Было бы что порассказать и о палачах Тегамы – четырех неграх ростом не меньше семи футов, самых страшных животных в человеческом образе, которых я когда-либо видел. Они могли одним ударом сабли отрубить голову козе, ногу человеку или любой палец на его руке или ноге. Они умели наносить огромное количество ран, не причиняя этим смерти. Они были большими специалистами в своей профессии и, видимо, любили свою работу…

Я мог бы рассказать о странных приключениях в Агадесе и странных делах во дворце султана, о фракциях, партиях, ревности и ненависти, но я не могу до бесконечности писать эту книгу.

Когда пришло время и у нас была возможность бежать, мы бежали. Нас ночью привели к месту, где стояло четыре верблюда с водой и пищей на три дня, и мы рискнули бежать без оружия, потому что чувствовали, что оставаться было опасно. Тегама становился все более и более подозрительным и дерзким. Я полагаю, что кто-то подслушал, как немые Хэнк и Бедди разговаривали между собой. Да и мы, вероятно, чем-нибудь себя выдали, когда ели, молились, сидели, стояли или чихали.

Надо было бежать, и мы бежали при помощи какой-то дамы с великолепной фигурой и примесью негритянской крови. Она всем рискнула для того, чтобы нас спасти. К сожалению, она не смогла достать нам оружия.

Мы бежала от Тегамы, но не от последствий нашей встречи с ним. Ему не удалось нас уничтожить, но мы были поставлены в невероятно тяжелое положение. Мы гнали верблюдов полным ходом, придерживаясь той же тактики, что и при бегстве из форта Зиндернеф. Мы избегали караванной дороги, ведущей из Агадеса, и пошли прямо в пустыню, надеясь рано или поздно найти воду.

После трех невыносимо тяжелых дней мы внезапно выехали к лагерю бери-бери. Это были черные люди, почти голые, вооруженные только луками и стрелам. Они жили охотой и ловили страусов силками. Их лагерь стоял между гигантских скал вокруг лужи стоячей и вонючей воды. Здесь мы отдохнули два дня, накормили верблюдов и отсюда поехали с полными мехами воды и почти пустыми мешками провизии.

Дня два спустя мы ехали, развернувшись цепью, и искали воду. Хэнк был на правом фланге, в расстоянии полумили от него был я, затем – Бедди и дальше – Дигби.

Взглянув направо, я увидел, как Хэнк вдруг взмахнул руками и полным ходом погнал верблюда ко мне. В этот самый момент над горизонтом появилась линия всадников. Они остановили своих верблюдов и открыли огонь. Бедди скакал ко мне и Хэнку, а Дигби исчез за скалами.

– Спешивайся и строй каре, – закричал Хэнк.

Я понял, чего он хотел. Мы поставили наших верблюдов на колени, сделали вид, что достаем винтовки и легли, выставив над седлами палки.

– Веселое положение, – заметил Бедди.

– Прохвосты могут не поверить нашим палкам, – проворчал Хэнк.

Мы лежали и ожидали смерти. Банда разбойников бросилась на нас, размахивая копьями и саблями. Они, вероятно, чувствовали, что мы беззащитны.

Мне хотелось плакать оттого, что с нами не было винтовок. Мы могли бы перебить такую кучу этих бандитов, что они оставили бы нас в покое… Больше того, мы получили бы от них провизию и воду… Чувство беззащитности было ужасно. Это как ощущение, которое бывает во сне, когда ты не можешь бежать от опасности… Может быть, Дигби удастся бежать, а может быть, покончив с нами, они примутся за него… Обратят они внимание на наши «винтовки»? Нет, видно они нам не поверили…

Вдруг слева раздался звонкий и грозный сигнал атаки. Тот самый сигнал, который эти разбойники часто слыхали перед смертью. Сигнал, предшествующий бешеному граду пуль. Эффект был мгновенный. Весь отряд повернул вправо и полным ходом бросился бежать.

Когда сигнал замолк, Хэнк во всю силу своих гигантских легких стал по-французски командовать, а слева внезапно появился человек с отчаянной энергией сигнализировавший какому-то отряду, от которого он, по-видимому, был выслан разведчиком. Всадники в панике решили, что противник находился позади того места, где они сперва увидели Хэнка, и поскакали мимо скал, на которых сидел Дигби.

Один из них вдруг повернулся налево, отделился от бегущих и, то ли из чувства мести, то ли из желания единоборства, бросился на Дигби.

– Живо! – закричал я. – Он убьет его! – И во весь голос стал звать Дигби.

Мы взобрались на верблюдов, Хэнк продолжал командовать по-французски, а Бедди испускал пронзительный боевой клич индейцев.

