Искушенные джентльмены - Экстаз в изумрудах

Подвергать свою ученицу мучениям являлось одной из его целей, что отнюдь не радовало. Но поскольку она все чаще и чаще демонстрировала остроту ума и цепкость, он начал с интересом ждать каждой новой схватки или дебатов со своей необычной ученицей. Он предъявлял к ней такие жесткие требования, какие не предъявлялись ни к одному ученику, но она переносила все с достоинством и улыбкой, что повергало Роуэна в растерянность.

– Простите, что помешал вам, доктор.

Из боковой двери, спрятанной за одной из антикварных горок, появился извиняющийся Картер.

Тот факт, что он вошел в кабинет Роуэна не через главный вход, свидетельствовал о многом. Это означало, что он спешил и поднялся наверх по лестнице для прислуги. Должно быть, что-то стряслось у миссис Эванс или кухарки.

– Ничего страшного, Картер. Ваше лицо я счастлив видеть всегда.

– Глупости! Я без конца докучаю вам вызовами, невзирая на время суток. Не думайте, я благодарен вам за то, что не кричите на меня.

«Как мой отец». Всю сознательную жизнь Роуэна Картер являлся частью семьи. Еще нося короткие штанишки, Роуэн поклялся, что, как бы ни устал, как бы плохо себя ни чувствовал, он никогда не будет вымещать зло на старом милом Картере. На косяке двери, ведущей в кабинет, все еще имелись вмятины, оставленные бронзовыми подставками, которые отец Роуэна запускал в голову Картеру, если тот нарушал его минуты счастья, когда он планировал будущие приключения или мечтал о медицинских открытиях. Заработок отца зависел от пациентов, но он ненавидел их за то, что они заболевали в самые неподходящие моменты.

– «Никогда не убивай гонца!» – сказал какой-то мудрый грек, и мы вырежем эту надпись над дверью вашей спальни, если это согреет вам душу.

Картер улыбнулся:

– Благослови этих греков Господь, сэр.

– Что привело вас ко мне? – дипломатично спросил Роуэн.

– О да! Боюсь, это имеет отношение к мисс Реншоу.

– Миссис Эванс чем-то недовольна? Гостья доставляет хлопоты или постоянно требует внимания?

Картер вздохнул:

– Как раз наоборот, доктор. Миссис Эванс уверена, что леди недоедает. Она не ест, когда вас нет, и служанки решили, что она не звонит в колокольчик, потому что боится беспокоить прислугу.

– Ага! И это стало проблемой… А миссис Эванс не может просто объяснить ей, что звонок в колокольчик не причиняет неудобств? Мы не можем допустить, Картер, чтобы она падала в обморок от недоедания.

– И вот что еще. Мы не знаем, как обращаться к леди, которая не находится в услужении и не является гостьей. Внизу никто не поймет, как себя вести. Хочется угодить, но не хочется переборщить, если она здесь не нужна и надолго не задержится.

– Она… – «Проклятие! Я гадаю, как ее выдворить, а мои сентиментальные домочадцы не знают, кому помогать. Миссис Эванс не может видеть, как она голодает, но не знает, вдруг я этого и добиваюсь. Что за люди!» Роуэн аккуратно закрыл тетрадь. – С мисс Реншоу нужно обращаться радушно, Картер. Я буду вам благодарен, если вы доведете до сведения миссис Эванс, что поднос с едой для мисс Реншоу должен быть приготовлен и доставлен наверх независимо от того, звонит она в колокольчик или нет. Она по-моему настоянию очень много занимается и не следит за временем. Так что вина целиком и полностью лежит на мне. Давайте не будем наказывать за это леди, хорошо?

– Хорошо, – с облегчением ответил Картер. – Я знал, что вы так ответите.

Роуэн улыбнулся.

«Я никогда не стану тираном. Приятно похвастаться этим в конце…»

– И будьте любезны, напомните миссис Эванс, что я умираю от голода. А если она пришлет мне наверх поднос чудесных маленьких пирожных с корицей, я даже пообещаю не таскать в дом много грязи.

Прежде чем исчезнуть за потайной дверью, Картер поклонился.

