Пролог

Прежней жизни больше не существовало. Все рухнуло утром двенадцатого сентября 1820 года, а она даже не почувствовала приближения беды.

Леди Элинор Уиклифф, внучка герцога Уэстовера и наследница — ни много ни мало — одного из самых знатных семейств в Англии, воспитывалась так же, как и многие ее сверстницы. Она вела спокойное, беззаботное существование, в котором от нее не требовалось ничего, кроме умения делать аккуратные стежки и быть приятной в общении. Еще задолго до того как Элинор переступила порог классной комнаты привилегированного частного пансиона мисс Эффингтон для благородных девиц, ей внушали, что все, к чему она должна стремиться в жизни, — это удачно выйти замуж, стать любезной и гостеприимной хозяйкой дома и подарить своему пока еще неведомому будущему супругу пока еще не рожденного, но столь долгожданного наследника мужского пола.

«Сядьте прямо, мисс.

Вы должны двигаться плавно, дорогая, а не расхаживать крупными шагами.

Держите пальцы вот так, когда разливаете чай».

Постоянно нашептывали ей со всех сторон дамы постарше, чьей единственной целью было пробудить в юной особе от двенадцати до двадцати двух лет от роду унизительное чувство страха перед мыслью окончить свои дни в одиночестве, подобно сестре такого-то и такого-то или племяннице лорда Как-его-там, этим несчастным, отверженным обществом, известным всем как… старые девы.

Дрожь по телу.

Впрочем, Элинор имела в этом отношении одно явное преимущество. В отличие от бедняжек, чьи браки были устроены родней, иногда даже не удосуживавшейся представить невесте будущего жениха (как в случае с ее лучшей подругой по пансиону, мисс Амелией Баррингтон, которая за два года до того навсегда связала свою судьбу с излюбленным партнером ее отца по игре в вист), Элинор еще с четырехлетнего возраста было обещано, что со временем она сама сможет выбрать себе спутника жизни. Едва начав выезжать в свет, она сделала все от нее зависящее, присматриваясь и подыскивая наиболее достойного, пока не нашла наконец человека, с которым ее объединяли общие интересы, который относился к ней с неизменной добротой и к тому же мог предоставить ей роскошный дом вместе со всеми привычными для нее удобствами.

Ричард Хартли, третий граф Херрик, был красив, вежлив, и его репутация не подвергалась сомнению в самом изысканном обществе. Он много и с удовольствием читал и, как и она сама, обладал тонким музыкальным слухом. Он намеренно не поправлял Элинор, когда та произносила какое-нибудь слово иначе, чем он, и прислушивался — притом вполне искренне — к тому, о чем она говорила. Без сомнения, они могли отлично поладить друг с другом, и, что было особенно важно, загородный дом Ричарда, Херрик-Мэнор, находился всего в двух милях от резиденции герцогов Уэстоверов в Уилтшире. Все это, вместе взятое, делало его в глазах Элинор самым приемлемым претендентом на ее руку.

До чего же забавно, думала тогда Элинор, что судьба свела их именно в Лондоне, так далеко от дома, тогда как их семьи были соседями в течение многих поколений. В глазах девушки это являлось еще одной причиной, почему ей и Ричарду следовало соединить свои судьбы.

Однако Кристиана, судя по всему, эти доводы отнюдь не убеждали.

Кристиан Уиклифф, маркиз Найтон, старший брат Элинор, двадцать лет назад ставший после внезапной кончины отца главой семьи, с самого начала отнесся к этой партии не слишком благосклонно. Впрочем, сам он объяснял это тем, что ее выбор слишком скоропалителен, а решение необдуманное — ведь, в конце концов, это ее первый сезон в обществе.

— Лучше повремени немного, Нелл, — сказал ей Кристиан, когда она впервые упомянула при нем о Ричарде как о возможном кандидате на ее руку. — Зачем тебе выходить замуж за первого приглянувшегося мужчину?