Дигби наклонился и ожидал нападения. Когда всадник поднял свой огромный меч, правая рука Дигби вдруг вылетела вперед, противник внезапно получил удар в лицо большим камнем. Он закачался и остановил верблюда. Дигби бросился на него, схватил его за ногу, и они вместе рухнули. Когда они вскочили на ноги, туарег замахнулся саблей, но Дигби ударил его кулаком в подбородок, и он упал. Сабля, описав круг, полетела в сторону, Дигби схватил ее и стоял над оглушенным разбойником, лежавшим на спине и хватавшим песок руками.

В этот момент раздался выстрел, и Дигби упал. Один из беглецов на ходу выстрелил с верблюда и исчез.

Дигби умер до того, как я к нему подошел. Разрывная пуля попала ему в затылок…

Мы связали арабу ноги, и я, схватив горн Дигби, затрубил как мог.

Я не буду говорить, что я почувствовал, увидев Дигби мертвым. Майкл погиб, Дигби погиб, и я ощущал, что все живое во мне тоже погибло.

Мы похоронили Дигби в песке. Лучших похорон мы ему устроить не могли.

– Он умер за нас, – медленно сказал Хэнк, жуя губы. Бедди ничего не сказал, в глазах у него стояли слезы. Он долго стоял и молчал, потом вдруг подошел к пленному туарегу и развязал его. Это был огромный и молодой варвар, вдвое больше Бедди. Он совершенно оправился от своего падения. Бедди велел ему встать и полез с ним в драку. Он избил его до потери сознания.

Мы не знали, что с ним делать, с этим бандитом. Я предложил связать ему руки, посадить его на верблюда и заставить быть нашим проводником. Я заговорил с ним по-арабски, когда он пришел в себя после боя с Бедди. Я спросил его, согласен ли он вести нас к югу, от оазиса к оазису, на территорию Кано. Он ответил, что охотно отведет нас в ад и согласен оставаться там, пока мы там будем. Он несомненно был храбрым человеком.

Тогда я сказал, что мы отберем его верблюда и оружие (к сожалению, винтовки у него не было), и оставим его здесь умирать от жажды.

– Случится то, что написано, – спокойно ответил он, пожав плечами, и больше ничего мы не могли от него добиться. В конце концов мы взяли его с собой, связав и посадив его на его же верблюда. Мы оставили его у первого же колодца, к которому пришли. Этот колодец мы отыскали, идя в обратном направлении по следу его приятелей. От колодца мы уехали с полными мехами воды и половиной провизии нашего пленника.

Смерть Дигби была первой из катастроф. Вскоре после нее мы встретились со страшной песчаной бурей, во время которой чуть не погибли. Потом мы потеряли караванную дорогу. Возможно, что мы, не заметив, пересекли ее на каком-либо каменистом участке, где следов не было. А может быть, следы были занесены песчаной бурей.

Умирая от жажды, мы дошли до колодца, который оказался высохшим. У этого колодца наши верблюды, умиравшие от голода, поели какой-то ядовитой травы. К концу следующего дневного перехода они издохли. Мы оказались одни в пустыне, без оружия и верблюдов, с одним мехом воды, в котором сохранилось не больше бутылки. Мы решили не пить эту воду до тех пор, пока сможем выдержать. Целый день мы шли вперед и к концу дня не знали, ближе или дальше мы от караванной дороги…

К вечеру мы были неспособны говорить. У нас растрескались губы и распухли языки. Рот был совершенно сухой. Это страшное ощущение. Кожа во рту кажется толстой и жесткой, гортань сжимается, точно ее давит резиновым кольцом.

Я показал на драгоценный мех с водой и вопросительно поднял брови. Хэнк покачал головой и показал на заходящее солнце и затем на зенит. Это значило, что пить нам следовало не раньше чем завтра, потому что завтра будет хуже, чем сегодня.

Всю ночь мы шли качаясь, потому что наше спасение зависело от того, удастся нам дойти до дороги или нет. К утру я почувствовал, что больше не могу идти, и сел на песок. Мои товарищи увидели, что я обессилел, легли рядом, и мы уснули.

Я проснулся от солнечного света и увидел, что Бедди держит в руках клочок бумаги. Его лицо было совершенно искажено, и он беззвучно шевелил губами. Он передал листок мне. На листке было нацарапано:

Хэнк ушел… Бедди развязал мех и набрал в рот воды. Он долго держал ее во рту и наконец медленно проглотил.

– Глотни воды… Делай, как я, – прохрипел он. – Надо слушаться Хэнка, – добавил он, но я покачал головой. Я не хотел пить эту воду.

