Прокаженный

Скорострельность этого автомата такова, что ригели замка были буквально перерезаны пулями. На пределе внимания чекисты вошли внутрь. Пересекли просторный холл с камином и зачехленным роялем, прошли длинным коридором и очутились у лестницы, ведущей на второй этаж. Звуки автоматных выстрелов здесь били прямо по ушам, в воздухе явственно ощущалась пороховая гарь. Оставив капитана внизу, Сарычев и Доценко ступили на лестницу, поднялись и оказались в коридоре. Шмаляли совсем рядом, из соседних комнат, было слышно, как стучат, падая на пол, отстрелянные гильзы. Определяя порядок действий, майор обозначил себя стволом "гюрзы" и повел пушкой в сторону правой двери. Доценко понимающе кивнул и, поделившись с Сарычевым гранатой, взялся половчее за автомат.
      Теперь все решали выдержка и быстрота. Нужно было вытащить чеку, разжать пальцы и, распахнув дверь ударом ноги, закатить внутрь оскольчатую смерть. Майор с лейтенантом действовали грамотно и синхронно - едва в комнатах громыхнули взрывы, они ворвались внутрь, выпустили по длинной очереди, и сразу наступила тишина. "Зачищать" стало некого. И в это время на первом этаже послышались выстрелы.
      *Автомат специальный - девятимиллиметровый спецназовский ствол.
      - Давай вниз! - Держа "гюрзу" наизготове, Сарычев стремительно пробежал по коридору, вихрем метнулся по лестнице. И вдруг замер - увидел Самойлова. Капитан неподвижно лежал на спине, лицо его побледнело, вытянулось, на вздернутом носу ясно проступили смешные конопушки. Неподалеку хрипел раненный в грудь бандит, с каждым вздохом у него на губах пузырилась кровь. Тут же стоял бледный, словно смерть, омоновец, от которого Самойлов отвел предназначенную тому пулю.
      Сарычеву показалось, будто горло ему сдавила крепкая мокрая веревка, однако он справился с собой и профессионально отметил, что смерть Самойлова наступила от попадания в плечо. Приблизившись к раненому бандиту, майор увидел в его руке "браунинг 07". Вытащив магазин, он убедился, что пистолет был заряжен пулями с мгновенно действующим ядом, скорее всего цианидом.
      - Эх, Петя, Петя. - Сарычев перевел взгляд с блестевших никелем кусочков металла на лицо убийцы Самойлова, и где-то в недрах его души внезапно прорвал плотину неудержимый поток чего-то темного и мутного. Захотелось прямо сейчас, с ходу, прыгнуть раненому на грудь и, высоко поднимая ногу, бить срезом каблука по ребрам. Чтобы те трещали, крошились, ломались и осколками вонзались в печень и селезенку, чтобы порвались кишки, лопнул мочевой пузырь и сорвались с места почки. Затем резким, тромбующим движением превратить лицо врага в кровавое месиво и наконец прикончить, глубоко загнав кости носа в мозг... "Ладно, падла, сам загнешься". - Александр Степанович резко выдохнул, обретая над собой контроль, и отвернулся. На глазах его блестели слезы ярости...
      Тем временем отыскался вход в гараж, оттуда раздался голос лейтенанта Звонарева: - Товарищ майор, взгляните.
      Ничего нового Сарычев не увидел - "фабрика" как "фабрика". В углу, съежившись от страха, сидел бородатый, интеллигентного вида варщик, второй умелец распластался в луже собственной крови и судорожно хрипел простреленным легким. Но среди груды пластика, резины и стекла майор заметил продолговатый металлический предмет цвета летней травы. На зеленом фоне ярко выделялась красная звездочка и непонятная надпись "РБГ 48".
      Окна занимали полстены - со стеклами-хамелеонами, дубовыми подоконниками и акустической изоляцией. Заходящее зимнее солнце сквозь них виделось неярким зеленоватым шаром, а звуки машин с набережной вообще не проникали внутрь огромной, как аэродром, комнаты. Судя по всему, это была гостиная. Слева невообразимая итальянская стенка, справа панно с изображением паскудной голой бабы, перед полутораметровым экраном "Пионера" необъятных размеров диван и масса приятных дополнений - видео и аудио, книги в дорогих переплетах, в углу беккеровский концертный рояль и пальма "рыбий хвост".
