— Очень глупо было с моей стороны приехать сюда из-за такой маловероятной возможности, — сказала она ему. — Я искренне благодарна вам за то, что вы уделили мне время.

— Не стоит благодарности. Мне было очень приятно, если бы вы составили мне компанию за ланчем.

— Спасибо, замечательная идея. Мой желудок все еще находится в другом часовом поясе и я просто умираю с голода, — призналась она. — Но я хочу успеть на поезд в Солсбери, на два пятнадцать. Если уж я приехала сюда, я не могу не посетить Стоунхендж.

Вильям Таунсенд Мак Кафферти тут же вдохновился.

— Если вы там не были, то вам, действительно, ни в коем случае нельзя пропустить такой шанс. Я буду рад подвезти вас. Своих студентов я вожу туда, по крайней мере, один раз в семестр. Мы можем перекусить |по дороге, я настаиваю…-он потянулся за своей кепкой.

— Вообще-то, мне самому нравится бывать в этом месте. Когда я был ребенком, я часто играл там. Вы бы могли сделать то же самое, — он улыбнулся широкой улыбкой, обнажив большие лошадиные зубы. — В наши дни он охраняется значительно лучше. Какой-то идиот вырезал свое имя на одном из камней, и пришлось огородить его канатом.

При первом взгляде на памятник у Мэриел захватило дух. Поначалу он показался ей маленьким для такого знаменитого места, затерявшимся среди великой равнины Салсбери. Когда машина профессора поднялась в гору, неожиданно каменные столбы предстали во всем своем величии на фоне бледного полуденного солнца. По плодородным землям, окружающим это место бродили большие шропширские овцы. С густой и длинной шерстью, с черными как уголь глазами, они прожорливо щипали зеленую траву на полях, расположенных вокруг памятника.

Профессор Мак Кафферти искренне возмущался, как сделана главная дорога. Она пересекала старинную площадь и так близко подходила к центральной каменной плите, что расстояние между ними было не более, чем пятнадцать футов. Гигант бронзовой эпохи стоял огороженный толстыми канатами, прикрепленными к столбам.

Они пересекли тоннель, проходивший под центральной магистралью, и выехали на дорогу, посыпанную гравием. Подъезжая к памятнику, профессор цитировал огромное множество сбивавших с толку математических выкладок и объяснял, что громадные валуны были установлены по оригинальному проекту. Памятник состоит из нескольких концентрических кругов разной величины столбов. Один ряд — это небольшие, поставленные вертикально валуны, другой, ближе к центру, — огромные, несколько метров высотой, хорошо отесанные глыбы, попарно перекрытые мощными каменными брусьями. В центре сооружения, имеющего столь продуманную и довольно сложную планировку, лежит квадратная плита, которая, очевидно, и была смысловым центром архитектурной композиции.

— Да вы сейчас все сами и увидите, —сказал профессор и пригласил Мэриел выйти из машины.

Под ее ногами шуршал гравий и молодой женщине казалось, что мистические камни покачиваются и танцуют, превращаясь во множество прекрасных строений.

И по мере приближения, каждое из этих волшебных сооружений меняло свои формы и размеры.

— Строительство было начато пять тысяч лет назад, — профессор понял, что нашел в Мэриел благодарного слушателя и продолжил рассказ. — Чтобы вырезать и обработать эти огромные глыбы, применялись очень примитивные инструменты. Высказывают предположение, что это сооружение служило астрономическим наблюдательным пунктом. Вон видите, между двумя большими камнями образуется пространство. Так вот, сквозь него можно наблюдать в определенные периоды движения Солнце, Луну и другие планеты.

Некоторое время мисс Мак Клири и профессор наслаждались чудесной возможностью побыть одним в таком месте. Стоя перед огромным загадочным сооружением, Мэриел задумалась о том, что живые существа, ничем не отличающиеся от нее, совершили изумительный подвиг на две тысячи лет раньше, чем были построены египетские пирамиды. Решение было принято, цель — поставлена, и обычные люди, такие же как и она, выполнили ее. Если такое можно было сделать тогда, значит это может быть сделано и теперь. Все, что требуется — это план и желание выполнить его.

