Суть дела заключалась в том, что «собаку» послали добыть секретную информацию о людях, имеющих опыт работы на работорговце. Иными словами, такой запрос могла сделать группа Ультра, ищущих себе нового члена команды, чтобы заполнить вакантное место. Но была тут еще одна странность, которая возбудила любопытство Мадемуазель.

Почему они ищут того, кто раньше служил в солдатах?

Может быть, они любители строгой дисциплины? Например, профессиональные торговцы, оперирующие на уровне, где прибыль невероятно высока? Может, безжалостные эксперты, использующие весьма скользкие приемчики для получения знаний и которые не погнушались бы отправиться в захолустный Ресургем, где есть перспектива получить гигантскую прибыль, скажем, лет через сто? Возможно, их организация строится по военному образцу, а не на квазианархических принципах, как это принято на кораблях большинства торгашей? Поэтому они и ищут следы былого военного опыта в биографии своих кандидатов, чтобы быть уверенными: этот человек, безусловно, подойдет их команде.

Да, вероятно, дело обстояло именно так.

Что ж, пока все было хорошо, даже если учесть ту странность, что Вольева не поправила Хоури, когда та выдала свое незнание конечного пункта полета. На самом деле Хоури этот пункт прекрасно знала — Ресургем, — но не хотела наводить Вольеву на мысль, что она стремится туда попасть. Ведь тогда Хоури пришлось бы прибегнуть к одной из нескольких легенд, подготовленных на случай, если придется объяснять причины ее желания попасть в эту захолустную колонию. Она уже готовилась пустить эту легенду в ход, но Вольева ничего не сказала об изменении маршрута, желая почему-то, чтобы ее новый рекрут считала, будто корабль идет к Краю Неба.

Это было странно, но Хоури подумала, что все станет на свое место, если принять гипотезу, что им совершенно необходим новый член команды, тем более такой, какой им подходит. Это, конечно, бросает некоторую тень на их честность, но зато освобождает Хоури от необходимости использовать легенду. Нечего мне волноваться, решила она. Ведь далеко не все должно быть устлано розами на этом корабле, не для этого ведь, пока она спала, заправила ей в голову имплантат Мадемуазель. Имплантат был крошечный и не должен был вызвать подозрения у Ультра, поскольку и по виду, и по механизму действия был стандартным — шел к глазному нерву. Если они станут уж слишком любопытны и удалят его, все его подозрительные части или расплавятся, или перекомпонуются так, что составят нечто совсем другое. Возражения Хоури против вживления ей датчика в мозг касались вовсе не риска разоблачения, а того, что Мадемуазель была вовсе не тем человеком, ежедневного присутствия которого в своей голове она добивалась. Конечно, это была всего лишь симуляция на бета-уровне, созданная, чтобы моделировать личность Мадемуазель в зрительном поле Хоури и нашептывать в ее слуховой центр высказывания этого призрака. Никто больше ни видеть, ни слышать призрака не мог, с Мадемуазель общаться должна была только Хоури. Молча.

— Назови это необходимостью быть в курсе, — сказал призрак. — Как солдат, ты, я думаю, должна проникнуться таким принципом.

— Да, я в нем разбираюсь, — сказала Хоури с грустной отреченностью. — Меня от него тошнит, но я понимаю, что вы не уберете эту сволочь из моей головы просто ради моего удовольствия.

Мадемуазель улыбнулась.

— Нагружать тебя слишком большим запасом знаний в данный момент было бы слишком большим риском. Ты можешь проговориться случайно в разговоре с Ультра.

— Постойте! — крикнула Хоури. — Мне уже известно, что вы хотите, чтобы я убила Силвеста. Так что же еще, более важное, я могу узнать?

Мадемуазель снова улыбнулась. Улыбка была доводящая до белого каления. Как у всех симуляций на бета-уровне, ее набор мимических возможностей был слишком мал, так что повторения были неизбежны и быстро надоедали.