– Пей, – хрипел Бедди. – Он ушел. Если мы не будем пить, значит, он ушел зря. Теперь надо пить. Иначе он зря умер. Нельзя не пить, приятель…

Я наполнил рот водой и с трудом ее проглотил, но не мог проглотить странного комка, который был у меня в горле…

Мы шли весь этот день и следующий, время от времени набирая в рот воды. Перед самым закатом на второй день мы увидели мираж. Пальмы, деревня и маленькая белая мечеть… Мы пошли вперед, и мираж оказался действительностью. В этой деревне мы остались на несколько месяцев. Время от времени мы уходили в пустыню на поиски Хэнка. Мы работали в садах, носили воду, сторожили верблюдов и делали все, что нам предлагали. Когда приходили французские патрули, мы прятались в пустыне и все население деревни нам сочувствовало.

Мы не раз могли бы присоединиться к одному из идущих на юг караванов, но Бедди не хотел уходить из деревни. Он был совершенно уверен в том, что Хэнк остался в живых. Он был убежден, что Хэнк бессмертен. Сперва он говорил:

– Завтра он сюда ввалится, здоровый как черт… С ним ничего не сделается. – Потом говорил еще: – Хэнка убить невозможно. Он, так сказать, неистребим… Я помню, как в Колорадо он пробрался через горы Панаминт и через долину Смерти, а потом вылез на горы по другую сторону. Он гнал конокрада и там, в горах, нашел его подохшим от жары. Хэнк потрогал его и вернулся обратно. Два раза прошел всю дорогу, а тот сдох от одного раза!

Наконец с севера пришел караван, направлявшийся в Зиндер (центральный пункт французской военной территории). Бедди предложил отправиться с этим караваном в качестве погонщиков.

– Нельзя же нам навсегда оставаться здесь, приятель, – сказал он. – И то я, пожалуй, слишком долго ждал… Но ведь надо же было Хэнку дать нас догнать…

Если бы не необходимость доставить письмо Майкла и не желание увидеть Изабель, я, пожалуй, попросил бы Бедди остаться еще в этой деревне. Я чувствовал, что ему этого хотелось. Мы присоединились к каравану и шли до самого Зиндера. Неподалеку от французского форта мы ушли из каравана, хотя едва ли чем-либо рисковали в случае встречи с французами. Все же нельзя было ручаться за то, что мы не встретим какого-нибудь знакомого унтер-офицера или патруль, отыскивающий в пустыне дезертиров.

Наши приключения между Зиндером и английской границей были многочисленны, и дорога была очень тягостна. Но после того, как я потерял моих братьев, а Бедди потерял Хэнка, мы ни на что не обращали внимания. На границе в Барбера мы увидели солдат в английской колониальной форме. Они были из батальона негров Хаусса.

В один прекрасный день мы въехали на ослах в город Кано, и, встретив одного англичанина, я признался, что я его соотечественник. Он был очень со мной любезен и помог мне связаться с нашим другом, вернее с другом тети Патрисии, неким мистером Лоуренсом, который служил в колониальном управлении на Нигере. Лоуренс прислал мне денег и пригласил вместе с Бедди приехать к нему. Когда я сказал Бедди, что завтра утром он снова сядет на железную дорогу, он улыбнулся, покачал головой и сказал, что не сядет. Он приехал в Кино только для того, чтобы меня проводить, а теперь он должен был вернуться и разыскать Хэнка. Его ничем нельзя было разубедить в том, что Хэнк жив.

– Разве ты ушел бы, если бы твой брат потерялся? – сказал он. – Нет, друг, это не годится. Хэнка надо найти.

Я сделал для него все, что смог. Я достал ему великолепного верблюда и второго верблюда для провизии, воды, небольшую палатку, оружие и много патронов. Я нанял ему негра-проводника, бывшего солдата английской армии. Этого негра мне порекомендовал тот самый англичанин, которого я встретил в Кано, чиновник по фамилии Мордонт. Мордонт сказал негру, что он должен идти на север с американским «исследователем» и во всем ему повиноваться; уплатил ему половину жалованья и обещал вторую половину по возвращении в Кано со своим хозяином.

Мордонт был настолько мил, что поверил мне на слово и за мой счет произвел все эти расходы. Я обещал рассчитаться с ним, как только доберусь до Лоуренса… Мне очень тяжело было расстаться с Бедди, и я чувствовал, что он никогда не вернется в Кино без Хэнка, а так как Хэнк вообще никогда и никуда не вернется, то Бедди был обречен на гибель… Не знаю, хватило бы у меня храбрости вернуться в ад, из которого я чудом был спасен, ради такой маловероятной возможности отыскать своего друга.