Однако склонность к авантюрам проявилась у Элинор еще в младенчестве — как, например, в тот день, когда она решила, что не останется дома с няней, пока ее мать и Кристиан веселятся на балу. Поэтому с обычной глупой самонадеянностью семилетнего ребенка она забралась в узкое потайное отделение за задним сиденьем экипажа Найтонов, решив, что, когда они прибудут на место, у матери не останется другого выбора, кроме как взять ее с собой. Однако Элинор не приняла в расчет того, что после долгой поездки в тесном пространстве по тряской дороге выбраться оттуда самостоятельно может оказаться не так-то просто. В итоге вместо того чтобы присутствовать на торжестве, мать Элинор, леди Френсис, провела весь вечер возле экипажа, нервно теребя в руках носовой платок, между тем как Кристиану, кучеру Найтонов и нескольким другим мужчинам пришлось чуть ли не разобрать на части карету, чтобы извлечь оттуда девочку.

Тем не менее, несмотря на не слишком восторженное отношение со стороны Кристиана, Элинор оставалась тверда в своем выборе. В конце концов, почти все ее подруги уже вышли замуж, а этот молодой человек вполне ее устраивал. В течение нескольких месяцев они с Ричардом были почти неразлучны, посещая балы, прогуливаясь в парке (разумеется, под бдительным оком ее матери) и таким образом медленно, но неуклонно приближаясь к тому неизбежному моменту, когда он сделает ей официальное предложение. Светские матроны, видя все это, одобрительно кивали своими увенчанными тюрбанами головами, а Элинор терпеливо ждала, предоставив событиям идти своим чередом, как то было предрешено для нее с самого детства…

Вплоть до того памятного дня двенадцатого сентября 1820 года, когда Кристиан вынужден был прямо объяснить Элинор, почему ее свадьба с Ричардом никогда и ни при каких условиях не может состояться.

Для дня, который произвел в ее жизни переворот, не уступающий по силе землетрясению, начало выдалось обманчиво безмятежным. Элинор гостила тогда в Скайнеголе, старинном замке, расположенном в северо-западной, гористой части Шотландии, в котором ее брат жил со своей женой Грейс. Приближалась осень, и в утреннем воздухе уже ощущался легкий морозец — преддверие наступающих холодов. Девушка проснулась рано, едва первый луч солнца показался из-за восточных холмов, заставляя покрытые инеем поля за стенами замка сверкать и переливаться всеми цветами радуги. Все вокруг казалось ей в тот миг необычайно красивым.

Элинор позавтракала одна у себя в комнате, наслаждаясь тишиной и покоем возле ярко пылавшего очага. Обернув ноги толстым пледом, она немного почитала, позанималась рукоделием, намереваясь провести столь же приятно и беззаботно весь день, когда около полудня ей доставили письмо, скрепленное печатью с гербом графа Херрика.

Ричард писал ей из йоркширского поместья, принадлежавшего его семье, и в этом послании, как и предполагала Элинор, он просил ее руки, сообщив ей между делом адрес своего лондонского поверенного, мистера Джереми Суайра, который в случае ее согласия должен был взять на себя составление брачного контракта и прочие юридические формальности.

Хотя это предложение мало напоминало те романтические, произнесенные на коленях при лунном свете любовные признания, о которых она и Амелия Баррингтон так часто шептались между собой еще девочками в пансионе, Элинор охватило радостное волнение, и она тут же отправилась на поиски брата.

Девушка застала его одного в кабинете.

После того как Кристиан внимательно перечитал письмо Ричарда — дважды, он еще какое-то время сидел за столом, слушая Элинор, а та между тем подробно разбирала все возражения, которые, по ее мнению, брат мог выдвинуть против этого союза, и даже те, которые раньше не приходили ей в голову. Она напомнила Кристиану о том, что его брак с Грейс, состоявшийся немногим раньше в том же году, и даже брак их родителей были устроены их дедом, герцогом Уэсто-вером. По ее словам, ее собственное замужество будет иметь гораздо более прочную основу, поскольку они с Ричардом провели много времени в обществе друг друга и сами сделали свой выбор вместо того, чтобы позволить сделать это за них другим.

Элинор была настолько уверена в своей правоте, противопоставляя любому доводу Кристиана против этой партии свой собственный, что не обращала внимания на его молчание, решив, что победа осталась за ней.

Однако она жестоко ошибалась.

— Мне очень жаль, Нелл, но твой брак с Херриком просто невозможен. Больше я ничего не могу к этому добавить.