      Высокий, с лепниной потолок не оставлял сомнений в том, что помещение это бывшее буржуйское. Что греха таить, так оно и было. Когда в семнадцатом году победивший революционный народ ликвидировал эксплуататоров как класс, освободившиеся хоромы поделили на множество конур, где впоследствии этот революционный народ и поселился. Однако ошибочка вышла. За семьдесят лет пролетарии так далеко ушли не в ту сторону, что буржуазия оклемалась, снесла перегородки коммуналок и зажила по-прежнему - в хоромах.
      За окнами сгущались сумерки, и в комнате горели галогеновые лампы, освещая сидевших в креслах людей. Это были четверо мужчин, молодые годы которых уже прошли, а старость была еще в далекой перспективе. На первый взгляд были они совершенно не похожи друг на друга, но кое-что их все же объединяло. Выражение глаз. Стальное, безжалостное, равнодушно-оценивающее, так смотрит леопард на свою жертву перед прыжком." Да это и были нелюди. Звери. Матерые хищники...
      - Ну, где он, мент поганый? - резко спросил Первый, крепкий, со шрамом на левой щеке, с перебитым носом. - У, лягаш, падло...
      - Попридержи, язык, - одернул его Второй, представительный, в очках, с интеллигентной сединой на висках. - Раз обещал, будет.
      - Обещал! - Первый скривился в усмешке. - Жди теперь! Мент - он и в Африке мент. Поганый!
      - Да хватит вам. - Третий, высокий, с коротким ежиком, энергично, как на плацу, махнул рукой. - Вон, звонят уже.
      Действительно, скоро послышались шаги, и в комнату влетел низенький пышнотелый мужчинка.
      - Чертовы пробки, - он грузно опустился в кресло и обвел собравшихся виноватым взглядом, - прошу пардону...
      Встретили его холодно, в лоб выстрелили, словно из пистолета, вопросом: долго ли еще его менты будут отравлять людям нормальным жизнь?
      Когда-то давно родная партия направила толстячка из уютного райкомовского кабинета на борьбу с преступностью, и хоть времени прошло с тех пор немало, но коммунарская закваска давала о себе знать. Так что он ответил по-партийному уклончиво:
      - В семье не без урода, знаете ли. Разве уследишь за всем?
      - Ты смотри, как поет! - Первый рывком встал с кресла и, особенным образом, с "подходом", приблизившись к пышнотелому, прошипел: - Папа, ты не въехал в тему! Людей нормальных повязали, "завод" сгорел, хаты засвечены, жмуров как на кладбище, на кого все это вешать будем, а?
      - Ладно, ладно. - Второй тоже поднялся, сделал энергичный жест, мол, стопори Качалове, здесь все люди интеллигентные. Он пристально посмотрел на побледневшее лицо мента и медленно, с расстановкой, произнес: - Надо проанализировать случившееся. Сделать выводы, чтобы подобное впредь не повторилось.
      Второй много лет работал в органах, знал цену ошибкам и умел их анализировать. Понимал, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Давно, еще на заре своей чекистской юности, когда он служил в ПГУ - внешней разведке, судьба зло посмеялась над ним. За бешеные деньги ушлые капиталисты всучили ему чертежи подводной лодки образца четырнадцатого года. Пришлось коренным образом сменить профиль работы - заняться хозяйственной деятельностью. У партии, как известно, было множество сестренок, младшеньких, их следовало содержать достойно, в чести и достатке. Вот и пришлось Второму торговать оружием, наркотиками, даже сводничеством, бывало, занимался. Деньги-то, они не пахнут. Насмотрелся за долгие годы, намаялся, знал: жизнь полна сюрпризов.
      - Ну вот что, голуби, - впервые подал голос Четвертый, лощеный, с розовыми, полированными ногтями, обладатель дорогого костюма и просторного кабинета в Смольном, - вы тут анализируйте, делайте выводы. Не забудьте только, что нам нужны деньги и что незаменимых людей не бывает. У нас ведь как? Кто не работает, тот действительно ничего не ест. Переваривать нечем...
