* Наркотики.
      На следующее утро Самойлов со Звонаревым ничего интересного не увидели и лишь на третий день ментовская удача улыбнулась им золотозубо, осенив своим белоснежным крылом с генеральским лампасом по краю. С утра, как обычно, брюхатых тружениц вывезли на рабочее место, а вот дадо Роман Васильевич не залег, как всегда, в сыновьих палатах до вечера, а минут через пятнадцать покатил на "девяносто девятой" в сопровождении четырех здоровенных ромалэ. Он был в дорогой светлой пропитке, бобровой лохмушке и сидел не за рулем, а на переднем командирском месте. Задевая брюхом снег на ухабах, машина двинулась в направлении Питера, тащившийся же следом в "жигуленке" Самойлов бережно достал единственную на отдел сотовую трубу - от всяких там раций на таком расстоянии толку было как от козла молока. В целях экономии средств капитан был лаконичен, как древний спартанец.
      - Едут в Питер, - доложил он майору Сарычеву.
      - Веди его пока сам, в таком снегу он тебя все равно не срисует. По звонку приму его лично, - ответил Александр Степанович и кинулся к коллегам из УБЭПа слезно клянчить какую-нибудь завалящую сотовую трубчонку для себя. Бедные - не гордые.
      Между тем цыганское авто вырулило на Нижнепетергофское шоссе, затем свернуло на юго-запад, и скоро стало ясно, что район Исаакиевской площади ему не миновать. А с неба по-прежнему сплошной завесой валил снег, так что майор Сарычев, негодуя в душе, гнал своего "семака" на грани фола. После проезда под красный к нему пристал наглый гибэдэдэшник, который отвязался только после демонстрации "непроверяйки". Дважды машину заносило, чудом не случилось ДТП, но все как-то обошлось, и Александр Степанович принял "девяносто девятую" в районе моста лейтенанта Шмидта. Скоро цыганский экипаж вырулил на Средний, по пути затарился сигаретами и баночным пивом и не спеша двинулся по направлению к заливу. Сарычев решил сначала, что ромалэ интересуются гостиницей "Прибалтийская", но "девяносто девятая", свернув с Кораблестроителей, выехала на набережную и остановилась. Снегопад не стихал, но Сарычев в мощный, 24-кратный морской бинокль вполне сносно разглядел поджидавшую цыган машину. Это была "БМВ" седьмой серии, темно-синего или черного цвета, с напрочь закопченными стеклами. "Девяносто девятая" припарковалась с ней рядышком, борт к борту, и что там произошло, разглядеть не удалось. Буквально через минуту взревели моторы, и машины начали разъезжаться.
      - Внимание, - быстро скомандовал майор, - примите "бомбу", - и, выждав немного, двинулся следом за "жигуленком" Самойлова, искренне благодаря небо за низкую облачность и доставший всех антициклон. Как говорится, у природы нет плохой погоды...
      "Бээмвуха" была семьсот сороковая - классная, быстроходная машина, и у сидевшего в "жигулях" седьмой модели майора возникло сомнение: кто же все-таки победил тогда, в 1945-м? Если бы не сугробы на проезжей части, "вести" ее, не светясь, было бы крайне затруднительно. Это капитан Самойлов понял сразу, как только "бомба" взревела мотором и, взметая шипованной резиной рыхлый снег, мощно рванула вперед. Однако, свернув на запруженную Наличную, она поплелась, как и все, - в колее. За мутной завесой снега машины узнавались только по тусклым огонькам фар, так что Сарычев был уверен: в такой ситуации засечь хвост практически невозможно. Тем не менее на всякий случай он периодически менялся местами с Самойловым, хотя и понимал, что все это суета, дешевое вошканье, недостойное профессионалов. Существует железный закон "наружки": успешно вести клиента возможно только семью машинами, так что, пожалуй, стоило сказать большое милицейское спасибо небесам за то, что пожалели нищих оперов и застлали все вокруг снежной пеленой!