— Боюсь, — сказала она, — что сейчас ты знаешь даже не часть этой истории. Так — крохотный осколочек.

Когда прибыла Паскаль, Силвест зорко поглядел ей в лицо, ища сходства с лицом Жирардо — таким, каким запомнил его. И как всегда обозлился на те ограничения, которые накладывало его зрение. Глаза Силвеста плохо видели кривые линии, а потому человеческие лица казались ему состоящими из острых граней, располагавшихся ступеньками.

То, что сказал ему Кэлвин, нельзя было отвергнуть как явную ложь. Правда, волосы у Паскаль были библейски черными и прямыми, а у Жирардо — рыжими и курчавыми. А вот в строении черепа имелось сходство, которое нельзя было отнести за счет случайного совпадения. Если бы не Кэлвин, то сам Силвест наверняка бы никогда не догадался. Но теперь, когда мысль была высказана, она сама нашла себе подтверждение.

— Почему вы мне лгали? — спросил он.

Она казалась искренне удивленной.

— О чем?

— Обо всем. Начнем с вашего отца.

— Моего отца? — Казалось, она успокоилась. — Ах, так вы о нем знаете?

Он кивнул, сжимая губы в тонкую белую полоску. Потом сказал:

— Одна из опасностей, которую вам надо было предусмотреть, начиная работать с Кэлвином: Кэлвин — умница.

— Должно быть, установил связь с моим портативным компьютером. Добрался до личных файлов. Вот подонок!

— Теперь вы понимаете мои чувства. Зачем вам это понадобилось, Паскаль?

— Сначала потому, что у меня не было выбора. Я хотела глубже узнать вас. Такое доверие я могла завоевать только под чужим именем. Это было нетрудно, так как о моем существовании почти никто не знал, а о моей внешности — еще меньше. — Она помолчала. — Это и есть правда. Вы мне поверили, а я ничем не предала вашего Доверия.

— Это правда? Вы никогда не говорили Нильсу того, что могло бы ему помочь?

Его слова ранили Паскаль.

— Вас же предупредили о перевороте, помните? Если уж я кого и предала, так это отца.

Он снова попробовал аргументы за то, что Паскаль лжет, хотя и не знал, хочет ли он, чтоб такие аргументы нашлись. Может, она говорит правду?

— А биография?

— Это была идея отца.

— Орудие моей дискредитации?

— В биографии нет ни единого слова лжи, если допустить, что вы ее не внесли туда сами. — Она снова помолчала. — Она фактически готова к печати. Кэлвин очень помог. Это будет первая бесспорно талантливая работа, созданная на Ресургеме. Вы понимаете? Со времен амарантян, разумеется.

— Да, это произведение искусства. Вы издадите ее под своим настоящим именем?

— Так мы всегда полагали. Я, конечно, надеялась, что вы его не узнаете, пока книга не выйдет.

— Об этом не стоит беспокоиться. Наших отношений ничто нарушить не может. Ведь я всегда знал, что истинным автором является ваш отец.

— Вам будет так легче думать? Чтобы списать меня, как ничтожество?

— Вы принесли данные по ВЭ? Которые обещали?

— Да. — Она подала ему карточку. — Я не нарушаю свои обещания, доктор. Но боюсь, что, то слабое уважение, которое я к вам питаю, может полностью улетучиться.

Силвест глянул на сводку данных по включенным электронам. Столбики цифр бежали перед глазами по карточке, которую он сжимал большим и указательным пальцами. Часть его мозга не могла оторваться от этих цифр даже в тот момент, когда он снова обратился к Паскаль.

— Когда ваш отец говорил со мной о биографии, он сказал, что ее автор — женщина — находится в состоянии, когда ее последние иллюзии готовы рухнуть.

Паскаль резко встала.

— Полагаю, нам лучше оставить это для другого раза.