      Он хмыкнул, встал и, не прощаясь, вышел, оставив присутствовавших в подавленном настроении.
      - Да... - Третий наконец прервал тягостное молчание, кашлянул в кулак и посмотрел на мента вопросительно: - Так что же это за сволочь у тебя не одобряет конверсию?
      Третьего жизнь не баловала, - дослужиться от сержанта до генерал-полковника ох как непросто. Все было. Голод, холод, бараки офицерские. Полжизни не имел ни кола, ни двора, - и вот, когда, кажется, достиг вершин здрасьте вам, перестройка! Ни тебе почета, ни денег, ни уважения! Хорошо, нашлись вовремя умные головы - приловчились психогенный газ РБГ 48 на наркоту перегонять. Доход покруче генеральского будет, а молодежь-то нынешняя - хрен с ней, худую траву и с поля вон. Все бездельники как на подбор, балбесы, подъем переворотом ни разу сделать не могут...
      Мент, порывшись в карманах, вытащил лист бумаги:
      - Зовут его Сарычев Александр Степанович, майор, характеризуется положительно, награжден...
      - Замочить его надо! - нетерпеливо вклинился Первый. - Расписать так, чтоб о свою требуху спотыкался! Можно еще "на марс отправить"*, а вернее всего маслину в лобешник, сразу умничать перестанет!
      * Взорвать.
      Глаза его ожили, голос окреп, пальцы в синих татуировках пребывали в движении.
      - Ну замочишь ты его и народным героем сделаешь, - Второй гадливо поморщился, - а все окрестные менты станут не просто службу нести, они мстить начнут. - Он сделал паузу и обвел присутствующих брезгливым взглядом. - Нет, надо этого майора достать по-умному, чтобы он же еще и крайним оказался... Головой поработать надо.
      - Окажется, как пить дать, окажется, - зарумянившийся мент с готовностью кивнул, подкатился к бару и налил себе коньячку. - Печенками, сука, так сказать, рыгать будет. Печенками. Ну, ваше здоровье...
      Второй плотоядно улыбнулся.
      - А вот тогда его и замочить не грех. А голову заспиртовать, на память. Для коллекции...
      Ленинград. Развитой социализм. Вторник
      Не ходи ты, мой сыночек,
      На поля детей лапландских.
      Запоет тебя лапландец,
      По уста положит в угли,
      В пламя голову и плечи,
      В жаркую золу всю руку
      На каменьях раскаленных.
      Калевала, руна 12
      "...Вокруг Лжедмитриева тела, лежавшего на площади, ночью сиял свет, когда часовые приближались к нему, свет исчезал и снова являлся, как скоро они удалялись. Когда тело его везли в убогий дом, сделалась ужасная буря, сорвала кровлю с башни на Кулишке и повалила деревянную стену у Калужских ворот. В убогом доме сие тело невидимою силой переносилось с места на место, и видели сидевшего на нем голубя. Произошла тревога великая. Одни считали Л же Дмитрия необыкновенным человеком, другие - дьяволом, по крайней мере, ведуном, наученным сему адскому искусству лапландскими волшебниками, которые велят убивать себя и после оживают..."
      "Да, похоже, с предками мне повезло!" - Юра Титов оторвал глаза от карамзинской "Истории государства Российского" и довольно ухмыльнулся. Оказалось, что о саамах, небольшом народе, жившем на Крайнем Севере, было хорошо известно в Центральной Европе еще в девятом веке. Мало того, даже в первом веке нашей эры римский историк Корнелий Тацит в своем труде "Германия" дословно описал быт и нравы саамцев. Несомненно, интерес к лапландцам объяснялся тем, что они слыли чародеями и кудесниками. У финнов для обозначения сильного колдуна употребляется выражение "настоящий лопарь", а в Англии в том же смысле использовалось словосочетание "лопарские колдуньи". На Руси, оказывается, саамы также имели дурную славу как опасные чародеи, поэтому никто из русичей не удивился, когда в 1584 году Иван Грозный, призвав волхвов с севера и получив от них предсказание его неизбежной смерти 18 марта, в назначенный день за шахматной доской вдруг ослабел и повалился навзничь... Предначертанное исполнилось в точности.