      Наконец "бээмвуха" притащилась на Ржевку. Неподалеку от "фордовской" станции все повторилось точь-в-точь, как у Прибалтийской: к "бомбе" припарковался борт о борт зеленый сто восьмидесятый "мерс". Номер его при такой погоде засечь не удалось, а "принять" было некому, так что, сжимая зубы от злости и обиды, Сарычев двинулся за "семьсот сороковой", приказав Самойлову держаться следом.
      Вообще-то Александр Степанович чего-то в этой жизни не "догонял". Не мог он, например, понять, почему капитан Самойлов, защищая закон, ездит в раздолбанных "Жигулях", а те, кто этот самый закон преступают, в "БМВ" и "мерседесах"? Отчего это каждый средний бандит без сотовой трубы себя не мыслит, а у него на весь отдел одна она, родимая, да и то с денежным лимитом в придачу? Возникал естественный вопрос: если государство не стоит на страже своих же собственных законов, оно или не государство вовсе, или преступно по сути своей. М-да... А ведь всегда Александр Степанович старался держаться от политики подальше, считая, что его дело ловить и сажать за решетку преступников. Он в свое время и членство-то в КПСС воспринимал лишь как неизбежную нагрузку к основной работе. Однако нынешний "разгул демократии" вызывал у Сарычева рвотный рефлекс, невыносимо было, чувствуя свое абсолютное бессилие, наблюдать за полнейшим беспределом...
      Тем временем "семьсот сороковая" припарковалась у ресторана, и из машины вышли двое - оба крепкие, в коже, уверенные в движениях. Когда они выходили, салон машины на секуду осветился и Сарычев заметил, что водитель остался в одиночестве - экипаж состоял из трех человек. Где-то через полчаса парочка вернулась сытая, раскрасневшаяся, причем и о голодном товарище не забыли рулевому предназначалась тарелка с гамбургерами и литровая бутыль кока-колы.
      "Наверняка в машине что-то ценное, раз часового оставляют. - Майор проглотил слюну, вспомнил, что Самойлов с лейтенантом тоже весь день не ели. Значит, говоришь, гамбургеры на тарелочке..." Ему вдруг дико захотелось выскочить и показать свой очень непростой характер - распахнув дверь "бомбы", заученным движением захватить сидящую там сволочь, с ходу провести круговой хлест ногой, а после, произведя загиб руки за спину и удерживая болевой предел, колошматить бритой башкой о крышу, пока тело не обмякнет и не сползет вниз, к колесам машины. "Тьфу, ты! - Майор вытер внезапно вспотевший лоб и чертыхнулся. - Э, брат, так нельзя, иначе - край".
      Между тем, быстро насытившись, водила выбросил тарелку с остатками жратвы прямо в снег, и БМВ, ревя мотором, устремилась по направлению к Янино, причем двинулась обходным путем, минуя гибэдэдэшный КПП. "Оно и понятно". - Сарычев понимающе улыбнулся, однако, когда вышли на трассу и полетели сквозь метель по заснеженному шоссе, поводов для радости не осталось никаких. Чтобы не потерять "бээмвуху", пришлось совершенно наплевать на безопасность движения. Пару раз Александр Степанович чуть не побывал в кювете, машина вела себя как кусок мыла на мокром полу - какой там, к чертям, управляемый занос! Представив, каково сейчас Самойлову в отделовской развалюхе, майор хрипло скомандовал:
      - Петя, ну на хрен, тормози.
      Между тем снежное облако, в середине которого мчалась "семьсот сороковая", стремительно разрывало дистанцию и наверняка потерялось бы, только Сарычеву нынче что-то подозрительно везло.
      Впереди на дороге показалась колонна бензозаправщиков "Урал", обогнать которую не было никакой возможности, и "бээмвуха", сразу потерявшая свой шлейф, покорно поплелась следом. Тащилась так она минут двадцать, наконец, притормозив, помигала левым поворотником и ушла налево, на аллею, по обеим сторонам которой высились внушительные особняки. Дальше вести БМВ было опасно, а потому капитан с лейтенантом выскочили из "жигулей" и бежали за удаляющимися огоньками габаритов метров восемьсот, а может, поболе, взмокнув на трескучем морозе, как в бане. Но старались не зря. На их глазах распахнулись массивные железные ворота, и "семьсот сороковая" зарулила во двор, отгороженный от внешнего мира бетонным забором. На морозе было хорошо слышно, как злобно зарычал, бряцая цепями, слаженный собачий дуэт. Захлопали дверцы, послышались голоса, снова загудел электродвигатель, смыкая выкрашенные в салатный колер створки, и все затихло.