Нынешний Кристиан мало походил на любимого брата, которого она знала до сих пор. У него были все те же каштановые волосы, чуть темнее, чем у нее самой, все те же удивительные светло-синие глаза, унаследованные от матери, однако лоб его пересекла глубокая складка, а с лица исчезла привычная улыбка. Только тогда Элинор по-настоящему забеспокоилась:

— Но почему, Кристиан? Пожалуйста, объясни мне, почему ты так решительно настроен против лорда Херрика? По-твоему он бесчестен? Или ты узнал о нем нечто такое, о чем считаешь своим долгом меня предупредить?

— Нет, — ответил он, нахмурившись еще больше. — Судя по всему, что я видел и слышал, Херрик действительно тот джентльмен, за которого себя выдает.

— Ричард рассказывал мне, что в детстве вы с ним не ладили. Он опасался, что это может уронить его в твоих глазах, но мне казалось, что…

Кристиан покачал головой.

— Это не имеет никакого отношения к стычкам на школьном дворе, Нелл.

— Тогда в чем же дело, Кристиан? Если я намерена выйти замуж за лорда Херрика, почему ты отказываешься дать мне благословение? Разве не ты сам всегда твердил, что я вольна в своем выборе? Разве ты не дал мне слово? Что ж, я так и поступила. Я свой выбор уже сделала, и он пал на Ричарда.

Кристиан ничего не ответил. Он просто сидел и смотрел на сестру, как ей показалось, совершенно равнодушный к ее словам.

Раздосадованная таким пренебрежением к ее будущему счастью, Элинор впервые в жизни решилась бросить вызов брату. Ухватившись крепче за подлокотники кресла, она гордо выпрямилась и произнесла:

— Ты не оставляешь мне выбора, Кристиан. Раз уж ты отказываешься забыть о своих чувствах и подумать о моих, я должна сообщить тебе, что, если понадобится, я готова бежать вместе с Ричардом в Гретна-Грин.

— Нет!

Элинор не могла припомнить, чтобы за все двадцать лет ее жизни брат хоть раз повысил на нее голос или говорил с ней резким тоном, даже тогда, когда она испортила его лучшую пару ботинок для верховой езды, пробираясь в них через лабиринт из живых изгородей во время дождя. Напротив, Кристиан всегда баловал ее, потакая любому желанию — совсем как в тот день, когда она в пятилетнем возрасте стащила с кухни три порции своего любимого лимонного торта, после чего не могла смотреть на еду за ужином. Тем больше ее встревожила его внезапная вспышка этим утром. Его последующие слова, произнесенные по контрасту очень тихо, совершенно ошеломили Элинор.

— Те причины, по которым ты не можешь выйти замуж за Херрика, не имеют ничего общего с моей личной неприязнью к нему, Нелл. Вряд ли ты способна меня понять. Правда, тебя еще не было на свете, когда…

Следующую четверть часа Элинор провела, сидя неподвижно, словно каменная статуя, а Кристиан тем временем поведал ей печальную историю, начавшуюся с признания, что их отец, Кристофер Уиклифф, не умер своей смертью, как ее уверяли. Не было ни внезапной лихорадки, ни последнего вздоха в ту далекую ужасную ночь, когда она, Элинор, была еще младенцем во чреве матери. Нет, продолжал Кристиан, на самом деле их отец погиб, сражаясь на дуэли за честь их матери с человеком, с которым она состояла в любовной связи и который, вполне возможно и даже более чем вероятно, был настоящим отцом Элинор… с покойным графом Херриком, Уильямом Хартли.

Отцом Ричарда.

Даже сейчас Элинор хорошо помнила охватившее ее в тот миг чувство полной безысходности, будто стены комнаты надвинулись на нее. Горло перехватило, она не могла произнести ни слова, подступившие слезы обжигали глаза. Выслушав ужасные намеки брата, девушка только покачала головой, как будто таким путем она могла избавиться от кошмара.

— Это неправда, Кристиан! — всхлипнула она. — По словам Ричарда, его отец разбился, упав с утеса, когда однажды рано утром отправился на прогулку верхом. Никто не видел, как это случилось, только его лошадь вернулась в конюшню одна. Его тело так никогда и не было найдено. Зачем тебе понадобилось выдумывать все это, Кристиан? Зачем?