      Все это, конечно, хорошо, но скула после вчерашнего нокаута болела нестерпимо, рот было не открыть... Никогда еще его не вырубали так - как зазевавшегося первогодка-несмышленыша. Однако аспирант не унывал - за одного битого двух небитых дают, а рожа - не задница, на ней не сидеть... Потягивал из чайника раствор "бульонных кубиков", цедил остывший чай и продолжал вгрызаться в безвкусный гранит науки.
      Так вот, средневековая Лапландия была настоящим университетом магов. Иоганн Шеффер в своем труде "Лапония" свидетельствовал, что норвежцы, шведы и финны посылали своих детей к лапландцам для обучения колдовству. И вообще, существует теория, что жившие до прихода на Кольский полуостров где-то в Приуралье саамы являются носителями отголосков культуры древней могущественной цивилизации проарийского толка. К слову сказать, весьма спорная...
      С облегчением заметив, что на часах уже начало двенадцатого, аспирант оторвался от чтива и, облачившись в строгий серый костюм с модным широким галстуком, глянул в зеркало. Ну и ну - на фоне академического прикида его кривая физиономия смотрелась еще более зловеще, для полной гармонии оставалось лишь нацепить на нос черные очки... Видок что надо, не хватает только вывески "Их разыскивает милиция"...
      На улице по-прежнему было жарко, однако, чтобы не терять солидности, пиджак Юра снимать не стал и, пока добирался до Музея антропологии и этнографии, сделался мокрым, как мышь, и злым, как хорек. Доктора наук Старосельского он заметил издалека - тот величественно стоял на гранитной набережной прямо напротив Кунсткамеры и своими взором, шевелюрой и подтяжками заметно выделялся на всеобщем сером фоне. Увидев подопечного, он не стал задавать никаких вопросов... Просто вздохнул и обреченно промолвил:
      - Пойдемте, Юра, нас ждут.
      Директор музея когда-то изволил крепить у Старосельского свою научную квалификацию, так что он без лишних проволочек потянулся к телефону. Самому же Титову сказал:
      - В конце коридора налево - дверь. Спросите научную сотрудницу Смирнову, она уже в курсе. По всем вопросам обращайтесь к ней, а сюда ходить больше не надо.
      Аспирант вышел, миновал баррикаду из стеллажей и, обнаружив сразу за сортиром облезлую, давно некрашеную дверь, постучался. Не дождавшись ответа, снял очки и вошел. И сразу же обнаружил, что мир тесен - в углу за письменным столом сидела вчерашняя красотка из сквера. Ее глаза цвета голубой мечты с интересом уставились на асимметричную физиономию визитера.
      - Добрый день, - обрадовался Юра. - Какая неожиданная встреча!
      - Да уж, - научная сотрудница улыбнулась и встала из-за стола, - давайте знакомиться, что ли. Наталья Павловна. - Она насмешливо скосила глаза и мелодично протянула: - Скажите, а это вас тогда так разукрасили?
      - Нет, это уже после. Разрешите представиться: аспирант Титов, пишу о лапландских нойдах. - Юра вдруг присел и сделал несколько быстрых движений, подражая шаманскому камланию.
      В сочетании со строгим костюмом и подбитой скулой это выглядело не очень-то изящно, однако научная сотрудница расхохоталась и предложила чаю. очень многообещающе - с пряниками. Минут через пятнадцать, в самый разгар чаепития, заглянул обеспокоенный судьбою питомца доктор Старосельский увидел, что молодые люди подружились, успокоился, пожелал им счастливо оставаться и откланялся...