      "Однако не май месяц", -чувствуя, что начинают замерзать, Самойлов со Звонаревым вздрогнули, разом развернулись и припустили к майору делиться впечатлениями. Дело, похоже, было на мази...
      - Ну что ж, молодцы, шерлоки, - со странной интонацией похвалил и молча поманил подчиненных в начало аллеи.
      К железным, распахнутым настежь воротам, на решетчатых створках которых были пятиконечные звезды.
      Ленинград. Развитой социализм. Понедельник
      Общага, она и есть общага, кого бы любимая родина ни определила в нее на постой - пролетария, студента или аспиранта. Все одно будет бардак. Это Юра Титов понял со всей отчетливостью, когда, проснувшись, узрел в окне полуденное солнышко, на столе остатки вчерашнего веселья, а на своей подушке девичье мурло. "Ну когда же все это закончится?" - расстроился было он, но тут же вмешался внутренний голос, веско так, мудро, успокоил его: "Вот защитишь диссертацию и образумишься". Аспирант, сразу повеселев, разбудил общаговскую долбежку, справил все свои нужды и принялся делать зарядку.
      Пробежался на месте, прозвонил суставы и, разогревшись, сделал пару раз принудительный выдох, с тем чтобы все вчерашнее осталось в прошлом. Поработав на координацию и гибкость, он почувствовал, что настроение улучшается, лихо побился с тенью и двинулся по длинному, вонючему коридору занимать очередь в душ.
      Внешность у аспиранта была так себе. Хоть и числился он по паспорту русским, но сразу было видно, что корнями происходил из тундры. Раскосый, жилистый, худой, в общем так, ничего особенного. Однако первое впечатление обманчиво. Десять лет занятий карате хоть и не прибавили ему ни красоты, ни шарма, но, практикуя "схай-джус" - корейский полноконтактный стиль, на татами он был решителен и смел, а на улице беспощаден и жесток до крайности. Во многих школах его уже прекрасно знали и, называя за глаза Кузнечиком за прыгучесть, на спарринг к себе не звали. Дураков нет - подобные визиты обычно заканчивались экстракцией зубов, сломанными ребрами и перебитыми носами. Не Кузнечик зверь...
      Пребывая после душа в отличном настроении, аспирант включил электрочайник и сел завтракать. Словно пожелав ему приятного аппетита, по репродуктору радостно сообщили, что капиталисты начали вымирать от неизвестной болезни, а следом полилась песня: "Не надо печалиться - вся жизнь впереди". "Да, у них СПИД, а у нас спад". - Юра нацепил галстук-обманку, пиджак в такую жару он надевать не стал, и, глянув на часы, заторопился на встречу со своим руководителем, доктором наук Борисом Моисеевичем Старосельским.
      Был чудесный сентябрьский денек. Лето уже прошло, а осень еще не наступила, от сиявшего среди белых облачков солнца жизнь казалась прекрасной и удивительной. Люблю я пышное природы увядание... Вдохнув запахи асфальта, опадающей листвы, теплого не по-осеннему воздуха, аспирант направился к трамвайной остановке, но внезапно услышал возмущенный женский голос. Он перемахнул через ограду скверика и, завернув к беседке, сразу понял, в чем дело. На скамейке, под сенью клена, сидели две особы женского пола в окружении четырех представителей мужского. Надо признать, что вкус у молодых людей был неплохой, особенно Юре понравилась блондиночка с большими глазами, голубыми, как мечта.
      - Эй, узкопленочный, - услышал он вместо приветствия издевательский мужской смех, - как там в тундре?
