Следующих своих слов Элинор уже не помнила, потому что Джулиана неожиданно обернулась и посмотрела в ее сторону. Ее губы не шевелились, однако глаза были полны такой пронзительной тоски, что по телу Элинор пробежал озноб, не имевший ничего общего с ненастной погодой.

Подобно любимой игрушке ее детских лет, эта кукла явно была для Джулианы связью с матерью, которую она потеряла. Принимая во внимание возраст куклы, не исключено даже, что та принадлежала когда-то самой леди Данвин, прежде чем перейти к ее единственной дочери. Пока Элинор сидела тут, глядя в страдальческие глаза ребенка, на один скоротечный миг в ее сознании снова всплыли воспоминания о ее собственной матери, воспоминания, которые она упорно гнала от себя с тех пор, как несколько недель назад покинула замок Скайнегол.

Как же ей сейчас ее не хватало! Ибо, сколько Элинор помнила себя, Френсис, леди Найтон, всегда была для нее не только матерью, но и самой близкой подругой. Френсис делила со своей дочерью все, начиная от сказок, которые она читала ей перед сном, вплоть до затейливых па бальных танцев, которым она ее обучала. И сейчас, стоило Элинор закрыть глаза, как она чувствовала знакомое ласковое прикосновение материнских рук, когда та расчесывала ей волосы после ванны — это она не доверяла никому другому, даже когда Элинор стала совсем взрослой. Девушка с теплотой вспоминала любовь матери к полевым цветам и те долгие часы прогулок с Элинор по сельским полям, когда мать рассказывала ей о каждом попадавшемся им на пути цветке забавные истории. Ей вспомнились их доверительные беседы, разговоры о великолепных балах и пышных приемах лондонского света. Они долго и тщательно готовились к первому сезону Элинор, обсудив все до мелочей, вплоть до цвета каждой пары бальных туфель, и даже, как с легкой грустью вспоминала теперь Элинор, что она почувствует, когда ее поцелует какой-нибудь блестящий молодой кавалер, который в один прекрасный день сделает ее своей женой.

— Тебе покажется, будто мир перестал вращаться и все вокруг исчезло в мерцающем серебристом облаке, — сказала ей Френсис в тот далекий день, когда Элинор спросила ее об этом.

Они вместе совершали ежедневную прогулку в Гайд-парке, что уже вошло у матери и дочери в привычку. Стояла весна, желтые нарциссы и оранжевые крокусы были в полном цвету, и Френсис смотрела на нее с нежной улыбкой на губах.

— Когда ты впервые целуешь возлюбленного, на одно ослепительное мгновение у тебя захватывает дух. Представь себя стоящей в самой середине радуги, дорогая моя девочка. Твое сердце вдруг обретает крылья, и с этих пор вся твоя жизнь становится совершенно иной.

Теперь, глядя в невинное лицо ребенка, которому уже никогда больше не суждено увидеть свою родную мать, поговорить с ней, поделиться с ней сокровенными мыслями, Элинор вдруг почувствовала острое желание протянуть руку Джулиане, хоть немного утешить ее в бесконечном горе.

— Джулиана, я…

Однако все кончилось, еще не успев начаться, когда в дверях показался Фергус.

— Вам пора спускаться вниз к ужину, — произнес он, бросив искоса взгляд на Джулиану, которая сидела рядом с Элинор.

Элинор испустила глубокий вздох и кивнула:

— Благодарю вас, Фергус.

Она выждала, пока слуга покинет комнату, после чего снова вернулась к окну. Однако момент был упущен. Джулиана, казалось, еще больше ушла в себя, выражение ее темных глаз снова стало печальным и отсутствующим. Не желая слишком давить на нее, Элинор поднялась с места.

— Похоже, нас с тобой уже ждут в столовой, Джулиана. Я не уверена, что смогу самостоятельно спуститься вниз. Не могла бы ты проводить меня?

Джулиана в ответ лишь взглянула на нее, однако минуту спустя все же поднялась с сиденья и направилась к двери. Элинор молча следовала за Джулианой через нескончаемую череду коридоров верхнего этажа, и только шорох их юбок да еще непрекращающийся стук дождя во внутреннем дворе замка нарушали тишину. Она пыталась найти какую-нибудь тему для разговора, какие-нибудь чудодейственные слова, пробиться сквозь стену молчания, которой бедная девочка отгородилась от окружающего мира, и найти путь к ее сердцу, однако решила не прерывать раздумий Джулианы. В конце концов, она только что приехала сюда, а Джулиане нужно было приспособиться к перемене в ее жизни. Впереди у них было достаточно времени, чтобы узнать друг друга получше.