– За такое обещание она пришлет вам целую гору пирожных, – проговорил он и ушел.

«Переходим к анатомии, мисс Реншоу. Держитесь».

От стука птичьего клюва в окно Гейл тотчас проснулась. В бездыханном испуге резкого перехода от сна без сновидений к усталому бодрствованию Гейл вскинула голову. Она уснула за книгами. От лежания на открытых страницах тома с анатомическими таблицами у нее саднила щека. Сколько было времени, она не знала. Знала только, что наступил день, и надеялась, что потеряла не так много времени, чтобы доктор Уэст сумел это заметить. Маленькие часы на одной из полок показывали девять часов. Она встала, чтобы торопливо расправить юбки и пригладить волосы. К этому времени он обычно появлялся в лаборатории. При мысли, что он мог обнаружить ее в таком состоянии: заспанную и неопрятную, Гейл покраснела.

«Или он уже заходил и ушел, увидев, что я сплю?»

Она не хотела показывать ему свою слабость. И без того было ясно, он надеялся, что она отступится при первых трудностях и препятствиях.

«Он испытывает меня на прочность».

Как учитель он отличался обстоятельностью, богатством знаний и вызывал воодушевление. Еще он был взыскательным и безжалостным к ее успехам. В любой момент мог потребовать процитировать то или иное положение, аргументировать высказанный довод либо объяснить медицинскую технику или практику. Отсутствие точного ответа незамедлительно вознаграждалось новыми заданиями или повторением лабораторной работы. Обучение продолжалось даже за едой. В конце рабочего дня, каким бы утомительным он ни оказался, Роуэн всегда находил возможность заглянуть к Гейл и узнать, как продвигаются дела.

Долгих восемь дней, переходящих в ночи, она ничего не делала, только грызла гранит науки, ни о чем другом не думала, кроме искусства врачевания.

Это был странный небесный рай, слегка омраченный адом. Свобода изучать запретные науки и искусство медицины, получать ответы на все вопросы, мучившие ее жадный ум. Пожертвовав своим будущим и репутацией, чтобы ухватиться за этот шанс, Гейл получила больше, чем надеялась получить.

При всем при этом она испытывала легкие приступы ностальгии. Не потому, что долго жила в Стэндиш-Кроссинге, а потому, что ночами вспоминалось ей тепло и надежность жизни, которую оставила. Она всегда тяжело переносила запреты и ограничения прежней жизни, но теперь не могла не думать с тоской о досуге, от которого добровольно отказалась. В ее комнате в доме тети Джейн были все удобства и окно с видом на сад. Здесь же гуляли сквозняки и условия проживания не отличались от спартанских. Всегда имея горничную, Гейл теперь остро ощущала ее нехватку, особенно когда дело касалось пуговиц и шнуровки. Но не это, и не тонкий, свалявшийся матрас, и не голая комната грозили испортить ее рай.

А доктор Роуэн Уэст.

Его присутствие выбивало Гейл из колеи. Ей не нравилось, как начинало колотиться сердце, когда он подходил слишком близко. Эта будоражащая слабость отвлекала и пугала ее. В конце концов, он был всего-навсего ее работодателем. Но дни и ночи уже вращались вокруг него – ее ментора и учителя, – единственного связующего звена с внешним миром. Всякий раз, когда он уходил на вызов или возвращался, в лаборатории звонил звонок – сигнал для ученицы быть готовой к оказанию помощи. И звук этот Гейл тревожил.

Вчера он прозвучал незадолго до ужина, и она ждала в надежде, что он ворвется в лабораторию, красивый и нервный, разыщет ее и скомандует, чтобы одевалась и следовала за ним. «Идемте, мисс Реншоу! Вы мне нужны!»

Но естественно, он ничего такого не сделал, и ее план заниматься до его возвращения закончился беспокойным сном на книгах.