      А уже через неделю Юра знал про шаманов почти все. Как выяснилось, стать нойдой мог любой саам в расцвете духовных и телесных сил, при этом считалось чрезвычайно важным, чтобы зубы у него были в порядке. Предполагалось, что кандидат мог часами стоять босиком в снегу и без ущерба для здоровья лизать раскаленное железо. Общаясь с духами, он должен был свободно ориентироваться в пространстве с завязанными глазами, искать и находить пропавшие предметы и людей, лечить болезни и убивать врагов на расстоянии. Сильному нойде, такому, как легендарные Ломп-соло, Сырнец и Акмели Антериус, полагалось иметь свой сеид и кормить его кровью с жиром, а в случае надобности, развязывая один за другим три волшебных узла, вызывать появление вначале умеренного, затем сильного ветра и, наконец, урагана с громом и молниями "от одного края неба до другого".
      Однако наряду с шаманством Титова занимал еще один вопрос. За прошедшую неделю ему открылось, что Наталья Павловна разведена, грудь ее высока, ноги стройны, но сам он впечатления на нее пока не произвел. Ну что ж, в научных сферах бывает и так - не всякая проблема решается с наскока. Помня основной закон сопротивления: была бы сила, а момент найдется, Юра особо не переживал. Никуда научная сотрудница от него не денется. Все бабы дуры, а красивые - в особенности.
      Утром на тропе к сортиру Сарычев повстречался с супругой. Ольга Николаевна только что вышла из душа. Главную прелесть ее едва прикрывали черные, в красных рюшах, трусики, грудь была открыта, розовые соски дерзко торчали в стороны. Пахло от нее обворожительно.
      - Саша, давай поговорим. - Она глядела куда-то мимо Сарычева, голос ее звучал бесстрастно.
      - Давай, - ответил майор, примерно уже представляя, о чем пойдет речь.
      - Саша, нам нужно некоторое время пожить врозь, так больше продолжаться не может, - без всякого выражения заученно сказала супруга. - Я заберу кое-что из мебели.
      - Забирай, - Сарычев кивнул и пошел в ванную. Ему пора было ехать на кладбище.
      Уход жены его совершенно не тронул. Получилось, как с больным зубом, выдрал и забыл.
      "Да, правы буддисты, этот мир полон страданий", - согласился майор с принцем Гаутамой и всю оставшуюся дорогу до кладбища ехал без всяких мыслей, на автомате.
      На погосте было холодно. С ясного, кристально-голубого неба непонятно откуда падали редкие снежинки, а зимнее низкое солнце казалось остывшим оранжево-красным блином. Народу было не много, в основном все свои, милицейские. Майор и раньше знал, что Самойлов детдомовский, но только сейчас понял, как страшно быть одиноким, - проводить капитана в последний путь пришли только квартирная хозяйка, сдававшая ему комнатуху, да смазливая какая-то девица, не жена, не подруга, а так, одна из многих.
      Могилу вырыли недавно. Ее еще не присыпало снежком, и по краям были заметны следы ковша. Копала "Беларусь". Сарычев уже не первый раз хоронил сослуживцев и примерно представлял дальнейшее. Коротко, чтобы не застудить горло, генерал толканет речь, соратники поклянутся вечно помнить и при случае отомстить за хорошего парня капитана Самойлова, да только Пете от этого легче не будет. Вон он лежит, одетый в милицейскую "парадку", и снежинки не тают на его веснушчатом курносом носу. Сарычев вдруг ощутил, что предметы вокруг становятся какими-то нечеткими, бесформенными и видятся как бы сквозь пелену в этом, конечно, был виноват резкий, порывистый ветер! Он часто-часто заморгал, сглотнул что-то тягуче-горькое, застрявшее комом в горле и, резко вздохнув, обрел контроль над взвинченными нервами. Не баба - боевой офицер...
      Наконец гроб опустили, присыпали и, разогнав напоследок выстрелами окрестных галок, стали расходиться. На поминки Сарычев не пошел. По пути в "управу" он прикупил литровую бутыль не нашей, со зловещим названием "Черная смерть" водки, кое-чего на закусь и, запершись в кабинете, с ходу принял на грудь стакан. Водяра была неплохая, не паленая, однако майора никаким образом не взяло. Пожевав колбасы, он решил больше не пить - надо было еще выяснить насчет ответа на запрос воякам. Как ни странно, ответ уже был. "РБГ 48" оказался психогенным отравляющим веществом, мгновенно вызывающим стойкие, необратимые изменения в психике. Достаточно всего одной стомиллионной доли грамма, чтобы человек стал заторможенным, подавленным, охваченным апатией и безотчетным страхом, скотом. И никакой противогаз не поможет.
