, никто не бывал нигде, кроме Ресургема с его немногочисленным населением, сосредоточенным в нескольких городишках посреди пустынь. А им Силвест кажется пережитком далеких времен.

— Сэр, — сказал кто-то — возможно, тот самый парень, который первым сообщил Силвесту о штормовом предупреждении. — Сэр, не в том дело, будто мы вас не уважаем. Но ведь и о себе надо подумать. Неужели не понимаете? То, что там закопано, не стоит такого риска.

— Вот тут-то ты и ошибся, — ответил Силвест. — Рискнуть стоит даже большим, чем жизнь, гораздо большим. Не понимаешь? Событие не было ниспослано амарантянам свыше. Они сами устроили его.

Слука медленно кивнула.

— Что же, они заставили свое солнце вспыхнуть? И вы верите в эту чушь?

— Если коротко, то — да.

— Тогда крыша у вас поехала куда сильнее, чем я представляла. — Слука повернулась к нему спиной. — Заводите краулеры. Уходим!

— А оборудование? — спросил Силвест.

— Останется тут, пусть хоть сгниет, мне плевать!

Толпа стала рассасываться в направлении краулеров.

— Подождите! — закричал Силвест. — Выслушайте меня! Вам хватит одного краулера, вы разместитесь все, раз бросаете оборудование!

Слука снова обернулась к нему.

— А вы?

— А я останусь здесь. Буду кончать свою работу вместе с теми, кто останется со мной.

Она покачала головой, сорвала маску с лица и с отвращением плюнула на землю. Однако, когда она бросилась догонять свою бригаду, то повела людей ко второму краулеру — ближайшему, оставив Силвесту тот, где был его кабинет. Толпа студентов вломилась в машину, кое-кто из них нес детали оборудования, сложенные в коробки находки и кости, добытые при раскопках. Видимо, инстинкты ученых оказывались сильнее мятежа ради спасения жизни. Силвест смотрел, как поднимаются трапы, как задраиваются шлюзы, как колоссальная машина поднимается на свои «ноги», как она разворачивается и начинает уходить от раскопок. Через минуту она уже скрылась с глаз, а грохот ее двигателя потонул в вое ветра.

Силвест огляделся, желая узнать, кто же остался с ним.

Рядом стояла Паскаль. Этого надо было ждать. Он подумал, что она последует за ним даже в могилу, если будет знать, что там ее ждет сенсационная тема для очередной статьи. Была еще крошечная группка студентов, устоявших перед демагогией Слуки. К своему стыду, Силвест их имен не помнил. Может быть, в раскопах остались еще десятка полтора ребят, если повезет. Из тех, что сидели в шурфах.

Немного успокоившись, он щелчком пальцев подозвал к себе двоих рабочих.

— Начинайте разбирать «рисующие» гравитометры, они нам больше не понадобятся. — Следующая пара тоже получила задание: — Двигайтесь с дальней стороны площадки. Собирайте все инструменты, брошенные дезертирами Слуки, а также полевые дневники и упакованные образцы и находки. Когда кончите, приходите в большую шахту. Я буду там.

— Что вы хотите сделать? — спросила Паскаль, выключая камеру, которая тут же убралась в портативный компьютер.

— Полагаю, это очевидно. Хочу узнать, что написано на этом обелиске.

Чазм-Сити, Йеллоустон, система Эпсилона Эридана, год 2524-й

Консоль чирикнула как раз в то время, когда Ана Хоури чистила зубы. Она вышла из ванной, еще не стерев с губ белую пену.

— Доброе утро, Ящик.

Герметик вплыл в комнату. Его паланкин для поездок был изукрашен ярким орнаментом из завитков и спиралей. На передней стенке виднелось маленькое темное окошко. Когда глаза Аны привыкли к освещению, она смогла рассмотреть за зеленым окошком мертвенно-бледное лицо К.С. Нг'а, покачивающееся в нескольких сантиметрах от стекла.

— Эй а ты шикарно выглядишь! — сказал он скрипучим голосом, выходящим из разговорного устройства паланкина. — Где бы мне раздобыть то, что так здорово подбадривает тебя?

— Это кофе, Ящик. И пить его надо литрами.

— Да я пошутил, — ответил Нг. — Выглядишь ты, как разваренное дерьмо.

Она стерла ладонью белую пену с губ.

— Я только что встала, подонок ты этакий.

— Прошу прощения.

Нг удалось придать своим словам такой оттенок, будто утреннее пробуждение есть некий физический атрибут, от коего он лично уже давно избавился, как избавляются от аппендикса. Вообще-то это было весьма возможно, так как Хоури никогда не присматривалась к человеку, сидевшему внутри ящика. Герметики были одной из самых экзотичных сект, возникших после Эпидемии за несколько последних лет. Не желая расставаться с имплантированными органами, которые, возможно, разрушались Чумой, и убежденные, что микробы все еще живут в относительно чистой атмосфере под Сводом, они никогда не покидали своих герметичных ящиков, за исключением тех случаев, когда герметически закупоренной оказывалась вся среда обитания. Это ограничивало мобильность герметиков пребыванием на внепланетных станциях.

Опять заскрипел голос Нг'а:

— Прошу прощения, но нам предстоит убийство, назначенное на сегодняшнее утро, если я не ошибаюсь. Ты ведь помнишь этого Тараши, которого мы пасем уже два месяца? Вспомнила? Это очень важно, чтобы ты вспомнила его, так как именно он является тем индивидом, которого тебе предстоит освободить от горестей нашей жизни.

— Отцепись, Ящик!

— Анатомически твое предложение весьма проблематично, даже если бы я был к тебе прицеплен. Но если серьезно, то мы утвердили и место, где состоится убийство, и точное время его свершения. Достаточно ли ты подготовлена физиологически к выполнению своей роли?

Хоури налила себе в чашку еще несколько глотков кофе, а остальной оставила на плите, чтобы выпить, когда вернется домой. Кофе был ее единственным пороком, который она приобрела во время солдатчины на Краю Неба. Вся хитрость в том, чтобы достичь готовности, скажем, обоюдоострого лезвия, а не накачаться кофеином до такой степени, когда голова гудит, а рука, держащая оружие, дрожит.

— Я полагаю, что объем крови в моей системе кофеинообращения понизился до приемлемого уровня, если я верно поняла твой невысказанный вопрос.

— Тогда давай обсудим некоторые оставшиеся проблемы в той части, в которой они касаются оного Тараши.

Нг буквально засыпал Хоури деталями предполагавшегося убийства. Большую их часть она уже знала — они были в Плане, а некоторые она придумала сама, основываясь на технологии предшествовавших убийств. Тараши должен был стать пятой жертвой в серии совершенных ею убийств. Поэтому она уже смогла ухватить некоторые общие закономерности Игры.