Из Кино я проехал поездом в какое-то место, название которого я позабыл. Там Лоуренс встретил меня на платформе. Я сразу узнал его лицо, хотя не видел его с детства. Он был такой же холодный и сухой, как всегда, но во время моего рассказа почти разволновался.

– Хотел бы я знать, – сказал он, – существует ли какая-либо выдумка более фантастичная, чем эта действительность… Неужели вы до сих пор не знаете правды о «Голубой Воде»?

– Нет, – сказал я. – Я знаю только одно, а именно то, что мой брат Майкл никогда и ничего не крал.

– Не сомневаюсь… А теперь я вам кое-что расскажу. Ваш майор Божоле был послан в Зиндер и оттуда вернулся домой через Кино. На железнодорожной станции Кино я с ним встретился, и он рассказал мне все, что знал об истории форта Зиндернеф. Он передал мне «признание» вашего брата, и с этим признанием я поехал в Брендон-Аббас. Я отдал его леди Брендон и рассказал, при каких обстоятельствах оно было найдено, но она, по-видимому, очень мало была этим делом заинтересована.

Наступила моя очередь удивляться. Я не мог понять, почему тетя Патрисия так спокойно отнеслась к этой невероятной новости. По-видимому, ей вовсе не хотелось получить обратно этот проклятый камень. Ее поведение удивило Лоуренса и еще больше удивило меня.

Потом Лоуренс рассказал мне последние новости из Брендон Аббаса. Сэр Гектор Брендон умер. Он умер ужасно, совершенно один, брошенный в Кашмире своими слугами при первых признаках поразившей его холеры.

Капеллан умер от удара. Клодия вышла замуж за одного из самых богатых людей Англии. Ее муж был настолько старше ее, что мог бы быть ее дедушкой. С Огастесом произошло несчастье. Он никогда не умел ездить верхом и так и не научился. Он упал со своего коня на охоте и запутался ногой в стремени. Когда его нашли, он был разбит в лепешку. Это была третья смерть в Брендон-Аббасе.

Изабель чувствовала себя прекрасно. Нет, она не вышла замуж. Когда он получил последнее письмо из Брендон-Аббаса? Сравнительно недавно, не больше месяца тому назад. Теперь леди Брендон писала чаще. По-видимому, ей не к кому было обратиться за советом после смерти капеллана

Изабель была здорова и не замужем! Я почувствовал, что дышу свободнее и сердце мое бьется нормальнее. Лоуренс очень напугал меня известием о замужестве Клодии.

Значит, тетя Патрисия знала… Но что она знала, в конце концов? Только то, что Майкл признался в похищении «Голубой Воды», но знала ли она правду?..

Все последнее время я чувствовал себя очень плохо и наконец свалился у Лоуренса. У меня была дизентерия, осложненная малярией. Это очень скверная комбинация.

Будь я сыном Лоуренса, он не сделал бы для меня больше. Он вызвал откуда-то правительственного доктора. Этот доктор был великолепен. Оба они работали не покладая рук и наконец спасли меня от верной смерти. Пришел день, когда я настолько поправился, что мог отправиться в Лагос и оттуда домой. Джордж Лоуренс поехал со мной вместе. Он поклялся не выпускать меня из виду, пока не довезет в Брендон-Аббас. Однако мне пришло в голову, что ему самому хотелось поехать в Брендон-Аббас и он воспользовался мной, как предлогом.

В один прекрасный день я оказался на палубе парохода. Я дышал великолепным морским воздухом и смотрел на уходящие берега страшной Африки. Я чуть не плакал. Ведь в этой стране остались оба мои брата и двое лучших людей, которых я когда-либо знал: Хэнк и Бедди. Не будь Изабель, я предпочел бы умереть.

Но я был рад, что живу, что в моем кармане лежали телеграммы от Изабель. Она послала их сразу же, как только письмо Лоуренса с описанием моего внезапного появления в Нигерии дошло до Брендон-Аббаса.

Она решила встретить меня на той же поляне, на которой мы играли детьми. От счастья люди не умирают, иначе я никогда не пережил бы этого часа. Изабель была еще милее и прекраснее, чем когда-либо…

Тетя Патрисия сперва была холодно дружественна. Она дала мне понять, что она однажды за мной послала и я отказался прийти и, кроме того, я против ее воли ушел из дому!

В той самой гостиной, в которой исчезла «Голубая Вода», в присутствии Изабель и Джорджа Лоуренса я передал ей письмо и пакет Майкла. Она открыла письмо и спокойным, ясным голосом прочла:

В первый раз в моей жизни я увидел, что тетя Патрисия вытерла слезы.

Выдержка из письма Джорджа Лоуренса, эсквайра, колониального инспектора, полковнику Анри де Божоле, полка спаги ХІХ (Африканского армейского корпуса):