«Он не приходил. Я бы тотчас проснулась, если бы звонил колокольчик, но он не звонил. Вероятно, вызов оказался очень серьезным, раз его так долго нет. По крайней мере мне не пришлось перед сном сдавать очередной устный экзамен…»

Сказать по правде, ей нравилось, как Роуэн муштровал ее. Он ждал от нее совершенства, значит, верил в ее способности. Когда он поправлял ее, это не выглядело как выговор. И если она просила объяснить что-то, то он с готовностью приводил примеры, чтобы закрепить материал урока, который они проходили. Вчера за завтраком, к вящему ужасу миссис Эванс, он даже продемонстрировал хирургическую технику на своем копченом лососе.

Гейл шевельнулась и, потянувшись, помассировала шею, чтобы уменьшить тупую, ноющую боль. Она знала, что не стоит беспокоить миссис Эванс из-за чашки чаю, но чувствовала, что Флоренс и другие теплеют к ней, поэтому уже не стеснялась спускаться вниз и просить собрать поднос еды.

– Прошу прощения, – перебил ее мысли незнакомый мужской голос, раздавшийся из дверного проема.

От испуга Гейл вскрикнула, но усилием воли взяла себя в руки.

– Чем могу вам помочь?

– Я не хотел напугать вас, мисс! Картер занят на кухне, и я поднялся наверх без него. – Улыбка незнакомца и дружеское расположение позволили ей расслабиться, он непринужденно прошел в комнату, как будто бывал здесь тысячу раз. Всего на дюйм или два выше ее ростом и, очевидно, такого же возраста, молодой человек имел стройную фигуру, светлые волосы и жизнерадостный вид, не вызывавший тревоги. Страх Гейл быстро рассеялся. – Вы ассистируете доктору Уэсту?

– Да.

Она знала, что для Роуэна было исключительно важно, чтобы она не выдавала их секрета, и Гейл не хотела подвергать опасности свое положение. Желая, чтобы ее признали не только как ассистента, но и как медика, Гейл тем не менее обладала достаточным умом, чтобы расставлять приоритеты.

– Я Питер Джеймс, ассистент мистера Фицроя.

Когда она не отреагировала, он добавил:

– Мистер Фицрой – фармацевт. Я – его ученик. Учусь у него на аптекаря.

Гейл улыбнулась и постаралась изобразить восхищение.

«Интересно, он останется таким же сердечным, если я признаюсь, что тоже ученица?»

– Меня зовут Гейл Реншоу. Доктор Уэст в данный момент на вызове.

– Рад познакомиться, мисс Реншоу. Говорите, вы его ассистентка? Доктор чаще отсутствует, чем бывает дома, я к этому привык. Я пришел проверить, все ли препараты есть у доктора Уэста, не нуждается ли он в новом заказе, – пояснил мистер Джеймс. – Прошу прощения, если испугал вас. В доме меня знают. Я прихожу раз в две недели.

– Я не испугалась. – Отрицать это было глупо, но после недосыпания импульс солгать сработал быстрее сознания. – Я… просто подумала, что это Флоренс принесла поднос с едой.

– Вы учитесь?

Он остановил взгляд на стопке книг на столе.

– Доктор Уэст… мне не запрещает. Я безумно увлечена медициной.

Оторвав взгляд от латинских текстов, Питер посмотрел на нее с налетом благоговения:

– Вот это увлечение.

– Медицинская практика всегда будоражила мое воображение. Еще когда я была маленькой девочкой.

– Правда? Необычно для женщины. Не хочу показаться резким, но мои сестры никогда не видели дальше своего носа. Как медицина привлекла ваше внимание, мисс Реншоу?

Его интерес показался Гейл искренним. Не обнаружив в его тоне сарказма, она оставила осторожность.

– Мой отец однажды сказал, что я родилась, чтобы задавать вопросы. Я всегда стремилась выяснить, что и как работает, из чего состоит, что весьма печально закончилось для нескольких фамильных часов и садового фонтана.

– Боже! – произнес Питер, подбадривая ее.