      - Нормально. - Юра улыбнулся и с ходу раздробил весельчаку лицо. В следующее мгновение он сломал колено второму мордовороту и мощным панчем послал его в нокаут. Далеко и надолго...
      Не успело тело амбала упасть на траву, как оставшиеся двое протерли мозги. В руках у одного появилась отвертка, а другой принялся выписывать нунчаками "восьмерки", и по звуку, ими производимому, Юра определил, что тот полный лох. Так оно и оказалось - заловив его руку в мертвой точке, аспирант сократил дистанцию, раздробил дилетанту скулу и закрылся им же от отвертки. Она вошла глубоко, с мерзким звуком. Пока ее владелец в ужасе взирал на торчащую из печени товарища рукоять, Юра, резко крутанувшись, сбил его на землю и уже внизу добил коленом в нюх...
      Все это было исполнено в таком хорошем темпе, что барышни не успели даже вскрикнуть. Решив, что для знакомства момент не очень подходящий, Титов быстренько откланялся, а на прощание посоветовал:
      - Рекомендую здесь долго не задерживаться.
      Через мгновение он уже мчался за весело катившимся железным сараем на колесах...
      К шефу Юра, конечно, опоздал, однако особо его журить не стали. Борис Моисеевич Старосельский хоть и был видом страшен - черен, кос, лыс, но на теле жутко кучеряв, - в целом имел характер покладистый и добрый. Все родственники и друзья его давно уже обретались на историчской родине, сам же он был невыездным доктором наук, но при этом только старшим преподавателем, и на жизнь смотрел философски: "Было и это. Все пройдет". Аспиранту он плеснул в стакан "Полюетрова" и, не разводя демагогии, просто сказал:
      - План утвердили, пропуск в музей будет. - Отхлебнул, шумно выдохнул и, указав на бутылку, добавил: - Холодненькая.
      Словом, не задержал, и Юра отправился перекусить, чтобы до вечерней тренировки съеденное
      улеглось.
      Путь его лежал в хорошо проверенную котлетную "Алмаз", где, взяв двойную порцию "пожарских", салат из редьки и стакан сметаны, можно было подхарчиться прилично и недорого. В заведении было душно и пусто - есть в такую жару не хотелось никому. Быстро сгрузив тарелки с подноса, аспирант посолил молочнокислый продукт и взялся было за ложку, однако взгляд его, случайно упавший на кусочек черного хлеба, увлек Юру во времена не столь уж давнего своего служения родине.
      Отдавал он воинский долг в славных внутренних войсках уже после окончания института, в котором не было военной кафедры. Порядки и феня в армии были как на зоне, не обошлось, конечно, без дедовщины и офицерского беспредела. Помнится, на учебном пункте оголодавший рядовой Титов взял с сержантского стола горбушку хлеба. Кара была страшной. После отбоя всю роту заставили бежать на корточках, а перед Юрой поставили котел с пересоленной "бронебойкой": "Жри. Пока не съешь, вся рота спать не ляжет". Называлось это "воспитанием через коллектив". Которому бег вприсядку совсем не понравился...
      Внезапно раздался странный звук, выдернувший аспиранта из воспоминаний прошлого. Юра медленно опустил взгляд на свои руки - стакан был раздавлен. "Черт, вот сука память". Обтерев пальцы салфеткой, он без всяких мыслей съел котлеты с салатом, выпил чай и отправился в общагу за формой. Походка у него была размеренная, как у бездельника, которому некуда спешить.
      А как иначе-то в такую вот жару? По такому пеклу хорошо жиры сгонять хламиду на себя какую-нибудь с капюшоном, и - вперед, километров десять легкой рысью, потом в баню, и килограммов пять как не бывало. Он вспомнил закрытое первенство "Дзержинца" - как готовился, держал режим, за весом, такую мать, следил. Потом перед глазами встал финальный бой, когда, не выдержав необъективного судейства, он всем продемонстрировал свой характер - засадил ногой по верхнему уровню с полным контактом. Соперника увезли на "скорой", самого Титова дисквалифицировали, а Ли Зуонг тогда сказал ему с укоризной: "Мог быть вторым, а стал последним и человека чуть не убил без причины. Разве ты воин?" "Да, у азиатов своя логика, - аспирант криво усмехнулся, - хотя технику он мне поставил качественно, ничего не скажешь". Сразу же устав от воспоминаний молодости, он помрачнел и принялся рассматривать женские ножки, дырявившие каблучками размякший асфальт.