— Нет! Погодите! — Силвест схватил ее за руку. — Простите меня. Мне надо поговорить с вами об этом, понимаете?

Она вздрогнула, потом медленно расслабилась, но выражение лица осталось настороженным.

— О чем вы?

— Об этом. — Он щелкнул ногтем по результатам анализа включенных электронов. — Это очень интересно.

Шаттл Вольевой приближался к корабельному доку. Тот находился в точке Лагранжа между Йеллоустоном и его луной, называвшейся Глаз Марко. В доке стояло около дюжины суперсветовиков. Их было тут больше, чем Хоури видела за всю свою жизнь. В «ступице» находились самые крупные корабли, а каботажная мелочь жалась к «ободу», подобно поросятам, льнущим к сосцам матки. Несколько суперсветовиков стояли в ажурных, похожих на гигантские скелеты, конструкциях. Здесь производился тщательный осмотр и ремонт ледовых щитов и конджойнеровских двигателей. Были здесь и суда постройки самих Конджойнеров — узкие и черные, будто вырезанные из одного куска космоса. Большая же часть кораблей свободно плавала на низких орбитах вокруг точки Лагранжа. Хоури догадывалась, что тут существуют строгие и сложные правила подхода: кто именно должен был уступать дорогу и кому именно, чтобы избежать столкновений, которые компьютеры могли рассчитать на несколько дней вперед. Топливо, которое будет истрачено на отвод корабля с места вероятного столкновения, стоит не так уж много в сравнении с доходами от торговли, а вот «потерю лица» возместить очень трудно. Такого скопления кораблей у Края Неба никогда не бывало, но даже там Хоури приходилось слышать о схватках между командами из-за прав на стоянку или нарушения каких-то обычаев торгашей. Обычные обитатели планет ошибочно считали, что Ультра — однородная ветвь человечества. На самом же деле они так же делились на фракции, ненавидящие друг друга, как любая другая человеческая раса.

Шаттл подходил к кораблю Вольевой.

Как все суперсветовики, он отличался невероятной обтекаемостью обводов корпуса. Ведь космос можно было считать приближением к абсолютному вакууму только на малых скоростях. А на подходе к скорости света кораблям приходится прорываться сквозь фосфоресцирующие воющие бури частиц, похожие на атмосферные потоки. Вот почему суперсветовики были похожи на лезвия ножей — узкие, сходящие на конус, оканчивающийся острым как игла носом. Две машины Конджойеров на изящных лонжеронах выглядели совсем как, блистающие кинжалы. Их корпуса были одеты в ледяной панцирь и сверкали, будто вырезанные из алмаза. Шаттл на тихом ходу обошел корабль Вольевой. Это было все равно что лететь над городом. Затем в корпусе, подобно диафрагме, открылись ворота в ярко освещенный ангар. Вольева легкими прикосновениями пальцев к клавиатуре ввела туда шаттл, и Хоури услышала глухие удары — это штыри шаттла входили в штуцера на стенах ангара.

Вольева первой освободилась от пояса безопасности.

— Пройдемте на борт? — спросила она, но в голосе ее не было той вежливости, которую вправе была ожидать Хоури.

Выплыв из шаттла в невесомости, они оказались в одном из самых больших помещений корабля. В конце коридора, выходившего из ангара, Хоури увидела какое-то странное сооружение, состоявшее из многих неподвижных и вращающихся деталей.

Она уже начала ощущать тошноту, но решила, что будь она прокляла, если позволит Вольевой это заметить.

— Прежде чем мы двинемся дальше, — сказала Ультра, — я хочу познакомить вас с одним человеком.

Она бросила взгляд за плечо Хоури — в коридор, ведущий обратно к ангарному шлюзу. Оттуда слышались шорохи, будто кто-то пробирался, перебирая руками по рельсам, вмурованным в стены. А это значило, что на борту шаттла был еще кто-то.

Что-то тут было не так.