      "Тьфу ты, пакость какая". - Майор совсем уж было решился налить себе еще, когда внезапно ожил телефон внутренней связи. Звонил почти-генерал.
      - Александр Степанович? Хорошо, что ты уже здесь, третий раз звоню. - В голосе его, обычно невозмутимом, сквозило беспокойство. - Зайди.
      "Нашел время, гад". - Спрятав водку в сейф, майор отрезал ломоть колбасы и, жуя на ходу, неспешно двинулся длинным прямым коридором.
      - Ну что, похоронили? - Почти-генерал казался несколько рассеянным.
      - Присыпали. - Сарычев смотрел настороженно, со злостью в душе - сам-то ты где, сволочь, был?
      - Дело твое "федералы" забирают, - без всякого перехода сообщил начальник. -Документы для передачи подготовь.
      Заметив крайнее неудовольствие на физиономии майора, он разложил веером на столе пачку фотографий.
      - Взгляни.
      Фотобумага была еще влажная - снимки только что отпечатали. Все трое клиентов, взятых накануне на "фабрике", были мертвы. Они лежали, скорчившись, каждый в своем персональном "сейфе" - одиночной камере изолятора временного содержания, и на их перекошенных лицах застыло выражение крайнего ужаса.
      - Причина смерти известна? - Майор оторвал взгляд от снимков.
      - Результатов вскрытия пока еще нет, - нехотя отозвался почти-генерал, - а органолептикой не взять, на телах какие-либо следы отсутствуют. Ты голову особо-то не ломай, и так забот хватает. Твое дело пока - документы "федералам" передать. Понял меня?
      - Сделаем, - пообещал Сарычев, плюнул на все и поехал домой.
      Опять откуда-то наползли тучи, засыпая город опротивевшим снегом, машины еле тащились по занесенным мостовым. Когда майор подъехал к дому, было уже совсем темно. Лампочку на этаже опять спионерили, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец попал, сразу почувствовал противный холодок в позвоночнике - ригель был не заперт. Ни он, ни Ольга такого себе не позволяли никогда. Ворвавшись в прихожую, майор обомлел. Почти вся мебель куда-то подевалась, исчезли телевизор с видиком, холодильник, кресла, но, вспомнив утренний разговор, он успокоился, все встало на свои места. Только вот дверь была не заперта... Однако уже в следующее мгновение Александр Степанович понял почему.
      В кухне на столе рядком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, так что шерсть от боли встала дыбом... От кошачьих голов почти ничего не осталось, истерзанные останки зверьков различались только по форме - кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то дотронулся до уже остывших, ставших такими беззащитными и маленькими тел и внезапно ни с чем не сравнимая ярость охватила его. Он вдруг захотел ощутить, что испытывает воин, когда вонзает клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, проворачивает сталь в дымящейся ране. Дикий, мучительный крик вырвался из груди майора, он даже не сразу услышал телефонный звонок.
      - Да, - взял он наконец трубку.
      - Александр Степанович? Вы в Англии не бывали? - издевательски спросил его визгливый мужской голос.
      - Не доводилось. - Майор удивился собственному ледяному спокойствию.
      - Так вот, у англичан поговорка есть, - в трубке противно хмыкнули, "любопытство сгубило кошку". А мы ее по-своему переиначили - кошаков сгубило любопытство хозяина.
      На том конце линии громко заржали, а потом тот же голос медленно и зло произнес:
      - Разжевал, мент поганый?
      Пару минут Сарычев слушал короткие гудки, затем пошел на кухню. "Ну и денек, сплошные похороны". - Он бережно упаковал кошачьи останки в один целлофановый пакет - жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, потом смыл кровь и задумался о месте захоронения, как вдруг за окном взвыла сигнализация. С высоты шестого этажа майор увидел, как какие-то типы пинают ногами его "семерку". На сегодня это было уже слишком. Перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
      Не зря на востоке говорят: гнев - худший учитель. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев споткнулся, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как проваливается в мрачную пропасть небытия.
      Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит в темноте, скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке. Воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то обжигающе-ледяное, и, несмотря на сильную боль в голове, накрытой чем-то вроде наволочки, Сарычев понял, что он в багажнике. Чтобы согреться, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались. Между тем, судя по ощущениям, съехали с шоссе на проселок и больше часа бока майора знакомились с тяжелой сумкой, набитой шоферскими инструментами. Наконец движение замедлилось, взвизгнули петли ворот, и машина остановилась. Хлопнули дверцы, и Сарычев услышал скрип снега под сильными ногами, сопровождаемый невыразительным голосом с блатняцкой хрипотцой:
      - Дубрано, бля. Красноперый-то не околеет там в трюме?
      - Ботало придержи. - Майор узнал визгливый тембр своего телефонного собеседника и понял, что влип основательно.
      - Легавому холод не страшен - он ведь и так отмороженный, правда, майор? По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись, и кто-то быстро поднялся по ступенькам крыльца.
      Майор попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе локти, глухо застонал от бессилия, выругался и подумал, что глупее смерти, чем от холода, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо выволокли его наружу и потащили в дом. Он оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали поленья в жарко топившейся печке. Его толчком усадили на стул и сорвали с головы наволочку. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же получил "калмычку" - удар по шее ребром ладони.
      - Что-то рано ты, мент, жмуришься, не время еще.
      Раздалось дружное ржанье. Сарычев чуть разлепил веки и огляделся. Он сидел в углу большой, с розовыми обоями комнаты. Напротив топилась печь, посередине стоял круглый стол с батареей бутылок и жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое. Один, стриженый, с красной лоснящейся мордой, сидел у стены, ковыряя ножом в консервной банке. Двое других стояли неподалеку от Сарычева. Тот, что повыше, здоровый, с перебитым носом и мутными, остекленевшими глазами, не отрывая своих стекляшек от переносицы майора, легонько ударял левым кулаком о правую ладонь, как бы давая знать всем понимающим, что он махальщик *, к тому же левша... Рядом с боксером его напарник казался шибзиком, но майор по едва уловимым признакам - артикуляции, выражению глаз, манере держаться - почувствовал, что плюгавый опасней всех.
      * Кулачный боец.
      Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и Сарычев продолжил начатое в багажнике - стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно - не намочив предварительно веревку и, самое главное, без фиксации в шею, так что освобождение являлось только вопросом времени.
      Плюгавый подошел к столу, махнул, не закусывая, стакан и знакомым визгливым голосом скомандовал:
      - Кувалда, корешок, обломай-ка менту рога. Для начала.
      На Сарычева он смотрел равнодушно, словно на матерого волка, посаженного на цепь.
      - Будет сделано. - Боксер тут же с готовностью провел "двойку", намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Правда, несколько самонадеянно. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал защитное движение, и кулаки нападающего врезались в верхотуру его черепа. Хрустнули выбитые суставы, и Кувалда с яростным матом бережно прижал свою левую руку правой ладонью к животу.
      В тот же миг нога плюгавого взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Удар был неплох, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и хотя он успел выдохнуть и напрячься, в глазах завертелись огненные круги.
      - Вот так, падла легавая. - Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу - закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
      - Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, - приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. - Хватит, бля, умножаться *. Пора дело делать.
      Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
      - Какой красавец! - Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: - Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатом** у меня будешь, универсалом ***...
      * Здесь - жрать.
      ** Пассивный партнер в гомосексуализме.
      *** Опытный пассивный партнер.
      Дальше Сарычеву объяснять было не нужно - перед ним стоял "глиномес" активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
      - Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. - И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
      Очень уж Александр Степанович постарался - движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства "ухажера" проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного "глиномеса", пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
      - Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. - Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма - все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях...
      - Ладно, не так, так этак. - Осторожно вколовшись в магистраль* "глиномеса", обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: "Кашу маслом не испортишь", - повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
      - Грузи обоих в лайбу, - обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.