      Спустившись на эскалаторе в ощутимо липкую духоту, Титов минут двадцать трясся в переполненном вагоне подземки, потом прогулялся немного пешочком и вскоре очутился возле ржавой железной двери. За ней, в антисанитарных глубинах реконструированного теплоцентра, давнишний его знакомый Витька Алексеев с энтузиазмом вышибал деньгу из многочисленных своих почитателей. Аспиранта же он пускал из соображений повышения собственного мастерства и в целях безопасности - понятно, что на Кузнечика никто прыгать не станет.
      Не торопясь, Титов прошествовал в тренерскую, кивнул хозяину: "Здорово, толстый", натянул черную каратегу из грубой холстины, перепоясавшись при этом обычной бельевой веревкой. Подобно Брюсу Ли, цветные знаки мастерства он не признавал, полагая, что пояс нужен лишь для поддержания штанов. Между тем все двинулось обычным чередом.
      Проверенный подручный Алексеева принялся разминать ученическое скопище, а к сенсею пожаловали гости - хорошо всем известный мастер Евгений Паников из Лариновской сборной с каким-то сухощавым парнем невыразительной наружности. Тот отрекомендовался просто: "Семенов" и пошел переодеваться.
      Однако по тому, как он двигался, сразу угадывался настоящий боец. Координированный, резкий, с отличным суплесом *. "Наконец-то будет с кем поработать", - обрадовался Титов и начал плавно "входить в круг внимания". Сосредоточившись и обретя душевное равновесие, он принялся разогреваться, тщательно прозванивая все тело и смещая "точку сборки" на физический план, затем несколько минут "дышал", сделал пару упражнений на координацию и начал потихонечку переходить к растяжке.
      * Гибкость.
      Тем временем появился Евгений Паников - в роскошной шелковой каратеге с множеством эмблем, перепоясанный толстым, черным, как сажа, мастерским поясом. На его фоне второй гость, в выцветших боксерских трусах и футболке с надписью "Миру мир" на груди, смотрелся просто по-сиротски. Отойдя в дальний угол зала, он начал разминаться, а Титов, сразу же отметив, что растяжка и координация у него выше всяких похвал, принялся выполнять формальные упражнения - ката. Со стороны это, должно быть, выглядело впечатляюще - резкие, концентрированные удары, громкие, полные энергии, боевые крики. Однако гость в трусах, не обращая ни на кого внимания, стал исполнять нечто похожее на бой с тенью, только движения его рук и ног были расслабленно-плавные, и весь он был какой-то расхлябанный, ломающийся, как будто состоял сплошь из шарниров. Но во всем, что он делал, чувствовалась целесообразность и гармония. Внезапно на пару секунд он врубил полную скорость и с быстротою молнии нанес с десяток ударов, притоптывая и подшагивая в такт, - со стороны казалось, что он танцует на скользкой ледяной поверхности. В этот момент сенсей Алексеев, складно вешавший на уши своим ученикам что-то про концентрацию и скорость, позвал:
      - Юрий Федорович, вы не покажете нам тамеси-вари?
      При этом он подмигнул, кивнув на аккуратно напиленные дюймовые доски, мол, давай, Юрка, даром, что ли, тебя здесь держат.
      Собственно, Титов был не против. Проломив рукой две деревяшки, сложенные вместе, он попросил поставить сразу пять и мощным йоко-гири* разбил и их. Зрелище впечатляло, глаза учеников восторженно округлились, а сенсей Алексеев, мысленно прикинув, что плату за обучение можно будет скоро и повысить, изрек:
      - Вот к чему ведут длительные, а главное, регулярные занятия! Постоянство - залог успеха.