Поведение Вольевой не походило на поведение человека, пытающегося произвести благоприятное впечатление на будущего рекрута. Похоже, ей просто наплевать на то, что может подумать Хоури, ибо все это не имеет ни малейшего значения. Хоури оглянулась и увидела комузо, который сидел с ними в лифте. Его лицо было скрыто обычным плетеным шлемом, свою шакухачи он держал под мышкой.

Хоури что-то хотела сказать, но Вольева ее прервала.

— Приветствую вас на борту «Ностальгии по Бесконечности», Ана Хоури. Вы только что стали нашим артиллеристом. — Она кивнула комузо. — Сделайте мне, пожалуйста, одолжение, Триумвир.

— Что именно?

— Отправьте ее в нокаут, пока она не попыталась кого-нибудь убить.

Последнее, что увидела Хоури, был золотой блеск взлетевшего вверх бамбука.

Силвесту показалось, что он ощутил запах духов Паскаль задолго до того, как его взгляд выделил ее из толпы, собравшейся на улице у стен тюрьмы. Он рефлекторно сделал к ней шаг, но два здоровенных охранника, сопровождавших его от дверей камеры, пресекли эту попытку. Свист и откровенная брань толпы, стоящей за кордоном, встретили его появление, но Силвест не обратил на это внимания.

Паскаль дипломатично поцеловала его, прикрыв соприкоснувшиеся губы ладошкой в шелковой перчатке.

— Опережу ваш вопрос, — шепнула она, и этот шепот был еле слышен в злобном шуме толпы. — О том, что происходит, я имею не больше представления, чем вы сами.

— Значит, это дело рук Нильса?

— А чьих же? Только он имеет право забрать вас из тюрьмы больше чем на день.

— Жаль, что у него нет желания наложить запрет на мое возвращение обратно в тюрьму.

— Ох, он мог бы… Если бы не был обязан одновременно угождать своим сторонникам и оппозиции. Знаете, вам давно бы пора перестать думать о нем, как о вашем главном личном враге.

Они вошли в стерильную тишину ожидавшей их машины, переделанной из маленького экспедиционного грузовичка. Машина стояла на четырех надутых шинах, расположенных по углам обтекаемого корпуса. Средства связи прятались в черном шарообразном горбе на крыше. Окрашена она была в любимый Преобразователями красный цвет. За ветровым стеклом болтались брелоки в стиле Хокусаи.

— Если бы не мой родитель, — продолжала Паскаль, — вы бы погибли во время переворота. Он защитил вас от ваших самых свирепых недругов.

— Что ж, это говорит об отсутствии у него опыта революционера.

— А что это говорит о режиме, который ему удалось свергнуть?

Силвест пожал плечами.

— Что ж, и то верно.

Охранник сел на переднее сиденье за перегородкой из армированного стекла, и машина двинулась сквозь толпу по направлению к окраине города. Проехали древесный питомник, спустились по пандусу в туннель, выехали по нему за пределы периметра. Две другие правительственные машины ехали следом. Они тоже были переделаны из грузовичков, но их выкрасили в черный цвет, а сидели в них солдаты в масках и с автоматами. Проехав около километра по темному тоннелю, конвой прибыл к воздушному шлюзу и задержался там, где пригодный для дыхания городской воздух отделялся от атмосферы Ресургема. Солдаты, оставаясь на местах, натянули маски для дыхания и очки с выпуклыми стеклами. Затем машины снова выехали на поверхность. Был серый день; дорога шла между бетонных стен, по которым бежали какие-то цветные — красные и зеленые — пятна.

На бетонной площадке уже ждал самолет, прочно растопырив шасси, обутые в лыжи. Нижняя поверхность его крыльев разогрелась так сильно, что глазам было больно. Ионизированный слой воздуха между площадкой и крыльями дрожал. Водитель порылся в бардачке и достал оттуда маски для дыхания, протянул одну Сил весту и знаком предложил натянуть на голову.