Тут Кристиан закрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Нет, я не выдумываю, Нелл. Бог свидетель, я сам отдал бы все на свете, чтобы сказанное мною не было правдой, поскольку я провел большую часть жизни, пытаясь оградить тебя от необходимости когда-либо услышать об этом. — Он бросил на нее взгляд, полный отчаянной мольбы. — Я сам был там в ту ночь вместе с герцогом (Кристиан всегда так величал их деда), и на моих глазах лорд Херрик выстрелил в нашего отца. Я видел, как он упал. Я опустился рядом с ним на колени, когда он умер. Его пистолет лежал рядом с ним на траве, курок по-прежнему был на взводе. Я сам не ведал, что творил. Все, что я видел в тот миг, — это спину удаляющегося лорда Херрика. Я бросился за ним и…

Кристиан неожиданно прервался, покачав головой, не в силах продолжать. Однако в этом не было необходимости.

— Т-ты убил его?

— Клянусь тебе, я сам не помню, как выстрелил! Я видел только, как он рухнул на траву, и потом все вокруг превратилось в одно сплошное темное пятно. Следующие две недели стали для меня настоящим адом. Герцогу удалось сохранить события той ночи в тайне, избавившись от тела лорда Херрика и подкупив врача, который засвидетельствовал, что отец умер от лихорадки, поразившей мозг. Этим объяснялась внезапность смерти. Кроме того, он намеревался с позором выгнать из дома мать, публично заклеймив ее как прелюбодейку, но я упросил его не делать этого. Я пообещал ему, что если он пощадит ее и будущего ребенка, оставив вопрос об отцовстве в стороне и предоставив всему идти своим чередом, то я подчинюсь любому его приказу и посвящу всю свою жизнь ему, как будущий наследник. И я сдержал свое обещание.

Собираясь с мыслями, Элинор молча уставилась на брата. В ушах у нее звенело, руки дрожали. Спустя некоторое время ее осенила внезапная догадка:

— Так вот почему ты согласился взять в жены Грейс, хотя до того ни разу ее не видел! Все последние годы я задавалась вопросом, почему ты так настойчиво твердил мне, что я свободна в своем выборе, в то время как тебе самому, похоже, было все равно, на ком жениться. Ты с самого начала согласился принести в жертву собственную жизнь, чтобы спасти честь матери и не дать никому — в том числе и мне — узнать о том, что я в действительности незаконнорожденная!

Кристиан молча смотрел на нее, на его обычно невозмутимом лице отражались боль и жалость. Но вот о чем он сожалел больше — о том ли, что причинил сестре боль, или о том, что ему пришлось выложить ей горькую правду, которая оставалась скрытой в течение стольких лет?

Если бы Элинор никогда не встретилась с Ричардом и не собиралась выйти за него замуж, то скорее всего она так и провела бы остаток жизни в блаженном неведении, даже не подозревая о том, что в действительности она была не леди Элинор Уиклифф, наследницей одного из самых знатных семейств Англии, а отпрыском внебрачной, постыдной связи, явившейся причиной гибели двух людей, один из которых был ее отцом по закону, а второй — по крови.

Вся ее прежняя жизнь теперь казалась Элинор ужасным, бессмысленным фарсом. Ведь она выросла, твердо веря, что ее родители были счастливы вместе до тех пор, пока смерть безвременно не унесла ее отца. Элинор верила в это потому, что так утверждали люди, которым у нее не было оснований не доверять. Элинор невольно вспомнила цитату из трагедии Еврипида «Фрикс», где сказано, что боги карают детей за грехи их отцов, и задавалась вопросом, не карают ли они вдвойне тех детей, чьи отцы и матери в равной мере согрешили. Если так, то она, безусловно, обречена на вечное проклятие, ибо можно ли представить себе более плачевную участь, чем провести все оставшиеся годы, занимая место, на которое ты, в сущности, не имеешь никакого права?

Той же ночью, пока весь замок мирно спал, Элинор незаметно покинула его, скрывшись под покровом безлунной шотландской ночи. Она не догадалась предупредить кого-либо из близких о том, куда направляется. По правде говоря, она и сама этого не знала. При себе у нее имелись пятьдесят фунтов — все, что ей удалось найти в кабинете Кристиана, и Элинор воспользовалась ими для того, чтобы пересечь горную Шотландию с севера на юг, добравшись до маленького приморского городка Обан. Именно там она и находилась сейчас, сидя в крохотной задней комнатушке гостиницы — небольшого строения с соломенной крышей, расположенного на главной улице города и выходившего окнами на гавань, — и потягивая чай с ежевикой. Она совершенно выбилась из сил, ноги болели после нескольких дней ходьбы в тесной обуви, и почти все деньги, которые она взяла с собой, уже были истрачены. Элинор не без мрачной иронии подумала о том, что после того как она уплатит по счету хозяину гостиницы, у нее останется сумма, достаточная для того, чтобы купить себе место на пакетботе, курсировавшем вдоль побережья, который мог доставить ее назад в Скайнегол — назад ко лжи и притворству.