      Чувствуя, что еще немного, и он въедет хозяину зала по верхнему уровню, Титов отошел в сторону, выбрал ученичка пошустрее и принялся отрабатывать на нем жесткие блоки, пока тот не взвыл и руки у него не посинели. Ничего, ничего, его самого учили так же. Потом он взял двух семпаев ** и минут пять работал с ними в среднем контакте, пока те не загнулись, и наконец встал в свободный спарринг с самим носителем мастерского кушака Евгением Паниковым.
      Видимо, тяжелый черный пояс был весьма обременителен, его владелец явно уступал своему сопернику и в скорости, и в силе удара, а когда Титов провел свою "коронку" - два прямых рукой по верхнему уровню и проникающий ногой в солнечное, обладателя шелкового кимоно скрючило. Только минут через пять он перевел дух и якобы в шутку сказал:
      *Боковой удар ногой.
      ** Старшие ученики.
      - Ну ты и падла, Юрий Федорович.
      Титов пожал плечами - входит, кто хочет, выходит, кто может. Потом доброжелательно оскалился и посмотрел на гостя в трусах:
      - Не хотите поработать?
      Тот улыбнулся вежливо и сделал элегантный полупоклон:
      - С вами не могу, вы такой быстрый и жесткий, что-нибудь случится обязательно.
      Титову это не понравилось.
      - Если что-нибудь случится, то только с вами. Давайте работайте, раз уж пришли, я сильно бить не буду - Не замечая, как усмехнулся Евгений Пани-ков, знавший, видимо, обладателя трусов достаточно хорошо, он придвинулся ближе: Ну?
      Зря он так настаивал на спарринге, совершенно зря. Оказалось, что беспорточный гость двигается быстро и мягко, подобно голодному тигру, и все Юрины удары увязают в его защите, как камни в зыбучих песках. А секунд через тридцать случилось и предсказанное "что-нибудь": сильным ударом по печени Титова лишили дыхания, а затем, жалея, точно дозированным "маваси"* двинули по голове. Вынесли напрочь. Слава богу, челюсть не раздробили. Словом, как и обещали...
      * Круговой удар ногой.
      - Здравствуйте, дети мои. - Сарычев разделся и по очереди погладил хищников, прибежавших на звук открываемой двери. В отличие от зверей, супруга его давно уже не встречала, так что, умывшись, Александр Степанович отправился на кухню кормиться самостоятельно .
      Жену Сарычава звали Ольгой Петровной. Она была натуральной блондинкой с красивыми ногами и томно-волнительным взглядом серых глаз. Служила она по медицинской части и раньше, в отдаленно-благополучный период своего замужества, кончая, благодарно прижималась к широкой, тогда еще лейтенантской, груди: "Сашенька, родной..." Теперь же все стало по-другому: забьется молча в истоме и, простонав что-то нечленораздельное, сразу повернется к майору хорошенькой попкой. Да, жизнь семейная явно дала трещину. Впрочем, Александр Степанович причину знал прекрасно и даже как-то предложил супруге: "Ну давай приемного заведем, вон сколько сирот развелось при перестройке-то!" Только Ольга отказалась: "Мне мой собственный ребенок нужен". А затем пустила обильную слезу и зачем-то, ни к селу ни к городу, помянула сарычевского геройского родителя. Недобрым словом... И совершенно напрасно.
      Отца своего майор не помнил. По рассказам матери, тот умер в страшных муках вскоре после его рождения, а отчего, неизвестно. И лишь когда отечество решило сыграть партейку в гласность, Сарычеву стало ясно, что на родителе его родная советская власть проверила, как будут загибаться от радиации поганые империалисты, взяв, правда, сначала подписку о неразглашении под страхом смерти. Тема эта была болезненна, как гнилой зуб, и лучше бы Ольга ее не касалась. Разговоры были пустые, а душа наполнялась горечью и обидой. И за отца, и за державу...