– Когда мне было девять лет, моя старшая сестра слегла со скарлатиной. Ей было семнадцать. Я обожала ее. Меня к ней не подпускали, но я не могла оставаться в стороне. Врач казался мне волшебником со своей белой бородкой и таинственными предметами, которые извлекал из большого кожаного саквояжа. Всякие там пузырьки и непонятные инструменты! Как мои родители вытягивались в струнку и внимали каждому его слову всякий раз, когда он входил в комнату… – Она вздохнула. Память имела свойство жить собственной жизнью. – Я при каждой возможности проскальзывала в комнату Эмили, чтобы понаблюдать, как он за ней ухаживает. Я слышала, как все перешептывались, что она наверняка умрет.

– Но она не умерла! – догадался он.

– Не умерла. – Гейл улыбнулась. – Я любила Эмили больше всего на свете. В то лето она не умерла. Тогда я поняла, что хочу спасать человеческие жизни, хочу получить знания обо всех этих чудесных предметах, которые врач держал в своем потертом коричневом саквояже.

– И что ваша сестра думает по поводу ваших удивительных амбиций? – спросил он.

– Могу только вообразить. – Гейл вернулась к болезненной действительности. – Она погибла через год при трагических обстоятельствах. Поехала погостить к друзьям семьи, а там в доме случился пожар.

– Прошу прощения! Как это ужасно!

– Благодарю вас за доброту, но… – Она усилием воли постаралась оставить печальную тему. – Уверена, что по этой причине мои родители всячески оберегали меня и держали рядом с собой. Никогда не заставляли выйти замуж. – При этой мысли Гейл улыбнулась. – И вот благословенный результат! Я стала независимой и упрямой, как мул, и, вероятно, безобразно избалованной. Я никогда не обладала талантом делать то, что говорят, мистер Джеймс. Теперь, став самостоятельной, я могу заниматься тем, что мне всегда было интересно.

– Только редкостная и прекрасная душа способна увидеть яркую сторону этих вещей, мисс, – кивнул своей белокурой головой Питер, словно это совпадало с его собственным мнением.

– Да, – с непроницаемым выражением лица подтвердил Роуэн, появившись в дверном проеме. – Мисс Реншоу – несгибаемая оптимистка.

Гейл слегка подпрыгнула, снова испугавшись неожиданного появления, только на этот раз у нее сильнее застучало сердце. И вдруг возникло ненавистное чувство вины, как будто Роуэн застал ее и аптекаря за каким-то недозволенным занятием.

– Как дела, мистер Джеймс? – обратился Роуэн к Питеру, как будто не замечая ее присутствия в комнате. – Вы выполнили мою просьбу?

– Да, конечно! Я принес вам еще средства от головной боли, доктор. У вас есть все по списку, но я заметил, что опиаты на исходе. Попросить мистера Фицроя приготовить их?

– Да, и пусть доставят как можно быстрее. Я не могу без них, поскольку в скором времени они понадобятся одному из моих пациентов.

– Я знаю, что вы расходуете их меньше, чем другие врачи, доктор Уэст. – Питер улыбнулся мисс Реншоу. – Ваш доктор не доверяет новым чудо-лекарствам!

– Я не верю в чудеса. Но когда мистер Фицрой их производит, я ему неизменно благодарен.

– Он хотел, чтоб я передал вам то же самое, доктор Уэст. Новый состав, который вы предложили, сделал мистера Фицроя таким счастливым, каким я его много лет не видел. – Питер вынул из кармана куртки пакет с бумагами. – Чуть не забыл отдать вам письмо по этому случаю. Он велел передать его лично вам в руки.

Гейл с любопытством наблюдала, как запечатанный пакет перекочевал в другие руки.

Роуэн молча прочитал бумаги, а она терпеливо ждала, когда он обратит на нее внимание. Закончив, он снова повернулся к мистеру Джеймсу:

– Благодарю, мистер Джеймс. Я отвечу ему отдельным письмом, но, пожалуйста, передайте, что я заинтересовался. Значит, вы пришлете то, о чем мы только что с вами говорили, да? В любом случае увидимся через несколько дней.

Это было прощание, и Питер Джеймс, похоже, сразу это понял. Послав Гейл улыбку, он с поклоном удалился, чтобы вернуться к своим обязанностям у мистера Фицроя.