Из-за дождя ночная тьма спустилась на землю раньше обычного, и Элинор пришлось взять с собой свечу, чтобы осветить путь. Ее слабое пламя мерцало и подпрыгивало, пока они шли по коридорам. Их тени серебрились на дорогих аррасских гобеленах, украшавших стены.

Когда Элинор и Джулиана добрались до столовой, лорд Данвин уже находился там, восседая во главе длинного полированного дубового стола. Комната была просторной и богато обставленной, однако внимание Элинор привлекло не фамильное серебро, поблескивавшее в пламени свечей, и даже не украшенные великолепной резьбой мраморные камины. Первое, что бросилось в глаза Элинор, едва они с Джулианой переступили порог, — это то, что, помимо хозяйского, на столе стоял всего один прибор.

— Добрый вечер, милорд, — жизнерадостно обратилась к нему Элинор, делая вид, что ничего не заметила. — Я прошу у вас прощения за опоздание. Мы с Джулианой только что познакомились в детской и совершенно забыли о времени.

Виконт поднял глаза от рюмки с бургундским.

— Моя дочь обычно не ест в столовой, мисс Харт.

От его резкого тона в комнате повеяло холодом, который не мог изгнать даже огонь, пылавший в камине. Элинор перевела взгляд с виконта на Джулиану, стоявшую рядом с ней. Девочка потупила голову и уставилась на носки своих туфель, выглядывающие из-под панталон, с таким видом, словно ее только что отчитали за какой-нибудь проступок. После минуты молчания она развернулась и направилась к выходу, однако Элинор остановила ее, положив руку ей на плечо.

— Позвольте мне спросить у вас, милорд, — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно дружелюбнее, — где же в таком случае Джулиана обедает?

Виконт, нахмурившись, взглянул на нее.

— У себя в детской.

Заявление Данвина не особенно удивило Элинор. Слишком многие представители высшей знати предпочитали жить обособленно от своих детей, наведываясь к ним лишь раз в неделю в особо выделенные для этого часы, да еще в крайних случаях, все остальное время предоставляя заботиться о них другим. Однако, учитывая уединенность их жилища и немоту Джулианы, Элинор полагала, что девочке следовало больше общаться.

— Прошу прощения, милорд, но даже если не принимать во внимание то, что, пока пищу доставят к ней наверх, она успеет остыть, как вы можете быть уверены, что ваша дочь получает достаточное питание?

— Это уже забота моих слуг.

Его видимое равнодушие заставило Элинор нахмуриться.

— При всем должном уважении, милорд, должна заметить, что мне известно немало домов, где слуги предпочитают оставлять мясо и пирожные себе, а детей кормить жидкой размазней. Неужели вы считаете это разумным?

По выражению лица виконта Элинор без труда могла догадаться, что этот человек не привык к тому, чтобы с ним спорили, а тем более особа, недавно поступившая к нему на службу. Его холодные глаза темно-серого оттенка были устремлены прямо на нее.

— Все мои домочадцы, мисс Харт, доказали мне свою преданность за долгие годы службы, и эта преданность распространяется и на членов моей семьи. Надеюсь, мне не надо напоминать вам, что отныне вы относитесь к числу тех самых слуг, которых вы без всяких на то оснований оскорбили?

Его слова, явно рассчитанные на то, чтобы ее запугать, не возымели желаемого действия, ибо, как бы он ни старался скрыть свои подлинные чувства под покровом безразличия, Элинор разглядела в них нечто совсем иное. За внешней черствостью лорд Данвин явно что-то скрывал — но вот что?

Может быть, причина заключалась в немоте Джулианы? Не являлась ли она изъяном в его глазах? Элинор знала много семей среди высшей знати, которые именно так и думали. Самый незначительный порок, малейший недостаток в речи легко становились причиной для тревоги в обществе, где безупречность считалась единственным идеалом. Те, кто достиг этого идеала, вовсю похвалялись этим, тогда как те, кому это сделать не удалось, всячески пытались скрыть то, что делало их неповторимыми, из страха подвергнуться осуждению.

— Милорд, если Джулиане предстоит появляться в изысканном обществе, ей придется научиться надлежащим манерам поведения во время обеда. Если вы принимаете пищу в разных углах дома, едва ли вы можете быть уверены в том, что она знает, как правильно держать в руках вилку, не говоря уже о том, чтобы без лишнего шума пить бульон из чашки. В обществе, где каждый человек находится под неусыпным надзором, репутация леди может изрядно пострадать из-за неумения вести себя за столом. Единственный способ для Джулианы постичь эту науку и не теряться в присутствии других людей — это ежедневно учиться этому на собственном опыте.