— Вообще-то в этом особой необходимости нет, — сказал он. — С тех пор как вы последний раз выезжали из города, доктор Силвест, содержание кислорода в воздухе повысилось на 200 процентов. Кое-кто даже пробует дышать вообще без маски. Выдерживают минут десять без нежелательных последствий.

— Должно быть, это диссиденты, о которых я слыхал, — ответил Силвест, — те ренегаты, которых Жирардо предал после переворота. Те самые, которые, как предполагалось, будут вести переговоры с лидерами «Праведного Пути» в Кювье. Я им не завидую. Пыль должна закупорить им легкие, так же, как уже запылила им мозги.

Сопровождающий снова не обратил на его слова внимания.

— В воздух выпускают энзимы, которые связывают пылевые частицы. Это старая марсианская биотехника. Еще мы повышаем влажность воздуха, и пылевые частицы слипаются в тяжелые зерна, которые уже не переносятся ветром. В общем, содержание пыли в атмосфере падает.

— Отлично! — Силвест зааплодировал. — Какая жалость, что все это делается ради такой жалкой дыры!

Он прижал маску к лицу и стал ждать, пока ему откроют дверь. Ветер был умеренный. Острые пылинки обжигали лицо.

К самолету пришлось двигаться почти бегом.

Он показался им желанным островком свободы и тишины. Пышный интерьер был отделан в государственных красных тонах. Солдаты из других машин влезали через вторую дверь. Силвест увидел Нильса Жирардо, пересекавшего асфальтовую площадку. Жирардо шел странной раскачивающейся походкой, причем покачивание начиналось где-то вблизи плеч, так что он больше всего напоминал циркуль-измеритель на чертежной доске проектировщика, который шагает от одной точки к другой. Силвест почувствовал себя так, будто в желудок ему засунули глыбу льда. Потом начальство исчезло из виду и снова обнаружилось у края ближайшего крыла. Самолет начал подниматься над асфальтом.

Силвест протер иллюминатор и стал смотреть на Кювье — или на Ресургем-Сити, как его называют теперь, — постепенно тающий вдали. Со времени переворота он впервые видел город целиком. Вот и статуи французского натуралиста нет — снесли. Пена человеческого общежития выплеснулась далеко за пределы старого периметра Кювье. Дома с индивидуальным воздухоснабжением лепились к асфальтовым пешеходным дорожкам и транспортным артериям. Различались отдельные купола, под которыми росли изумрудно-зеленые посадки. Питомники были и просто на открытом воздухе, они лежали правильными квадратами, не слишком радовавшими глаз, готовые в недалеком будущем рвануться за город.

Облетев город, самолет взял курс на север. Внизу протянулось кружево каньонов. Время от времени попадались маленькие поселения — одни под куполом, другие вытянуты вдоль дороги. Свет, падавший от крыльев самолета, вырывал из тени отдельные детали. Все это были дикие земли, где не было ни дорог, ни трубопроводов, ни линий электроснабжения.

Силвест иногда задремывал, а проснувшись, видел все то же: прежние тропические пустыни, покрытые ныне льдом, импортированную растительность тундры. Потом на горизонте замаячило небольшое селение, и самолет кругами пошел на посадку. Силвест наклонился к окну, чтобы лучше видеть.

— Узнаю это место. Именно здесь мы нашли обелиск!

— Да, — отозвалась Паскаль.

Ландшафт был пересеченный, по большей части лишенный всякой растительности. Линию горизонта коверкали разрушенные арки и странные столбы, которые тоже, казалось, были готовы рухнуть каждую минуту. Ровных участков почти не наблюдалось — просто глубокие расселины, местность походила на скомканную и неприбранную простыню. Самолет пролетел над застывшим лавовым потоком и, наконец, опустился на небольшую шестиугольную площадку с бронированными зданиями по краям. Был еще только полдень, но пыль в воздухе так поглощала солнечный свет, что посадочную площадку пришлось осветить прожекторами. Из дверей одного дома выскочили несколько милиционеров, прикрывая глаза от яростного света раскаленной поверхности крыльев.