Возможно, это было для нее знаком свыше. Наверное, ей и впрямь лучше вернуться домой и продолжать жить как прежде, делая вид, будто о прошлом ей ничего не известно. Кто знает, не это ли было предопределено ей судьбой — участь рожденной вне брака, но остающейся в блаженном неведении о тайне своего происхождения, мнимой наследницы герцогов Уэстоверов?

И вот как раз в тот момент, когда Элинор уже собиралась спросить у жены хозяина гостиницы дорогу к пристани, откуда должен был отправиться на север пакетбот, ей на глаза попалось объявление, криво висевшее на стене:

«Требуется гувернантка для девочки благородного происхождения восьми лет от роду. Обращаться в замок Данвин, остров Трелей».

Элинор перечитала объявление еще раз. Затем еще.

То, что за этим последовало, можно отнести к числу тех случаев, которые выпадают каждому человеку лишь один, реже два раза в жизни. Одни называют это распутьем, другие переломным моментом. Как бы то ни было, Элинор поняла, что у нее появился выбор. Она могла сесть на пакетбот и вернуться туда, откуда прибыла. Она прекрасно понимала, что ждет ее по возвращении. Ей придется провести остаток жизни во лжи, каждый день пытаясь скрыть правду о своем сомнительном происхождении и видя неприкрытое сочувствие в глазах тех, кому она известна.

Или же она могла избрать для себя иной путь, доселе неведомый, ненадежный и даже немного пугающий, но однажды ступив на который она, возможно, сумеет доискаться до правды…

Правды о том, кем же на самом деле была леди Элинор Уиклифф.

Глава 1

Остров Трелей, Гебридские острова, Шотландия

Он услышал тяжелую поступь своего слуги за минуту до того, как тот появился, пыхтя и ворча после подъема по крутому склону. Для того чтобы добраться сюда, ему пришлось проделать путь почти в четверть мили от самого замка.

— К вам гость, хозяин. — Слуга сделал паузу и согнулся в талии, пытаясь перевести дух. — Одна особа очень хочет вас видеть.

Гэбриел Макфи, виконт Данвин при этой неожиданной новости только приподнял брови. Вместо ответа он опустился на колени перед тем, что некогда было упитанной самкой фазана, а теперь представляло собой месиво из перьев и окровавленных останков, частично прикрытых толстым слоем вереска.

— Зима уже не за горами, — произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику. — Обитатели острова вышли на охоту, чтобы успеть сделать запасы до наступления холодов.

Следы мелких зубов и стойкий запах мускуса свидетельствовали о том, что здесь орудовал черный хорек — хищник из семейства куньих, которого легко было распознать по темным кругам вокруг глаз. Такое вторжение нельзя было оставить без внимания, поскольку даже новорожденные ягнята и другие мелкие животные нередко становились жертвами этих ночных грабителей. Судя по виду самки фазана — или, вернее, того, что от нее осталось, — хищник скоро должен был вернуться за своей добычей.

Гэбриел выпрямился во весь свой внушительный рост в шесть с лишним футов и, покачав темноволосой головой, сунул окровавленный остов птицы в принесенный с собой мешок, чтобы ее запах не привлек других хищников.

— Похоже, этот хорек прошлой ночью снова охотился за нашими курами, Фергус. Это уже вторая, которую мы потеряли за последнюю неделю. Передайте Макнилу, что необходимо поставить дополнительные ловушки.

Если хозяин был очень высоким, то слуга необычайно коренастым. Фергус Макиен стал личным слугой виконта без малого десять лет назад, когда тот только унаследовал земли и титул. До этого он состоял на службе у старшего брата Гэбриела и их отца, проведя таким образом почти всю жизнь на этом отдаленном острове. Стоя рядом с Гэбриелом, представительный в своем костюме из клетчатой ткани и штанах шотландского горца, Фергус почесал свою седеющую голову под Килмарноком[1] и утвердительно кивнул:

— Да, хозяин, и чем скорее, тем лучше. В последний раз этот зверь утащил у нас четырех цыплят и нам так и не удалось его поймать, будь он неладен, грязный мисан[2]!