Гэбриелу понадобилось несколько минут, чтобы понять, что он смотрит в упор на новую гувернантку, не промолвив в ответ ни слова. Эта женщина, появившаяся словно ниоткуда и едва доходившая ему до подбородка, с ее сверкающими зелеными глазами и густыми темными волосами цвета собольего меха, только что шутя бросила ему вызов, на что не осмелились бы многие из знакомых ему мужчин.

Неужели она и в самом деле не понимала, кто он такой? Что у большинства людей ноги подкашивались от страха при одной мысли о том, чтобы предстать перед ним — Дьяволом из замка Данвин?

Он метнул на нее самый суровый взгляд, на какой только был способен, взгляд, который, как он знал, уже обратил в бегство не одну слабодушную служанку, однако Элинор лишь улыбнулась, все еще ожидая его ответа. Он не хотел показаться снисходительным, позволив Джулиане остаться, однако ему нечего было возразить против того, в чем старалась убедить его мисс Харт. Девочке и впрямь следовало научиться держать себя в обществе, потому что рано или поздно настанет день, когда этот остров уже не сможет защитить ее. И разве он не для того пригласил к Джулиане гувернантку, чтобы подготовить ее к встрече с внешним миром? Уж конечно, у него хватит терпения, чтобы пробыть в одной комнате с собственной дочерью до конца ужина.

— Очень хорошо, — только и мог произнести Данвин, после чего снова обратил все внимание на суп, поданный Фергусом.

Джулиана не двигалась с места, переведя взгляд с отца на мисс Харт.

— Сядь сюда, Джулиана, — произнесла гувернантка, улыбнувшись и указав девочке на кресло по правую сторону от Гэбриела, рядом с которым уже стоял столовый прибор. Затем она опустилась в кресло напротив, по левую сторону от виконта.

Фергус, который всегда был готов к любым неожиданностям, поспешно принес для нее еще одну тарелку.

За столом воцарилась тишина более оглушительная, чем даже буря за окном, яростный рев которой проникал сквозь стекла в комнату. Со стороны залива внезапно подул шквальный ветер, и на какой-то миг Гэбриел даже задался вопросом, не было ли это как-то связано с приездом их новой гувернантки. Во всяком случае, она оказалась столь же непредсказуемой и загадочной, как вечно меняющаяся погода Гебридских островов.

«Кто эта женщина?» — недоумевал он, украдкой разглядывая ее и одновременно подливая себе в рюмку вина. В слабом сиянии свечей густые ресницы отбрасывали на ее лицо робкие тени, глаза были опущены на тарелку с ужином. Что она делала на этом острове? Почему она пряталась здесь — или, вернее, от кого?

Пока он наблюдал за ней, гувернантка поднесла ложку с супом ко рту и, предварительно убедившись в том, что Джулиана последовала ее примеру, принялась осторожно потягивать горячий дымящийся крабовый бульон, столь же легкий, как и приятный на вкус, — предмет особой гордости кухарки Данвина. Он заметил, как она провела кончиком языка по своей чуть полноватой нижней губе, и в комнате вдруг сразу стало жарко. Гэбриел понимал, что эта гувернантка была такой же мисс Харт, как он сам Наполеоном Бонапартом, но он также знал, что, кем бы она ни являлась на самом деле, в ней, безусловно, чувствовалась настоящая леди из благородной семьи, правда, несколько наивная, коль скоро она решила приехать на этот остров одна, но зато утонченная и хорошо образованная, а поскольку именно такая гувернантка ему и требовалась для Джулианы, то ее приезд стал для него поистине даром небес.

Он нуждался в ней. Он хотел, чтобы Джулиана была обучена всему, что требовалось от благовоспитанной девицы, чтобы по крайней мере внешне не отличаться от остальных. У него самого, как он прекрасно понимал, времени в запасе оставалось слишком мало.

Гэбриел не отдавал себе отчета в том, что беззастенчиво уставился прямо в лицо таинственной мисс Харт, пока та не спросила у него:

— Вам что-нибудь передать, милорд? Может быть, солонку?

Гэбриел отвел от нее глаза и устремил их через весь стол на тень прямо перед собой.

— Нет, благодарю вас, мисс Харт.