Силвест взял маску, осмотрел ее презрительно и снова бросил на сиденье. Чтобы пройти такое короткое расстояние, ему помощь не нужна, а если это не так, то тем более даже виду подавать нельзя.

Милиционеры проводили их до жилья. Силвест не видел Жирардо уже много лет и был потрясен тем, каким низеньким показался ему его старый враг. Он почему-то напомнил приземистый мощный землеройный механизм, готовый прорыть глубокую траншею в сплошном базальте. Рыжие волосы коротко пострижены, жестки как проволока, испятнаны сединой. Глаза большие, смотрят вопрошающе, как у щенка пекинеса.

— Странные получаются взаимоотношения, — сказал он, когда охранник закрыл за ними тяжелую дверь. — Кто бы подумал, что у нас с вами так много общего, Дэн?

— Куда меньше, чем вам кажется, — ответил Силвест. Жирардо повел свою группу по ребристому коридору, заставленному поломанными машинами, искалеченными до неузнаваемости.

— Думаю, вы в недоумении, что это все означает?

— У меня есть кое-какие свои подозрения.

Хохот Жирардо прозвучал в коридоре как гром, эхом отдающийся от металла машин.

— Помните обелиск, ну тот, что раскопали в этих местах? Конечно, помните, ведь это, кажется, вы раскопали его, и вы же первым указали на феноменальные результаты его датировки методом включенных электронов.

— Что-то такое припоминаю, — ядовито заметил Силвест.

Метод дал потрясающие результаты. Ни одна естественная кристаллическая структура не имеет идеально правильных кристаллических решеток. В решетке есть дефекты — отсутствующие в узлах атомы, и в этих дырах накапливаются электроны, вышибленные из остальной решетки космическими лучами или естественной радиацией. Поскольку дыры заполняются электронами с относительно постоянной скоростью, то по числу включенных электронов можно датировать предметы неорганического происхождения. Тут есть, конечно, одна трудность — метод включенных электронов может применяться лишь в том случае, если известно, что ловушки в какой-то момент прошлого были пусты. К счастью, нагревания или даже сильного освещения достаточно, чтобы освободить ловушки верхнего слоя кристаллической поверхности. Анализ обелиска показал, что все поверхностные ловушки были освобождены в одно и то же время, и произошло это 990 тысяч лет назад. Только причина, равная по масштабам Событию, могла очистить ловушки такого крупного объекта, как Обелиск.

Вообще-то ничего особенно нового в этом не было. Тысячи амарантянских артефактов удалось датировать временем после События. Но ни один из них не был погребен УМЫШЛЕННО. Обелиск же был умышленно помешен в каменный саркофаг, причем ПОСЛЕ того, как его ловушки были очищены.

После События.

Даже при новом режиме это открытие не могло не привлечь внимания к обелиску. А это, в свою очередь, стимулировало интерес к надписи, выбитой на нем. Интерпретация ее, сделанная Силвестом, носила в лучшем случае приближенный характер, но теперь ему на помощь пришли остатки содружества ученых. Снова в Кювье повеял ветер свободы. Режим снял ряд ограничений, наложенных на исследования культуры амарантян, не обращая внимания на то, что оппозиция Праведного Пути стала еще более яростной. Странные взаимоотношения, как сказал Жирардо.

— Сразу, как только мы стали догадываться о том, что нам должен рассказать этот обелиск, — между тем говорил Жирардо, — мы разбили всю здешнюю территорию на участки и принялись копать на глубину 60—70 метров. Так мы нашли десятки других обелисков, причем все они были тщательно очищены перед погребением. Надписи на всех были примерно одинаковы. Мы пришли к выводу, что это не записи того, что здесь когда-то произошло, а повествование о том, что здесь погребено.