Неожиданно, подъехал большой автобус и завернул на стоянку. Вскоре из него вышли немецкие туристы и направились прямо к ним. Уединение закончилось. Когда Мак Кафферти и Мэриел вернулись на стоянку, она ненадолго оставила профессора и пошла вниз по дороге к наклоненному камню.

Не долго думая, Мэриел перегнулась через ограду, протягивая как можно дальше руку. Ей удалось коснуться прохладного валуна и почувствовать шершавую поверхность гранитной глыбы…

И в это мгновение, казалось, огромный камень рухнул с ее плеч. Да, у нее нет ребенка от Томаса Сексона. Судьба играет с ней, но ребенок все равно появится. И теперь было неважно, кто его родит, из чьего тела он появится на свет. Есть цель — найти, полюбить и вырастить ребенка и она сделает, чтобы так произошло. Она почувствовала это так же явно, как и силу гранита под своей ладонью.

Наконец, добравшись до отеля, Мэриел заснула. Без обеда, опять уставшая, но уверенная в своем решении — иметь ребенка. Все попытки привыкнуть к новой часовой зоне она оставила до завтрашнего дня.

Проснулась мисс Мак Клири поздно и отказалась от завтрака в пользу ланча у Харродза. Она без аппетита попробовала великолепный салат из креветок и потом долго бродила по огромному универсальному магазину, пока не пришло время идти на встречу с Редигом Бернсайдом.

— Похоронен в море? Все хорошо, что хорошо кончается, — суетливый адвокат даже не пытался скрыть свое раздражение. — Я полагаю много шума из ничего, — он рассматривал замысловатый медный ключ. — Я не думал… — Бернсайд не договорил.

— Вы его помните? — с любопытством спросила Мэриел. — Можете рассказать какой он был?

— Джеймсон Вудз? — Бернсайд остановился в раздумье. — В моем понимании — несчастливый человек. Мой отец знал его достаточно хорошо, но поводов для встреч у нас было очень мало. Мне помнится, что была какая-то семейная ссора, — деликатно отметил он, протягивая книгу стихов, в которой лежало свадебное приглашение. — Ему было девяносто один, когда он умер. Не думаю, что его Дочь смирилась с его смертью, — юрист возвратил ключ и Мэриел опять завернула его в черный шелк, ограждая себя от воспоминаний.

— Мне бы хотелось побывать на его могиле, пока я здесь.

— Конечно. Вы так же захотите встретится с отцом Дернингом. Я позвоню ему и скажу о вашем приезде, — он начал набирать номер.-Уверен, что он сможет больше рассказать вам об этой семье.

Отец Дернинг должен был вернуться в пятницу из короткого отпуска и через его клерка была назначена встреча на то же утро. Мисс Мак Клири могла выехать в Хитроу прямо из Рединга в субботу утром.

— Вы пробудете в Лондоне до этого времени? Мэриел кивнула головой.

— Я еду в Букингемский дворец, — сказала она жизнерадостно, хотя на душе у нее было скверно. — Сегодня утром по дороге от Народза я видела смену караула. Потом, наверно, посмотрю Парламент и, конечно, послушаю «Большого Бена».

— Советую осмотреть Тауэр. Мне говорили — захватывающее зрелище.

— Вы его не видели?

— Нет, вообще-то. Но мне говорили, стоит посмотреть, — на сдержанном лице старого юриста появилась еле заметная усмешка. Мэриел покраснела.

— Я посмотрю и расскажу вам.

— Пожалуйста. Желаю вам приятно провести время I если я могу что-нибудь сделать для вас, пожалуйста, обращайтесь без стеснения.

Следующие два дня Мэриел упорно пыталась играть сама с собой, забыться и не думать о своем одиночестве в мире, созданном для двоих.

Она посетила Тауэр, этот мощный каменный куб с четырьмя вышками по углам, зловещую тюрьму. На его зловещих Вратах Предателей сидело множество надменных и зорких воронов. Это зрелище приводило ее в трепет и вызывало сострадание к каждой несчастной душе, чья жизнь и надежды закончились здесь. Побывала Мэриел и на выставке драгоценностей королевской семьи с золотыми урнами, массивными серебряными подсвечниками и тарелками всевозможных видов. Под стеклом витрины они были великолепны, но поразили ее безжизненностью в своем плену.