      Вода закипела. Шваркнув пакетом об пол, чтоб разбить слипшиеся пельмени, майор высыпал их в кастрюлю, куда уже успел положить соль и лавровый лист, с чувством помешал, глянул на часы и принялся ждать конечного, вожделенного результата... Наконец пельмени всплыли, разбухли, сделались желтовато-скользкими. Исходя слюной, Сарычев переместил их в тарелку, кинул сверху масла, сметану, зелень, нарезанный маленькими кубиками сыр и впервые за день поел по-человечески. Хищники, натрескавшиеся буржуазного "Вискаса", крутились рядом, из чувства солидарности слизывая ряженку из коллективного блюдечка с каемочкой.
      Скоро тарелка опустела, и повеселевший Александр Степанович налил себе чайку. Только не было у него в душе полной гармонии, на сытый-то желудок еще сильнее стали донимать его мысли всякие разные, большей частью безрадостные...
      Прошло чуть больше недели, как капитан Самойлов повязал чалого *, толкавшего ампулы с "белым китайцем", а весь рынок оказался буквально завален этой отравой, метко прозванной "крокодилом". Цена на него установилась смешная, создавалось такое впечатление, что производителей интересует не материальная, а социальная сторона происходящего. Нате жрите, дурейте, превращайтесь потихоньку в скотов...
      * Скупщик мелких партий наркотиков.
      Для истории-то не секрет, что человечество познакомилось с наркотическим дурманом очень давно. Еще пять тысяч лет назад древние шумеры прекрасно знали свойство опиума, называя его "гиль", то есть "радость", а в индийском эпосе "Ригведа" гашиш воспевается как "небесный проводник". Однако всегда это был удел избранных, и употребление "дара богов" простыми смертными каралось чрезвычайно жестоко. Нынче же кто-то предлагает "крокодила" всем желающим по бросовой цене, мол, давайте, граждане, не стесняйтесь, берите, сколько душе угодно. Пока она у вас еще есть... Но не одно это казалось Сарычеву странным.
      Взять хотя бы месторасположение предполагаемой "фабрики"... Не хрен собачий - объект Министерства обороны с мудреным названием "Рекреационный центр для высшего командного состава". Санаторий для полководцев. А что, отличное местечко - тишина, спокойствие, чистый воздух, до города опять-таки рукой подать. И главное - вывеска... Нос кто ни попадя совать не будет. И все это за смешную, чисто символическую плату. Официальную, естественно... Да, чудеса! Неподвижному же посту наблюдения открылись вещи вообще удивительные - не далее как сегодня вечером к коттеджу подкатил военный УАЗ с залепленными снегом номерами, из которого выгрузили нечто в большом продолговатом ящике. Бомбу? Контейнер с газом? Черта в ступе? Сарычеву все это очень не нравилось...
      На другой день Александр Степанович долго ходил на четырех, вилял хвостом, а под конец лег костьми в кабинете главнокомандующего. Это было оценено майору выделили две машины дополнительно. И результат, конкретно положительный, не заставил себя долго ждать.
      Уже к обеду курьеры на черной "семьсот сороковой" засветили своих коллег, прибывших в белоснежном "опеле-омега". Те понятия не имели о контрнаблюдении и были взяты теплыми, с поличным. Изъятые у них ампулы отправили на экспертизу, и спектральный анализ показал: да, в "стекляшках" "белый китаец" собственной поганой персоной. Место его изготовления уже никаких сомнений не вызывало, так что пора было брать быка за рога. Причем промедление было смерти подобно, и майор опять направился в высоковольтный кабинет.
      При виде его усатой физиономии пока-еще-полковник, но почти-уже-генерал сделался хмур:
      - Надо скорей тебе, Сарычев, подполковничьи погоны вешать, а то ведь ты с меня последние подштанники снимешь.
      "Пошел ты со своим исподним куда подальше!" - мысленно послал его майор, а вслух ласково сказал:
      - "Фабрику" нужно брать завтра утром, иначе поздно будет. И силовых надо, полагаю, взвод, самим никак не управиться...
      Почти-генерал был мудр и потому слушал его равнодушно, не сводя глаз с бюстика Железного Феликса. Давно уже дела служебные он не принимал близко к сердцу...