— Должно быть, что-то очень, очень большое, — сказал Силвест. — Что-то, что они запланировали совершить еще до События. Возможно, они погребли это еще до События, а опознавательные знаки — обелиски — поставили после. Последний культурный акт общества, обреченного на уничтожение. И насколько же велик этот объект, Жирардо?

— Невероятно велик.

И Жирардо начал рассказывать, как они стали исследовать этот район сначала с помощью тамперов — систем, генерирующих волны Рейли, которые проникают глубоко в грунт. Эти волны дают возможность определять положение объектов, имеющих отличную от грунта плотность и погребенных на значительных глубинах. По словам Жирардо, пришлось применить самые мощные тамперы, а это означало, что искомый объект находился на глубинах в сотни метров, то есть на пределе мощности этих приборов. Потом из Кювье были доставлены самые чувствительные рисующие гравитометры. Только тогда удалось составить общее впечатление о том, что же здесь нашли.

— Да уж, маленьким это не назовешь!

— Раскопки как-то связаны с программой Преобразователей?

— Полностью независимы. Другими словами — чистая наука. Это вас удивляет? Я же обещал, что мы не забросим изучение амарантян. Может быть, если бы вы все эти годы верили мне, мы бы сейчас бок о бок боролись против Праведного Пути — вашего настоящего врага.

Силвест ответил:

— Вы не проявляли к амарантянам ни малейшего интереса до того, как был отрыт обелиск. А он вас напугал, не так ли? Потому что это было неоспоримое свидетельство. Не что-то, что я мог бы подделать. На этот раз вам пришлось допустить возможность, что я с самого начала был прав.

Они вошли во встроенный лифт с плюшевыми сиденьями и акварелями на стенках. С лязгом закрылась стальная дверь. Один из адъютантов Жирадо открыл панель и нажал кнопку. Пол под ногами сразу провалился. Постепенно тела стали привыкать к быстрому спуску.

— На какую глубину мы спускаемся?

— Не так уж глубоко, — отозвался Жирардо. — Всего на пару километров.

Когда Хоури проснулась, корабль уже покинул орбиту вокруг Йеллоустона. Она видела сейчас планету в иллюминатор, и та казалась куда меньше, чем раньше. А район Чазм-Сити вообще смотрелся как маленькое пятнышко на поверхности. Что касается Ржавого Пояса, то он был похож на буро-коричневое дымовое колечко, слишком далекое, чтобы можно было разобрать составляющие его предметы. Теперь перед кораблем не было никаких преград — он будет разгоняться с ускорением, равным одному g, пока не покинет систему Эпсилона Эридана, и будет наращивать скорость, пока она не станет лишь на волосок меньше скорости света. Не случайно такие корабли назвали суперсветовиками.

Ее перехитрили!

— Это осложнение, — согласилась Мадемуазель после нескольких минут молчания. — Но не более того.

Хоури пощупала весьма чувствительную шишку на затылке — на том месте, по которому комузо — теперь она знала, что его имя Саджаки, — хватил ее своей шакухачи и сшиб с ног.

— Хорошенькое осложнение! — рявкнула она. — Они похитили меня, ты, глупая сука!

— Понизь тон, девочка. Они про меня ничего не знают, и нет причин, по которым им это надо знать в дальнейшем. — Изображение, принятое глазным яблоком Хоури, криво усмехнулось. — Если сказать правду, то сейчас я — твой единственный друг. И ты должна изо всех сил стремиться сохранить в тайне наш общий секрет. — Мадемуазель принялась любоваться своими ногтями. — Давай-ка разберем этот вопрос поспокойнее. Какова наша цель?

— Ты знаешь об этом не хуже меня, черт бы тебя побрал!

— Да, ты должна была просочиться в команду и отправиться с ними в Ресургем. Каков твой статус?

— Эта сука Вольева продолжает звать меня своим рекрутом.