Возвращаясь в отель, чтобы отдохнуть, потрепанный, красный дабл-декер тащился по оживленным дорогам Лондона, спотыкаясь и набивая себе шишки, как дряхлая старуха. Погода была теплой. Мэриел сидела на первом этаже, лениво слушая пикантную речь местных жителей во время маневров автобуса от улицы к улице викторианской, грегорианской и регентской архитектуры. Мимо дворцов, соборов, художественных галерей, магазинов, театров, центра города, утопающего в зелени парков и площадей.

Ее грустный взгляд постоянно наталкивался на молодых влюбленных, идущих рука об рука и радуясь друг другу. Всякий раз она поспешно отводила глаза, защищаясь от сокрушительной волны чувств, грозившей уничтожить ее. Это заканчивалось поражением и депрессией. Во время бессонницы она настойчиво твердила себе, что проводит время в кровати в одном из лучших городов мира. Только так Мэриел могла заставить себя вставать каждое утро. Несмотря на то, что она старалась уставать так, чтобы сразу уснуть, лицо Томаса и мучительно прекрасные воспоминания о той великолепной ночи преследовали ее.

В конце недели Мэриел опять шагала по оживленному вокзалу «Виктория». Она купила себе билет на утренний поезд в Рединг. Убаюканная мерным покачиванием поезда, пасторальными английскими пейзажами, мелькающими за окном, Мэриел окунулась в мирный вид деревень и закрыла глаза. Неужели этот день настал? Боль постепенно уходит из ее сердца. Наконец-то она может насладиться покоем, поездкой и скоро увидит могилу своего прадеда.

На вокзале в Рединге мисс Мак Клири села в блестящее черное такси и остановилась возле маленького цветочного магазина. Там она купила два горшка темно-красных пионов, прекрасно переносящих холодные английские зимы и расцветающих каждую весну. Затем позвонила отцу Дернингу.

Пожилой священник прогуливался с Мэриел вокруг скромной церкви, выстроенной из обтесанного гранита и блоков из гальки. Грубые камни, освещенные лучами полуденного солнца, придавали этому дню необычный колорит.

Во дворе церкви располагалось множество старых могил. Дождь и ветер за многие столетия стерли надписи с нагробных камней. Некоторые, едва различимые, относились к началу восемнадцатого века. Сейчас прихожане хоронили среди величественных вязов и кленов. Их кроны отбрасывали тень на вековые камни, а гигантские корни за два столетия глубоко ушли в землю.

Среди надгробий Мэриел нашла могилу Джеймсона Вудза. Он не был погребен рядом с женой — Маргарет Вудз умудрилась быть похороненной между родителей. Мисс Мак Клири поставила с каждой стороны надгробного камня Джеймсона по горшку с пионами.

— Мне бы очень хотелось, чтобы их здесь посадили.

— Да, хорошо, я прослежу за этим, — казалось священник был доволен ее поступком. — Не могу сказать, чтобы я одобрял отношение Маргарет к отцу, но она жила с ним, заботилась о нем до самой смерти. Мне кажется, это говорит в ее пользу, — сказал он отсутствующе.

Мэриел воспользовалась моментом и про себя произнесла молитву своему прадедушке, искренне благодарная за его подарок, о котором он даже не подозревал.

— Вы его знали, отец?

— Не очень хорошо, — священник задумчиво нахмурил брови. — Он так редко посещал нас и никогда не присутствовал на службе. Тогда за могилами ухаживал отец Грейстоук. Они очень много времени проводили вместе, но его не стало два года назад. Это очень печально.

Мэриел внимательно смотрела на серую могильную плиту, под которой покоился ее прадед. И чтобы продолжить разговор Мэриел спросила:

— Кто сейчас за ними ухаживает?

— Джеймсон очень серьезно относился к внешнему виду могил. Могила Мак Кафферти требует большого ухода и, конечно, могила Элизабет, она была похоронена здесь шестьдесят лет назад. А потом он сам и его дочь. Так, что приходится ухаживать за четырьмя могилами.

Потребовалась минута, чтобы осмыслить сказанное.