Обед состоял из четырех блюд, которые вполне могли сойти за десять, но в конце концов мисс Харт отложила свою ложку для десерта и обратилась к нему:

— Когда я прибыла на остров, милорд, мое внимание привлекли ваши конюшни. Если погода позволит, я была бы не прочь отправиться завтра на прогулку, чтобы осмотреть окрестности замка. Надеюсь, Джулиане нравится верховая езда?

Гэбриел смотрел на нее так, словно она говорила с ним на незнакомом языке. Ответить на этот вопрос, который любому другому показался бы вполне уместным, было для него так же немыслимо, как если бы она вдруг спросила его, почему мартовский заяц выжил из ума. Впрочем, сама она вряд ли могла это понять, как и то, что за последние три года Гэбриел мог сосчитать по пальцам, сколько раз ему случалось находиться в обществе родной дочери. Он не больше знал о том, любит ли Джулиана ездить верхом, чем о том, умеет ли она правильно сделать реверанс. Однако гувернантка выжидательно смотрела на него, и потому спустя некоторое время виконт произнес, обращаясь к панельной обшивке на другом конце комнаты:

— Я не могу утверждать с уверенностью, нравится ли ей верховая езда или нет, мисс Харт.

— Понятно… — Она сдвинула брови, разглядывая чашку с чаем, затем продолжила: — Еще раньше в детской я составляла расписание уроков Джулианы и подумала, что для начала нам лучше заняться литературой. Скажите, девочка умеет читать?

— Полагаю, кое-какие начальные познания у нее есть, но точно сказать не берусь.

— Знакома ли она с произведениями классиков? Слышала ли она вообще о Вергилии или о Гомере?

— Этого я не знаю.

— Умеет ли она считать? Есть ли у нее какая-нибудь музыкальная подготовка?

На сей раз Гэбриел даже не стал утруждать себя ответом и только покачал головой, не сводя глаз с панельной обшивки. Неужели мисс Харт не понимала, что он не умышленно притворялся бестолковым — он и вправду почти ничего не зная о собственном ребенке?

— Можете ли вы назвать мне в точности хотя бы дату рождения вашей дочери, милорд?

Этот последний вопрос явно был задан с тем, чтобы вывести его из себя, отвлечь его внимание от стены напротив. И он достиг своей цели. Виконт перевел взгляд на гувернантку.

— Двенадцатое февраля, мисс Харт.

Добившись своего, она только улыбнулась в ответ.

— Благодарю вас, милорд. Я непременно возьму это на заметку.

Как раз в это время высокие напольные часы за их спиной пробили девять. С начала ужина прошел всего час, хотя ему показалось, что намного больше. Внезапно Гэбриелу захотелось оказаться где угодно, но только не здесь, не в этой комнате, лицом к лицу с родной дочерью, дочерью, которой он последние три года слишком часто пренебрегал. Он поднялся и вытер губы салфеткой, после чего положил ее рядом с блюдцем для десерта.

— Уже поздно, а у меня еще остались дела. Надеюсь, вы меня извините.

Прежде чем Элинор успела найти слова для ответа, виконт вышел из-за стола и покинул комнату, даже не пожелав своей дочери спокойной ночи, как с досадой отметила про себя Элинор. Он явно был разгневан упреком, прозвучавшим в ее последнем вопросе. Возможно, ей не стоило его задавать, однако равнодушие Данвина к собственному ребенку могло кого угодно вывести из терпения. В любом случае ей все же удалось достичь своей цели, лишний раз напомнив, что у него есть дочь, нуждающаяся в отцовском внимании и заботе. Почему же он так упорно сторонился Джулианы? Девушка решила во что бы то ни стало это выяснить.

Элинор перевела взгляд на кресло рядом, где, опустив глаза на свой так и оставшийся нетронутым пудинг, сидела Джулиана. Как и все, что происходило вокруг, неожиданный уход отца, похоже, совсем не задел девочку — по крайней мере внешне. Но внутренне — кто знает?

Элинор встала из-за стола.

— Пойдем, Джулиана. Быть может, нам с тобой удастся найти что-нибудь интересное в детской, чтобы занять себя на остаток вечера.

Она терпеливо ждала, а Джулиана тем временем поднялась с места, задвинула кресло и медленно направилась прочь из столовой. Следуя за этим странным безмолвным ребенком, Элинор вдруг подумала про себя, что еще недавно, до прибытия на остров, ей казалось, что на всем свете нет существа более одинокого и потерянного, чем она.

Только теперь девушка поняла, как ошибалась.