— Другими словами, ты просочилась в команду с ошеломительным успехом. — Теперь Мадемуазель спокойно прогуливалась по каюте. Одна рука опирается на бедро, пальчик другой похлопывает по нижней губке. — И куда мы идем? Каков наш курс?

— У меня нет оснований думать, что это не Ресургем.

— Тогда, если говорить о главном, то ничего опасного для наших планов не случилось.

Хоури очень хотелось придушить эту стерву, но ведь призрак придушить нельзя.

— А вам не приходит в голову, что у них могут быть собственные планы? Вам известно, что сказала Вольева, когда я плюхнулась на пол без сознания? Она сказала, что я теперь их артиллерист! Интересно, что она под этим понимает?

— Это объясняет, зачем им был нужен человек с военным опытом.

— А если окажется, что я не гожусь выполнять эту работу?

— Не думаю, что ее это очень огорчит. — Мадемуазель прекратила свое хождение и обрела самое серьезное выражение лица из своего собрания мимических ужимок. — Они, видишь ли, Ультра. А Ультра имеют доступ к технологиям, которые в колониальных мирах запрещены.

— К примеру?

— У них могут оказаться средства, вызывающие возбуждение чувства лояльности.

— Что ж, спасибо, хотя бы за то, что ты сообщила мне эту важную информацию заранее.

Мадемуазель помолчала и осторожно потерла висок.

— И соответственно с этим приняла меры предосторожности.

— Спасибо и за то.

— Имплантат, который я вложила в тебя, производит антиген, ослабляющий действие их психотропных средств. Кроме того, он передает сублимированное подкрепление в твое подсознание. Терапия Вольевой будет полностью нейтрализована.

— Тогда зачем вы берете на себя труд сообщать мне, что должно случиться в будущем?

— А потому, милая девочка, что если Вольева начнет прибегать к таким средствам, тебе придется сделать вид, что они работают.

Спуск занял всего лишь несколько минут, давление и температура стабилизировались, достигнув средних для поверхности планеты показателей. Шахта имела ромбовидное сечение с максимальной шириной около десяти метров. Местами в стенах виднелись огромные ниши, где размешались оперативные пункты, склады оборудования и так далее. Были и расширения, где два лифта, идущих в противоположных направлениях, могли разойтись. Главными строителями здесь были роботы. Они покрыли стены шахты тонкой — в атом — пленкой. Она состояла из уложенных рядами нитей, которые роботы выделяли из органов, сходных с паутинными железами пауков. Свет, лившийся через стеклянный потолок, освещал полупрозрачные стены шахты, казалось, уходившие в бесконечность.

— Почему вы раньше не рассказали мне о ваших находках? — спросил Силвест. — Ведь вы тут работали многие месяцы.

— Скажем так: ваш вклад был для нас не так уж важен, — ответил Жирардо. — Во всяком случае, до сих пор, — добавил он.

На дне шахты они вошли в другой коридор, весь серебристый, чище и прохладнее того, который был наверху. Окна в его стенах позволяли видеть огромную пещеру, наполненную каким-то геодезическим и землеройным оборудованием. Силвест благодаря своим глазам мог «запоминать» увиденное, мог и увеличивать его в случае нужды. На это требовалось время, примерно такое же, как на то, чтобы сделать десяток шагов. За эту способность он, буркнув себе под нос, поблагодарил Кэлвина.

То, что он видел, заставляло его сердце колотиться все быстрее.

Прошли через пару бронированных дверей, возле которых извивались оптические охранные иллюзии, изображавшие шипящих и плюющихся ядом змей. Затем попали в холл с двустворчатой дверью в дальнем конце. Жирардо сделал знак, охранявшим дверь милиционерам, потом повернулся к Силвесту. Его блестящие глаза и общий склад лица чем-то напоминали пекинеса, но сейчас Силвесту вспомнилась японская картина с изображением дьявола, готового изрыгнуть клуб пламени и дыма.