Когда они остались в комнате одни, повисла долгая неловкая пауза. Наконец Роуэн посмотрел на Гейл.

Она с трудом устояла от желания поежиться под его пристальным взглядом.

– Вы только что вернулись? Навещали мистера Фишера? Вы перед уходом не сказали, но вчера обмолвились, что он может вас вызвать.

– Мило побеседовали с мистером Джеймсом? – спросил он, совершенно игнорируя ее вопросы.

Гейл замерла на месте, затем медленно отошла от стола и встала прямо перед ним, как боксер, готовящийся к следующему раунду.

– Говорите прямо, что хотите сказать, доктор Уэст.

– Я спрашивал вас, почему вы решили стать врачом, но вы отказались отвечать. А аптекарю… ученику аптекаря доверились?

Его вопрос поверг ее в смущение. Но ее несчастный вид не мог служить Роуэну сколько-нибудь значительным утешением. Ее щеки вспыхнули румянцем, но он знал, что она не станет ничего отрицать или извиняться.

– Я говорю с кем хочу и о чем хочу! Вы, похоже, сильно преувеличиваете границы своих полномочий, доктор Уэст, если собираетесь указывать, с кем и о чем мне откровенничать!

Первая демонстрация ее коготков не заставила Роуэна дрогнуть. Гейл выглядела усталой, и он знал, что является тому единственной причиной. Едва он перешагнул порог своего дома, как его поймала миссис Эванс, чтобы еще раз выразить беспокойство по поводу присутствия под его крышей ученицы, а ее заявление, что мисс Реншоу выглядит определенно больной от той пытки, которой он ее подвергнул, привела его в действие. Он тотчас бросился наверх с намерением убедиться, что она бодра и здорова, и извиниться за этот нелепый учебный марафон, который он ей устроил.

Но, войдя, обнаружил, что она изливает душу чуть ли не на плече Питера Джеймса. Роуэн не помнил, чтобы когда-нибудь так злился.

– Все ясно. Вы, безусловно, правы. Зачем отвечать на мои вопросы, когда можно поворковать с Питером Джеймсом?

– Я не ворковала. – Она смотрела в пол, но вид раскаявшегося ребенка сохранялся недолго. Когда Гейл снова подняла взгляд, в нем светился вызов. – Он был добр ко мне.

– А я нет? – задал вопрос Роуэн, ожидая, что она немедленно опровергнет это утверждение и заверит его, что он был сама доброта. Но вместо этого она посмотрела на него так, как будто он плюнул на пол.

– Если бы я рассказала вам жалостливую историю о моей умирающей сестре, вы бы приняли меня за сентиментальную истеричку, и все на том закончилось бы. Вы бы послали меня заниматься какой-нибудь благотворительной деятельностью, приличествующей даме. Ухаживать за сиротами или вышивать чехлы для мебели!

– Откуда вам знать, что бы я сделал? Вы такая проницательная, мисс Реншоу, или я столь легко предсказуемый грубиян?

– Это не проницательность. Это предосторожность! Если я буду с вами осторожна, доктор, у меня все получится. Вы – очень хороший учитель, но вам не заморочить мне голову.

– Разумная стратегия, мисс Реншоу. – Он скрестил руки. – Вы всегда так прямолинейны, когда говорите со злым гением? Не будет ли лучше проявлять скрытность?

– Я с уважением и послушанием отношусь к вашим указаниям. Я сознаю, что ворвалась в вашу жизнь против вашей воли и вы предпочли бы, чтобы я убралась прочь. Так что своим другом я вас не считаю, доктор Уэст.

– Достаточно, мисс Реншоу. Кем бы я ни был, вы и вправду считаете, что я совершил в Стэндиш-Кроссинге какое-то преступление?

Она покачала головой:

– Кем бы вы ни были, доктор Уэст, не мне вас судить. Преступление? Возможно, то, что вы сделали, не было преступлением, но тетя Джейн уверена, что если бы не вы, ее дочь была бы жива.

– А что именно говорит миссис Гамильтон? Какой сценарий развития событий описывает она в своей гостиной за чаем, мисс Реншоу? Я спрашиваю только потому, что, будучи негодяем, естественно, испытываю любопытство.