Гэбриел поднялся, подол его килта едва задевал доходивший ему до колен покров из можжевельника, вереска и осоки, в изобилии росших вдоль тенистой стороны холма. Он свистком подозвал к себе Куду, своего черного пса из породы шотландских борзых, который повсюду совал свой нос, обшаривая лощины у подножия холма в поисках кроликов.

— Хиг а-нал ан шьо![3] — окликнул его Гэбриел по-гэльски, так как именно этот язык животное понимало лучше всего. На его глазах пес вскинул в ответ свою изящную голову и легко устремился вверх по склону навстречу хозяину.

Посмотрев на небо, Гэбриел заметил на расстоянии силуэт какой-то птицы, похожей на буревестника, которая изящно парила над темными взбаламученными водами Атлантики к западу от острова. Ее узкие серые крылья выглядели так поэтично на фоне тусклого дневного солнца, которое в это время года давало очень мало света и еще меньше тепла. Неподалеку от берега несколько рыбацких лодок только что отправились на ночной лов сельди, а к северо-востоку он мог различить туманные холмы Донегола в Ирландии, возвышавшиеся подобно крохотным островкам над далекой линией горизонта.

Остров Трелей был домом для клана Макфи в течение последних четырех веков, однако их предки пустили здесь свои корни задолго до того. Никто не мог сказать, когда именно они впервые высадились на Гебридских островах — эта история терялась во тьме веков.

Древняя легенда гласила, что Трелей, который еще называли Островом изгнанников, а также соседние острова Колонсей и Оронсей были тем самым местом, где святой Колумба[4] впервые высадился после того, как был изгнан из своей родной Ирландии. Святой собирался поселиться здесь, чтобы продолжить свои труды во славу Господа, однако, поднявшись на один из склонов — быть может, тот самый, на котором стоял сейчас Гэбриел, — и увидев вдали окутанные туманами берега любимой родины, предпочел отправиться дальше к северу на остров Айоуна, дав себе зарок никогда больше не оставаться в пределах видимости земли своих отцов. Перед отплытием, однако, он основал здесь монастырь, каменистые руины которого до сих пор еще можно было видеть на западном берегу острова как последнее напоминание о том, что это злополучное место когда-то знало лучшие времена.

— И кто же хочет меня видеть, Фергус? — наконец спросил Гэбриел, почесывая тонкую морду Куду, остановившегося рядом с ним. — Уж конечно, это не мой управляющий, Клайн, приехал раньше срока, чтобы собрать арендную плату? До Дня святого Михаила осталось еще больше двух недель.

Фергус покачал головой, пробираясь в своих грубых башмаках через заросли вереска.

— Нет, хозяин, с вами хочет поговорить какая-то девушка.

— Девушка? — Гэбриел остановился. — Уж не лишилась ли она рассудка?

Куду в ответ на это предположение заскулил, а Фергус только усмехнулся в густые седеющие усы.

— Нет, хозяин, не похоже. По ее словам, она прибыла сюда из Обана, где прочла объявление о том, что вам требуется гувернантка для мисс Джулианы.

Гувернантка! Гэбриел уже почти забыл об объявлениях, которые он поместил на Большой земле[5] почти год назад, когда последняя из приглашенных им гувернанток, мисс Бейтс, к его глубокому сожалению, отказалась от должности. Впрочем, мисс Бейтс была лишь одной в длинной череде ей подобных, хотя он и сумел уговорить ее задержаться на острове на целых полгода — дольше, чем любую другую из приходивших до нее.

Это уже стало для него в порядке вещей. Как только Гэбриелу удавалось найти кого-то, кто согласился бы переехать сюда, на остров Трелей, в один из самых глухих уголков Шотландии, не проходило нескольких месяцев, а иногда даже недель со времени их прибытия, как они являлись к нему с какой-нибудь жалостливой историей о больной тетушке или беспомощной бабке, требуя отпустить их домой — и немедленно.