      Командира омоновцев лейтенанта Доценко Сарычев знал еще по службе в оперполку. Был тот молодец могучий, широкоплечий, и было непонятно, как это отделовские "Жигули" еще не развалились под тяжестью его многопудового тела.
      - Ну что, Петро, какие мысли?
      Майор с лейтенантом уже прошлись возле объекта, отметили высоту стен и наличие сигнализации, долго наблюдали за особняком в бинокль и теперь решали, как преодолеть трехметровый забор и, избежав тесного контакта с находящимися по ту сторону злобными церберами, попасть через железную входную дверь внутрь.
      Можно было, конечно, не мудрствуя лукаво, шарахнуть из РПГ-7, ручного противотанкового гранатомета, по воротам и с криком "ура" ворваться через дымящуюся брешь во двор, но это была бы грубая, дешевая работа, недостойная профессионалов, за нее в случае чего по головке не погладят. Самое малое отмассируют копчик...
      Наконец решение было найдено, и лейтенант Доценко отправился охватывать инструктажем подчиненных, которые кадрированным взводом расположились в автобусе на обочине шоссе. Сарычев пошел к своим, так же шевелить извилинами и языком. Как-то нехорошо было у него на душе, муторно, неспокойно. Вот сука драная эта интуиция... Не спится ей, стерве...
      Было раннее зимнее утро. Еще не рассвело, мороз был колюч, звезды в небе казались льдинками, отражавшими свет молочно-белой луны. Мирные люди еще почивали, а неугомонные чекисты уже успели проверить связь, вооружение, снаряжение и, едва только начало светать, стали подтягиваться на исходную. Куда ж ты денешься - ноблесс оближ...*
      * Положение обязывает.
      Где-то в полдень загудел электродвигатель ворот, медленно начали разъезжаться створки, и по связи прошла команда: "Снайпер, внимание!" В то же мгновение коренастый омоновец навел бесшумную винтовку ВСС на проем ворот и, только луч лазерного целеуказателя упал на выезжавшую БМВ, плавно нажал на спуск. Затем щелкнул переводчиком огня и всадил еще десяток пуль в ни в чем не повинную "бомбу". Выстрелы были подобны легким хлопкам в ладоши, тем не менее мощные девятимиллиметровые патроны раскололи блок цилиндров "семьсот сороковой", двигатель заклинило, и иномарка застряла в воротах, не позволяя створкам
      сомкнуться.
      Пассажиров тут же выволокли наружу и положили мордами в снег с широко раскинутыми ногами и руками, сцепленными на затылке. А через капот и крышу "бээмвухи" уже перемахивали опера и омоновцы, мчались к дому. Взвизгнули и отползли, познакомившись с антисобакином, барбосы. Из окошка на третьем этаже вылетели стекла, и кто-то, судя по звуку, дал длинную очередь из автомата Калашникова. Нападающие мгновенно рассредоточились, укрылись за стволами столетних сосен, однако стреляли пока не в них. Пули прошили многострадальную БМВ в районе бензобака, и взрыв разметал во все стороны экипаж вместе с повязавшими его омоновцами.
      Уже в следующую секунду стрелок взял чуть ниже, и невысокий сержант, вскрикнув, схватился за бок, - легкий бронежилет "Кора-2" от пуль АК не спасал. Вскоре еще один омоновец опустился на красный снег, а в доме уже вовсю работали четыре автоматных ствола. Стрелявшие были явно не из начинающих - они не суетились, палили грамотно, умело, короткими очередями. Тут же по эфиру прошло "Первый, цель взял", и откуда-то чуть слышно отметился снайпер, заставив один ствол замолчать.
      Омоновцы между тем сосредоточили весь огонь на третьем этаже, да так, что там и нос было высунуть невозможно, чем не преминули воспользоваться Сарычев, Самойлов и Доценко - выждав момент, они добежали до стены дома и оказались в мертвой, непростреливаемой зоне. Осторожно двигаясь вдоль высокого фундамента, они вскоре очутились возле железной входной двери, по которой, весело ругнувшись, лейтенант тут же дал длинную бесшумную очередь из автомата АС*.