— Извините, отец Дернинг, вы сказали, что здесь есть могила Мак Кафферти?

— Да. Много лет.

— Можно мне посмотреть? — Мэриел оживилась, как ребенок.

— Конечно. Она вон там, — он повел ее к известняковой постройке с железными воротами. Мэриел увидела склеп и на его стене полустершуюся надпись: «По мере необходимости этот памятник и могила должны быть покрашены и отремонтированы, чтобы душа Билли Мак Кафферти покоилась в мире».

Она бегло прочитала эту необычную надпись. Могила для человека, похороненного в море более чем сто лет назад. И не обычная могила с надгробием, а склеп, возвышающийся над землей, огражденный воротами, чтобы не проникал туда любопытный взгляд. Ей стало интересно.

— Можно мне посмотреть, что там внутри?

— Да, конечно.

Священник открыл ворота и железные засовы заскрипели. Он прочитал молитву и распахнул мощную деревянную дверь, рассохшуюся от времени.

— Если вам что-нибудь понадобится, я буду у себя в доме.

— Спасибо, отец, — она вошла во внутрь сырой с запахом плесени постройки. В центре воздвигнутый на постамент из черного мрамора, стоял дубовый гроб Билли Мак Кафферти. Мрачные железные подсвечники с массивными свечами, фитили которых обуглились, как стражи, стояли по обеим сторонам гроба. От выхода из склепа к гробу вели запылившиеся отпечатки ног.

Джеймсон Вудз умер в 1945 году. Должно быть, после его смерти сюда больше никто не заходил. Пыль лежала толстым слоем по всей комнате и тусклое строение без окон производило мрачное и унылое впечатление.

Ее глаза привыкли к слабому свету и Мэриел, вздохнув, принялась рассматривать шаги последнего человека, входившего сюда. Огромные, с квадратными мысами следы ее прадедушки. Внезапно она представила его себе: высокого роста, с медлительной от преклонного возраста походкой, один, рядом со своим бывшим приятелем, Билли Мак Кафферти. Что произошло между ними? Почему Вудз соорудил для своего друга эту гробницу?

Мэриел внимательно рассматривала это маленькое помещение. Места хватало только для постамента и гроба, и, по ее мнению, здесь не было ничего лишнего. Рядом с ними ютился маленький, не больше косметички, кожаный и от времени покрытый плесенью, сейф, отделанный позеленевшей медью. Она осторожно прошла к постаменту, оставляя отпечатки своих ног рядом со следами Джеймсона Вудза и, склонившись над сейфом, стала его рассматривать.

Она достала маленький медный ключ, завернутый в черный платок Томаса Сексона. Он легко повернулся и открыл замок. Тяжелая крышка сейфа со зловещим скрипом открылась.

Внутри него лежало несколько завернутых в промасленную бумагу, неиспользованных свечек. Они были точно такие же, как и те, что стояли возле гроба. Там же Мэриел нашла и коробок серных спичек. Она зажгла спричку и осторожно запалила одну из свечей у постамента. При мерцающем свете молодая женщина вернулась к поискам.

Среди разнообразных бумаг она обнаружила монету и потрескавшийся кожаный сверток. Он был очень хрупким, но достаточно крепким. На развернутом пергаменте открылись чернильные буквы: «Если я помру, мое золото будет принадлежать Джеймсону Вудзу, если он пообещает сделать мне хорошую магилу. Заверено моей рукой. Февр. 1874. В. Мак Кафферти».

Значит было золото. Мэриел представила себе ужасный облик Билли Мак Кафферти в его последний час на корабле: он умирал от желтой лихорадки. Ее воображение рисовало его пугающие похороны и рядом другого мужчину, свидетеля последней воли друга — своего прадеда. Он сдержал обещание.

— Я думаю, это и есть та самая хорошая могила, — прошептала она и слова эхом разнеслись среди темных каменных стен. Положив аккуратно сверток на крышку и, поставив рядом свечу, Мэриел продолжала исследовать документы внутри сейфа. На самом верху груды бумаг лежал маленький дневник в кожаном переплете. А под ним крошечный портрет красивой женщины — миниатюра в серебряной, слегка потускневшей оправе, и размером не больше американского доллара. Мэриел осторожно положила ее рядом со свертком на крышку. Когда она потревожила тайник, бумага, лежавшая в нем стала рассыпаться на кусочки.