Поначалу Гэбриел верил им и даже оплачивал переезд обратно до Эдинбурга, однако очень скоро он заметил, что перед отъездом выражение, глаз у этих женщин было одним и тем же. К тому времени, когда мисс Бейтс покинула остров, Гэбриел уже понял, что это выражение означало страх. После отъезда мисс Бейтс, несмотря на справки, которые он наводил в Лондоне и даже во Франции, все попытки Гэбриела найти для дочери новую гувернантку оказались тщетными. Похоже, слухи о темном прошлом острова вышли далеко за его пределы. Он уже готов был сдаться, смирившись с тем, что его дочь так и не узнает в жизни ничего, кроме этого мрачного, Богом забытого места, когда появившаяся словно из морских туманов незнакомка вернула ему проблеск надежды.

Взгляд Гэбриела случайно упал на его перепачканные кровью самки фазана руки, и перед мысленным взором виконта снова предстало выражение ужаса, с которым прежние гувернантки покидали остров. Обернувшись, он посмотрел на Фергуса, все еще стоявшего рядом с хозяином:

— Попросите Майри приготовить нашей гостье чай, а я тем временем приведу себя в порядок. Юной леди не подобает встречаться с Дьяволом из замка Данвин прежде, чем она успеет распаковать вещи.

Они не давали ей прохода.

Элинор со всех сторон чувствовала на себе их пристальные взоры, молча изучавшие ее, пока она сидела здесь, сложив руки на коленях и стиснув затянутые в перчатки пальцы. Куда бы она ни посмотрела, как бы она ни старалась от них убежать, они все равно преследовали ее. Даже зажмурив глаза, она могла расслышать поверх шума ветра их едва уловимые голоса: «Беги отсюда… Немедленно… Пока еще не поздно…»

Тут Элинор открыла глаза.

Ее взгляду предстало целое собрание чучел оленей, диких кошек и лесных куниц, развешанных на стенах из необработанного серого камня, которые возвышались над ее головой на добрых двадцать футов. Поблизости от нее довольно угрожающий на вид клеймор[6], чье покрытое зазубринами и царапинами лезвие, без сомнения, в прошлом многих лишило головы, висел рядом е кинжалом, пригодным для того, чтобы вспороть брюхо волу.

«О Боже!» — подумала Элинор. И во что только она впуталась! Уже не первый раз она задавалась вопросом, какая сила заставила ее сюда приехать.

Вероятно, ей следовало прислушаться к предостережениям миссис Макивер, жены хозяина гостиницы в Обане, и не покидать Большой земли, где она могла чувствовать себя в безопасности, ради далекого и большую часть года окутанного туманами острова Трелей. Места, посещаемого призраками, дома лорда Данвина — Темного виконта, или, как назвала его миссис Макивер, Дьявола из замка Данвин.

— Он последний из клана Макфи, и они умрут вместе с ним, — приглушенным голосом поведала ей женщина, словно опасаясь, что виконт мог услышать, несмотря на разделявшее их расстояние. — Клана, о котором ходит дурная слава из-за множества необъяснимых смертей, повторяющихся из поколения в поколение, и который, по слухам, служит потусторонним силам. Говорят, что они якобы обладают магической властью, полученной от их прародительницы-русалки. Даже само имя Макфи происходит от гэльского макддуши, что означает «сын злой волшебницы».

Едва впереди показались очертания уединенного острова, как вокруг маленькой лодки, которая должна была доставить ее туда, внезапно сгустился белый туман, словно в подтверждение зловещих предостережений. Это напомнило Элинор мифическую ладью Харона, приближающуюся к вратам Аида, и она уже ожидала увидеть перед собой ужасного трехголового пса Цербера со змеями вместо хвоста, охраняющего эти суровые скалистые берега. Даже лодочник, которого Элинор наняла на последние оставшиеся у нее деньги, чтобы тот переправил ее через зыбкие волны пролива Ферт-оф-Лорн, покачал головой, как только она покинула его скорлупку, нахмурившись с видом глубокой печали, словно он искренне верил, что как только она высадится здесь, о ней никто и никогда больше не услышит.

— Будьте осторожны, дитя мое, — произнес он, и, судя по выражению его глаз, он имел в виду нечто большее, чем один шаг из лодки на берег.

Впрочем, шотландские горцы известны своей склонностью к суевериям, чего никак нельзя было сказать о леди Элинор Уиклифф.

Даже сейчас, сидя в главной башне старинного замка с ее сквозняками и вековой плесенью, Элинор пыталась уверить себя, что эта комната не имела ничего общего с логовом сатаны.