– Она винит вас в смерти Шарлотты.

– Как можно меня винить? – спросил он. Безжалостный ледяной ком в животе разрастался. – В чем именно моя вина, мисс Реншоу?

– О-она конкретно не говорила. – Появившаяся в ее броне трещина от этого признания просуществовала недолго. – И не должна была говорить! Никто в Стэндиш-Кроссинге ни слова не сказал в вашу защиту. А это многое значит, доктор Уэст. Шарлотта была вашей невестой. Тетя сказала, что, вернувшись из Индии, вы только раз посетили ее могилу. И когда миссис Гамильтон предстала перед вами в горе, вы признали свою вину и ушли.

– Я скажу вам раз и навсегда, что никакого отношения к смерти Шарлотты Гамильтон не имею.

– И своей вины перед тетей Джейн не признавали?

Вот он, камень преткновения. Роуэн ничего не ответил, чувствуя во рту привкус сожаления.

– Вы – лжец, – тихо заметила Гейл со спокойной убежденностью в голосе.

От столь прямолинейного обвинения у него перехватило горло. Черт бы ее подрал!

– И каким же это образом, мисс Реншоу, вы определили, что я лжец?

– Потому что до сего момента, пока это служило вашим целям, вы ничего не оспаривали. И ничего не опровергали, даже когда я, не зная толком деталей, пригрозила шантажом. А когда я назвала имя своей тети, вы, могу поклясться, побледнели. Если вы ни при чем, если невиновны, зачем, спрашивается, допустили эту глупость? – Она скрестила руки. – Если вы невиновны, зачем тогда признались?

Никогда еще Роуэн не был так близок к тому, чтобы ударить женщину. Он ничего не мог ей объяснить, ничего не мог сказать в свою защиту, не раскрыв тех обещаний, которые дал в память о Шарлотте. Но несправедливость упрека в адрес сделанного им выбора была хуже пощечины. Все в мире вдруг выкристаллизовалось в миг ледяной, необузданной ярости. Все, что он мог сделать, – это отвернуться и уйти.

Глава 5

– Я взял ассистентку.

– Слава Богу! – Реакция Эша была недвусмысленной. – Тебе их нужно три!

– И одной хватит. – Он провел рукой по волосам и без церемоний устроился на ближайшем диване. – Твое недавнее умопомешательство заразительно, Эш. Похоже, я решил попрать условности и разрушить свой душевный покой, наняв женщину.

– В самом деле? – Эш искренне удивился и сел рядом с другом, уставившись на него так, как будто у Роуэна вдруг выросли рога. – Ты? Как это вообще возможно?

– Даже не могу сказать. Только что умирал от головной боли и усталости, так что язык заплетался, и в следующий момент… С этой чертовкой мне не хватает аргументов. Мисс Реншоу – сила, с которой нужно считаться.

– Она мне уже нравится!

– Не говори так. Это непозволительно, Эш.

– Почему она не может мне нравиться? Я ценю хорошие доводы. И если она втягивает тебя в стоящие дебаты, почему бы этому и не порадоваться? Итак, ты нанял медицинскую сестру, чтобы помогала тебе в работе с больными.

– Она хочет стать доктором! Ты можешь представить подобное? – Роуэн опустил подушку и попытался откинуться на спинку. – У меня настоящая проблема, Эш.

– Ха! Что за проблема? Любой мужчина в Англии куда с большей радостью вызовет доктора, зная, что вместо скучных, старых перцев, с которыми ты работаешь, он увидит женщину. Наверно, поэтому вы не подпускаете женщин к профессии! – Эш с плутовской улыбкой откинулся на спинку. – Боитесь очаровательной конкуренции?

– Кто, спрашивается, сказал, что она очаровательная? – огрызнулся Роуэн.

– Ты, разумеется, не говорил. Но этого нельзя отрицать после того, как ты состроил такую гримасу! Черт подери, Роуэн! Ты нанял ее, потому что она красивая? Неужели мой святой друг пал жертвой своих желаний?