Мэриел зажгла свечу поменьше, поднесла ладонь к Пламени, чтобы не капал воск и нагнулась ближе к самому верхнему листу. Это был чек от продажи «Золотых предметов Кумаси». Дата просматривалась очень смутно и хрупкие края были настолько обтрепаны, что страшно было брать его в руки. Следующий документ был датирован декабрем 1937 года. Годы войны в Европе. Война, на которую был призван и ее дед Олдем.

Мэриел задула маленькую свечу и перед тем, как закрыть сейф, положила ее во внутрь. Потом намочила Пальцы и затушила свечу на постаменте. Она вышла из склепа так же осторожно, как и вошла. Теперь в пыли остались и ее следы.

Выйдя из гробницы, Мэриел нашла отца Дернинга у себя дома. И показала ему кожаный пергамент из сейфа, дневник, миниатюрный портрет и замысловатый ключ.

Они связались по телефону с Ретигом Бернсайдом. Он заверил, что в записях отца Грейстоука ясно сказано, что содержимое склепа является собственностью Джейм-сона Вудза. После недолгих переговоров священник вернулся с ней в склеп, осторожно поднял сейф со своего привычного пыльного места и отнес его в ожидавшее такси.

В эту ночь в отеле Мэриел первым делом рассмотрела лицо на миниатюре, потом несколько часов посвятила чтению дневника Элизабет Вудз. Этой грустной, странной и трагической истории семьи ее прадеда.

«Мое сердце и душа мертвы. Мой сын ушел. Погас огонь моей жизни и я не знаю, как мне пережить это. Пусть она сгорит в аду, за то, что заставила пойти отца против сына, которому едва исполнилось семнадцать лет. Прошлой ночью они устроили из-за нее драку и я боюсь, что никогда больше не увижу Бойса. Если гак случится, я клянусь своей жизнью, никогда не прощу этого Джеймсону. Никогда».

Этот отрывок был написан шестого апреля 1895 года. На следующих страницах она обвиняла какую-то женщину по имени Лилия Фоксвози. Как только она прочитала это имя, что-то заставило ее остановиться. Было какое-то странное совпадение" ведь в ее имени тоже есть Лилия.

Она продолжала чтение дневника. Редкие дни надежды, перемешивались с отчаянием. Элизабет искала сына. Наконец, из Америки пришло письмо. И согласно записям в дневнике, Бойс отказывался, несмотря на ее письменные уговоры, вернуться домой. О Маргарет почти не упоминалось в дневнике, как будто дочери Элизабет не существовало.

С огромными перерывами в несколько месяцев, а иногда и лет, Элизабет, страница за страницей описывала свои гневные подозрения, что Джеймсон все еще продолжает «встречаться с этой шлюхой», что она не верит его оправданиям. И вот в апреле 1908 года радостная Элизабет писала «Шлюха ушла. Мои молитвы услышаны и она ушла и? моей жизни. Маргарет понимает, почему мне пришлось отдать ей свои деньги. Наконец-то я обрету покой».

Дневник заканчивался трагической записью, датированной тридцатого декабря того же года: «Он женился на этой шлюхе. Выродок моего мужа носит его имя. У меня нет сына. У меня нет жизни».

Мэриел пыталась отнести слова из дневника к лицу, изображенному на портрете, но так и не смогла. Наконец она отложила все в Сторону и заснула.

Следующим утром, боясь опоздать на самолет, Мэриел спешно уложила сейф в картонную коробку и добилась разрешения взять ее с собой в самолет. Но как только она оказалась на борту лайнера, ее уже ничто не могло удержать от воспоминаний о Томасе и об их прекрасной ночи. И о ребенке, которого она так хочет…

Мэриел смотрела вниз, на тень самолета, пролетавшего над огромными сверкающими ледяными глыбами острова Баффин. Он приближался к Калифорнии и к нему. «Я хочу услышать это от тебя, Томас, — сказала она про себя. — Если ты любишь ее, я хочу услышать это от тебя. И тогда я примирюсь со своей жизнью».

Все было решено и она заснула.