– Вы, сэр, идиот и должны быть в высшей степени благодарны, что имеете друзей, способных вас терпеть. – Роуэн в ярости вскочил с места. – Я не переношу мисс Реншоу.

– Тебе это несвойственно, Уэст. Я видел, как ты находишь добрые слова для последних отбросов общества. Черт, даже в том подземелье я не припомню, чтобы ты когда-нибудь сказал…

– Я ненавижу эту женщину!

– Осторожно, – улыбнулся Эш. – В этой ловушке любой мужчина может оставить свое сердце. – Он щедро плеснул себе бренди. – Если бы ты оставался равнодушным, я бы не стал беспокоиться, но ты производишь впечатление человека, эмоционально вовлеченного, Роуэн.

– Глупости! Разве ты когда-нибудь ненавидел Кэролайн?

– А ты забыл, как я мечтал убить ее во сне? – пошутил Эш, напомнив Роуэну, что не смог уберечь свое сердце от женщины, которая стала его чуждой условностям американской женой. – Я был без ума от нее, но даже не подозревал об этом.

– Это совсем другое! – Роуэн держал за спиной сжатые кулаки, чтобы Эш не видел, что у него чешутся руки от желания расквасить красивое лицо друга за намеки на невозможное. – Поверь мне. Она? Никогда.

– Что ж, если она довела тебя до такого сумасшествия, что ты наносишь бестолковые визиты, я помолчу. Обычно мы вторгаемся в твой дом. И кладем ноги на твой рабочий стол. Поскольку я теперь преданный муж, то жена сказала мне, что подобное поведение отдает грубостью. Какое открытие!

– О каком вторжении ты говоришь? Картер ужасно по вас скучает. Хотя скорее удавится, чем признается в этом. Ты же знаешь, «Пресыщенные» никогда не нуждались в приглашении. Мой дом открыт для вас всех. Вы моя семья.

– Ты последнее время становишься сентиментальным, Роуэн. Ты уверен, что твоя прелестная ученица не завязала тебе хвост узлом?

– Она сбежит через неделю. Медицина может казаться романтичным занятием, пока она несколько раз не сожжет в лаборатории руки и не увидит стопку справочников, которые я велю ей вызубрить к следующему воскресенью. Она сдастся или умрет от истощения. В любом случае через несколько дней я избавлюсь от гарпии.

– Хм. Это звучит как-то не по-гиппократовски. Разве ты не обещал в этой клятве никогда не причинять вреда?

– Как ни удивительно, нет. Хотя там есть фраза: «Не давать людям яд».

– Уже кое-что. – Эш криво улыбнулся. – Думаю, вы мне больше нравитесь таким сердитым и грозным, доктор Уэст. Кэролайн удивится, когда узнает, что ты зашел, чтобы поворчать на женщину.

– Я не… – Роуэн не договорил, отказываясь проглотить наживку целиком. – Ты останешься в городе на зиму?

– Нет, мы сразу после Михайлова дня[2] поедем в Беллвуд, к моему деду. Кэролайн настояла на этом, и я, кажется, впервые собираюсь насладиться пребыванием в деревне. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как старый монстр будет млеть и лебезить перед милой девушкой. Она, кажется, до сего дня так и не осознала, что мы были всего лишь пешками в игре старикана. Но я не сетую.

– Он отлично справился с ролью сводника.

Эш кивнул.

– Жаль, что ты не нуждаешься в его услугах. Я мог бы попросить его устроить и твою жизнь, но, поскольку ты и без того находишься на пути к счастью, не смею вмешиваться.

– К черту, Эш! Я отделаюсь от мисс Реншоу уже через неделю, и вы, сэр, будете передо мной извиняться!

Роуэн вышел из комнаты, выхватив в холле пальто из услужливых рук Годвина. Гнев сделал его уход несколько более эмоциональным, чем Роуэну хотелось бы.

Он с силой рванул на себя дверь, испугав этим хозяйку дома. Кэролайн стояла на пороге вместе со своей горничной Дейзи. От прогулки по магазинам обе раскраснелись и выглядели счастливыми.

– С Эшем все в порядке? – тотчас осведомилась Кэролайн.

– Я заходил к нему в гости, миссис Блэкуэлл.

– Тогда почему у вас такой вид, словно у вас в кармане дикобраз? – спросила она, ставя коробки в сторону.

Роуэн улыбнулся. Американская жена Эша обладала живительной искренностью, что заставляло его радоваться за друга. С женщиной, подобной Кэролайн, жизнь Эша Блэкуэлла никогда не будет скучной.

– Мадам, вы, как никто другой, умеете точно использовать слова. Я приходил… чтобы поделиться с вашим мужем новостями.

– Надеюсь, хорошими?

– Я взял ассистента, – коротко бросил он и почти поморщился от доверительного тона, которым произнес это, но ее радостный ответ заставил его застонать.

– Слава Богу! Вам нужно три!

Что за несчастье!

Она повела себя с ним как настоящая ведьма. После того как он в ярости вылетел из комнаты, она целый час пролежала на кровати лицом вниз, рыдая. Что было в нем такое, что вызывало у нее непреодолимое желание шипеть и царапаться, подобно кошке? Он ничего не сказал в свою защиту, оставив Гейл наедине с противоречивостью печальных, прекрасных глаз, взглянувших на нее, когда от колкости обвинений, брошенных в лицо, спокойствие выдержки изменило ему, поколебав самообладание. Он выглядел скорее как человек оскорбленный, чем равнодушный к своим грехам.

«У него, как у красавца Яго в «Отелло», внешность джентльмена, достойного веры, но если я забуду то, что знаю о нем, то погибну. Я устала, но каждый раз, когда вижу его, с трудом вспоминаю, что нужно помнить. Стэндиш-Кроссинг за миллион миль отсюда и кажется нереальным. Что сказала тетя Джейн? Я ничего не выдумала! Она сказала, что Шарлотта была бы жива и здорова, если бы не встретила доктора Роуэна Уэста и не попала во власть его чар. Она сказала, что он в такой же степени в ответе за смерть ее дочери, как если бы задушил ее своими руками. И что, признав это, он повернулся к ней спиной и в Стэндиш-Кроссинге больше не появлялся. И я в ответ за все, что он сделал для меня, обозвала его злодеем и лжецом. Он открыл свой дом и практику, учил меня, хоть я и вынудила его на это. Он был добр и благороден».

С Питером Джеймсом она была едва знакома. Но все же чувствовала себя с ним непринужденно. Он улыбался и, казалось, одобрял ее стремления, в то время как Роуэн во время их первого разговора назвал их абсурдными и сделал все, что было в его силах, чтобы разубедить ее.

«Я ничего не говорю Роуэну о себе не потому, что боюсь его, а потому, что слишком легко могу проникнуться к нему симпатией. Похоже, он и так слишком мне нравится. Неужели мне, как и Шарлотте, угрожает опасность попасть во власть его чар? Но какую опасность он может в себе таить? Разве я уже не потеряла свою репутацию и место в приличном обществе? Пути назад нет! Мне нужно загладить вину и убедить его продолжить обучение. Я должна доказать ему, что искренне раскаиваюсь».

И это было правдой.

Глава 6

День клонился к вечеру, когда наконец зазвонил колокольчик, возвещая о его возвращении. Гейл быстро взглянула в зеркало – тщеславная привычка – и, пригладив волосы, убрала с лица выбившуюся черную прядь. Она нарочно выбрала одно из своих лучших рабочих платьев с набивным рисунком, которое так шло к ее цвету лица и фигуре. Жест незначительный, но она боялась, что нанесла их странным отношениям столь серьезный урон, что даже самое малое старание могло помочь делу.

Гейл так быстро спустилась вниз, что застала его с Картером еще в прихожей.

– У вас усталый вид, доктор. – Картер взглянул на остатки растерзанной шляпы Роуэна. – Что-то случилось, сэр?

– Пусть миссис Эванс посмотрит, что можно сделать с проклятой штуковиной. Должно быть, я случайно сел на нее в карете.

Картер посмотрел на шляпу с сомнением, поскольку тулья висела на одной ниточке, и кивнул: