Федор Разумовский
      Прокаженный
      Миром правят деньги и ложь... -Древнее наблюдение
      В день, когда оседлали небес скакуна, Когда дали созвездиям их имена, Когда все наши судьбы вписали в скрижали, - Мы покорные стали. Не наша вина.
      Мафия бессмертна, потому что жестока. Так что наступивший ей на хвост майор милиции Сарычев приговорен - его с иезуитской изощренностью заражают СПИДом, обрекая на позор, крушение карьеры и в конечном счете на смерть. Однако неисповедимы пути господни. Волею обстоятельств смертельный вирус активизирует у Сарычева генную память. И теперь в этом мире у него нет ничего кроме чести воина, несгибаемого духа и бесценного наследия своих родичей - предков. Среди которых были и волхвы, и ратники, и одесские уркаганы...
      Сатана там правит бал... Ария
      Пролог
      Тоцкий полигон. Пятидесятые
      "Степь да степь кругом..." -песня почему-то не пелась. Командир третьего взвода третьей роты отдельного мотострелкового батальона Степа Сарычев умолк и эту самую степь окинул взглядом. Зрелище не радовало. Выжженная земля, вышки оцепления, ржавая, в шесть рядов, колючка, зловеще уходящая за горизонт и превращающая степь в огромную охраняемую зону. Внутри периметра - узкоколейка, по сторонам ее - бараки, пакгаузы, машины под погрузкой, а где-то глубоко внизу, если штабисты не врут, располагается целый подземный город. Огромный, автономный. Чрезвычайно секретный. Ну и хрен с ним. Смотреть на возведенное руками зэков великолепие было скучно, и Степа глянул вверх, на небо, такое же маняще голубое, как глаза его Алены. Вспомнив о молодой жене, он чуть заметно улыбнулся, мечтательно вздохнул, но был мгновенно возвращен на землю:
      - Лейтенанта Сарычева к командиру роты! Срочно!
      Капитан только что вернулся от комбата и, отдавая приказ командирам взводов, был непривычно хмур: по сигналу ракеты им надлежало поотделенно в составе роты совершить пеший маршбросок и выдвинуться в квадрат "А".
      - Вот сюда. - Ротный ткнул заскорузлым пальцем в карту и неожиданно судорожно глотнул. - Если что не так, ребята, звезды наши встанут раком, это уж как пить дать.
      Сказал и взводных отпустил, недоговорив самого главного - что комбату вручили пакет с красной полосой, и ничего хорошего это никому не предвещает...
      А где-то через час плечистому майору, что принял батальон совсем недавно, скомандовали по внутренней связи:
      - Шлюзы открыть!
      - Есть! - тихо подтвердил он получение приказа, распечатал дрожащими пальцами пакет, за несвоевременное вскрытие которого полагался расстрел, а уже через мгновение разорвал рот в бешеном крике: - Ракету!
      Красную, в ясное безоблачное небо! К жаркому, повисшему раскаленной сковородой солнцу! Бежать под палящими лучами с полной выкладкой было тяжко. Пот заливал глаза, хэбчики промокли насквозь, рыжие от пыли сапоги сделались страшно неподъемными.
      "Эт-того еще не хватало! - Где-то через пару километров Сарычев заметил, что взвод его начинает растягиваться, и чем дальше, тем больше. - Ну точно, звезды поставят раком!" Яростно выругавшись, он развернулся и кинулся к щеглам из третьего отделения, чтобы командира их малохольного помножить на ноль, но внезапно замер, будто налетел на невидимую стену. Ему вдруг показалось, что солнце на небе потухло, а что-то в тысячу раз более яркое вспыхнуло за его спиной, ослепляя солдат и делая их тени ощутимо реальными. В то же мгновение инстинкт заставил его броситься в степную пыль и, обхватив голову руками, скорчиться, съежиться, замереть не дыша. А по земле уже, как по морю, побежали невиданные волны, и в воздухе раздался звук, по сравнению с которым гром был подобен писку комара. Зажмурившись до боли в глазах, Степа вскрикнул, задрожал, чудом не обмочил штаны в ожидании чего-то еще более ужасного, плотнее вжался в землю. И вот, сметая все на своем пути, примчался ураган. Чудовищный по силе ветер разметал людей, как прошлогоднюю траву, ломая им кости и разрывая легкие, а оставшиеся в живых еще не знали, что лучше бы им было погибнуть сразу...
      Степа не мог сказать, как долго он лежал так, - время остановилось. Когда же он с трудом поднялся на ноги, то сразу увидел командира батальона. Майор медленно шел, вытянув впереди себя руки, и тихо повторял:
      - Свет, уберите свет...
      Вместо лица у него был огромный пузырящийся ожог.
      Не в силах вынести это зрелище, Сарычев страшно закричал и бросился прочь, однако ноги не послушались его. На сознание накатилась темнота, и последнее, что он запомнил, были его бойцы, которых неудержимо рвало кровью во славу родины.
      1
      Санкт-Петербург. Девяностые
      Сначала раздался громкий стук. Потом обе двери отворились, и восседавшего за столом крепкого усатого дядьку спросили:
      - Разрешите, товарищ майор?
      - Давай, Петя, - кивнул тот, и в кабинет напористо вошел высокий рыжий парень с веснушками на носу. В руке он держал лист бумаги, который с гордостью положил на стол:
      - "Белый китаец".
      Майор явно удивился, подкрутил усы и, внимательно прочитав заключение наркоэкспертизы, сделался задумчив.
      - Ну ты, брат, даешь.
      Да уж. Старший опер капитан Самойлов давеча крепко уперся рогом и повязал на "блюдце"* плюгавого россиянина, лихо толкавшего ампулы с прозрачным желтоватым ширевом**. Ясное дело, был тот скорее всего "чалым" - мелким оптовиком, но при умелом обращении через таких вот вшиварей нетрудно выйти на "наркома"*** вместе с "фабрикой", так что времени терять не стали. Принятого клиента, который по первости, конечно, играл в несознанку, "скрепками"**** пристегну ли к батарее парового отопления, амнухи***** отправили на экспресс-анализ и стали ждать результата. О задержанном, который, если судить по "тухлякам" в его "дорогах", плотно сидел на игле, и думать забыли, - это нынче он герой, а вот когда начнет его ломать по-настоящему, да так, что носки свои жрать будет не в лом ******, вот тогда и настанет время для разговоров по душам.
      И вот дождались. Майор с ненавистью взглянул на лежавшее перед ним заключение экспертизы:
      - Как он, в соплях?
      - Нет, пока не чихает, но кожа уже вроде "гусиная"*******, - ответствовал капитан и, услышав майорское: - Ладно, пускай доходит, - вздохнул: - Александр Степаныч, пойду я домой, а?
      * Место сбора наркоманов.
      **Жидкий наркотик.
      ***Крупный оптовик.
      ****Наручники.
      ***** Ампулы.
      ****** Чтобы уловить содержащиеся в поте частицы наркотика.
      ******* Симптомы наступающей ломки.
      Отпустил его с богом хозяин кабинета, а сам задумался. Ну что за страна чудес наша мать-Россия! Империалисты с их-то возможностями за год смогли произвести всего десятые доли грамма убийственной синтетической отравы, а вот наши умельцы-недоучки выдали на-гора аж полкило. Помнится, еще осенью "фабрику" в Казани накрыли, всех наркомов с умельцами повязали. Так ведь неймется, теперь вот снова кто-то решил заняться химией по серьезному, масштабно. Зная, что из одного грамма "белого китайца" можно приготовить аж десять тысяч доз, майор вздохнул и решил сменить обстановку. Хорошенького понемногу.
      Легко поднявшись из-за стола, он потянулся так, что хрустнули суставы, пару раз присел и, облачившись во всесезонную кожаную куртенку, устремился к двери. Закрыл замочек на два оборота, старательно опечатал кабинет и двинулся по коридору, постепенно с горечью осознавая, что плюнуть на свою личную печать забыл и наверняка опять измарал весь карман пластилином. На выходе скучающий сержант, глянув на его удостоверение, кивнул, и майор смело окунулся в морозную темень январского вечера, с которой безуспешно пытались бороться тусклые уличные фонари. Стихия не шутила - на месте его "семака" высился приличный сугроб. Пока выстуженный двигатель грелся, Александр Степаныч "жигуленка" откопал. Потихоньку тронулся, сразу ощутив на себе прелести зимней дороги. Несмотря на шипованную резину, убогонькое детище родного "автоваза" изрядно бросало в занос, так что только минут через сорок майор, перекрестившись, припарковался у обшарпанных дверей спортцентра "ЭВКАЛИПТ".
      Когда-то он наведывался сюда каждый божий день. Сколько пота пролил - и не упомнить, да только все напрасно, чемпиона из него не получилось. Помнится, на чемпионате Союза в Таллине его вышибли уже в полуфинале, затем снежным комом навалилась служба в оперполку, и вместо красивого балета на татами пришлось работать жестко и контактно на асфальте. Вспомнив себя молодым, полным светлых ожиданий идиотом, майор вздохнул и начал готовить "семерку" к стоянке. Навесил "кочергу" на руль, блокиратор на педали и включил ужасно дорогую, не нашу, сигнализацию. Понять его было несложно. Взяток Александр Степанович не брал, машина далась ему нелегко, и угонщиков он опасался чрезвычайно.
      - Ну, подружка, не скучай. - Глянув на замигавший светодиод, он убрал ключи, потопал перед дверью, отряхивая снег, и вошел внутрь.
      Гардероб, как всегда, не работал, и майор, не раздеваясь, двинулся вдоль знакомого коридора. Справа доносились звуки музыки, жалобно скрипел паркет, и в щелочку раскрытых дверей было видно, как тетки в купальниках боролись с гиподинамией. Однако заглядываться на прелестниц майор не стал, поспешил себе дальше. В самом конце коридора он повернул направо и услышал наконец хорошо знакомые звуки - звонко и сухо ударяли перчатки по лапам, тоном ниже звучала ножная техника по тяжелому, в рост человека, мешку, и на весь зал раздавался голос Игоря Петровича Семенова:
      - Бойцы, руки выше, бороду* ниже...
      * Подбородок
      Александр Степанович зачем-то пригладил свою густую черную шевелюру, открыл дверь и краешком двинулся к тренерской. Заметив его, главнокомандующий, высокий, жилистый, в одних только боксерских трусах, скомандовал:
      - Работаем еще раунд, - и подошел к майору. - А, Сарычев... Ну здорово, пропащий. Иди переодевайся.
      - Здравствуй, Петрович. - Майор, зная, что Семенов был немногословен, кивнул, снова пригладил волосы и шустро двинулся в тренерскую искать штаны по фигуре.
      Познакомились они лет пятнадцать назад, когда Александр Степанович, тогда еще младший лейтенант,
      отловил злостного хулигана, избившего полдюжины крепких молодых людей. Хулиганом был Игорь Петрович Семенов. Потом, правда, объявилась потерпевшая, у которой избитые поначалу пытались похитить девичью честь. Дело перетекло в несколько другое русло, но недоумение Сарычева не прошло: как мог этот тощий, легковесный парень так измордовать здоровенных амбалов? Дабы задумчивый мент не мучился, Семенов затащил его в этот самый зал и показал, как именно. Занимался он тогда сетоканом - академическим сложным стилем карате, и его техника произвела на будущего майора неизгладимое впечатление. Это уже много позже, прозанимавшись лет восемь вместе, они осознали, что для славян привычней и генетически понятней стиль рукопашного боя, выработанный предками.
      Александр Степанович разделся до трусов, ствол и удостоверение спрятал в шкафчик и, облачившись в штаны, начал "двигать кожей". Попрыгал через скакалку, прозвонил суставы и, побившись три раунда с тенью, принялся работать на гибкость. Пот лил ручьем, однако мотор бился ровно, и настроение улучшалось стремительно. Только он надел "блинчики"* и собрался постучать по мешку, как в зал пожаловали двое посторонних. Сдержанно кивнув, Петрович отправил их в общую раздевалку, и Сарычев понял, что если это и не враги, то уж во всяком случае и не друзья. Стучать в мешок он не стал, а, подтянувшись к Семенову поближе, принялся лихо отрабатывать комбинацию из "брыка" и "лягунка" - ножных ударов новгородской школы. Петрович с минуту смотрел на него, а потом негромко спросил:
      - Шура, а поработать тебе не хочется?
      - Можно. - Майор кивнул, хотя знал, что у Семенова, не признававшего ни рангов, ни поясов, принцип был один: входит, кто хочет, выходит, кто может.
      * Снарядные перчатки.
      Тем временем гости вышли из раздевалки и начали разминаться. Каратеги на них были из белого шелка, мастерские пояса напоминали угольно-черных змей. Те еще ухари - резкие, гибкие, с хорошей динамикой. Явно не подарки... Скоро старший из них, обладатель третьего дана, подошел к Петровичу:
      - Как?
      - Как на улице, - коротко усмехнулся тот и повернулся к Сарычеву: - Шура, будь так добр, составь товарищу компанию.
      Один из гостей не спеша полез на ринг, майор последовал за ним.
      Судейства не предвиделось, и Александр Степанович понял - каждый будет отвечать только за себя. Он расслабился, переместил центр внимания в низ живота, не отрывая в то же время оценивающего взгляда от противника. Это был среднего роста азиат, лет тридцати. Двигался он легко и, когда Сарычев попытался пнуть его в бедро, ногу не отдал, попытался приласкать майора по печени, хорошо хоть попал в подставленный локоть. Атака не удалась, причем по силе ответного удара Александр Степанович понял, что противник ему достался с яйцами. Сразу и не оторвешь... Азиат между тем сделал финт рукой и, подготовив круговой хлест ногой, мощно провел его Сарычеву по ребрам. Попал хорошо. Дыхание у майора сбилось, руки начали опускаться, и в это же мгновение он получил удар в лицо. Это был мощный, полновесный панч, так что не сделай Александр Степанович уклон, неизвестно, где были бы его усы, да и он сам заодно. Тем не менее кулак противника вскользь задел скулу, раскровянив лицо, и Сарычев почувствовал, как сжатая где-то глубоко внутри пружина вдруг начинает с бешеной силой распрямляться. Вскрикнув, он сделал ложное движение и, резко сократив дистанцию, захватил противника за шею, одновременно бодая его коленом в район солнечного сплетения. Азиат на мгновение замер, а майор со всего маха приголубил его локтем по ключице, затем опять коленом в живот и завершил атаку сильнейшим "бычком" - ударом верхотурой черепа в лицо. Противник уже был в глубоком "гроги"*, кровь вовсю струилась из его разбитого носа, но Александр Степанович, не оставляя ему ни шанса, вдруг разорвал дистанцию и, как в свое время учил его Петрович, нанес падающий круговой хлест с правой ноги. Азиат, не издав ни звука, залег и был оттащен на гимнастическую скамейку, а на ринг залезли гость с третьим даном и Петрович собственной персоной.
      Бок у Сарычева болел жутко, скорее всего была сломана пара ребер, но интерес к предстоящей схватке заставил его подойти поближе к помосту. Однако все произошло как-то буднично и неинтересно - когда Петровичу попытались съездить по физиономии, он играючи уклонился и таиландским лоу-киком выбил обидчику колено. Затем помог ему подняться и сказал:
      * Предобморочное состояние.
      - Мне нравится ваш стиль, ребята. Так это вашему Шаману и передайте. Пусть сам приходит...
      Гости, не теряя лица, холодно попрощались и поковыляли прочь, а Сарычев направился в сауну. Затем долго стоял под холодным душем и, уже подъезжая к дому, пожалел, что не спросил у Петровича, что это за фигура такая - Шаман.
      Пролог запоздалый
      Кольский полуостров. Шестидесятые
      - Деда, а ты шаман?
      Погруженные в оцепенение вековые ели, ветви и стволы которых были сплошь покрыты древними зеленовато-серыми лишайниками, наконец расступились. Когда вышли на полянку, старый саам Василий Зотов кашлянул и ласково посмотрел на внука:
      - Что ты, парень, что ты, все хорошие нойды уже умерли и превратились в сеиды, а плохие шаманы равками стали, ночами встают из могил, знаешь, зубы какие у них - во! - В заскорузлых старческих пальцах появился огромный медвежий клык.
      - Врешь ты, деда, - обиделся мальчик, - пионервожатая говорит, все это сказки, чтоб пугать трудовой народ...
      - Тихо, парень, тихо, - голос охотника стал строг, - не кричи, а то придет Мец-хозяин - черный, мохнатый, с хвостом - и заведет тебя в чащу, или явится властительница Выгахке и утащит за высокую гору.
      Ему было стыдно, что обманул внука, - не все нойды превратились в священные камни, его отца, прадеда Юркиного, например, красные комиссары просто утопили в Сеид-озере. Наверное, живет он теперь у Сациен - белокожей, черноволосой повелительницы водоемов.
      Некоторое время шли молча и скоро очутились возле ручья Мертвых, впадающего в прозрачные воды озера Имандра. Поднявшись по тропинке, саам свернул с нее и указал на склон, сплошь пронизанный корнями могучих сосен:
      - Видишь пещерку, парень? Это вход в подземный мир Тшаккалагах, где живут карлики, промышляющие добычей серебра и золота. Как только найдут они самородок, так глотают сразу, и чтобы стать богатым, средство есть верное. - Он замолк и, увидев округлившиеся от удивления глаза внука, ухмыльнулся: - Нужно в морозный весенний день оставить котелок с кашей, но поставить его непременно на свободное от снега место. Карлики, наевшись до отвала, замерзают, животы у них лопаются, тут-то и нужно самородки хватать.
      Приехавший из большого города на каникулы внук перешел на шепот:
      - Деда, а почему ты знаешь это все, раз ты не шаман?
      - Мне отец рассказал, - помрачнев от воспоминаний детства, сказал саам, ему - его отец, а первому в нашем роду охотнику повстречался дух-помощник Сайво-куэлле, посланный живущим на горных вершинах покровителем чародеев Сайвоол-маком, и научил его петь волшебную песню...
      Он неожиданно прервался, тяжело вздохнул и посмотрел на плывущие по голубому небу облака:
      - Часа четыре уже, наверное, будет, домой пора. Бабка пироги печет, вкусные пироги, с брусникой да с морошкой. На обед печенка жареная будет, пошли.
      Ночью бог ветров Пьегг-ольмай пригнал из-за горы Яммечорр набухшие влагой тучи, по небу с грохотом пронеслись стрелы могучего Айеке-Тиермеса, и полил сильный дождь. Даже поутру сияющий Пей-ве все еще скрывался за его мутной пеленой, а когда в небе наконец появилась радуга, дед глянул на внука и улыбнулся:
      - Из этого лука и посылает Айеке-Тиермес свои стрелы-молнии. Гоняется он по небу за большим белым оленем с черной головой и золотыми рогами по имени Мяндаш, а когда убьет его, упадут с неба звезды, погибнет солнце, и наступит конец света. Вот так, парень. Ну-ка подожди...
      Хоть и было старому сааму лет немало, он на удивление легко поднялся и вышел из горницы. Вскоре вернулся с таинственным видом, бережно держа в руках что-то округлое, завернутое в пропылившуюся тряпицу.
      - Знаешь, что это, парень? - Саам строго посмотрел на не сводившего с него глаз Юрку и неожиданно подмигнул: - Камлат это. Бубен нойды саамского, еще мой отец делал его, когда постиг песню волшебную. Вот, посмотри.
      Он развернул тряпицу, и придвинувшийся вплотную внук увидел нарисованную красной краской фигурку бога-громовика Айеке-Тиермеса, а рядом с ним оленя Мяндаша. Вокруг были во множестве божества саамского пантеона.
      - Сильный нойда всегда ходил в подземный мир через озера, - продолжил рассказ дед, - духи в виде рыб проносили его сквозь толщу вод и доставляли прямо в страну Матери-Смерти - Акко-абимо, где живут души хороших людей. И лишь немногие нойды отваживались спуститься еще ниже, туда, где страдают люди очень плохие, - в царство ужасного Рото-абимо, властителя боли и злых духов. Откуда возвращаются не многие...
      Зотов кашлянул, замолк в задумчивости, мыслями улетев куда-то невообразимо далеко, пока его не вернул к действительности восторженный шепот внука:
      - Деда, а покажи, как шаман камлает...
      - Не игрушки это, однако, можно заболеть хворью шаманской. - Саам встрепенулся, быстро завернул бубен в тряпицу и убрал его куда подальше. Глянь-ка, распогодилось, гулять идти надо, парень, гулять. Не болтать о пустяках...
      Он не стал говорить Юрке, что в их роду этой хвори не избежал никто.
      Ночью майору было не уснуть - он ворочался, вздыхал, стонал, кряхтел, и, почуяв неладное, под одеяло к нему забралась парочка заморских котов. Заурчав, они прижались к фиолетово-черному опухшему боку, и нудная тупая боль в ребрах унялась. Хвостатые были породы сиамской, жутко умные и когтистые, охотно отзывающиеся на буржуазные клички: Кайзер и Нора. Как-то раз подобрал Сарычев у помойки дрожащего на морозе кота-неудачника, кастрировать не стал, наоборот, прикупил ему "для гармонии" подругу. Жили хищники дружно. Наблюдая порой за сиамской парочкой, майор даже завидовал, потому как его собственная семейная жизнь складывалась не очень. Может, были бы дети, глядишь и наладилось бы, однако, если верить врачам, где-то глубоко внутри нормального - и очень даже мужика гнездился изъян на генно-хромосомном уровне, и бабы от Сарычева не залетали. Не беременели то есть. А какая ж может быть ячейка общества без потомства-то...
      Как всегда неожиданно, прозвенел будильник, и Александр Степанович начал собираться на службу. Есть он не стал, так, выпил чашку чая, оделся и окунулся в холодину зимнего утра. На улице было еще темно, на черном небе светился серп неполной луны. А на капоте сарьгчевской машины сидела здоровенная нахальная ворона и - о наглость! - пыталась клювом нанести ущерб лакокрасочному покрытию.
      - Кыш, кыш, падла пернатая! - Майор с негодованием махнул рукой и, сразу же почувствовав свой бок, беззлобно выругался - нет, похоже, с резкими движениями придется повременить...
      Бензина в баке оставалось совсем чуть-чуть, пришлось заехать на заправку, так что, когда Сарычев прибыл на службу, капитан Самойлов уже вовсю трудился в поте веснушчатого лица своего. Напротив него развалился на стуле давешний неказистый мужичок, лепший друг "белого китайца". Он беспрестанно чихал, сморкался, требовал по очереди то дозу, то врача, то прокурора. Рыжий капитан работал опером не первый год и уже успел вывернуть сопливого налицо *. Звали того Красинский Семен Ильич, трудился он ранее грузчиком и был весь какой-то серый и неинтересный. Зато на его руке, между большим и указательным пальцами, была наколота партачка ** - паук в паутине, - весьма информативная, весьма...***
      * Определить установочные данные.
      ** Татуировка скверного качества. Символ наркоманов.
      Очень красноречивая, говорящая сама за себя. Так что, когда Красинского прокачали на повторность *, то каких-либо особых сюрпризов не обнаружили. Да, он уже бывал на нарах, да, попав на зону по "бакланке"**, именно там и познакомился с иглой, да, сидит на ней так плотно, что самому не соскочить...
      Время колоть его до жопы еще не наступило, так что разговор носил пока характер доверительной светской беседы.
      - А вот скажи, Семен Ильич, - капитан многозначительно поднял бровь и небрежно так поиграл карандашом, - толкаешь ты "белого китайца", а в крови у тебя опиаты нашли, химку разбодяженную то есть. Почему не ширяешься тем, что имеешь, или гута твоя - голый вассер?***
      * Собрать сведения о совершенных ранее правонарушениях и преступлениях.
      ** Баклан - хулиган.
      *** Сильно разбодяженный, плохой наркотик.
      При упоминании о наркоте мужичок оживился.
      - Что я, с тараканом, что ли, чтоб на "белок" садиться? Зажмуриться можно в шесть секунд. - Он ошалело повел мутными глазами, шмыгнул курносым носом и вновь завел скулеж про дозу и лепилу.
      Собственно, ничего нового он не сказал. "Синтетика" - штука жесткая, привыкание к ней происходит с первого же раза, а передозировка таится в неуловимых долях процента, чуть ошибка какая - и все, лабай Шопена.
      "Так ты, голубчик, не глухой ширевой, себя любишь!" - Капитан медленно поднялся и произнес отчетливо, с неожиданной злостью:
      - Ничего тебе не будет. А вот завтра, когда начнет ломать по-настоящему, выть станешь, как кабздох на цепи. Мы тебе цепочку-то покороче сделаем. Так что с параши не встанешь, может, там и загнешься.
      Вероятно, Красинский через ломку уже проходил. Он весь затрясся и, вскочив, выплеснулся в диком крике:
      - Сука ментовская! Тварь! Что ты мне душу моешь, падло позорное!
      Впрочем, хватило его ненадолго. Тут же сникнув, он заскулил no-новой, умоляя Самойлова о дозе. О лепиле, о докторе...* И вновь о дозе. Знакомая песня...
      * Адвокат.
      Утром следующего дня Красинский, измотанный сильнейшей болью в желудке и интенсивным ночным поносом, был готов к употреблению. Заметив в руках капитана шприц, полный темной жидкости, он незамедлительно спалил хату, откуда толкалось ширево. "Так, лед тронулся". - Убрав дурмашину подальше, Самойлов вызвал клиенту врача и бодрым шагом направился к начальству с докладом.
      Сарычев общался по внутренней связи, и, судя по тому, как он пытался соблюсти субординацию, было ясно, что на другом конце провода кто-то из высоковольтных. Капитан взглянул на начальника понимающе - у того давно уже были на подходе подполковничьи погоны. С год, наверное, уже. А может, и поболе...
      Майор между тем приглушенно сказал в трубку:
      - Обязательно буду держать вас в курсе, товарищ генерал, - отключился и, не стесняясь капитана, в неразговорчивости которого был уверен, шваркнул кулачищем по столу. - Мало нам прямого начальства! Еще один отец родной сыскался, а в башке у него, как на штанах! - Сарычев наглядно изобразил извилину, такую же одинокую и прямую, как генеральский лампас. - Ну, рассказывай, - остывая, он кивнул капитану на стул, тронул усы, - чего нарыл?..
      Выяснилось, что Красинский затаривался наркотой не где-нибудь, а в городе фонтанов и радужных струй - Петродворце. Есть там в конце улицы Парижской коммуны неказистый деревянный домик, во входной двери которого прорезано оконце наподобие кормушки. И стоит только постучать и протянуть нужное количество дензнаков, как сейчас же появится желаемое - ампулы с ширевом, а то и баян с готовой гутой, если имеется потребность вмазаться немедленно.
      Внимательно выслушав, майор кивнул:
      - Плавали, знаем. Сидит там инвалид без ног или туберкулезный в острой форме, а скорее всего, свора цыганок, насквозь беременных, и поиметь с них мы сможем только головную боль. Наркома надо выпасать, наркома! Все остальное мыло.
      Капитан почесал короткий рыжий ежик и вздохнул:
      - Есть! Будем копать дальше, товарищ майор.
      Майор словно в воду глядел. Действительно, в доме на улице Парижской коммуны проживали славные представители племени молдаванских цыган - супруги Бабан с многочисленными детьми и бедными родственниками. Совершенно некстати Пете Самойлову вдруг вспомнились загадочная улыбка Кармен, усатая физиономия горьковского Лойко Зобара и, наконец, крайне неприличное выражение "джя прокар". Хмыкнув, он пригладил бронзовый ежик и отправился с лейтенантом Звонаревым организовывать неподвижный пост наблюдения.
      Погода была по-настоящему зимней - небо потемнело, из низких туч валил сильный снег, порывистый ветер закручивал его в хороводы метели. Ерзая под сношенной резиной, отделовский "жигуль" с трудом продирался сквозь непогоду. Когда прибыли на место, короткий зимний день уже уступил место темноте. Уличные фонари не горели, потому улица Парижской коммуны отыскалась не сразу. Зато нужный дом стоял в самом ее начале и наблюдать за ним можно было легко - с пересекавшего улицу проспекта Ильича.
      - Леша, сиди пока. - Капитан оставил Звонарева в машине, бесстрашно вынырнул на мороз и уже через минуту превратился в снеговика. Осторожно переставляя ноги в высоких финских сапогах, он двинулся по еле заметной в снегу дорожке. Пробираясь мимо покосившегося бабановского жилища, он даже головы не повернул, тем не менее успел отметить: во дворе на ржавой цепи исходит злобой здоровенный волкодав, народная тропа к кормушке не заросла, а перед крыльцом стоит красное авто девяносто девятой модели. Сугробов на капоте нет, значит, двигатель горячий. Прогулявшись еще немного и окончательно задубев, Самойлов возвратился в машину, долго оттаивал и наконец произнес:
      - Поехали назад.
      Но тут дверь открылась, и, осторожно спускаясь с крыльца, в авто начали грузиться три явно беременные тетки. Следом вальяжно вышел и уселся за руль дородный представительный цыган с роскошной седоватой бородой, а за ним выкатился невысокий чернявый паренек в бараньем, до колен, полушубке. Он задраил дверь, пристегнул карабин на собачьей цепи к натянутой вдоль забора проволоке и, закрыв ворота за выехавшей со двора машиной, уселся в нее последним. Бородатый включил передачу, и "девяносто девятая" не спеша покатила вдоль улицы, однако, не проехав и километра, остановилась. Отворились массивные ворота, машина с вице-матерями заехала во двор внушительного особняка, и давешний чернявый пацан шустро прикрыл створки. Было слышно, как изнутри глухо брякнул засов.
      - Это хорошо, когда работа недалеко от дома. - Капитан Самойлов проводил взглядом дружное семейство и решил опять пойти прогуляться.
      Вернулся он минут через пятнадцать, разочарованно пошмыгал красным носом и скомандовал:
      - Поехали отсюда.
      Похоже, метель разыгралась не на шутку. Когда "жигуленок" кое-как докатился до управы, уже основательно завечерело. Нестерпимо хотелось есть, прямо сейчас и непременно чего-нибудь горячего.
      Будто прочитав мысли подчиненных, майор Сарычев сурово промолвил:
      - Доложитесь позже, на харчи вам полчаса. Время пошло.
      Как говорится, остатки сладки. Капитан с лейтенантом мужественно навалились на что-то безвкусное и дымящееся, напились, жмурясь от удовольствия, чуть сладкого, зато огненно горячего чаю и, облизываясь, отчалили с кормобазы. Им не терпелось поделиться кое-какими мыслями с начальством...
      - Да где же я вам вторую-то машину возьму? - Сарычев недоуменно развел руками. - Вы ведь не одни у меня, вон Теплев какое дело раскручивает, ему без колес никак. - Впрочем, ладно, - взглянув на поскучневшего Самойлова, майор почесал затылок, - придумаем что-нибудь. Голь, она на выдумки хитра.
      Не рассвело еще, как Самойлов со товарищи уже были на месте. С неба по-прежнему, не переставая, падали белые хлопья. Лихо вилась метель, видимость была паршивой. Часов в одиннадцать прибыла уже установленная капитаном красная "девяносто девятая", из нее вышли беременные труженицы, а также сам хозяин дома Роман Васильевич Бабан вместе с внуком Виктором. Через десять минут они погрузились в тачку и поехали домой, будущие же матери, практически неуязвимые для Фемиды, приступили к общественно полезному труду. Уже к обеду засветились машины с покупателями, а также несколько энтузиастов, прибывших своим ходом, и стало ясно, что бабановская "веревка"* пользуется широким спросом. Да и вообще, что дело поставлено широко...
      * Наркотики.
      На следующее утро Самойлов со Звонаревым ничего интересного не увидели и лишь на третий день ментовская удача улыбнулась им золотозубо, осенив своим белоснежным крылом с генеральским лампасом по краю. С утра, как обычно, брюхатых тружениц вывезли на рабочее место, а вот дадо Роман Васильевич не залег, как всегда, в сыновьих палатах до вечера, а минут через пятнадцать покатил на "девяносто девятой" в сопровождении четырех здоровенных ромалэ. Он был в дорогой светлой пропитке, бобровой лохмушке и сидел не за рулем, а на переднем командирском месте. Задевая брюхом снег на ухабах, машина двинулась в направлении Питера, тащившийся же следом в "жигуленке" Самойлов бережно достал единственную на отдел сотовую трубу - от всяких там раций на таком расстоянии толку было как от козла молока. В целях экономии средств капитан был лаконичен, как древний спартанец.
      - Едут в Питер, - доложил он майору Сарычеву.
      - Веди его пока сам, в таком снегу он тебя все равно не срисует. По звонку приму его лично, - ответил Александр Степанович и кинулся к коллегам из УБЭПа слезно клянчить какую-нибудь завалящую сотовую трубчонку для себя. Бедные - не гордые.
      Между тем цыганское авто вырулило на Нижнепетергофское шоссе, затем свернуло на юго-запад, и скоро стало ясно, что район Исаакиевской площади ему не миновать. А с неба по-прежнему сплошной завесой валил снег, так что майор Сарычев, негодуя в душе, гнал своего "семака" на грани фола. После проезда под красный к нему пристал наглый гибэдэдэшник, который отвязался только после демонстрации "непроверяйки". Дважды машину заносило, чудом не случилось ДТП, но все как-то обошлось, и Александр Степанович принял "девяносто девятую" в районе моста лейтенанта Шмидта. Скоро цыганский экипаж вырулил на Средний, по пути затарился сигаретами и баночным пивом и не спеша двинулся по направлению к заливу. Сарычев решил сначала, что ромалэ интересуются гостиницей "Прибалтийская", но "девяносто девятая", свернув с Кораблестроителей, выехала на набережную и остановилась. Снегопад не стихал, но Сарычев в мощный, 24-кратный морской бинокль вполне сносно разглядел поджидавшую цыган машину. Это была "БМВ" седьмой серии, темно-синего или черного цвета, с напрочь закопченными стеклами. "Девяносто девятая" припарковалась с ней рядышком, борт к борту, и что там произошло, разглядеть не удалось. Буквально через минуту взревели моторы, и машины начали разъезжаться.
      - Внимание, - быстро скомандовал майор, - примите "бомбу", - и, выждав немного, двинулся следом за "жигуленком" Самойлова, искренне благодаря небо за низкую облачность и доставший всех антициклон. Как говорится, у природы нет плохой погоды...
      "Бээмвуха" была семьсот сороковая - классная, быстроходная машина, и у сидевшего в "жигулях" седьмой модели майора возникло сомнение: кто же все-таки победил тогда, в 1945-м? Если бы не сугробы на проезжей части, "вести" ее, не светясь, было бы крайне затруднительно. Это капитан Самойлов понял сразу, как только "бомба" взревела мотором и, взметая шипованной резиной рыхлый снег, мощно рванула вперед. Однако, свернув на запруженную Наличную, она поплелась, как и все, - в колее. За мутной завесой снега машины узнавались только по тусклым огонькам фар, так что Сарычев был уверен: в такой ситуации засечь хвост практически невозможно. Тем не менее на всякий случай он периодически менялся местами с Самойловым, хотя и понимал, что все это суета, дешевое вошканье, недостойное профессионалов. Существует железный закон "наружки": успешно вести клиента возможно только семью машинами, так что, пожалуй, стоило сказать большое милицейское спасибо небесам за то, что пожалели нищих оперов и застлали все вокруг снежной пеленой!
      Наконец "бээмвуха" притащилась на Ржевку. Неподалеку от "фордовской" станции все повторилось точь-в-точь, как у Прибалтийской: к "бомбе" припарковался борт о борт зеленый сто восьмидесятый "мерс". Номер его при такой погоде засечь не удалось, а "принять" было некому, так что, сжимая зубы от злости и обиды, Сарычев двинулся за "семьсот сороковой", приказав Самойлову держаться следом.
      Вообще-то Александр Степанович чего-то в этой жизни не "догонял". Не мог он, например, понять, почему капитан Самойлов, защищая закон, ездит в раздолбанных "Жигулях", а те, кто этот самый закон преступают, в "БМВ" и "мерседесах"? Отчего это каждый средний бандит без сотовой трубы себя не мыслит, а у него на весь отдел одна она, родимая, да и то с денежным лимитом в придачу? Возникал естественный вопрос: если государство не стоит на страже своих же собственных законов, оно или не государство вовсе, или преступно по сути своей. М-да... А ведь всегда Александр Степанович старался держаться от политики подальше, считая, что его дело ловить и сажать за решетку преступников. Он в свое время и членство-то в КПСС воспринимал лишь как неизбежную нагрузку к основной работе. Однако нынешний "разгул демократии" вызывал у Сарычева рвотный рефлекс, невыносимо было, чувствуя свое абсолютное бессилие, наблюдать за полнейшим беспределом...
      Тем временем "семьсот сороковая" припарковалась у ресторана, и из машины вышли двое - оба крепкие, в коже, уверенные в движениях. Когда они выходили, салон машины на секуду осветился и Сарычев заметил, что водитель остался в одиночестве - экипаж состоял из трех человек. Где-то через полчаса парочка вернулась сытая, раскрасневшаяся, причем и о голодном товарище не забыли рулевому предназначалась тарелка с гамбургерами и литровая бутыль кока-колы.
      "Наверняка в машине что-то ценное, раз часового оставляют. - Майор проглотил слюну, вспомнил, что Самойлов с лейтенантом тоже весь день не ели. Значит, говоришь, гамбургеры на тарелочке..." Ему вдруг дико захотелось выскочить и показать свой очень непростой характер - распахнув дверь "бомбы", заученным движением захватить сидящую там сволочь, с ходу провести круговой хлест ногой, а после, произведя загиб руки за спину и удерживая болевой предел, колошматить бритой башкой о крышу, пока тело не обмякнет и не сползет вниз, к колесам машины. "Тьфу, ты! - Майор вытер внезапно вспотевший лоб и чертыхнулся. - Э, брат, так нельзя, иначе - край".
      Между тем, быстро насытившись, водила выбросил тарелку с остатками жратвы прямо в снег, и БМВ, ревя мотором, устремилась по направлению к Янино, причем двинулась обходным путем, минуя гибэдэдэшный КПП. "Оно и понятно". - Сарычев понимающе улыбнулся, однако, когда вышли на трассу и полетели сквозь метель по заснеженному шоссе, поводов для радости не осталось никаких. Чтобы не потерять "бээмвуху", пришлось совершенно наплевать на безопасность движения. Пару раз Александр Степанович чуть не побывал в кювете, машина вела себя как кусок мыла на мокром полу - какой там, к чертям, управляемый занос! Представив, каково сейчас Самойлову в отделовской развалюхе, майор хрипло скомандовал:
      - Петя, ну на хрен, тормози.
      Между тем снежное облако, в середине которого мчалась "семьсот сороковая", стремительно разрывало дистанцию и наверняка потерялось бы, только Сарычеву нынче что-то подозрительно везло.
      Впереди на дороге показалась колонна бензозаправщиков "Урал", обогнать которую не было никакой возможности, и "бээмвуха", сразу потерявшая свой шлейф, покорно поплелась следом. Тащилась так она минут двадцать, наконец, притормозив, помигала левым поворотником и ушла налево, на аллею, по обеим сторонам которой высились внушительные особняки. Дальше вести БМВ было опасно, а потому капитан с лейтенантом выскочили из "жигулей" и бежали за удаляющимися огоньками габаритов метров восемьсот, а может, поболе, взмокнув на трескучем морозе, как в бане. Но старались не зря. На их глазах распахнулись массивные железные ворота, и "семьсот сороковая" зарулила во двор, отгороженный от внешнего мира бетонным забором. На морозе было хорошо слышно, как злобно зарычал, бряцая цепями, слаженный собачий дуэт. Захлопали дверцы, послышались голоса, снова загудел электродвигатель, смыкая выкрашенные в салатный колер створки, и все затихло.
      "Однако не май месяц", -чувствуя, что начинают замерзать, Самойлов со Звонаревым вздрогнули, разом развернулись и припустили к майору делиться впечатлениями. Дело, похоже, было на мази...
      - Ну что ж, молодцы, шерлоки, - со странной интонацией похвалил и молча поманил подчиненных в начало аллеи.
      К железным, распахнутым настежь воротам, на решетчатых створках которых были пятиконечные звезды.
      Ленинград. Развитой социализм. Понедельник
      Общага, она и есть общага, кого бы любимая родина ни определила в нее на постой - пролетария, студента или аспиранта. Все одно будет бардак. Это Юра Титов понял со всей отчетливостью, когда, проснувшись, узрел в окне полуденное солнышко, на столе остатки вчерашнего веселья, а на своей подушке девичье мурло. "Ну когда же все это закончится?" - расстроился было он, но тут же вмешался внутренний голос, веско так, мудро, успокоил его: "Вот защитишь диссертацию и образумишься". Аспирант, сразу повеселев, разбудил общаговскую долбежку, справил все свои нужды и принялся делать зарядку.
      Пробежался на месте, прозвонил суставы и, разогревшись, сделал пару раз принудительный выдох, с тем чтобы все вчерашнее осталось в прошлом. Поработав на координацию и гибкость, он почувствовал, что настроение улучшается, лихо побился с тенью и двинулся по длинному, вонючему коридору занимать очередь в душ.
      Внешность у аспиранта была так себе. Хоть и числился он по паспорту русским, но сразу было видно, что корнями происходил из тундры. Раскосый, жилистый, худой, в общем так, ничего особенного. Однако первое впечатление обманчиво. Десять лет занятий карате хоть и не прибавили ему ни красоты, ни шарма, но, практикуя "схай-джус" - корейский полноконтактный стиль, на татами он был решителен и смел, а на улице беспощаден и жесток до крайности. Во многих школах его уже прекрасно знали и, называя за глаза Кузнечиком за прыгучесть, на спарринг к себе не звали. Дураков нет - подобные визиты обычно заканчивались экстракцией зубов, сломанными ребрами и перебитыми носами. Не Кузнечик зверь...
      Пребывая после душа в отличном настроении, аспирант включил электрочайник и сел завтракать. Словно пожелав ему приятного аппетита, по репродуктору радостно сообщили, что капиталисты начали вымирать от неизвестной болезни, а следом полилась песня: "Не надо печалиться - вся жизнь впереди". "Да, у них СПИД, а у нас спад". - Юра нацепил галстук-обманку, пиджак в такую жару он надевать не стал, и, глянув на часы, заторопился на встречу со своим руководителем, доктором наук Борисом Моисеевичем Старосельским.
      Был чудесный сентябрьский денек. Лето уже прошло, а осень еще не наступила, от сиявшего среди белых облачков солнца жизнь казалась прекрасной и удивительной. Люблю я пышное природы увядание... Вдохнув запахи асфальта, опадающей листвы, теплого не по-осеннему воздуха, аспирант направился к трамвайной остановке, но внезапно услышал возмущенный женский голос. Он перемахнул через ограду скверика и, завернув к беседке, сразу понял, в чем дело. На скамейке, под сенью клена, сидели две особы женского пола в окружении четырех представителей мужского. Надо признать, что вкус у молодых людей был неплохой, особенно Юре понравилась блондиночка с большими глазами, голубыми, как мечта.
      - Эй, узкопленочный, - услышал он вместо приветствия издевательский мужской смех, - как там в тундре?
      - Нормально. - Юра улыбнулся и с ходу раздробил весельчаку лицо. В следующее мгновение он сломал колено второму мордовороту и мощным панчем послал его в нокаут. Далеко и надолго...
      Не успело тело амбала упасть на траву, как оставшиеся двое протерли мозги. В руках у одного появилась отвертка, а другой принялся выписывать нунчаками "восьмерки", и по звуку, ими производимому, Юра определил, что тот полный лох. Так оно и оказалось - заловив его руку в мертвой точке, аспирант сократил дистанцию, раздробил дилетанту скулу и закрылся им же от отвертки. Она вошла глубоко, с мерзким звуком. Пока ее владелец в ужасе взирал на торчащую из печени товарища рукоять, Юра, резко крутанувшись, сбил его на землю и уже внизу добил коленом в нюх...
      Все это было исполнено в таком хорошем темпе, что барышни не успели даже вскрикнуть. Решив, что для знакомства момент не очень подходящий, Титов быстренько откланялся, а на прощание посоветовал:
      - Рекомендую здесь долго не задерживаться.
      Через мгновение он уже мчался за весело катившимся железным сараем на колесах...
      К шефу Юра, конечно, опоздал, однако особо его журить не стали. Борис Моисеевич Старосельский хоть и был видом страшен - черен, кос, лыс, но на теле жутко кучеряв, - в целом имел характер покладистый и добрый. Все родственники и друзья его давно уже обретались на историчской родине, сам же он был невыездным доктором наук, но при этом только старшим преподавателем, и на жизнь смотрел философски: "Было и это. Все пройдет". Аспиранту он плеснул в стакан "Полюетрова" и, не разводя демагогии, просто сказал:
      - План утвердили, пропуск в музей будет. - Отхлебнул, шумно выдохнул и, указав на бутылку, добавил: - Холодненькая.
      Словом, не задержал, и Юра отправился перекусить, чтобы до вечерней тренировки съеденное
      улеглось.
      Путь его лежал в хорошо проверенную котлетную "Алмаз", где, взяв двойную порцию "пожарских", салат из редьки и стакан сметаны, можно было подхарчиться прилично и недорого. В заведении было душно и пусто - есть в такую жару не хотелось никому. Быстро сгрузив тарелки с подноса, аспирант посолил молочнокислый продукт и взялся было за ложку, однако взгляд его, случайно упавший на кусочек черного хлеба, увлек Юру во времена не столь уж давнего своего служения родине.
      Отдавал он воинский долг в славных внутренних войсках уже после окончания института, в котором не было военной кафедры. Порядки и феня в армии были как на зоне, не обошлось, конечно, без дедовщины и офицерского беспредела. Помнится, на учебном пункте оголодавший рядовой Титов взял с сержантского стола горбушку хлеба. Кара была страшной. После отбоя всю роту заставили бежать на корточках, а перед Юрой поставили котел с пересоленной "бронебойкой": "Жри. Пока не съешь, вся рота спать не ляжет". Называлось это "воспитанием через коллектив". Которому бег вприсядку совсем не понравился...
      Внезапно раздался странный звук, выдернувший аспиранта из воспоминаний прошлого. Юра медленно опустил взгляд на свои руки - стакан был раздавлен. "Черт, вот сука память". Обтерев пальцы салфеткой, он без всяких мыслей съел котлеты с салатом, выпил чай и отправился в общагу за формой. Походка у него была размеренная, как у бездельника, которому некуда спешить.
      А как иначе-то в такую вот жару? По такому пеклу хорошо жиры сгонять хламиду на себя какую-нибудь с капюшоном, и - вперед, километров десять легкой рысью, потом в баню, и килограммов пять как не бывало. Он вспомнил закрытое первенство "Дзержинца" - как готовился, держал режим, за весом, такую мать, следил. Потом перед глазами встал финальный бой, когда, не выдержав необъективного судейства, он всем продемонстрировал свой характер - засадил ногой по верхнему уровню с полным контактом. Соперника увезли на "скорой", самого Титова дисквалифицировали, а Ли Зуонг тогда сказал ему с укоризной: "Мог быть вторым, а стал последним и человека чуть не убил без причины. Разве ты воин?" "Да, у азиатов своя логика, - аспирант криво усмехнулся, - хотя технику он мне поставил качественно, ничего не скажешь". Сразу же устав от воспоминаний молодости, он помрачнел и принялся рассматривать женские ножки, дырявившие каблучками размякший асфальт.
      Спустившись на эскалаторе в ощутимо липкую духоту, Титов минут двадцать трясся в переполненном вагоне подземки, потом прогулялся немного пешочком и вскоре очутился возле ржавой железной двери. За ней, в антисанитарных глубинах реконструированного теплоцентра, давнишний его знакомый Витька Алексеев с энтузиазмом вышибал деньгу из многочисленных своих почитателей. Аспиранта же он пускал из соображений повышения собственного мастерства и в целях безопасности - понятно, что на Кузнечика никто прыгать не станет.
      Не торопясь, Титов прошествовал в тренерскую, кивнул хозяину: "Здорово, толстый", натянул черную каратегу из грубой холстины, перепоясавшись при этом обычной бельевой веревкой. Подобно Брюсу Ли, цветные знаки мастерства он не признавал, полагая, что пояс нужен лишь для поддержания штанов. Между тем все двинулось обычным чередом.
      Проверенный подручный Алексеева принялся разминать ученическое скопище, а к сенсею пожаловали гости - хорошо всем известный мастер Евгений Паников из Лариновской сборной с каким-то сухощавым парнем невыразительной наружности. Тот отрекомендовался просто: "Семенов" и пошел переодеваться.
      Однако по тому, как он двигался, сразу угадывался настоящий боец. Координированный, резкий, с отличным суплесом *. "Наконец-то будет с кем поработать", - обрадовался Титов и начал плавно "входить в круг внимания". Сосредоточившись и обретя душевное равновесие, он принялся разогреваться, тщательно прозванивая все тело и смещая "точку сборки" на физический план, затем несколько минут "дышал", сделал пару упражнений на координацию и начал потихонечку переходить к растяжке.
      * Гибкость.
      Тем временем появился Евгений Паников - в роскошной шелковой каратеге с множеством эмблем, перепоясанный толстым, черным, как сажа, мастерским поясом. На его фоне второй гость, в выцветших боксерских трусах и футболке с надписью "Миру мир" на груди, смотрелся просто по-сиротски. Отойдя в дальний угол зала, он начал разминаться, а Титов, сразу же отметив, что растяжка и координация у него выше всяких похвал, принялся выполнять формальные упражнения - ката. Со стороны это, должно быть, выглядело впечатляюще - резкие, концентрированные удары, громкие, полные энергии, боевые крики. Однако гость в трусах, не обращая ни на кого внимания, стал исполнять нечто похожее на бой с тенью, только движения его рук и ног были расслабленно-плавные, и весь он был какой-то расхлябанный, ломающийся, как будто состоял сплошь из шарниров. Но во всем, что он делал, чувствовалась целесообразность и гармония. Внезапно на пару секунд он врубил полную скорость и с быстротою молнии нанес с десяток ударов, притоптывая и подшагивая в такт, - со стороны казалось, что он танцует на скользкой ледяной поверхности. В этот момент сенсей Алексеев, складно вешавший на уши своим ученикам что-то про концентрацию и скорость, позвал:
      - Юрий Федорович, вы не покажете нам тамеси-вари?
      При этом он подмигнул, кивнув на аккуратно напиленные дюймовые доски, мол, давай, Юрка, даром, что ли, тебя здесь держат.
      Собственно, Титов был не против. Проломив рукой две деревяшки, сложенные вместе, он попросил поставить сразу пять и мощным йоко-гири* разбил и их. Зрелище впечатляло, глаза учеников восторженно округлились, а сенсей Алексеев, мысленно прикинув, что плату за обучение можно будет скоро и повысить, изрек:
      - Вот к чему ведут длительные, а главное, регулярные занятия! Постоянство - залог успеха.
      Чувствуя, что еще немного, и он въедет хозяину зала по верхнему уровню, Титов отошел в сторону, выбрал ученичка пошустрее и принялся отрабатывать на нем жесткие блоки, пока тот не взвыл и руки у него не посинели. Ничего, ничего, его самого учили так же. Потом он взял двух семпаев ** и минут пять работал с ними в среднем контакте, пока те не загнулись, и наконец встал в свободный спарринг с самим носителем мастерского кушака Евгением Паниковым.
      Видимо, тяжелый черный пояс был весьма обременителен, его владелец явно уступал своему сопернику и в скорости, и в силе удара, а когда Титов провел свою "коронку" - два прямых рукой по верхнему уровню и проникающий ногой в солнечное, обладателя шелкового кимоно скрючило. Только минут через пять он перевел дух и якобы в шутку сказал:
      *Боковой удар ногой.
      ** Старшие ученики.
      - Ну ты и падла, Юрий Федорович.
      Титов пожал плечами - входит, кто хочет, выходит, кто может. Потом доброжелательно оскалился и посмотрел на гостя в трусах:
      - Не хотите поработать?
      Тот улыбнулся вежливо и сделал элегантный полупоклон:
      - С вами не могу, вы такой быстрый и жесткий, что-нибудь случится обязательно.
      Титову это не понравилось.
      - Если что-нибудь случится, то только с вами. Давайте работайте, раз уж пришли, я сильно бить не буду - Не замечая, как усмехнулся Евгений Пани-ков, знавший, видимо, обладателя трусов достаточно хорошо, он придвинулся ближе: Ну?
      Зря он так настаивал на спарринге, совершенно зря. Оказалось, что беспорточный гость двигается быстро и мягко, подобно голодному тигру, и все Юрины удары увязают в его защите, как камни в зыбучих песках. А секунд через тридцать случилось и предсказанное "что-нибудь": сильным ударом по печени Титова лишили дыхания, а затем, жалея, точно дозированным "маваси"* двинули по голове. Вынесли напрочь. Слава богу, челюсть не раздробили. Словом, как и обещали...
      * Круговой удар ногой.
      - Здравствуйте, дети мои. - Сарычев разделся и по очереди погладил хищников, прибежавших на звук открываемой двери. В отличие от зверей, супруга его давно уже не встречала, так что, умывшись, Александр Степанович отправился на кухню кормиться самостоятельно .
      Жену Сарычава звали Ольгой Петровной. Она была натуральной блондинкой с красивыми ногами и томно-волнительным взглядом серых глаз. Служила она по медицинской части и раньше, в отдаленно-благополучный период своего замужества, кончая, благодарно прижималась к широкой, тогда еще лейтенантской, груди: "Сашенька, родной..." Теперь же все стало по-другому: забьется молча в истоме и, простонав что-то нечленораздельное, сразу повернется к майору хорошенькой попкой. Да, жизнь семейная явно дала трещину. Впрочем, Александр Степанович причину знал прекрасно и даже как-то предложил супруге: "Ну давай приемного заведем, вон сколько сирот развелось при перестройке-то!" Только Ольга отказалась: "Мне мой собственный ребенок нужен". А затем пустила обильную слезу и зачем-то, ни к селу ни к городу, помянула сарычевского геройского родителя. Недобрым словом... И совершенно напрасно.
      Отца своего майор не помнил. По рассказам матери, тот умер в страшных муках вскоре после его рождения, а отчего, неизвестно. И лишь когда отечество решило сыграть партейку в гласность, Сарычеву стало ясно, что на родителе его родная советская власть проверила, как будут загибаться от радиации поганые империалисты, взяв, правда, сначала подписку о неразглашении под страхом смерти. Тема эта была болезненна, как гнилой зуб, и лучше бы Ольга ее не касалась. Разговоры были пустые, а душа наполнялась горечью и обидой. И за отца, и за державу...
      Вода закипела. Шваркнув пакетом об пол, чтоб разбить слипшиеся пельмени, майор высыпал их в кастрюлю, куда уже успел положить соль и лавровый лист, с чувством помешал, глянул на часы и принялся ждать конечного, вожделенного результата... Наконец пельмени всплыли, разбухли, сделались желтовато-скользкими. Исходя слюной, Сарычев переместил их в тарелку, кинул сверху масла, сметану, зелень, нарезанный маленькими кубиками сыр и впервые за день поел по-человечески. Хищники, натрескавшиеся буржуазного "Вискаса", крутились рядом, из чувства солидарности слизывая ряженку из коллективного блюдечка с каемочкой.
      Скоро тарелка опустела, и повеселевший Александр Степанович налил себе чайку. Только не было у него в душе полной гармонии, на сытый-то желудок еще сильнее стали донимать его мысли всякие разные, большей частью безрадостные...
      Прошло чуть больше недели, как капитан Самойлов повязал чалого *, толкавшего ампулы с "белым китайцем", а весь рынок оказался буквально завален этой отравой, метко прозванной "крокодилом". Цена на него установилась смешная, создавалось такое впечатление, что производителей интересует не материальная, а социальная сторона происходящего. Нате жрите, дурейте, превращайтесь потихоньку в скотов...
      * Скупщик мелких партий наркотиков.
      Для истории-то не секрет, что человечество познакомилось с наркотическим дурманом очень давно. Еще пять тысяч лет назад древние шумеры прекрасно знали свойство опиума, называя его "гиль", то есть "радость", а в индийском эпосе "Ригведа" гашиш воспевается как "небесный проводник". Однако всегда это был удел избранных, и употребление "дара богов" простыми смертными каралось чрезвычайно жестоко. Нынче же кто-то предлагает "крокодила" всем желающим по бросовой цене, мол, давайте, граждане, не стесняйтесь, берите, сколько душе угодно. Пока она у вас еще есть... Но не одно это казалось Сарычеву странным.
      Взять хотя бы месторасположение предполагаемой "фабрики"... Не хрен собачий - объект Министерства обороны с мудреным названием "Рекреационный центр для высшего командного состава". Санаторий для полководцев. А что, отличное местечко - тишина, спокойствие, чистый воздух, до города опять-таки рукой подать. И главное - вывеска... Нос кто ни попадя совать не будет. И все это за смешную, чисто символическую плату. Официальную, естественно... Да, чудеса! Неподвижному же посту наблюдения открылись вещи вообще удивительные - не далее как сегодня вечером к коттеджу подкатил военный УАЗ с залепленными снегом номерами, из которого выгрузили нечто в большом продолговатом ящике. Бомбу? Контейнер с газом? Черта в ступе? Сарычеву все это очень не нравилось...
      На другой день Александр Степанович долго ходил на четырех, вилял хвостом, а под конец лег костьми в кабинете главнокомандующего. Это было оценено майору выделили две машины дополнительно. И результат, конкретно положительный, не заставил себя долго ждать.
      Уже к обеду курьеры на черной "семьсот сороковой" засветили своих коллег, прибывших в белоснежном "опеле-омега". Те понятия не имели о контрнаблюдении и были взяты теплыми, с поличным. Изъятые у них ампулы отправили на экспертизу, и спектральный анализ показал: да, в "стекляшках" "белый китаец" собственной поганой персоной. Место его изготовления уже никаких сомнений не вызывало, так что пора было брать быка за рога. Причем промедление было смерти подобно, и майор опять направился в высоковольтный кабинет.
      При виде его усатой физиономии пока-еще-полковник, но почти-уже-генерал сделался хмур:
      - Надо скорей тебе, Сарычев, подполковничьи погоны вешать, а то ведь ты с меня последние подштанники снимешь.
      "Пошел ты со своим исподним куда подальше!" - мысленно послал его майор, а вслух ласково сказал:
      - "Фабрику" нужно брать завтра утром, иначе поздно будет. И силовых надо, полагаю, взвод, самим никак не управиться...
      Почти-генерал был мудр и потому слушал его равнодушно, не сводя глаз с бюстика Железного Феликса. Давно уже дела служебные он не принимал близко к сердцу...
      Командира омоновцев лейтенанта Доценко Сарычев знал еще по службе в оперполку. Был тот молодец могучий, широкоплечий, и было непонятно, как это отделовские "Жигули" еще не развалились под тяжестью его многопудового тела.
      - Ну что, Петро, какие мысли?
      Майор с лейтенантом уже прошлись возле объекта, отметили высоту стен и наличие сигнализации, долго наблюдали за особняком в бинокль и теперь решали, как преодолеть трехметровый забор и, избежав тесного контакта с находящимися по ту сторону злобными церберами, попасть через железную входную дверь внутрь.
      Можно было, конечно, не мудрствуя лукаво, шарахнуть из РПГ-7, ручного противотанкового гранатомета, по воротам и с криком "ура" ворваться через дымящуюся брешь во двор, но это была бы грубая, дешевая работа, недостойная профессионалов, за нее в случае чего по головке не погладят. Самое малое отмассируют копчик...
      Наконец решение было найдено, и лейтенант Доценко отправился охватывать инструктажем подчиненных, которые кадрированным взводом расположились в автобусе на обочине шоссе. Сарычев пошел к своим, так же шевелить извилинами и языком. Как-то нехорошо было у него на душе, муторно, неспокойно. Вот сука драная эта интуиция... Не спится ей, стерве...
      Было раннее зимнее утро. Еще не рассвело, мороз был колюч, звезды в небе казались льдинками, отражавшими свет молочно-белой луны. Мирные люди еще почивали, а неугомонные чекисты уже успели проверить связь, вооружение, снаряжение и, едва только начало светать, стали подтягиваться на исходную. Куда ж ты денешься - ноблесс оближ...*
      * Положение обязывает.
      Где-то в полдень загудел электродвигатель ворот, медленно начали разъезжаться створки, и по связи прошла команда: "Снайпер, внимание!" В то же мгновение коренастый омоновец навел бесшумную винтовку ВСС на проем ворот и, только луч лазерного целеуказателя упал на выезжавшую БМВ, плавно нажал на спуск. Затем щелкнул переводчиком огня и всадил еще десяток пуль в ни в чем не повинную "бомбу". Выстрелы были подобны легким хлопкам в ладоши, тем не менее мощные девятимиллиметровые патроны раскололи блок цилиндров "семьсот сороковой", двигатель заклинило, и иномарка застряла в воротах, не позволяя створкам
      сомкнуться.
      Пассажиров тут же выволокли наружу и положили мордами в снег с широко раскинутыми ногами и руками, сцепленными на затылке. А через капот и крышу "бээмвухи" уже перемахивали опера и омоновцы, мчались к дому. Взвизгнули и отползли, познакомившись с антисобакином, барбосы. Из окошка на третьем этаже вылетели стекла, и кто-то, судя по звуку, дал длинную очередь из автомата Калашникова. Нападающие мгновенно рассредоточились, укрылись за стволами столетних сосен, однако стреляли пока не в них. Пули прошили многострадальную БМВ в районе бензобака, и взрыв разметал во все стороны экипаж вместе с повязавшими его омоновцами.
      Уже в следующую секунду стрелок взял чуть ниже, и невысокий сержант, вскрикнув, схватился за бок, - легкий бронежилет "Кора-2" от пуль АК не спасал. Вскоре еще один омоновец опустился на красный снег, а в доме уже вовсю работали четыре автоматных ствола. Стрелявшие были явно не из начинающих - они не суетились, палили грамотно, умело, короткими очередями. Тут же по эфиру прошло "Первый, цель взял", и откуда-то чуть слышно отметился снайпер, заставив один ствол замолчать.
      Омоновцы между тем сосредоточили весь огонь на третьем этаже, да так, что там и нос было высунуть невозможно, чем не преминули воспользоваться Сарычев, Самойлов и Доценко - выждав момент, они добежали до стены дома и оказались в мертвой, непростреливаемой зоне. Осторожно двигаясь вдоль высокого фундамента, они вскоре очутились возле железной входной двери, по которой, весело ругнувшись, лейтенант тут же дал длинную бесшумную очередь из автомата АС*. Скорострельность этого автомата такова, что ригели замка были буквально перерезаны пулями. На пределе внимания чекисты вошли внутрь. Пересекли просторный холл с камином и зачехленным роялем, прошли длинным коридором и очутились у лестницы, ведущей на второй этаж. Звуки автоматных выстрелов здесь били прямо по ушам, в воздухе явственно ощущалась пороховая гарь. Оставив капитана внизу, Сарычев и Доценко ступили на лестницу, поднялись и оказались в коридоре. Шмаляли совсем рядом, из соседних комнат, было слышно, как стучат, падая на пол, отстрелянные гильзы. Определяя порядок действий, майор обозначил себя стволом "гюрзы" и повел пушкой в сторону правой двери. Доценко понимающе кивнул и, поделившись с Сарычевым гранатой, взялся половчее за автомат.
      Теперь все решали выдержка и быстрота. Нужно было вытащить чеку, разжать пальцы и, распахнув дверь ударом ноги, закатить внутрь оскольчатую смерть. Майор с лейтенантом действовали грамотно и синхронно - едва в комнатах громыхнули взрывы, они ворвались внутрь, выпустили по длинной очереди, и сразу наступила тишина. "Зачищать" стало некого. И в это время на первом этаже послышались выстрелы.
      *Автомат специальный - девятимиллиметровый спецназовский ствол.
      - Давай вниз! - Держа "гюрзу" наизготове, Сарычев стремительно пробежал по коридору, вихрем метнулся по лестнице. И вдруг замер - увидел Самойлова. Капитан неподвижно лежал на спине, лицо его побледнело, вытянулось, на вздернутом носу ясно проступили смешные конопушки. Неподалеку хрипел раненный в грудь бандит, с каждым вздохом у него на губах пузырилась кровь. Тут же стоял бледный, словно смерть, омоновец, от которого Самойлов отвел предназначенную тому пулю.
      Сарычеву показалось, будто горло ему сдавила крепкая мокрая веревка, однако он справился с собой и профессионально отметил, что смерть Самойлова наступила от попадания в плечо. Приблизившись к раненому бандиту, майор увидел в его руке "браунинг 07". Вытащив магазин, он убедился, что пистолет был заряжен пулями с мгновенно действующим ядом, скорее всего цианидом.
      - Эх, Петя, Петя. - Сарычев перевел взгляд с блестевших никелем кусочков металла на лицо убийцы Самойлова, и где-то в недрах его души внезапно прорвал плотину неудержимый поток чего-то темного и мутного. Захотелось прямо сейчас, с ходу, прыгнуть раненому на грудь и, высоко поднимая ногу, бить срезом каблука по ребрам. Чтобы те трещали, крошились, ломались и осколками вонзались в печень и селезенку, чтобы порвались кишки, лопнул мочевой пузырь и сорвались с места почки. Затем резким, тромбующим движением превратить лицо врага в кровавое месиво и наконец прикончить, глубоко загнав кости носа в мозг... "Ладно, падла, сам загнешься". - Александр Степанович резко выдохнул, обретая над собой контроль, и отвернулся. На глазах его блестели слезы ярости...
      Тем временем отыскался вход в гараж, оттуда раздался голос лейтенанта Звонарева: - Товарищ майор, взгляните.
      Ничего нового Сарычев не увидел - "фабрика" как "фабрика". В углу, съежившись от страха, сидел бородатый, интеллигентного вида варщик, второй умелец распластался в луже собственной крови и судорожно хрипел простреленным легким. Но среди груды пластика, резины и стекла майор заметил продолговатый металлический предмет цвета летней травы. На зеленом фоне ярко выделялась красная звездочка и непонятная надпись "РБГ 48".
      Окна занимали полстены - со стеклами-хамелеонами, дубовыми подоконниками и акустической изоляцией. Заходящее зимнее солнце сквозь них виделось неярким зеленоватым шаром, а звуки машин с набережной вообще не проникали внутрь огромной, как аэродром, комнаты. Судя по всему, это была гостиная. Слева невообразимая итальянская стенка, справа панно с изображением паскудной голой бабы, перед полутораметровым экраном "Пионера" необъятных размеров диван и масса приятных дополнений - видео и аудио, книги в дорогих переплетах, в углу беккеровский концертный рояль и пальма "рыбий хвост".
      Высокий, с лепниной потолок не оставлял сомнений в том, что помещение это бывшее буржуйское. Что греха таить, так оно и было. Когда в семнадцатом году победивший революционный народ ликвидировал эксплуататоров как класс, освободившиеся хоромы поделили на множество конур, где впоследствии этот революционный народ и поселился. Однако ошибочка вышла. За семьдесят лет пролетарии так далеко ушли не в ту сторону, что буржуазия оклемалась, снесла перегородки коммуналок и зажила по-прежнему - в хоромах.
      За окнами сгущались сумерки, и в комнате горели галогеновые лампы, освещая сидевших в креслах людей. Это были четверо мужчин, молодые годы которых уже прошли, а старость была еще в далекой перспективе. На первый взгляд были они совершенно не похожи друг на друга, но кое-что их все же объединяло. Выражение глаз. Стальное, безжалостное, равнодушно-оценивающее, так смотрит леопард на свою жертву перед прыжком." Да это и были нелюди. Звери. Матерые хищники...
      - Ну, где он, мент поганый? - резко спросил Первый, крепкий, со шрамом на левой щеке, с перебитым носом. - У, лягаш, падло...
      - Попридержи, язык, - одернул его Второй, представительный, в очках, с интеллигентной сединой на висках. - Раз обещал, будет.
      - Обещал! - Первый скривился в усмешке. - Жди теперь! Мент - он и в Африке мент. Поганый!
      - Да хватит вам. - Третий, высокий, с коротким ежиком, энергично, как на плацу, махнул рукой. - Вон, звонят уже.
      Действительно, скоро послышались шаги, и в комнату влетел низенький пышнотелый мужчинка.
      - Чертовы пробки, - он грузно опустился в кресло и обвел собравшихся виноватым взглядом, - прошу пардону...
      Встретили его холодно, в лоб выстрелили, словно из пистолета, вопросом: долго ли еще его менты будут отравлять людям нормальным жизнь?
      Когда-то давно родная партия направила толстячка из уютного райкомовского кабинета на борьбу с преступностью, и хоть времени прошло с тех пор немало, но коммунарская закваска давала о себе знать. Так что он ответил по-партийному уклончиво:
      - В семье не без урода, знаете ли. Разве уследишь за всем?
      - Ты смотри, как поет! - Первый рывком встал с кресла и, особенным образом, с "подходом", приблизившись к пышнотелому, прошипел: - Папа, ты не въехал в тему! Людей нормальных повязали, "завод" сгорел, хаты засвечены, жмуров как на кладбище, на кого все это вешать будем, а?
      - Ладно, ладно. - Второй тоже поднялся, сделал энергичный жест, мол, стопори Качалове, здесь все люди интеллигентные. Он пристально посмотрел на побледневшее лицо мента и медленно, с расстановкой, произнес: - Надо проанализировать случившееся. Сделать выводы, чтобы подобное впредь не повторилось.
      Второй много лет работал в органах, знал цену ошибкам и умел их анализировать. Понимал, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Давно, еще на заре своей чекистской юности, когда он служил в ПГУ - внешней разведке, судьба зло посмеялась над ним. За бешеные деньги ушлые капиталисты всучили ему чертежи подводной лодки образца четырнадцатого года. Пришлось коренным образом сменить профиль работы - заняться хозяйственной деятельностью. У партии, как известно, было множество сестренок, младшеньких, их следовало содержать достойно, в чести и достатке. Вот и пришлось Второму торговать оружием, наркотиками, даже сводничеством, бывало, занимался. Деньги-то, они не пахнут. Насмотрелся за долгие годы, намаялся, знал: жизнь полна сюрпризов.
      - Ну вот что, голуби, - впервые подал голос Четвертый, лощеный, с розовыми, полированными ногтями, обладатель дорогого костюма и просторного кабинета в Смольном, - вы тут анализируйте, делайте выводы. Не забудьте только, что нам нужны деньги и что незаменимых людей не бывает. У нас ведь как? Кто не работает, тот действительно ничего не ест. Переваривать нечем...
      Он хмыкнул, встал и, не прощаясь, вышел, оставив присутствовавших в подавленном настроении.
      - Да... - Третий наконец прервал тягостное молчание, кашлянул в кулак и посмотрел на мента вопросительно: - Так что же это за сволочь у тебя не одобряет конверсию?
      Третьего жизнь не баловала, - дослужиться от сержанта до генерал-полковника ох как непросто. Все было. Голод, холод, бараки офицерские. Полжизни не имел ни кола, ни двора, - и вот, когда, кажется, достиг вершин здрасьте вам, перестройка! Ни тебе почета, ни денег, ни уважения! Хорошо, нашлись вовремя умные головы - приловчились психогенный газ РБГ 48 на наркоту перегонять. Доход покруче генеральского будет, а молодежь-то нынешняя - хрен с ней, худую траву и с поля вон. Все бездельники как на подбор, балбесы, подъем переворотом ни разу сделать не могут...
      Мент, порывшись в карманах, вытащил лист бумаги:
      - Зовут его Сарычев Александр Степанович, майор, характеризуется положительно, награжден...
      - Замочить его надо! - нетерпеливо вклинился Первый. - Расписать так, чтоб о свою требуху спотыкался! Можно еще "на марс отправить"*, а вернее всего маслину в лобешник, сразу умничать перестанет!
      * Взорвать.
      Глаза его ожили, голос окреп, пальцы в синих татуировках пребывали в движении.
      - Ну замочишь ты его и народным героем сделаешь, - Второй гадливо поморщился, - а все окрестные менты станут не просто службу нести, они мстить начнут. - Он сделал паузу и обвел присутствующих брезгливым взглядом. - Нет, надо этого майора достать по-умному, чтобы он же еще и крайним оказался... Головой поработать надо.
      - Окажется, как пить дать, окажется, - зарумянившийся мент с готовностью кивнул, подкатился к бару и налил себе коньячку. - Печенками, сука, так сказать, рыгать будет. Печенками. Ну, ваше здоровье...
      Второй плотоядно улыбнулся.
      - А вот тогда его и замочить не грех. А голову заспиртовать, на память. Для коллекции...
      Ленинград. Развитой социализм. Вторник
      Не ходи ты, мой сыночек,
      На поля детей лапландских.
      Запоет тебя лапландец,
      По уста положит в угли,
      В пламя голову и плечи,
      В жаркую золу всю руку
      На каменьях раскаленных.
      Калевала, руна 12
      "...Вокруг Лжедмитриева тела, лежавшего на площади, ночью сиял свет, когда часовые приближались к нему, свет исчезал и снова являлся, как скоро они удалялись. Когда тело его везли в убогий дом, сделалась ужасная буря, сорвала кровлю с башни на Кулишке и повалила деревянную стену у Калужских ворот. В убогом доме сие тело невидимою силой переносилось с места на место, и видели сидевшего на нем голубя. Произошла тревога великая. Одни считали Л же Дмитрия необыкновенным человеком, другие - дьяволом, по крайней мере, ведуном, наученным сему адскому искусству лапландскими волшебниками, которые велят убивать себя и после оживают..."
      "Да, похоже, с предками мне повезло!" - Юра Титов оторвал глаза от карамзинской "Истории государства Российского" и довольно ухмыльнулся. Оказалось, что о саамах, небольшом народе, жившем на Крайнем Севере, было хорошо известно в Центральной Европе еще в девятом веке. Мало того, даже в первом веке нашей эры римский историк Корнелий Тацит в своем труде "Германия" дословно описал быт и нравы саамцев. Несомненно, интерес к лапландцам объяснялся тем, что они слыли чародеями и кудесниками. У финнов для обозначения сильного колдуна употребляется выражение "настоящий лопарь", а в Англии в том же смысле использовалось словосочетание "лопарские колдуньи". На Руси, оказывается, саамы также имели дурную славу как опасные чародеи, поэтому никто из русичей не удивился, когда в 1584 году Иван Грозный, призвав волхвов с севера и получив от них предсказание его неизбежной смерти 18 марта, в назначенный день за шахматной доской вдруг ослабел и повалился навзничь... Предначертанное исполнилось в точности.
      Все это, конечно, хорошо, но скула после вчерашнего нокаута болела нестерпимо, рот было не открыть... Никогда еще его не вырубали так - как зазевавшегося первогодка-несмышленыша. Однако аспирант не унывал - за одного битого двух небитых дают, а рожа - не задница, на ней не сидеть... Потягивал из чайника раствор "бульонных кубиков", цедил остывший чай и продолжал вгрызаться в безвкусный гранит науки.
      Так вот, средневековая Лапландия была настоящим университетом магов. Иоганн Шеффер в своем труде "Лапония" свидетельствовал, что норвежцы, шведы и финны посылали своих детей к лапландцам для обучения колдовству. И вообще, существует теория, что жившие до прихода на Кольский полуостров где-то в Приуралье саамы являются носителями отголосков культуры древней могущественной цивилизации проарийского толка. К слову сказать, весьма спорная...
      С облегчением заметив, что на часах уже начало двенадцатого, аспирант оторвался от чтива и, облачившись в строгий серый костюм с модным широким галстуком, глянул в зеркало. Ну и ну - на фоне академического прикида его кривая физиономия смотрелась еще более зловеще, для полной гармонии оставалось лишь нацепить на нос черные очки... Видок что надо, не хватает только вывески "Их разыскивает милиция"...
      На улице по-прежнему было жарко, однако, чтобы не терять солидности, пиджак Юра снимать не стал и, пока добирался до Музея антропологии и этнографии, сделался мокрым, как мышь, и злым, как хорек. Доктора наук Старосельского он заметил издалека - тот величественно стоял на гранитной набережной прямо напротив Кунсткамеры и своими взором, шевелюрой и подтяжками заметно выделялся на всеобщем сером фоне. Увидев подопечного, он не стал задавать никаких вопросов... Просто вздохнул и обреченно промолвил:
      - Пойдемте, Юра, нас ждут.
      Директор музея когда-то изволил крепить у Старосельского свою научную квалификацию, так что он без лишних проволочек потянулся к телефону. Самому же Титову сказал:
      - В конце коридора налево - дверь. Спросите научную сотрудницу Смирнову, она уже в курсе. По всем вопросам обращайтесь к ней, а сюда ходить больше не надо.
      Аспирант вышел, миновал баррикаду из стеллажей и, обнаружив сразу за сортиром облезлую, давно некрашеную дверь, постучался. Не дождавшись ответа, снял очки и вошел. И сразу же обнаружил, что мир тесен - в углу за письменным столом сидела вчерашняя красотка из сквера. Ее глаза цвета голубой мечты с интересом уставились на асимметричную физиономию визитера.
      - Добрый день, - обрадовался Юра. - Какая неожиданная встреча!
      - Да уж, - научная сотрудница улыбнулась и встала из-за стола, - давайте знакомиться, что ли. Наталья Павловна. - Она насмешливо скосила глаза и мелодично протянула: - Скажите, а это вас тогда так разукрасили?
      - Нет, это уже после. Разрешите представиться: аспирант Титов, пишу о лапландских нойдах. - Юра вдруг присел и сделал несколько быстрых движений, подражая шаманскому камланию.
      В сочетании со строгим костюмом и подбитой скулой это выглядело не очень-то изящно, однако научная сотрудница расхохоталась и предложила чаю. очень многообещающе - с пряниками. Минут через пятнадцать, в самый разгар чаепития, заглянул обеспокоенный судьбою питомца доктор Старосельский увидел, что молодые люди подружились, успокоился, пожелал им счастливо оставаться и откланялся...
      А уже через неделю Юра знал про шаманов почти все. Как выяснилось, стать нойдой мог любой саам в расцвете духовных и телесных сил, при этом считалось чрезвычайно важным, чтобы зубы у него были в порядке. Предполагалось, что кандидат мог часами стоять босиком в снегу и без ущерба для здоровья лизать раскаленное железо. Общаясь с духами, он должен был свободно ориентироваться в пространстве с завязанными глазами, искать и находить пропавшие предметы и людей, лечить болезни и убивать врагов на расстоянии. Сильному нойде, такому, как легендарные Ломп-соло, Сырнец и Акмели Антериус, полагалось иметь свой сеид и кормить его кровью с жиром, а в случае надобности, развязывая один за другим три волшебных узла, вызывать появление вначале умеренного, затем сильного ветра и, наконец, урагана с громом и молниями "от одного края неба до другого".
      Однако наряду с шаманством Титова занимал еще один вопрос. За прошедшую неделю ему открылось, что Наталья Павловна разведена, грудь ее высока, ноги стройны, но сам он впечатления на нее пока не произвел. Ну что ж, в научных сферах бывает и так - не всякая проблема решается с наскока. Помня основной закон сопротивления: была бы сила, а момент найдется, Юра особо не переживал. Никуда научная сотрудница от него не денется. Все бабы дуры, а красивые - в особенности.
      Утром на тропе к сортиру Сарычев повстречался с супругой. Ольга Николаевна только что вышла из душа. Главную прелесть ее едва прикрывали черные, в красных рюшах, трусики, грудь была открыта, розовые соски дерзко торчали в стороны. Пахло от нее обворожительно.
      - Саша, давай поговорим. - Она глядела куда-то мимо Сарычева, голос ее звучал бесстрастно.
      - Давай, - ответил майор, примерно уже представляя, о чем пойдет речь.
      - Саша, нам нужно некоторое время пожить врозь, так больше продолжаться не может, - без всякого выражения заученно сказала супруга. - Я заберу кое-что из мебели.
      - Забирай, - Сарычев кивнул и пошел в ванную. Ему пора было ехать на кладбище.
      Уход жены его совершенно не тронул. Получилось, как с больным зубом, выдрал и забыл.
      "Да, правы буддисты, этот мир полон страданий", - согласился майор с принцем Гаутамой и всю оставшуюся дорогу до кладбища ехал без всяких мыслей, на автомате.
      На погосте было холодно. С ясного, кристально-голубого неба непонятно откуда падали редкие снежинки, а зимнее низкое солнце казалось остывшим оранжево-красным блином. Народу было не много, в основном все свои, милицейские. Майор и раньше знал, что Самойлов детдомовский, но только сейчас понял, как страшно быть одиноким, - проводить капитана в последний путь пришли только квартирная хозяйка, сдававшая ему комнатуху, да смазливая какая-то девица, не жена, не подруга, а так, одна из многих.
      Могилу вырыли недавно. Ее еще не присыпало снежком, и по краям были заметны следы ковша. Копала "Беларусь". Сарычев уже не первый раз хоронил сослуживцев и примерно представлял дальнейшее. Коротко, чтобы не застудить горло, генерал толканет речь, соратники поклянутся вечно помнить и при случае отомстить за хорошего парня капитана Самойлова, да только Пете от этого легче не будет. Вон он лежит, одетый в милицейскую "парадку", и снежинки не тают на его веснушчатом курносом носу. Сарычев вдруг ощутил, что предметы вокруг становятся какими-то нечеткими, бесформенными и видятся как бы сквозь пелену в этом, конечно, был виноват резкий, порывистый ветер! Он часто-часто заморгал, сглотнул что-то тягуче-горькое, застрявшее комом в горле и, резко вздохнув, обрел контроль над взвинченными нервами. Не баба - боевой офицер...
      Наконец гроб опустили, присыпали и, разогнав напоследок выстрелами окрестных галок, стали расходиться. На поминки Сарычев не пошел. По пути в "управу" он прикупил литровую бутыль не нашей, со зловещим названием "Черная смерть" водки, кое-чего на закусь и, запершись в кабинете, с ходу принял на грудь стакан. Водяра была неплохая, не паленая, однако майора никаким образом не взяло. Пожевав колбасы, он решил больше не пить - надо было еще выяснить насчет ответа на запрос воякам. Как ни странно, ответ уже был. "РБГ 48" оказался психогенным отравляющим веществом, мгновенно вызывающим стойкие, необратимые изменения в психике. Достаточно всего одной стомиллионной доли грамма, чтобы человек стал заторможенным, подавленным, охваченным апатией и безотчетным страхом, скотом. И никакой противогаз не поможет.
      "Тьфу ты, пакость какая". - Майор совсем уж было решился налить себе еще, когда внезапно ожил телефон внутренней связи. Звонил почти-генерал.
      - Александр Степанович? Хорошо, что ты уже здесь, третий раз звоню. - В голосе его, обычно невозмутимом, сквозило беспокойство. - Зайди.
      "Нашел время, гад". - Спрятав водку в сейф, майор отрезал ломоть колбасы и, жуя на ходу, неспешно двинулся длинным прямым коридором.
      - Ну что, похоронили? - Почти-генерал казался несколько рассеянным.
      - Присыпали. - Сарычев смотрел настороженно, со злостью в душе - сам-то ты где, сволочь, был?
      - Дело твое "федералы" забирают, - без всякого перехода сообщил начальник. -Документы для передачи подготовь.
      Заметив крайнее неудовольствие на физиономии майора, он разложил веером на столе пачку фотографий.
      - Взгляни.
      Фотобумага была еще влажная - снимки только что отпечатали. Все трое клиентов, взятых накануне на "фабрике", были мертвы. Они лежали, скорчившись, каждый в своем персональном "сейфе" - одиночной камере изолятора временного содержания, и на их перекошенных лицах застыло выражение крайнего ужаса.
      - Причина смерти известна? - Майор оторвал взгляд от снимков.
      - Результатов вскрытия пока еще нет, - нехотя отозвался почти-генерал, - а органолептикой не взять, на телах какие-либо следы отсутствуют. Ты голову особо-то не ломай, и так забот хватает. Твое дело пока - документы "федералам" передать. Понял меня?
      - Сделаем, - пообещал Сарычев, плюнул на все и поехал домой.
      Опять откуда-то наползли тучи, засыпая город опротивевшим снегом, машины еле тащились по занесенным мостовым. Когда майор подъехал к дому, было уже совсем темно. Лампочку на этаже опять спионерили, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец попал, сразу почувствовал противный холодок в позвоночнике - ригель был не заперт. Ни он, ни Ольга такого себе не позволяли никогда. Ворвавшись в прихожую, майор обомлел. Почти вся мебель куда-то подевалась, исчезли телевизор с видиком, холодильник, кресла, но, вспомнив утренний разговор, он успокоился, все встало на свои места. Только вот дверь была не заперта... Однако уже в следующее мгновение Александр Степанович понял почему.
      В кухне на столе рядком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, так что шерсть от боли встала дыбом... От кошачьих голов почти ничего не осталось, истерзанные останки зверьков различались только по форме - кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то дотронулся до уже остывших, ставших такими беззащитными и маленькими тел и внезапно ни с чем не сравнимая ярость охватила его. Он вдруг захотел ощутить, что испытывает воин, когда вонзает клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, проворачивает сталь в дымящейся ране. Дикий, мучительный крик вырвался из груди майора, он даже не сразу услышал телефонный звонок.
      - Да, - взял он наконец трубку.
      - Александр Степанович? Вы в Англии не бывали? - издевательски спросил его визгливый мужской голос.
      - Не доводилось. - Майор удивился собственному ледяному спокойствию.
      - Так вот, у англичан поговорка есть, - в трубке противно хмыкнули, "любопытство сгубило кошку". А мы ее по-своему переиначили - кошаков сгубило любопытство хозяина.
      На том конце линии громко заржали, а потом тот же голос медленно и зло произнес:
      - Разжевал, мент поганый?
      Пару минут Сарычев слушал короткие гудки, затем пошел на кухню. "Ну и денек, сплошные похороны". - Он бережно упаковал кошачьи останки в один целлофановый пакет - жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, потом смыл кровь и задумался о месте захоронения, как вдруг за окном взвыла сигнализация. С высоты шестого этажа майор увидел, как какие-то типы пинают ногами его "семерку". На сегодня это было уже слишком. Перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
      Не зря на востоке говорят: гнев - худший учитель. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев споткнулся, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как проваливается в мрачную пропасть небытия.
      Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит в темноте, скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке. Воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то обжигающе-ледяное, и, несмотря на сильную боль в голове, накрытой чем-то вроде наволочки, Сарычев понял, что он в багажнике. Чтобы согреться, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались. Между тем, судя по ощущениям, съехали с шоссе на проселок и больше часа бока майора знакомились с тяжелой сумкой, набитой шоферскими инструментами. Наконец движение замедлилось, взвизгнули петли ворот, и машина остановилась. Хлопнули дверцы, и Сарычев услышал скрип снега под сильными ногами, сопровождаемый невыразительным голосом с блатняцкой хрипотцой:
      - Дубрано, бля. Красноперый-то не околеет там в трюме?
      - Ботало придержи. - Майор узнал визгливый тембр своего телефонного собеседника и понял, что влип основательно.
      - Легавому холод не страшен - он ведь и так отмороженный, правда, майор? По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись, и кто-то быстро поднялся по ступенькам крыльца.
      Майор попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе локти, глухо застонал от бессилия, выругался и подумал, что глупее смерти, чем от холода, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо выволокли его наружу и потащили в дом. Он оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали поленья в жарко топившейся печке. Его толчком усадили на стул и сорвали с головы наволочку. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же получил "калмычку" - удар по шее ребром ладони.
      - Что-то рано ты, мент, жмуришься, не время еще.
      Раздалось дружное ржанье. Сарычев чуть разлепил веки и огляделся. Он сидел в углу большой, с розовыми обоями комнаты. Напротив топилась печь, посередине стоял круглый стол с батареей бутылок и жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое. Один, стриженый, с красной лоснящейся мордой, сидел у стены, ковыряя ножом в консервной банке. Двое других стояли неподалеку от Сарычева. Тот, что повыше, здоровый, с перебитым носом и мутными, остекленевшими глазами, не отрывая своих стекляшек от переносицы майора, легонько ударял левым кулаком о правую ладонь, как бы давая знать всем понимающим, что он махальщик *, к тому же левша... Рядом с боксером его напарник казался шибзиком, но майор по едва уловимым признакам - артикуляции, выражению глаз, манере держаться - почувствовал, что плюгавый опасней всех.
      * Кулачный боец.
      Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и Сарычев продолжил начатое в багажнике - стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно - не намочив предварительно веревку и, самое главное, без фиксации в шею, так что освобождение являлось только вопросом времени.
      Плюгавый подошел к столу, махнул, не закусывая, стакан и знакомым визгливым голосом скомандовал:
      - Кувалда, корешок, обломай-ка менту рога. Для начала.
      На Сарычева он смотрел равнодушно, словно на матерого волка, посаженного на цепь.
      - Будет сделано. - Боксер тут же с готовностью провел "двойку", намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Правда, несколько самонадеянно. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал защитное движение, и кулаки нападающего врезались в верхотуру его черепа. Хрустнули выбитые суставы, и Кувалда с яростным матом бережно прижал свою левую руку правой ладонью к животу.
      В тот же миг нога плюгавого взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Удар был неплох, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и хотя он успел выдохнуть и напрячься, в глазах завертелись огненные круги.
      - Вот так, падла легавая. - Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу - закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
      - Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, - приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. - Хватит, бля, умножаться *. Пора дело делать.
      Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
      - Какой красавец! - Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: - Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатом** у меня будешь, универсалом ***...
      * Здесь - жрать.
      ** Пассивный партнер в гомосексуализме.
      *** Опытный пассивный партнер.
      Дальше Сарычеву объяснять было не нужно - перед ним стоял "глиномес" активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
      - Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. - И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
      Очень уж Александр Степанович постарался - движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства "ухажера" проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного "глиномеса", пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
      - Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. - Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма - все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях...
      - Ладно, не так, так этак. - Осторожно вколовшись в магистраль* "глиномеса", обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: "Кашу маслом не испортишь", - повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
      - Грузи обоих в лайбу, - обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.
      Правда, уже на подъезде к городу, когда в свете фар появилась стая одичавших собак, обсосок несколько оживился.
      * Вена.
      - Стопори, - приказал он и выпихнул бесчувственное тело мордастого на обочину. - Сожрут и со СПИДом.
      Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:
      - Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь... - И вытащив бутылку со зловещей надписью "Спирт питьевой", резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: - Рот закрой. А менту открой. И пошире...
      - Да не пил я ничего, не пил, - еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу - Говорю, не пил!..
      - Постой, Александр Степанович, - почти-генерал посмотрел на него укоризненно, - вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: "...в состоянии сильного алкогольного опьянения", "содержание алкоголя в крови" так, столько-то промилле, "оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода", так... "привело к дорожно-транспортному происшествию", ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
      Сарычев молчал.
      - Ствол, удостоверение, эти вот художества, - почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, - знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
      - Не был. - Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.
      - Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
      "Черта с два у них что-нибудь прояснится, - майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, - им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют..."
      - Ладно, будет день, будет пища, - почти-генерал подписал ему пропуск, еще одна щепотка соли на свежую рану, - и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: - Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.
      Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.
      Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло - бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней... Захотелось напиться - в стельку, в дрезину, в дугу... Так, как в гибэдэдэшном акте написано... Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей... "Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни", живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо... Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся...
      В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту - повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.
      Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно - лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел "блинчики", чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени,* и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа "левая рука - правая нога". Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота "блинчики" и пошел под душ.
      * Если стучать по боксерскому мешку голыми руками и хорошо, то скоро он порвется. Проверено.
      Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка "Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество" - коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно - лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. "Хоть и дерьмо, а все-таки ствол". - Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку...
      Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.
      Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в "распоре", внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.
      Скоро майор уловил легкое движение воздуха, инстинкт подсказал, что под ногами появилась опора, и он пополз по сужающемуся каменному коридору, торопясь, чтобы Владыка Смерти не учуял его. Неожиданно галерея расширилась, и Сарычев очутился в неправдоподобно огромном зале, стены которого были сплошь усеяны крупными, всевозможных цветов, кристаллами гипса. В центре пещеры бушевало Озеро Гнева, над его неспокойной поверхностью клубился молочно-белый пар. По запаху Сарычев безошибочно понял, что Духи сегодня в плохом настроении. Затаив дыхание и стараясь не смотреть на мутный водоворот, он приблизился ко входу в расщелину и, прокравшись по ней, оказался в сферическом гроте, свод которого украшали концентрические окружности желтоватых кристаллов.
      Не обращая на великолепие красок никакого внимания, Сарычев кинулся дальше и вскоре припал к наполненным прозрачной влагой следам Владыки Смерти. Не в силах сдержаться, он закричал от переполнившего его восторга:
      - Хуррр!
      На дне лежал жемчуг - слезы Владыки Смерти, Того-кто-рвет-тетиву-лука-жизни. Сарычев положил их на ладонь и увидел, что в большинстве своем они продолговатые и с отверстиями - те самые, за которые люди с севера с радостью отдадут ему молодую, еще не рожавшую белокожую женщину, а в придачу и звонкий Клык Победы. Майор бережно спрятал добычу в кожаный мешочек, висевший на его широкой, заросшей бурым волосом груди, и собрался в обратный путь. Но вдруг его слух уловил в расщелине чьи-то легкие, крадущиеся шаги. Он мгновенно отпрянул к стене и, выхватив кремниевый нож с костяной рукояткой, замер в чутком ожидании.
      Шаги уже слышались совершенно отчетливо. Какое-то неведомое чувство подсказало майору, что это враг - от идущего исходили волны бешеной ненависти. У чужака было тяжелое, хриплое дыхание, а когда Сарычев наконец учуял его запах, в груди у него проснулся вулкан ярости. Он глухо зарычал и оскалил крупные, желтые зубы - Черные люди опять нарушили покой духов его племени!
      Вскоре из расщелины показался Носитель Семени, гигантского роста, бородатый, облаченный в шкуру черного пещерного льва. В правой руке он сжимал огромный цельт - каменный топор из диорита, насаженный на отросток оленьего рога. Присмотревшись повнимательней, майор понял, что перед ним Великий Воин. На широченной груди бородатого висел тройной ряд ожерелий из зубов медведя, льва и засушенных ушей двуногих врагов, а посередине сверкал желтыми искрами Глаз Водяного Змея. Пришелец тоже учуял Сарычева. Он зарычал, словно загнанный в угол волк, одним прыжком сократил дистанцию и замахнулся массивным, похожим на кирку цельтом. Майор уклонился и, как только огромный топор, острый с одного конца и выполненный в виде медвежьей головы с другого, с глухим гудением пронесся мимо, успел воткнуть узкий, трехгранный кусок кремния глубоко в живот бородатому. На мгновение тот замер, но уже в следующур секунду раздался бешеный рев, и гигант страшным толчком волосатой руки бросил Сарычева на землю. Затем судорожным движением он вырвал нож из раны и, закричав от ярости, кинулся с занесенным цельтом к Сарычеву. Кровь ручьями бежала по его животу, однако удар был силен, и, не откатись майор в сторону, каменный топор разрубил бы его пополам. Кхек! Гигант ударил еще раз, снова промахнулся и, потеряв равновесие, рухнул на каменный пол. Сарычев захрипел от неудержимой злобы. Выхватив запасной нож, он вонзил его в то место, где у бородатого начиналась шея. Враг издал горлом странный, чмокающий звук, изо рта его хлынула кровь, и, дернувшись пару раз, его тело замерло.
      Ликующий Сарычев вскочил на ноги, гулко колотя себя кулаками в грудь, припал к ране на горле бородатого и, зарычав, принялся с наслаждением пить теплую кровь, вбирая в себя смелость и силу поверженного врага. Насытившись, он сдернул с груди Великого Воина ожерелья и, взвалив тяжеленное тело на плечи, начал с трудом пробираться через расщелину.
      Очутившись в Пещере Духов, майор сразу понял, что Владыка Смерти полон гнева. На поверхности озера бурлили водовороты, густые клубы пара окрасились в ядовито-желтый цвет, и снизу, там, где проходил Великий Нижний Поток, доносились ужасные звуки, похожие на раскаты грома.
      - О могучий, держащий свою стрелу против сердца каждого живущего! - Не поднимая глаз, майор приблизился к озеру и, бросив труп поверженного врага в мутные кипящие воды, упал на колени. - Возьми взамен того, что дал!
      Какое-то время тело неподвижно покоилось на поверхности, потом бешеная водяная карусель подхватила его, и огромная черная воронка с грохотом увлекла бородатого на дно.
      - Хуррр! - Майор с криком радости оторвал лицо от земли - духи приняли жертву! Он резко вскочил на ноги и внезапно увидел свою по-спартански обставленную комнату.
      За окном было светло. Посмотрев на часы, Сарычев ужаснулся - одиннадцать! Так поздно он за последние десять лет не вставал ни разу. Он вдруг почувствовал, что весь мокрый от пота, и поплелся в ванную, по дороге машинально глянув на ядовито-красный индикатор АОНа. От того, что он увидел, по спине прополз холодок - он спал без малого двое суток.
      "Приснится же, черт..." -Сарычев уже полчаса грелся под горячим душем, но легче не становилось. По-прежнему знобило, голова была тяжелой, а ноги ватными, видимо, простудился он всерьез и надолго. Есть не хотелось, телевизор и книги супруга вывезла, так что майор не мог придумать, чем бы себя занять. Он даже обрадовался, когда проснулся телефон. Звонил подполковник Отвесов из Особой инспекции. Особист был краток - назначил время встречи, обнадежил, что пропуск будет на вахте, и отключился. Майор, подумав, что прогулка ему не повредит, стал потихоньку собираться - машину он решил не брать.
      На улице было ясно и холодно. Беспризорные коты попрятались в теплые подвалы, их не соблазняли даже переполненные помойки, но Сарычев верил - весна не за горами. В метро он совершенно машинально направился к открытому турникету и, не нащупав в кармане удостоверения, вздрогнул - нпээсэса*, блин, только не хватало! Секундой позже он вспомнил свой нынешний статус, чертыхнулся и двинул покупать жетон. Да, похоже, нпээсэсы ему теперь не грозят...
      * Неполное служебное соответствие.
      На вахте здания на Захарьевской его уже ждал пропуск, а в кабинете подполковник Отвесов. Юрий Иванович был круглолиц и брюхат, руки он майору не подал.
      - Присядьте, Александр Степанович, - кивнул он на стул. Сарычев присел. Особист некоторое время шелестел бумажками, потом спросил:
      - Вот вы здесь пишете, что, когда выскочили к машине, дома никого не было. А что ваша жена делала в это время?
      Майор взглянул недовольно.
      - Мы с ней не живем.
      - Так. - Глаза Отвесова странно сощурились. - И давно это у вас?
      - Не так чтобы очень. - Сарычев пока не понимал, к чему клонит Отвесов.
      - Ну а дети с кем? - Дотошный подполковник все никак не мог уняться, и майору это стало надоедать.
      - Нет у нас детей, и вообще, какое отношение все это имеет к делу?
      Отвесов прикрыл папку с бумагами и поднялся.
      - Такая вот, майор, история. В Кировском РУВД зацепили на наркоте Султан-Задэ - известного на всю округу педераста. Потом выяснилось, что он болен СПИДом. Так вот, этот пидер засветил вас, Александр Степанович, подробно изложил, что неоднократно имел с вами половую связь.
      - Чего? - Сарычеву стало смешно, однако он сдержался.
      Отвесов, резко обернувшись, продолжил:
      - Опознал вас по фотографии и подробнейшим образом описал внутреннее расположение вашей квартиры. Надо вам сдать кровушку, майор, и немедленно, я уже звонил на Гоголя, там в курсе.
      Он потянулся к телефону и, быстро набрав номер:
      - Вова, заберешь от подъезда. Эта же машина привезет вас назад. - Он повернулся к Сарычеву и показал редкие, похожие на частокол зубы. - Ну и придется подождать, сами понимаете...
      Был он весь какой-то донельзя фальшивый, официально-омерзительный, как это и полагается способному особисту. Ясно чувствовалось, что судьба Сарычева ему до фени.
      В лечебнице у майора взяли кровь, отправили ее на анализ, а его самого снова повезли на Захарьевскую и в ожидании результата определили в комнату инспекторов. Ответ не заставил себя ждать слишком долго - еще и стемнеть не успело, как звякнул телефон внутренней связи, и Сарычева попросили к подполковнику. Отвесов встретил майора ледяным спокойствием и без всякого выражения, равнодушно произнес:
      - ВИЧ-реакция положительная, СПИД у вас, Сарычев. Это косвенно подтверждает показания педераста. Так что заявляю вам официально, вопрос о вашем пребывании в органах МВД будет решаться на Коллегии ГУВД. Пока все...
      Он протянул майору пропуск и кинул в спину:
      - Вас известят.
      Сарычев вышел на улицу, вдохнул полной грудью морозный воздух и неторопливо подался к Неве. Он был удивительно спокоен, будто известие о смертельной заразе уже ничего не меняло в его жизни. Стоя у каменного парапета набережной, майор внезапно понял, что стал абсолютно свободным. Теперь он ни от кого и ни от чего не зависит. Никакой значимости не представляют для него ни законы, порождающие беззаконие, ни страх, ни условности, ни корысть, да и сама жизнь утратила былую ценность, ее как бы уже отняли у него. Наконец-то он может делать только то, что подсказывает ему совесть. Как там гласит истина из Бусидо? "Кто держится за жизнь - умирает, презирающий смерть - живет".
      "Ладно, мы еще пошумим". Чувствуя, что начинает замерзать, Сарычев шевельнул плечами и двинулся по набережной. Он невольно вспомнил все, что знал о СПИДе. Чума двадцатого века... Отсутствие иммунитета... Саркома Капоши... Почивший Фредди Меркури... Припомнилась и сказочная история о возникновении самого вируса - обделенные женским вниманием представители мужского населения джунглей трахали несчастных зеленых мартышек и вскоре сами позеленели от СПИДа - природа-мать наказала, мол, не обижайте братьев (сестер) наших меньших!
      Окончательно задубев, Александр Степанович добрался до Горьковской и, решив, что на сегодня впечатлений достаточно, поехал домой. Час пик давно миновал, вагон подземки был полупустой. Сарычев присел с краю, у самого стоп-крана, и от нечего делать принялся, глядя на рекламный плакат, вникать в невиданные достоинства новых женских прокладок. Внезапно рядом послышался какой-то шум, и, повернув голову, майор узрел банальнейшую ситуацию. Четверо блудных сынов гор взяли в кольцо девицу и хором лапали ее с веселыми гортанными возгласами. Кроме Сарычева, происходящее, казалось, никого не интересовало - за излишнее любопытство по нынешним-то временам можно и в рожу получить.
      - Бог в помощь, ребятки. - Майор встал и подошел поближе. - Только, может быть, вам лучше подрочить?
      - Тебя, русский, спрашивают, да? - Обиделись дети гор и сразу забыли про девицу. Зато один, самый гордый, сразу вспомнил маму Сарычева, взмахнув при этом растопыренной пятерней и отдав опорную ногу. Александр Степанович больше разговаривать не стал - травмировал герою колено и взял на болевой контроль кисть. Да только, похоже, перестарался - джигит заорал так, что заложило уши, пришлось несколько ослабить хватку. В наставшей тишине майор подмигнул девице:
      - Давай, барышня, двигай.
      - Спасибо вам. - На ближайшей остановке она выскользнула из вагона, а Сарычев, улыбнувшись воспитуемому: "Молодец, хороший мальчик", - уселся на свое место. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы он видел, как возбужденные джигиты о чем-то бурно переговариваются, энергично жестикулируют и посматривают совсем недобро в его сторону. Было ясно, что продолжение последует.
      Наконец объявили остановку Сарычева, и он вышел из вагона, успев отметить, что раненый джигит поехал дальше, видимо, зализывать раны, а трое его кунаков продолжили поиск приключений на свои волосатые задницы.
      Миновав пятак перед станцией метро, сплошь утыканный ларьками и замерзшими коробейниками, майор пересек улицу и через пару минут оказался в сквере, заснеженном и безлюдном. Скоро позади заскрипел снег, и, обернувшись, Сарычев увидел джигитов. Они мчались на него молча, не расходуя энергию в крике, в руке одного из них был "нож для выживания" - тридцатисантиметровый клинок, как и положено, с пилой, точь-в-точь как у мокрушника Рэмбо в одноименном блокбастере.
      В то же мгновение майор понял, что с ним начинает происходить что-то непонятное. Он вдруг ощутил себя длиннобородым седым старцем, одетым в высокие усмяные сапоги и свободные штаны с широким поясом. Когда озверевший горец наконец подбежал к нему и попытался ткнуть свиноколом в живот, Сарычев удивительно легко уклонился и ударил его основанием ладони в лицо. Раздался дикий вопль, только закричал не нападавший, а его застывшие от ужаса товарищи. Какое-то время сыны гор безумными глазами смотрели на неподвижное тело, затем синхронно развернулись и растворились в темноте. Майор пришел в себя и тоже содрогнулся - он снес джигиту полчерепа. На снегу темнела кровь, пахло бойней и бедой. "Чертовщина какая-то". - Так ничего и не поняв, Сарычев оглянулся по сторонам и быстро пошел прочь.
      Поднявшись домой, он разделся и, прежде чем пойти в ванную, просмотрел АОН. Оказалось, что никому, кроме Петровича, до него дела не было. Майор тут же набрал его номер и, когда трубку сняли, улыбнулся:
      - Люся, привет. Ну где там Петрович?
      На том конце линии долго стояла тишина, потом раздался сдавленный стон, и безжизненный женский голос произнес:
      - Саша, это я звонила. Игорь погиб.
      Замначальника Калининского РУВД подполковника Гусева Сарычев знал хорошо когда-то служили вместе. Услышав в телефонной трубке его негромкий прокуренный голос, майор проглотил ком в горле:
      - Слава, здравствуй, это Сарычев беспокоит.
      - Привет, Саша, как жизнь?
      Чувствовалось, что подполковник рад старому товарищу, и майор соврал:
      - Спасибо, все хорошо. - Потом помолчал немного и вздохнул: - Друга у меня, Слава, замочили. Вчера, на твоей земле. Хотелось бы взглянуть на материалы дела.
      - Какой отдел занимается? - быстро спросил Гусев. - Шестерка? Поезжай, проблем не будет.
      - Спасибо. - Майор отключился, надел рабочий костюм и уже через полчаса был в оплоте правопорядка.
      Нашел дверь с табличкой "Начальник уголовного розыска", постучался, вошел.
      - Добрый день. Моя фамилия Сарычев.
      Его ждали. Из-за стола тут же поднялся невысокий белобрысый крепыш и, вытянувшись, представился:
      - Здравия желаю, капитан Стрыканов.
      Играя роль до конца, майор протянул ему руку.
      - Здравствуйте, капитан. Меня интересует дело Семенова Игоря Петровича, 56-го года рождения.
      - Да, я в курсе, вчера зажмурился. - Осекшись, Стрыканов виновато взглянул на Сарычева. - Извините, сейчас принесу корки.
      Выяснилось, что вчера часов в шесть вечера к Семенову в зал зашел неустановленный мужчина. Тот сразу закончил тренировочный процесс и отправил всех в раздевалку. Один из занимавшихся, некто Миша Громов, пятнадцати лет, забыл в зале боксерские перчатки, но забрать их сразу не смог, так как двери были заперты. Только попарившись в сауне, вымывшись и одевшись, то есть примерно в восемнадцать сорок пять, он возвратился в зал за своим имуществом и нашел Семенова Игоря Петровича лежащим на ринге на спине с полным отсутствием признаков жизни. Никаких наружных повреждений на теле обнаружено не было, а вскрытие показало, что умер он мгновенно, от остановки сердца, также абсолютно здорового и неповрежденного. Внешность заходившего мужчины никто толком описать не смог, и составление фоторобота было проблематично.
      "Да, - Сарычев вздохнул, - не повезло капитану, дело - глухарь. А нынче и под жопу его не положишь *, так и будет висеть удавкой на шее". Снова майор удивился своему спокойствию. Погиб друг, может быть, единственный, а он в состоянии трезво рассуждать и без дрожи в руках рассматривать фотографии мертвого Петровича. На них тот лежал с широко открытыми глазами, и на его лице читалось выражение крайнего удивления.
      * "Положить под жопу" - проверенная временем милицейская практика, заключающаяся в наличие двух КП (Книг происшествий) - одной для официальной отчетности, другой - для практической деятельности.
      Ознакомившись с делом, так ничего и не прояснившим, Александр Степанович пожал капитану руку и поехал к Семенову домой. Люсю он нашел недалеко от парадной, она стояла, прислонившись к дереву, и ждала, когда бультерьерша Фрося управится со своими делами. Жену Семенова майор помнил красивой улыбчивой брюнеткой, разговорчивой и жизнерадостной. Сейчас же в ее глазах были только боль и пустота. Сарычев понял, что говорить о чем-либо не стоит, он молча обнял ее и, вложив в ее замерзшую, негнущуюся руку три зеленые бумажки с портретами Франклина - весь свой ПЗ, попросил:
      - Позвони, когда похороны.
      Люся, казалось, не понимала, что происходит. Она взглянула на баксы, потом перевела взгляд на майора и вдруг, уткнувшись Сарычеву в плечо, горько и безутешно зарыдала.
      - Люся, держись, это Игорю уже не поможет, - произнес майор и, постояв немного, пошел к машине. Женских слез он не выносил.
      По пути он заехал в пункт анонимного обследования, провериться еще разок, - а ну как в ментовской лечебнице ошибочка вышла? Надежда, как известно, умирает последней...
      Когда Сарычев вернулся домой, было еще светло. Он старательно замкнул машину в кандалы противоугонных устройств, снял, презирая себя в душе, щетки и, чувствуя сильный голод, направился в универсам. Ходить по магазинам он терпеть не мог, а потому купил у самого входа колбасы, пельменей и упаковку томатного сока, обнаружив при этом, что его денежные ресурсы практически иссякли. Финансы спели романсы...
      Поднявшись домой, майор первым делом отправился на кухню. Нарезал "докторскую" крупными, по-деревенски, кусками, обжарил их с обеих сторон и с аппетитом съел, запивая томатным соком. Потом подошел к окну и задумался. Нужно было как-то жить дальше. Вот только как? Последние сбережения он отдал на похороны Петровича, значит, надо искать какие-то заработки. Искать, так сказать, новую стезю... Майор вздохнул и стал припоминать, что он умеет в этой жизни. Так, стреляет неплохо, мастерски бьет по морде и ломает руки. Нет, не то. Со службы его выпрут, скорее всего, за дискредитацию, так что никаких охранных лицензий ему не видать. Дальше: где-то там в шкафу валяется диплом юриста. Сарычев скривился, ему ли не знать, что закон, как узкое одеяло на двуспальной кровати, - на всех не натянешь. Особенно сейчас... Нет, это все явно не его.
      В конце концов он вспомнил о русских офицерах, подавшихся в Париже в шофера, и, усмехнувшись - все в этом мире повторяется! - решил заняться извозом. Хрен с ним, что не во Франции...
      Да уж... Выехав в тот же вечер и устав, как собака, он не отбил даже денег на бензин. Это со стороны кажется, что все так легко и просто. Катишь, мол, себе поближе к тротуару, а элегантные дамочки и семейные пары с детьми нетерпеливо машут тебе ручками. Нет, все не так. На дороге существует жестокая конкуренция, стремящихся заработать гораздо больше, чем желающих проехаться. Если, сорвавшись первым с перекрестка, не выйдешь на "крейсерский режим", то есть не будешь двигаться в среднем ряду достаточно близко к тротуару, это сразу же сделают другие. Селяви, кто не успел, тот опоздал. Можно, конечно, работать по-другому - "на отстое", у вокзалов и кабаков, но там все конкретно схвачено, а с криминальным элементом Сарычеву уж очень не хотелось иметь дело. Хватит, кушано достаточно...
      Тщательно проанализировав первый безрадостный опыт, на следующий день майор уже часам к шести без особых проблем заработал на еду себе и на бензин машине. Он уже собрался поворачивать колеса в сторону дома, когда услышал неподалеку визг тормозов, затем глухой удар и понял, что произошло ДТП. Картина была впечатляющая - на пересечении проспектов Науки и Гражданского прямо в кабину пожарного автомобиля, несшегося с сиреной под красный свет, на полной скорости въехал ГАЗ 52-фургон. От удара деревянная будка "газона" сорвалась и упала на крышу "жигуленка", двигавшегося следом. А весила она...
      "Ну, ексель-моксель!" - не раздумывая, Сарычев выскочил из "семака" и бросился к покореженной машине, но водительская дверь не открывалась, ее заклинило. Тогда, разозлившись, он выдавил лобовое стекло, залез в салон и первым делом выключил зажигание. Водителем оказалась дама средних лет. Ее лоб от левого виска до правой брови был глубоко рассечен, лицо сплошь запито кровью. "Да, голубушка, шрам тебе красоты не прибавит", - успело промелькнуть в голове у Сарычева, и опять что-то накатило на него.
      Он вдруг ощутил себя - о, боги! - женщиной. Старой сгорбленной бабкой, желтой, как гриб рыжик, с морщинистой кожей и длинным крючковатым носом. В общем на лицо ужасная, добрая внутри.
      - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа... - зашептали его губы, а душа наполнилась божественным светом добра и справедливости. - Божья Матерь, животворящим крестом сво-им... - Он ощутил всеобъемлющую любовь и невыразимую силу креста.
      - Живую рану срасти, кровяное русло останови... Внезапно откуда-то издалека донесся сиплый, пропитой голос:
      - Ну как она там, теплая хоть?
      Придя в себя, Сарычев увидел в проеме окна красную рожу санитара.
      - Теплая, - машинально отозвался он и глянул на пострадавшую. Поперек ее лба тянулся свежий нежно-розовый шрам.
      Ленинград. Развитой социализм. Среда
      В заказнике было неуютно. Света не хватало, стеллажей тоже, многое было свалено прямо на пол - словом, бардак.
      - Вот здесь, Юра, посмотри. - Наталья Павловна аккуратно, чтобы не испачкаться, встала на стремянку, и, глядя на ее плотные, хорошо развитые икры, Титов сразу вспотел.
      Сегодня она выглядела на редкость элегантно. Короткое платье "сафари" мягко облегало фигуру, а ноги в туфлях-лодочках на высоком каблуке, казалось, росли прямо из подмышек. "Интересно, в койке она так же хороша?" -Аспирант сглотнул слюну и подошел к указанному стеллажу поближе. Стараясь не дышать поднявшейся пылью, он встал на цыпочки и потянул сверху узел с шаманским барахлом.
      - Фу ты, грязища какая. - Вздернутый носик Натальи Павловны сморщился, однако она с интересом присела рядом со свертком, и Юра заметил, что коленки у нее круглые и розовые. Говорят, что это верный признак жгучего темперамента у женщины...
      Когда достали саамский бубен, сразу стало ясно, что хозяин его был "очень сильным" нойдой. На поверхности камлата красной краской был нарисован знак верховного бога Юмбела, с ним могли общаться только самые могущественные шаманы.
      - А ты знаешь, Юра, что обод бубна сделан из дерева, растущего "посолонь", то есть по движению солнца, с востока на запад? - Наталья Павловна дотронулась до поблекшего от времени изображения богини земли Маддер-Акке, а Титов еле сдержался, чтобы не обнять ее. Прижаться губами к этой шее, ощутить руками упругость бедер, груди... Эх...
      Внезапно в голову ему пришла свежая мысль. Не стесняясь недоуменного взгляда научной сотрудницы, он скинул рубаху и, с гордостью обнажив мускулистый торс с хорошо прочеканенными грудными мышцами, принялся обряжаться в пропыленную шаманскую парку.
      - Что это с тобой, Юра? - Наталья Павловна улыбнулась не то испуганно, не то игриво, а он тем временем поднялся, повесил на грудь ожерелье из когтей и зубов медведя, принесенного в жертву Маддер-Акке, таинственно округлил глаза...
      - Камлать буду. - Он положил специальное кольцо "арпа" на изображенный в центре знак бога солнца Пейве, взяв в руку колотушку из оленьего рога, принялся бить в бубен, двигаясь и подпевая подобно нойде из норвежского фильма о лапландских саамах. Что-то во всем этом было очень сексуальное...*
      *Нойда при камлании действительно подражает движениям, совершаемым при половом акте.
      - А ничего у тебя получается, - Наталья Пазловна внезапно покраснела и звонко расхохоталась. - Тебя бы в мужской стриптиз.
      Похоже, все происходящее ей очень нравилось...
      - Глаза мне завяжи. - Юра указал подбородком на ветхую от времени полоску замши. - Потуже.
      - Как скажете, кудесник. - Научная сотрудница подошла вплотную и ловко закрепила повязку:
      - Ну ты, Юрка, и хорош теперь.
      Титов ее уже не слышал. Он вдруг понял, что начинает чувствовать неясный пока ритм, пение его сделалось пронзительным, а звуки, казалось, рождались не в горле, а выходили прямо из живота. Несмотря на завязанные глаза, он увидел разливающийся вокруг свет. В этом свете он все видел иначе - стеллажи, экспонаты, Наталью Павловну. Ухмыльнувшись, он вдруг заметил, что она беременна. Тем временем далекие удары камлата в чьих-то могучих руках приблизились, и, двигаясь сообразно с ними, Юра ощутил, как на него с бешеной скоростью надвигаются бескрайние, сверкающие под солнцем просторы тундры, над которой великий Айеке-Тиермес гонится за огромным золоторогим оленем Мяндашем. Подобный вихрю танец неожиданно прервался, и, обессилев, аспирант неподвижно вытянулся на грязном полу, чувствуя, как он стремительно переносится сквозь прозрачные воды Сеид-озера куда-то глубоко под землю. Он не слышал, как вскрикнула научная сотрудница, как, громко стуча каблучками, побежала звать на помощь. Он беззвучно двигался по Ябме-Акка-абимо - стране Матери-Смерти, где праведно живут души добрых людей. Быстро миновав рай саамов, он очутился возле мрачного спуска, окруженного остроконечными черными базальтовыми скалами, и, мгновенно оказавшись в еще более глубинном царстве смертоносного Рото-Абимо, своими глазами узрел невыносимые муки тех, кто прожил свою жизнь во зле. Грешники медленно замерзали в студеных водах бездонных адских озер, страшный оборотень Тал огромными когтями сдирал кожу с их голов, ужасные упыри-равки грызли железными зубами их кости, и постепенно их сердца превращались в осколки льда. От созерцания чужих страданий аспиранта оторвал громоподобный, похожий на звук водопада голос. Обернувшись, он увидел горящие кровавым огнем глаза самого Рото-Абимо.
      - Ты услышал звук моего камлата, - подобно сходящей с гор лавине произнес владыка ада. - Я научил тебя своей волшебной песне, и теперь мы будем всегда вместе - ты и я. - На Титова надвинулось темное облако, на мгновение он ощутил свое сердце прозрачной звенящей льдинкой, плавающей в черных водах озера Смерти, и его закатившиеся глаза открылись.
      Прямо перед собой он увидел взволнованное лицо научной сотрудницы.
      - Ну как он там, Наталья Павловна? - В дверях послышался козлитон директора. - "Скорая" уже едет.
      Аспирант поднялся на ноги так стремительно, что его спасители отшатнулись. Во всем его теле ощущалась небывалая легкость, оно было просто переполнено энергией, а в голове слышался далекий звук камлания Рото-Абимо: "Голод, голод, голод..." Мгновенно что-то темное и вязкое обволокло мозг Титова, ощущая, что движется в такт с могучей, всеразрушающей силой, он подскочил к козлобородому музейщику и одним движением порвал дряблое старческое горло. Наталья Павловна дико завизжала от ужаса, но когда аспирант рывком содрал с нее платье, она вдруг замолкла и судорожным движением прикрыла грудь.
      - Юра, ну что ты делаешь, Юра... Не надо...
      Рассмеявшись, Титов скинул с себя мешавшую ему парку и схватил научную сотрудницу за волосы. В мгновение ока он разорвал на ней трусики и, не обращая внимания на крики, швырнул ягодицами кверху на ворох истлевшего барахла. Мощным движением он глубоко вошел в податливое женское тело и не останавливался до тех пор, пока глаза его не закатились и из груди не вырвался торжествующий крик обладания. Где-то далеко-далеко в его сознании по-прежнему звучали ритмы камлата. Брезгливо глянув на ставшее ненужным, потерявшее всю свою привлекательность тело Натальи Павловны, аспирант ухмыльнулся и сломал ей шейные позвонки. Научная сотрудница, коротко вскрикнув, неподвижно вытянулась, а из коридора уже слышался голос:
      - Сюда носилки давайте.
      И в заказник ввалился сержант из охраны в сопровождении пары санитаров.
      Мент оказался не дурак. При виде двух трупов и аспиранта с голым торсом, густо измазанным кровью, он не растерялся. Без всяких там "Стой, стрелять буду!" вытянул из кобуры ПМ, дослал патрон и, рявкнув: "На колени, руки на затылок", - нацелил пушку Титову прямо в лоб. "И-и-и!" - раздался звук отрикошетившей пули. Поднырнувший под руку сержанта аспирант порвал ему сонную артерию и молнией метнулся в коридор. Оттуда раздались крики: "Стоять! Стоять!" Раздались резкие хлопки выстрелов, что-то с грохотом упало на пол, и наступила тишина, но ненадолго - скоро распахнулась дверь и заваливший аспиранта старшина втащил его тело в заказник.
      Титов был без сознания - два девятимиллиметровых кусочка свинца глубоко засели у него в животе, из аккуратных входных отверстий обильно струилась кровь.
      - Смотрите, чтобы не сдох. - Старшина сурово посмотрел на санитаров и побежал звонить своим. - Шкуру спущу.
      Вызвав оперативную группу, он поспешил назад и еще в коридоре услышал чью-то громкую, забористую ругань. Он открыл дверь, увидел бледные, перекошенные от изумления лица эскулапов и, следуя за их взглядами, остолбенел: задержанный, загибавшийся пять минут назад, сидел на полу и, громко матерясь, растирал огромный розовый шрам на животе. Подыхать он, похоже, и не собирался.
      На кладбище было ветрено. Громко каркало воронье, чернели скелеты тополей. Резкие порывы холодного воздуха заставляли отворачивать лица, трепали ленты на венках, и, когда гроб с телом Петровича опустили в могилу, ветер первым бросил горсть земли на полированное дерево крышки. Народу было много - друзья, ученики, родственники, и у всех на лицах наряду со скорбью застыло выражение недоумения. Как такое могло случиться с человеком, который легко ломал кулаком три сложенные вместе дюймовые доски и раскалывал ногой подвешенный на нитках кирпич?
      Наконец могилу засыпали, и все потянулись к автобусу. Сарычеву же вдруг стало плохо. Он едва успел отбежать в сторону, как его вывернуло наизнанку. "Вот она, начинается, - давясь блевотиной, подумал он почему-то опять на удивление спокойно, - болезнь века... Странно, а где же понос?"*
      * Один из первых симптомов при СПИДе.
      Желудок скоро отпустило, но разболелась голова, казалось, что сейчас она разлетится на мелкие кусочки, и, с силой сжав виски, майор повалился на скамейку у чьей-то могилы.
      Он услышал вдруг, как бьется крутобокая балтийская волна об истертые скалы, и открыл глаза. Перед ним высился огромный погребальный сруб, сложенный из толстенных сосен. На самом его верху, в окружении всего того, что необходимо в далеком пути до Ирия - чертога Перунова, покоилось тело славного Имярыкаря. С ним было и оружие, омытое кровью врагов, и верный конь, испытанный в битвах, и любимая жена, не пожелавшая оставить его, а в изголовье стояли каменные чаши со священным отваром красного мухомора, пробуждающим в чреве воинов бешеную силу Ярилы-бога.
      Моросил мелкий дождь - это могучий Перун заслонил тучею лик лучезарного Даждьбога, и капли влаги мешались с медом в кубках собравшихся на тризну воинов.
      Все пришедшие были одеты в кольчатый тельный доспех - одни в пансерах, с кольцами поменьше и плетением более плотным, другие в кольчугах. У каждого воя на поясе висел длинный широкий меч в железных или крытых кожей ножнах, крепился особым крюком короткий поясной нож с обоюдоострым лезвием.
      В наступившей тишине Сарычев вышел в центр огромного, образованного столами круга. Он, как все, был в кольчатом доспехе, но отличавшемся от других круглыми бляхами - мишенями - на груди, спине и додоле. Шею закрывал железный воротник, застегивающийся запонами.
      - Огня! - крикнул Сарычев яро, и сейчас же подбежали к нему люди и подали горящий факел.
      Сарычев поджег кострище с четырех сторон. Зашипела, принимаясь, береста, и вскоре уже вовсю трещали сосновые бревна. Майор глянул в сторону плененных древчан и, положив руку, защищенную зарукавьем, на крыж меча, громко объявил:
      - Тот, кто пошлет меня вдогон за уходящим Имя-рыкарем, избавит себя и кровников от смерти! Другие сегодня же предстанут пред своими предками! В том слово мое нерушимо!
      Он еще не успел договорить, как из толпы древчан вышел высокий, плечистый муж. Лицо воя искажали стыд и ярость - его пленили сонным. Древчанин молча указал рукой майору на пуп, и сейчас же ему принесли все надобное. Он опоясался, выхватил меч и пару раз со свистом рассек им воздух, привыкая к соотношению весов крыжа и полосы. Затем бешено вскрикнул и без всякого предупреждения ринулся на Сарычева. Майор отвел тяжелый, с потягом, удар и, с ходу сократив противостой, крепко впечатал рукоять меча своему противнику в лоб. Ошеломленный, тот на миг потерял Сарычева из виду и не заметил быстрого, как молния, движения - остро отточенная сталь глубоко вонзилась ему в горло. Он захрипел и упал на мокрую землю, обильно орошая ее кровью. Даже не глянув на поверженного врага, Сарычев снял с головы шелом с личиной и, чувствуя, как ярость начинает разгораться в нем подобно поминальному костру, выкрикнул бешено:
      - Кто за ним?
      Вышел крепкий, бородатый подлеток. Сжав ратовище копья, диким вепрем кинулся он на майора, метя остро отточенным пером тому прямо под "ложку". В мгновенье ока Сарычев повернул корпус грудью к удару и со страшной силой рубанул клинком наискось по голове нападающего. Меч у майора был работы не франкской, а с Востока - сетчатый, белый, узор отчетливо различался на нем *. Лезвие его легко, как яичную скорлупу, прорубило шелом копьеносца и, пройдя сквозь толстую, стеганую подкладку, развалило череп надвое. Пинком ноги в хезевом сапоге Сарычев бросил убитого на землю, освободил меч и опять вскричал:
      - Клянусь Перуном трехславным, душа Имяры-каря жаждет большего! Найдутся ли еще трое мужей, способных держать меч?
      Вид майора был страшен - очи сверкали, лицо злобой перекошено, в руке клинок окровавленный! Но смерть в бою достойнее любой другой, и супротивники сыскались. Скоро Сарычев уже крутился волчком, уворачиваясь от трех клинков, атакующих разом, и упоительный, ни с чем не сравнимый восторг битвы, где цена одна - смерть! - полностью охватил его. Он скинул шлем и рубился с непокрытой головой, целиком полагаясь на скорость и ловкость, и соленый морской ветер развевал его длинные, русые волосы.
      Вскоре один из воинов открылся и, тут же получив удар острием меча в лицо, уронил свое оружие и замер, прижав руки к голове. Остальные двое явно уступали Сарычеву в скорости и силе, а главное, они боялись, и страх, туманя рассудок, сковывал их движения. Вот майор стремительно присел под клинком одного из поединщиков, и меч его молниеносно перерезал тому горло. Хлынула кровь, и еще одна жизнь прервалась во славу Имярыкаря. Третий противник, молодой высокий воин, развернулся и бросился прочь.
      Не того заслуживала душа ушедшего. В гневе Сарычев выхватил засапожник** и, кхекнув, метнул его вдогон. Свистнув, сталь вонзилась трусу под колено, перерезав жилы и обрывая бег, и майор, не желая поганить меч, сапогом размозжил недостойному голову.
      * То есть речь идет о булатном клинке.
      ** Нож, носимый обычно в правом сапоге.
      Священное пламя поминального костра догорало - славная душа Имярыкаря достойно возносилась в чертоги Перуновы. Сарычев глубоко вздохнул, вытер окровавленный меч об одежду убитого и, подобрав с земли шелом, направился к своему месту во главе стола. Он выполнил долг товарища и содружинника - душа покойного была им помянута достойно. Майор опустился на скамью, рука его потянулась к чаше и... наткнулась на острый прут металлической оградки - он сидел у чьей-то могилы.
      Было темно и морозно, однако Сарычев ничуть не замерз и отлично различал окружающее, ну совсем как в недавнем сне про пещерного искателя жемчуга. Он в недоумении потер глаза, однако ничего не изменилось - хуже не стало, и, ловко лавируя между могилами, майор направился к шоссе... Оно было печальным и пустынным - ни машин, ни одной живой души. Батюшки святые угодники, сколько же сейчас времени-то? Майор взглянул на часы и присвистнул - четыре утра. Ну и ну! Да, болезнь, видимо, взялась за него основательно и начала с головы.
      Уволили Сарычева из рядов родной рабоче-крестьянской действительно за дискредитацию и на удивление быстро. Без пенсии и выходного пособия - пшел вон! А то, что протрубил ты почти двадцать лет, имеешь именной ствол, два боевых - в мирное-то время! - ордена и целую гору медалюшек, так это не в счет. Это ты только маскировался под порядочного, гад!
      На прощание подполковник Отвесов пожелал ему более тщательно подбирать половых партнеров, и майор еле сдержался, чтобы не дать ему в морду. День, солнечный и ясный, начинался, похоже, не очень хорошо...
      Выбравшись на улицу, Сарычев позвонил с автомата и узнал, что положительная реакция на СПИД подтвердилась. "Да, чудеса бывают только в сказках, - подумал он, садясь за руль. - А мы родились, чтобы сказку сделать былью..."
      На углу Литейного и Невского его тормознул невысокий парень в серой "аляске".
      - Полтинник до Правобережного, едем? - Парень развязно улыбнулся, блеснув золотой фиксой, завлекательно махнул пухлым лопатником, из которого высовывалась сторублевая купюра, и майор сдался:
      - Поехали. Ремешок накинь только.
      Периферийным зрением он сразу отметил наличие у пассажира на левой щеке шрама, а на пальце правой руки перстневой татуировки "Отсидел срок звонком" и насторожился. Весь путь до рынка больше концентрировался на попутчике, чем на дороге. И не зря, предчувствие его не обмануло.
      - Стопори. - Пассажир махнул рукой, и майор остановился позади красной "девятки". Тут же из нее выскочил здоровенный стриженый боец, распахнув водительскую дверь "семака", выдернул ключи, а фиксатый, щелкнув прыгунком *, приставил его к печени майора:
      - Есть у меня к тебе, пес, разговор. Что ж ты, "бомбишь", а в "оркестр" не засылаешь? Максай штрафные, а то почину * раздербаню. Ну!
      * Пружинный нож.
      ** Живот.
      Майор сделал вид, что страшно перепугался, промямлил:
      - Деньги возле запаски, в банке.
      Фиксатый кивнул стриженому, тот шмыгнул к багажнику.
      - Будешь паинькой, поставим на отстой. - Голос попутчика подобрел, однако Сарычев не дал ему закончить монолог.
      Майор произвел три движения - развернул корпус, левой рукой зафиксировал вооруженную кисть супостата и пальцами правой резко ударил его по глазам. Очень эффективное движение, "граблеобразный хлест" называется. Пассажир слабо вскрикнул. Майор, повторив удар, для верности локтем раздробил фиксатому нос. Теперь следовало поговорить с бойцом. Тот в поисках банки по пояс залез в багажник и, лишь когда хлопнула дверца, удивленно приподнял стриженую башку с большими, оттопыренными ушами. В ту же секунду Сарычев наградил его двумя ударами по почкам. Бойца скрючило. Приласкав его носком ботинка в копчик и не опуская ногу, майор провел рубящее движение в коленный сустав. Одновременно он перекрыл стриженому кислород и, взвалив сразу обмякшую тушу на бедро, держал, пока противник не потерял сознание. Затем плавно опустил на снежок бесчувственное тело и вновь переключился на пассажира. Тот уже начал приходить в себя, слабо стонал, прижимая к лицу залитые кровью руки, и майор внутренне похолодел - едрена вошь, чехлы! Финские, велюровые, нежно-розового колера... Бережно, словно лучшего друга, выволок фиксатого из салона, подобрал выпавший из его руки нож и, уже не церемонясь, всадил острие в заднее колесо "девятки". Зашипело, будто потревожили десяток гадов, Александр Степанович вытащил ключи из крышки багажника, быстренько завелся и отчалил. Между прочим, особо не переживая. Извоз - та же "русская рулетка", в большом городе грязи всегда хватает.
      "Да, кстати, о грязи! - На Дальневосточном он остановился, осмотрел салон. Эх, бляха-муха! Как ни старался Александр Степанович действовать ювелирно, фиксатый все же изгадил резиновый коврик. Чертыхаясь, майор принялся оттирать кровищу и внезапно обнаружил завалившийся к катушке ремня безопасности толстый бумажник. Тот самый, с торчащей сторублевкой. Разыгравшееся воображение тут же нарисовало пачку "зеленых", но суровая жизнь внесла коррективы - в лопатнике было всего около пятисот долларов. И все же ни хрена себе! Майор
      восторженно выругался и, особо не раздумывая, рванул на Бухарестскую, в "Колесо", воплощать в жизнь свою давнишнюю мечту... Рванул за аккумулятором.
      Народу в магазине было не много, так что Александр Степанович без проблем прикупил увесистое заморское чудо с дивной свинцовой начинкой, ручкой для таскания и зеленым глазком индикатора. Строго говоря, обычное турецкое дерьмо, но ведь на халяву... Пока он ставил его на место издыхающего отечественного, начало темнеть. Домой! Ощущая себя более чем состоятельным членом общества, майор решил устроить себе выходной. Всех денег не заработаешь, всех баб не...
      Кстати, о бабах. Выехав на проспект Славы, он даже не заметил, как по привычке очутился в правом ряду и машинально отреагировал на поднятую руку.
      Голосовала девушка в простенькой вязаной шапочке, бананистых джинсах и кожаной куртке - серенькая такая барышня, на первый взгляд ничем не примечательная. Зато при огромной, в человеческий рост гладильной доске рогатой, массивной, похожей на носилки. Сразу же навевающей самые жуткие ассоциации.
      - На Бухарестскую подвезете?
      - Садитесь. - Сарычев покосился на плечики пассажирки, коротко вздохнул, вылез, помог с погрузкой, уселся за руль. - Хорошая доска у вас. - Включил поворотник, следом передачу и плавно тронул машину с места. - Тяжелая.
      - Да черт бы ее подрал. Это ведь главный приз. - Пассажирка вдруг рассмеялась, и на щеках ее появились обворожительные ямочки. - Не поверите, в магазине в лотерею выиграла. Я теперь этот шампунь персиковый буду долго вспоминать.
      Невольно Александр Степанович заметил, что она совсем не накрашена, и ощутил ее запах - не духов, косметики, а естественный, кожи. Очень, очень приятный, волнующий. Ему внезапно сделалось жарко, и он замолчал. Сам не заметил, как зарулил на Бухарестскую и притормозил возле длинного дома-корабля. Зато уж тут-то его хваленое мужское начало взяло свое.
      - Давайте-ка я вам помогу.
      Не дожидаясь ответа, он вытащил доску из "Жигулей". Ни на мгновение не забывая, что живем в России, задраил "семака" и, сообразно указаниям хозяйки, принялся переть главный приз на девятый этаж - лифт, естественно, не работал. А доска была хорошей. Тяжелой...
      - Ну, спасибо, спаситель. - Пассажирка посмотрела на вспотевшее лицо Александра Степановича, улыбнулась, вытащила кошелек. - Сколько я вам должна?
      Что-то уж слишком внимательным, испытывающим был ее взгляд.
      - Да нисколько. - Сарычев прислонил приз к стене, перевел дух, тронул непроизвольно усы. - Гусары денег не берут. Особенно с красивых женщин.
      - А знаете что, пойдемте-ка тогда попьем чаю. - Пассажирка снова быстро взглянула на него и по-мужски протянула руку. - Маша.
      Рука у нее была маленькая, крепкая, но весьма приятная.
      - А я Саша, - обрадовался Сарычев, подождал, пока она откроет дверь, и внес главный приз внутрь. - Куда изволите?
      Жила Маша в квартире явно коммунальной.
      - Направо. - Она выдала майору шлепанцы и открыла дверь в комнату. - Не скучай, я сейчас.
      Комната была маленькая, без излишеств. Большую ее часть занимала тахта. У окна стол, заваленный книгами, в вазочке на телевизоре подвядшие гвоздики. Майору вдруг стало тоскливо, захотелось вернуться домой и до изнеможения лупить по своему боксерскому мешку. Чтобы хоть что-то сделать, он взял наугад какую-то книгу, зашелестел, словно игральными картами, щедро иллюстрированными страницами. Веселее не стало - зеленые рожи, жуткие, навыкате, глаза, страшные, зловещие оскалы. Не наши - инопланетные. Словно в каком-нибудь фантастическом фильме ужасов.
      - А, любимая книга. Не читайте, вредно для пищеварения. - В двери появилась Маша, толкая перед собой сервировочный столик. - Говорят, нас завоевала цивилизация ящеров. И жрет. Если верить ЮНЕСКО, по два миллиона в год.*
      * Именно такое количество людей в среднем пропадает в мире.
      Сарычев оторопел. В машине попутчица показалась ему серенькой мышкой, пэтэушницей. И вдруг преобразилась как в сказке - фигура, черт, особенно в джинсах-то, и лицо выразительное, и толстая каштановая коса по пояс. Ну прямо Василиса Прекрасная!
      Маша усмехнулась, придвинула столик к тахте и начала разливать чай.
      - Ну, давай знакомиться, благодетель. Надо знать, с кем ешь коврижки в тесной компании.
      Выяснилось, что трудится она где-то на переднем крае физической науки. Самом переднем и совершенно секретном. Так что лучше о чем-нибудь другом. Более приятном. Например, о широкоплечих и усатых молодцах, помогающих бедным девушкам... "Значит, на секретном и переднем?" - Сарычев не сводил глаз с толстой, в руку, Машиной косы, вяло жевал бутерброды с колбасой и на вопрос о своем нынешнем статусе ответил уклончиво:
      - Одинокий, больной СПИДом, бывший работник органов МВД.
      - Да, звучит не очень оптимистично. - Не поверив, Маша подлила ему чаю, тяжело вздохнула и поведала свою невеселую историю.
      Родом она была из деревни Быховки, что раскинулась на высоком берегу Припяти, ныне отгороженной от всего мира забором тридцатикилометровой зоны. Когда на Чернобыльской АЭС взорвался четвертый блок, Маша, будучи беременной, гостила с мужем у родителей. Супруг ее, строитель по профессии и романтик по призванию, вызвался поработать добровольцем на обломках реактора, в результате чего через год скончался. А ей насильно сделали аборт и по-отечески посоветовали больше не беременеть - и так у нас страна уродов.
      Некоторое время оба молчали, давились пряником "Славянский", а потом Сарычев несколько невпопад спросил:
      - Маша, почему сны снятся?
      - Тайна сия великая есть. - Она положила в рот кусочек шоколадки и томно потянулась. - Мне вот, к примеру, уже который год снится одно и то же... Словно в той песне: "Опять мне снится сон, один и тот же сон, он вертится в моем сознанье, словно колесо..." А что, Саша, ночные кошмары?
      - Да так, просто интересно. - Сарычев замялся. - Поздно уже. Ехать надо. Спасибо за чай. - Он поднялся.
      Маша сидела все в той же позе, положив ногу на ногу, и улыбалась.
      - Телефончик-то оставишь, бывший работник органов МВД?
      Глаза у нее были словно омуты - бездонные и манящие...
      Ленинград. Развитой социализм. Четверг Из рапорта
      ...я двинулся на звук выстрела - в коридоре, неподалеку от входа в заказник, увидел бегущего с пистолетом ПМ в руке обнаженного по пояс мужчину, на голом теле которого были явные следы крови. Крикнув: "Стой, стрелять буду!", я дал предупредительный выстрел, но тот не отреагировал. Учитывая наличие у него ствола, я открыл огонь на поражение. Выстрелив трижды, я два раза ранил его в живот, затащил в помещение заказника, связал и отправился вызывать опергруппу. Когда я минут через пять вернулся, раненый был в сознании и громко ругался матом, раны у него на животе уже не было, только большой розовый шрам...
      Где-то через час аспиранта этапировали в ИВС - изолятор временного содержания при местном отделении милиции. Здесь его обшмонали, но в подвал * окунули не сразу. Вначале пристегнули "скрепками" к радиатору в ружпарке и, скорбя о павшем коллеге, от всей души пинали по почкам. Только через день ему дали прочесть постановление о заключении под стражу, качественно отметелили напоследок и, погрузив в "черный ворон", повезли в Кресты.
      Здесь аспиранта обшмонали еще разок, затем он "сыграл на рояле" **, сфотографировался, помылся и получил казенные шмотки. Наконец контролер открыл дверь и запустил Титова в камеру. Это был стандартный восьмиметровый "трюм", "борта" *** его были отделаны цементной "шубой", на одном из них висела "камерная балаболка" - радиорепродуктор, а в углу, за подобием перегородки, находилась "эстрада" - унитаз. Несмотря на ограниченные размеры помещения, размещалось в нем человек десять. Как только дверь за контролером захлопнулась, один из арестантов подволокся к Титову, сразу угадав в нем новичка:
      - Эй, брус параличный ****, за что в торбу бросили?
      Титов холодно глянул в выцветшие хитрые буркалы и промолчал. Любопытный ощерился, продемонстрировав пасть, полную гнилых зубов:
      - За что попал, пухнарь?*****
      * Камеру.
      ** Прошел процедуру снятия отпечатков пальцев.
      *** Стены.
      **** Новичок.
      ***** Первый раз попавший за решетку.
      - А ты что, мент или следователь, чтобы вопросы задавать? - Титов направился к пустовавшей е шконке*, откуда открывался прекрасный вид на парашу.
      - Эй, постой, Васек**. - Любопытный вдруг подскочил к нарам и быстро скинул матрац на пол. - Это моя плацкарта, за нее замаксать надо.
      В камере повисла тишина. Арестанты, устав от серой монотонности будней, с интересом взирали на происходящее. Поняв, что его пытаются достать, Юра миндальничать не стал - вскрикнул и резко ударил гнилозубого в нос. Тот, рухнув, застонал, закрыл лицо руками. Пол камеры окрасился кровью.
      - Ах ты, сука. - Мощным ударом по затылку Титов вырубил обидчика и затем, не поленившись, как показывали в каком-то фильме, сунул мордой в унитаз. Освежись!..
      За гнилозубого никто и слова не сказал. Обосновавшись на новом месте, аспирант огляделся. Люди в камере были разные, но всех их объединяло одно какая-то потерянность, паскудно-забитое выражение в глазах. Совершенно скотское.
      - Здорово вы ему врезали, - услышал он негромкий голос и, обернувшись, увидел пожилого мужика в очках. - Будем знакомы, Яхимсон Яков Михайлович, расхититель соцсобственности.
      Аспирант пожал влажную, дряблую ладонь и промолчал. Зато собеседник его явно страдал словесным недержанием, и скоро Титов знал все про всех. Окунули его, как выяснилось, в хату "лунявую" - туда, где собрались "выломившиеся на кормушку", то есть те, кто, не поладив с сокамерниками, стуканул контролерам. И даже своей "дороги" - связи то есть - в камере не было. А это по тюремным меркам полный фаршмак***.
      *Нары.
      ** Аналогично пухнарю.
      *** Позор.
      - Вот этот, - Яхимсон поднял бровь и незаметно указал на хмурого, со снулым взглядом парня, - "контактер" парашу целовал каждый вечер. А вот тот, со шрамом на лбу, своих поделыциков сдал, так его "запарафинили"*, - еле вырвался, прямо с параши, да ведь все равно никуда не денется - на зоне "отпетушат". С этим везде строго...
      Интересный такой получился разговор, содержательный. В основном о том, как унизить, растоптать, смешать с дерьмом своего же товарища по несчастью, с тем чтобы выжить в неволе за его счет. Благо, способов придумано множество.
      Можно, скажем, для начала "сыграть на балалайке" - вставить спящему бумажку между пальцами ног и поджечь, можно оттянуть кожу на животе и резко ударить - премиленькая штучка, "банки ставить" называется, можно также сыграть в "чмок" или "сапог"**, сделать "табурь"*** или просто "сандальнуть"**** дубовыми ботинками ЧТЗ. Однако лучше всего, конечно, найти предлог и человека "запарафинить" - накинуть ему на шею полотенце, а когда он потеряет сознание, провести членом по губам, чтобы пришел в себя уже на параше и всю оставшуюся жизнь носил клеймо отверженного. После этого его можно заставлять делать самую грязную работу, и разговаривать и садиться с ним за стол западло, ну а под настроение можно и трахнуть его где-нибудь в темном углу хаты. Полет фантазии границ не знает...
      Титов глянул на "горизонт" - на фоне тюремной "решки"***** уходило за облака скупое уже, осеннее солнышко. Первый раз за все время он спросил:
      - А сам-то ты чего здесь?
      * Парафин - процедура превращения заключенного в пидора.
      ** Игры, унижающие человеческое достоинство.
      *** Бить табуреткой по голове, пока та не сломается. Не голова табуретка.
      **** Бить по голове.
      *****Решетка.
      Оказалось, что один из прежних соседей Якова Михайловича по камере имел уже две "ходки", а также знак антисемита - "партачку" на груди с изображением беса, проткнутого кинжалом.
      - Раз жиды порхатые Христа распяли, то пускай Яхимсон своей поганой жопой за это дело ответит, - громко заявил он и принялся устраивать расхитителю соцсобственности веселую жизнь. Для начала заставил его "гарнир хавать" дерьмо то есть жрать. Тот не стерпел и вызвал "кукушек"*, ну а те кинули его в "лунявку".
      - Тут все же гораздо лучше. - Яков Михайлович внезапно замолчал и, переждав, пока оклемавшийся гнилозубый, у которого вместо носа было кровавое месиво, отползет подальше, сказал: - Говорят, он на зоне шестерил, и в своей хате за долг его чуть не "опустили", а сколько здесь всем крови попортила эта сволочь! Очень вредная личность, доложу я вам...
      Между тем голос Рото-Абимо в голове Титова стал слышен сильнее. Придвинувшись к едва живому гнилозубому, распростертому на самом престижном месте - у окна, аспирант за ухо поднял его с плацкарты и скинул матрац в проход:
      - Спать теперь будешь у параши.
      Заметив, что тот медлит, Титов нахмурился и страшным ударом кулака вырубил его напрочь. Затем он криво усмехнулся и сбросил на пол с соседней шконки лицо кавказской национальности.
      - Эй, Яхимсон, сюда иди.
      Чернявый сын гор вскочил и с криком: "Я маму твою..." попытался захватить Титова за шею, но, получив коленом в пах, сразу же сложился вдвое, а падающий удар локтем в основание черепа заставил его растянуться под нарами.
      - Занимай плацкарту.
      С ухмылочкой аспирант пнул лежащего неподвижно кавказца, сплюнул и, показав расхитителю соцсобственности на освободившуюся койку, поднял глаза на окружающих:
      - Возражения есть?
      * Контролеров.
      По дороге домой Сарычев пожадничал - посадил смазливую девицу со здоровенным тортом "Шоколадница", благо, по пути. В награду пассажирка устроила ему "сквозняк". Не доезжая до нужного ей места, попросила остановиться, мол, нужно забежать на секунду к мамочке. А тортик, если можно, пусть полежит. Майор подождал минут пять, пошевелил коробку и громко рассмеялся - она была пустой. "Да, жадность порождает бедность". - Он вздохнул, сплющил коробку в блин и покатил к дому.
      Носки, замоченные третьего дня, уже начали напоминать о себе, пора было устраивать большую стирку. Однако, как только майор переступил порог комнаты, ему неодолимо захотелось спать - накатилась зевота, ноги стали ватными, и, как был, в одежде, он свалился под крыло Морфея.
      Приснилась ему какая-то гадость. Будто бы канал он по Дерибасовской в Одессе-маме и был не леопард какой гунявый *, а крученый, крылатый красюк **, прикинутый в центряковый лепень и ланцы***, одним словом, лепеху фартовую****. Цвели каштаны, и встречные Марэссы так и мацали своими зенками его красивую вывеску, и не без понта, - врубались, видно, лохматяры, какие шары были всобачены в его прибор.
      Завлекательно скрипели на ластах***** "инспектора"******, а вот в погребах его шкарят******* был нищак - что-то он сегодня заскучал********. Сосать лапу надоело, и Сарычев не заметил, как ноги сами собой вывели его на Привоз.
      * Спустившийся вор.
      ** Испытанный в деле красавец блатарь.
      *** Классный пиджак с брюками.
      **** Отличный костюм.
      ***** Ноги.
      ****** Модные туфли.
      ******* В карманах штанов.
      ******** Был не при деньгах.
      Там он мгновенно срисовал себе бобра * - хорошо прикинутого фраера средних лет с печатью Соломона на витрине. Нюхать воздуха ** майор не стал и, закричав громко:
      - Абрам Соломонович, чтоб мне так жить! - кинулся к неуспевшему даже трехнуться смехачу *** и за секунду умудрился нанести ему страшный удар головой в лицо с одновременным хлопком отворотами воротника по шее.
      Через мгновение он уже обчистил карманы жертвы и, не оглядываясь, двинулся прочь, оставив клиента в бледном виде. Подсчитав навар, майор вышел на Дерибасовскую и заглянул к мордомазу**** Шнеерсону, а когда пархатый обшмольнул***** его, то спросил:
      - Следячий выдел ****** не прорезался?
      - Нет, ваше степенство, все спокойно, - по-старорежимному ответил тот и, хрустнув полученными булерами******, кланяясь, проводил майора до выхода.
      Выбритый и пахнущий как штамп*******, майор вышел на набережную и внезапно узрел такую морду протокольную (9), что не удержался и, подойдя поближе, удивленно спросил:
      - Товарищ, что это у вас на правом плече?
      Тот повернул витрину (10) в сторону и, получив сильный удар в челюсть, стал медленно оседать на землю. Майор бережно его поддержал и, облегчив карманы, быстро затерялся среди фланировавших без особого успеха профураток (11).
      1 Жертва, потерпевший.
      2 Готовиться, обдумывать.
      3 Жертва, потерпевший.
      4 Парикмахер. 6 Побрил.
      6 Уголовный розыск.
      7 Рубли.
      8 Интеллигент.
      9 Человек с отталкивающей внешностью.
      10 Лицо.
      11 Проститутка, не имеющая постоянного места жительства.
      Потолкавшись еще немного без всякого понта, он двинул по направлению к морю а вскоре, сам того особо не желая, оказался в блудилище (1). В зале было пусто: шлюхи еще давили харю после работы в ночь, только какая-то тощая шикица (2) - наследие проклятого царизма - умножалась, как видно, на халяву холодной цыпой на крайнем столе. Майор хмуро глянул на ее худые градусники (3) и, отогнув занавесь, прошел в соседнюю, похожую на трюм комнату. Несмотря на раннее время, там уже катали. Были кое-кто из своих - Сенька Чиж, Витька Косой да Жора Француз, а кроме них присутствовал еще какой-то с виду фраер захарчеванный (4), и что-то он Сарычеву не понравился страшно.
      - Талан на Майдан (5), - поздоровался он с присутствующими и, бросив пачку финашек (6) на стол, небрежно спросил: - Катанем без кляуз? (7)
      - Третями (8), - предложил незнакомец и вполне профессионально "сделал сменку" - незаметно, как ему самому казалось, подменил колоду, а майор это дело срисовал, но, виду не подав, пожелал удачи: - С мухой (9).
      Как только съянцы попали в его щипальцы (10), Сарычев сразу въехал в тему: игра шла "на шур" - пометки на картах отчетливо прощупывались руками, - и, бросив карты на стол, он процедил мрачно:
      - Стиры коцаные (11).
      Одновременно майор потянулся к пивной бутылке, и, заметив это, мутный (12), оказавшийся вроде бы не фраером вовсе, оперативно дернул внушительных размеров перо.
      1 Притон.
      2 Несовершеннолетняя проститутка.
      3 Лопатки.
      4 Лицо, выдающее себя за знатока блатных канонов.
      5 Приветствие игрокам.
      6 Дензнаки.
      7 Как Бог даст. Без шулерства.
      8 Картежная игра.
      9 Пожелание удачи.
      10 Карты попали к нему в руки.
      11 Карты крапленые.
      12 Подозрительный человек.
      По тому, как оно лежало в его пальцах, было видно, что он совсем не лох, и Сарычев, понтуясь, слызил (1):
      - Лады, корешок, не бери в голову. Воткни перо туда" где оно торчало - При этом он показал зубы, и, посчитав оскал за улыбку, обладатель пера свой клинок опустил, а Сарычев ласково продолжил:
      - Ежели хотел бы я тебя расписать, то сделал бы это вот как.
      С этими словами, ударив бутылкой о край стола, майор сделал из нее "розочку" и смачно вонзил ее мутному супостату в вывеску. Для порядка смазал еще по кумполу и, промолвив:
      - Это тебе, сука, печать королевская на память, - цвиркнул с презрением и... проснулся.
      1 Притворно стушевался.
      Было три часа ночи, однако убедившись, что уснуть больше не удастся, майор пошел на кухню ставить чайник. Чувствовал он себя как-то странно - голова была непривычно ясной, а тело легким, казалось, что он еще не проснулся. Сарычев зажег газ, налил в чайник воды и внезапно увидел себя со стороны. Было такое ощущение, будто, открыв какую-то дверцу, он вышел из своего тела и теперь находится там, где цвета можно слышать, а звуки переливаются волшебством красок. Это продолжалось всего мгновенье, но руки у майора задрожали. "Так, уже вольты пошли". - Опустившись на табуретку, он призадумался. СПИД СПИДом, но голова-то здесь при чем? Сны эти непонятные, обмороки, как у гимназистки, козла вот черножопого третьего дня умочил. Не пора ли обратиться к Маше по месту работы? И тут же сообразив, что он не взял у нее телефона, Сарычев сплюнул и до самого утра яростно стирал исподнее. Да, с головкой у него, видимо, и впрямь не того...
      Переживал он зря. Василиса Прекрасная позвонила сама и категорическим тоном захомутала его вечером в Мариинку. "Балет! - Сарычев вздрогнул. - Этого еще только не хватало!" Искусство танца Александра Степановича не вдохновляло, к тому же он всегда недоумевал, зачем обязательно в исподнем-то скакать по сцене? Однако, как дама скажет... Тем более такая - с косой по пояс и тягой к общению. Смотри-ка ты, сама позвонила. Молодец. Майор позавтракал и пошел разогревать машину - настало время платежей за гараж.
      Снова мела метель, на дороге было неуютно, беспокойно и скользко. На обратном пути буквально на капот "семерки" кинулся бешеный мужик с чемоданами болезный опаздывал в аэропорт. До Пулкова в принципе, было рукой подать, за стоху-то чего не прокатиться, и майор судьбу гневить не стал, поехал. Несмотря на непогоду и совершенно не в жилу установленный знак ограничения скорости, поспели вовремя, а вот на обратном пути опять с Сарычевым случилось непонятное.
      При въезде на площадь Победы он вдруг заметил правый бок не пропустившей его иномарки. Чтобы избежать столкновения, майор дал по тормозам, и на такой дороге его, естественно, вынесло в левый ряд. Кативший там "Икарус" в шесть секунд измял "семерке" заднее крыло и, даже не посчитав нужным остановиться, поехал дальше.
      Виновник же всего этого безобразия, сидевший в анатомическом буржуазном кресле, резко дал по газам. По принципу батьки Махно - хрен догонишь!
      Сарычев вылез, покрутил головой в поисках гаишника, плюнул и, глядя вслед быстро удаляющейся иномарке, внезапно ощутил себя черным колдуном-чертознаем, ведовством, чародеянием да зелейством пробавляющимся, и в сердцах пожелал:
      - Чтоб тебе, сука, тошно стало!
      В следующее мгновение он увидел, как стремительно удалявшиеся огоньки габаритов начали смещаться вправо, затем до слуха донесся звук удара, и впереди стало быстро разрастаться белое, клубящееся облако. Александр Степанович сел в машину и подъехал поближе. Иномарка буквально обняла столб уличного освещения. Массивный, из армированного бетона поставленный на века. Парил струящийся ручьем тосол из расколотого картера весело бежало масло, пахло вокруг бензином и бедой. Сарычев подошел ближе и сквозь покрытое трещинами лобовое стекло глянул на водителя - тому действительно было тошно.
      "Да, сильный нынче гололед". - Особо удивляться случившемуся Сарычев не стал. Да и возиться с изувеченным крылом тоже. Купил банку "мовиля", щедро закрасил покореженный металл и успокоился до лучших времен. Дома он с полчаса лупил по мешку, основательно взмок и после душа почувствовал себя голодным, как недобравший в рационе лесной санитар. Захотелось непременно мяса, так что пришлось бежать в универсам, покупать солидный кусок свинины, резать его тонкими ломтиками, солить, перчить и кидать на сильно разогретую чугунную сковородку - всякие там "тефали" Сарычев не уважал.
      Когда запахло жареным и на лангетах образовалась корочка, Александр Степанович убавил огонь и, глотая слюни, стал ждать. Момент был самый волнительный. Передержишь - мясо будет жестким, как подметка, поторопишься придется есть сырое. Однако на этот раз свинина получилась как надо - снаружи хрустящая, а внутри нежная, истекающая соком. Убрав полную сковородку, Сарычев слегка осоловел. Минут десять он сидел неподвижно, как обожравшийся удав, потом помыл посуду и отправился бриться по второму разу - щетина у него росла буйно, и уже к вечеру на щеках всегда появлялся синевато-черный отлив.
      Потом Александр Степанович отпарил брюки от своего выходного, еще свадебного костюма, смазал гуталином чешские туфли фирмы "Ботас", оделся и глянул в зеркало. На него смотрел широкоплечий усатый дядька с благородной сединой в густой черной шевелюре. "Тоже мне, гангстер средней руки". Александр Степанович состроил отражению рожу и, надев пальто из кожи монгольских коров, пошел заводить остывшую уже машину.
      А на улице все мела метель. Власти, тоже разгулявшись, решили объявить войну стихии, потому Сарычев, долго лавируя среди уборочной техники, приехал к Маше с некоторым опозданием. И не в добрый час - весь проезд возле дома был заставлен машинами, так что пришлось запарковать "семака" раком, то есть носом к парадной. Кое-как заперев машину, он вбежал наверх, перевел дыхание и позвонил.
      - Привет. - Маша была в черном облегающем платье, на шее нитка жемчуга, волосы уложены в замысловатую прическу. - Уже одеваюсь.
      Майор молча наблюдал, как она положила в сумку пакет с черными "лодочками" и принялась надевать высокие, теплые сапожки. Ступни у нее были маленькие, как у девочки, весьма аппетитные, весьма...
      Внизу их ждал неприятный сюрприз - выезд "семерке" загородил "мерседес", стоявший с работающим двигателем на проезжей части. Сарычев снял машину с сигнализации, посадил Машу и резко газанул, надеясь, что водитель иномарки вникнет, оценит ситуацию и даст "семерке" выехать. Но тот не двинулся с места, и майор понял, что его пытаются достать.
      - Из машины не выходи, что бы ни случилось, - небрежно сказал он Маше, вылез и, приблизившись к водительской дверце "мерса", громко и вежливо попросил:
      - А не будете вы так любезны...
      Водила в "мерсе" любезен не был - ответом Сарычева не удостоил. Тогда майор скверно улыбнулся, прижал на всякий случай дверь выставленным вперед коленом и тихо так постучал в окно. Стекло тут же опустилось, и в образовавшуюся щель Сарычев разглядел стриженую башку водителя, его мутные, со странным блеском глаза. В нос шибанул запах паленых веников, как в перегретой парной, - курили "Леди Хэми"1.
      - Дайте выехать, уважаемый, - еще раз попросил майор.
      В глубине салона кого-то из пассажиров "пробило на ха-ха":
      - Ты, гля, уважает...
      - Ты, козел, мою плацкарту занял, - выдал водила нараспев, под замысловатую пальцовку, - давай теперь со своей лакшовкой на своих двоих канай. Все, свободен.
      Он тут же отгородился от Сарычева непроницаемым экраном тонированного стекла, и майор, почувствовав, как им овладевает знакомое чувство ярости, снова ощутил себя бородатым длинноволосым старцем. Дико вскрикнув, он с легкостью пробил кулаком стекло иномарки, нанеся при этом сокрушительный удар по бритой бестолковке водителя. Уже в следующее мгновение Сарычев ухватил его за ухо и дернул с такой силой, что грубиян пулей вылетел из машины.
      - Сявки, сидеть! - Александр Степанович быстро распахнул водительскую дверцу "мерса" и, устроившись за рулем, свирепо глянул на окаменевших от ужаса пассажиров - те были явно не бойцы. Проехав чуть вперед, он заглушил двигатель, сломал ключ в замке зажигания и поспешил к своей "семерке", попутно отметив, что одноухий все еще пребывает в рауше.** Похоже, чертов старец опять погорячился. А ведь заметут в случае чего его, Сарычева...
      - Ну вот, теперь можно ехать, - не глядя на Машу, сказал он, запустил мотор и принялся выруливать.
      *Марихуана.
      ** Отключка.
      - Да, не очень-то ты похож на умирающего. - Она как-то странно глянула на Сарычева, на его окровавленные руки, вздохнула. - Ты больше на вампира тянешь. Тебя, Саша, в театр не пустят. Теперь а верю, что ты из МВД.
      "Да уж, Джек-потрошитель, мать твою". - Майор промолчал, припарковался к сугробу и долго оттирал снегом руки от крови новых русских. Не сказать, чтобы его особо мучила совесть.
      Самое удивительное, что к началу они не опоздали, успели даже купить программку и заангажировать бинокль. Давали "Лебединое озеро".
      В зале как-то очень торжественно погас свет, стало слышно, как дирижер постучал палочкой о край пюпитра, и полились звуки божественной музыки, вышедшей из-под пера грешного и земного композитора. Поначалу майору было просто интересно, он внимательно смотрел на сцену, начиная улавливать некую гармонию в движениях танцоров. Однако постепенно все его внимание сосредоточилось на музыке, он почувствовал, как звуки приобретают цвет и форму, а мелодия, подобно хрустальной лестнице уводит душу в небесный храм блаженства. На глазах у Сарычева выступили слезы, и, словно озарение, он вдруг постиг, что истинному творцу дано не создавать, а слышать музыку планетных сфер и доносить до смертных. Время как бы остановилось для него, очнулся он, лишь когда многоцветье звуков угасло...
      Не говоря ни слова, майор с Машей выстояли очередь в гардероб, оделись и неторопливо вышли к машине. Было холодно, в небе висел молочно-белый блин луны, казалось, что зима обосновалась в городе навсегда. Наконец выстуженный двигатель нагрелся в салоне потеплело, и, выжав сцепление, Сарычев плавно тронулся с места. Под колесами приятно хрустел снежок, бледный свет фонарей волшебно преобразил безлюдные ночные улицы, майору казалось, что они попали прямо в добрую сказку старого чудака Андерсена. Увы, едва он вывернул на Декабристов, раздался вой сирены и "семерку" обогнала "скорая", я впереди уже вовсю сверкал проблесковый маячок милицейского УАЗа.
      Неподалеку от поребрика в кроваво-красном дымившемся снегу лежала молодая женщина, на которой из одежды были только черные чулки. На месте сердца у нее зияла страшная рваная рана.
      - Господи, - от увиденного Машу заколотило. - Ну и зрелище. Чем же ее так угораздило-то?
      - Не иначе как пушечным ядром. - Майору тоже стало не по себе, и всю оставшуюся дорогу он молчал, впрочем, как и его спутница, - вот тебе и сходили, пообщались с прекрасным!
      Наконец приехали.
      - Давай-ка я тебя провожу, - под впечатлением увиденного сразу же сказал майор. - Чтобы спалось спокойней.
      Запарковав машину и машинально отметив, что одноухий уже куда-то отогнал свой "мерседес", он вдруг почувствовал, как в голове у него начал стремительно вращаться огромный раскаленный шар. От страшной боли на глаза навернулись слезы, однако, не подавая виду, он довел Машу до двери, подождал, пока она откроет замок, и, отказавшись от чая, внезапно ощутил, что начинает проваливаться в темноту.
      Разбудило его громкое карканье. Огромный черный ворон сидел на ветке высокого, обожженного молнией дуба и, не отрываясь, смотрел на майора блестящими бусинками глаз. Повернув голову, Сарычев увидел уже знакомого длинноволосого старца и сразу вспомнил его имя - Свалидор. Только теперь тот был в длинной красной рубахе, перетянутой поясом с широким прямым мечом. Старец одновременно походил и на жреца, и на воина. Он сидел на замшелом, вросшем в землю валуне у самого края крутого песчаного обрыва, и голос его был таким же неторопливым и плавным, как желтые воды струившейся внизу реки.
      - Сначала были два царства, - колючие глаза старца пронзительно смотрели на майора из-под густых, кустистых бровей, - бездна, провалившаяся на самое дно Мира, и Светожары - царство Огня, распростертое над ней. Первым из богов-гигантов был Сварог. Он правил Светожарами, но его огонь легко затухал в Бездне. Тогда Сварог создал Сварожича и разделил его на триединые части. Постигни - это основа всего.
      Он еще не кончил говорить, а Сарычев уже представил изначалье Мира. Благодаря первичным силам Вселенной - Нагреванию и Охлаждению - был создан основной строительный материал - Энергия, которая дала понятие материи и духа, их разводя и вместе с тем объединяя.
      Майор внезапно осознал, что всякое явление в природе при разложении на противодействующие силы рождает неизбежно третью, барьерную, которая всегда усиливает и скрепляет полюса. Он понял, что для жизни более важны не крайности - "добро" и "зло", а то, что их уравновешивает, - справедливость. Так и настоящий воин триедин во всем, он и буйный Ярило, и рассудительный Перун, и мужественный, не знающий сомнений несгибаемый Троян. Только так и никак иначе возможно победить врага. Тихо трепетала листва на столетних дубах, по небу плыл в вечном коловращении лучезарный Даждь-бог. Седобородый из-под руки глянул на небо.
      - Запомни, настоящий воин плывет посередине, не приставая к берегам. А по течению он движется или против, зависит только от него. Только от него зависит, возьмет ли огненный Семаргл его в чащобы Ирия *...
      * Речь идет о Семаргле - волке-небожителе, происходящем из рода огненных богов. Во время сечи он летает над полем боя и забирает души храбрейших воинов в божественный лес Ирий, где стоят чертоги бога-громовика Перуна. В скандинавском эпосе эту функцию выполняют валькирии.
      Сказал и, легко поднявшись, пошел в глубь дубравы, постепенно исчезая из виду.
      Опять закаркал ворон, и Сарычев с удивлением обнаружил, что лежит под одеялом. Рядом неслышно дышала Маша, и майор ощутил ее запах - свежескошенного сена, полевых цветов, теплой земли. Он попробовал встать и чуть не закричал. Казалось, голова наполнена множеством стальных шаров, которые бьются и перекатываются при малейшем движения. Все-таки он поднялся, медленно, стараясь не разбудить Машу, оделся, вышел в коридор и, накинув пальто, захлопнул за собой дверь. Так плохо ему еще никогда не было. Уцепившись за перила двумя руками, чтобы лестница не качалась, Сарычев добрых полчаса спускался с третьего этажа. Ночная стужа заставила его трястись от холода, однако в машине ему внезапно сделалось необыкновенно жарко, он взмок как мышь и, осознав, что ехать не может, вытащил ключ зажигания. Мгновение - и его вновь поглотила тьма.
      На подворье беззлобно забрехал куцый кобель Шарок, и Сарычев услышал, как Петька Батин закричал истошно:
      - Утаман, а утаман!
      Майор сунул за правое голенище крепкого свиного сапога многократно точеный нож-кишкоправ, надел шапку и, бухнув дверью, громко отозвался:
      - Будя орать-то, будя.
      Увидав, что вся артель уже в сборе, он потишел и подмигнул веселым карим глазом:
      - А что, обчество, наломаем бока заричанским?
      - Намнем, коли пуп выдюжит, - рассудительно заметил Митяй Худоба - первый кузнец в округе, прозванный за свой зубодробительный "прямой с подтока" дядей Чеканом.
      Ох, простой был мужик, что в голове, то и на языке. А ведь правду сказал заричанские-то артельщики не пальцем деланные и щи не лаптем хлебают. Уж как поединщики-то на всю округу славятся своей силой да изворотливостью, не напрасно, видать, проживает у них в деревне кривой бобыль Афоня. Отец его, Василь Кириллыч, бывало, встанет на пути летящей навстречу тройки и со всего плеча ударом кулачища в торец оглобли так и завалит ее набок. Сынок, знамо, пожижей будет, но кирпичи из печей вышибать, а ежели приспичит, и дух из поединщиков, весьма горазд. Конечно, бобыля в ватагу не возьмешь - несовместно, а вот набраться у него, как путево винтить "подкрут в подвяз" или "мзень" заделать, тут уж сам Бог велел. Так что "ломаться" с заричанскими - это не Маньку за огузок лапать.
      Между тем ватага уже миновала кривую, по самое оконце вросшую в землю избушку бабки Власьевны, и вышла за околицу. Солнце касалось верхушек елок, быстро тонуло в медно-красных облаках - завтрашний день обещался быть ветреным. Когда переходили через речку Ольховку, было видно, как играют в воде пескари, и Сарычеву подумалось: "Поклев нынче будет знатный". Наконец опушка леса осталась позади, и ватага вышла на Дубовку - огромную поляну, известную артельщикам всех окрестных деревень. Лучшего места для "бузы" и не сыскать.
      Возле огромного валуна под высоким столетним дубом горел костер, отбрасывая красные тени на сидевших вкруг него артельщиков.
      - Эй, заричанские, зады не остудите, драпать будет невмоготу! - громко крикнул Сарычев.
      - Не бось, - отвечали ему с обидным смехом, - о своем гузне печалься, скоро портков лишишься вовсе.
      Слово за слово дошли до обидного, и со стороны заричанских гармошка заиграла наигрыш - "на драку".
      Сарычев взъерошил волосы, гикнул, притопнул и пошел в пляс. Незатейливый мотив полностью подхватил его, движения сделались легки и раскованны, а расслабленное тело стало готово откликаться на любые действия противника. То же, видать, происходило и с атаманом заричанских - вот он пошел, повел плечами, и внезапно ноги удивительно легко понесли его на майора. Пританцовывая, они все более отрешались, все неожиданней и резче сходились, и, видя, что "ломание" перешло в драку, гармонист замолк, здесь его власть закончилась.
      Атаман заричанских был крепким, рослым мужиком, звали его Артемом Силиным. Сарычева недолюбливал он издавна - парнями еще повздорили как-то из-за девки. Дело тогда кончилось тем, что майор наградил соперника целым градом оплеух, наворотов, затрещин и накидух, да так, что оттащили того без памяти. С той поры и пробежала промеж них черная кошка, так что чего удивляться, что заричанский атаман попер на Сарычева люто, с яростью.
      - Держишь ли? - хрипло спросил он майора и, сильно толкнув плечом в грудь, сразу из Уключного Устава нанес размашистый "оплет" подошвой сапога, пытаясь изурочить руку. Затем, не останавливаясь, пошел с затрещины в "отложной удар" молотом кулака- "кием". Атака была стремительной, подобно молнии, однако Сарычев, не забывая ни на секунду про "свилю" и извиваясь подобно ручью, остался невредим. Уже через мгновение тяжелым "брыком" в грудь, усиленным "распалиной" в лоб, он уложил соперника на землю. По уговору бились до падения или до первой крови.
      - Ну, чья взяла? - спросил майор лукаво. Вместо ответа упавший вскочил и, кинув шапку оземь, дернул из-за голенища нож.
      - Э, Митрич, окстись, побойся Бога! - враз закричали свои же, заричанские. - Это ж супротив закону, охолони малость!
      В глазах атамана загорелись огоньки бешенства, и дикой свиньей кинулся он на Сарычева, метя отточенным острием клинка тому в самое дышло. Баловство закончилось. Майор извернулся змеей и, захватив правую вооруженную руку врага, ударил его внутренним ребром подошвы - "косой подсекой" - снизу по ребрам. Того скрючило, а Сарычев широким, размашистым движением руки - "рубильней" - сломал супротивнику локоть. Дико взревел заричанский атаман, да больше не от боли, а от того, что, встав поперек закону, сразу сделался отверженным. Понял он это, да, видать, поздно.
      От крика его истошного в голове у Сарычева зазвенело, он прикрыл уши руками и обнаружил вдруг, что сидит в выстуженном салоне "семерки".
      Еще не рассвело. Негнущейся от холода рукой он с трудом попал ключом в замок зажигания, хотел было вытащить подсос, но не смог, не хватило сил. Перед глазами его вдруг словно полыхнула молния, в голову стрельнуло так, что, не удержавшись, он вскрикнул - дико, оглушительно, на пределе. Но не услышал себя. Заглушая все звуки в природе, в ушах его раздался голос:
      - Поднимись, Яромудр! Время твое пришло!
      - Лада и согласия! - Оторвав лицо от земли, Сарычев встал с колен и увидел самого Властимира - Верховного Кощунника(1), Семистопного Ягаря(2) и Старейшину Круга Главных Рахманов(3). Это была великая честь - волхвы такого кона(4) своим присутствием учеников не баловали, ибо любое общение с низшими по духу означает в магии потерю силы. Только ведь пожаловал Властимир на Поляну Славы не случайно, отнюдь - Яромудр был лучшим из лучших, самый ловкий, самый сильный, старательный и напористый. И если будет на то воля Ра(5), то, одолев все трудности и препоны, он отправится на север в
      1 Ведические жрецы, которые посредством магической практики кощунствования - управляли течением жизни.
      2 То есть овладевшего всеми ягами - ступенями совершенствования магических способностей.
      3 Рахманы - жреческая каста.
      4 Степени посвящения.
      6 Рарог или Ра - верховный бог в одном из пантеонов древних славян.
      Лукоморье, к Поясу Могущества(1) за Силой. Однако прежде надо было показать свою собственную, накопленную за годы ученичества. Потому как долог и труден путь - через широкие реки, за Рипейские горы, сквозь дремучие леса, где водятся невиданные звери. Не всякий пройдет. Лишь тот, кто ведает про семь волшебных сил, таящихся в человеке. При их посредстве возможно и горы двигать, и целительствовать, и пророчествовать, и облака гонять(2), и входить в блажь(3), и изменять природу вещей, и управлять судьбой. Нет ничего невозможного, ибо человек по сути своей бог. Правда, о том забывший. Но только не Яромудр...
      - Достоин. - Порадовался за него Властимир, когда испытания закончились, и снизошел, явил великую благодать, допустил к руке(4). - Ступай, Перун с тобой. И помни, что Змеище Поганое мечом не одолеть. Токмо духом.
      1 Лукоморье - таинственная приморская земля, где жили волхвы, посвященные в тайну силы, - веды. Обладание этой силой давало человеку невиданные способности. Пояс Могущества представлял собой исполинское кольцо - кромлех все-планетной величины Великих Камней. Он опоясывал всю планету, имея своим геометрическим центром Северный полюс. Современный Стоунхендж - жалкое, перестроенное и перенесенное подобие прежнего величия.
      2 Волхвов, управляющих погодой, раньше так и называли - облакопрогонники.
      3 Единение с богами.
      4 Целование руки высшего по духу есть по сути своей магическое действо. Понимание его смысла в христианстве давно утрачено.
      Сказал, величественно повернулся и медленно, не оставляя следа на изумрудных травах, пошел прочь. Фигура его казалась расплывчатой, нереальной и светилась изнутри золотистым сиянием.
      Ветер шелестел листьями в Священной роще, с ручья, ее опоясывающего, тянуло холодком, и лучи полуденного синего солнца не казались такими обжитающими(1). Купол Куда(2) в их сиянии играл, радужно переливался, далеко отбрасывал разноцветие сполохов. Казалось, что он славил всех богов сразу...
      1 Не так давно наше солнце имело синий цвет. Древние летописи, в том числе египетские "тексты пирамид", так и говорят - синее солнце. Сохранились и многочисленные изображения нашего светила - также радикально синего колера.
      2 Куд - древнерусский храм, посвященный древнерусским богам. В куполе его были устроены особые окна из драгоценных камней, соответствующих тому или иному богу. Через них проходил свет во время службы.
      "Доброе знамение, доброе". - Сарычев, не в силах отвести глаз от великолепия красок, зажмурился, упал на колени и вдруг понял, что сидит в морозильнике-"семерке". Голова раскалывалась по-прежнему, но хоть не тошнило. "Видать, загнусь скоро", - подумал майор как-то совершенно спокойно, буднично даже. Себя ему было нисколько не жаль. Как ни крути, а каждый получает то, чего достоин...
      Поднявшись домой, он сразу же услышал телефонный звонок.
      - Ты живой? - Это была Маша, в голосе ее сквозило беспокойство.
      - Живее всех живых, - соврал Сарычев.
      - Что-то я не уверена. - Маша усмехнулась. - Я тут температуру тебе мерила, пока ты был никакой. Так та скакала, как шальная, как только сердце у тебя выдерживает! Вечером жди меня, будем тебя лечить. - Она выпытала у майора адрес и повесила трубку.
      "Нам каждый гость дарован Богом", - ни к селу ни к городу пропел Сарычев и полез под душ. Ему вдруг все стало до лампочки. Двигаясь как во сне, он неторопливо разделся, включил воду, но едва упругие струи коснулись кожи, как на него вязкой волной накатилась слабость. Ноги стали ватными, перед глазами опять вспыхнули разноцветные круги, и он медленно сполз вниз, во всю длину растянувшись в скользкой холодной ванне. Сил хватило только на то, чтобы заткнуть пяткой сливное отверстие, и, лежа в теплой мелкой луже, майор понял, что умирает.
      Дыхание его сделалось хриплым и прерывистым, сердце то бешено колотилось, то вдруг замирало, а перед глазами, подобно ослепительным вспышкам, мелькали бесчисленные мгновения прожитого. Чужая любовь, ненависть, гнев, ярость волной накатили на его сознание, и, не в силах вынести это бремя, он в который раз провалился в темноту.
      Ленинград. Развитой социализм. Лето
      - Это хорошо, что ты мента замочил до кучи, - сказал Яхимсон, дождавшись, пока Титов передвинет коня.
      Вот уже час, как они играли в шахматы, и аспирант, который молча слушал бубен Рото-Абимо, постоянно выигрывал, хотя расхититель соцсобственности и клялся, что имеет первый взрослый разряд.
      - Понимаешь, - перворазрядник решился было сделать рокировку, но передумал, - главное, было бы к чему прицепиться, а 117-я - хороший предлог испоганить человеку жизнь. Это у нас в "лунявке" беспредел, а в нормальной хате все по закону - "столовая иерархия".
      Расхититель внезапно понял, что проморгал ферзя, вздохнул, горестно поцокал языком и продолжил политблатинформацию.
      - За первым столом помещаются хозяева хаты - блюстители воровских законов. Второй стол - пристяжь, доводящие решения "первостольников" до сокамерников. За третьим столом бойцы, они вершат суд и наказание от имени первого стола, по принципу: лучше перегнуть, чем недогнуть. На плечах у них обычно набита "картинка" - гладиатор с мечом. Четвертый стол для людей в возрасте, они ни за что не отвечают и живут по принципу: моя хата с краю. Пятый стол для людей, отвечающих за "дорогу", самих их называют "конями", а бывают они дневные и ночные. Так я к чему все это говорю. - Яхимсон вытер свой несколько широковатый книзу нос и, опять вздохнув, положил короля на шахматную доску. - Если вся эта накипь с первого стола чего-то захочет, то своего добьется непременно. А чтобы легче человека достать, много всякой фигни придумано. Взять хотя бы "прописку". - Расхититель неожиданно махнул рукой в неопределенном направлении. - Вначале проводится "фоловка" - знакомство с законами тюрьмы, беглый, так сказать, обзор. А потом экзамен. Собственно, это прописка и есть. Вопросы разные задают, типа: "Мать продашь или в задницу дашь?" или там: "Что будешь есть, хлеб с параши или мыло со стола?", затем предложат проделать что-нибудь, к примеру, скомандуют "садись!". И во всем обязательно есть подляна какая-нибудь. Чуть оступился, и тебя опустят. Сколько дохлой рвани малолетней, не выдержав прописки, стало вафлерами - один Бог знает.
      Нынче Яхимсон был говорливей обычного, потому как посетивший его с утра адвокат поведал, что трестовский "папа" нажал в обкоме, и оттуда уже был звонок самому главному прокурору. Титов же своего защитника еще ни разу не видел, таскали его только к "сове" - следователю прокуратуры. Когда Рото-Абимо дал прочесть мысли следователя, аспирант от внезапного приступа злобы весь затрясся.
      Звали служителя закона Трофимов Сергей Васильевич. Внешне это был совершенно невзрачный человечишка - щуплый, лысый, в очках, за которыми суетливо бегали маленькие глазки. Сам не имел ничего - ни друзей, ни семьи, ни даже нормальной потенции, а была у него только возможность кидать людей за решетку. Он буквально упивался властью. Ощущение полной зависимости подследственного от того, что "нарисуют" в протоколе его маленькие, вечно потные ручонки, наполняло душу Трофимова восторгом и ликованием. Он и взятки-то брал осторожно, с опаской, и в тюрьму попасть боялся гораздо меньше, чем лишиться любимого дела своей жизни...
      Обычно Сергей Васильевич любил, чтобы клиент перед допросом "попарился в стакане"(1). Титова, когда настала его очередь, тоже промурыжили больше часа в тесном, похожем на гроб закуте, и только потом, закурив и обложившись бумажками, принялись мотать ему душу.
      1 Специальные одноместные клетки, установленные рядом с камерами для допросов.
      Собственно, ничего сложного в деле не было - мокруха налицо, свидетелей полно, все эпизоды легко доказываются. Шик, блеск, красота... Вот только сам подследственный Сергею Васильевичу чрезвычайно не нравился - ведет себя нагло, смотрит вызывающе, будто в самую душу плюет. Не понимает, дурачок, что "сто вторая" на лбу у него светится.
      "Вот сволочь косоглазая, не идет на контакт", - поиграв с полчаса в вопросы и ответы, Трофимов поскучнел, нахмурился и написал на протоколе: "От чтения и подписи отказался". Еще немного, чтобы не терять лица, пошелестел бумажками, закурил и кликнул контролера.
      В камеру аспирант вернулся такой мрачный, что Яхимсон не сразу подсел к нему, чтобы, как обычно, учить его жизни. Выждал минуту-другую для приличия.
      - Теперь следак тебя, как пить дать, погонит на "пятиминутку", - начал он доброжелательно и негромко, - так ты объяви себя Наполеоном там или Навуходоносором, коси, короче, под вольтанутого. Хоть и говорят, что в "доме жизнерадостных" житуха не сахар, один аминазин чего стоит, да все-таки "на луну" не отправят. А так статья у тебя подрасстрельная, в лучшем случае попадешь на "крытку" с таким сроком, что откинешься оттуда прямо на кладбище...
      В это время откуда-то из угла послышалось шуршание промасленной бумаги, и в воздухе разлился ни с чем не сравнимый аромат копченостей и чеснока. Это гнилозубый запустил руки в только что полученную "коку" - передачу то есть. Не произнеся ни слова, Титов поднялся, подошел и все также молча вырвал фанерный ящик из его рук. Сразу было видно, что настроение у него ниже среднего...
      - Это мое, отдай, падла. - В пальцах гнилозубого блеснула мойка(1), ее лезвие стремительно рассекло воздух в сантиметре от глаз Титова, тот увернулся и, не выпуская ящика из рук, пнул хозяина в пах. Под настроение - резко и сильно, с хорошей концентрацией.
      Гнилозубый, не в силах устоять на ногах, ткнулся мордой в пол, на голову и ребра ему посыпались сокрушительные удары каблуков. Продолжалось это до тех пор, пока его распростертое тело не перестало содрогаться, а крики ярости не превратились в стоны.
      - Отдохни, сука. - Аспирант сплюнул, покачал посылочку в руках и вернулся на свое место.
      - Я этого есть не буду, - подчеркнуто громко, чтобы слышали все, заявил Яхимсон, однако, получив по лицу удар такой силы, что кровь, сопли и слезы хлынули одновременно, утерся и, как видно, передумал. Всхлипывая, отрезал здоровенный ломоть "белинского", сверху положил толстым слоем "чушкин бушлат"(2) и, расшматовав на дольки большую головку чеснока, протянул аспиранту. Не забыл и себя, вонзил зубы в аппетитно пахнущее сало.
      1 Лезвие безопасной бритвы, обмотанное с одной стороны изолентой или бумагой.
      2 Сало.
      - Ты не поверишь, Юра, до кичи этой поганой вообще на свинину не смотрел, ел только кошерное. А теперь вот жизнь довела, брюхо, оказывается, ближе, чем Бог...
      Титов глянул сквозь его вспотевшее, залоснившееся лицо и не ответил, ему слышались звуки камлата. А возле параши раздавались несколько другие звуки это гнилозубого рвало кровью...
      Оказалось, что в уголовно-процессуальной процедуре Яков Михайлович разбирался хорошо. Недели не прошло, как аспиранта подвергли психиатрической экспертизе, которая подтвердила его вменяемость. Следователь Трофимов медлить тоже не стал, быстро сочинил "обвиниловку" и, представив арестанту, не сдержался, губы его скривила довольная усмешка. Финита ля комедь! Вот он, момент истины!
      В это мгновение Титов надавил на тяжелую решетчатую дверь, отделявшую его от следователя1, непонятно почему, замок щелкнул, и крепкие, как сталь, пальцы сомкнулись вокруг дряблой, плохо выбритой шеи следователя. Сергей Васильевич испуганно вскрикнул, а в глаза ему, не мигая, уставились черные как смоль зрачки обвиняемого. Это было так страшно, что Трофимов пискнул еще раз, и в воздухе запахло сортиром. Аспирант рассмеялся и вернулся в клетку, а приболевший следователь, кликнув вертухая, побежал вначале позаботиться о своих штанах, а уж потом об изменении режима содержания подследственного.
      1 Если подследственный опасен, то при допросах его держат в специальном тигрятнике
      Титова без проволочек кинули в "сучью будку" - одиночную камеру с пристегнутыми к стене для вящей полноты впечатлений откидными нарами.
      Но он не был впечатлителен. Как только захлопнулась дверь, он презрительно усмехнулся и слегка потянул за прикованные к стене нары. Раздался звук лопнувшего металла, аспирант сел и радостно рассмеялся - теперь никто не будет мешать ему разговаривать с Тем, Кто Внушает Ужас. Скоро в голове его раздались звуки камлания, и голос, подобный лавине, прогрохотал:
      - Я дам тебе силу тридцати нойд и ярость тридцати раненых медведей, ты будешь вынослив, как олень, изворотлив, как лиса, сердце твое будет холодно, как горный лед, а видеть ты будешь на пятьсот полетов стрелы!
      - Да, повелитель, - отвечал Титов, не произнося ни слова.
      Звук бубна стал громче, и голос превратился в ревущий камнепад:
      - Ты будешь великим охотником! Рука твоя будет тверда, глаз зорок, а ноги неутомимы, и ты будешь приносить добычу к порогу моей куваксы. И так будет, пока Айеке-Тиермес не вонзит свой нож оленю Мяндашу в сердце!
      - Да, повелитель, да, повелитель, да, повелитель...
      Ночные птицы уже смолкли. На травы выпала роса, да такая обильная, что покуда Сарычев спешился и взобрался на вершину холма, сапоги его, зеленого сафьяна, крытые бутурлыками(1), отсырели.
      Внизу все было окутано непроницаемой пеленой молочно-белого тумана, и только вонь кострищ, бараньего сала да истошные вопли шаманов, призывающих бога войны Сульдэ, означали присутствие полков поганых. Учуяв запах врага, майор непроизвольно тронул набалдашник сабли, покоившейся в ножнах, крепленых наузольниками к поясу, и усмехнулся недобро:
      - Просыпайся, друже, скоро будет тебе дело... - Клинок у него был работы сарацинской, с ельманью(2), и разрубал с отвала(3) доспех татарский с легкостью.
      Чувствуя, как влажный воздух забирается под бехтерец - железный дощатый панцирь, майор повел широкими плечами в кольчужной сетке бармице и двинулся вниз, следя, чтобы длинный красный плащ - корзно - не бился подолом о мокреть травы. Хоть воеводы и надежны, но лучше все проверить самому...
      1 Поножи.
      2 Утолщение на конце.
      3 С правой руки.
      Верховые стояли спешившись, однако кони были подпружены крепко, и воины поводьев не отпускали - чуяли, что сеча близка. Опытным глазом майор приметил, что у некоторых кожаный чехол - тохтуй, сберегающий северги, с колчанов уже убран, а в таком тумане перье стрелы быстро отсыревает. Куда потом полетит она - длинная, с узким железком, - одному Богу известно.
      - Гей! - негромко произнес Сарычев, и сразу же подскочил к нему высокий дюжий воин в байдане(1). На его заостренном колпаке был насажен еловец - кусок кроваво-красной юфти, напоминавший стяг.
      1 Вид доспеха.
      - Пока туман, под покровцами сагадак храните. - Майор глянул в блеснувшие за кольчужной сеткой глаза подвоеводы. - Не дай Бог, тетивы с перьем на севергах отволгнут - тогда не выдюжим.
      Тот кивнул и исчез в темноте. Сарычев же, загребая сапогами росу, двинулся через поляну к зарослям орешника.
      Сивый туркменский жеребец, почуяв хозяина, негромко заржал и, кося темно-лиловым глазом, попытался легонько прихватить теплыми мягкими губами за руку. Потрепав верного товарища по шее, майор :то-то зашептал ему в израненное в битвах ухо, а между тем туман начал быстро подниматься к верхушкам елей, давая возможность окинуть взором бескрайние просторы бранного поля.
      Противостоящие полки изготовились к жестокой сече. Когда меж ордой поганых и русскими дружинами осталось место на полет северги, войска застыли неподвижно, и передние ряды их раздались, выпуская поединщиков на ритуальное побоище. Стремительно съехались всадники на горячих скакунах, крепко сжимая в боевых рукавицах деревянные ратовища копий. Сшиблись конские груди, и крики ликования пронеслись по русским дружинам - наша взяла!
      В этот момент завизжали ордынцы на своем поганом наречии: "Урагх, кху-кху-урагх!" и бесчисленной ордой кинулись на передовой полк. Однако, выпустив тучи длинных камышовых стрел с трехгранными калеными наконечниками, они стремительно отвернули и промчались стороной. А следом подобно черной, мутной волне, сжимая в руках острые сабли, с визгом накатилась на русичей тяжелая татарская конница, в которой и нукеры, и лошади сплошь были покрыты звонким доспехом.
      Сарычев знал, что весь передовой полк был набран из ополченцев, и, представив, каково биться пешим, снаряженным только в тегиляй и шапку железную, он перекрестился:
      - Великий Архистраже Господень Михаил, помози рабам своим.
      Между тем ряды русичей хоть и смялись, но стояли плечом к плечу, стенку не ломая, и со стороны поганых часто-часто зазвенели гонги щитобойцев, созывая войска назад. Откатилась орда, а уже через мгновение опять нахлынула бесчисленным потоком узкоглазых свирепых воинов. Кто в кожаном, кто в кольчужном доспехе, на правом плече острые кривые сабли. И началось...
      Русские полки вступили в битву яро. Пробивая железные доски и кольца доспехов, вонзались в грудь копья, сильные удары с потягом разрубали шеломы и ерихонки, разваливая головы надвое, а обезумевшие от ужаса лошади носились по полю брани, волоча в стременах погибших. Хрипло вскрикивали воины, громко стонали под конскими копытами раненые, и над всем побоищем стоял крепкий запах железа, пота и крови человеческой.
      Наконец мало-помалу русские дружины стали подаваться, и Сарычев услышал, что звуки сечи приближаются. В этот момент раздался пронзительный вой: "Кху-кху-кху-кху", и тумен -десять тысяч - "синих непобедимых"(1), все в кольчужных панцирях, потрясая стальными круглыми щитами, кинулись в битву.
      1 Монгольская гвардия.
      Со стати своего коня, который, чуя сечу, грыз удила и нетерпеливо рыл землю сильным, оподкованкым копытом, майор уже видел блеск кривых татарских сабель и понял, что настало время его засадного полка. Он проверил доспех. Сабля на боку, кончал - длинный, прямой меч, колоть которым сквозь кольчугу сподручно, привешен у седла с десницы, подсайдашный нож - у саадака, топорок, кистень, налуч с колчаном - все на месте, все в доброй справе.
      - Спас нерукотворный с нами. - Сарычев на ерихонской шапке с помощью шурепца опустил нос и оглянулся на своих воев. - На тетиву! - крикнул он и, отмахнув рукой, резво пустил сивого, забирая к левому крылу ордынцев.
      Засадный полк рысил следом. Подобно ветру приблизившись к поганым на полет стрелы, майор вытянул из колчана севергу с подкольчужным наконечником и натянул тугой ясеневый лук. Туча смертоносных, ладно оперенных тростинок с узкими, заостренными железками со свистом накрыла ордынцев, глубоко вонзаясь сквозь кольца доспехов. И не успели раненые вскрикнуть, а мертвые упасть с коней, как русичи отправили татарским нукерам новых гонцов смерти.
      Подобно раскаленному гвоздю в восковину вклинился засадный полк в ряды ордынцев. В мгновение ока уклонившись от монгольской сабли, Сарычев с потягом рубанул супротивника и сразу же закрылся Щитом от нацеленного татарского копья. Острое, как шило, перо проскрежетало по полированной стали, а майор, махнув клинком, одним ударом перерубил деревянное ратовище и рассек доспех врага чуть ниже шеи. Брызнула алая кровь, и, вскрикнув, повалился поганый под копыта конские принимать смерть жуткую, лютую. Не мешкая, Сарычев скрестил клинок с нукером, броня которого была в золотой насечке, а набалдашник сабли искрился самоцветными каменьями. Рука поганого была крепка и, казалось, не нуждалась в роздыхе - сколь ни пытался Сарычев уязвить ордынца, ан нет, - каждый раз встречал его тот отточенным булатом. Однако, исхитрившись, майор отсек врагу десницу вместе со смертоносной сталью. Дико вскричал подраненный нукер, схватившись было левой дланью за кинжал, да только с чмоканьем вонзилось острие майорской сабли ему в глаз, и он замолк навеки.
      Сеча разгоралась. Рядом с Сарычевым истово бились дружинники, чуя локоть и плечо сотоварищей, и после них, словно в чаще, в рядах поганых оставалась широкая просека.
      Внезапно острие татарского копья глубоко вонзилось в шею сивого, от страшной боли жеребец вздыбился и, повалившись оземь, громко захрипел. Вскричал яростно майор, подхватил меч-кончал и, всадив его прямо сквозь кольчугу в грудь замахнувшегося было саблей ордынца, выбил того из седла, уселся на коня его. Гнев переполнял его душу, и, выхватив из-за пояса кистень с тяжелым, ограненным шаром на конце, майор принялся мозжить направо и налево татарские головы. В пылу сечи сильным сабельным ударом с него сбили ерихонку, но и без наголовья, с окровавленным челом, он продолжал биться яростно, люто и громоздил вкруг себя стену из мертвых врагов.
      Сызмальства в Орде воины привычны к коню и к клинку. Порядки там крутые. Чуть оплошал или украл - сразу поставят на голову да хребет изломают. И все же, на то не глядя, начали татары подаваться и вскоре обратились в бегство постыдное. Напрасно шаманы громко камлали у кострищ, призывая великого бога Сульдэ даровать монголам победу, обещая напоить его досыта кровью врагов. Нет, отвернулся он нынче от поганых. Подобно барсу, с острым клинком наизготове пустился майор вдогон за уходящим ворогом, и полнилась душа его гневом праведным, чувством справедливости и ликованием безудержным.
      Сарычев открыл глаза. Ванна была полна - вот-вот польется через край. Представив, какой вой поднимет сосед снизу, он еле успел завернуть кран.
      Чувствовал майор себя удивительно - голова не болела, тело было наполнено легкостью и какой-то упругой энергией. Он растерся полотенцем, улыбнулся своему отражению в зеркале и, напевая, пошлепал в комнату за чистым исподним.
      Внезапно что-то побудило его присесть. Сердце бешено забилось, и Сарычев почувствовал, что сознание его стало похожим на огромный сверкающий бриллиант такое же многогранное и переливающееся всем разноцветьем красок. Миг - и оно стремительно завертелось, разбрызгивая мириады солнечных брызг, затем с хрустальным звоном рассыпалось на множество маленьких, сияющих многогранников. Сарычев ощутил, что перестает воспринимать себя как единую личность, что он является представителем предков, отвечающим за весь свой род. На его плечи навалилась память бесконечной череды людей, связанных с ним по крови, и протянувшейся через тысячелетия. Он постиг их мысли, ошибки, грехи. Он как бы стал огромной чашей, наполненной до краев тем, чего не купишь ни за какие деньги, - опытом прожитого.
      Сарычев еще немного посидел, словно опасаясь расплескать излитую в его душу мудрость столетий, затем, почувствовав, что Маша уже пришла, встал и открыл входную дверь. Она как раз собиралась нажать на кнопку звонка.
      - Ну как ты?
      Майор увидел, что за улыбкой она прячет беспокойство, и крепко обнял ее.
      - Лучше не бывает. Это была чистая правда.
      Сергей Владимирович Калинкин лихо съехал в карман и остановил машину возле славившегося уютом заведения "Тихая жизнь". "Мерседес" у него был самый скромный - серый, сто восьмидесятый, однако с трехлитровым двиглом летала ласточка - хрен догонишь! Хрен возьмешь! Тщательно заперев транспортное средство, Калинкин поднялся по гранитным ступеням, распахнул широким плечом дубовую дверь и напористо вошел в зал. Кожаное пальто он бросил на спинку стула, уселся и, положив мощные, с хорошо набитыми суставами руки на скатерть, глянул по сторонам.
      Его здесь знали. Сейчас же подскочил ласковый халдей, поздоровавшись, прогнулся:
      - Вам как всегда?
      - Как обычно, - отозвался Калинкин сквозь зубы и презрительно подумал: "Чует поживу, гнида".
      Мигом приволокли салат из крабов, икру и много хлеба. Затем Сергей Владимирович выкушал бутылочку пивка под буженинку, мясное заливное и ассорти "Московское". Принесли маслины. Наплевав полную тарелку косточек, Калинкин шумно выжрал здоровенный горшок солянки, вытер интеллигентно рожу салфеткой, мощно рыгнул и в ожидании "табака" задумался.
      До такой вот жизни пер он долго. Начиналось-то все как безрадостно! Ботиночки БЭ-ПЭ - прыжковые, значит, ранец РД - десантный, - и катись ты, рядовой диверсант двести сорок восьмого отдельного разведывательного батальона СПЕЦНАЗ Серега Калинкин, по кличке Утюг, вниз. Туда, где за снежной круговертью и земли-то не видать.
      Сейчас кликуха у него не в пример той, давней, куда цивильней. Стеклорез это звучит гордо.
      - Да уж. - Сергей Владимирович вздохнул и принялся выламывать аппетитные, покрытые золотистой корочкой курьи ноги. Без церемоний, со смаком. С чувством он макал пряное мясо в соус, бокал за бокалом глушил терпкое "Цаликаури", а вспоминалась ему отчего-то вонючая жижа афганских арыков, от которой половина его взвода подхватила гепатит. Затем перед глазами возникло лицо замкомвзвода Карпова, скорчившегося в кровавой луже, вытекшей из разорванного мочевого пузыря. В ушах Калинкина раздался хриплый предсмертный шепот раненого: "Лейтенант, добей, Богом прошу... Добей... "
      "Тьфу ты, бля, не пожрать нормально".-Сергей Владимирович потряс широколобой, лысоватой башкой, и видение сменилось красочной батальной сценой. Вот он, молодой капитан Калинкин, сокрушает челюсть своему прямому начальнику подполковнику Коневу - салапету, пороха не нюхавшему. А вот и финал побоища победитель с позором изгнан без пенсии и выходного пособия в народное хозяйство. Спасибо за службу, родимый!
      Стеклорез тяжело вздохнул и принялся обгладывать крылышки. Хреново пришлось ему тогда, после дембеля, - ни кола ни двора, ни специальности какой цивильной. Да хорошо, мир не без добрых людей. Помогли, направили на путь истинный. Как говорится, была бы шея, хомут найдется...
      От цыпленка остались чисто обглоданные косточки, и за свиную бастурму Сергей Владимирович взялся уже не торопясь, тщательно пережевывая каждый кусок и неспешно размышляя о смысле жизни. Это ведь только кажется, что замочить человека дело плевое. Нет, это искусство, и заниматься им должен специалист. Можно, конечно, раскроить башку клиенту ломом, но это почерк дилетанта, тут же сгоришь и зависнешь на долгий срок. Нетрудно всадить "турбинку" из ствола двенадцатого калибра, но потом тоже неприятностей не оберешься. Нет, что ни говори, работать клиента должен профессионал. Человек грамотный, обученный, с должной подготовкой, навыками и опытом. Вроде него самого.
      Он даже жевать перестал, мысленно разглядывая грани своего мастерства. В запасе у него имелось множество опробованных способов. К примеру, можно расписать свисток, горло то есть, сунуть острый карандаш поглубже в ухо, наконец, перекрыв кислород, удушить, сломав попутно позвонки на шее. Хорошие результаты дают воздух в венах, сильный удар в основание черепа и острая заточка под кадык. Неплохо работают "драо" - цыганский яд, "бита" - железный наладонник, а также токаревский ствол калибра 7.62. А всякие там радиомины, винтовки снайперские с лазерным прицелом, лимонки с чекой, привязанной за дверную ручку, Калинкин не любил. Сплошной шум, мишура для пижонов.
      Есть больше не хотелось, но он все же впихнул в себя объемистую порцию мороженого, выпил чашку кофе и, рассчитавшись, наградил халдея пятью баксами. На, сволочь, на...
      Было уже начало четвертого - блин, сколько жрать-то можно? Натянув пальто на шкафообразную фигуру, Калинкин выскочил из заведения, забрался в "мерседес" и газанул с места так, что широкие шипованные колеса с визгом провернулись. "Мы сдали того фраера войскам НКВД, с тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде". - Он врубил на полную, чтобы лучше пробрало, Аркашу Северного, хватил от души, так, что челюсти свело, антиполицая и помчался на Ржевку.
      На стрелку Сергей Владимирович прибыл ровно к четырем, как и запрессовали(1). Лихо запарковав "мерс", он пригладил рыжие щетинистые волосы и, с понтом водрузив на нос черные "рамы"(2), не торопясь двинулся к монументальному сооружению из камня и металла.
      1 Договорились.
      2 Очки.
      Раньше, во времена застоя, здесь размещался торговый центр, где коммунисты спаивали народ водкой по четыре рубля двенадцать копеек за бутылку, не забывая, правда, и мясом кормить по два рубля за килограмм. Перестройка положила конец порочной практике, задули новые ветры, и строение приватизировал бандит Вася Гранитный. На общаковые деньги он произвел ремонт и развернулся как следует. Задвинул лабаз, ночной шалман, бани всяческие, зал спортивный с тренажерами словом, рай земной. Да и вообще, Гранитный был не лох - держал нос по ветру, засылал, кому надо, водил дружбу с депутатским корпусом.
      Стеклорез зашел в небольшой предбанник и, поднявшись на самый верх, в дверях столкнулся с таким же мордастым крепышом, как и сам он.
      - Куда? - мрачно спросил тот.
      - К Гранитному.
      Часовой по рации получил добро и щелкнул замком.
      Офис был неплох - два мягких финских уголка из натуральной кожи, два телевизора, два компьютера, на выбор две секретарши - одна высокая и поджарая, другая пониже и помягче. Слева дверь красного дерева со скромной табличкой: "Господин Карнаухов Василий Евгеньевич, президент". Секретарша, та, что поуже в кости и наверняка похуже в койке, приподняла плоский зад и важно уткнулась в селектор:
      - Василий Евгеньевич, к вам пришли. Проходите, - кивнула она свысока Стеклорезу.
      "Вот сука, - подумал тот, открывая дверь, - оттрахать бы тебя хором, а потом "ракету сделать"(1). Глядишь, гонор бы и сошел".
      1 Садистское обращение с женщиной.
      Вася Гранитный был среднего роста, угловатый, дохляк. Из достоинств разве что две ходки, восьмиконечные звезды на ключицах и коленях да целлулоидные "уши", всобаченные в скромных размеров болт.
      - Шолом. - Он махнул рукой, "резинку" Калин-шну, однако, не подав. - Есть контракт. Недельга. Как всегда, начисто. Но только здесь дело особое - калган надо притаранить. Бездорожье, конечно, но уж очень просят.
      - Сколько? - не раздумывая, спросил Стеклорез.
      - Как всегда, и довесок за вредность.
      - Покатит. - Калинкин выжидательно глянул на Гранитного, и тот швырнул на стол фотографию.
      - Малява на иконе.
      Затем достал толстую пачку зеленых и припечатал ею снимок.
      - Остальное положу на калган клиента. Адье, - махнул рукой и сделал вид, что Стеклореза уже не видит.
      Тот молча сгреб фотографию и баксы и, не прощаясь, пошел к машине. "Забурел, малыга бацилльная, бугром себя мнит", - зло подумал он о работодателе. Отъехав подальше от любопытных глаз, Сергей Владимирович внимательно пересчитал деньги и, удостоверившись, что все путем, пристально посмотрел на снимок. На обороте он прочитал: "Сарычев Александр Степанович".
      Было часа два пополудни, стылый блин негреющего солнца низко висел в прозрачном зимнем небе. Работы не было. Вообще-то, если бы майор захотел, от клиентов не было бы отбоя. Мир теперь виделся ему совсем иным, чем прежде, а люди представлялись марионетками, танцующими на поводу у своих желаний. Стоит только потянуть за ниточку... Или оборвать... Да только хрен с ним, не стоит попусту тревожить Яромудра. Всех денег все равно не наколымишь...
      "Ну что, ребята, мы будем ехать или нет?" - Сарычев опять вывернул с Ленинского на Московский, удачно пролетел желтый светофор и, уже минуя автобусную остановку, наконец-то увидел голосующую девушку.
      - За четвертак на Южное отвезете?
      Майор кивнул, включил скорость и, плавно тронув с места, понимающе покосился на букетик из четырех гвоздик: - Мда...
      - Однокурсница погибла, похороны сегодня. - Девушка немного помолчала и краем платочка вытерла повлажневшие глаза. - Я к моргу опоздала, автобус уже уехал.
      Сарычев из вежливости спросил:
      - Умерла-то отчего?
      - Маньяк убил. - Не заметив никакой ответной реакции, пассажирка искренне удивилась. - Вы что, телевизор не смотрите? Извращенец какой-то, сердца вырывает, - она перешла на шепот, - насилует. Надюху-то вон на улице нашли, голую, в луже крови...
      Перед глазами Сарычева возникла недавно виденная жуткая картина набухший, дымящийся от теплой крови снег, раскинувшееся поперек дороги женское тело. Он вдруг услышал из глубины веков истошный крик: "Утонули жирные времена на дне Каялы-реки! Тьма покрыла свет русской жизни! Раньше жизнь текла из света во тьму, а нынче времена обратились наничь(1). Все навыворот, все противу правил! Были вечи Трояни, минули лета Ярославля, а теперь народ русский попал в бездны наничья. Блаженны те, кто спит и не видит этого. Но как жить имеющим очи?" Кричал, заходясь от боли, паленый спереди березовыми вениками, длинноволосый человек на дыбе.
      1 Наизнанку, шиворот-навыворот.
      Не взяв с пассажирки денег, майор покатил назад и минут десять простоял в очереди на КПП - гибэдэдэшники тормозили всех без разбора, несли службу по усиленному варианту, старались. Сарычев уже проехал Дунайский проспект, когда позади резанул ухо звук мощного сигнала и часто-часто заморгали дальним светом - кто-то нахально требовал уступить дорогу. Майор взглянул на спидометр стрелка застыла против шестидесяти, левый ряд был свободен. Все ясно - ребятки в джипе просто решили немного развлечься. Скучно без лохов на "Жигулях"...
      Он включил правый поворотник и съехал в крайний ряд, надеясь, что этим все и закончится, но фары продолжали мигать, а сигнал, похожий на паровозный гудок, не умолкал. Майору это надоело. Он резко дал по тормозам, и лоханувшийся водила подпер "семерку" в задний бампер. Хорошо, если тот не треснул. "Ладно, сами напросились". - Чувствуя себя суровым воином с сердцем, обросшим шерстью, Александр Степанович вышел из машины.
      - Ну ты, лидер вонючий, совсем охренел? - Из иномарки под хлопанье дверей вылетели двое - в пропитках, стриженые, крутые как вареные яйца. - Ездить, сука, не могешь? Вот мы тебя ща...
      Сарычев в полемику вступать не стал. Миг - и разговорчивый браток, заполучив увесистый пинок чуть пониже живота, заткнулся и сник, а его товарища майор ухватил за кадык, медленно сведя пальцы. Раздался хрип, лицо любителя острых дорожных ощущений посинело, и он присоединился к лежащему у колес грубияну. Глянув на них мельком, Сарычев распахнул дверь и вытащил из джипа третьего члена экипажа. Энтузиазма на его прыщавой харе не наблюдалось, и, слегка тряханув пассажира за отворот куртки, при этом едва не сломав ему шею, майор с негодованием произнес:
      - Что ж это вы, голуби, дистанцию не блюдете? Машину вот мне изувечили! Денег давайте, а то настроение у меня сегодня неважное - сокрушу.
      Он подтолкнул братана - озадачься, мол, но тут обладатель отбитого мужского достоинства, несколько оклемавшись, схватился за газовый ствол, РГ-89, из коего, кстати, совсем неплохо пуляется дробью(1).
      1 Из-за формы перегородки, установленной в стволе, дробовой заряд где-то с расстояния пяти метров свободно пробивает трехмиллиметровую фанеру.
      Пришлось Сарычеву сокращать дистанцию и мощным ударом в лоб вырубать стрелка. Тот упал лицом вниз и замер, а ошалевший третий сноровисто выгреб содержимое карманов коллег, добавил свои кровные и, получив апперкот в челюсть, оказался настоящим другом - тихо залег рядом со товарищи.
      "Сукины дети". - Майор выбросил ключи от джипа в сугроб, туда же зашвырнул "газуху" и покатил дальше. Уже у Фрунзенского универмага ему вдруг пришло в голову, что если бы он сам был маньяком, то выбирал бы жертвы среди случайных попутчиц. А что, удобно - ни шума, ни гама, ни любопытствующих граждан. Сами просятся, любая на выбор.
      Ехать домой сразу расхотелось, и Сарычев медленно попилил в крайнем правом ряду, пристально вглядываясь в голосующих молодых женщин. Куда же вы все, дурашки? Нет бы общественным транспортом...
      В его голове продолжал звучать вопрос: "Как жить имеющему очи?" Как жить ему, майору Сарычеву, видящему то, что не видно большинству?
      - Помни, главное справедливость, - негромко сказал Свалидор.
      - Зло искореняй огнем души без пощады, - отозвался Яромудр.
      - Честь, честь, честь... Не посрами род... - тысячегласо, словно листва в саду, зашептали предки. - Не выдай наших...
      И Сарычев понял, как ему жить дальше. Продолжая ехать, не повышая скорости, в крайнем правом ряду наконец увидел подходящую. Радужное сияние вокруг ее тела стремительно блекло - сегодняшнюю ночь она вряд ли переживет. На ее призыв Сарычев не откликнулся, проехав чуть вперед, остановился в ожидании. Девица томилась недолго, через минуту ее подобрала белая "девятка" и стремительно повлекла куда-то в район Парголово. За рулем сидел настоящий профессионал, и Сарычев больше чем на три корпуса его не отпускал - тот легко мог оторваться с концами. Шустро выехали на Выборгское шоссе и тут уж передний привод дал о себе знать - "девятка" начала быстро уходить. "Куда ты денешься, впереди знак". - Особо насиловать мотор Сарычев не стал, и когда наконец догнал машину, вокруг уже было полно народу - "девятка" на полном ходу врезалась в бампер не пропустившего ее КАМАЗа. На то, что осталось от пассажирки, сидевшей на переднем "месте смертника", майор и смотреть не стал - не на что было. Почему-то чувствуя свою причастность к смерти девушки, он вздохнул, развернулся и покатил домой. Причем прекрасно ориентируясь в темноте - про габаритные огни вспомнил, лишь когда менты сняли с него штраф. Как водится, без квитанции, по половинной таксе. В России живем...
      Уже у самого дома майор почувствовал зверский голод и с досадой вспомнил, что пропустил обед. Да уж, аппетит-то пока еще дай Бог каждому. Сделав крюк, он остановился возле метро, выбрал в подземном переходе старушенцию поцивильней, купил жареную курицу, зелени, лаваш. И представив, как все это съест - не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, - пришел в самое благостное состояние духа.
      Однако уже у себя в подъезде он вдруг расхотел есть и почему-то ощутил смутное беспокойство. Поднялся в квартиру, разделся, вымыл руки и двинулся на кухню, чувствуя, как тревожный дискомфорт усиливается с каждой минутой. С тяжелым сердцем он поставил сковородку на огонь, кинул масла, соли, приправу из пакетика и, расшмотовав куру на части, принялся ее разогревать, добавляя для вкуса перца и чеснока. Вкусно запахло жареным, но Сарычев внезапно забыл про куру, нахмурился и подошел к окну. Осторожно выглянул из-за занавески и осознал наконец причину своего беспокойства - из стоявшего неподалеку от помойки "мерседеса" на него смотрели пустые глаза смерти.
      Наничье
      Николай Игнатьевич Степанов работал опером давно, с того памятного дня, когда летеху Женьку Чернышева выперли из органов за пьянку. С бабами. Его, милиционера патрульно-постовой службы, поставили на освободившуюся должность и сказали: "Служи, парень, родине честно".
      Был, правда, момент, хотели сделать его замначальника отдела, но, помнится, вышел тогда конфуз у его бригады в аэропорту - постреляли малость в людном месте. После того не до повышений стало, хорошо хоть старшим опером оставили.
      Да и какой, честно говоря, из него начальник? Внешности капитан Степанов был весьма заурядной - не блондин, не брюнет, а так, хорошо, что не лысый, роста среднего, с лицом незапоминающимся. Встретишь такого в толпе, сплюнешь и мимо пройдешь. Задницу свою милицейскую он на сто лимонных долек не рвал и мечтал в жизни только об одном - получить перед пенсией новую должность, сменить четыре маленьких звезды на одну большую и потом спокойно сидеть на кровных шести сотках в Мшинских болотах. Только вот до этих чудесных времен еще нужно было дожить.
      "Еще один парник поставлю... А лучше тепличку... - Николай Игнатьевич устало откинулся на спинку стула и закурил реквизированную у мелкого хулигана "болгарию". - Кроликов заведу... Пушной породы. И домик надо будет утеплять... Эх, хорошо бы, конечно, кирпичом его обложить, да где они, денежки-то? Ясно, где - в УБЭПе(1), у гаишников-рвачей... "
      1 Управление по борьбе с экономическими преступлениями.
      Настроение у него было не очень. А чему, спрашивается, радоваться-то? Раньше работалось куда как проще. Одна книга КП для начальства, другая для трудящихся, ложи себе под жопу, и ажур. А нынешние игрища в законность до добра не доведут. Что ни день - новая метла, то стены в райотделе красишь(1), то бомжей за город везешь. За эти-то гроши...
      1 Натурально красили. При товарище Пониделко (недавнем начальнике ГУВД).
      Капитан докурил, выбросил фильтр в стеклянную банку из-под майонеза, и тут отворилась дверь - пожаловал майор Павлов из профилактической службы.
      - Игнатьич, обедать пойдешь? А то кишка кишке рапорт пишет. - Поверх ментовской формы он, чтобы не светиться, накинул бараний полушубок и толстой красной рожей своей здорово смахивал на пребывающего в запое дворника.
      - Обедать? - Степанов прикинул, сколько денег осталось в кармане его коричневой, купленной еще в эпоху застоя пиджачной пары, пожевал губами и наконец решился: - Пошли.
      В коридоре к ним примазался бывший сослуживец Сенька Козлов. Пришлось терпеть - было доподлинно известно, что работает он нынче не только в кадрах, но и на федералов. Одно слово - козел...
      Ладно, спустились по лестнице, миновали дежурную часть, вывалились в предбанник. Скрипнули не смазанные вечность дверные петли, и чекистская троица окунулась в пронизывающую до костей стужу январского дня.
      До самой кормобазы не разговаривали - не о чем было.
      Подошли к дверям пельменной "Труффальдино" - заведения, многократно проверенного и для желудка не очень опасного. Кинули завистливый взгляд на граждан, заедавших пельменями водочку, и, ухватив по подносу, пристроились в конец куцей очереди. Смена сегодня была неудачная - на раздаче стояла небезызвестная Люська, в ультракоротком халате с неограниченно глубоким вырезом. Шевеля выпиравшими отовсюду прелестями, она умело обувала клиентов, пользуясь тем, что трудовой народ смотрел большей частью не на весы, а на эти самые прелести.
      - Ты с чем пельмени будешь, с уксусом или со сметаной? - повернулся к Степанову майор Павлов и с чувством проглотил слюну. - Уксус, он для пищеварения хорош, ну, если там, кислотность пониженная...
      Кадровик Козлов в беседу не лез, мечтательно глядел на розовые ляжки раздатчицы и облизывался. Между тем у капитана Степанова тоже начал выделяться желудочный сок, и он стал прикидывать, чего бы еще взять к изрядно надоевшим пельменям. Пельменям... Пельменям... Пельменям... Глаза его вдруг застлало что-то темное, голова закружилась, и он весь затрясся от внезапно накатившей бешеной злобы. Пельмени... Пельмени... Он глянул на жующие, красные от водки рожи пролетариев, на толстые, паскудные ляжки шалавы и страшно закричал:
      - Ненавижу-у-у!
      И тут же замолк - хорошо отработанным движением выдернул из кобуры "стечкина", дослал патрон, щелкнул предохранителем и короткой очередью уложил под стол двух гегемонов. Потом прострелил башку истошно завизжавшей раздатчице и, видя, как она уткнулась наштукатуренной рожей в котел с пельменями, восторженно заржал. Тем временем коллеги его протерли мозги, один попытался было дотянуться до "стечкина", второй, обоссавшись, завопил:
      - Брось ствол, Игнатьич, остановись!
      - Хрен вам! - С ухмылочкой капитан разорвал дистанцию, расстрелял их в упор и брезгливо сплюнул. Глянул на недобитого кадровика, пнул его в пах стукач поганый! - и с наслаждением раздробил ему пулей череп.
      Бурное ликование переполняло его, и он не сразу обратил внимание на двоих застывших у входа серьезных, коротко стриженых парней, а напрасно. В пельменной этой столовались не только милицейские... В руках одного из ребятишек оказался ствол, и последнее, что Николай Игнатьевич увидел в этой жизни, была вязкая, непроницаемая темнота, стремительно на него надвинувшаяся...
      Сергей Владимирович Калинкин тихо торчал в своем сером, как штаны пожарника, "мерседесе" и сосредоточенно выпасал клиента. Ничего себе попался мужичок, крепенький, с плацдармом для мандавошек под носом, и если бы не "особенность" дела, все было бы просто и обыденно. "Галстук навесить" - не хрен делать, а лучше калибр 7.62 с глушаком. Встать спокойненько в подъезде и пару раз, не торопясь, шмальнуть с двух рук - одну маслину между глаз, вторую в висок для контроля. И все - извольте бриться... Однако голову в подъезде не отрежешь. Придется, видно, клиента или расшивать в антисанитарных условиях, или потрошить прямо на хате, теплого. Вот ведь какую фигню придумал мудак Гранитный - башку ему подавай. Ну не идиотизм ли, в натуре? А впрочем, ладно, плевать. Кто платит деньги, тот и заказывает музычку. На свой вкус.
      "Охо-хо". - Изголодавшийся Стеклорез потянулся, зевнул во всю пасть, так, что зубы клацнули, и плотоядно ощерился. Он представил лакомую попу блондинистой красавицы, что зависает у него уже третьи сутки. Эх, хорошо бы сейчас стаканчик "Зубровки", горячих, со сметаной, пельмешек, штук эдак восемдесят пять, а потом мигнуть ляльке, чтобы сварганила миньет по-походному прямо на кухне, не отходя от стола...
      Мечтательность, говорят, пережиток варварства, а Сергей Владимирович был вполне цивилизованным киллером, с высшим образованием, так что свои мысли в нужное русло он перевел быстро. Итак, работать клиента нужно на его собственной хате. Живет он один, атмосфера спокойная, никто сосредоточиться не помешает суеты Калинкин не выносил. Днем он уже срисовал дверь, определил, что сигнализация отсутствует, притер "подбор" к совдеповским замкам и был готов к ликвидации хоть сейчас. Однако лезть в квартиру на ночь глядя смысла не имело, и Калинкин решил закончить дело завтра. "От вошканья беспонтового все в этой жизни не в цвет", - рассудил он и, пребывая в уверенности, что гусь(1) уже ощипан, поехал жрать пельмени и сливать сперму.
      1 Жертва, потерпевший.
      Майор, внимательно следивший за Калинкиным из неосвещенной комнаты, тоже снялся с поста и принялся за горячую, дважды прожаренную курицу. Без должного аппетита, вяло. Сложив остатки в кастрюлю, он слил туда масло со сковороды, сыпанул толченых орехов и, убежденный, что на завтрак будет сациви, пошел спать. Утро вечера мудренее...
      А утром майор проснулся поздно - скорее, днем. Долго стоял под холодным душем, потом дубасил мешок, следя за синхронностью работы коленей и локтей, потом съел "сациви" и выглянул в окно. Серый "сто восьмидесятый" был на боевом посту. Одевшись, Сарычев спустился к "семаку", долго грел двигатель и, не обращая ни малейшего внимания на затаившегося Калинкина, отправился на поиск тех, чей отмеренный век уже подходил к концу. Таких Сарычев узнавал сразу, их жизненная суть виделась ему коптящей, гаснущей свечой.
      Проводив клиента взглядом, Стеклорез немного подождал и, поправив пояс с "арматурой" - набором воровских инструментов, легким, гуляющим шагом обогнул дом. Неторопливо зашел в парадную, натянул "чуни" - специальные накопытники, чтобы не светить подошвы, одел на руки резиновые "наконечники" и, с помощью отмычки оперативно сработав дверь, оказался в майорской квартире. Несколько ошалев от спартанской обстановки, он хату даже шмонать не стал и, усевшись у окна в ожидании клиента, начал прямо-таки загибаться со скуки.
      Тем временем на Большом проспекте Александр Степанович увидел проститутку. Совсем еще сопливая симпатичная девчонка предлагала за "недорого" расслабиться, быстро и качественно. В этом не было ничего особенного - шлюх нынче пруд пруди, по городу не проехать. Однако жрицу любви с Большого выделяло отношение к жизни - она с нею прощалась. Радужное разноцветье вокруг голосующей стремительно угасало, и Сарычев ясно видел, что отпущенное ей время подходит к концу.
      Сегодня спрос на прекрасное был что-то слабоват. Вот уже трое водил тормознули свои тачки, но не томимые страстью, а в надежде заработать. Не клюнув на женские прелести, они разочарованно отчалили, а их носительница героически продолжила свое служение Венере на неласковом зимнем ветру. Наконец остановился джип "тойота-ранер", в котором сидели двое молодых людей, они захватили замерзающую жрицу любви и покатили в направлении Васильевского острова. Движение было плотное - по Большому-то не очень разгонишься, так что, держась в пяти корпусах, Сарычев без приключений довел джип до улицы Кораблестроителей. Затем "тойота" направилась к "Прибалтийской", съехала на пустынную в такую погоду набережную и где-то около часа стояла неподвижно.
      Наконец открылась задняя дверь, и сильным пинком проститутку в одних лишь чулках выкинули на мороз. Что-то громко выкрикивая, она бросилась к машине, но джип отъехал метров на десять, и оттуда вылетела на снег какая-то интимная часть дамского туалета. Подхватив ее, жрица любви опять бросилась вслед за иномаркой, и цикл повторился.
      Пробежав таким образом почти всю набережную, она вернула большую часть своей экипировки и дрожащими, негнущимися от холода руками начала одеваться. Натянула мокрое от снега бельишко, надела свитер, джинсы и какую-то не по-зимнему легкую куртку. Только вот с обувкой вышла незадача - сапог оказался в единственном экземпляре... Однако девушка уже не плакала. Окинув невидящим взглядом джип, где, видимо, упивались зрелищем, и ставя посиневшую босую ногу на носок, она медленно поковыляла к парадной ближайшего дома. Сарычев уже знал продолжение. Вернее, конец - звон разбитого окна на девятом этаже, полет беспомощного тела, глухой, ставящий последнюю точку в жизни, удар.
      - Стой, стой, подожди! - бешено закричал он и, врубив скорость, начал отпускать сцепление - чтобы догнать, перехватить, задержать, остановить...
      - Никто не волен остановить предначертания, - громогласно произнес Яромудр, но Сарычев не услышал его, резко, так, что глушитель заревел, стронул машину с места, тут же врубил вторую, что было мочи надавил на газ и... Проверенный, хорошо обкатанный, любовно отрегулированный двигатель заглох.
      - Черт! - Майор в исступлении застрочил стартером, заелозил подошвой по педали, выругался так, что, верно, небесам стало жарко... А когда понял, что машина не поедет, выскочил на мороз и бросился за девушкой, которая уже исчезла в подъезде.
      - Не надо, милая, не надо, стой, подожди, - молнией он метнулся к дому-кораблю, пнул застонавшую, обшарпанную, дверь, вихрем полетел по истоптанным ступенькам и вдруг остановился - услышал где-то наверху звон бьющегося стекла... ударяющий по нервам, рвущий душу на части... Поминальный... Видимо, и впрямь, предначертанное свыше не властно и богам...
      Только Сарычев сейчас уже не думал ни о судьбе, ни о богах, ни даже о погибшей девушке... Сейчас его больше всего на свете занимали те двое в иномарке. Сгорбившись, он спустился по лестнице, вышел из подъезда и, не оглядываясь, двинулся к "семерке" - в полной уверенности, что та заведется... Именно так и произошло - двигатель как ни в чем не бывало заурчал, с легкостью завертел колеса, и майор, поглядывая по сторонам, не спеша порулил к гостинице.
      Интуиция его не подвела. Джип повернул направо и остановился возле кафетерия - видимо, утомленный экипаж решил побаловать себя кофейком. Чтобы не светить "семака", майор припарковал его чуть подальше и, не запирая, направился к "тойоте". Сарычев ощутил, как в нем пробуждается Свалидор. Раскрутив в животе огненно-красную лаву, название которой яр, он бешено вскрикнул и движением ноги направил поток энергии на ни в чем не повинный джип. Удар был настолько силен, что дверца глубоко вмялась внутрь салона, искореженные петли лопнули и сразу же тревожно завыла сирена. А Сарычев уже встречал любителей продажной любви на халяву...
      К потешающимся над бедой людской он жалости не ведал. В мгновение ока стальной кулак Сарычева раздробил водителю переносицу. Одновременно бодающий удар коленом расплющил его мужскую гордость. Беззвучно ухватившись руками за гениталии, тот повалился мордой в притоптанный снежок, товарищ же его бросился бежать. Дико крикнул майор на древнем, понятном лишь ему и Свалидору языке, и в прыжке легко достал беглеца ногой - ребром подошвы в основание черепа. Хрустнули кости, из носа обильно полилась черная кровь, и тело расслабленно повалилось на землю.
      Сарычев глянул на лежащих с отвращением и почувствовал, что Свалидор ушел. Свою совесть он ощущал как указатель справедливого пути между добром и злом, и сейчас она была совершенно спокойна - глумящийся над слабым живота не достоин. Достоин собачьей смерти.
      Опять пошел сильный снег, который снова никто и не подумал убирать, так что нах хаузе майор приехал затемно. Запорошенный "сто восьмидесятый" находился на своем месте, у помойки, и в салоне его было пусто. Значит, Сарычева ждали. В парадной, а скорее всего, в квартире. В родных пенатах, такую мать. "Ладно, братцы, сами напросились". - Чувствуя, что пришел Яромудр, майор неторопливо заковал "семерку", сплюнул и уже у самого подъезда ухмыльнулся. Веще. Он услышал, как бьется сердце Стеклореза, притаившегося в прихожей у сортира...
      Калинкин в ожидании клиента истомился. Телевизора не было, холодильника тоже, пальцы в резиновых перчатках мерзко затекали, и, когда он наконец увидел паркующуюся "семерку", настроение его заметно поднялось.
      Ждать оставалось недолго. Как только клиент поднимется, Сергей Владимирович впечатает ему в усатое рыло шестьдесят киловольт, потом затащит бездыханное тело в ванну и, расписав горло, смоет теплой водичкой спущенную кровь. Затем, не торопясь, аккуратно отрежет голову и упакует в специальный, заранее приготовленный мешочек, а обескровленный труп переместит в кухню. Дальше банально и неинтересно. Через час из всех открытых конфорок газа наберется столько, что когда маленькая черная коробочка, оставленная на столе, даст искру, бабахнет так, что и самой-то кухни не останется, не говоря уж о каких-то там следах преступления. Потом скорее к Гранитному, обменять калган на баксы, - и домой, домой, сожрать чего-нибудь горяченького, да побольше... И блондинку - и так, и сяк, и на французский манер ее...
      Услышав звук поворачивающегося ключа, Калинкин поудобнее перехватил электрическую дубинку и расслабился. Как только входная дверь открылась, он выбросил вперед правую руку, целясь разрядником Сарычеву строго в усы - верхняя губа, как известно, чуствительнейшее место на лице...
      Да, Сергей Владимирович, слишком много было выпито водки с пивом, сожрано пельменей, да шкур непотребных оттрахано! Опережая Стеклореза, майор уклонился, мгновенно захватил его вооруженную руку и, сблизившись, мощно ударил кулаком в кадык.
      Калинкин захрипел, дубинка выпала из его разжавшихся пальцев, а Сарычев добавил коленом в пах и сильнейшим свингом в челюсть вырубил спецназовца напрочь. Всей своей тушей Стеклорез очень неизящно грохнулся на пол и был тут же стреножен, обыскан и через минуту уже лежал в ванне. Майор пустил сверху струю холодной водички и, когда мутная пелена перед глазами киллера несколько рассеялась, ласково спросил:
      - Жить хочешь?
      Пока тот мычал и пытался выплюнуть изо рта кусок половой тряпки, Сарычев разделся до пояса, взял в правую руку острый как бритва стеклорезовский нож-джагу и начал медленно надрезать Калинкину ухо.
      - Ну?
      Потекла горячая струйка крови, и Сергей Владимирович кивнул.
      - Не верю. - Майор улыбнулся и стал потихонечку изменять плоскость сечения. - Ах ты, обманщик...
      От боли тело Стеклореза забилось, в глазах появился неподдельный страх, и Александр Степанович помог ему с кляпом.
      - Кто меня заказал?
      Некоторое время висела тишина, потом майор укоризненно вздохнул и проверенным чекистским приемом резко хлопнул киллера по ушам сложенными "лодочкой" ладонями. От страшной боли тот завыл, но тут же получил удар в солнечное сплетение, очень чувствительный.
      - Не будь хамом, подумай о соседях.
      Стеклорез задохнулся от невыносимой муки, корчась, прокусил губу. А когда смог говорить, судорожно прохрипел:
      - Все равно тебя, сука, уроют.
      - Так, так, значит, доброго отношения ты не понимаешь. - Сарычев сделался задумчив, снова запихал в рот Стеклорезу половую тряпку и, распоров ему штаны, прицелился отрезать то, что было справа. - Ну, теперь не обижайся...
      Стеклорез же, вспомнив о прелестях блондинки, всхлипнул, задергался в ужасе, и его мочевой пузырь не выдержал.
      "Ага, клиент дозрел". - Майор брезгливо глянул на потянувшуюся по ноге киллера струю, скверно усмехнулся и вытащил кляп.
      - Ну?
      - Гранитный меня послал, у него контракт на тебя. - Калинкин выплюнул набившуюся с тряпки грязь, засопел от ненависти и жарко зашептал: - Отпусти, денег дам, сколько есть! Тачку возьми, только не "трюми", жить дай.
      В голосе его слышалась мольба, глаза ищуще бегали по лицу майора, но тот оставался совершенно равнодушен.
      - Сейчас позвоним этому твоему Гранитному. Скажешь, что все в порядке, что скоро будешь. Давай телефон.
      Свой приказ Сарычев подкрепил "крапивой" - легким ударом кончиками пальцев по мужской гордости, и Калинкин, сдавленно охнув, вспомнил номер сразу. С Гранитным он был до предела лаконичен, пообещав, как и учили, скоро быть.
      - Давай, давай, - обрадовался тот, - сейчас нашинкую зелень. Ну все, жду...
      - Молодец, - похвалил майор и стремительным движением всадил джагу Стеклорезу между ключиц. - Отдыхай.
      В горле у Калинкина забулькало, изо рта хлынула кровь, и Сарычев увидел, как человеческая суть его стала отделяться от тела. Бесформенная, мятая, похожая на разбухший бублик(1). Тотчас стремительно вращающийся вихрь подхватил ее и повлек ко входу в длинный туннель.
      1 По описаниям видящих, энергетическое образование, называемое душой, имеет антропоморфную форму только у достойных людей.
      - В добрый путь, - скривился майор. Не вынимая ножа из раны, он вдруг вытянулся, напрягся и
      голосом Яромудра стал нашептывать что-то на древнем языке священных рощ, призывая неведомые силы помочь ему. Где-то далеко чуть слышно прогремел гром, потом раздалось завывание ветра, и по безжизненному телу Стеклореза пробежала дрожь. Через мгновение оно страшно, неестественно выгнулось.
      - Об! Об! - не отпуская рукояти ножа, громко выкрикнул Сарычев, резко, с шипящим звуком выдохнул и выдернул клинок из раны. Раздалось невнятное бормотание, будто пьяный заворочался во сне, глаза Калинкина открылись, и какое-то подобие животной жизни засветилось в них. Однако лишь подобие - все человеческое было мертво в нем. - Сейчас ты встанешь, пойдешь к своей машине и быстро поедешь. - Голос майора звучал повелительно и резко, как удар бича, а руки сноровисто освобождали Стеклореза от пут. - И путь твой закончит твердь
      предначертанного.
      Сарычев быстро начертал в воздухе Великий Знак Прави и удерживал его до тех пор, пока жмуряк не поднялся из ванной и не направился ко входной двери. С отвращением ощутив холод мертвых пальцев, майор вложил ему в руку ключи от "мерса" и, выглянув в окно, увидел вскоре, как неуклюже, переваливающейся походкой киллер медленно бредет к своей машине. Мощный двигатель легко завелся, бешено взревел, и, взметая спег широкими колесами, "сто восьмидесятый" скрылся в стылой мгле.
      В это время президент, господин Карнаухов, изволили ужинать в одиночестве. Откровенно говоря, без аппетита. От рождения здоровье у него было так себе, а тут еще две ходки за баландой, стрессы плюс нелегкое восхождение к пику карьеры - все это давало о себе знать. Приходилось жрать все пресное, протертое, безвкусное, ни грамма соли, ни капли алкоголя - с язвой шутки плохи. Скорбно Василий Евгеньевич глотал похожий на теплую блевотину суп-пюре "Кнорр", давился диетическими витаминизированными сухариками и страдал от ощущения собственной неполноценности невыразимо. Чтобы хоть как-то взбодриться, он кликнул Люську-тощую. Как секретарша она была ноль, зато по женской части - всепогодно трехпрограммная. Решив, что Стеклорез в случае чего и подождать может - не боярин, Гранитный сказал сурово:
      - Распрягайся.
      Подчиненная его к своим обязанностям относилась серьезно, а потому белья не носила. Она быстро стянула облегающее трикотажное платье и, оставшись в одних только туфлях-лодочках, со знанием дела склонилась к начальственной ширинке. Но то ли день сегодня был тяжелый, то ли вспышка какая на солнце, только мужская гордость Василия Евгеньевича упорно не желала просыпаться, и раздосадованный Гранитный надавал секретарше оплеух по накрашенной морде:
      - Ничего толком делать не умеешь, сука грязная! Уволю!
      Пришлось звать на подмогу Люську-толстую, и вдвоем девушки с грехом пополам хозяйство президента все же таки раскочегарили. Только-только Василий Евгеньевич собрался взгромоздиться на распростертую на столе трехпрограммную секретутку, как за окном раздался мощный взрыв. Грохнуло не слабо, на стекле сразу же заиграли отсветы пламени. Вот ведь оказия-то... Все усилия подчиненных мгновенно пропали даром, и, твердо уверившись, что день сегодня для любви не задался, Гранитный их выпер, а сам, раздвинув жалюзи, припал к морозному стеклу. Внизу было чертовски интересно - какой-то лох обнял бетонный столб на такой скорости, что тачка от удара взорвалась. И сейчас горела ярким пламенем. Пропустить такое зрелище было никак невозможно даже человеку, не страдающему пироманией. Так что Василий Евгеньевич застегнул штаны и накинул пропитку.
      - Судак, со мной, - приказал он гвардейцу-охраннику, закурил "Мор" и поспешил на кострище.
      Однако полюбоваться не успел, пламени уже не было - сволочи-пожарные весь кайф обломали.
      - Вот гниды, не сидится им. - Гранитный помрачнел, подтянулся поближе, и ему вдруг стало вообще не до зрелищ - что-то уж больно подозрительно знакомыми были колесные диски на лайбе потерпевшего... Титановые, в форме еврейской шестиконечной звезды, такие стояли на "мерседесе" Стеклореза. М-да, странно, очень странно... Между тем пожарные свою работу закончили, изгадив все пеной, и стали дожидаться ментов. Гранитный смог подойти совсем близко. Глянул на закопченный задний номер, выругался про себя и отбросил все сомнения в том, что обгоревший труп в машине - Калинкин. Вот, сука, ешь твою сорок неловко через семь гробов, ну и денек!
      А любопытствующей, мать ее за ногу, общественности тем временем вокруг собралось уже немерено, и обшмонать тачку в поисках калгана не было уже никакой возможности. "Непруха, голимая непруха". Горько сожалея, что дело наполовину прокололось, Василий Евгеньевич закурил, задумался и стал усиленно изыскивать пути отначивания невыплаченной части гонорара. Положа руку на сердце, сам погибший был ему абсолютно до фени.
      Ленинград. Развитой социализм. Осень
      Адвокатом у Титова был моложавый крепыш в хорошем югославском пиджаке с розовой, еще только намечавшейся лысиной, чего нельзя было сказать о солидном, колыхавшемся при ходьбе брюхе. Он уже заранее со всем смирился - коню понятно, с такого клиента ничего, кроме головной боли, не поимеешь, а прочитав обвинительное заключение, и вовсе загрустил, однако держался молодцом, утешал все: "Ничего, ничего, "сто четвертую" натянуть - тут делать нечего..." В голове у него была страшная мешанина из мыслей о седьмой модели "Жигулей", деньги за которые надо было отдать еще вчера, о стройной брюнетке Мане, у которой от него двойня, о каком-то там Остапе Абрамовиче, отбывающем намедни за кордон. Каких-либо идей относительно предстоящего процесса не наблюдалось вовсе, и аспиранту вдруг очень захотелось медленно вспороть своему защитничку брюхо и глянуть, что же там внутри? Но он ограничился лишь пристальным взглядом и репликой: - Пошел к черту.
      День уже сделался коротким, и опали листья, когда аспиранта наконец погрузили в автозак и повезли на суд. По пути ему ни к селу ни к городу вдруг вспомнилась детсадовская баллада о козле, оказавшемся жертвой полового вопроса. Особенно хорош был финал: "...и вот идет народный суд, гандон на палочке несут..." Вспомнив неожиданно, какая была по жизни пробка эта Наталья Павловна, аспирант громко расхохотался - ну дала бы сразу, сука, может быть, и не врезала бы дубаря, и хипиша всего этого не было бы, может быть... Нет, что ни говори, а все зло в этом мире от женщин...
      Зал, где намечалось судилище, был набит до отказа - сослуживцы, родственники, любопытствующая общественность, мать ее за ногу, прочая еще какая-то сволочь, словом, чувствовался живой человеческий интерес. Судья средних лет, местами симпатичная еще баба - имела непутевую дочку, гастрит и зарплату в сто восемдесят рэ, а потому брала взятки, но по чину. Народная заседательница от природы пребывала в маразме и все происходящее воспринимала с трудом, а ее коллега хоть и был достойным и законопослушным мужем, но все время ерзал и заседал неспокойно. Чем-то совершенно неудобоваримым накормила его намедни родная фабричная рыгаловка, и пролетарию жутко хотелось по-большому. Но он мужественно терпел, крепился и лишь исподтишка пускал злого духа под украшенный союзным гербом судейский стол.
      Гособвинительница - немолодая уже, белокурая девица, вот уже лет как пять отлавливавшая свое женское счастье, дойдя до материалов дела, вдруг покраснела, словно маков цвет, и аспирант почувствовал, что ей, болезной, тоже ох хочется отдаться с криком кому-нибудь на куче грязных тряпок. Понравилась ему только секретарь - милое, почти невинное создание, взиравшее на него с трепетом, как на живое чудище. Когда стали обсуждаться гнусные подробности, она сразу же вспотела и с девичьей непосредственностью сунула ручонку куда-то между колен...
      Разбирались долго, выслушали всех, даже малохольный адвокат Титова сподобился пролепетать что-то типа: "Простите его, он больше не будет". Объявили перерыв. Судья с надрывом крикнула секретарше:
      - Ксюша, форточки открой! - и с ненавистью глянула в сторону отравленного заседателя.
      Скоро перерыв закончился. Выяснилось, что намотали Титову на полную катушку - приговорили к высшей мере, и довольная общественность одобрительно загалдела: так, мол, ему и надо, гаду!
      - Руки! Стоять! - Конвойные заковали его и в темпе поволокли в черный воронок, пугая по пути граждан криками: "Принять к стене!" Когда начали спускаться по мраморной лестнице, Титов пошевелил руками за спиной и, ощутив, что кисти освободились, сделал три молниеносных движения. Рото-Абимо действительно дал ему силу тридцати медведей - даже не вскрикнув, два краснопогонника с расколотыми черепами уткнулись в лужи из собственных мозгов, у третьего был раздроблен позвоночник...
      Без помех выбравшись на улицу, аспирант увидел автозак, из которого выгружали арестанта - осанистого, важного, южных кровей. Прикинув, что приятней ехать, чем канать пешком, Титов легко взмахнул рукой, и конвойные сразу же упали - один с разорванным горлом, другой с наполовину снесенным черепом. В следующее мгновение аспирант был уже в кабине и поворачивал в замке зажигания ключ, а нерастерявшийся сын гор вскочил на подножку и дико округлил заблестевшие глаза:
      - Рви!
      Однако Титов не спешил. Проехав немного вперед, он внимательно наблюдал в зеркало заднего вида. Как только открылись двери и люди в форме рванули к автозаку, он ухмыльнулся и дал задний ход. Раздались глухие удары, крики, а аспирант, размазав преследователей по стене, попер вперед, наплевав на все правила дорожного движения.
      - На Сенную рули, - с акцентом скомандовал кавказец и, встретив насмешливо-презрительный взгляд, пояснил: - Хавира там не битая, на дно ляжем.
      Титов хмыкнул, но возражать не стал, не до того было - позади замаячили проблесковые огни, раздался лай из громкоговорителя, и пара ментозавров в желто-поносном "жигуленке" попыталась остановить автозак. Ухмыляясь, аспирант прибавил газа и, вывернув руль влево, принялся выталкивать красноперых навстречу проходившему как раз кстати трамваю. Было видно, как узколобый мент судорожно крутит баранку, да только напрасно - раздался глухой удар, и преследователи отстали. На Садовой сын гор крикнул: "Стопори!", и Титов дал по тормозам. Нырнули в парадную, оказавшуюся проходной, прошли "сквозняками"(1) и, обогнув Сенную по большой дуге, проверились - нет ли кого на хвосте. Все было чисто. Миновав еще один, напоминавший формой и запахом прямую кишку, двор, они поднялись на второй этаж мрачного, когда-то доходного дома. Быстро глянув на обшарпанный почтовый ящик, кавказец ухмыльнулся:
      - По железке все(2), - и особым образом позвонил.
      1 Проходной двор.
      2 Все в порядке.
      Было слышно, как кто-то подошел к дверям, зрачок "глазка" побелел, и сразу же загремели запоры. Их запустили в длинный, еле освещенный коридор.
      - Гомарджоба, батоно Дато! - Нестарый еще грузин радостно пушил усы и лез обниматься. - Гомарджоба, генацвале!
      - Здравствуй, Ираклий, накрывай стол.
      Ираклий тут же кинулся куда-то в недра квартиры, а тот, кого звали Дато, уверенно повел аспиранта в самый дальний конец коридора. Повернул направо, открыл дверь, щелкнул выключателем. Подобное аспирант видел только в музее стены были увешаны картинами в золоченых рамах, в углу возвышалась огромная, в рост человека, малахитовая ваза. У просторной кровати с балдахином висел роскошный персидский ковер, узор которого был неразличим из-за навешенного холодного оружия. На фоне всего этого великолепия новый знакомый аспиранта смотрелся весьма экзотично - худой и жилистый, с густой черной шерстью, выпиравшей из-за ворота рубахи.
      - Давай знакомиться, генацвале. - Посмотрев на Титова так, будто увидел впервые, он протянул ему руку в наколотых перстнях. - Я вора.
      Депутат ЗАКСа Алексей Михайлович Цыплаков был степенным государственным мужем с благородной проседью на висках и трудовым прошлым своим гордился чрезвычайно. А начиналось оно давно, на колхозном рынке. Тогда, сдирая с черных при разгрузке фур по полтиннику за ящик, водитель электротележки Леха Жареный о политической карьере и не помышлял. Не очень-то она волновала его и после, когда, заслав солидные "влазные", удалось выдвинуться в главнокомандующие цветочным филиалом.
      Странное тогда было время. Страна, прикрывая голый зад, незыблемо шла к победе коммунизма, по ящику каждый день гоняли сериал с орденоносным половым гигантом, а продавать символ революционного процесса - гвоздику ремонтантную строителям коммунизма не дозволялось категорически(1).
      1 Гвоздикой ремонтантной, суть обычной, привычной всем гвоздикой, разрешалось торговать только предприятиям госторговли.
      Помнится, не растерялся тогда Алексей Михайлович. Тонко чувствуя момент и горячо одобряя в душе мудрую политику партии, навел коны с магазином "Цветы", произведя также коренные изменения в многочисленных рядах цыгано-молдаванских тружениц. Довольно, милые, шастать вам на Пискаревский мемориал и, засылая червонец менту, чтоб отвалил в сторону, таскать букеты у статуи Матери-родины! Доколе бегать вам к крематорию и, унижаясь перед Петькой Хмырем, скупать у него паршивую, почерневшую от жары гвоздику, которую он, паскуда, успел заграбастать с уходящего в печь гроба! Вот вам качественный, дешевый товар, хватит всем, и поскорее вливайтесь в мировой революционный процесс, недаром же в пролетарской песне поется: "Красная гвоздика - наш цветок!"
      Влились с энтузиазмом. Забурел тогда Алексей Михайлович, личное авто купил и, поставив дело на широкую ногу, забыл, что высшее благо - это чувство меры. Как известно, жадность порождает бедность, и полгода не прошло, как захомутал его местный ОБХСС. Суровые дядьки с влажным блеском в глазах, напугав вначале до смерти, затем вдруг резко подобрели, и Алексей Михайлович по первости решил, что им просто хочется в лапу. Но те денег не взяли, предложили Цыплакову два пути: в стукачи или на зону. Делать нечего. Подписав гнусную бумажонку, Алексей Михайлович "сел на клейстер", да еще как плотно. Кликуху ему дали Дятлов, и с тех пор никто его не щемил, более того, когда вышел у него конфуз с "зелеными знаками", менты по-отечески помогли, отмазали - уж больно стучал он громко и качественно. В то же самое время случай свел Цыплакова со злостным хулиганом Василием Карнауховым. Тот только что откинулся с зоны и, шатаясь бесцельно по городу трех революций, зашел за бригадирскую будку поссать. За удаль и молодечество был он тут же принят на должность уборщика и вскоре оказанное высокое доверие оправдал. Мастерски, по наводке Цыплакова, "давал наркоз" рихтовочным молотком тому, кто торговал с выгодой, но не оглядывался по сторонам. Еще как давал! Оц-тоц-перевертоц,
      дела шли...
      Увы, все хорошее скоро заканчивается. Вот и Васятке в конце концов не повезло - взял на гоп-стоп не в меру резвого джигита. Однако, подсев, однокорытника не вломил, и с хибром "проканал паровозом с горящими буксами" по кривым рельсам советского законодательства(1). И покуда Василий Карнаухов чалил, Алексей Михайлович не скурвился, не забурел - старательно заботился о поделыцике, засылал ему грев в количестве должном, чуя, видимо, что тот
      еще пригодится.
      1 То есть взял все на себя.
      А между тем то ли цены на нефть упали, то другая какая беда приключилась, но только затеяли главные обладатели хлебных ксив перестройку. Гласность задвинули и демократию, попутно, правда, приватизировав в стране все самое ценное. Цыплаков, чувствуя ситуацию, клювом щелкать не стал. Зарегистрировался как юрлицо и, получив благословение, свой же собственный филиал у родного рынка взял в аренду, увеличив при этом разовые сборы на порядок. И не прогадал...
      Пока в исполкоме обсуждали генеральную линию партии, Алексей Михайлович поставил на своей земле десяток ларьков и, пользуясь моментом, раскручивался стремительно. Очень скоро он уже заведовал арендным предприятием и всеми филиалами при рынке. А тем временем у верхних с головой совсем поплохело отдали монополию на водку всем желающим. Ну тут уж сам Бог велел! Полгода Алексей Михайлович гнал "Московскую особую" - спирт технический с водой водопроводной. А потом нырнул в недвижимость. Она-то у него работала как следует...
      Тем временем из мест не столь отдаленных воротился разбойник Карнаухов. Только был он теперь не прежний стопарь с киянкой, а степенный законник, живущий по понятиям, с кликухой звучной и ко многому обязывающей - Вася Гранитный. На те подъемные, что отвалил ему Цыплаков, он гуливать не стал, а, возвратив их как свою долю в общак, занялся делом. Сколотил команду, да не из отморозков каких, на шконках ни разу не парившихся, а из людей нормальных, кое-чего в жизни видевших, и первым делом отшил нынешнюю цыплаковскую крышу дескать, вам, ребята, здесь больше делать нечего. Те врубились, что масть гнедая, отлезли, а Гранитный активно включился в риэлтерскую деятельность. Работали по старой схеме - Алексей Михайлович наводчиком, а Василий со своими тяжеловесами клиентов денежных стопорил с прихватом, стараясь, однако, до мокрухи не доводить - грех все-таки.
      А между тем распался Союз нерушимый, повсюду начался совершеннейший беспредел, и Алексей Михайлович надыбал тему - главное дело всей своей жизни. Он начал строить. Дело Алексей Михайлович поставил широко - заложил сразу пять домов-тысячников. В один прекрасный момент обнаружилось, что, кроме нулевого цикла, ничего не построено, а Деньги и руководство компании исчезли. Поднялся грандиозный скандал. Шумели обманутые граждане, крутились менты и репортеры, но только Цыплаков с Гранитным знали истину: бабки давно уже были отконвертированы и лежали там, где им полагается, так же как и тела наплевавших всем в душу директора и главбуха. За год с небольшим гениальная мысль Цыплакова воплотилась в жизнь не единожды: то в виде лопнувшего банка, то в виде торговли дешевыми авто. И всякий раз Алексей Михайлович недоумевал - ну откуда у нашего народа столько денег? Не иначе воруют все!
      Вася Гранитный о высоких материях не думал. Прикинув как-то свою долю в общаке, он попросился на вольные хлеба - проявлять бандитскую индивидуальность. Однако, отколовшись, он наведенные коны рушить не стал, исправно засылая долю малую в цыплаковский немалый общак. И не ошибся. Пока гэкачеписты пытались повернуть историю России вспять, а исполнительная власть вцепилась в глотку законодательной, Алексей Михайлович, держась подальше от политики, так приподнялся на цветметаллах, что даже стало удивительно - как это с таким счастьем он еще живой и на свободе? Потом с трудом, правда, он вписался в бензиновую тему, где в один змеиный клубок крепко сплелись менты, бандиты и бешеные бабки. Помнится, удивился как-то Алексей Михайлович чрезвычайно, когда на разборку в Кириши прилетел боевой вертолет "серый волк". Завис в пяти метрах от земли, конкретно направив крупнокалиберные стволы на возмутителей бандитского спокойствия, и вопрос тут же решился сам собой.
      Еще более удивительная вещь приключилась где-то через полгода, когда сказали Цыплакову ласково: "Готовься, депутатом будешь". Он тогда по-дурацки спросил: "А вдруг не выберут?" На что представитель бандитствующей прослойки со звучной кликухой Гнилой ухмыльнулся: "Не коси под вольтанутого, кент, за все уже замаксали. Здесь тебе не в церкви, не обманут - с долей не пролетишь".
      Только вот если кто и похож на вольтанутого, так это сам Гнилой. Дерганый весь какой-то, будто мозги на нарах отморозил. Третьего дня примчался как сумасшедший, было слышно даже, как внизу завизжали тормоза его "гранд-чероки". Поздороваться не успел, сразу по-дурацки в лоб:
      - Пересечься где можно с этим твоим, как его Стеклорезом, ну, который журналиста работал на
      прошлой неделе?
      Ну как такой кретин до такой высоты допер - уму непостижимо!
      Алексей Михайлович брезгливо скривился:
      - Мой это человек, звонить надо.
      - Слушай, кент. - Гнилой придвинулся к Цылакову вплотную, и обнаружилось, что одеколон у него хороший и дорогой. - Врубаешься, телка сидит "на Фонаре"(1) раздвинувшись! Так я скину тебе закрученную мокрую с бабками(2), а ты меня, корешок отмажь, скомандуй сам Стеклорезу.
      И не давая Алексею Михайловичу слова сказать, подмигнул - Только просят еще калган приволочь, для коллекции, говорят. Вот довесок кидают.
      Он шмякнул на депутатский стол конверт с двумя толстыми пачками зелени, оскалился и исчез Ясное дело, родила его мама в феврале (3)
      1 Ждет с нетерпением.
      2 Контракт.
      3 Февральский - умственно неполноценный.
      Наничье
      Из шифротелеграммы
      ...во время учебно-тренировочного полета звена штурмовиков СУ25 пилот ведомой машины, старший лейтенант Гавриленко Анатолий Ильич, 1970 года рождения, перестал отвечать на свои позывные - "43", а через несколько секунд, открыв огонь на поражение из автоматической пушки, без всяких видимых причин уничтожил самолет своего ведущего, майора Петрова Ивана Львовича, 1962 года рождения. После чего Гавриленко вышел на боевой, курс и произвел пуск ракеты типа "воздух-земля" по своему командному пункту. Выйдя из атаки, он сделал отворот и со следующего захода ракетами уничтожил склады ГСМ и боеприпасов. Израсходовав ракеты класса "воздух-земля", Гавриленко начал набор высоты и, заметив проходивший в своем коридоре грузопассажирский самолет ИЛ-76, ракетой класса "воздух-воздух" уничтожил его. Предположительно, израсходовав весь боезапас, старший лейтенант Гавриленко ввел свою машину в пике и врезался в ангар с находившимися там самолетами...
      Когда прибыли менты, Гранитный сплюнул и двинул к себе - от вида цветников(1) его блевать тянуло. Забившись в свою нору, он скомандовал раскладушкам заварить паренку(2), потом выслал их и задумался.
      В животе страшно скомлило(3), на душе было пакостно, никаких дельных мыслей в скворечник не лезло. Проклиная лажовую снагу(4) свою, Василий Евгеньевич забил косяк - дурь у него была классная, из Афгана, затянулся, чувствуя, как от горячего дурмана боль медленно исчезает, запил дым крепким остывшим чаем. А откуда, спрашивается, взяться здоровью, бодрости духа и хорошему настроению, когда сплошные стрессы? Да, реалии не радовали... Представив зной(5) Цыпы: "Ах, какой фаршмак(6), надо ж так облажаться!", он горестно вздохнул, сплюнул и неожиданно блаженно ухмыльнулся: а ведь не перевелись еще на Руси фраера усатые! Ничего страшного, все поправимо...
      1 Милиционер в форме.
      8 Крепкий чай.
      8 Болело (феня).
      4 Плохое здоровье (феня).
      6 Бухтенье.
      6 Позор (феня).
      Завтра же Битый надыбает подходящего лоха и, отвернув башку, доведет ее до нужных кондиций, так, чтобы никто не признал. Вот он, калган заказанный, а что подкопчен да ушатан малость, так целоваться с ним вроде никто и не собирался.
      - Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова. - Гранитный курнул еще и в целях экономии вызвонил по обычному телефону бригадира отмороженных Глобуса, прозванного так за огромный, круглый, как мяч, бритый под Котовского череп.
      - Где вы, сироты казанские? - сурово спросил он подчиненного.
      Ему ответил шепелявый из-за выбитого спереди зуба голос:
      - В "Кишке" зависаем.
      - Значит, так. Завтра поутряне отдай визит, и Битый чтоб был с тобой. Разжевал?
      - Все будет елочкой, папа, - с энтузиазмом отозвался бывший уже изрядно на кочерге Глобус. - Зиг хайль!
      Приятное общение на том закончилось, и Гранитный, крикнув громко:
      - Судак, заводи машину! - докурил, оделся и запер дверь в свою нору. Затем тихо, чтобы не услышал ночной сторож, звякнул на пульт и поставил на сигнализацию. Хоть какой-то прок от ментов...
      Под вечер стало холодать, и изрядно. От зусмана(1), несмотря на меховой прикид, Василия Евгеньевича даже затрясло, и он побыстрее нырнул в уютное, смачно орущее голосом Джаггера(2) тепло салона. Президентский джип был заделан на славу - под лайбу Джеймса Бонда, он хоть и хавал бензину немерено, но пер мощно, словно средний гвардейский танк, так что, ведомый опытной рукой Судака, быстро доставил) Гранитного к его апартаментам.
      1 Холод (феня).
      2 Мик Джаггер. Солист "Роллинг стоунз".
      Гранитный ангажировал двухуровневый номер люкс в гостинице "Чудо севера" и лично размещался в двух комнатах, оставляя холл и третью в распоряжение телохранителя. Пока Судак запарковывал джип, Гранитный поднялся к себе на этаж и, открыв дверь, с ходу кинулся наполнять ванну - его все еще трясло от холода. Вскоре в номер ввалился Судак, его толстые щеки были розовыми от мороза.
      - Василий Евгеньевич, ужин заказывать?
      С трудом сдерживая внезапное желание въехать чем-нибудь тяжелым в физиономию подчиненного, Гранитный сказал сухо:
      - Мне йогурта какого-нибудь, а себе возьми жратвы баксов на пятьдесят, не больше, а то харя треснет.
      Он залез в ванну, врубил джакузи и ощутил наконец, как горячие водяные струи уносят куда-то усталость и доставшую боль в животе. Глаза его стали смыкаться, он с трудом поднялся и, едва обсушившись полотенцем, кое-как дотащился до роскошной двуспальной кровати. Морфей объял бандита своим невесомым крылом, и Василий Евгеньевич уже не слышал, как нажравшийся до отвала Судак вызвонил в счет "субботника" приличную пятидесятидолларовую шкуру и шумно пользовал ее всю ночь у камина, громко матерясь и вскрикивая при аргоне(1).
      1 Оргазм (феня).
      На следующий день, часам к двенадцати, пробив предварительно по телефону адрес, Сарычев уже был на месте. Он объехал здание и, увидев сногсшибательный джип с горячим еще двигателем, позвонил по изъятой у покойного Стеклореза трубке. Послышался знакомый уже голос Гранитного - серый, невыразительный, желчный какой-то. "Есть контакт". - Александр Степанович запарковал машину за углом, натянул перчатки, долго лепил снежок и, доведя его
      до каменной кондиции, с силой швырнул в лобовое стекло "хаммера".
      На семь ладов взревела буржуазная сирена, однако хозяев это с первого раза не впечатлило. Отреагировали они лишь после третьего снежка. В стене открылась неприметная обшарпанная дверь, и к джипу вальяжно направился квадратный, поперек себя "ширше", крепыш. "Какие мы крутые". - Александр Степанович прищурил глаз, оценивающе ухмыльнулся - хорош, пригож, силен конечно, но кремневатости маловато, один апломб. Пока тот крутился возле машины, майор по стенке, по стеночке осторожно зашел внутрь здания и огляделся.
      Собственно, смотреть было не на что - предбанник, заваленный старыми прилавками, да узкая лестница, ведущая на второй этаж. На площадке стол и пустое кресло, в котором, видимо, и размещался страж дверей.
      Тем временем, побродив вокруг хозяйского джипа и ничего криминального не обнаружив, вальяжный крепыш направился обратно. Услышав, как скрипит снег под его ногами, Сарычев вжался в стену. Через мгновение сильным апперкотом в "бороду" он вырубил охранника и, не теряя ни секунды, принялся его обихаживать: вытянул поясной ремень, сделал двойную петлю, намертво связал руки за спиной. Затем выдрал подкладку куртки, глубоко запихал ее в полуоткрытую, слюнявую после нокаута пасть, изъял ствол, рацию и американский штык-нож от винтовки М-12. А как у нас с бельишком? Не теряя времени, Сарычев оставил стража без штанов и, расшматовав, их бывшего обладателя стреножил, а чтобы болезный не простудился, подштанники с трусами расписал не как полагается - наискось от пояса до колена, и лишь перерезал резинку. Из врожденного человеколюбия...
      - Лежи тихо. - Майор оттащил тело за груду старого барахла и на несколько секунд замер, чутко вслушиваясь. Ничего подозрительного. Подтянувшись к двери, он отметил, что та заперта на кодовый замок. Отечественный. С ухмылочкой он вгляделся и, определив комбинацию по затертости кнопок, нажал четырьмя пальцами сразу. Замок бодро щелкнул, и Сарычев вошел внутрь.
      Вначале никто ничего не понял. Тощенькая секретарша поинтересовалась как-то неуверенно: "Вы к кому?", а сидевший неподалеку амбалистый детина даже глазом не успел моргнуть, как его переносица повстречалась с майорским коленом, а на череп ему опустилась рука-молот. "Ничего не боятся, сволочи", - подумал Сарычев, вытягивая из его кобуры "беретту", направил ствол на оцепеневшую девицу и приложил к усам указательный палец:
      - Тс-c-c! Где остальные?
      Девица смотрела на майора не отрываясь, как кролик на удава, на худенькой шейке ее билась голубоватая жилка.
      - Люська в ванной... Посуду моет. - Она кивнула острым подбородком в сторону коридорчика и наконец-то нашла в себе силы всхлипнуть: - Дяденька, не надо, дяденька...
      - Двигай. - Майор за ухо вытащил ее из-за стола и, не отводя дула от побелевшей щеки, сказал шепотом: - Вякнешь, сделаю еще одну дыру. Все понятно?
      Еще бы. Печально пересекли офис, вошли в непрезентабельный коридор. Здесь майор быстренько включил скорость - распахнув дверь, за которой слышалось журчание струй, резко затолкал пленницу внутрь.
      - Вот и мы. Не ори, а то сдохнешь, - выразительно посоветовал он мывшей посуду девице и, дав ей секунду, чтобы переварить сказанное, коротко скомандовал: - Дамы, колготки снять! - Увидев нерешительность в их глазах, он резко взмахнул стволом и рявкнул: - Ну! Живо!
      Это было страшно, и обе Люськи подчинились с профессиональной быстротой, а Сарычев оперативно прикрутил им руки к змеевику, игриво подмигнул и устремился к главнокомандующему. Не до баб-с.
      Дверь в кабинет президента была заперта изнутри. Майор глубоко вдохнул, замер, прикрыв глаза, а когда кипящая, огненная лава переполнила его, мощным диагональным ударом ноги вышиб дверь вместе с коробкой, наполнив нору Гранитного грохотом и цементной пылью.
      Президент был занят важным делом - он считал деньги. Квадратное зеркало за его спиной было сдвинуто в сторону, дверь секретного сейфа не скрывала потаенного. Сосредоточенно таская из стальных глубин пачки зелени и дубья, Василий Евгеньевич вел учет, сбивая купюры по сто листов и ровными рядами раскладывая их на полированной глади столешницы. Когда раздался грохот вышибаемой двери, особо он раздумывать не стал - быстро сунул руку под стол. Там у него, в лучших гангстерских традициях эпохи сухого закона, на двух магнитах была подвешена двустволка двенадцатого калибра, заряженная волчьей дробью. Отличная штуковина - оставалось только взвести курки...
      Однако незваный гость отреагировал мгновенно выполнив "лепесток" - уход с линии атаки с поворотом вокруг своей оси, оказался совсем рядом с президентом. Мощно бабахнули стволы, разнося картечью экран монитора, а в тело Гранитному с мерзким, мокрым каким-то звуком глубоко вонзился американский штык-нож.
      От страшной боли Василий Евгеньевич дико заорал. Потом он замолчал и долго не мог оторвать взгляд от рифленой рукояти, торчавшей из его правого плеча, а когда все же поднял глаза, из груди его опять вырвался громкий, неудержимый крик - перед ним стоял фраер, которого должен был замочить Стеклорез.
      Скривившись от пронзительного крика, Сарычев взялся за рукоять штык-ножа и, придвинувшись к Гранитному, тихо спросил:
      - Зачем тебе моя жизнь?
      Чтобы вопрос звучал доходчивее, майор слегка повернул клинок в ране. От боли главнокомандующий прокусил себе губу, но годы, проведенные на зоне, в "отрицаловке", с прелестями БУРа и карцера, закалили его характер - ответом он Александра Степановича не удостоил. Просто истошно заорал. Прищурившись, майор быстро вытащил клинок, играючи повертел в пальцах и вонзил его в другое плечо Гранитного. Неглубоко, но неспешно...
      - Ну?
      Из раны президента вовсю струилась кровь, на лбу выступила обильная испарина, кончик носа заострился.
      - Да на хрен мне твоя жизнь! - От страшной боли он едва не терял сознание. - Тебя заказали.
      Внезапно зрачки его начали закатываться, кожа на лице приобрела синюшный оттенок, и Сарычев, торопясь, выкрикнул:
      - Кто?
      Застонав, Гранитный встретился с ним взглядом и понял: лучшее, на что можно надеяться, это быстрая, без мучений смерть.
      - Цыплаков, - чуть слышно прошептал он, - Цыпа Жареный, папа мой... - и показал пальцем на стол. Затем силы оставили его, и он сполз в растекавшуюся по паркету липкую, темную лужу.
      На столе в указанном направлении стоял телефон "панасоник".
      - Привет Стеклорезу. - Сарычев добил Гранитного и тщательно вытер руки. Потом упаковал деньги и телефон в портьеру - получился приличных размеров узел, взвалил его на плечо и сразу стал похож на мешочника времен Гражданской войны. Он уже собрался на выход, как вдруг ожил звонок входной двери и раздался возмущенный шепелявый мат:
      - Эй, братва, вы что там, совсем нюх потеряли, в натуре! Открывайте дверь, мать вашу, масть не чуете, что ли?
      Это прибыли бригадир отмороженных Глобус со своей правой рукой Битым.
      - Наше вам. - Сарычев резко распахнул дверь и сразу показал, какое оно наше-то - одному бандиту в пах с отличной концентрацией, другому в нюх и в челюсть с недурным акцентом. Внезапность - залог успеха. Да и удары были поставлены.
      - Не скучайте, бойцы. - Майор перешагнул распластавшиеся тела, спустился к машине, сел и поехал. До дому. Что-то он устал от бандитствующих россиян... В парадной его ждал сюрприз - неподалеку от двери кто-то тоненько пищал. Это были два существа кошачьей породы, месяцев двух от роду. Оба котенка были черные, с белыми грудками, они сразу напомнили Сарычеву о погибших сиамских хищниках, и, проклиная свой дурацкий сентиментальный характер, он понес теплые комочки домой. Положил детенышей на диван неподалеку от мешка с деньгами, порысил в магазин и в зверином отделе запасся всем необходимым - по кошачьей части он был большой специалист.
      Дома он развел в молоке сухой корм, дал котятам немного поесть и, невзирая на обиженный писк, понес их в ванную. Тщательно вымыл зоошампунем, следя, чтобы вода не попадала в уши, вытер насухо и, дождавшись, пока они вылижутся, опять устроил кормление зверей - теперь уже до отвала. Наконец настал самый важный момент. Засыпав кошачий туалет наполнителем, Сарычев посадил сверху питомцев, долго скреб пальцами и, дождавшись наконец обильного результата, обрадовался зверье на заботу отвечало полным пониманием. Спать найденышей Сарычев положил в свою форменную шапку-ушанку. С кокардой, так ни разу и не надеванную...
      Затем он достал реквизированный у Гранитного телефон и начал ревизию памяти. Вначале шли номера бандитствующих элементов, потом Сарычев попал в гастрологическую лечебницу и наконец раздался мяукающий женский голос:
      - Приемная депутата Цыплакова.
      Изливать душу народному избраннику майор не стал, отключился и крепко задумался. Похоже, взялись за него по-настоящему и как только поймут, что киллер облажался, доведут дело до конца - это только вопрос времени. М-да...
      Вздохнув, майор вспомнил о мешке с деньгами, вывалил бабки на пол и принялся считать. Закончив строительство баррикад из пачек "цветной и белокочанной капусты", он устало присвистнул - денег, по его майорскому разумению, было просто астрономически много. До неприличия...
      Между тем черные пушистые клубочки проснулись и опять устремились к блюдцу с кормом. Глядя на них, Сарычеву тоже захотелось есть. Дел на сегодня предстояло еще немало, потому процессом приготовления пищи майор заморачиваться не стал. Положил в карман пару пачек долларов, бросил узел с сокровищами в мешок из-под картошки, спустился к машине и поехал в гараж. Чувствовал он себя богатым, словно Крез, и голодным, словно волк.
      Первым делом Александр Степанович заскочил в питейно-гастрономическое заведение "Село Шушенское". Кормили "ссыльных" основательно. Сарычев с аппетитом отведал похлебку по-политкаторжански - с ветчинкой, языком и каперсами, в горшочке, съел двойную порцию котлет "Как у Наденьки" - с картошечкой, белыми грибками и, непременно, батенька, с маринованными огурчиками. После блинчиков с паюсной икрой он поел клубники со сливками и в отличном настроении поехал по своим делам. Да, революционный процесс от пищеварительного неотделим!
      На гараже было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, зашел внутрь. Электричества, как всегда, не было. Отыскав с помощью фонарика мусорное ведро, майор высыпал туда пачки денег и сверху, чтобы не погрызли крысы, до краев навалил гаек, болтов, обрезков железа. Выставил парашу с долларами на самое видное место - в углу у входа, запер гараж и неторопливо покатил к дому. Вздыхал, слушал, музыкальный бред, тянул время - расставаться с любимой тачкой не хотелось. А надо было, и немедленно. Вычислить человека по машине проще пареной репы. Примеров тому не счесть. И примешь ты смерть от коня своего...
      Наконец на глаза майору попалась стоянка поцивильней. Без долгих разговоров он заплатил за месяц вперед, загнал машину в самый дальний угол и, скинув "массу" с халявного аккумулятора, с тяжелым сердцем отчалил пешком.
      - До свидания, девочка моя...
      Да, да, в глубине души Александр Степанович был несколько сентиментален...
      А на улице было темно, холодно и вьюжно, короче, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло "семерочного" салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительно ржавого света, просительно поднял руку.
      Минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его "двойка" с "черным", навешенным еще во времена развитого социализма, номером, открыл дверь:
      - Седай.
      В машине было еще холодней, чем на улице, - печка не работала. Стекла покрывал красивый морозный узор, и на дорогу водитель взирал сквозь узкие, очищенные от снега смотровые щели. Однако высказываться было неудобно, и Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.
      Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное - дедок оказался еще и безногим.
      - Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится? - искренне недоумевая, спросил Сарычев.
      История была обычной - жена померла, дети разъехались, а потом пришли демократы и жрать стало нечего.
      - Ничего, мы танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, - с оптимизмом заверил в заключение безногий гвардеец. - Бог даст, и перестройку переживем...
      В этот момент машину резко повело вправо. Когда скольжение закончилось, Сарычев вышел и ничего уж такого страшного не обнаружил - лопнул передний правый скат. Это было не удивительно: от протектора осталась одна только гордая надпись сбоку: "Простор. Сделано в СССР".
      Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, и майор вдруг увидел девушку, которая, судя по угасающему свечению, доживала свои последние часы. Ни о чем не подозревая, она нетерпеливо махала рукой проезжавшим машинам. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета. Осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:
      - Ну, мля!
      - Запаска с домкратом есть, отец? - поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.
      Между тем голосующей барышне повезло - включив мигалку, к ней направилась не то "пятерка", не то "семерка", было не разглядеть, но сейчас же "жигуленка" обогнал черный "мерседес"-купе и, проехав юзом, остановился. Это было странно. "Что-то здесь не так, - майор, запоминая номер, глянул "мерседесу" вслед, коротко присвистнул и покачал головой, - на таких тачках бомбить не будут. Да и девица не ахти, ради такой "мерсы" не тормозят. Странно, очень странно". Наконец он нашел обломок доски, с грехом пополам сменил колесо, и, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский, изнемогший Сарычев скомандовал:
      - Стопори, отец. - Оставив себе доллары, он все имевшееся на кармане "дубье" презентовал оторопевшему вознице. - Дуй, дед, домой.
      Улыбнулся и нырнул в метро. Так было куда быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно...
      Ленинград. Развитой социализм. Зима
      Из лонесения
      В сектор "Б"
      ...Интересующий вас объект после вынесения ему приговора по статье 102 УК (высшая мера наказания)... совершил побег из зала суда, уничтожив при этом конвой и преследователей (общее число погибших шесть человек). Захватив находившийся неподалеку автозак, перевозивший особо опасного рецидивиста Сукалашвили Давида Андронниковича, он с места происшествия вместе с осужденным Сукалашвили скрылся. Местонахождение их на данный момент устанавливается...
      Васнецов
      Время тянулось медленно. Завлекательный поначалу "видак" к концу третьего дня уже осточертел, да и что было толку смотреть порнуху, если Архилин баб приводить запретил: "Слушай, дорогой, все зло от женщин". Оставалось только пить "Хванчкару" под вяленую дыню да слушать бесконечные байки "расписного" рассказчика.
      А чего порассказать, было у Давида Андронниковича в избытке. Был он не какой-нибудь там "апельсин", купивший воровской "венец" за "горячие бабки"(1), а настоящий "вор-полнота", коронованный в Печорской пересылке, и рекомендацию ему давал сам легендарный "горный барс" Арсен Кантария. "Блатыкаться" же учил его "законный вор" Гоги Чаидзе из Тбилиси, с которым бегал он "полуцветным"(2) почти два года, пока не намотал свой первый срок. Много чего интересного услышал аспирант. К примеру, погоняло воровское Архилин означает "чертогончик" - амулет из трав, дающий по поверью неуязвимость от ментов. А если что-нибудь украсть в День Благовещения, то целый год будет удачным. Давид Андронникович неторопливо пил "Хванчкару", потирал грудь, где было наколото сердце, пронзенное кинжалом, и рассказывал Титову о старых добрых временах, когда "законники" действительно жили по законам. Не то что сейчас.
      В конце недели за обедом, когда старинный кореш Архилина Ираклий приготовил такую бозартму, что было не оторваться, Сукалашвили пристально посмотрел аспиранту в глаза и сказал задумчиво:
      - Расслабуха, дорогой, это хорошо. Да пора дело делать.
      А в голове его Титов прочитал: не нужда бы, так он, вор в законе, с лохматушником(3) в натуре в одном поле срать бы не сел. Да, дела, дела... Не так давно был Давид Андронникович человеком уважаемым, держал полгорода мертвой хваткой, однако, будучи настоящим законником, воровских понятий не нарушал и на порог к себе не пускал "спортсменов", ментов и помпадуров - представителей славной советской власти.
      1 Деньги, заработанные на проституции.
      2 Ученик авторитетного вора.
      3 Насильником.
      Другие же оборзели - обжимали друг друга, корешились с псами высоковольтными(1), а когда на сходняке Сукалашвили "заявил", его обозвали "лаврушником"(2) и спросили, что вообще делает черно-жопый в исконно русских землях? Вместо ответа законный вор дал любопытному "леща" и, молча развернувшись, собрание покинул. А через день поставили на пику его поддужного(3) Вахтанга, и хоть мокрухи не хотелось, но в оборотку пришлось присыпать троих. В отместку суки беспредельные сдали Архилина и всех его людей закупленным ментам, а те затрюмовали(4) многих. Однако самым западловым было то, что человек, которому доверен был общак, на деле оказался сукой. Как только стали беспределыцики его трюмить, кассу сдал, за что и получил от них маслину промеж глаз...
      - Теперь я босота, вместо бабок - нищак, а кореша на нарах парятся. Сукалашвили глянул еще раз на мрачно поедавшего бозартму аспиранта и закатал кусочки мяса в лаваш. - Теперь мне не в подлость просто замокрить тех сука, что меня и моих корифанов закозлили.
      На его скуластом, небритом лице ходили желваки, глаза светились праведным гневом, усы яростно топорщились.
      - Вышак тебе ломится при любом раскладе, - он обмакнул лаваш в соус "ткемали", без аппетита откусил, - а ты крученый, горло перерезать тебе как два пальца обоссать. Если в тему впишешься и со мной двинешь, я тебе такой "зонтик" дам, что менты по жизни не найдут. А по бабкам - доля твоя будет половинная.
      1 Высокопоставленные работники органов закона.
      2 Вор южных кровей с сомнительной репутацией.
      3 Подручного.
      4 Посадили.
      Аспирант ответил не сразу - в голове его звучали звуки камлата. "Человек хорошая добыча, только пусть он умирает в страхе и мучениях", - произнес громоподобный голос, и Титов, глянув на измазанные соусом усы Архилина, согласно кивнул. Хорошо, Рото-Абимо будет доволен...
      Зима выдалась ранняя - резко похолодало, намело сугробы, и незаметно подкрался Новый год. Праздник это семейный, и встречать его лучше всего дома среди сопливых детей, обняв супругу и держа на коленях любимого сибирского кота. Только публика, приехавшая на "Волгах" в модное заведение "Корвет", придерживалась, вероятно, другого мнения. Синева мужских татуировок выгодно подчеркивала блеск бриллиантов в ушках и на шеях дам, официанты бегали на полусогнутых, швейцар по старой, полковничьей еще привычке вытягивался и отдавал честь. Как только последний гость зашел, он закрыл дверь и навесил здоровенный транспарант: "Закрыто на спецобслуживание".
      Уже было съедено и выпито изрядно и кто-то спал лицом в салате, когда к заведению со стороны помойных баков подъехала пятая модель "Жигулей". За рулем сидел молодой лихач исконно кавказских кровей.
      - Гела, габариты потуши, а двигатель пускай работает. Бог даст - мы быстро, - раздался негромкий голос с характерным грузинским акцентом.
      - Да, батоно Дато, - Гела почтительно кивнул, - дай Бог, чтобы быстро...
      Хлопнули дверцы, и на снег вылезли аспирант с Архилином.
      Подтянувшись к служебному входу, Титов ударом кулака пробил дверь, отодвинул засов, и они с вором зашли внутрь. Миновали заставленный лотками полутемный коридор, очутились на кухне, здесь аспирант оглушил пьяненьких уже поваров, после чего двинулись дальше, на громкие звуки
      музыки. Лабали бессмертное: "...взял гоп-стопом мишуру, будет чем играть в буру..." Тут послышался бодрый голос: "Федя, как насчет осетрины?" - и в дверях показался халдей в черном смокинге, при бабочке, с красной рожей. Через мгновение он был уже никакой, а. Титов, напялив его лепень, выглядывал в зал.
      Посередине, в мерцающем полумраке, стоял ломившийся от снеди стол мест этак на полета. Справа возвышалась эстрада с чуть теплыми деятелями культурной сферы, слева переливалась огнями елка. Веселье было в самом разгаре...
      За спиной аспирант услышал металлический щелчок. Это законник откинул приклад автомата Калашникова, оборудованного соответственно обстоятельствам ПБСом - прибором бесшумной стрельбы.
      - Который? - Титов скосился на Сукалашвили.
      Тот пару секунд всматривался в полумрак, мрачно и сосредоточенно шевелил усами, и наконец раздался его свистящий шепот:
      - Вон тот, слева от лахудры в диадеме, - и аспирант увидел мордоворота с цепким, пронизывающим взглядом, который смачно жрал шашлык прямо с шампура. Причем мясо не кусал - по-волчьи рвал.
      "Посмотрим, как он все это переварит". - Титов ухмыльнулся, схватил поднос и почтительно приблизился:
      - Прошу прощения, повар приготовил сюрприз, но вначале хочет, чтобы вы одобрили, не слишком ли пикантно?
      - Повар? Сюрприз? - Мощным движением глотки отправив мясо в пищевод, любитель шашлыков осклабился, оглушительно рыгнул и попытался сделать значительное лицо: - Ну что, давай посмотрим. Ходи живей, черноголовый...
      Он с шумом отвалился от стола и, не слишком твердо держась на ногах, двинулся за аспирантом, следом за ним сразу же поднялся высокий, плечистый телохранитель.
      Как только вышли из зала, Титов без церемоний порвал бригадиру шею и взял любителя шашлыков за горло. Захрипев, тот начал медленно опускаться на пол. Подскочивший Архилин тут же принялся вязать ему руки, приговаривая негромко и радостно:
      - Чушок(1) параличный, скоро ты у меня заголубеешь...
      Этого Титов уже не слышал, в голове его вдруг зазвучало камлание: "А самая вкусная добыча это ужас и омерзение в сердце умершей в позоре женщины!" Он улыбнулся и, не обращая внимания на недоумевающий шепот законника: "Ты зачем туда? Сейчас шмалять буду", - быстро вышел в зал.
      Щелкнул выключателем, и под потолком вспыхнули люстры, высветив красные, потные рожи мужчин и развратные лица их дам. Титов вышел на середину и негромко произнес:
      - Стоять.
      Повисла тишина, все замерли.
      По команде музыканты затянули надрывное: "Постой, паровоз, не стучите колеса", и общество разделилось - мужчины отошли налево, дамы встали напротив. Было видно, что находятся они в каком-то подобии сна - глаза их стремительно наполнялись ужасом, но противиться чужой воле было выше их сил.
      "Вот дает жизнь!" - раздался за спиной Титова восхищенный голос Архилина, забывшего про свой автомат. Аспирант вдруг почувствовал, что руки его стали подобны когтистым лапам оборотня Тала...
      Когда красная пелена спала с его глаз, он застегнул штаны, вытер мокрые по локоть руки и вдруг услышал какие-то судорожные звуки. Обернулся и увидел несгибаемого вора-законника Дато Сукалашвили - того неудержимо рвало прямо под весело играющую огнями новогоднюю елку. Год начинался как-то невесело.
      1 Грязный, опустившийся человек. В уголовной среде - страшное ругательство.
      И когда приходили мы к Синей реке, стремительной, как время, а время не вечно для нас, и там видели своих прашуров и матерей, которые пашут в Сварге, и там стада свои пасут, и снопы свивают, и жизнь имеют, как наша, только нет там ни гуннов, ни эллинов и княжит там Правь.
      Велесова книга
      На следующий день поутру Сарычев подался на авторынок. Была суббота, народу набилось тьма, все с головой погрязли в мелкобуржуазной трясине. Рыночная стихия бушевала всепобеждающе и очень жизнеутверждающе... Неподалеку от ворот работали наперсточники, кидалы подыскивали очередного лоха, а местные менты, как пить дать работающие с ними в доле, глубокомысленно смотрели в сторону и делали вид, что ничего не происходит.
      Между рядами машин степенно прохаживались крепкие молодые люди, торгуя талонами на парковку. Если кто не желал платить, появлялись другие молодые люди и шоферской монтажкой, завернутой в газетку, элегантно били по лобовому стеклу. А ежели кто подымал хай, то могли и кулачищем в морду. Перестройка...
      Майор осмотрелся и положил глаз на полуторагодовалую "девяносто третью". Просили за нее по максимуму, однако, памятуя о ведре, полном денег, майор решил не мелочиться. Внимательно посмотрел - не битая ли, снял крышку с корпуса воздушного фильтра, убедился, что масло отсутствует, уговорил хозяина заехать на эстакаду и с помощью фонарика внимательно исследовал весь низ. Машина была в идеальном состоянии.
      - Годится. - Майор улыбнулся.
      - Подождать бы немного надо, - хозяин, пожилой, интеллигентного вида еврей, от волнения даже вспотел. - Я сейчас сыну позвоню, он с друзьями приедет, а то как бы... - И выразительно глянул на мощные плечи Александра Степановича.
      Майор прекрасно его понимал - времена нынче были суровые.
      - Предлагаю поехать к нотариусу, там вы выпишете мне "генералку", а на баксы обменяете ее уже у себя дома. Если что-то не понравится, порвете доверенность, и всего делов, тем паче что оформление за мой счет.
      С этими словами Сарычев достал свой паспорт, вложил в него деньги и протянул еврею. Тот, убедившись, что на фото действительно запечатлен майор, кивнул и полез в салон.
      Нотариус их долго не задержал. Шустрая мадам, с тонким пониманием жизни в глазах и неслабыми брюликами в ушах, поставила чекуху на заполненный машинисткой бланк, и Соломон Абрамович Кац повез майора домой. По пути разговорились. Выяснилось, что Соломон Абрамович собрался уезжать. Старший сын его отбыл уже давно, заматерел и постоянно звал к себе, а вот уговорил родителя только после событий в Чечне...
      - Страшно, наверное, уезжать, - немного помолчав, заметил Сарычев, большой запас энтузиазма нужен.
      - Э, молодой человек. - Кац на мгновение даже забыл о дороге и, повернув к майору несколько одутловатое, с крупным носом лицо, с горечью произнес: Конечно, страшно, да только еще страшнее оставаться. Посмотрите как-нибудь, какие у людей на улице стали глаза - как льдинки. Впрочем, там, за бугром, тоже не сахар. - Он вздохнул, шмыгнул носом и резко, так, что машину повело, встал на красный. - Кому мы там нужны? Куда ни кинь, всюду клин. Я вот докторскую защищал касаемо параллельных пространств. Ну там теория Джозефсена, Эйнштейно-Розеновские туннели, концепция "синтроподов"(1)... Эх, хорошо бы махнуть в какой-нибудь параллельный мир. С концами. Так ведь никак, слишком много энергии надо. Впрочем, говорят, в древности ходили. Если, конечно, сказки не врут...
      1 Брайен Джозефсен - нобелевский лауреат, создатель теории о множественности миров. Эйнштейно-Розеновские туннели - гипотетические пути сообщения между параллельными пространствами. Синтроподы - структуры высших по отношению к нашему миру измерений. Существует теория о том, что каждое пространство является проекцией, то есть синтроподом, пространств с более высокой размерностью.
      Наконец подъехали к пятнистой хрущобе. Весь подъезд, вплоть до пятого этажа, был расписан матерным граффити, пахло кошками, фекалиями и нищетой. В квартире тоже радости не ощущалось - вся мебель была сдвинута в одну из двух комнат, а семейство в составе супруги и сына с друзьями без энтузиазма вкушало чаи на обшарпанной пустой кухне.
      - Добрый день, - поздоровался Сарычев и, отсчитав нужную сумму, протянул доллары Соломону Абрамовичу: - Вот, как договаривались.
      Кацев наследник достал индикатор подлинности валют, его черняво-кучерявый друган вытащил свой, и они вдвоем принялись елозить агрегатами по недоумевающей физиономии папы Франклина, проверяя, "в пиджаке" ли он, не нарушен ли цветовой баланс и выковыриваются ли из купюр платиновые нитки. Наконец они синхронно вытерли вспотевшие рожи и заявили:
      - Все путем. Годится.
      Ни секунды не мешкая, доктор наук протянул майору доверенность с техпаспортом и извиняющимся тоном сказал:
      - Не обижайтесь, нас уже столько раз обманывали - обжегшись на молоке, дуем теперь на воду. - Внезапно, что-то вспомнив, он встрепенулся: - Сема, ты звонил в агентство? - и не дожидаясь ответа, пожаловался Сарычеву: - Так не хочется пускать чужих, столько аферистов развелось нынче.
      Выяснилось, что врожденная еврейская осторожность не позволяет Соломону Абрамовичу уезжать с концами, и, не желая продавать квартиру, он в то же время всем сердцем хочет ее сдать. Но непременно до хорошей цене, а главное, хорошим людям... Майор подождал, пока доктор наук закончит монолог, глянул по сторонам и, узнав, что семейство отбывает послезавтра, отсчитал пачку зелени:
      - Если не возражаете, мне квартира подходит. Здесь за год.
      - Вас, молодой человек, мне сам Бог послал! - Кац просиял, растрогался и, тщательно пересчитав, убрал денежки подальше. - Давайте, что ли, пить чай...
      От волнения на носу у него выступили крупные капли пота, на щеках красные пятна.
      Пить чай с мацой, приправленной маргарином, Сарычев не стал, договорился, что за ключами заедет завтра и, откланявшись, пошел к машине. С ходу проинспектировал уровень масла, справился насчет тосола, "Росинки"(1) и "Невы"(2) и, под завязку залившись на близлежащей заправке, направился домой. Машина бежала резво, обзорность после "семерки" была великолепной, так что, всего пару раз перепутав переднюю передачу с задним ходом, майор легко приспособился к переднему приводу.
      1 Жидкость, заливаемая в бачок омывателя.
      2 Тормозная жидкость.
      Дома его ждали, не киллер, слава Богу, а звери. Обнаружилось, что оба они - коты, что занавеска на кухне обзавелась бахромой, а там, где и положено, обильно нагажено. "Молодцом!" -Сарычев любовно смочил питомцам носы витамином, насыпал свежего корма и, стоя под душем, долго размышлял, как хищников окрестить. В голову лезло одно непотребство: Чук и Гек, Василий Иваныч и Петька, Карл и Фридрих. В конце концов, не мудрствуя лукаво, Александр Степанович решил назвать одного Лумумбой, а другого, для контраста, Снежком и направился в кухню. Там, в большом эмалированном ведре, еще с утра томилась в маринаде из белого вина будущая свиная бастур. ма. Отметив, что мясо уже побелело и пахнет весьма аппетитно, майор проглотил слюну. Пора было собираться - Маша сегодня отмечала день рожденья.
      Он побрился, надел свадебный костюм и, захватив ведро с мясом, спустился к машине. Завелась она с пол-оборота, и Сарычев, изменяя "семерке", похлопал "девяносто третью" по рулю, ласково погладил по "торпеде", с нежностью сказал:
      - Молодец, хорошая девочка, послушная.
      Потом глянул на часы, чертыхнувшись, врубил скорость и мощно, так что девочка заревела, надавил на педаль газа...
      Заехав на цветочный рынок, он, не торгуясь, выбрал тридцать пять свежайших роз сорта "Соня", бережно уложил их на заднее сиденье и прямиком двинул в фирменный лабаз узкоглазой компании "Сони". Народу было много, но граждане большей частью просто глазели и щелкали зубами. Эх, такую мать, устроить бы по новой Халкингол! Майор, однако, ничем щелкать не стал. Вскоре он вышел из магазина нагруженный Машиной голубой мечтой - роскошным моноблоком с приличной диагональю. Если женщина просит...
      Запихав цветастую коробку в машину, он без приключений добрался до именинницы и затащил добро наверх в два приема - сначала мечту, чтоб не сперли, а затем, под восторженный визг виновницы торжества, розы и ведро с мясом. Причем было неясно, чему она радовалась больше - цветам или свинине.
      Гостей было не много - две Машины подружки с кавалерами, лысый родственник при супруге и галстуке, соседи по квартире и, пожалуй, все. С работы, видимо и впрямь жутко секретной, не было никого. Зато винища и жратвы хватало, народ собрался компанейский - только наливай, и торжество плавно катилось по своим хмельным рельсам. Сарычев жарил бастурму, дамы вспоминали "школьные годы чудесные", плясали, пили и пели, и только под конец приключилось нечто неожиданное. Когда все уже разошлись и майор тоже собрался прощаться, Маша вдруг обняла его за шею и крепко прижалась. Была она в тот вечер особенно хороша - щеки разрумянились, глаза горели. Ощутив близко ее маленькую упругую грудь, Сарычев почувствовал, что в штанах становится тесно. Минуту он боролся со сладкой истомой, потом разорвал кольцо Машиных рук и, показав зачем-то на оттопырившуюся полу пиджака, горько произнес:
      - Ты, наверное, забыла, у меня же СПИД.
      - А у меня кое-что, проверенное электроникой, - улыбнулась Маша и помахала перед его носом маленьким бумажным пакетиком, на котором роскошная голая мулатка прямо-таки извивалась от неутоленной страсти...
      Наничье
      Капа была сплошь розовая, а когда Саня Панкратов по кличке Шустрик набрал водички и сплюнул, во рту совершенно явственно почувствовался вкус крови.
      - Левой больше работай снизу, в печень, - донесся до него голос Семеныча, и, глянув на покрасневшую от волнения физиономию тренера, он понял, что дела идут хреново. Да, впрочем, можно было и не смотреть...
      Вообще, не надо было ему, рукопашнику, влезать в этот боксерский чемпионат - на руках чертовы неудобные перчатки, ни захват произвести, ни ногой ударить! Но пять тысяч баксов - деньги... И еще какие... Так что, услышав звук гонга, Саня сделал принудительный выдох, собрался и двинулся на центр ринга.
      Противник попался ему что надо - мастер международного класса, мускулистый, не то казах, не
      то узбек, с сильным, отлично поставленным ударом. Глядя на его стойку, в которой пах был открыт, а передняя нога - как на блюдечке с голубой каемочкой, Шустрик подумал: "Эх, попался ты бы мне в чистом поле".
      Между тем узкоглазый сделал финт и тут же, сократив дистанцию, провел сильный апперкот по рукам Панкратова и, когда те непроизвольно опустились, мощно включил левый спрямленный боковой. Ой-ей-ей... Мама мия... Несмотря на то что Саня прикрыл челюсть плечом и удар пришелся чуть выше, в голове у него загудело. Будто от души жахнули из-за угла пыльным мешком... А противник уже вошел в ближний бой, и его кулаки заработали со скоростью пулемета. Уйдя в глухую защиту, Саня попытался разорвать дистанцию, но не получилось. Прижатый в угол, он вошел в клинч и, обхватив узкоглазого, несколько секунд отдыхал, судорожно хватая воздух разбитыми в кровь губами. Судья рявкнул: "Брейк", а когда боксеры разошлись, оценивающе на Шустрика посмотрел, но, ничего не сказав, снова разрешил драться. Бывший наизготове азиат одним прыжком сократил дистанцию и без всяких церемоний провел мощную тройку в голову Панкратова и тут же, резко сблизившись, принялся работать по корпусу.
      От сильного удара в печень Саня согнулся, а получив апперкот в лицо, растянулся на полу и подняться смог только при счете "семь". Все оставшееся время до конца раунда он шугался по рингу, практически не боксируя, и на перерыв ушел под дружный свист и улюлюканье зала.
      - Может, полотенце? - донесся откуда-то издалека взволнованный голос Семеныча, видимо, со стороны зрелище было действительно захватывающим. - Ты как?
      Саня отреагировал вяло:
      - Нормально.
      Глаза его вдруг застлало чем-то непроницаемо-черным, в голове застучало, будто молотом по наковальне, и затошнило так, что он еле сдержался, чтобы не блевануть. Секунду спустя это прошло, и он ощутил неудержимую ненависть ко всем присутствующим в зале - к почтеннейшей публике, к судьям, к противнику своему, даже Семеныч стал ему вдруг отвратителен.
      Словно подкинутый мощной пружиной, Шустрик вскочил на ноги и с первым же ударом гонга устремился к узкоглазому. Тот, видно, уже считал себя победителем, а потому смотрел на Панкратова снисходительно, с издевательской усмешечкой. И очень даже зря...
      - Сука! - Саня, дико вскрикнув, с ходу засадил ногой сильный поддевающий азиату в пах, подождал, пока руки у того опустятся, и мощнейшим свингом вынес ему челюсть. Попал качественно - с предельной концентрацией...
      На мгновение в зале повисла тишина - ошалевшая публика изумленно замерла, не зная, как реагировать. Один лишь рефери что-то возмущенно крикнул, но, получив сразу же лоу-кик под колено, упал и, схватившись за сломанную ногу, дико заорал. Секунду Саня вслушивался, по его лицу расползалась довольная улыбка, потом провел боковой ребром ступни в широко раскрытый рот судьи и, когда тот стих, двумя жуткими ударами в лицо вырубил выскочившего на ринг Семеныча. В голове его бешено стучало: "Убей, убей, убей!"
      Не дожидаясь, пока тело тренера упадет на пол, Шустрик пнул его ногой в пах и, содрав зубами лейкопластырь с перчаток, с яростью принялся от них избавляться. На трибунах поднялся шум. Не обращая внимания на крики, Панкратов подскочил к судейскому столу и теперь, когда ему уже ничто не мешало, показал себя достойным бойцом-рукопашником. В мгновение ока он раздробил кому-то нос, кому-то вынес челюсть, кому-то вмял трахею, а дернувшийся было недоумок-боксер быстренько залег с расплющенным мужским достоинством.
      - Учись, сынок. - Саня криво улыбнулся. Тут его внимание привлекла почтеннейшая публика.
      - Падлы, козлы! - дико вскрикнув, он устремился к ближайшей трибуне и сильным ударом колена в лицо вырубил орущего от страха очкастого дядьку. Затем, не опуская ноги, провел круговой хлест в ухо его сразу обмякшего соседа. Публика дрогнула, послышался женский визг.
      В этот миг Шустрик увидел в проходе милицейские фуражки. Он захрипел от ярости и начал стремительно приближаться к стражам порядка - настало время указать ментам поганым на их место у параши. Засветив с ходу одному основанием стопы в нос, другого Саня подсек и уже добивал коленом, как вдруг услышал пронзительную команду: "Стой, стрелять буду!", сопровождаемую клацаньем затвора. С бешеным рычанием он попытался сблизиться с командиром, одновременно уходя с линии атаки, однако что-то с силой подбросило его вверх. От страшной боли Саню скрючило, затем она ушла, и не осталось ничего, кроме непроглядной, стремительно сгущающейся пелены мрака. Потом исчезла и она...
      Ленинград. Развитой социализм. Осень
      Вначале было ощутимо легкое движение воздуха, будто по лабораторному боксу пролетел слабый ветерок, потом зазвенели плафоны светильников, где-то далеко как будто лопнула тонкая стальная струна, и на поверхности воды побежала рябь. Ухоженные женские руки придвинулись чуть ближе. В стакане появились пузырьки, они стали подниматься кверху, и вскоре вода забурлила, словно в кипящем чайнике.
      - Спасибо, Мадина Тотразовна, отдыхайте, - повелительно произнес мужской голос.
      Высокая худенькая дигорка медленно открыла глаза.
      - Хорошо. - Она кивнула, поднялась и закрыла за собой прозрачную дверь бокса.
      Зазвенел телефон внутренней связи. Протянув руку, смуглость кожи которой подчеркивал белоснежный рукав халата, плотный лощеный мужчина приложил ухо к трубке:
      - Майор Кантария.
      На его лобастой голове просвечивала плешь, губы прикрывали рыжеватые усы. Сразу чувствовалось, что он не грузин, а мегрел.
      - Есть, товарищ полковник. - Дослушав до конца, он отключился и посмотрел на сидевшую перед экраном монитора, не старую еще женщину: - Зоя Павловна, я к шефу. - Он ухмыльнулся и быстро снял халат. - Продолжайте без меня, пощупайте еще разок этого циркача, как он работает на уровне эфирного поля. Будет филонить, оставим его без сладкого...
      "Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взгляд напрасно..." Кантария вышел из бокса и двинулся вдоль длинного, ярко освещенного коридора. Пройдя через просматриваемый телекамерами тамбур, он уперся в массивную стальную дверь, надавил кнопки кода и, очутившись в кабине лифта, вставил личный ключ в прорезь замка. Когда зажегся зеленый огонек, он выбрал нужный этаж и, зная, что за ним сейчас наблюдают из Центральной, с непроницаемым выражением лица двинулся наверх. Скоро лифт остановился, створки рокочуще раздались в стороны, и Кантария подошел к турникету, рядом с которым скучали двое комитетских прапорщиков. Предъявив пропуск, он миновал зимний сад с фонтаном и вскоре очутился в уютном предбаннике, где размещалась за компьютером неприступная дива.
      - Здравствуйте, Зиночка.
      - Здравствуйте, Тенгиз. - Она чуть скривила в Улыбке пухлогубый рот и нажала кнопку селектора. - Валерий Анатольевич, к вам майор Кантария.
      Щелкнул блокиратор бронированной двери, и Кантария очутился внутри.
      - Разрешите, товарищ полковник?
      - Располагайтесь, Тенгиз Русланович. - Хозяин кабинета кивнул и властно указал на место за столом, где уже собрались начальники всех прочих институтских отделов. - И больше не опаздывайте.
      Тут же был и зам по науке. Неизвестно, как у других, а у майора он вызывал стойкое чувство отвращения. Возможно, из-за своей вечной небритости и коротких волосатых пальцев, все время елозящих по краю стола. Однако нельзя было не признать, что главный подручный шефа явно не дурак, к тому же с отлично подвешенным языком...
      Речь шла о давно уже разрабатываемом объекте "Ш" - аспиранте Юрии Федоровиче Титове. За свои неполные двадцать девять лет он успел немало: получил вышку по статье 102 УК, сбежал, ухлопав конвойных, из зала суда, а теперь реально контролировал все криминальные структуры города. Палец зама нажал на кнопку пульта, и на экране появилось изображение стройного сухощавого человека с приятным, несколько узкоглазым лицом. Он не спеша вышел из ресторанных дверей, затем на секунду замер, будто к чему-то прислушиваясь, и тут же жутким по силе ударом снес полчерепа стоявшему неподалеку плотному мужчине с цепким, пронизывающим взглядом.
      Спутник погибшего с похвальной быстротой выхватил из подмышечной кобуры ствол и, крикнув, судя по движению губ: "Стоять, руки на затылок!" - вдруг медленно упер дуло себе в лоб и надавил на спуск. Камера крупным планом показала лицо Титова, всматривающегося тяжелым взглядом в глаза самоубийце. В следующее мгновение он улыбнулся, причем настолько зловеще, что всем невольно стало не по себе...
      Экран потемнел, однако ненадолго. Вскоре на нем опять появился Титов, он стоял на коленях с поднятыми руками на лестничной клетке. Двое крепких мужчин держали его на мушке, третий готовился уложить аспиранта лицом вниз и надеть наручники. Внезапно лица обоих стрелков перекосила гримаса, и они синхронно выстрелили друг другу в голову. В ту же секунду рука Титова с чудовищной силой вонзилась третьему в живот, на экране появились смазанные красные капли, кадр перекосился, мелькнуло оскаленное лицо аспиранта, и изображение пропало.
      - Оператору он вырвал горло, - раздался голос зама по науке. - Совершенно очевидно наличие у объекта "Ш" исключительно сильной способности к внушению и определенного телепатического дара, а также возможности управлять своей энергетикой на уровне эфирного поля. - Он замолчал, кашлянул и пригладил пушистость на лысом черепе. - Вот информация в общих чертах.
      - Спасибо, Григорий Павлович, вполне исчерпывающе. - Очкастый полковник сдержанно кивнул, выдержал паузу и продолжил: - Принято решение поставить способности объекта "Ш" на службу родине. Формально он вне закона, тут, как говорится, все средства хороши, то есть я хотел сказать, что цель в данном случае оправдывает средства. Главное, чтобы был реальный практический результат. Я понятно выразился?
      Лица присутствующих были, как обычно, бесстрастны, и начальство подвело итог:
      - Все соображения прошу в рабочем порядке не позднее послезавтра обсудить с Григорием Павловичем. - Полковник закурил и особым образом посмотрел на зама по науке. - Все, спасибо.
      Уже в коридоре майор Кантария услышал мерзкий голос, от которого его передернуло:
      - Тенгиз Русланович, подождите. - Зам по науке приблизился к нему и заглянул в глаза. - Мне показалось, что у вас уже имеются какие-то конкретные соображения, я не ошибаюсь? Думаю, нам есть о чем поговорить.
      Стараясь скрыть изумление, Кантария двинулся за начальником - он знал, что тот "видит", но не подозревал, что до такой степени. Вот сволочь! Они вошли в кабину лифта, спустились на пару этажей и попали в уютное, но удивительно грязное лежбище зама по науке. Секретарши у него не было, на стене вместо календаря был приколот портрет Нострадамуса, в клетке весело заливалась пара канареек, а из красного угла по-доброму щурился запечатленный в чугуне Ильич.
      Они сели. Один - раскованно, по-хозяйски, другой - не сгибая спины, на краешек стула.
      - Ну-с, я весь внимание. - Волосатая лапа зама подперла плохо выбритую щеку, и на майора уставились немигающие, слегка косящие глаза. - Излагайте, излагайте.
      В гляделки с начальством Кантария играть не стал, осторожно поерзав на стуле, он коротко вздохнул:
      - Понимаете, этот аспирант существует не сам по себе, а в связи с определенным энергетическим центром, эгрегором то есть. Тот подпитывает его, дает определенные возможности, Титов же в свою очередь осуществляет обратную связь - заряжает эгрегор своей активностью на всех планах...
      - Мне вообще-то известно, что такое эгрегор, молодой человек, нетерпеливо прервал его заместитель. - Давайте по существу, время дорого. По крайней мере, мое.
      Кантария с ненавистью глянул на профессорско-полковничью лысину, но остался в рамках.
      - Так вот, если максимально ослабить влияние родного эгрегора, ну хотя бы путем энергетического вихря, и сразу же подключить сознание Титова к информационному полю нашего "черного отдела", то особо строптивиться он не будет. Ну, может быть, крыша у него слегка поедет, так ведь он все равно вне закона. - Майор замолчал и облизнул пересохшие губы. - Количество операторов, медитационный режим, все рабочие моменты можно уточнить. Это уже вопрос технический.
      - Ладно, - зам неожиданно встал из-за стола, - диктум фактум, то есть, как говорили латиняне, сказано - сделано. Завтра утром жду от вас конкретику. Завтра утром...
      И совершенно неожиданно для Кантарии похлопал его по плечу своей короткопалой лапой.
      Утром Маша нежно поцеловала майора в губы.
      - И все-то вы врете, больной, умирающие так не трахаются!
      Сарычев улыбнулся. Ночью они действительно спали мало - как только тахта выдержала! И было им по-настоящему хорошо, как это бывает, когда женщина хочет, а мужчина может...
      Часам к двенадцати пополудни Александр Степанович все же выбрался из койки и направился к себе, чтобы накормить хищников. Открыв дверь, он обнаружил, что держатся они молодцом - Лумумба задумчиво раскачивался на занавеске, а его "белый" брат сусликом стоял на задних лапах и пытался ухватить товарища розовой пастью за хвост. Накормив зверей, майор их вычесал, обласкал и принялся готовиться к переезду. Были сборы недолги - засунуть в машину боксерский мешок, положить чемодан с барахлишком и - можно двигать к арендодателю Капу за обещанными ключами от квартиры, где Царила сейчас неземная скорбь: лишь слезы и звучали прощальные, несколько занудные речи. Расстались на щемящей ноте, лучшими друзьями.
      Выходные майор провел неплохо, очень даже, в Машиной обществе, а когда утром в понедельник она Ушла на службу, он достал куцый телефонный справочник с грозной надписью на обложке "Для служебного пользования" и для начала позвонил в Калининское ГАИ.
      - Капитана Сысоева, - спросил он. Сарычеву ответили, что капитан Сысоев, которого он, честно говоря, и в глаза-то ни разу не видел, на выезде, и майор тут же набрал другой номер.
      - Помощник дежурного старшина Кротов слушает, - лениво отозвались в трубке.
      - Это капитан Сысоев, пашу на выезде. - Голос Сарычева был полон нахальства. - Подскажи, куда едем-то?
      - В Анадырь, - без тени удивления отозвался помдеж, давно уже обнаруживший, что весь офицерский состав пропил мозги окончательно.
      - Ну, будь здоров, - пожелал ему Сарычев и начал вращать телефонный диск по-новой.
      - Здравствуйте, барышня. Из Анадыри. Беспокоит Калининское. Машинку установите, пожалуйста, - ласково пропел он и назвал номер черного "мерса-купе".
      - Минуту. - В трубке было слышно, как ноготки забегали по клавишам клавиатуры, потом компьютер противно пискнул, и барышня с удивлением отозвалась: - Номер в банке данных отсутствует.
      - Спасибо, милая, - тоже удивился Сарычев, несколько обескураженно хмыкнул и медленно положил трубку. - Ну и ни хрена ж себе! - буркнул в усы, покачал головой и пошел завтракать тем, что осталось от праздничного стола.
      Подкрепившись салатом, разогретой на сковородке бастурмой и крепким чаем, он не спеша пробил нору депутата Цыплакова и пошел греть машину, решив взглянуть на него лично.
      Народный избранник окопался в самом начале Невского. Парковка там была запрещена, потому, остановившись чуть ли не за полкилометра, Сарычев ножками добрался до величественной мраморной лестницы, ведущей к дубовым дверям с надписью: "Представительство депутата государственной думы Алексея Михайловича Цыплакова".
      Внутри майору первым делом бросился в глаза огромный предвыборный плакат, красочно запечатлевший выразителя сокровенных народных чаяний. Алексей Михайлович Цыплаков взметнулся на нем в полный рост, одетый в скромный трехкилобаксовый костюмчик от Армани, а поверх его головы было крупно начертано красным: "Боль народная - в сердце моем".
      "Представительно смотрится, гад, ничего не скажешь", - в меру восхитился майор, устроился на шатком стуле, вздохнул и огляделся.
      Сидел он замыкающим в огромной очереди, состоящей в основном из людей пожилых, взволнованных, горестно перебирающих в руках какие-то бумажонки. Впереди, там, где ярко светили галогеновые лампы, стоял письменный стол, за которым зевала скучающая барышня, а напротив нее, рядом с массивной дверью, облагороженной бронзовой табличкой "А. М. Цыплаков, депутат Госдумы", два здоровенных, стриженных под ежик детины сверлили приближавшихся профессионально тяжелым, неласковым взглядом. Дело у народного чаятеля было поставлено как надо...
      Александр Степанович пропарился в очереди уже часа два, когда в коридоре раздался громкий, привыкший говорить много баритон, и, ласково улыбаясь своим избирателям, Алексей Михайлович в сопровождении молодцов вышел на улицу.
      Несмотря на запрет парковки, внизу его ждала машина - скромная, не первой свежести, "четверка". Отослав телохранителей, депутат самолично, на виду у всех, уселся за руль и направился прямиком на Малую Морскую, где была запаркована Сарычевская "девятка". Пока он стоял на светофоре с включенным правым поворотником, майор, дабы не отстать, шмелем кинулся к своей машине. И кто это придумал фигню, что поспешить - значит кого-то насмешить?
      Только торопился он совершенно напрасно. Депутат прополз метров пятьсот и остановился, не доезжая буквально пару корпусов до "девятки". Здесь он покинул "четверку" и пересел в роскошную перламутровую "вольво-940", где его уже ждала охрана. Нетрудно было догадаться, что Алексей Михайлович Цыплаков хоть и сволочь, но далеко не дурак...
      Иномарка величественно поплыла по Малой Морской, выкатилась на набережную и взяла курс на мост лейтенанта Шмидта, давая возможность спокойно вести ее, отстав корпусов на пять. Тем более что ехали недолго - вырулив на Большой проспект, "вольво" повернула направо и остановилась возле недавно открывшегося модного заведения "Виват Россия".
      Национальный колорит и истинно русский размах здесь начинали ощущаться прямо от дверей - у входа пьяный до изумления картонный Александр Данилович Меншиков обнимал полуголую непотребную девицу. Надпись сверху гласила: "А по сему стоять будет нерушимо". В дверях встречал гостей здоровенный бородатый мужик, косивший под начальника тайной канцелярии князя-кесаря Ромодановского и работавший вместе с огромным дрессированным медведем. В стилизованном под корабельный трюм зале, скудно освещенном зыбким светом свечей, обреченно прели в стрелецких кафтанах халдеи, а местные шкуры носили парики и называли клиентов на старинный манер - талантами. Рублями, впрочем, старались не брать, все больше гульденами да талерами...
      Майор припарковался неподалеку от входа. Наблюдая, как народный избранник, протиснувшись бочком мимо поднявшегося на дыбы медведя, исчез в глубине трюма, он с нежностью вспомнил о недоеденной бастурме.
      Цыплаков уселся на свое излюбленное место и заказал весьма скромно - уши поросячьи в уксусе, похлебку курячью шафранную, к ней расстегайчиков с вязигой, куриных пупков на меду, а для основательности шашлык из осетрины по-астрахански да жаворонка с чесночной подливой. Запивать он решил тоже по-простому имбирным квасом, потом подумал и взял все же штоф анисовой - исключительно для поднятия настроения.
      А было оно нынче поганым - навалилось все как-то сразу, черным комом. Тяжело на душе, неспокойно. Скоро ехать в столицу нашей родины, на сессию, а там хоть сдохнуть, но протащить Закон об обороте наркотических средств именно в той редакции, за которую уплачено. Ну а если не выйдет...
      "Не бзди, - успокаивал его давеча Гнилой, - там половина наших сидит, пойте хором - будет все мазево". "Да, - вздохнув, Алексей Михайлович влил в себя анисовки и впился зубами в поросячье ухо, - вот и ехал бы сам, босота, не держал бы меня за шестерку".
      Квасок был что надо - лился в глотку сам собой. Да и похлебка курячья впечатляла... Выхлебав наваристый, жирный бульон, Алексей Михайлович, однако же, потроха трогать не стал, хватанул еще стопочку анисовой и опять задумался. "Что же все-таки стряслось с Гранитным? Ну замочили, ну взяли общак - бывает, жизнь такая. Да вот только кто? Ни секретарши-суки, ни телохранитель этот его малохольный ничего путного не говорят, не иначе как в долю упали, падлы. Трюмить их надо".
      Проигнорировав пупки в меду, депутат принялся за шашлык и, убрав его без остатка, твердо решил перевести все стрелки на Гранитного. Со жмуров взятки гладки. Его же депутатская совесть чиста - контракт с бабками он переслал по назначению и в срок. А потом, не ошибается тот, кто ни хрена собачьего не делает... Чувствуя, что насытился, Цыплаков раскатисто икнул и, одолев лишь половину жаворонка, элегантно сложил крест накрест ножик с вилкой - пусть все знают, что он человек культурный, а значит, уважаемый. Конечно, уважаемый денег здесь с него не брали, хоть ужрись, так скомандовала местная "крыша"...
      Однако депутатское время, как это широко известно, принадлежит народу. Пора было в путь. Прокравшись мимо изувера Ромодановского, который угощался чем-то из огромной кастрюли на пару с Топтыгиным, Алексей Михайлович открыл дверь машины, начальственно нахмурил брови и уселся в подогреваемое анатомическое кресло. От съеденного и выпитого на халяву настроение у него несколько улучшилось. Однако, представив, что его вскоре ожидает, он помрачнел и хмуро скомандовал водиле:
      - В Гатчину давай.
      При этом оба телохранителя предприняли титанические усилия, чтобы не заржать и, справившись с собой, степенно вздохнули. В Гатчину так в Гатчину, Бельмондо так Бельмондо...
      А все оттого, что состояние интимной сферы хозяина было известно им досконально. Сколько ни платили врачам, как ни изгалялись они над несчастным Алексеем Михайловичем, все было напрасно - эрекция к депутату возвращаться не желала. Чего только он ни вытерпел во имя любви - и голодал, и часами парился в сауне, и сосульку ему в зад совали, двадцатипятисантиметровую, до упора. Все испытал. Казалось бы, ничего уже больше и придумать-то невозможно, ан нет объявилась некая мастерица, лечившая по старинным римским рецептам со стопроцентной гарантией. Не в Риме, правда, в той же самой Гатчине...
      Миновав Среднюю Рогатку, "вольво" выбралась из города, взобралась на Пулковскую гору и покатила по Киевскому шляху. Хотя на шипованной резине она держала дорогу отлично, быстро ехать Цыплаков не разрешал - депутатская жизнь у него одна, и расставаться с ней он пока не собирался. Успеется...
      Миновали Гатчинские ворота, оставили позади красивейший когда-то парк и, свернув налево, оказались возле двухэтажного особняка с завлекательной вывеской у входа: "Центр нетрадиционных методов лечения". С минуту Цыплаков сидел неподвижно, видимо собираясь с духом, потом крякнул, вышел из машины и начал подниматься по мраморным ступеням к внушительной дубовой двери.
      Едва он вошел внутрь, как экипаж сделал музыку погромче, взялся за хозяйский "Давидофф" и разговорился.
      - Серый, ты "зубило" белое метрах в пятидесяти сечешь? - спросил водила, молодой, крепкий, с рассеченной левой бровью и широкими разбитыми ладонями.
      Тот, к кому он обратился, повернул здоровенную коротко остриженную башку на толстенном обрубке шеи и всмотрелся в темноту вечера.
      - Ну? - Он затянулся и глянул на рулевого. - Не возбуждает.
      Водитель выпустил колечко дым и негромко сказал:
      - Я ее срисовал на выезде из города, она конкретно нас ведет. При Дипе говорить не хотелось - вдруг его кондратий хватит.
      Третий бодигард, экс-старший лейтенант из кагэбзшной "Волны", хрустнул набитыми костяшками пальцев.
      - А может, прижать его и отбить нюх, чтобы интерес пропал сразу и надолго?
      В это мгновение, как будто услышав его, из "зубила" кто-то вышел и неторопливо направился к иномарке. Отработанными, доведенными до автоматизма движениями цыплаковская гвардия выхватила стволы и, дослав патроны в патронники, замерла в засаде, а мужичок из "девятки", оказавшись усатым и вежливым, тихонечко так постучался в водительскую дверь "вольво". Едва тонированное стекло опустилось, он произнес негромко и ласково:
      - Спать! Баюшки-баю!
      Ласково-то ласково, да только в голосе его была таинственная сила, заставлявшая подчиняться безропотно, бездумно, без намека на сопротивление. Она проникала в душу, туманила голову и, словно цепями, сковывала волю. Устоять было невозможно. Так что мгновенно на храбрецов навалилась зевота, головы их бессильно свесились, рты раскрылись. Выло слышно, как упали пушки из их расслабленных рук, и стражи депутатской неприкосновенности громко захрапели.
      Наничье
      Настроение было отличное. Мерседесовский "двигун", даром что двенадцатилетний, уверенно тянул тяжелогруженую машину и смехотворным расходом соляры вызывал у сидевшего за рулем Ивана Кузьмича Скворцова самые нежные к себе чувства. "Умеют делать, сволочи", - уважительно подумал он об империалистах и непроизвольно вздрогнул, вспомнив дубовые педали МАЗа, на котором когда-то возил щебень. Сплюнул, выругался про себя, вслух же сказал несколько странное: "Мда, Москва-Воронеж хрен догонишь".
      Из себя Скворцов был мужиком видным. Высоким, плечистым, и хоть давно уже перевалило ему за сороковник и напарник Мишка вон Иваном Кузьмичом кличет, но давешнюю "плечевую", что волокли, наверное, верст пятьсот, драл с ним на равных, да еще как - старый конь борозды не испортит. Да и вообще все в этом рейсе сложилось удачно. Солярка подвернулась левая - поднялись. На "парахете", куда привезли груз, приняли радушно, накормили до отвала да еще презентовали каждому по мешку соли - дома пригодится. И шкуреха попалась на редкость душевная и без претензий...
      "Здрасте вам". - Заметив указатель "Санкт-Петербург". Иван Кузьмич ощерил крепкие, хоть и прокуренные зубы и, представив, как после баньки дерябнет пива с зажаренными до хруста охотничьими колбасками, даже застонал. Однако не забыл сбросить скорость до шестидесяти. Менты от перестройки в корягу оборзели...
      "Ласточка ты моя", - с нежностью подумал, почувствовав, что при торможении машину не ведет, перестроился в правый ряд и, въехав в город, начал ее придерживать, чтобы красневший впереди светофор миновать по зеленому. Неожиданно перед глазами возникла непроницаемая пелена и затошнило так сильно, что буквально вывернуло наизнанку. Когда это прошло, мир сразу будто выцвел, не осталось никаких чувств и мыслей, кроме бешеной злобы и ненависти ко всему окружающему. Какой, спрашивается, смысл-то во всем этом мерзостном копошении в дерьме, называемом нашей жизнью? Все схвачено и куплено, шито белыми нитками, скошено набекрень... Мужики - гниды, бабы - бляди, правители...
      - Ну, суки! - Иван Кузьмич снял ногу с тормоза и привычно врубил скорость. Мощно дав по газам, он с трепещущим от восторга сердцем мастерски своротил в сторону какую-то зазевавшуюся иномарку, занял средний ряд и с упоением заметил, как шарахаются в разные стороны от его колес сволочи-автовладельцы, от которых на дорогах одна только беда.
      - Кузьмич, тормози, ты чего, Кузьмич! - Позади на спальном месте заворочался напарник, однако Скворцов, ощутив его руку на своем плече, не оборачиваясь, со страшной силой ударил салапета в сонливую рожу.
      - Заткнись! Не перечь, сынок, старшим!
      Настроение у него улучшалось прямо на глазах, а все оттого, что малохольный водила на "фиате" не успел толком увернуться и, вылетев на встречную полосу, столкнулся с другим лохом, в них впилился еще кто-то, и все это со взрывом загорелось. В общем, умора!
      Внезапно перестав смеяться, Иван Кузьмич опять почувствовал прилив злобы, яростно засопел и с радостью заметил автобусную остановку. "Привет, ребята" . С ухмылочкой он круто принял вправо и, проехавшись колесами по тротуару, с наслаждением услышал смачные, могучим бампером в податливую плоть, звуки ударов... Так он снес еще пару остановок, без счета изничтожил иномарок, а потом вдруг стал слышен вой сирен и раздались команды гибэдэ-дэшников.
      - Чего? Чего? -Иван Кузьмич недобро улыбнулся и резко крутанул рулем вправо, так что разговорчивый ментяра в "Жигулях" сразу же заткнулся, налетев на столб. В ту же секунду послышались отрывистые хлопки выстрелов, еще, еще, еще, однако машина продолжала уверенно переть вдоль опустевшей улицы. "И стрелять-то не умеете, гады! - Иван Кузьмич презрительно скривился и дал по тормозам: - Ну что, взяли?" Увидев в зеркало заднего вида, как испуганно шарахнулись преследователи, он громко рассмеялся и, чтобы было нескучно пустил свой бампер по припаркованным у тротуар машинам. Только искры полетели...
      Скоро дорога окончательно опустела, ехать сделалось неинтересно, так что, заметив вдалеке множество сверкающих гаишных маячков, Иван Кузьмич даже обрадовался. "Ну, здорово, ложкомойники!" - ухмыльнулся он и вжал педаль газа до упора. Машина понеслась стремительно, и только в последнюю минуту Скворцов увидел, что на тротуаре, укрывшись за будкой троллейбусной остановки, затаился грейдер, а во всю ширину проезжей части выложен "скорпион". Стало ясно, что, по убогому ментовскому разумению, он должен непременно пропороть колеса своего МАЗа о шипы.
      "Не дождетесь, псы поганые!" - Нога его мягко опустилась на педаль тормоза, а руки привычно стали выворачивать руль, стараясь сделать это своевременно и плавно. Мастер, он и есть мастер, - тяжелогруженая фура с шумом, едва не опрокинувшись, на дымящихся скатах свернула в боковой проезд.
      Там ее тоже ждали - путь загораживал бульдозер. "Врешь, не возьмешь!" - с яростным криком Скворцов направил фуру прямо на столики уличного кафе, проехался по ним и на всем ходу врезался в сияющую стеклянную витрину -всем приятного аппетита! Последнее, что он запомнил, было что-то длинное и острое, стремительно надвигавшееся на него, на какой-то миг мозг его пронзила боль, затем она ушла, и все краски мира для Ивана Кузьмича погасли. Кусок арматуры прошил его череп насквозь.
      Чувствуя в ногах противную слабость и ощущая, как съеденное начинает подступать к горлу, Алексей Михайлович сдал в гардероб меховое кожпальто и, поднявшись на второй этаж, двинулся по коридору. Открыл внушительную дверь и очутился в небольшом предбаннике, где за солидным письменным столом восседала миловидная девица в белом халате и колпаке.
      - Моя фамилия Цыплаков, - слегка дрожащим голосом представился депутат. Я записан на 17.00.
      - Минуту. - Девица в белом сверилась по журналу, изрядно облегчила депутатский кошелек и, ласково кивнув, с благожелательной улыбкой указала на кресло. - Матрона еще занята. Вам придется подождать.
      Поддернув брюки, народный избранник присел, однако ждать ему пришлось недолго. Вскоре открылись двери и показался хорошо одетый пожилой мужик. Глаза его были расширены и полны невыразимого ужаса, чело бледно, галстук съехал набок, и шел как-то странно, будто в зад ему забили толстый осиновый кол. "Батюшки". - Рот Алексея Михайловича мгновенно наполнился тягучей слюной, а из-за двери уже послышалось:
      - Следующий!
      Пришлось вставать и идти на зов.
      Его сразу окутал густой волнующий запах. Голова закружилась, нервы превратились в натянутые струны, и одетая в стыдливую, до пят, нежно-розовую столу молодая женщина с белой лентой непорочности в волосах показалась ему прекрасной, словно богиня.
      - Прошу вас. - Она усадила депутата на крытое красным бархатом ложе и, прижав его руку к своему упругому бедру, стала ждать результата, которого, увы, не последовало.
      - Анастасия! - крикнула она мелодично и принялась бедного депутата раздевать, а из-за занавески появилась молодая ладная девица в короткой тоге с разрезом спереди. Она начала медленно, под музыку освобождаться от одежд, весьма волнительно и профессионально ...
      - О господин мой, раздвинь же свои чресла! - Оставшись в одних сандалиях, она приблизилась к Алексею Михайловичу и принялась ласкать его, умело и изощренно, постепенно переходя на миньет, но все было тщетно - увы, мужская гордость его спала. Похоже, летаргическим сном...
      - Так, так... Ну и ну... - Матрона нахмурилась, закусила губу и приступила к действиям более решительным.
      В ее руках оказался солидных размеров деревянный фаллос, обтянутый бычьей кожей. Окунув его в оливковое масло и обсыпав перцем с толченым семенем крапивы, она принялась медленно, со знанием дела, запихивать инструмент в задний проход бедного Алексея Михайловича. Депутат вскричал не своим голосом, а когда сооружение полностью исчезло в его заду, матрона поднесла ему кубок с дурно пахнущим зельем.
      - Пей! - произнесла она повелительно и принялась хлестать засушенной крапивой по низу живота. - До дна! До д-на!
      Заиграла музыка, и девица в сандалиях снова принялась выплясывать, принимая всевозможные позы для вящего депутатского удовольствия. Недвусмысленные, игривые, способные поднять мертвеца... Это продолжалось долго. Уже закончилось зелье в кубке, и танцовщица вся покрылась потом, но эффекта не наблюдалось по-прежнему. И вроде даже хуже стало.
      - Да, случай запущенный, - вытащив искусственный орган из депутатского заднего прохода, матрона вздохнула. - Меньше чем за пять сеансов не управимся...
      Алексей Михайлович отреагировал не сразу - отвлекала боль в заду, а выбравшись из ступора, негромко застонал и часто-часто закивал головой: "Да, да, за пять сеансов..."
      Не помня себя, он кое-как оделся, сухо попрощался с матроной и, пока спускался вниз, твердо решил: плевать, пускай не стоит, но сюда он больше ни ногой. Мелкими шажками доковылял до машины, горестно открыл дверь и, мученически застонав, опустился в кресло. Чувство было такое, будто его только что сняли с кола...
      Однако самое страшное только начиналось. За рулем сидел амбалистый усатый мужик, и, узнав его, Алексей Михайлович дико заорал - это был клиент, контракт на которого передал ему Гнилой. В ужасе Цыплаков попытался выскочить из машины, но крепкие руки тут же вдавили его в кресло и сильным ударом в нос отбили всякую охоту делать резкие движения.
      - Зачем тебе нужно убить меня?
      - Это не я, не я! - Дрожащими пальцами Алексей Михайлович пытался остановить льющуюся из носа кровь. Оглянувшись, он увидел лежащих рядком телохранителей и сразу понял, что влип основательно. - Это Гнилой, Гнилой приволок контракт, я только передал его, клянусь...
      Губы Цыплакова внезапно искривились и, почти не играя, он пустил обильную слезу.
      - Ну, ну, ну, позвони-ка ему и напросись в гости, - мягко сказал Сарычев и, неожиданно рявкнув: - Быстро! - отпустил щедрую затрещину по депутатскому затылку.
      Всхлипывая, народный избранник взял трубку, не попадая скользкими от крови пальцами в кнопки, с третьей попытки набрал номер.
      - Я вас... - раздалось в салоне - телефон был подключен к громкой связи.
      - Это Цыплаков, поговорить надо, - нервно прервал депутат.
      - Разговор подождет, а вот ляльки не будут, - раскатисто заржали на другом конце линии, и было слышно, как кто-то женским голосом мяукнул в трубку. Карусель(1) тут у нас вертится, да и шорнутые(2) уже все, так что давай завтра.
      Гнилой замолчал, видимо плохо соображая, и, помедлив, добавил:
      - Завтра буду китовать(3) в Парголово. Камышовка там есть, "Незабудкой" называется, вот туда по-утряне и подгребай. Усек? А-а-а-а! - внезапно заорал он, видимо укушенный в нежное место, и отключился.
      - Кто он такой? - Сарычев в упор глянул на депутата и подкрепил вопрос болевым на основание шеи. - Кто этот твой Гнилой?
      В глазах депутата опять блеснули очень искренние слезы, и он горячо зашептал:
      - У нас просто общий бизнес, клянусь, это все он - Гнилой, он - козырный, он даже Шамана знает...
      1 Развратные групповые действия.
      2 Уколовшиеся.
      3 Отдыхать.
      - Как ты сказал, Шамана? - Пальцы Сарычева внезапно разжались, и он продолжил почти ласково: - Ну-ка, ну-ка, расскажи мне о Шамане, очень интересно.
      Мгновение Алексей Михайлович сидел неподвижно, осознав, что сболтнул лишнее, затем майор заметил, как глаза его округлились и начали наливаться животным ужасом, который мгновенно погасил в них все человеческое. А потом случилось непредвиденное. С неожиданной для его измученного тела силой Дыплаков угостил Сарычева ударом локтя в лицо и, выскочив из машины, рванул к шоссе, в руках же у него появился пистолет - чаятель народный, избранник, как-никак. Пока майор делал "лесенку", на ходу уклоняясь от выстрелов, депутат почти добежал до трассы, однако спурт его был недолог. Внезапно он остановился и с истошным, обреченным каким-то криком отбросил ствол в сторону - видно, патроны в обойме закончились.
      "Ну, гад! Утомил". - Как только пистолет исчез в сугробе, Сарычев перестал выписывать зигзаги и, наддав, начал быстро сокращать дистанцию, но тут произошло нечто из ряда вон - Цыплаков вскрикнул и, смешно присев, бросился под колеса проезжавшего КАМАЗа. Это было так неожиданно, что водитель начал тормозить лишь после того, как раздался глухой удар и тяжелогруженая машина несколько раз перевалилась колесами через депутатское тело, сразу сделавшееся плоским, похожим на выпотрошенную камбалу...
      "Лох ты чилийский, Александр Степанович! - расстроился майор, с горечью глянув на истерзанный труп. - В войну, вишь, поиграть захотелось, дубина ты стоеросовая! На психику надо было давить, на психику..." Больше делать здесь было нечего, и, пожалев в душе водилу КАМАЗа, у которого головной боли теперь будет выше крыши, Сарычев быстрым шагом направился к депутатской тачке.
      Стражи народного избранника мирно спали, мужественные лица их подобрели, сломанные носы были конкретно красны. Сарычев из врожденного человеколюбия запустил мотор, чтобы троица не задубела, взял сотовую трубу и отчалил. На душе у него было муторно.
      Следующим утром, еще затемно, он съехал с Выборгского шоссе налево, к озерам, и, проплутав с полчаса, нашел все-таки спортивно-оздоровительный комплекс "Незабудка". По причине зимы лодки томились на берегу под навесом, на теннисном корте лежали сугробы, а функционировали, судя по всему, только кабак, баня да многочисленные коттеджики, в которых так уютно морозной ночью с ласкучей и умелой прелестницей. Дорога к ним была отлично накатана...
      Покуда Сарычев скучал в засаде, показалось рыжевато-медное холодное солнышко, освещая негреющими лучами пышные снежные шапки на елях. Лишь часам к одиннадцати свято место для парковки постепенно стало заполняться. Прибывавшие на "бомбах" и "мерсах" россияне неторопливо вылезали из машин, с важностью лобызали друг друга и, сбиваясь в круг, приступали к общению. Пару раз Сарычев включал "повтор" на депутатской трубке, но никто из новых русских не реагировал, лишь грубый голос на другом конце линии в который уже раз грозил: "Я вас..."
      Наконец с ревом могучего мотора принеслось облако снежной пыли. Когда оно рассеялось, майор от удивления аж присвистнул - на парковочной площадке застыл чернильный "мерседес-купе", точь-в-точь как тот, непробиваемый по ментовскому компьютеру, только с последней цифрой номера отличной на единицу. Из него в окружении трех амбалов степенно вылез долговязый мужик в роскошной ярко-желтой пропитке, и сейчас же присутствующие как-то подобрались, сделались словно меньше ростом, сдулись. Те же, с которыми обладатель канареечного прикида изволил облобызаться, гуськом последовали за ним по узенькой, проложенной в снегу тропинке. Майор для проверки еще разок нажал "повтор" и тут же довольно крякнул - на его глазах длинный полез в карман, вытащил трубу и грозно предупредил: "Я вас..."
      Минут десять спустя из дверей ресторана показались два халдея, они рысью припустили к коттеджу Гнилого, волоча тяжеленную корзину - как пить дать, со жратвой и бухалом. Вероятно, в связи с этим решение вопросов несколько затянулось, так что лишь часам к трем машины начали разъезжаться. Скоро только хабарики "Мальборо", мятые банки из-под джина да желтые пятна мочи напоминали о бандитствующих россиянах.
      Однако главный, похоже, покидать заповедный уголок не собирался. Он оценивающе взглянул на отъезжающих, снисходительно ощерился и что-то властно приказал, махнув рукой в сторону бани. Сейчас же кореш его выхватил трубу, с напором позвонил, и вся шобла направилась в ресторацию.
      Результат звонка ждать себя не заставил. Минут через сорок закаркало воронье, показался свет желтых "противотуманок", и из распахнувшихся дверей "ауди", купаясь в волнах сногсшибательного парфюма, под шепот "Блестящих" выпорхнули четыре прелестницы. Видно, Гнилому в его суровой жизни без женского тепла и ласки было никак.
      Ленинград. Развитой социализм. Зима Излонесения
      В сектор "Б"
      ...в ресторане "Корвет" были обнаружены сорок девять трупов (двадцать семь мужских и двадцать два женских), среди которых были идентифицированы и опознаны тела воров в законе Васи Пермского и Парашюта, а также воровских авторитетов, таких, как Сазан, Руставели, Федя Прушный, Магарыч и других менее значимых представителей Майкопского преступного сообщества. Характерно, что тело предводителя, вора в законе Паршина Александра Ивановича, 1943 года рождения, по кличке Штоф, с лета утвержденного "смотрящим" по Ленинграду, не обнаружено, хотя труп постоянно сожительствующей с ним некой Ващенко Галины Ивановны, 1960 года рождения, среди погибших найден. У всех мужских тел в районе пупка вскрыта брюшная полость и внутренние органы вывернуты наружу. По оценке специалистов, подобные ранения наблюдаются при нападении крупных хищников, таких, как тигр или медведь, и ведут к медленной смерти от потери крови и болевого шока. У всех женских трупов с левой стороны груди ребра проломлены и наблюдается рана круглой формы размерами 150x150 мм, вырванные сердца сложены рядом с телами, а тела погибших носят следы сексуального насилия. Оставшиеся в живых повара с тяжелыми повреждениями головного мозга находятся в коме, внешне не пострадавшие музыканты пребывают в состоянии ступора и, по оценкам специалистов, в ближайшее время вряд ли могут быть приведены во вменяемое состояние. Единственным вменяемым свидетелем является швейцар, но, находясь в сильном алкогольном опьянении, он всю новогоднюю ночь проспал и ничего не помнит. При осмотре помещения и одежды потерпевших были обнаружены множественные отпечатки пальцев, среди которых дактилоскопическая экспертиза идентифицировала отпечатки, принадлежащие интересующему вас объекту...
      Васнецов
      Аспирант уже успел собрать деньги и брюлики, отмыть от кровищи руки и съесть шашлык из осетра на вертеле, когда на кухне появился Архилин.
      - Мясник ты и лохматушник. - Он глянул на Титова с отвращением. - Тебе бы дуборезом в дуборезке(1) упираться.
      1 Работать патологоанатомом в морге.
      - Ладно, не ругайся. - Аспирант пребывал в отличном настроении, потому что Рото-Абимо назвал его великим охотником. - Не забудь, смотри.
      Он указал Сукалашвили на туго набитый полиэтиленовый мешок с надписью "СССР - оплот мира" и, подхватив все еще пребывавшего без чувств любителя шашлыков, потащил его в машину.
      На улице шел снег, "пятерка" превратилась в сугроб, и молодой кавказец Гела, видимо давно уже зажавший очко, обрадовался аспиранту страшно. А тот, бросив пленника на заднее сиденье, с ухмылочкой уселся рядом. Затем в машину забрался Архилин, и "жигуленок" тронулся с места.
      Было уже около четырех. Когда машина выехала на Исаакиевскую площадь, лежавший неподвижно пленник вдруг зашевелился, застонал и принялся, видимо от бессилия, сливать рассол в адрес присутствующих. Послушав немного, Архилин двинул ему в бубен, добавил под дых и повернулся к аспиранту:
      - Трюмить его, суку, надо, так он общак не сдаст.
      Не отвечая, аспирант прикрыл глаза и склонился к задыхавшемуся от боли мордовороту:
      - Кто такая Лия Борисовна?
      На покрасневшем от бешенства лице того поочередно промелькнули удивление, ярость и растерянность, а Титов прищурился, как бы куда-то всматриваясь, и скомандовал водило:
      - Давай в Пушкин рули.
      - Какого хрена, дорогой? - Архилин глянул на него недоуменно.
      Аспирант взял мордоворота за оттопыренное, помидорно-красное ухо:
      - Общак на хате у его раскладушки, она его за фраера держит. - Он крепко сжал пальцы. - Правда, маленький?
      - Суки, падлы, козлы! - Тот забился, пытаясь освободиться от пут. В руках у Архилина щелкнул "накидыш". Получив роспись во всю щеку, мордоворот всхлипнул, заткнулся и застонал.
      До Пушкина доехали без приключений. Аспирант безошибочно нашел поворот на улицу Красной Армии, указал дом и, когда остановились, посмотрел на мордоворота. Сейчас же харя у того подобрела, а глаза несколько затуманились и сдвинулись к переносице, что в общем-то его не портило. Он степенно уселся и произнес:
      - С Новым годом!
      - Двинули. - Архилин, выбравшись из машины, отворил калитку, и все направились в глубь двора к небольшому двухэтажному дому.
      Откуда-то из-под крыльца, бренча ржавой цепью, выскочил мохнатый кавказец-полукровка. В дверях появилась невысокая худенькая молодуха.
      - Саня, что это ты из командировки так рано, случилось чего? - Она обеспокоенно уставилась на мордоворота, но, так и не поймав его взгляд, вопросительно посмотрела на благообразную физиономию Сукалашвили. - Что все это значит?
      - Реактор вошел в критический режим. - Голос аспиранта был тих, добр и полон скорби. - Ему бы в тепло. - И, подтолкнув мордоворота, он прошел вслед за ним в небольшую чистенькую комнату. - Кассу неси.
      Тот незамедлительно проследовал на кухню и, приподняв вырезанный в полу, незаметный люк, начал спускаться в погреб, а со стороны сеней послышался женский голос:
      - Проходите в дом, сейчас самовар поставлю.
      Не церемонясь более, Титов вышел, шевельнул рукой, и подруга мордоворота рухнула на пол. Из лаза между тем послышалось тяжелое сопенье, затем показался чемодан и, наконец, выполз сам хозяин.
      - Открывай. - Титов сурово глянул на него.
      Мордоворот набрал код, приподнял крышку, и Архилин зашевелил усами. Чемодан был забит пачками "зелени".
      - Закрывай. - Аспирант сделал шаг назад, но Сукалашвили ничего не понял и выжидательно посмотрел на Титова:
      - Ну что, пора рубить с концами?
      - Пора, - кивнул тот, но вместо того, чтобы пришить мордоворота, моментально выпотрошил молодого кавказца. Архилину, чтобы не мучился, он просто вырвал трахею - уважаемый человек, все-таки законный вор...
      На секунду Титов замер, вслушиваясь в волшебные звуки камлата, затем приблизился к хозяйке и одним движением содрал с нее платье и незатейливое бельишко.
      Бросив к порогу куваксы Рото-Абимо самое вкусное, он застегнул штаны, вытер руки о занавеску и, положив включенную электроплитку спиралью на ворох белья, негромко приказал мордовороту:
      - Тащи чемодан на выход.
      Андрей Ильич Ведерников, имевший в кругах определенных кликуху Гнилой, любил зависать в "Незабудке". Все здесь было "доскум свойским"(1) - с директором оздоровительного комплекса он когда-то сидел в одной кошаре, раскручивалось заведение на общаковские бабки, даже шнырь при бане был из "долгосрочников"(2), вышедших при перестройке, и звал атамана еще по-зоновски бугром.
      1 Своим в доску.
      2 То есть осужденный на длительный срок заключения.
      Нынче правая рука главнокомандующего, Сенька Стриж, напрягся и вызвонил лялек, судя по прикиду и витрине клевых до невозможности. Когда же они в предбаннике скинули рекламу(1), вообще стало ясно, что прибыл суперсекс - на бритых лобках прелестниц были наколоты знаки качества, виднелись надписи фартовые - "королева СС", поблескивали золотые, продетые в укромном месте, колечки. Говорят, наделяющие любую женщину бешеным темпераментом.
      Так что дела пошли. Скоро французский коньячок был наполовину выпит, телки по первому разу оттра-ханы, и отдыхающие занялись своими делами. Порево не спеша мокло под музыку в пузырящейся воде бассейна, Сенька Стриж неторопливо, с чувством, наполнял баяны "меловой гутой"(2), а атаман Гнилой лежал, вытянув во всю длину жилистые, с набитыми на коленях восьмиконечными звездами, ноги и думал думу.
      В жизни своей он насмотрелся всякого. Малолетка, потом взросляк, два раза при разборках с пером в руке отстаивал жизнь и честь свою, но всегда он старался жить "по понятиям", как учили. Натаскивал же старый вор Рашпиль его строго. Помнится, к началу восьмидесятых Гнилой держал уже пол-Питера, кликуху его знали от Мурмары до Архары... Тогда считалось западло наводить коны с ментами погаными, а уж чтобы в доле с ними работать - так Боже упаси от такого форшмака! Да и "помидоры" с "комсюками"(3) крепко держались за кормушку, кроме однокорытников никого к ней не подпускали, вот и приходилось людям нормальным урывать свое то силой, то хитростью. Но это было честно.
      1 Одежда.
      2 Раствор кокаина.
      3 Коммунисты с комсомольцами.
      А после перестройки пошел беспредел, понятия кончались там, где начинались большие бабки. Вспомнив, что его, законного вора, держат теперь даже не за бойца, а просто шестеркой-мокрушником, Гнилой заскрежетал всеми своими фиксами. От мрачных мыслей отвлек его Сенька Стриж, доложивший, что дурмашины на взводе. Глядя на идущую поперек его живота надпись: "Работает круглосуточно", атаман взял шприц, ловко попал иглой себе в дорогу и хмуро буркнул:
      - Телок угости, будут злоебучей.
      Он тут же поймал "флэш" - мириады крохотных огоньков зажглись в каждой его клеточке, вывеска, обычно мрачная, подобрела. Сенька Стриж кивнул, дружески ощерился и пошел к мокнувшим в бассейне красавицам:
      - Ласточки, кому рапсодию на баяне сбацать?
      Гнилой с интересом глянул на воодушевившихся лакшовок - у таких небось не сорвется... Ни от чего не отказываются... Ему припомнилось, что и ширяться-то он начал, когда появилась эта гнида Шаман, а вслед за ним прорезались менты да прочая шушера. Не до понятий стало. Он открыл глаза и, чувствуя, как тело становится легким и свободным, одним движением поднялся на ноги. Неуемная энергия переполняла его и, шумно бросившись в бассейн, Гнилой начал с понтом осуществлять заплыв. Кореша, уже вовсю жарившие своих дам в прозрачной зеленоватой воде, лыбились и орали:
      - Не гони волну, бугор!
      Оставшаяся не при делах девица, сделавшаяся после кокаина буйной, стала "заявлять", и, чтобы шкура не забывалась, Гнилой поволок ее в бильярдную. Место это было славное - с удобными, обтянутыми зеленым сукном столами, с зеркальным потолком, в (котором отражалось все, на этих столах происходящее. Прижав возмутительницу спокойствия спиной кверху между луз, главнокомандующий потешился - вначале долго трахал ее обычным манером, затем с помощью кия, а после уж бильярдным шаром - не забывай, сука, что сделал Бог тебя из ребра!
      Между тем истомившийся в засаде Сарычев прикинул, что веселящиеся уже дошли до потребных кондиций. Он снял с "девятки" бачок смывателя и направился ко входу в баню, где за стеклом висела красноречивая табличка "Спецпомыв". Вежливо постучался и, узрев недобрую рожу дежурного, заманчиво так помахал полтинником:
      - Водички налей. Горячей...
      При виде дензнака и пустого бачка в буркалах у того зажглись искры понимания и дверь без промедления открылась:
      - Давай.
      Дважды упрашивать было не надо. Стукнув, Сарычев подхватил сразу обмякшее тело, зашел внутрь и, задвинув засов, прислушался. Где-то слышался плеск воды, раздавались блаженные стоны, кто-то смачно, словно застоявшийся жеребец, ржал словом, веселье было в самом разгаре.
      "Лежи смирно". - Майор связал командующего баней по рукам и ногам, забил ему в рот кляп и, аккуратно перекантовав тело на диван, направился в предбанник. Тот был солидных размеров и состоял из двух частей - раздевалку отделяла от комнаты отдыха перегородка. Миновав русскую парную, сауну и душевые кабинки, Сарычев добрался наконец до бассейна и, приоткрыв дверь, глянул в щелочку.
      Увиденное соответствовало услышанному. Трое изрядно вдетых мужиков усиленно и разнообразно трахали трио хохочущих баб. Глядя на них, майору подумалось, что собачья свадьба - это возвышенное и одухотворенное действо. Главного, однако, здесь не было, но, услышав громкие женские крики откуда-то сверху, Александр Степанович понял, что тот отдыхает в отдельном кабинете. И весьма активно...
      Именно в это время партнерша Гнилого, крайне раздосадованная неласковым обращением, извернулась и, раскровянив острыми ногтями атамановы бейцалы, попыталась сделать ноги. Тот, подобно раненому тигру, настиг ее и принялся конкретно учить уму-разуму, стараясь попасть по соскам и знаку качества на лобке. Пары в бассейне замерли, с хохотом внимая происходившему наверху, и появление Сарычева было для них неожиданно. А тот пристально посмотрел на отдыхающих и твердо, голосом Яромудра, велел:
      - Поплыли.
      Сейчас же дуэты распались, купальщики взмахнули руками, и их тела начали стремительно рассекать водную гладь. Доплыв до конца дорожки, они развернулись и, словно заведенные, рванули обратно... В это время на лестнице раздались быстрые шаги и показалась строптивая красотка, преследуемая раненым атаманом. От ее былой красоты и шарма не осталось н следа. Нос был расквашен, левый глаз заплыл, по бедру расплывался синевой огромный кровоподтек. Следом несся злой, как черт, Гнилой с окровавленным кием наперевес. Картина впечатляла...
      - Ты живой, пидер? - Он мгновенно узнал Сарычева и, круто изменив направление, попытался с ходу воткнуть длинную деревянную палку майору в глаз. - Сдохни!
      Это было сделано опрометчиво. Легко уклонившись, Сарычев въехал носком ботинка атаману в подраненный пах, в такт движению добавил ладонью в лоб, и тут случилось непредвиденное.
      - Сука! - Шкура-потерпевшая выдернула из ананаса нож и, дико завизжав, вонзила острие Гнилому в спину.
      - Изыди, блядища! - Майор, почувствовав, что явился Свалидор, непроизвольно шевельнул рукой, и лакшовка опустилась на кафельный пол. Секунду спустя рядом с ней очутился хрипящий атаман. Изо рта его пузырями выходила кровь, однако взгляд был осмыслен и преисполнен ненависти.
      - Все равно от СПИДа загнешься, мент позорный!
      Объяснять Сарычеву ничего уже было не надо, и он только спросил:
      - Почему я?
      - Чтоб под ногами не вертелся. - Гнилой захрипел сильнее, и из уголка его рта побежал кровавый Ручеек. - Чтобы, гнида в перьях, нос свой не совал...
      - Знаешь, любопытство не порок. - Майор незлобиво ухмыльнулся и посмотрел на него с интересом: - О Шамане расскажи.
      Глаза Гнилого сощурились, от ненависти его даже затрясло. Он вдруг ощерился и, плюясь красным, выдохнул с бешеной злобой:
      - Душу не мотай, мент поганый, сука лягавая, падаль! - Выдохся, харкнул, прошептал свистяще: - Да Шаман тебя уроет в шесть секунд. Ты вначале со своими лягашами разберись, есть там один высоковольтный из кадров. Он тебя и сдал. Вот у него и спроси насчет Шамана...
      Он замолк на секунду, хрустнул зубами и, уже не в себе, дико закричал:
      - Суки! Падлы! Всех замокрю! - выгнулся и, извергнув водопад черной крови, вздрогнул и затих.
      Пару мгновений Сарычев смотрел на него, потом покачал головой и задумчиво пошел прочь. Было слышно, что групповой заплыв находится в самом разгаре.
      Недаром говорят, что понедельник день тяжелый. Генерал-майор внутренней службы Михаил Васильевич Помазков уныло глянул сквозь тонированное стекло "форда" на уличную сутолоку. Да, вот она, суета сует и всяческая суета... Чувствуя, что опять поплохело, он сглотнул тягучую слюну, однако держался с достоинством, пока не блевал. Урод-водила врубил на всю катушку буржуазную печку, и, ощущая, как его долготерпению приходит конец, генерал открыл окно и подставил красную, разгоряченную харю упругим струям ветра. О Господи, куда ты, юность прежняя, девалась? Михаил Васильевич, вспомнив себя молодым и красивым инструктором райкома ВЛКСМ, горестно вздохнул, прикрыл мутные после вчерашнего глаза.
      С каким нетерпением ждали получения членских взносов от первичных организаций! Поработав головой, всегда можно было урвать свою долю от пирога социализма, а уж отдыхать-то комсомольский авангард умел. Вспомнив емкости с кристально-чистой, подобно слезе, водочкой стоимостью четыре рубля двенадцать копеек, машинистку Катю, родной письменный стол, на котором, собственно, веселье и происходило, генерал скривил несколько одутловатую физиономию и с внезапной экспрессией вскричал:
      - Стой! Тормози!
      - Есть, товарищ генерал! - Водитель, привыкший ко всему, включил сирену, принял вправо и припарковался, а несчастному Михаилу Васильевичу пришлось бежать за киоск... Услышав звуки тягостные, утробные, граждане ускорили шаги, а люди сердобольные и набожные истово перекрестились. Эка как его, болезного... С третьей попытки чекисту полегчало, и, утерев пасть рукавом расшитого золотом мундира, он таки продолжил нелегкий свой путь. Желудок его трепыхался у самого горла, мысли были тяжелы, словно жернова...
      Эх, хорошо бы сейчас на воздух, с природой пообщаться поплотнее, поохотиться, например. Как славно было в прошлом году в Тюмени! Начальник местного УВД, прогибаясь перед проверяющими, исхитрился и лично посадил медведя на "пальму"(1). Пока глупый топтыгин ловил брошенную ему в морду шапку, ловкие чекистские руки распороли ему брюхо клинком, и долго потом сидел косолапый в снегу, запихивая обратно в рану покрытые паром внутренности, ревел, медленно сдыхая, - вот умора-то! Но на этом веселье тогда не закончилось. Зэки сварили стальную клетку с дверью, оттащили в лес и закинули в нее на ночь дохлого барбоса. А поутру все было готово - еще один лесной прокурор сидел внутри ловушки и страшно ревел, а уж подстрелить его ничего не стоило. Помнится, сам генерал всадил в него все пять пуль из своей многозарядки...
      1 Кинжал на древке.
      Воспоминания о былом несколько оживили дух Михаила Васильевича. Вот он с вертолета строчит из автомата по джейранам, вот в казахских степях срубает антенной с несущегося джипа змеиные головы. А вот и кульминация генеральских подвигов - нынешние его приключения на Волге во время нереста осетровых. Ощутив во рту вкус икры-пятиминутки, Михаил Васильевич опять сглотнул слюну и понял, что если сейчас же не хлебнет пивка - погибнет. Мучительно, за родину. Однако ничего, как-то обошлось...
      Вскоре водила угрюмо произнес:
      - Приехали.
      Пришлось грозно сдвинуть брови и, приняв бравый вид, бодро двинуться на службу. В кабинете генерал на всю катушку включил кондиционер, рявкнул по селектору, чтобы его ни с кем не соединяли и, истекая слюной, залез в холодильник. Там, в прохладных недрах, находилось то, что одно лишь могло вернуть его к жизни - упаковка запотевших банок реквизированного "Хольстена". "Господи Боже ж ты мой!" - Присосавшись, Михаил Васильевич часто задвигал кадыком, крякнул и быстро открыл еще одну. Прямо пальцами хватанул кусок засохшей паюсной икорки и наконец-то ощутил, что начинает приходить в себя. Проклятая пелена перед глазами рассеялась, пол перестал уподобляться палубе во время качки, и, что самое главное, блевать больше не тянуло. Чувствуя, как настроение начинает подниматься, генерал выкушал еще баночку "Хольстена" и, глянув на часы, кликнул подчиненных на утреннюю тусовку.
      Которая не затянулась - вяло поинтересовавшись положением дел, он одобрил предпринятые действия, по-отечески посоветовал всем не терять чекистской бдительности, помянул добрым словом гаранта и президента и выпер присутствующих из кабинета. В это время раздалась трель - звонил кто-то свой, по сотовому, номер которого Михаил Васильевич кому попало не доверял.
      - Да. Что? Ну, мля... Сейчас буду. - Он потер узкий лоб и принялся собираться. Переоделся в гражданское, засадил еще баночку пивка и, объявив по селектору, что отбывает перекусить, не спеша направился на выход.
      От морозного воздуха в голове прояснело, на душе становилось все отрадней. Генерал закряхтел и размашистым шагом двинулся к гранитной набережной. Говорят, что именно в этом месте был когда-то ошвартован специальный катер, который разгонял гребным винтом кровищу, льющуюся из подземелий заведения, где нынче генералил Михаил Васильевич. Однако что было, то сплыло. Сейчас же, глядя вдаль, стоял себе спокойно генерал Помазков и, пребывая в твердой уверенности, что все идет как надо, со вкусом курил. Вскоре он услышал скрип снега под энергичными шагами, обернулся и скривил губы в улыбке:
      - Привет.
      - Два вопроса, Михаил Васильевич. - Его собеседник поправил модные очки на умном, интеллигентном лице. - Неприятности с налоговой полицией. Закрыли сразу пять наших бензозаправок. Думается, тебе проще будет решить по своей линии, чем мне по своей, так что навались, пожалуйста. - Он подмигнул и сунул папку с документацией в генеральскую длань. - Кстати, слышал новость? Гнилой дубаря врезал.
      Новость Помазкова не впечатлила - он на дух не выносил этого бандитствующего отморозка, однако Для приличия все же проявил интерес:
      - Причина смерти?
      - Я не вдавался особо, говорят, шкура какая-то расписала, похороны завтра. - Очкастый засмеялся. - Вот к чему приводит половая несовместимость. Мотай на ус, Михаил Васильевич. А лучше на хрен...
      Он помахал рукой и устремился к машине, ни марки, ни номера которой было не разглядеть.
      - Меньше народу - больше кислороду, - несколько по-детски подумал вслух генерал, хотя имел в виду вещь весьма серьезную - долю, и немалую, зажмурившегося поделыцика. Он постоял еще немного и, вспомнив про беду с кровными бензозаправками, шустро двинулся служить отечеству дальше.
      Сарычев, с утра еще взявший подступы к генеральской норе под контроль, решил временно распрощаться со своим подопечным. Он сел в "девяносто третью" и двинулся за белым авто, в которое погрузился собеседник Помазкова. Таких вот "волжанок" майор в свое время видывал достаточно - с проблесковыми сигналами у решетки радиатора, мощной сиреной и специальными держателями для номеров цепляй, какие хочешь. Сомнений в том, где подвизался генеральский знакомый, не было - заведение это раньше звалось ГБ-ЧК, а нынче более демократично федеральной конторой. Даже теперь явных лохов в ней не держали, так что Сарычев сразу же собрался и отпустил очкастого на десяток корпусов. Все шло отлично, пока не выехали на Московский проспект. Снег на дороге только что отскоблили, и, заняв левый ряд, "Волга" с ревом полетела в сторону аэропорта, не обращая на светофоры ни малейшего внимания. "Сатрапы!" - Майор в сердцах сплюнул и, жалея, что зря потратил столько времени, порулил назад - к мрачному серому зданию, такому высокому, что из его подвалов, поговаривают, видна Колыма...
      Между тем генерал Помазков, выкушавший к концу рабочего дня уже пол-упаковки "Хольстена", находился в превосходном расположении духа - вопрос с бензозаправками решился в шесть секунд. Он кликнул по селектору машину, погрузил зад в анатомическое сиденье и приказал водителю ехать домой.
      Обитал Помазков в девятиэтажном кирпичном монстре, построенном для высоковольтного состава ГУВД еще задолго до победы демократии, жить в нем было легко и приятно. Эх, скорее бы упасть в любимое кресло перед телевизором, открыть бутылочку пивка, поторопить прислугу с ужином... Домой, домой... Однако уже на Гражданке, когда проехали лесопарк, в ушах Михаила Васильевича раздался какой-то голос. Негромкий такой, бархатистый, медоточиво-убаюкивающий. В нем слышались шелест купюр, звон генерал-полковничьх, давно уже алкаемых звезд, ласковое бульканье наливаемой в стакан прохладной водочки. И все так ненавязчиво, маняще, с хрустально-серебристыми обертонами. Верно, так же злокозненные сирены сбивали с панталыку Одиссея. Только вот голос, раздававшийся у генерала в ушах, был мужской:
      - Иди в лес! Иди в лес! Иди в лес!
      И Михаил Васильевич махнул рукой:
      - Стопори. Дальше я сам, хочу прогуляться.
      Он вылез, отпустил машину и побрел, словно в забытьи, а вскоре какая-то неведомая сила заставила его остановиться возле белой "девятки", припаркованной неподалеку от лесопарка. Генерал распахнул дверь и уселся рядом с водителем. В этот миг с глаз его будто кто-то сдернул пелену. Глянув на лицо крупного усатого мужчины, Михаил Васильевич затрясся, взвыл от страха и, закрыв лицо ладонями, натурально наделал в штаны - даром, что ли, столько "Хольстена" было выжрано!
      - Узнали, значит, товарищ генерал? - мягко спросил водитель, ухватив при этом твердыми, как железо, пальцами Помазкова за кадык. - Расскажите-ка, с кем это вы встречались на набережной?
      От ужаса язык чекиста еле ворочался в пересохшем рту, так что отозвался он не сразу.
      - Так, знакомый один, - наконец выдавил он, однако, получив "закуску" резкий удар тыльной стороной ладони по губам, всхлипнул и поспешно прошептал: Партнер по бизнесу... Малому...
      Еще через секунду Михаил Васильевич заработал сильную, чрезвычайно болезненную оплеуху, стойкость его иссякла, и, чтобы больше не мучили, он, заплакав, сдал подельщика со всеми потрохами. Глядя на безвольное, жалкое существо в генеральской папахе, Сарычев сморщился от отвращения - ну и гнида! Отвесил Помазкову доброго тумака и, тряхнув за ворот, рявкнул:
      - Хватит сопли пускать, о Шамане мне расскажи!
      Однако отреагировал генерал как-то странно. Совершенно неадекватно. Он вдруг лукаво улыбнулся, прищурил мутный глаз и погрозил Сарычеву пухлым пальчиком, а затем громко затянул "Марш коммунистических бригад". На редкость пронзительно и фальшиво. И майор понял, что перестарался.
      "Хорош же, видно, этот Шаман, - он с отвращением воззрился на солирующего чекиста, - если при одном только упоминании о нем у людей крыша едет..." А генерал подмигнул майору на прощание, лихо выскочил из машины и, молодецки зашвырнув папаху в придорожный сугроб, строевым шагом попер вперед. Долго еще в темноте зимнего вечера можно было слышать незабываемое:
      Сегодня мы не на параде,
      Мы к коммунизму на пути,
      В коммунистической бригаде
      С нами Ленин впереди!
      - Привет, - улыбнулась Маша. - Есть будешь?
      И налила Сарычеву остывшего борща - знала, что он горячий не любит.
      Надев тапки, майор умылся, сел за стол и потянулся за чесноком. Честно говоря, борщ был так себе - не хватало мажорного звучания мозговой, разваренной косточки, тонкой гармонии перца, томатов и зелени, но Сарычев ел с удовольствием - набегался за день.
      Неподалеку, на коврике, лежала неразлучная с некоторых пор троица вывезенные к Маше Лумумба со Снежком и соседская сука, лайка-медвежатница Райка. Характер у охотницы был сложен и противоречив, на улице она кошек ненавидела люто, в мгновение ока подкидывала в воздух и с легкостью перекусывала хребты, а вот дома пошла на компромисс и часто даже вылизывала черных лохматых заморышей. Никуда не денешься - соседи...
      "Давайте, давайте, ребята, живите дружно".- Майор дохлебал борщ и обнаружил на дне плошки приличный кусок мяса с костью, однако он был уже явно лишний. Чтобы не заварить собачий нюх, Сарычев взял длинную паузу, подождал, пока мясо совсем остынет, и наконец позвал ласково:
      - Райка, иди сюда, девочка моя!
      Медвежатница глянула умным желтым глазом, привстав, бережно взяла мясо зубищами прямо из рук, а Александр Степанович, сунув посуду в мойку, отправился в комнату. Коты потянулись следом, однако Маша делегацию вниманием не удостоила - по телевизору шел репортаж о зверствах вовсю уже распоясавшегося маньяка. Яркие краски, неожиданные ракурсы и растерянные, глуповатые комментарии ментов создавали впечатление чего-то по-настоящему страшного. Сарычеву показалось даже, что лучшей рекламы для художеств садиста и не придумать, - будто тот сам заказал часовой демонстрационный ролик - мол, смотрите, какой я великий, ужасный, и трепещите!
      Автором кровавого клипа был деятель с Петербургского канала Алексей Трезоров, судя по подаче материала, весьма талантливый.
      Майор сплюнул - ну и блевотина! Когда передача кончилась, он поставил кассету с "Дикой орхидеей" и быстренько переключил Машино внимание в Несколько иное русло. Той экстренно было необходимо снять стресс...
      На следующий день хоронили бандита Гнилого. Собственно, Сарычев его в последний путь провожать не собирался, но - тесен мир! Попав в огромную пробку на проспекте Энергетиков, он загнал "девятку" поглубже во дворы и ради интереса прошелся пешочком. М-да - действо впечатляло... Множество мощных, не наших, клаксонов наполняли воздух вибрирующим ревом, напоминая фабричные гудки, некогда призывавшие пролетариев к стачке. Затем майор узрел облако автомобильных выхлопов, и наконец процессия показалась целиком. По всей ширине проезжей части, сметая на тротуар весь встречный транспорт, с ярко горящими фарами, медленно двигалась длинная колонна иномарок. Впереди, в открытом черном лимузине, везли утопающий в цветах гроб с телом покойного, его сопровождал "мерседес"-тягач, волочивший платформу с лабающим Шопена духовым оркестром. "Да, - майор усмехнулся, - лафета пушечного только не хватает, а все остальное, как у маршала".
      Сияли в лучах зимнего солнца отполированные бока джипов, блестела скупая мужская слеза в залитых бандитских буркалах, а вот менты проблесковыми огнями сверкать не стали, убрали свои УАЗы от греха подальше в боковые проезды. Всем было ясно, что это не только похороны, но и демонстрация силы.
      Скоро Сарычева зрелище утомило. Он с горечью вспомнил скромную могилу Пети Самойлова, страшно разозлился, и ему вдруг до жути захотелось продемонстрировать свой непростой характер. Однако сдержался кое-как, даже не подозревая, что очень скоро подобная возможность ему предоставится по полной программе...
      А вышло так, что из замыкающего процессию "мерсюка" срисовали "рафик" с отметиной по борту "Телевидение". Иномарка тут же остановилась, и выскочивший из нее квартет плотных молодых людей принялся действовать быстро и скоординировано.
      В то время как один из них, распахнув водительскую дверь, бросил рулевого в снег и принялся крушить ему ребра, трое других вломились в салон. Оттуда раздался звон битого стекла, звуки плюхо-действия, потом послышались женские крики.
      Все это Сарычеву чрезвычайно не понравилось. Не мешкая, он подтянулся поближе и с силой опустил кулак на гладкий, как бильярдный шар, череп отморозка, который с остервенением пинал уже неподвижное тело водителя. Что-то хрустнуло, и бандитствующий элемент распластался у колес неподалёку от своей жертвы, а майор тем временем был уже в салоне. Ярость, как лесной пожар, начала разгораться в нем. Ударом локтя в основание черепа он вырубил урода, буцкавшего пожилую даму, по лбу которой струилась кровь, вышвырнул его тело на снег и оказался нос к носу с его двумя хрипящими от злости товарищами. Ближайший с похвальной скоростью пнул Сарычева в пах, готовясь сразу же подключить руки, однако был он недостаточно быстр. Закрывшись "защитой черепахи"(1), майор в мгновение ока раздробил ему колено и с ходу, не дожидаясь, пока он свалится, доконал мощной "двойкой" в голову. Бандит рухнул грузно, словно куль с песком, а в руках последнего супостата блеснул нож.
      1 Защитное движение коленом.
      Не какой-нибудь там "жулик" с лезвием длиной в палец, а настоящий кишкоправ, свинокол, кинжал, способный пронзить человека насквозь. Глянув, как ублюдок крутит им обратную восьмерку, Сарычев понял, что тот далеко не лох. Мгновение - и клинок метнулся смертоносной змеей. Майор молниеносно отпрянул, взял контроль над замеревшей в мертвой точке рукой, резко извернулся, стремительно подсел и сломал конечность в локтевом суставе. Агрессор взвыл, нож упал на пол, а разбушевавшийся Александр Степанович провел сильнейший Удар ладонью в лоб. Такой, что оба глаза бандита оказались на его щеках. К своим врагам Свалидор жалости не ведал. Ни секунды не медля, майор выпихнул искалеченные тела на снег и, закричав ошалевшим телевизионным деятелям: "Водилу подбирайте! Водилу!" - принялся заводить мотор. Те протерли мозги, очкастый дядька на пару с оператором затащили шофера в салон, и Сарычев, вдарив по газам, сколько позволяла педаль, рванул куда-то в дебри дворов. Обогнул торговый центр, выехал в карман и, прокатившись пару кварталов, встал. Только сейчас он заметил, что руки у него все в крови... Ну вот, опять все одно и то же...
      - Вы кто - Сигал, Брюс Ли или папаша Норрис? - Очкастый смотрел на него с явным восхищением. Потом достал пачку "Мальборо", предложил: - Сигарету?
      Майор, глядя на водителя, который уже начал приходить в себя, покачал головой и скромно отозвался:
      - Меня зовут Сарычев Александр Степанович.
      - Ну тогда будем знакомы. - С некоторым апломбом очкастый протянул руку, украшенную недурным перстнем, значительно кивнул: - Алексей Фомич Трезоров. С меня причитается.
      - Ладно, сочтемся. - Сарычев ухмыльнулся, сунул визитку телевизионщика в карман и, кивнув всем, вылез - до "девятки" дворами было совсем недалеко.
      "Вот ведь как, набьешь подонкам морду - и на душе полегчает". - Чувствуя, что настроение улучшается, он оттер руки снегом, залез в машину и порулил в Стрельну. Пора было приниматься за очкастого знакомца Помазкова. Звали того Вячеслав Иванович Морозов и жил он, если верить чокнувшемуся генералу, на ближней периферии.
      Когда Сарычев по свежевыпавшему снежку добрался до Стрельны, уже начало темнеть. По адресу Заозерная, 9, он увидел обшарпанный двухэтажный дом, построенный никак не меньше полувека назад.; Из трубы вился дымок, тускло светились занавешенные ситцем оконца, в сторонке кособоко маячил покосившийся сортир. И Сарычев засомневался - не похоже, чтобы господин Морозов был из тех, кто бегает по утренней нужде на улицу. Скорее всего здесь живут его родственники, а сам полковник изволит обретаться где-нибудь в более уютном месте.
      Майор словно в воду глядел. Морозов, прибыв со службы, подъехал к дому, отпустил "волжанку" и скромненько так зашел во двор. Однако в родных пенатах не задержался, распахнул минут через десять полусгнившие ворота и выкатился на совершенно потрясном зеленом "ягуаре". Рулил он в сторону Петродворца. В районе Знаменки чекист ушел направо, проехал пару километров по отличному бетонному покрытию и, миновав шлагбаум, рядом с которым щелкали зубами два кавказских волкодава, загнал свое сокровище на стоянку. Потом забрал у сторожа пропуск, протопал ножками метров двести по очищенному до асфальта тротуару и через пару минут, набрав дверной код, уже всходил по лестнице трехэтажного каменного дома, построенного с претензией на нововикторианский стиль. С довольной ухмылочкой на очкастой роже...
      - Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках, - удивительно мерзким голосом, фальшиво, но с экспрессией пропел Александр Степанович. Затем развернулся и порулил в славный град Санкт-Петербург.
      Там он заехал к Маше, выхлебал остатки борща, нахально подкинул хвостатых еще на денек медвежатнице и, одарив всех на радостях тортом "Чародейка", направился в квартиру отъехавшего за пределы родины Соломона Абрамовича Каца.
      Разогревшись как следует, Александр Степанович Долго собирал по крохам остатки былой гибкости, сделал акцент на координацию и скорость, и в заключение, отрабатывая силу удара, чуть не изодрал в хлам своего стокилограммового кожаного любимца.
      А потом, преисполнившись наглости, взял да и позвонил Трезорову...
      - Молодец, что объявился, костолом, - обрадовался тот. - Раз обещали, ответим достойно. Давай дуй в гости. Приглашаю.
      Майор не был гордым. Купил в ближайшем киоске литровую бутыль "Абсолюта" и поехал.
      Наничье
      Из дневника следователя
      17.11. Купил Лене сапоги. Написано, Италия, но наверняка надрали. Сапоги за 40 баксов скорее всего делают на Малой Арнаутской. Всучили к производству новое дело - молодая, красивая баба без видимых причин замочила детей и мужа, а сама отравилась барбитуратами. Ужасы прямо, Хичкок.
      20.11. Интересно, сколько получает генеральный? Хорошо ему говорить о законности и сплоченности в рядах родной прокуратуры, а где она, законность-то, если зарплату вот уже месяц как не дают? Видел сегодня Петьку Норкина, которого года два назад выперли за недоверие, - чуть "мерседесом" не переехал на перекрестке, сволочь. Обрадовался страшно, напоил кофе с коньяком, много смеялся и сказал, что я дурак, потому как принципиальный. Взял в производство новое дело - сразу ясно, "глухарь". Какой-то гад взорвал полкило тротила в автобусе. Детей жалко, в школу ехали. Говорят, можно сдавать кровь - там платят сразу. Надо бы подумать на досуге.
      20.12. Наконец-то выдали зарплату за ноябрь. Вначале вроде обрадовался, а теперь - раздал долги, и опять в кармане хрен собачий. Скоро Новый год - ни подарков купить, ни жратвы, а кровь больше сдавать не пойду - потом голова кружится. И так с Ленкой три недели не общались, - понятное дело, годы. В центральном районе ЧП - без видимых причин
      застрелился замначальника РУВД, успев предварительно выпустить пару обойм в собравшихся на инструктаж сослуживцев. Будто в один миг у человека крыша съехала. Впрочем, от такой жизни скоро все озвереем.
      30.12. Видимо, веселый Новый год будет! На "барашке"(1) сгорел Толя Ольшанский - купюры меченые, спецкраска на руках, надпись трогательная на пачке "взятка для Ольшанского". В общем, отыгрались менты по полной программе за то, что жучил их Толян своей принципиальностью. Радуются теперь, сволота. Согласен, брать на лапу грешно, так платите нормально - никто бы и мараться не стал. Мне тоже подарочек к Новому году всучили - опять мокруха. В ночном клубе мужик на танцполе дедушкиной шашкой помахал. Ну на хрена мне это звание почетное "важняк"! Вы лучше зарплату дайте, а то в холодильнике, как на Северном полюсе, - ледяная пустыня.
      03.01. К чертовой матери эту собачью работу! Абсолютно трезвый интеллигентный мужик уложил шестерых прохожих из охотничьего ружья. Вот всю жизнь учили - ищи мотив преступления, а если мотива нет? Чувство такое, что катимся в огромную выгребную яму, превращаемся в гнилое болото, кишащее гадами. Хорошо бы водки выпить - сразу много и залечь спать на всю зиму. Но денег, как всегда, нет...
      1 Взятка.
      Ленинград. Развитой социализм. Осень
      "Присыпали" майкопских с размахом. Поначалу была неплохая мысль зарыть всех в братской могиле где-нибудь на Пискаревском кладбище, а сверху задвинуть памятник типа "Родины-матери". Однако, шевельнув рогами, решили районных помидоров не огорчать и просто основать аллею воровской славы на Южняке.
      Как решили, так и сделали - прикинулись в черные "лепехи" и, пустив скупую блатняцкую слезу, закидали жмуров в деревянных макинтошах мерзлым грунтом. А потом всех сгоношили под видом поминок на сходняк - думу думать, как жить дальше. В проверенный фартовый праздник(1) "Фиалка".
      1 Ресторан (феня).
      Переливаясь всеми цветами радуги, сверкали ресторанные люстры, ярко освещая огромный, ломившийся от жратвы стол. За ним расположились печальные, сообразно обстоятельствам, мужи и дамы. Аспирант сидел поблизости от любителя шашлыков и на фоне могучей фигуры соседа смотрелся невыразительно и скромно. А тот, оказывается, был личностью уважаемой - с погонялом Штоф, большим авторитетом с репутацией громилы. Однако сейчас он тихо и задумчиво жевал салаты, в общую беседу не лез и на вопросы Титова отвечал не очень внятно.
      За столами сидели люди очень разные. Высокий и жилистый справа от аспиранта имел кликуху Шура Невский, а также статус "сухаря" - неутвержденного на сходняке вора в законе. Он держал все баны, автовокзалы и аэропорт. Чуть левее сидел вальяжный толстячок метр с кепкой с прищуренными глазками, бриллиантовыми запонками и с потрясающей грудастой телкой. В кругах определенных он звался Фимой Шнобелем и, будучи по жизни "утюгом" - законным вором, заделавшим мокруху, - являлся одним из главных по блядской теме и наркотикам. Одно яйцо у него было левое, а другое - правое...
      - А это что за фрукт? - Аспирант не спеша прожевал кусочек севрюги и указал подбородком на румяного мужичка с мощным брюхом. Тот, подобно Цезарю, одновременно делал несколько вещей - жрал ложкой крабовый салат, вел приятную беседу с молодицей в бриллиантовом колье и громко рыгал.
      Штоф перестал жевать и оторвал взгляд от бараньих котлет "а ля Росиньоль":
      - Помпадур это, из горисполкома.
      Он опять уткнулся взглядом в тарелку и принялся с жадностью обгладывать умопомрачительно пахнущее ребрышко.
      Наконец все поднялись и прошли в соседнее помещение. Предстояло решить наболевший вопрос: как жить дальше? Толковище, однако, надолго не затянулось аспирант окинул собравшихся взглядом, и сразу возникло мнение - пора объединяться. И все с надеждой глянули на смачно чавкающего ананасом Штофа...
      Из рапорта
      ...в результате оперативно-розыскных мероприятий находящийся во всесоюзном розыске осужденный по статье 102 УК к высшей мере наказания гражданин Титов Юрий Васильевич, 1955 года рождения, был обнаружен в городе Зеленогорске по адресу (частный дом) и заблокирован силами местного УВД, "убойного" отдела ГУВД и ОМОНа. После применения спецсредств (черемуха-4) гражданин Титов вышел с поднятыми руками на крыльцо, и в этот момент по совершенно непонятным причинам из бронетранспортера оцепления был открыт прицельный огонь на поражение из крупнокалиберного пулемета по сотрудникам УВД, ГУВД и ОМОНа. После того как практически все они были уничтожены, водитель взял гражданина Титова на борт и на предельной скорости направился к Ленинграду. Поднятый по тревоге вертолет засек бронетранспортер на обочине в двух километрах от Сестрорецка, прибывшая вскоре оперативно-следственная группа обнаружила в нем мертвые тела водителя и снайпера, смерть которых наступила от глубоких проникающих разрезов в районе живота, вследствие потери крови и болевого шока. Визуально заметить гражданина Титова не удалось, а служебно-розыскная собака по неясным причинам свежий след не взяла..
      Стрыканов
      Справка
      ...в период с января по сентябрь... то есть практически с начала совместной деятельности объекта "ЯГ" и вора в законе Штофа криминогенная обстановка в городе кардинально изменилась в сторону централизации и слияния всех ранее существовавших преступных групп в одну, формально возглавляемую Штофом, а реально - объектом "Ш". По непроверенной косвенной информации данное преступное сообщество обладает значительными денежными средствами, имеет устойчивые связи в МВД, КГБ и партийных структурах, а также развитую агентурную сеть, разведку, контрразведку и аналитическое подразделение.
      Сам объект "Ш" помимо интересующих вас качеств характеризуется исключительной жестокостью, цинизмом и пренебрежением к человеческой жизни, о чем говорят нижеследующие эпизоды из его преступной деятельности:
      ...на встрече с представителями азербайджанской ОПГ он лично убил восемь человек, причем действовал в одиночку, уничтожив после этого двух невольных свидетелей (ресторан "Шоколадка")...
      ...во время совершения дерзкого нападения на оперативную машину с тремя работниками "убойного" отдела ГУВД, судя по дактилоскопии, все трое были убиты объектом "Ш"...
      ...во время его задержания по неясным причинам четверо опытных оперработников не смогли вовремя применить табельное оружие, и трое из них были убиты "Ш" посредством вырывания трахеи, а четвертый скончался в больнице от тяжелой травмы черепа...
      ...при совершении покушения на объект "Ш" нанятый дагестанской ОПГ киллер по совершенно непонятной причине промахнулся с каких-то пяти метров и, будучи кастрирован им, умер от потери крови...
      ...во время нападения на машину прокуратуры находившийся в ней прокурор и водитель были буквально выпотрошены. Женщина-следователь изнасилована, ее грудная клетка проломлена, сердце вырвано. Дактилоскопическая экспертиза и анализ спермы однозначно указывают на совершение этого преступления объектом "Ш"".
      Исп. Стрыканов
      В просторном кабинете с обшитых деревянными панелями стен рыцарь революции и генсек взирали на Т-образный, с несколькими телефонами стол, стеллажи с книгами, стойку с аппаратурой, черный кожаный диван, рядом с которым рос чудовищных размеров фикус с листьями, натертыми специальным воском.
      За окнами полыхал багряным пожаром осени разбитый во французском стиле парк, и даже толстые двойные стекла не могли притушить цвета октябрьских сполохов. Не за горами была зима...
      Невысокий худощавый человек мельком взглянул сквозь жалюзи на пышное природы увяданье, закурил и, утопая хорошо начищенными полуботинками в ворсе ковра, уселся в кресло. Строго говоря, он занял чужое место, но при его звании и должности размещаться где-то с краю было просто неудобно, да и хозяин кабинета не возражал. Сам он примостился неподалеку, на краешке стула, и не сводил блестевших сквозь стекла очков глаз со скуластого лица главнокомандующего. Кроме них в кабинете присутствовал еще один - в белом халате, лысый и мрачный. На субординацию ему было плевать, он небрежно развалился на стуле, подперев плохо выбритую щеку волосатой рукой, и хмуро посматривал на собеседников.
      Впрочем, беседы, как таковой, не было. Главнокомандующий спрашивал, очкастый отвечал, а если ответа не было, в разговор встревал одетый в белое. Голос у него был на редкость неприятным, скрипучим, менторски-занудным.
      - Давайте-ка лучше посмотрим. - Главнокомандующий кивнул очкастому, тот потянулся к пульту, и на противоположной стене высветился экран.
      Фильм был красочный, снятый очень натуралистично, с неожиданных ракурсов. Кровь текла рекой - это резали сначала белую овцу, затем голубей и наконец кур, кабинет наполнился истошными криками, сопровождаемыми ритмичным боем барабанов.
      - Идет обряд "пересечения вод", - пояснил очкастый. - Вот этот, в центре, - хуанган, то есть жрец.
      - Барабану здесь отводится центральная роль, - встрял одетый в белое. Считается, что кожа его сделана из солнечного света, и тот, кто прикоснется к нему, получает энергию светила.
      Главнокомандующий как-то странно посмотрел на него, а эрудит продолжил блистание интеллектом.
      - Вообще-то, посвящение помимо обряда "пересечения вод" связано еще с двумя - ритуалом Солнца, который называется "радас" (его высшее божество Дангбе, то есть бог змей), и церемонией, посвященной Петро - тому, кто одаривает верующих магической силой.
      На экране тем временем двое хуанганов принялись произносить заклинания над миниатюрным гробом:
      Зо вав-ве собади собо калиссо
      Мэть-Каррефо, мве мем кириминал.
      Муа ремезье лоа-йо
      Гран Буа, луври байе мве
      Барон-Симетьер, ленвуа мортс.
      Одетый в белое пояснил:
      - Они освящают свое творение именами дьявольской троицы - мэтра Каррефо, повелителя перекрестков и демонов, Гран Буа, владыки ночной земли, и барона Субботы, повелителя кладбищ. Как только подарок отправится по назначению, его получатель умрет.
      - Ладно. - Главнокомандующий снова закурил и задумчиво произнес: - Все это хорошо, но важен конкретный результат. Вы, надеюсь, не забыли, какой прокол вышел в прошлом месяце с тем журналистом?
      В кабинете повисла тишина, затем очкастый поднялся:
      - В настоящее время методика отлажена полностью, результаты у нас теперь не хуже, чем у "тон-тон-макутов" на Гаити.
      - Применяем новый состав, с повышенным содержанием дурмана вонючего или манцинеллы, что позволяет добиваться нужных параметров с высоким уровнем процентной вероятности, - красиво вклинился в беседу обладатель белого халата и, приподнявшись, нажал кнопку на пульте.
      На экране появился просторный бокс, в котором размещалось человек пятьдесят мужчин в больничных халатах. Их движения были медленны и неуклюжи, на лицах застыло идиотическое выражение, и напоминали они больше оживших мертвецов.
      - Вот, - с гордостью повел рукой очкастый, - не надо ни спецпсихушек, ни лоботомии - им уже не до политики. Отвоевались...
      - Це дило. - Главнокомандующий одобрительно крякнул. - Впечатляет. И не бойтесь новых путей. - Он встал и выразительно посмотрел на очкастого: Дерзайте. Кто ищет, того всегда найдут...
      Алексей Фомич Трезоров занимал средних размеров двухкомнатную квартиру в сталинском доме. А в общении он оказался дядькой простым и компанейским. Принял трепетной дланью запотевший пузырь "Абсолюта", одобрительно хмыкнул - лишней не будет, и повлек Сарычева в комнату. После напряженного трудового дня служители телемузы активно отдыхали - за столом помимо Трезорова размещались уже знакомый майору оператор с подбитым носом и какой-то мужик в очках, бабочке и подтяжках, а перед ними стояла чуть початая бутыль "Смирновской". Два уже опустошенных флакона были задвинуты под стол.
      - Прошу! - Сарычеву поставили стул, шмякнули на тарелку полкило закуски и налили штрафную.
      - За знакомство! - с трудом поднялся очкастый обладатель кис-киса, оказавшийся каким-то там ответственным выпускающим Ивановым. - Будем.
      А уже через полчаса, когда все перешли на "ты" и на "Абсолют", он виснул на шее Сарычева и остервенело кричал:
      - Шура, ты даже представить себе не можешь какое дерьмо это наше телевидение - собачье, смятку, в проруби!
      Потом глаза его закрылись, и, интеллигентно икнув, он вырубился. Спать выпускающего положили на диванчике.
      - Не обращай внимания, Саша. - Трезоров улыбнулся, закурил "Пел-мел". - А вообще-то он прав, канал наш - это большая выгребная яма, и мы скользим по самому ее краю. Чуть оступился, и ты по уши в дерьме или с пулей в башке валяешься в парадной...
      Косел он медленно, видимо, сказывалась длительная практика.
      - Леша, ты про маньяка передачу делал? - Сарычев неожиданно посмотрел репортеру в глаза и хрустко разломил вдоль хребта вяленого леща.
      - Правильно, Сашок, есть еще третий путь - не ссать против ветра. Трезоров взял из рук майора половинку истекающей жиром рыбины и подтвердил: Моя работа, вернее, наша. - Он указал на спящего мордой в стол оператора. - Не совсем, правда. Монтаж наш, а вот материал - хрен, денег дали тогда немерено всем, и нам, и туда. - Он показал измазанным в икре пальцем наверх. - Плевать, пусть делают что хотят, все равно уже ничего не изменишь. Чем больше страха в нашем демократическом обществе, тем лучше. Испуганным-то народишком легче управлять. Делай с ним что хошь. Увеличивай расходы на наши славные внутренние органы, вводи войска, чрезвычайное положение. Массы поддержат. У нас ведь как главное, чтоб не было войны...
      Общался Трезоров уже из последних сил. Он перебрался на диванчик и, едва успев рассказать, что платил за все деятель из мэрии по связям с общественностью, пробормотал скороговоркой:
      - Дверь, Катя, уходя, захлопни, - и захрапел. Убрав остатки жратвы и водки в холодильник - поутру холодненькая-то лучше пойдет! - майор оделся и, погасив в комнате свет, как и просил хозяин, захлопнул за собой дверь. Общение с телевизионщиками на пользу не пошло - его что-то кинуло в тоску. А ведь и впрямь - главное, чтобы не было войны...
      Ночью погода испортилась. Завьюжило, закружило, пошел крупный обильный снег, и, чтобы не опоздать, Сарычев выехал в Стрельну затемно. Добравшись на Заозерную, он затаился и стал ждать. Скоро приехал Морозов на своем "ягуаре", загнал его в гараж и прошествовал в дом. Молодец, что не очень-то доверяет своему поделыцику, раз засветил ему только эту хату. Знает, видать, что предают лишь свои.
      Потом подъехала белая "волжанка", пару раз би-бикнув, пошла на разворот. Через минуту бухнула входная дверь, скрипнула калитка, и Вячеслав Иванович отправился служить родине. Шел снег. Без труда держась у чекистов на хвосте, майор выкатился за ними из Стрельны, а когда выехали на прямой участок Нижне-Петергофского шоссе, сократил дистанцию до минимума. Удерживая правой рукой Знак, он громко выкрикнул Слово, и сейчас же "Волга", мигнув правым поворотником и увязая колесами в глубоком снегу, съехала на обочину. Сарычев припарковался следом, но, уже выходя из "девятки", вдруг почуял неладное - чары подействовали только на водителя, пассажир же волшбе не поддался и сидел в машине, затаившись, вытащив что-то смертельно опасное, скорее всего пистолет. Майор почувствовал, как в животе у него начинает раскручиваться солнечная энергия яр, названная так в честь Ярилы-бога и позволявшая предкам его без вреда для себя принимать удары меча и копья. Он почувствовал, как палец Морозова выбирает свободный ход спуска, резко распахнул дверь "Волги" и, послав клокочущую лаву из ярла(1) в руку, твердо и решительно прижал ладонь к дулу. В это самое мгновение чекист выстрелил.
      1 Солнечное сплетение (древнеславянский).
      Раздался грохот разорвавшегося ствола, и лицо Морозова обагрилось кровью. Майор, не теряя ни секунды, перетащил его на заднее сиденье, взял за горло, тряхнул и воззрился глазами Яромудра. Рана была пустяковой - кусок металла срезал кожу на лбу, а вот причина полковничьей невосприимчивости к чарам впечатляла. Оказалось, что чекист Морозов был уже несвободен - к его солнечному сплетению тянулось нечто похожее на гигантское, угольно-черное щупальце. Изредка по нему волнами пробегала дрожь, внутри что-то начинало пульсировать, менять форму и качество... Откуда оно брало свое начало, уяснить не удавалось. В целом полковник напоминал большую куклу-марионетку, управляемую из какого-то темного далека. Однако долго любоваться на чекистский отросток времени не было. Развернув полковника лицом к себе, майор спросил:
      - Кто такой Шаман?
      Далее произошло уже знакомое - глаза Морозова широко открылись, и ни с чем не сравнимый, беспредельный животный ужас начал наполнять все его чекистское существо. Сарычев увидел, как щупальце сильно завибрировало и начало наливаться алым цветом.
      - Где найти Шамана? - торопясь, страшно рявкнул Александр Степанович и, направляя полковничье внимание в нужное русло, закатил ему сильнейшую пощечину. - Говори!
      - Не знаю, он всегда сам находит нас. - Глаза чекиста начали закатываться, он как-то неестественно выгнулся, и сильная дрожь пробежала по его телу. - Не знаю, я ничего не... А-а-а-о-о-о! - Ни на что не похожий крик вдруг вырвался из его глотки, лицо приобрело синюшный оттенок, и он затих, а майор увидел, как алое щупальце, быстро темнея, исчезает где-то неуловимо далеко. Ну вот, опять прямо ужастик какой-то, Хичкоку и не снилось...
      - Молодец, не выдал военную тайну. - Сарычев гадливо глянул на полковника, сплюнул и залез в "девятку" - больше здесь делать было нечего. А все же молодец этот Шаман, уже два -ноль в его пользу... Ну да ничего, еще не вечер, цыплят по осени считают... Жареных, пареных...
      Да, кстати о цыплятах. Уже подъезжая к Автово, Сарычев вдруг понял, что хочет есть - зверски, неудержимо, несмотря на негативные эмоции и прогрессирующий, надо полагать, СПИД. А потому майор приобрел по пути шестьсот граммов "Докторской", растворимое пюре дяди Бена, цветом кожи смахивавшего на кота Лумумбу, и уже дома, пока закипал чайник, позвонил в Смольный.
      - Добрый день, - сладким, как патока, тенором проворковал он. - Нельзя ли услышать Михаила Борисовича Шоркина?
      - Нельзя, - отозвался стервозный женский голос. - Он на совещании.
      И в трубке раздались короткие гудки.
      - Спасибо, родная. - Сарычев вернулся на кухню. Наступал решительный момент - чайник закипел, на сковородке уже шкворчала колбаса, щедро сдобренная перцем и луком, оставался последний штрих: разбодяжить картофельные хлопья кипятком и смешать с содержимым сковородки. Ну, это уже было дело плевое... Ел майор, как и положено людям, себя уважающим, столовой ложкой. Затем выпил чаю с овсяными печенюшками, кончиками пальцев вымыл немудреную посуду и, убрав остатки харчей в холодильник, принялся собираться в путь.
      В парадной его встретила дружная крысиная компания. Усатые, толстые, с бусинками умных глаз звери оккупировали бачок мусоропровода и расходиться категорически не желали. "Да, - с горечью подумал Александр Степанович, - в атомную войну, говорят, все, кроме них, передохнут..." Он усмехнулся и сурово сказал грызунам:
      - Погодите, вот ужо Лумумба подрастет, будет вам день Африки...
      Крысы отреагировали вяло.
      Вынырнув из подъезда, майор завел машину и покатил по направлению к Смольному, вспоминая по дороге, что же ему известно об этой жемчужине архитектуры. Оказалось, немного - собор был не освящен(1), девицы благородны, а партия - ум, честь и совесть нашей эпохи. "Да, негусто, - вздохнул Сарычев. Ну а еще?" Закрытые распределители и широко раззявленные пасти вождей на трибунах. Специальная команда по сбору ценностей в блокадном Ленинграде, и сами эти ценности, найденные на дачах у товарища Жданова. Прием просителей через телекамеру(2) и битье на счастье эрмитажного сервиза...
      Сарычев решил, что думать об архитектуре не будет больше никогда. Всю оставшуюся дорогу он ехал без мыслей - так было легче.
      1 Из-за монаха-самоубийцы, повесившегося в келье.
      2 Г. В. Романов, к примеру, так и делал - представал перед визитерами на экране телевизора.
      Запарковав машину в районе Смольного, майор нашел второй подъезд и, погуляв минут этак сорок, повстречался наконец с ответственным работником мэрия Михаилом Борисовичем Шоркиным. Оказался тот высоким, видным россиянином, одетым в скромное кашемировое пальто баксов за девятьсот. Сарычев легко узнал его по толстому, угольно-черному щупальцу, крепко держащему радетеля за живое.
      Было довольно прохладно. Зябко кутаясь в воротник из перламутровой шиншиллы, Михаил Борисович дистанционно запустил двигатель своего "шевроле-блайзера" и порысил к машине, чтобы поскорее опустить зад в уже нагретое, подогнанное компьютером по фигуре сиденье. Видимо, устал, ох как устал представитель исполнительной власти, выгорел дотла на проклятой своей работе...
      Тем не менее вскоре он уверенно тронулся с места и покатил по Суворовскому, затем свернул на Лиговку и запарковался на небольшой автостоянке во дворе солидного шестиэтажного дома, что на Московском проспекте.
      Все здесь было как-то не так, не по-нашему, и не привыкшему к роскоши Сарычеву резало глаз: снег на тротуарах и мостовых был отскоблен, помойка блестела девственной чистотой, а возле каждого подъезда заманчиво горел неразбитый фонарь в форме шара. Михаил Борисович подошел ко входной двери, отомкнул замок своим ключом и исчез в недрах строения. Минут через пять стало видно, как на третьем этаже вспыхнул свет сначала в двух, а потом еще в трех окнах, и Сарычеву стало ясно, что у господина Шоркина жилищный вопрос решен кардинально. Видимо, как и все остальные.
      Время тянулось медленно, было скучно, но оказалось, что страдал Александр Степанович не зря. Часа через полтора все окна, кроме одного, в квартире Шоркина погасли, потом распахнулась дверь парадной, и показался Михаил Борисович. Свое респектабельное буржуазное пальто он оставил дома и теперь был прикинут по-походному - в кожаную куртку, джинсы и песцовую ушанку. Выбравшись на Московский, он прошел пешочком метров сто и, проголосовав, заангажировал подлинное детище отечественного автомобилестроения - сорок первый "Москвич" совершенно кошмарного, ярко-желтого цвета. Водитель, под стать своей машине, был со странностями - постоянно тащился в правом ряду со скоростью велосипедиста, и вести его было нелегко. Приходилось все время припарковываться, потом доставать, однако с грехом пополам, не потерявшись, доехали-таки до Сенной, выехали на Дворцовый мост и вскоре оказались на Петроградской стороне возле уютного заведения "У папы Карло".
      Из-за дверей приглушенно доносился волнительный голос Элтона Джона, на фасаде нежно-голубым сиянием переливалось изображение самого Буратинова родителя - почему-то босого, в шляпе и штанах в обтяжку, да и все вокруг было каким-то томным, зело медленным и весьма печальным. Но майор знал, что тихое это заведение в кругах определенных имело громкую известность. Сильно хлопнув дверцей автомобиля, Шоркин глянул по сторонам и особой, вихляющей какой-то походкой двинулся ко входу в заведение. Где-то через час он появился снова, и майор от неожиданности обомлел - представитель исполнительной власти был изрядно пьян/1
      и шел в сопровождении двух сомнительного вида личностей, причем один из них нежно обнимал его чуть пониже талии.
      - Тьфу ты, гадость, - плюнул Сарычев. Работник мэрии с партнерами поймали такси и, проехав совсем немного, вошли в среднюю парадную мрачного углового дома на Большом проспекте.
      Минут через пять в окошке на третьем этаже свет вспыхнул, мигнул, погас, и Александр Степанович понял, что все это надолго.
      Он не ошибся - было уже начало пятого, когда Михаил Борисович нетвердым шагом вышел из подъезда и, заприметив приближающуюся "девятку", просительно поднял руку.
      - За стоху на Московский? - спросил он Сарычева и, увидев, что тот кивнул, грузно опустился на сиденье. - И побыстрей давай...
      Пахло от него коньяком, мужским потом и чем-то прогорклым, голос был фальшиво-протяжно-мяукающим, и майор внезапно понял, что хочет пассажира придушить. Еще ему стало интересно - в плане щупалец изменится что-нибудь или все будет как раньше, сугубо летально?.. Не доезжая моста, он вывернул на набережную, резко остановился и с ходу наградил Шоркина затрещиной.
      - Кто такой Шаман?
      Получив после секундной паузы еще один удар, на этот раз локтем в челюсть, Михаил Борисович пролепетал:
      - Я не могу говорить... Он узнает - убьет...
      Он пустил слезу, всхлипнул и вдруг попытался выскочить из машины.
      Однако железные пальцы Сарычева тут же ухватили его за шевелюру и, вернув на место, провели такой болевой на шею, что несчастный работник мэрии зарыдал, тело его забилось крупной дрожью, и в машине запахло сортиром.
      - Ну? - Майор чуть ослабил хватку. - Лучше тебе сказать...
      - Он сам вызывает нас, когда... - еле слышно прошептал Шоркин, и майор узрел уже знакомое: угольно-черное щупальце, глубоко внедренное в живот работника мэрии, начало стремительно краснеть и, отделившись, сгинуло в окутанной туманом дали. А сам Михаил Борисович захрипел, лицо его приобрело синюшный оттенок, и он затих, судорожно выгнувшись на сиденье.
      Сарычев несколько минут ритмично и глубоко дышал, соизмеряясь с движением груди Велесовой, затем губы его зашептали потаенное, волшебное, услышанное в шелесте Священной рощи... Сотворив великий Знак Прави, он простер руки к неподвижному телу и громко произнес Слово Прави. Сейчас же глаза Шоркина раскрылись, из пасти побежала слюна, судорожно прижав ладони к груди, он хрипло рявкнул, скрючился и замер. Взгляд его ничего не выражал, зрачки все время смотрели в одну точку - куда-то далеко за горизонт, лицо же было уже конкретно синим, и в целом представитель власти смотрелся неважно.
      - Приведи меня к Шаману, и я отпущу тебя, - сурово произнес майор и опять начертал Знак Могущества. - Навсегда...
      - Э-э-э... А-а-а... О-о-о... - Не живой и не мертвый труженик мэрии вздрогнул, прерывисто вздохнул и, как бы наконец проснувшись, простонал: - Я повинуюсь воле твоей, Господин, - и медленно протянул обе руки по направлению к Неве.
      А где-то через полчаса, когда Сарычев выехал на набережную, жмуряк, глядя на высокий каменный забор, сказал:
      - Шаман здесь.
      Голос его изменился, стал хрипловато-невыразительным, казалось, будто шел он прямо из живота.
      - Жди меня, - приказал майор, убрал машину с дороги и, продираясь между кустов, двинулся на разведку.
      Забор был высокий, метра четыре, с натянутой по верху "колючкой". Майор сразу понял, что она под напряжением. Пару минут он напряженно вслушивался в ночную тишину и, не уловив ничего подозрительного, двинулся по периметру, освещенному через равные промежутки всполохами галогенок. Наконец стена повернула под прямым углом, и Александр Степанович очутился перед небольшой одноэтажной постройкой с надписью у входа: "Приемный покой". Чуть дальше забор плавно перетекал в двухэтажное здание, табличка на дверях которого гласила: "Институт болезней мозга. Проходная".
      Заметив, что подходы контролируются видеокамерами и почти все окна первого этажа освещены, майор быстро миновал опасное место и, двигаясь вдоль стены, вскоре обошел всю лечебницу. Забор всюду был одинаково высок, внутреннее пространство периметра заливал свет множества прожекторов. "Ни хрена это не больница, больше на зону похоже".- Сарычев вернулся к машине, отряхнул снег и залез внутрь. И сразу же раскаялся - после морозного воздуха отвратный запах, источаемый работником мэрии, ощущался особенно сильно, в салоне, казалось, окопалась добрая дюжина скунсов... С этим надо было что-то делать, и майор уже собрался принимать решительные меры, как за стеной института раздался рев мотора, загудел электродвигатель ворот, и Александр Степанович понял, что жмуряк его не подвел - сверкая фарами, мимо затаившейся "девятки" пролетел "мерседес"-купе. Тот самый, черный, хорошо знакомый...
      - Не так быстро, ребятки, не так быстро. - Сарычев запустил теплый еще мотор, лихо развернулся и, стараясь быть предельно осторожным, двинулся следом. Даже не заметив, как проснулся охотничий инстинкт.
      Было еще очень рано, автолюбители большей частью спали, так что майор без особых хлопот довел "мерс" до Кировского проспекта. Не доезжая до площади Л. Толстого, тот погасил габаритные огни. Через минуту загорелись стоп-сигналы, и, стремительно вырулив направо, иномарка исчезла из поля зрения. Будто испарилась... Не мешкая, Сарычев двинулся следом, но когда он повернул, той уже видно не было - оторвалась, зато в глаза бросилось другое. Под фонарем, в ярком пятне света, лежало обнаженное женское тело - раскинувшись, со страшной раной на груди. Ну и ну!
      Майор повернулся, глянул на синюю рожу Шоркина и сильно хлопнул его по плечу:
      - Молодец, что не соврал. Умрешь теперь героем!
      Наничье
      Ох, уважаемые граждане, никогда не кушайте пельменей! Владимир Иосифович Фридман, например, не только вкуса, но и вида их не выносил, а все потому, что технологический процесс изготовления был известен ему досконально. Сам он был когда-то доктором наук - крупным специалистом по самому нежному женскому месту. Но жизнь заставила, и вот, задвинув в один прекрасный день гинекологическое кресло в гараж - на всякий случай, вдруг еще пригодится! - эскулап принялся кормить трудовой народ.
      День нынче выдался хлопотливый. Дешевое некошерное мясо быстро подошло к концу, пришлось смешать то, что осталось, с поганым индюшачьим фаршем и раскошелиться на дополнительную дозу яичного порошка, чтоб пельмени не расползлись. "Эх, попалась бы ты мне раньше". - Гинеколог хмуро посмотрел на ответственную за овощи Наташку, которая, будучи уже на кочерге, матерясь, очищала лук на манер картошки, весьма неизящно, весьма. Он тоже выругался и отошел к тестомесу. Там все было по-прежнему - в муке, а глянув в недра агрегата, Владимир Иосифович сразу вздрогнул и с надрывом в голосе кликнул старшего пельменного:
      - Сема, у меня есть дело до тебя, шлимазало!
      Жилистый и чернявый начальник процесса, на лету уловив пожелание шефа, виртуозно изгнал хвостатую тварь из чана и, утерев пальцы о белый когда-то передник, решительно прокартавил:
      - Кгыс тгавить все гавно пгидется. Я сказал...
      Он покосился на приличных размеров куль с яркой кричащей надписью: "Осторожно! Яд", но Владимир Иосифович, не вступая в неприятный разговор, уже отошел, сунул рано облысевшую голову в морозильную камеру. Задумчиво отстучал пельмениной "Семь сорок", довольно крякнул и дал команду: "Фас".
      Сейчас же бывшая завотделением, кандидат медицинских наук Софа начала фасовать продукцию в коробочки с красивой надписью: "Пельмени русские высшей пробы", а с Фридманом внезапно случилось что-то странное: у него закружилась голова, его сильно затошнило, и в первое мгновение он решил, что это дает о себе знать перенесенный после защиты докторской инфаркт. Вскоре полегчало, но обычно добродушная, толстая харя его вдруг искривилась в приступе бешенства. Владимира Иосифовича буквально затрясло от ненависти к твари поганой, мерзкой, называемой человеком. Он вдруг ощутил себя маленьким и беззащитным в этом враждебном мире, душу его объял неудержимый страх, и ощущение это было так ужасно, что Фридман еле удержался, чтобы не закричать. Затем глаза его застлало красной пеленой неудержимой злобы ко всему вокруг, и, подчинившись ей, он принялся действовать.
      Воровато оглянувшись и убедившись, что все дети израилевы заняты производством пельменей русских, гинеколог незаметно зачерпнул пригоршню из мешочка с крысиным ядом и щедро сыпанул белый, похожий на муку порошок в чан тестомеса. Для верности он проделал то же с пельменным фаршем, а затем ноги сами собой понесли его на улицу, к железнодорожному полотну. Прошагав, задыхаясь, метров триста, Владимир Иосифович увидел огромный транспарант, настойчиво советовавший по путям не ходить, и начал подниматься по ступеням висячего железнодорожного перехода. Внизу с грохотом проносились электрички, степенно тянулись товарные составы, и Фридману вдруг неудержимо захотелось прыгнуть на потемневшие, пахнущие соляркой шпалы...
      Он так и сделал - перегнувшись через перила, рухнул вниз безвольной, тряпичной куклой. До шпал, правда, не долетел, приложился боком о крышу вагона-ресторана. Тело его скатилось под жернова колес. Перед глазами Владимира Иосифовича вспыхнул неяркий свет и тут же погас, сменившись непроницаемым мраком...
      В начале следующего дня секретарша Шоркина Любочка пребывала в расположении духа весьма посредственном. Причиной этому явился тот печальный факт, что домогавшийся ее уже давно свободный депутат Стамескин не произвел прошлой ночью на нее даже малейшего полового впечатления. Больше того, утром он преподнес ей за любовь дешевые отечественные колготки и прошепелявил слюняво: "Мы просто созданы друг для друга, птичка моя!" "Ну уж дудки!" - Любочка передернула пухлым, как сдобная булочка, плечом и в ожидании шефа включила электрочайник - Михаил Борисович любил начинать утро с чашечки черного, очень горячего кофе.
      В этот миг двери открылись, пропуская в приемную самого господина Шоркина, при виде которого глаза секретарши чуть не вылезли из орбит, и она, сдавленно икнув, плавно опустилась на подоконник. Начальник ее шел как-то странно, подволакивая обе ноги сразу и глядя в одну точку, располагавшуюся где-то высоко в небе. Лицо его, синеватое, местами с фиолетовым отливом, было в пятнах запекшейся крови, и вместо привычного: "С добрым утром, Любочка", он зарычал так, что у секретарши раньше срока наступили "праздники". Остановившись перед дверью в свой кабинет и, видимо, не найдя ключа, Михаил Борисович открыл ее ударом ноги и, уронив на себя трехцветное полотнище российского флага, с грохотом приземлился в кресло. В таком вот виде Шоркина и нашли сослуживцы, крайне встревоженные его отсутствием во время обеда. Не обманул, стало быть, Сарычев - Михаил Борисович в глазах общественности действительно погиб геройски, на боевом посту.
      Сам же Александр Степанович в это время о зомбированном обитателе Смольного и думать забыл. Он рулил по скверной, занесенной снегами дороге в направлении Гдова. Рано утром по объявлению в "Рекламе-шанс" майор уже успел навестить "потомственную ворожею с большим опытом лечения заговором и травами". Когда же та узнала, зачем он пришел, то закрестилась, зашептала испуганно:
      - Господи, спаси и сохрани!
      Однако за сотню баксов забыла о Боге и послала Сарычева к родичу своему, в деревню Пируновку(1), километрах в двадцати от Гдова.
      - Уж и не знаю, застанешь ли его живым, - перекрестила майора на прощание знахарка, - уж больно древний. А звать его дед Посвист, потому как знака он Стрибогова(2). Со мной не знается, говорит, мы все Ящеру(3) душу продали...
      1 Именно Пируновку, через "и". В быту, чтобы не трепать великого бога, Перуна называли Пируном.
      2 Стрибог - бог ветра, воздушного пространства.
      3 Яже, Яша, Змей Горыныч. Змей, держащий Землю.
      Сарычев, как человек бывалый и всю жизнь проживший в России, купил много водки, приобрел также ватный костюм с валенками и, залив полный бак, покинул славный град Петров. Миновав Гдов без особых приключений, он повернул у указателя налево, но обещанной дороги, как ни старался, не разглядел - лишь два глубоких следа от гусениц пересекали девственно-белую целину. Это, в принципе, было нормально, так что, переодевшись в ватный прикид и валенки, майор где-то через полчаса уже трясся в кабине "Беларуси". Мрачный, судя по всему, запойный тракторист решил, что ради хорошего человека свиньи комбикорма могут и подождать.
      Проехав километров пятнадцать, он остановился.
      - Дальше не ездят - провалиться можно, болото. Лесок вон видишь? Держись полевее, там Пирунов-ка и будет.
      - А чего селились-то в бездорожье? - удивился Сарычев. - Земли, что ли, мало? Словно на Луну забрались - ни туда, ни сюда...
      - А, как плотиной реку перегородили, с тех пор и заболотило. - Парень зло прищурился, сплюнул и полез в кабину. - Коммуняки, мать их...
      - Слушай, а может, подберешь меня попозже? - перекрикивая двигатель, спросил Сарычев. - Я ненадолго.
      Но тракторист в ответ мрачно ухмыльнулся:
      - Это вряд ли, я бухать буду. До усрачки.
      Глянул ему Сарычев вслед и пошел по белой целине, стараясь снег не загребать и дышать размеренно. Отмахав половину пути, он почувствовал, что валенки начинают натирать ноги, и сейчас же кто-то из предков подсказал ему обтереть ступни снегом и насухо высушить. Сразу полегчало. Вот уж воистину самое ценное это опыт, его не купишь ни за какие деньги...
      Миновав по правую руку высокий сосновый бор, майор перешел речку, в которой, судя по проруби, хранились бочки с квашениной, и, взобравшись по крутому склону, узрел деревню Пируновку во всей ее красе.
      Дворов было дюжины три, но, если судить по вьющемуся из труб дымку, жилых набиралось едва ли с десяток. Более же всего удивляла тишина, прямо-таки кладбищенская - ни лая собачьего, ни детских криков. Сарычев понял, что деревня умирает.
      Постучавшись в самый крайний дом, он долго ждал, пока ему ответят, и, следуя по направлению клюки морщинистой, в черном платке бабки, оказался возле вросшей в землю, почерневшей от времени избы.
      Изгородь была подперта трухлявыми жердями, ветер, навевая тоску, свистел в щелястых стенах сарая, а в запущенном яблоневом саду из-под снега выглядывал чертополох. Протиснувшись в щель между ветхими воротинами, майор поднялся на скрипучее крыльцо, потопал ногами, отряхивая снег, негромко постучал. Тотчас, словно его ждали, за дверью послышались шаркающие шаги, и старческий голос спросил:
      - Чего надобно?
      - Ищу я свет сердца, да доброту, да разумение, - Сарычев вдруг ощутил себя уже немолодым, уставшим от бесконечной дороги скитальцем. Не было у него ни жилья, ни жены, ни добра, только знание потаенное да вера твердая в Триглав. Одинокий странник, калика перехожий...
      Дверь открылась - она была даже незаперта, и из глубины темных сеней позвали:
      - В горницу ступай, студено нынче.
      Через выстуженные сени майор прошел в комнату - стол, скамья, печь, топившаяся, слава тебе господи, по-белому. Увидев безжизненные, с выцветшими белесыми зрачками глаза хозяина, Сарычев понял, что тот слеп. Борода старца позеленела от времени, холщовые порты обветшали. Он был самое малое втрое старше Александра Степановича, но склонил седую, давно не чесанную голову.
      - Ражу(1) назови свою.
      1В древности в течение жизни человек имел по меньшей мере семь имен, связывавших его с тонкими началами. Ража - вечное имя, с которым человек приходит в каждую новую жизнь. От жизни к жизни он получал иглу (сразу вспоминается Кощей Бессмертный), сделанную из двух камней его богов-покровителей. Эти иглы вдевались в нить и вешались на шею человеку. Чем больше было таких игл, тем больше человек уже прожил жизней.
      Совершенно неожиданно для себя майор произнес:
      - Ярокош - моя ража. - И рука его быстро начертила в воздухе то, что было видно и слепому. - Двенадцать игл на моей нити.
      Вздрогнув, старец ухватил майора за плечо своей иссохшей, похожей на птичью лапу рукой:
      - Перуне! Славен и трехславен буде! Что привело тебя, брат, ко мне, что за нужда у тебя?
      - Мне надобен гелиотроп, добытый до восхода солнца, когда стоит оно во Льве, с вербеной, которую не видели ни звезды, ни луна, да аконит, дурман-трава и молочай, укрытые от глаз людских совместно с чемерицей в ночь Вальпургиеву, а также белена и белладонна с архилимом, вырытым в канун Купалы.
      Майор на секунду замолчал, и, не давая ему закончить, старец промолвил:
      - Уж не хочешь ли ты, брат, сварить питье Трояново, чтоб обрести соцветье силы перед боем и победить, жизнь человеческую полагая былинкой на ветру?
      - Ты истину сказал, - произнес Сарычев голосом Ярокоша, - но только не победа для меня важна, а справедливость. Когда добро слабо, то злу под солнцем не должно быть места.
      - Так помни, Ярокош, что зло в душе людской во сто крат страшней того, что окружает нас, и думай больше сердцем, чем головой. Настали окаянные времена, година Карны(1), лихолетья Интры(2). Уже сороки замолчали навеки, уже вороны не кобенятся, указывая путь...(3) - С этими словами старец вышел из комнаты и вскоре возвратился, неся продолговатый, завернутый в перетянутую ремнями овечью шкуру предмет.
      1 Богиня смерти, похоронного обряда и горя.
      2 Брат змея Ящера.
      3 В древности сороки были говорящими и вещими птицами. Согласно древней русской легенде об Ирии, ключ от рая хранится у вороны. В действительности же ворона, исполняя в воздухе определенные движения - кобения (отсюда гадатели по полетам птиц - кобники), имела возможность проникать в параллельные миры.
      Осторожно развернув, он положил на стол пузатый дубовый ларец и затейливой работы меч с рукоятью из черного рога. Клинок его был булата коленчатого и весь покрыт серебром неведомых знаков. Неожиданно написанное стало майору понятно, и он прочитал: "Да будешь ты благословен, клинок Троянов", а старец взял оружие в руку и, легонько дотронувшись до стали, заставил ее петь. Звук был долгим и чистым.
      - Зри, Ярокош, - он стремительно взмахнул мечом и с легкостью срубил выступавшую из стены толстую шляпку гвоздя, - на острие даже следа не осталось. - Потом быстро заключил клинком в круг бежавшего по стене таракана, и тот, едва коснувшись невидимой границы, бессильно замер, а Посвист, оружие с бережением положив на стол, раскрыл ларец и показал на небольшой черный флакончик: - Вот питье Трояново. В сосуде из горюч-камня оно веками не теряет силы своей. И помни, или ты умрешь, или непобедим станешь.
      С этими словами, упрятав меч и зелье в овечью шкуру, он перевил ее ремнями и протянул сверток Сарычеву:
      - Прощай, Ярокош, свидимся в Ирии.
      - Храни тебя Перун. - Сарычев обнял старого потворника(1), поклонился и вышел на улицу.
      Зимнее солнце уже скрылось за горизонтом, на звездном небе молочно белела ущербная луна. Легко ориентируясь в темноте, Сарычев перебрался через реку и пустился в обратный путь. Без приключений пересек целину, отыскал "девятку" и лишний раз убедился, что живет в России - щетки были уперты, а боковое зеркало выломано. "Хорошо, хоть колеса целы". - Майор нагрел двигатель и что было сил покатил к дому.
      1 Потворник - от слова "творить". Общее название науз-виков изготовителей заговоренных предметов, храниль-ников - изготовителей и хранителей священного оружия, утвари и снаряжения, обавников - посвященных, воздействующих на подсознание через обаяние, и чаровников - изготовителей снадобий и обрядовых напитков.
      Желудок настоятельно требовал пищи, захотелось рыбки, жареной, с картошечкой и лучком, а к ней соку томатного! От этого видения Сарычев даже застонал. Он еще не знал, что поесть ему сегодня не придется вовсе...
      Ленинград. Развитой социализм. Зима
      Весь день шел снег. С трудом досмотрев до конца программу "Время", Ленька Синицын выбрался на улицу. Его "скороходовские", не по сезону, ботинки оставляли четкую цепочку следов на белом ковре. Выбравшись на Невский, он не спеша потянулся к Адмиралтейству, стараясь не смотреть на женские лица, ставшие в свете уличных фонарей сразу такими красивыми. Он шел мимо переливавшихся огнями фасадов кабаков, смотрел на выходящие из авто счастливые парочки, и все острее и острее чувствовал свое одиночество. От ощущения горькой тоски и безысходности к горлу подкатывал ком, хотелось громко закричать: "Почему все так?"
      А потому... Ленька был неказист - росточка ниже среднего, плечишки узкие, как разденется, сразу видно, что витамина Д ему в детстве не хватило. Свою неполноценность он переживал болезненно и ненавидел весь белый свет, особенно женщин. Леньке стукнуло уже двадцать два, а дала ему, да и то совсем недавно, и ведь не просто так, а за червонец! - дворовая шалава Танька. Когда же, по первости, он быстро кончил, она сморщила нос и засмеялась обидно:
      - Ты прямо как кролик, только обмусолил.
      Одернула юбку и пошла с чердака. Сука...
      И вообще всегда получалось так, что всюду Леньку обижали. В армии сволочь-сержант заставлял "уголок набивать" - ровнять край одеяла губами, на заводе мастер-крохобор наряды закрывает от балды и норовит все время выгнать в ночную смену. И если б был он такой же, как все, то хватанул бы с ходу пару стаканов, глядишь, может, и полегчало бы. Да только не мог он пить - не принимало водку нутро, выворачивалось наизнанку...
      Ленька перешел Дворцовый мост, добрался до Первой линии и, свернув направо, оказался в длинном, загаженном людьми и кошками проходном дворе.
      Тускло светила единственная лампочка, воняли переполненные мусорные баки, где-то высоко на крыше хлопал на пронизывающем ветру грозивший оторваться кровельный лист. Тоска...
      Сюда Ленька приходил уже третий раз. Посмотрев на часы, он проверил, не навесил ли кто новый замок на подвал-дровяник взамен того, сбитого, и, притаившись за грудой пивных ящиков, принялся разматывать тонкую капроновую веревку с двумя привязанными гайками на концах. Вообще-то был этот двор какой-то неудачный, непутевый - позавчера Леньку спугнули, вчера тоже осечка вышла, но ничего, он все равно своего добьется. Не в первый раз. Да и не во второй...
      Наконец у фасада дома хлопнула дверца машины, двигатель взревел, и Синицын услышал скрип снега. Эти шаги он узнал бы из тысячи. Такая легкая, стремительная и независимая походка была только у той красотки с Лиговки. Когда он впервые повстречал ее - стройную, зеленоглазую, с густыми русыми волосами, она в его сторону и не глянула, обдав ароматом духов, прошла мимо. Он не удивился тогда, потому что уже знал, что все красивые и благополучные - твари поганые и когда очарование их не помогает, кричат они громко и надрывно.
      Скрип снега стал слышен уже совсем близко, и, затаив дыхание, Ленька перехватил удавку поудобнее. Как только женщина поравнялась с ним, он точным движением накинул веревку ей на шею и, придушив ровно настолько, чтоб ей хватило сил остаться на ногах, поволок в подвал. Содрал дубленку, связал руки и, заклеив рот пластырем, бросил лицом вниз на козлы.
      Начиналось самое интересное - полузадушенная жертва пришла в себя и начала надрывно кашлять, но делать это с заклеенными губами ей было трудно. Вдоволь насладившись судорожными подергиваниями женщины, Ленька радостно засмеялся и принялся ее раздевать. Сердце его билось легко и спокойно, дыхание было глубоким, ощущение своей мужской значимости наполняло его душу восторгом и ликованьем.
      Разрезав ножницами мохеровый свитер, он увидел под ним футболку, содрал ее и от возмущения даже застыл - эта сука не носила бюстгальтера! Ай-яй-яй! - Ты, тварь... - Властно он протянул руку, почувствовал упругость груди и долго, до крови, крутил набухшие соски, прислушиваясь к глухим стонам и тихо радуясь. Что, больно? Ну, подожди...
      Наконец дело дошло до юбки. Он медленно разрезал ее, долго кромсал ножницами черные колготки, пытаясь вырезать на попе звезду, но почему-то не получилось. Содрав их наконец вместе с трусами, он принялся бить пленницу ладонью по ягодицам, потому что так уж получалось всегда, что пока не посмотрит Ленька на пламенеющий женский зад, никак у него не стоит, хоть убейся. Скоро он воодушевился и, ощутив, как покорное тело вздрогнуло, резко и напористо в него вошел. Эх, хорошо... Правда, в пальто и шапке было жарко, но он не останавливался и продолжал наваливаться на свою жертву до тех пор, пока ему не захорошело. Да еще как - глаза его закатились, из широко раззявленной, вонючей пасти вырвался хрип блаженства. Он почувствовал себя настоящим самцом, мужчиной - обладателем. Глянув на поверженную, загибающуюся от боли суку, он харкнул на ее красные, как у макаки, ягодицы, ощущая, как все прошлые обиды вспыхнули в нем с новой силой, выбрал подходящую, поострей, деревяшку и долго пихал ее во вначале розовую, а потом уже алую от крови щель между бедрами... Глубже, глубже, глубже...
      Утомившись, он задумчиво выкурил "беломорину", потом зачем-то долго гладил свою жертву по лобку, повторяя про себя: "Я сильнее всех, я победитель", и наконец медленно накинул ей на шею
      удавку.
      - Ну вот и все, стервь, оттрахалась.
      Было уже около полуночи. Ленька вспомнил, что ему в утреннюю смену. Прихватив на память изорванные трусы, от которых пахло духами, он осторожно выбрался из парадной и направился к дому.
      Настроение опять стало поганым. Где-то глубоко в душе, проснувшись, заскребла когтями здоровенная черная кошка по имени Тоска, и он не заметил, как уже на набережной возле него остановилась машина передвижной милицейской группы. "Луноход", если по-простому...
      - Эй, мужик, документы есть? - Одетый в "меховое изделие" старшина был полупьян и похож на сторожа. Услышав Ленькино:
      - Да что вы, ребята, я тут, на Марата, живу, - он нахмурился.
      - А это мы сейчас по ЦАБу проверим. - Он повернулся к своему напарнику. Вася, открывай коробочку...(1)
      1 То есть бардачок - отделение для перевозки задержанных.
      Тягуче сплюнул на снег и принялся шмонать Синицына.
      Однако вместо денег или, что еще более желательно, водки он нашел у задержанного удавку с женскими трусами. Сразу же помрачнев, он молча запихал его в "луноход" и уже по пути в отдел подумал: "Вот пускай опера его и раскручивают". Дело в том, что сегодня у него, помдежа Семененко, был двойной праздник - жена родила ему двойню, и по такому случаю он, как водится, преставился. Но, как всегда, бухала оказалось мало, пришлось рулить на ночь глядя на добычу спиртного. И вот надо ж, вместо водка бабские трусы с удавкой!
      Окунув задержанного в "аквариум", счастливый отец не совсем твердой рукой нацарапал рапорт. Присовокупил удавку с трусами и, оставив все это в качестве подарка "уркам"(1), снова отчалил в ночь. На этот раз ему крупно повезло удалось с поличным взять спекулянта водкой. Претворив в социалистические реалии древнеримский принцип: "Живи и жить дай другому", через каких-нибудь двадцать минут старшина уже чокался с сослуживцами. Ну будем! А ты меня уважаешь? Да? Давай поцелуемся...
      1 Уголовному розыску.
      Реквизированная "Московская" шла отлично. Она прозрачной струей лилась по привычным ко всему пищеводам, согревала чекистские души, поднимала настроение и толкала на подвиги. Для разминки отметелили мелкого хулигана, затем, перекурив, взялись за бездомного тунеядца. Наконец очередь дошла до Синицына.
      - Трусы твои? - спросили его, и, не дожидаясь ответа, пару раз врезали ногами под дых, однако без огонька, без задора, больше для порядка - устали... Действительно, скоро прилетел Морфей, и чекисты начали отходить ко сну. Дежурный по отделу, забывая о долге, улегся не где-нибудь, а перед дверь в ружпарк, мужественно загородив вход в него своим мускулистым телом. Старшина-помдеж, будучи дважды отцом, боевой пост все же не покинул и захрапел прямо на своем столе. Молодцы, пребывавшие в резерве, расположились кто где смог - не графья.
      В то же самое время аспирант Титов решил, что пришла пора посчитаться кое с кем. За пинки в пах, за удары по почкам, за групповую летку-еньку на плавающих ребрах. Быстро добравшись до знакомого отдела милиции, он легко поднялся по выщербленным ступенькам, на мгновение прислушался и зашел внутрь.
      В дежурной части раздавался дружный храп, пахло водкой и нестираными носками. "Орел". - Титов сразу же узнал в старшине, изволившем почивать на столе, одного из своих недавних обидчиков. Неслышно приблизившись, он воткнул ему палец чуть ниже кадыка, а когда булькающие звуки затихли, быстро раскроил черепа молодцам из резерва. Мгновение он вслушивался в ночную тишину, затем негромко хмыкнул и с мстительной улыбочкой кастрировал дежурного, мирно почивавшего у ружпарка. "Финита". - Аспирант вытер руки о замызганную занавеску и подошел к "тигрятнику". Задержанных было не много - двое спали, скрючившись на скамье, третий, небольшого роста, с разбитой мордой, восторженно воззрился на Титова, и в его глазах тот не заметил страха.
      "Ишь ты, герой. - Аспирант нехорошо прищурился, придвинулся к железной двери вплотную. - Сейчас ты у меня..." Но тут в голове его внезапно проснулся бубен, и, заглушая звуки камлания, голос Рото-Абимо пророкотал: "Он достоин быть великим охотником. Загонять добычу легче вдвоем. Научи его волшебной песне".
      - О да, повелитель, да! - Подчиняясь, аспирант положил ладони на холодный металл, зашел внутрь клетки и двумя ударами прервал жизни спящих. Затем протянул к лицу Леньки Синицына окровавленную руку:
      - Пошли. Дорога легче, если идти вдвоем...
      "Девятка" быстро, насколько позволяла нечищеная дорога, катилась по направлению к Питеру. Когда до города оставалось совсем немного, два притопа и три прихлопа по радио смолкли и началась передача новостей - последних и безрадостных. Известный репортер Трезоров, оказывается, попал в реанимацию. Известие это Сарычеву очень не понравилось. Прибыв в Питер, он первым делом разузнал какая больница нынче в статусе дежурной, и, мешкая, направился на улицу Гастелло.
      Очень скоро выяснилось, что на радио все напутали. Да, Трезоров поступал, в состоянии средней тяжести - множественные ушибы, переломы носа и пары-тройки плавающих ребер, но от госпитализации отказался, о чем и запись в журнале имеется. Ушел домой на своих двоих.
      Выругавшись по матери, Александр Степанович вернулся в машину и, отыскав в бардачке визитку репортера, позвонил ему домой. Трубку взяла какая-женщина.
      - Плох он. А вы, собственно, кто будете?
      - Сарычев моя фамилия, - ответил майор, и в разговор тут же вклинился сам, видно подслушивавший, Трезоров.
      - Саша, уходить тебе надо. - Голос у него был испуганный, приглушенный, похоже, действительно ему досталось. - Эти сволочи тебя искали, и я тебя, Саша, сдал, иначе убили бы, телефон твой отдал. - Он на мгновение замолк. - Саша, прости, если можешь, яйца мне отрезать хотели, и я сказал...
      - Сколько их? - Майору вдруг стало легко и спокойно и, не дослушав до конца лепет репортера о том, что бандитов было немерено, он пожелал: Поправляйся, болезный.
      Хорошо еще, что кинодеятелю был известен только телефон квартиры Сарычева. Представив, как там сейчас славно, Александр Степанович даже улыбнулся, а потом нахмурился и улыбаться перестал: "А чего гадать-то, вот мы сейчас прямо и посмотрим", - и принялся распускать ремни на свертке из овечьей шкуры.
      Остановившись у помойки, где в свое время парковался покойный Стеклорез, он завернул меч в ватник и, зажав его под мышкой, направился к своей парадной. Машин вокруг было припарковано тьма, но Сарычев сразу же почувствовал, что пятисотый "мерс" и джип "тойота-раннер" стоят по его душу, и наверняка те, что наверху, уже держат стволы на "босоножке"(1).
      Он зашел в подъезд, глубоко вдохнул и ощутил себя Свалидором, праворучником дружины Святовито-вой, закаленным в боях воем, не ведающим ни страха, ни жалости, ни сомнений. "Хороший клинок, но для одной руки тяжеловат", - сразу сказал он и, перехватив меч двойным хватом, стал подниматься по лестнице. У своей двери он остановился и, почуяв дыхание врагов, презрительно скривил губы. В квартире находилось шесть человек - уважают, сволочи. "Круши запоры", - подсказал Свалидор, и майор с яростью пнул входную дверь. От страшного удара она сорвалась с петель и вместе с коробкой рухнула на пол. И началось... Сделав боевой разворот, Сарычев мгновенно перерезал горло затаившимся в прихожей бандитам, проколол насквозь сидевшего на горшке засранца и устремился в комнату. Там его уже ждали. Отрубив в локте руку со стволом у одного не в меру резвого стрелка, майор закрылся им же от выстрелов коллеги и уже из-за безжизненного тела мгновенно пронзил другому мозг.
      На секунду воцарилась тишина, но Сарычев был начеку. Как только в квартиру осторожно зашли трое молодых людей со шпалерами наготове и, увидав мертвые тела, плавающие в луже крови, испуганно застыли, он с быстротою молнии зарубил их, причем одного - ударом "монашеского плаща" от левой ключицы до пояса. Верхняя часть тела супостата откинулась и обнажилась печень, которую при Желании можно было бы вырвать и съесть. Однако, как Александр Степанович ни был голоден, делать он этого не стал. Чай, не в Японии(2). Прислушавшись, он бросился вниз - предстояло еще поговорить с теми, кто затаился в машинах.
      1. Здесь - наизготове.
      2. Имеется в виду обычай самураев пожирать печень поверженного врага дабы сожрать заодно его силу и храбрость.
      На площадке второго этажа его снова ждали - "пластом"(1) увернувшись от пули, майор метнул клинок в горло противника и, кувыркнувшись, с ходу вырвал пах у второго стрелка. Вернув себе меч, он выскочил из подъезда и метнулся к джипу, водитель которого с дикими глазами пытался запустить двигатель. Не успел - меч прошел сквозь дверцу иномарки и глубоко вонзился ему в грудь. "Хватит, покатался. - Сарычев выкинул убитого из кресла, уселся сам и нехорошо посмотрел в сторону "мерседеса". - Ну, держитесь, ребята!"
      1 Защитное движение.
      Словно услышав его, водитель "пятисотого" дал по газам, да так, что только снег полетел из-под колес и шарахнулся в сторону встречный "жигуленок". "А, зассали! - Майор врубил скорость и погнал машину следом. - Так вас растак!" Тут в окнах многострадальной сарычевской квартиры полыхнуло ярким пламенем, и раздался сильный взрыв, чему сам Александр Степанович не удивился - рванули, чтобы никаких следов. Теперь на ремонт никаких денег не хватит. Впрочем, нет, хватит. Даже еще и останется...
      Между тем мощный, удобный, на классной резине джип играючи перевалил через поребрик, разнес на досочки песочницу и стремительно срезал угол через детскую площадку. Достав "мерс", майор, не мудрствуя лукаво, шмякнул его с ходу массивным бампером в зад, так что понесло "пятисотого" на бетонный столб. Однако водила справился, с курса не сошел, а из заднего бокового окна какая-то сволочь высунула "шмайсер". Выстрелов Сарычев дожидаться не стал. Присев под руль, он услышал, как пули прошили подголовники, ладонью дал по тормозам и, дернувшись вправо, юзом ушел из-под обстрела. В следующее мгновение он прибавил газу, достал "мерседес" и крутанул руль влево. А дело-то происходило на мосту неразведенном, согласно зимнему времени, открытом всем ветрам и тронутом изрядным гололедом.
      Бандитская тачка начала елозить по трамвайным путям, крутанулась и, смяв узорчатую ограду, спикировала носом вниз, на покрытый торосами невский лед. Громыхнуло, "мерседес" вспыхнул, словно спичечный коробок, и начал медленно проваливаться в мутные воды. Зрелище было удивительно красивым, как в кино, однако любоваться майор не стал. Съехав с моста, он вырулил на набережную, сбросил скорость и степенно припарковался.
      Дальше передвигаться на джипе было опасно. Да и вообще оставаться в Питере... Его теперь будут искать до победного конца, а найдут скорее всего по доверенности на "девятку" господина Каца. Это только вопрос времени. Так что вывод один: надо сматываться. И не конкретно сейчас, а с концами, глобально... Эх... С тяжелым сердцем Сарычев сорвал чехол с заднего сиденья, завернул в него клинок и, похлопав ласково по рулю, выбрался наружу. И почему этот мир так скверно устроен?
      На мосту уже вовсю сверкали проблесковые огни - это прибывшие синхронно со "скорой помощью" менты в восхищении взирали с моста на огромную черную полынью. Такова уж служебная специфика - хлеба пайка, зато уж зрелищ... Александр Степанович не стал дожидаться, как будут развиваться дальше события. Когда впереди показался свет фар, он поднял руку и вскоре уже трясся в кабине старенького, видавшего виды ЗИЛа. Домой, домой!..
      Признаки беды были заметны еще издалека - возле парадной крутились пожарные, неподалеку стояли поносно-желтые УАЗы, а также множество машин с красными крестами.
      Приметив чуть в отдалении черную "тридцать первую", майор сразу понял, из какого она ведомства, и презрительно присвистнул - ну не иначе как ищут чеченский след...
      Теперь-то уж точно придется сматываться куда подальше... А как не хочется! Сарычев вспомнил глубокие, как омуты, Машины глаза, хвостатых братьев Снежка и Лумумбу и вздохнул. Ко всему прочему, ему зверски хотелось есть...
      Наничье
      Тамара Петровна Остапчук, больше известная как Трясогузка, в жизни своей нелегкой много чего повидала. Начинала она карьеру как бановая(1) бикса, работая с кондюками(2) стоящих на отстое составов. Затем даже путанила в "Прибалтийской", но, сведя знакомство с бандитом средней руки Васей Купцом, остепенилась и приобщилась к промыслу солидному и прибыльному, известному с древнейших времен - хипесу. А все потому, что из себя Тамара Петровна была дамой статной, с формами как у рубенсовских красавиц, и утомленным сыновьям демократических реформ нравилась чрезвычайно...
      1 Вокзальная шлюха.
      2 Проводники.
      Вот и сейчас, едва первое отделение концерта, посвященного очередной депутатской сходке, закончилось и народные избранники потянулись в буфет, Трясогузка сразу поняла, что глаз на нее уже положен. И весьма плотно...
      Высокий кавказец с влажными глазами навыкате, поблескивая всеми своими фиксами, этих самых глаз с нее не сводил, и Тамара, прикинув, что клиент уже дозрел, одарила его многообещающей улыбкой. Сигнал был принят и правильно понят - любвеобильный сын гор приблизился к ней и, представившись Асланбеком Цаллаговым - депутатом от какой-то там горной автономии, по-простому пригласил девушку в кабак. Все верно, кто ее ужинает, тот ее и танцует. Не сразу, конечно, но согласилась Тамара, застенчиво так, кивнула головой и, мимоходом обозвавшись генеральской дочкой, повлекла народного избранника в свою "семерку", а по пути в "Асторию" была грустна, нежна и все тихо убивалась по отъехавшему сегодня в Англию супругу.
      В кабаке было славно - икорка под шампанское шла отлично, галантный кавалер все порывался сплясать, а Трясогузка его просила деньги зря не тратить и мило повторяла с улыбкой на лице:
      - Ах, Асланбек, не надо "Сулико"(1), прошу вас, не надо.
      1 Сулико на фене означает аногенитальный контакт.
      Наконец само собой вышло, что поехали к Тамаре. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице на пятый этаж в заангажированную специально для подобных случаев квартиру, сын гор к своей даме прижимался страстно, алкал, а та хоть и улыбалась в ответ, но была наизготове и помнила, что самое главное впереди.
      Обычно хорошо работал вариант с супругом-рогоносцем, когда клиент уже лежал под одеялом, но пока еще не на Тамаре, а та, услышав скрежетание замка, вдруг вскакивала с койки и, замотав свои девичьи прелести простынкой, шептала в ужасе: "О, это муж мой. Он этого не вынесет! Застрелит нас уж точно". При этом она крепко прижималась к партнеру, не давая тому надеть даже исподнее. Сразу же после этого распахивалась дверь, и в комнату врывался Купец, прикинутый и при саквояже, - сходил с ума от горя, пытался выпрыгнуть в окно, потом застрелиться, но, передумав, подносил наган к седеющему на глазах виску клиента. Прикрываясь собранными в один большой узел шмотками, клиент бежал одеваться куда-то на лестницу. Вечно же недовольный чем-то Купец, шевеля губами, пересчитывал содержимое его карманов и фальшиво напевал: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути".
      Еще неплохо работал вариант с братаном-чекистом, который уже застрелил шестерых любовников своей легкомысленной сестры и останавливаться, похоже, не собирался. А вот тема с родным дядей Васей, больное сердце которого, подорванное на Курской дуге, не выдерживало увиденного позора, - иссякла, потому как времена настали тяжелые, и клиент, впрочем, как и все остальное, мельчал...
      Оказавшись мужчиной страстным и в своих желаниях необузданным, Асланбек Цаллагов пристал к Тамаре как банный лист и, в мгновение ока разоблачившись до замечательных голубых подштанников с красными кавалерийскими лампасами, принялся сдирать с нее фирменный туалет от Кардена.
      - Я сама, дорогой, я сама, - зашептала Трясогузка, страшно переживая за дивное, нежно-розовое платье аж за триста баксов, а депутат уже мастерски завалил ее, разложил на тахте и, стянув колготки, бросился в атаку.
      - Безумный! Безумный! - игриво отбивалась Тамара, думая про себя: "Сволочь, Купец, где он, падла?" Потом вдруг жеманно улыбнулась: - Подожди секунду, милый! - Расстелила койку по полной программе, сама разделась и нырнула под одеяло.
      Не веря такому счастью, депутат стянул подштанники, радостно заржал и едва вознамерился залечь, как спектакль начался. Словно буря ворвался оскорбленный муж, долго плакал, потом тряс пушкой, затем выставлял клиента из денег, а Трясогузка внезапно почувствовала, как что-то мягко сжало ее мозг, в глазах потемнело, и от приступа бешеной злобы ее даже затрясло. Господи, какие же скоты вокруг, мерзкое похотливое стадо! Только-то и знают, что жрать, трахаться и рвать друг другу глотки... Не люди - звери...
      Ненавидящим взглядом она окинула широченную, обтянутую лайкой спину подельника, потом
      посмотрела на волосатую грудь народного избранника я, коротко вскрикнув, внезапно со всего маху ударила Купца тяжелой металлической пепельницей по башке, стараясь попасть в висок. Крякнув, он повалился на сына гор. Услышав, как грохнулся об пол наган, Тамара Петровна, не глядя, подняла его и дважды выстрелила в любителя женских прелестей, причем целилась она в его мужское достоинство.
      Наставив ствол на уже неподвижные тела, она давила на спуск до тех пор, пока боек сухо не щелкнул. Тогда, захохотав в последний раз в жизни, Трясогузка вскочила на подоконник и смело шагнула туда, где через мгновение ее приняли мрак и покой...
      Ночью Сарычеву приснился странного вида старец. Он был сед, однако проворен и крепок. Возраст его был неуловим, как быстро текущая вода.
      - Мы ведь с тобой офени. - Он подмигнул, но лицо его было серьезно. Ковров, Шуя, Холуй, Вязни-ки, здесь сплошь офени были. Ходоки, ходебщики, коробейники. Эх, полным-полна моя коробушка, ты понял? Только мы с тобой не простые офени, мы мазыки(1). Скороходы, игрецы, потешники. Знаешь, умный дурак лучше дурного умника. Еще нас кличут забавниками, а забавать - значит заклинать, заколдовывать. Чуешь, откуда ветер дует? Емеля на печи хоть и дурак, а ведь творит-то чудеса. И вот тебе ис-тория-быличка, хочешь слушай, хочешь нет.
      1 Так офени называл сам себя.
      Сказывают люди бывалые, будто бы посередке Уральского кряжа стоит Чекан-гора. Не высока, не мала, дремучие леса вокруг. Так вот под ней есть лаз, что ведет в пещеру, где Хозяйка горы Медной хранит цветок каменный. Толком-то его не видел никто, одно говорят, когда расцветает он, льется белый свет в мир и наступают хорошие времена. Жизнь течет, как молочная река в берегах кисельных. Только те времена давно прошли. Нынче-то цветок каменный лепестки сложил. Тьма покрыла жизнь, безвременье.
      А теперь слушай главное. - Старец приблизил к Сарычеву худое, морщинистое лицо и дал заглянуть в белесые, выцветшие от времени глаза. - Говорят, если на Маслену, когда приходит бог Ярило, отвести чары Мора-Мороза(1), зайти в ту пещеру с молодицей и любиться страстно, то открывается лаз в страну, где этих каменных цветков как на куртине. Только надо, чтобы молодицу ту звали не Прихотью и не Похотью. Имя ей должно быть - Хоть, суженая, единственная, даденная судьбой... Потому как деньги да обман правят миром, страх правит в душах людских, и лишь любовь способна чудеса творить.
      1 Речь идет о весеннем равноденствии.
      Старец улыбнулся неожиданно белозубо и пошел по лугу, оставляя на росах дымчатый след. Спина его была изломана на дыбе.
      Проснулся Сарычев поздно. Рыбу он все-таки пожарил, как и хотелось, с картошечкой и лучком. Выспавшийся и сытый, он нахально напросился в гости к Маше, решив по пути купить ей и медвежатнице торт, а котам по баночке рыбной "Пурины". Потом, сообразно нынешнему своему статусу, нацепил кобуру с именным стволом, захватил содержимое овечьей шкуры и пошел к машине.
      На улице заметно потеплело, на голых ветках уже вовсю чирикали воробьи. Пахло весной. Щурясь от солнечных лучей, Сарычев нагрел двигатель и, кинув на заднее сиденье шапку, в которой стало жарко, начал выруливать со двора. Колеса "девятки" расшвыривали во все стороны размокшее снежное месиво, а с огромных сосулек, нависших над головами прохожих, громко капало - видно, скоро "шиповку" снимать придется.
      А где-то через час, ощущая на ладони щекочущие прикосновения шершавых язычков, он уже кормил с руки котов и смотрел, как Маша перед тем, как поставить в воду, разбивает молотком стебли принесенных им роз. Отчего все прекрасное в этом мире неразрывно связано со страданиями? Однако никого вокруг высокие материи не занимали - Лумумба со Снежком, наевшись, залегли на отдых, Райка, сделав стойку, одобряла торт, а в комнате звенела посудой Маша, и вскоре майора позвали пить чай.
      По телевизору шло "Очевидное-невероятное". Рассказывали про драконов. Оказывается, что-то с этими тварями не совсем чисто. Изображения их появились где-то в мезалите и неолите(1) сразу у всех народов: и у египтян, и у шумеров, и у китайцев, и у индусов. А русское слово "драка", а известная французская сказочка о пастушке, которая была ослеплена за то, что стала видеть мир драконов?
      1 Период от 3000 до 10000 лет до нашей эры.
      - Какие ужасы. - Маша фыркнула и переключила программу. - Тоска.
      Однако веселее не стало. Пока майор раскладывал по блюдцам торт, она, не отрываясь, смотрела на экран, и бледное лицо ее вытягивалось от ужаса. Шел "Петербургский криминальный вестник". Показали взорванную квартиру майора, обгоревшие трупы и чудом уцелевшую фотографию хозяина - молодого и красивого, с высоко задранной в ударе ногой. Не проронив ни слова, Маша съела торт, заперла дверь и нежно обняла Александра Степановича. Время для них остановилось...
      Когда Сарычев проснулся, был уже поздний вечер. Потянувшись, он осторожно, чтобы не разбудить Машу, поднялся, пошел в ванную и долго стоял под холодными струями душа. Когда кожа занемела, он растер ее, как следует, полотенцем и, чувствуя, что тело становится свободным и легким, принялся одеваться.
      Потоки транспорта на улицах заметно поредели, снежную кашу отгребли к тротуарам, и до "Института болезней мозга" майор доехал быстро. Запарковав машину подальше от любопытных глаз, он повернул лицо к востоку и, зашептав веками потаенное, услышал далекий голос: "Луна на ущербе, Яромудр, будь осторожен!"
      Внимая древним, Сарычев отхлебнул лишь половину питья Троянова из аспидного сосуда, снова произнес слова заклинания и медленно вылил остатки себе на голову. Минут десять он сидел совершенно расслабленно, чувствуя, как все тело его начинает вибрировать в унисон с неизмеримо могучими, неведомыми силами, затем дыхание его сделалось частым и прерывистым, сердце бешено заколотилось, и последнее, что майор увидел, был хоровод сверкающих огней перед глазами.
      Когда он очнулся, сознание было кристально-ясным, органы чувств работали за всеми мыслимыми пределами обостренности, и все происходившее вокруг казалось неподвижным - настолько ускорилось его внутреннее время. Где-то далеко майор услышал звук возвращающегося "мерседеса". Когда горящие фары показались в начале аллеи, он вышел из "девятки", прерывисто вздохнул и, сделав кудесь(1), ощутил себя водителем иномарки. Мгновенно раздался звук тормозов, свет погас, и, прижавшись вправо, машина остановилась. Засунув клинок под мышку, майор начертал Знак Силы и, удерживая его, распахнул; заднюю дверцу машины.
      Мир тесен - в салоне неподвижно застыли уже! хорошо знакомые Сарычеву бандитствующие элементы, которым он не так давно устраивал массовый заплыв в "Незабудке".
      1 Кудесь - в широком смысле совершение чуда. Это и материализация предметов и желаний, и управление погодой и людьми, и, по большому счету, собственной судьбой.
      - Повинуемся, господин! - отозвались они хором. Кроме них в машине была дама - без сознания, с руками, закованными в наручники, и майор сразу определил, что жизнь ее неумолимо подходит к концу.
      - Где Шаман? - задал он вопрос, стараясь выговаривать звуки как можно медленнее, чтобы сидящие в салоне понимали его.
      - Нам не дано этого знать, господин. Черные не допускают нас дальше Внешнего круга, господин.
      - Поехали, - приказал майор и сел в машину.
      - Повинуюсь, господин. - Водитель запустил двигатель и, нажав на акселератор, тронулся с места - "мерседес" был с автоматической коробкой передач.
      Когда докатили до ворот и бибикнули, створка медленно отползла в сторону. Зарулив внутрь, машина оказалась в тамбуре. Здесь ее с минуту разглядывали, затем проход открылся, и "мерседес" выехал на залитое светом огороженное пространство. Свернув направо, он замер перед массивными металлическими воротами во второй стене. Сарычев ослабил чары, и в ту же секунду экипаж вздрогнул. Как бы проснувшись, бандиты увидели ворота и с быстротой молнии выскочили из машины. Майор остался наедине с дамой, но ненадолго - из калитки в стене неторопливо вышел человек, одетый в черную накидку с капюшоном, и Александр Степанович заметил, что щупальце, внедрившееся в его живот, по цвету полностью гармонирует с одеждой.
      Очертив рукой круг-охранитель, Сарычев повторил Слово Могущества, и служитель в балахоне, не замечая его, нажатием на камень перстня открыл ворота. "Да у них здесь покруче, чем на зоне", - удивился майор, а между тем машина уже вкатилась за второй периметр и оказалась в небольшом бетонном боксе, расположенном в глубине массивного гранитного фундамента.
      Производственный процесс, как видно, был отлажен четко - к "мерседесу" тут же подскочили двое в капюшонах. Пока один из них размыкал наручники, в руках другого сверкнула сталь, и, сунув дату(1) пассажирке за воротник, он одним движением рассек ее одежды. Из машины ее выволокли практически нагой - в сапогах и спущенных до колен чулках. Сейчас же в руку ей вонзился шприц, и глаза пленницы широко раскрылись, преисполняясь ужасом, животной мукой и сознанием своей беспомощности. А уже через минуту сильными ударами плетей люди в капюшонах погнали жертву по проходу в глубь здания.
      1 Род кинжала.
      Все это Сарычеву страшно не понравилось. Он уже было совсем собрался браться за меч, как Свалидор сказал:
      - Не руби сплеча. Еще не время. Осмотрись. Сгоряча и бабу не спасешь, и сам голову сломишь. Думай, думай, думай...
      Майор совету внял - вжался в камень, вслушался, всмотрелся. Где-то глубоко внизу работали дизель-генераторы, мощно гудел отопительный котел, по стенам коридора шли провода, силовые кабели, водяные магистрали, трубы газоснабжения. Во множестве. И это было хорошо. Просто отлично. Теперь можно было действовать.
      Не мешкая, майор выхватил клинок, бросился на крики женщины и увидел, что ее пригнали к массивной каменной двери. Медленно та стала подаваться в сторону, изнутри полился ржавый свет, и густо потянуло бойней - смрадом, смертью, внутренностями, кровью. Снова люди в капюшонах подняли было плети, но тут же мягко, не издав ни звука, повалились наземь - это Сарычев взмахнул мечом, коротко, играючи. Мельком глянув внутрь на огромный зал с белым, заляпанным кровью алтарем, он легко разрубил газопровод, подхватил под локоть спутницу и повлек ее по коридору прочь. По пути, правда, делал остановки - выпускал в атмосферу голубое топливо из тесных оков. А уже на выходе рубанул по кабелям свет сразу же погас, зато уж заискрило-то, заискрило. Если верить законам физики, то ненадолго. Это с учетом того, что по коридору удушливой волной, с шипением надвигалась бутановая завеса... Ждать ее майор не стал, поддерживая чуть живую стонущую спутницу, осторожно выбрался в бокс Внешнего круга. Очень даже вовремя - там стоял "мерс" с очередной жертвой, которую окапюшоненные уже успели раздеть и накачать наркотой. Увидев Сарычева, они выхватили даги и стали делать ими резкие движения, однако свистнул с быстротой молнии меч, и оба черных растянулись на земле, кровь у них, кстати, была радикально красного цвета... Затем майор отсек у одного из них палец с перстнем, погрузил в машину женщин, уселся сам и, открыв дистанционно проход, с оглядкой, малой скоростью выехал во Внешний круг. Там долго разбираться не стали - загудел электродвигатель, створки разошлись, показались печальные, будто обугленные стволы деревьев. Только любоваться зимними пейзажами майор не стал, так дал по газам, что только снег столбом. Путь его был недолог - на набережную, до ближайшего бутика, бампером в витрину. Так, чтобы через три минуты как и положено, заявилась ГЗ(1). Вот удивятся-то менты, увидев "мерс", а в нем двух голых, явно вма-завшихся девиц. Одна так очень ничего - стройная, голубоглазая, с озорной челкой до бровей. А впрочем, нет, не удивятся. Мало ли сейчас "мерседесов", в которых голые вмазавшиеся девицы...
      1 Группа захвата вневедомственной охраны.
      Так думал Сарычев, стремительно, на пределе сил возвращаясь в свою "девятку". Срок действия питья Троянова подходил к концу, сердце билось бешено в груди, словно птица в клетке. Хрипя, задыхаясь, он забрался наконец в машину, сил не хватило даже, чтобы запустить двигатель. Глаза его закрылись, и он вдруг ощутил тяжесть бронзового топора в своих негнущихся от холода пальцах.
      Середина Мира(1). Эра Овна. Двадцать веков до Р. X.
      Зима подкралась незаметно. По ночам из-за Ри-фейских гор стал налетать ледяной ветер, принося на своих крыльях низкие снеговые тучи, и боевой топор в руках Сарычева мерзлую почву не копал, а колол.
      1 Т. е. Урал.
      - Благословен будь, царь Хайратский Висташпа, только на пятнадцатом году правления твоего прогневался бог, лучезарный Ахура-Мазда, и прилетела Черная Язва. - Губы майора дрогнули, и, опустив в могилу умершую последней жену, он принялся бросать руками на крышку выдолбленного из цельной кедровой колоды гроба смерзшуюся комьями землю.
      Где-то недалеко зацокала белка, и мысль о том, что, кроме него, еще кто-то живой остался в округе, заставила Сарычева горько усмехнуться. Всего лишь месяц прошел, как он вернулся с победой после битвы на большом соленом озере Воурукарте, и за время это от черной язвы погибли все, кто жил здесь ранее и кто в надежде на спасение покинул Города Кольца. Смертельная болезнь не пощадила никого.
      Сначала на человека нападала огневица, три дня лежал он без памяти, в бреду, затем пупок его чернел, и это означало, что смерть уже у изголовья. Днем следующим на месте язвы лопались покровы, гной изливался в брюшную полость, и обреченный в страшных муках погибал.
      Сильный ветер зашумел в вершинах столетних кедров, закрутил в белом хороводе выпавший еще с утра снег, и, поведя широкими плечами, майор накинул на коротко остриженную голову капюшон грубого солдатского плаща.
      Когда погибли его дети, он стал повсюду искать смерть, но она находила лишь тех, кто цеплялся за жизнь. Вскоре он остался один, сердцем осознав, что не сбывается то, чего желаешь слишком сильно. Горестно глянул он на затянутое синевой небо.
      - О Ахура-Мазда, почему не пошлешь ты мне быструю смерть, в чем теперь смысл жизни моей? - Рука его непроизвольно потянулась к висящему на широком кожаном поясе острому мечу из твердой зеленовато-желтой бронзы.
      Стоит только вонзить его между ключиц, прямо в яремную впадину, чуть-чуть повернув острие вниз налево, и сердце бессильно замрет, и свет навсегда погаснет перед глазами. Но это страшный грех, нельзя разрушать тобой не созданное. Застонав, майор подхватил пригоршню снега и прижал ее к разгоряченному лицу.
      Могильный холмик замело поземкой. Представив, каково лежать в непроницаемой холодной темноте, Сарычев склонил голову и крепко, так, что побелели костяшки пальцев, сжал прикрытые до локтей боевыми браслетами руки в кулаки.
      Раньше мертвых хоронили по-другому - тела их помещали на дакмы - башни скорби, а чтобы земля не осквернялась, ей предавали только кости, оставшиеся после пиршества священных птиц Ахуры-Мазды - воронов.
      Нынче былое благочестие забыто. Демон-разрушитель Ангра-Майнью уже давно простер над миром свои крылья и, затмевая свет мудрости божественной в сердцах людских, повсюду уподобляет человека зверю.
      Прерывая мрачные мысли майора, где-то неподалеку хрустнула ветка, и, повернувшись на звук, он увидел выходящего из чащобы человека. Идущий был высокого роста, широкоплечий, и когда расстояние, их разделявшее, сократилось, Сарычев заметил, что на лице его, обрамленном белокурыми волосами, светятся глаза, подобные голубому небу в яркий солнечный день. Он был безоружен, грубую матерчатую хламиду его подпоясывала веревка.
      - Мир тебе, воин. - Приблизившись, незнакомец приветственно простер руку.
      - Мир и тебе, идущий. Уходи, здесь повсюду смерть.
      Путник, будто не услышав, смахнул рукою набившийся в волосы снег и усмехнулся.
      - Смерть и есть начало жизни. - На майора в упор смотрели бездонные голубые глаза, а негромкий голос раздавался, казалось, прямо в его голове. Боязнь конца быстро приближает его, а презирающий свою погибель идет ей навстречу долго. Ты сам, Гидаспа, сердцем знаешь это. - Он улыбнулся в ответ на изумленный взгляд Сарычева. - Хоть ты и воин, но обладаешь хварной жреческой, и жизнь твоя сохранена Ахурой-Маздой, чтобы исполнилось твое предназначенье.
      Майор замер, не в силах произнести ни слова, и наконец прижал ладони к сердцу:
      - Скажи, несущий мудрость, если ты читаешь в душах, если судеб людских дано тебе узреть пред-начертанье, ответь мне, за что? - Он медленно окинул взглядом поляну, усеянную могильными холмами, и махнул рукой в сторону давно уже мертвых Городов Кольца. - Зачем рожать детей, чтоб хоронить их? К чему все эти смерти, муки, боль? Смотри, весь мир погряз во зле, а где великий и могучий Ахура-Мазда?
      Майор вдруг с быстротою молнии выхватил меч и вонзил в его в землю возле ног путника:
      - Ответь мне, несущий мудрость, или убей!
      В небе темно-свинцовые тучи разошлись, выглянул красный диск холодного солнца, и Сарычев увидел, что глаза незнакомца светятся мудростью и печалью. Ни слова не говоря, он вытащил меч из земли и, вернув его хозяину, уселся на ствол поваленного бурей кедра.
      - Ахура-Мазда вначале создал наш мир в идеальном виде, и было это в эпоху Артезишн, позднее нареченной Временем творенья. Понятно, что все сознания, реально существуя в невоплощенной форме, вначале не имели никакого права выбора, и, следовательно, не было возможности для появления зла. Оно явилось позже, в эпоху Гумезишн, когда мир идеальный стал проявляться на материальном плане и вследствие неправильного осознания добра и зла в нем появился разрушитель Ангра-Майнью. Он вынудил людей забыть, что они боги, разъединил их, осквернил их души и смешал языки.
      Путник умолк и внимательно глянул на сидящего у его ног прямо на земле Сарычева.
      - Зло проявляется на каждом плане мироздания по-своему. В духовной сфере выступает сам Ангра-Майнью, как верховный принцип разрушения, присваивая роль творца и первопричины. На уровне души зло совершается царицей лжи и искушенья, коварной демоницей Друдж, а в материальном мире сеет хаос и разрушение ее хозяйка Аза. Вначале Ангра-Майнью оскверняет дух, и человек, осознавая враждебность мира, отвергает совесть, прощает себе грехи и ставит дьявола на место бога. Затем души его касается владычица обмана Друдж, и он становится ее рабом, умело прикрывая свои неблаговидные поступки лживыми словами. И наконец, когда физическое тело человека поражает Аза, он начинает ненавидеть все окружающее и, опьяненный страхом, без колебания идет дорогой зла.
      Красные лучи солнца коснулись верхушек кедров и исчезли за надвинувшимся покрывалом туч. Рассказчик вновь глянул на сидевшего неподвижно Сарычева.
      - А теперь, Гидаспа, слушай главное. Все зло в реальном мире возникло неслучайно, оно явилось результатом наших нечестивых мыслей, слов и поступков, накопленных с момента воплощения и порожденных недостойными людьми. Оно, подобно тяжкой хвори, объяло вселенную, и вся вина лежит на том, кто волен был в свободе выбора - на человеке. И нынче каждый получает в полной мере то, чего достоин, и разорвать оковы зла возможно лишь одним путем - глубокой, несокрушимой верой. Осознающий свое единство с миром, заполненным гармонией и светом, с его творцом Ахурой-Маздой, неподвластен темным силам и движется дорогой истины. Не забывай, Гидаспа, что грань между добром и злом проходит в сердце каждого.
      Так говорил на закате холодного дня Заратуштра.
      В салоне "девятки" было дуборно, как в морозильнике. Дрожащими от холода руками Сарычев долго и безуспешно пытался запустить мотор, потом догадался вытащить подсос, а когда машина завелась, поехал в гараж.
      Было раннее морозное утро. В небе все еще висела молочно-белая луна, окруженная блестящими осколками звезд, под колесами хрустели покрытые льдом лужи. Без остановок пролетая перекрестки по мигающему желтому, Сарычев доехал на удивление быстро.
      Однако заезжать не стал, остановил машину метрах в ста от прикрытых ввиду ночного времени ворот, вылез из нее и пошел пешком. И совершенно правильно сделал. На парковочной площадке стоял джип с еще теплым двигателем. Когда Сарычев протиснулся в щель между створками, из будки высунулся сторож:
      - Че не спишь, мать твою за ногу? Вначале трое приперлись, теперь этот лезет. Ваше счастье, что собак кормить нечем.
      "Значит, говоришь, трое?"-Приблизившись к гаражу, майор услышал доносившийся изнутри грохот и, глянув на мощный ригельный замок на воротах, который был открыт, а не взломан, сразу понял, что взялись за него качественно. Как пить дать, профи. Сарычев замерз и хотел есть, а потому от решительных действий воздержался.
      - Всем спать до вечера.
      Сейчас же бандиты уткнулись в залитый тосолом пол.
      - Ну вот так-то лучше.
      Майор наклонился к помойному, проигнорированному грабителями ведру и принялся распихивать деньги по карманам и за пазуху. Затем с горечью оглядел разбитый верстак, обрушенные со стен полки и, отчетливо понимая, что, проснувшись, бандиты сожгут гараж дотла, горестно вздохнул - стоило крышу перекрывать финским, восхитительно-зеленым рубероидом... Затем выудил у одного из визитеров ключи с техпаспортом от джипа, посмотрел по сторонам и двинулся прочь. Нет, все же какой-то паскудный этот мир, голимо паскудный...
      А вот джип был сногсшибательным, из последних американских, - с бортовым компьютером, кондиционером и проигрывателем ДВД, а когда майор заметил, что показания всех приборов выведены на лобовое стекло, как в сверхзвуковом истребителе, то почему-то ни к селу ни к городу вспомнил своего старого отделовского "жигуленка". Да, похоже, все игры в любимом отечестве идут, увы, в одни ворота...
      Остановившись возле "девятки", он вытащил из салона меч, вставил ключ в замок зажигания и, ласково похлопав по защищенному локером крылу, забрался в джип. Судя по тому, насколько быстро был "пробит" его гараж, к делу подключились профессионалы, а систему победить невозможно. Так что валить следовало без промедления. Куда? Сарычев и минуты не раздумывал - в ушах его ясно слышался голос старого офени, повествующий о пещере в Чекан-горе, о каменном цветке, о тайном лазе, ведущем в край, где царствует Правь и текут молочные реки в кисельных берегах. Как говорится, сказка - ложь...
      Без приключений добравшись до первого же ночника, майор стал обладателем, как было написано на упаковке, галантерейного набора для настоящих мужчин. В ворохе презервативов он отыскал все необходимое и в туалете на Балтийском вокзале почистил зубы, умылся и, горестно вздыхая, лишился своей мужской гордости - усов. "М-да, хорош". - Изумленно глянув на свою помолодевшую лет на десять физиономию, Александр Степанович быстро отвернулся и, утешая себя народной мудростью, что нечего на зеркало пенять, если по жизни рожа кривая, отправился завтракать. Не ахти чем - сосисками с рисом, салатом и круто посоленным, из томат-пасты, соком. Наевшись, Сарычев купил пачку "Вискаса", отсыпал половину содержимого уличным котам и, зарядив коробку до упора долларами, неспешно отправился на почту.
      - Подарок больной киске, - пояснил он приемщице, однако адрес на бандероли написал все же Машин и, отыскав на улице исправный таксофон, напомнил о себе с утра пораньше. Как пить дать разбудил.
      - Меня не будет где-то с неделю, - неуклюже соврал майор в трубку. Придет бандеролька, не ленись, забери.
      - Увы, благодетель, увы... Что-то мы с вами, сэр, одинаково небрежны, веселым, каким-то безразличным даже голосом отозвалась Маша, - представь себе, я тоже отбываю. В командировку. Дневным рейсом...
      - Далеко? - не вспоминая даже о пропавших баксах, спросил Сарычев и почему-то совсем не поверил в расставание. - Надолго?
      - А это, сэр, есть военная тайна. - Маша засмеялась, но неожиданно сделалась серьезной. - Знаешь, Саша, как бы там ни было, не переживай. Мы еще встретимся, и очень скоро. Это мне сердце подсказывает, а оно у меня вещее...
      - А я, Машенька, особо и не переживаю, - бодро произнес майор, вздохнул и неожиданно для себя жизнеутверждающе добавил: - Тем паче что у меня аналогичное предчувствие. Еще увидимся.
      И откуда такая уверенность?
      Больше пока что Сарычеву было делать нечего. Чтобы убить время, он купил "Рекламу-шанс", забрался в джип и принялся общаться с прессой. Он уже успел добраться до звериных страниц и с удовольствием читал про опытного трехлетнего кота-производителя Кешу, за которого ходатайствовала, и, конечно же, не просто так, его хозяйка Валя, как вдруг заметил, что из притормозивших "Жигулей" вальяжно вылез упитанный гибэдэдэшник и, крутанув полосатой палкой, начал ею выманивать Сарычева из машины.
      Все еще находясь под впечатлением от прочитанного, Александр Степанович подумал: "Когда кобелю делать нечего...", - однако вслух ничего не сказал и, опустив стекло, улыбнулся. В следующее мгновение в животе у сержанта сильно забурчало, и, сразу же забыв про долг и честь ментовского мундира, борец с преступностью метнулся рысью на вокзал справлять нужду. По-крупному.
      Проводив взглядом его мощную фигуру, затянутую в гибэдэдэшную косуху из черного дермантина, майор посмотрел на свои "командирские", хотел было тронуть усы, сплюнул и порулил на Московский. Напротив указателя, обещающего фото на документы в течение часа, он притормозил и повернул по стрелке.
      Та не обманула - в глубоком бетонном каземате, при советской власти бывшем, вероятно, объектом ГО, майора ослепили вспышкой и заверили, что "портрет иметь будет качество кошерное", однако не раньше чем минут через сто двадцать, поскольку лаборант Абрам Израилевич болеет нынче инфлюэнцей, а процесс от этого проходит медленно и печально.
      От нечего делать Сарычев пошел в кино. Давали отечественный боевик из жизни новых русских. Скромный, честный до глупости капитан искал убийцу своего напарника. А убийца искал золото партии, главная же героиня, бывшая валютная проститутка, а ныне активистка женского движения, искала любовь и находила лишь приключения на свою татуированную попу. Конец был счастливый: победили демократия и гласность. "Ну и мура!" - Отмучившись, майор забрал фотографии и поехал на Загородный. Путь его лежал в модный ювелирный салон, хозяином которого был известный в прошлом спекулянт Сергей Владимирович Бобков, по прозвищу Бобочка. Года два назад его непутевая дочка попала в историю и непременно оказалась бы на нарах, если бы Сарычев не показал себя человеком и не спустил в общем-то плевое дело на тормозах. Бобочка тогда намекнул, что долг платежом красен, и вот, похоже, настало время ему об этом напомнить.
      - К Бобкову. - Сарычев холодно взглянул на охранника, прошел через предбанник, миновав секретаршу, и без стука открыл массивную, отделанную дубом дверь. - Здравствуй, Бобочка.
      - Бог мой, Александр Степанович. - Прищурившись, тот не сразу узнал гостя и с улыбкой протянул украшенную браслетом руку. - Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
      Он был высоким, убеленным сединами брюнетом и, несмотря на все усилия стоматологов, заметно шепелявил.
      - Не от хорошей жизни. - Сарычев вытащил свои кошерные снимки и посмотрел Бобкову в глаза. - Нужней паспорт и хорошо бы удостоверение какое или права...
      - Ну и дела, если даже вы. - Бобочка осекся на полуслове и нажал кнопку селектора. - Вера, кофе. - Задумался, накинул пропитку и уже с порога обернулся. - А Люська-то моя слезла с иглы, за шведа замуж вышла, живет в Стокгольме.
      Вякнула сигнализация, послышался звук отъезжающей машины. Открылась дверь, и секретарша внесла кофе с бутербродами:
      - Пожалуйста.
      Бобков вернулся часа через три и молча протянул майору паспорт и журналистское удостоверение. Сарычев пощупал краснокожую паспортину, раскрыл и от удивления даже присвистнул - его натренированное долгой практикой око не заметило ни малейшего
      изъяна.
      - Да, органолептикой не взять. - Он сунул документы в карман и протянул Бобкову руку. - Спасибо, Сергей Владимирович, слово держишь. Нынче это редкость...
      - Денег возьми. - Тот шагнул было к сейфу, но Сарычев был уже в дверях и не обернулся. Своих хватало. На улице шел противный мокрый снег, наполовину смешанный с дождем, и майору вдруг до боли в сердце не захотелось уезжать из этой, пусть замшелой, но родной до одури болотины. Однако приступ сентиментальности был тут же задавлен на корню, и вскоре Александр Степанович уже ступил на твердь Московского вокзала. Без всяких происшествий он приобрел билет в столицу нашей родины, а минут через сорок, знакомясь с соседями по купе, представился простенько и со вкусом:
      - Трубников Павел Семенович, журналист из Мурманска.
      Середина Мира. Эпоха Овна. Двадцать веков до Р. X.
      К часу Тавра владычицу ночного неба Мах закрыли непроницаемые тучи. Вскоре они пролились холодным, замерзающим прямо в воздухе дождем, и пробиравшийся между могучими стволами сосен человек решил передохнуть.
      Рожденный в семье жрецов из рода Спитама, он был с детства приучен к трудностям и простой суровой жизни. От родителей он унаследовал необычайную силу и выносливость, однако путь был слишком долог даже для него, и, схоронившись от непогоды под густой елью, идущий мгновенно погрузился в сон. Дыхание его сделалось глубоким и размеренным, а перед глазами появилось то, что теперь снилось ему каждую ночь, - огромная багряная звезда.
      Она разгоралась в прозрачном небе над высокими невиданными зданиями, наливалась кроваво-гнойным светом и наконец взрывалась гигантским огненным ядром. Раздавался звук, как будто разом оживали все вулканы, в океанах поднимались волны до самых туч, и спящий видел множество судов, плывущих сквозь ураганы к заново рождающейся суше. Вели их могучие голубоглазые гиганты, владевшие великим законом космоса. Все сущее они осознавали единым целым, а править ими мог лишь тот, кто был отмечен царской хварной - великой божьей благодатью.
      Преодолев все трудности, они достигли суши и направились на поиски Благого места. По протянувшемуся точно с севера на юг горному кряжу пришельцы начали спускаться к большому соленому озеру, и избранные, достигнув входа в огромную подземную пещеру, дальше не пошли. Спящий узрел переливающуюся ослепительно белым огнем прозрачную сферу на ладони одного из них и, ощутив холодное дыхание ночного ветра, открыл глаза.
      На усеянном звездами небе вновь появился серебристый диск луны, замерзшие на сосновых лапах капельки дождя переливались в ее лучах подобно радуге. Чтобы согреться, путник стремительно вскочил на ноги и пустился бежать по видимой только ему неприметной лесной тропе.
      Внезапно неподалеку послышался рев, и, остановившись, он увидел огромного мурката-самца, разъяренно бьющего по впалым бокам длинным полосатым хвостом. Не ведая страха, человек протянул перед собой ладони. Гигантская кошка вдруг громко заурчала и принялась вылизывать их длинным шершавым языком, едва не сдирая при этом с них кожу. Потом она выгнула спину и исчезла в густых зарослях, а путник, рассмеявшись, двинулся дальше. Уже под утро он вышел к каменной гряде и замер. Это место было ему знакомо - здесь проходили голубоглазые люди из его снов.
      Чувствуя, как от волнения сердце начинает бешено стучать, он взял чуть левее и, миновав заросли огромных, прежде им никогда не виданных деревьев, очутился возле острого, похожего на гигантскую, поставленную на попа сосульку, обломка скалы. Это был Знак, его он часто видел в своих снах.
      Путник уверенно двинулся вдоль отвесного каменного склона и, достигнув неприметной на вид расщелины, смело вступил в непроглядный мрак. Легко различая в кромешной темноте окружающее, он свернул направо и долго спускался по каменным ступенькам, пока не оказался перед массивной базальтовой плитой. На ее поверхности было семь выпуклостей, формой напоминавших созвездие Большой Медведицы.
      Долго смотрел путник на ее Ковш и наконец, переведя дыхание, дотронулся рукой до полированного холода плиты. Неподъемная громада начала без шума отходить в сторону, пропуская путника внутрь. Он сделал шаг вперед и, окунувшись в ослепительно белый свет, почувствовал, как время для него остановилось...
      Колеса поезда Москва-Оренбург мерно стучали на стыках, из репродуктора в сотый, наверное, раз поминали чью-то маму в оренбургском пуховом платке. Скучая, Сарычев поглядывал в грязное окно вагона на бескрайние российские просторы. "Куда же ты катишься, родина моя?" - думал он.
      Внизу раздался хриплый голос:
      - Павел Семеныч, просыпайся, питаться надо. - И майора принялись настойчиво пихать в бок, так что пришлось покориться и подсесть к столу, на котором лежали пшеничные хлеба, вареная баранина, дымился сваренный на молоке зеленый чай, словом, кушать было подано.
      С попутчиками Сарычеву повезло. Старый уральский казак Степан Игнатьевич Мазаев вез на историческую родину дочь Варвару, которая в процессе обучения гуманнейшей профессии врача, ни с кем не посоветовавшись, тайно выскочила замуж, - как оказалось, за пьяницу и ерника, вскоре ее вместе сдитем бросившего. Сама же молодица, с чуть раскосыми, видимо в мать, глазами была хороша - статная, со стройным, по-девичьи гибким телом. Расположившиеся в соседнем купе черноволосо-курчавые молодые люди сразу же положили на нее глаз и вскоре попытались проверить упругость ее форм на ощупь. Как это принято у настоящих джигитов - решительно, дерзко, а главное, не задавая ненужных вопросов.
      Случилось это в первый же день вечером - в проходе послышалась возня, раздался женский крик, и в дверь купе отчаянно забарабанили - мол, давай, родитель, выручай.
      Однако вместо заснувшего Мазаева на зов откликнулся истосковавшийся на тесной полке Сарычев. Завидев его, один из половых страдальцев вытащил нож и попытался Александра Степановича припугнуть, но тот быстро покалечил ему локоть, затем колено, между делом отбил мужскую гордость у его приятеля, и молодым людям стало ясно, что все несчастья в этом мире случаются из-за женщин.
      После этого случая Варвара стала смотреть на майора с благодарностью, а глава семейства принялся величать уважительно, нараспев, по имени-отчеству. Сам Степан Игнатьевич хоть и был роста небольшого, но также вызывал уважение крепкий, кряжистый, он много чего в жизни видел, и о чем рассказать, имелось у него в избытке - почитай как тридцать лет проходил в геологических партиях. Прихлебывая ароматный, обжигающе-горячий чай, он посматривал на Сарычева глубоко посаженными зелеными глазами и говорил неспешно. Много интересного рассказывал...
      - Вот ты посмотри на глобус. - Мазаев поставил стакан на чуть подрагивающий стол и изобразил руками земной шар. - Так Уральский кряж словно напополам делит его на запад и восток. И ведь именно здесь, а не в Гринвиче проходит истинно нулевой меридиан, словом, место это - середина мира. Да не только землю делит он пополам, а и всех людей тоже.
      Степан Игнатьевич отпил чайку, помолчал и мысль закончил:
      - Азиаты-то, они кто? Толпа, скопище, в этом и сила их, а у нас все больше - Илья Муромец, да Евпатий Коловрат, да Никита Кожемяка, словом, личности.
      Он опять ненадолго замолчал и похрустел сахарком.
      - А еще, говорят, есть в горах Уральских место, пуп земли называемое, ненецкие шаманы - тадебя - считают его вершиной мира. Время там как бы остановилось, и оттуда куда угодно попасть можно за мгновение.
      Заметив заинтересованный сарычевский взгляд, он поведал историю действительно любопытную.
      Лет десять тому назад Степан Игнатьевич с двумя геологами во время переправы утопил все припасы и снаряжение и в поднявшейся затем метели заблудился. Один из его спутников повредил колено, другой вскоре слег в горячке, и Мазаеву пришлось затащить их в небольшую расщелину в скале. Когда он углубился в нее, то внезапно почувствовал движение воздуха и, свернув в боковой проход, замер от нахлынувшего дневного света. Зажмурившись, сделал шаг вперед, а когда открыл глаза, то понял, что стоит на опушке леса.
      Небо было ясным, бескрайняя снежная гладь сверкала в лучах солнца, и не было никакой метели. Немного поплутав, Степан Игнатьевич вышел к стойбищу, и оказалось, что находится он по меньшей мере в месяце пути от предполагаемого местонахождения расщелины, где остались его спутники. Кстати, сколько потом их ни искали, так и не нашли, а про Мазаева написали заметку в газете "Пролетарий тундры". Потом приезжал на разговоры какой-то специалист-этнограф из Норильска, и на этом дело закончилось.
      - До сих пор понять не могу, как это случилось. - Степан Игнатьевич допил чай и, замолчав, принялся смотреть на мелькавшие за окном огни. - Просто чудеса какие-то.
      - Это, отец, еще не чудеса, - подал вдруг голос угрюмый конвойный прапорщик, до этого дрыхнувший все время на верхней полке. - Вот, помнится, давно еще мотал я срочную на "дальняке" собаководом, а барбосом был у меня Рекс, злобный и умный до одурения, раскроешь пасть, так все небо у него черное, как смоль.
      Хозяином зоны у нас был "умный мамонт", только вот помощничек его, "главбревно", был полный бивень, глупый и жадный. И вот, когда начальство приболело, этот самый заместитель и надумал послать бригаду зэков на заготовку икры, благо, раньше нерест был такой - сунешь весло в воду, оно так колом и стоит. Решил, значит, этот козел рогатый приподняться на зернистой, а в результате зэки щеглам конвойным ножи разделочные в глотки по рукоять загнали.
      Вот так, такой компот. А надо сказать вам, граждане, что раньше служба совсем другой была. Это сейчас там "подснежники" да "флоксы"(1) разные, а раньше была колючка шатровая, да ты на четырехчасовом посту в "бочке", - только знай-смотри в оба.
      Да и зэки нынче большей частью лунявые пошли, мазу не держат, а раньше электродом заточенным спокойно могли башку пробить, чуть зазеваешься, или писанут заточенным краем миски по шее, и кранты.
      1 Системы тревожной сигнализации.
      Ну так вот, забрали, значит, зэки три "калаша" с шестью рожками, свиноколы, затарились икоркой с рыбкой и с отрывом почти в полсуток рванули к "зеленому прокурору" в гости по направлению к Уральским горам.
      А надо сказать вам, граждане, что командиром оперативно-разыскного взвода был у нас старший лейтенант Хорьков - маленький и злобный, гораздо хуже зверюги этой. Ему давно бы ходить с двумя просветами, да только то ли замочил он кого по пьянке, то ли что другое, но пакостней литера не встречал я. Бывало, в разыскных поймает он зэка беглого, так все равно его подранит, а уж после начинает молодых бойцов крестить - заставит у живого еще руки и башку отрезать для опознания и дактилоскопии. Ну так вот, подняли нас ни свет ни заря и объявляют тревогу "Буря", а это для красно-погонника вроде команды "Фас" для барбоса.
      Выяснилось, что зэки хоть и были оборзевшие в корягу, но дорожку отхода присыпать недошурупили, даром что табак с перцем был у них в избытке, так что Рекс мой, голубчик, быстренько пятнадцатичасовой след взял, два других его хвостатых приятеля тоже, и пошла мазута.
      Хоть беглые и канали с отрывом, но были они дохлые - на баланде да на хряпе не разгуляешься, - и к концу второго дня собачки наши повизгивать стали, дело ясное - учуяли кого-то. А вскоре под корневищем двое зэков отыскались коровы, - видимо, сил у них не хватило, и подельники их замочили, а заодно и заднюю часть всю отрезали на харчи, вот такие дела.
      Что это ты, милая, скривилась? Что, не нравится? Человечина, она сладкая, уж во всяком случае, не хуже медвежатины. Люди, когда подопрет, хава-ют друг дружку в лучшем виде...
      Ну вот, на третий день Рекс мой заскулил отчаянно и так натянул поводок, что отмотал я его метров на пятнадцать и полетел за собачьим хвостом как на крыльях, ну а старлей Хорьков с бойцами отстал соответственно. Рядышком другие барбосы с кинологами мчатся, и в этот самый момент зэки и открыли по нам стрельбу. Мы, конечно, буром переть не стали - сами залегли и собак попридержали, а беглые, пользуясь моментом, припустили во все лопатки, понятное дело, горы вот они, рукой подать. Тут Хорьков с бойцами подтянулся, и опять начались бега, хоть язык на плечо вешай, и наконец прижали мы зэков к отвесной скале. Стрелять они не умели совсем, шмаляли длинными очередями, и скоро все патроны у них закончились.
      А в наши-то времена краснопогонники были натасканные, не то что теперь. Возьмешь, бывало, ровную мушку, дыхалку задержишь, нажмешь так плавненько на спуск, а в себе ритм чувствуешь правильный, "двадцать два, двадцать два..."(1). Стрельнет "Калашников" короткой очередью прямо в башку зэковскую, только полетят ошметки во все стороны.
      1 Рекомендуется считать про себя во время обучения стрельбе короткими очередями.
      Подранили мы пяток беглых, а как закончились патроны у них, трое зэков раз - и нырнули в расщелину, потому как знали, что Хорек все равно им башку отрежет. Тут уж старший лейтенант скомандовал, конечно: "Собак спустить", - и трое барбосов с Рексом моим во главе с визгом в ту пещеру за беглыми припустили.
      Ну так вот, рванули барбосы в расщелину, а мы за ними следом, да только абсолютно без толку. Ходов там видимо-невидимо, а лая собачьего уже и не слышно, и куда бежать - непонятно. Сколько Рекса я ни звал - без толку, а батарейки в фонаре старые, вот-вот сдохнут окончательно, и пришлось нам наружу возвращаться. Ну а там уже Хорек заставляет беглых обихаживать, словом, о собаке своей я вспомнил только через полчаса, когда повизгивание жалобное услышал.
      Смотрю, выползает пес вроде бы мой и в то же время незнакомый. Мой-то был трехгодовалый кобель, клыки как сахар белые, и шкура лоснилась, а у этого зубы все старые, желтые, шерсть в проплешинах, да только смотрю, елки-палки, ошейник-то на нем прежний, хорошо мне знакомый, значит, это Рекс и должен быть. А почему в таком виде, понять никак не могу. Между тем собака заскулила, на меня гноящимися своими зенками глянула и сдохла, и, сука буду, если не от старости!
      Погодите, погодите, граждане, ахать, самое интересное-то впереди. Так вот, пока мы до зоны своей калганы и клешни зэковские волокли, оказалось, тех троих беглых повязали где-то возле Горького. Как они туда попали, говорят, и сами зэки не поняли, начисто память у них отшибло.
      А вот лет пять тому назад был я в разыскных в стойбище у хантов, и рассказал мне ихний шаман, как его... а, вот, елта-ку, что место есть такое под горами Уральскими, Пещера Духов называется, и происходит там с человеком и животными хреновина разная. Так что, граждане дорогие, ходить туда не надо, ха-ха-ха. Что, малый, не будешь? Ну и ладно. Вот и молодец. Ну все, граждане, спокойной вам ночи.
      Прапорщик прокашлялся, повернулся на бок и вскоре опять захрапел. Видимо, решил отоспаться за все свое конвойное служение отечеству.
      - Спасибо, хозяева. - Сырычев вытер губы и, чтобы не мешаться, взлетел к себе под потолок, на верхотуру. Мазаев вышел в тамбур покурить, а красавица Варвара принялась укладывать любимое чадо спать.
      Однако оно капризничало и вертелось, и когда в купе вернулся дед, то внучок уселся на полке:
      - Деда, ну расскажи чего-нибудь, расскажи.
      - Расскажите вы ему, папа, а то ведь изведет, - слезно попросила молодая мать и, схватив сумчонку с предметами гигиены, быстренько подалась в конец вагона.
      - Ты, брат, смотри, не балуй, не балуй, - устроился Степан Игнатьевич у внука в ногах, и майор второй раз за день услышал нечто удивительное.
      - Ну так вот, Мишаня, знаешь ли ты, что давным-давно наша земля была не такая, как сейчас. Антарктида была свободна ото льда, на нынешних российских землях были тропика, а океан северный был теплым, и в нем находился огромный белый материк. Жили там люди, пришедшие со звезд Большой Медведицы, прозванных Мицар и Алькор, высокие и белокурые, а глаза были у них голубые, как небо в полдень. Они были сильны, ведали законы природы и не боялись ничего, даже говорящих драконов, наводивших ужас на народы Земли.
      Так прошло много тысяч лет, а затем в небе вспыхнула яркая звезда, всю землю затрясло, и поверхность ее стала быстро изменяться. На месте морей оказалась суша, земная твердь ушла под воду, и белый материк тоже начал погружаться в стремительно остывавшие волны северного океана.
      Люди со звезд Большой Медведицы были сильны, их жрецам была ведома тайная премудрость, доплыв на своих кораблях через страшные ураганы до материка, они начали спускаться по Уральским горам на юг. Нелегкое было это дело, от землетрясений поверхность планеты покрылась бездонными трещинами, извергались вулканы, преграждая путь потоками раскаленной лавы. Многие погибли в дороге, но остальные дошли по великой реке Урал до Каспийского моря и там основали государство, столицей которого стало Кольцо Городов...
      - Как вы сказали, Степан Игнатьевич? - шепотом, чтобы не разбудить заснувшего Мишку, вклинился в рассказ Сарычев. - Кольцо Городов?
      - Ну да, - Мазаев поднял глаза на майора и степенно подтвердил, - говорят, двадцать восемь их было, как лунных стоянок в месяце. А ежели ты, Павел Семенович, интерес к этому имеешь, так Сашка сынок мой, все тебе досконально опишет. Он глянул на вытянувшуюся физиономию Сарычева и пожал плечами. - Я тебе разве не говорил, что он в краеведческом музее науку движет?
      - Да нет, - майор вытянулся на полке и зевнул, - я не слышал.
      Он, словно на санках с горы, скатывался в сладкое забытье сна. Временные катаклизмы, люди с далеких звезд, Кольцо Городов... Ну их к аллаху. Спать...
      Проснулся майор, когда за вагонным окном уже разливался свет начинавшегося весеннего дня.
      - Павел Семеныч, вставай, через час прибываем. - Мазаев уже вовсю суетился внизу. - В сортир не протолкнуться, Варька вот уже с полчаса очередь караулит, а еще покушать надо успеть.
      - Деда, идем, дядя перед нами какать перестал. - В купе влетел взволнованный Мишка, и Степан Игнатьевич вместе с внуком поспешил в конец вагона. Сарычев сноровисто оделся и, чтобы не отставать от коллектива, быстро двинулся за ними следом.
      В репродукторе вновь помянули маму в оренбургском платке, где-то внизу, у рельсов, страшно заскрежетало, и, дернувшись, поезд встал. Приехали.
      Когда всей компанией выбрались с перрона, майор собрался было прощаться:
      - Ну, спасибо за хлеб, за соль, за приятное общество...
      Мазаев кашлянул в кулак и оглядел его нехитрый скарб.
      - Ты, Пал Семеныч, где стоять-то думаешь?
      - Где? Да в гостинице какой-нибудь... - Сарычев неопределенно пожал плечами, и Степан Игнатьевич ухватил его за рукав:
      - Давай-ка к нам. Дом большой, места хватит. А по гостиницам-то потаскухи одни да мазурики.
      Что тут скажешь - уговорил. Так что все той же компанией двинулись дальше.
      Миновав удивительно мрачный и грязный подземный переход, они очутились на стоянке такси, и уже через минуту из салона "Волги" Сарычев смог оценить все великолепие центральной части города.
      В центре заснеженной площади стоял бронзовый Ильич с протянутой рукой и горестно взирал на мелкобуржуазную стихию, раскинувшуюся у его ног. Рядом располагалось трехэтажное краснокир-пичное здание с гордо реющим российским флагом. Напротив же оплота государственности стояло строение несколько иного рода - бетонное, с решетками на окнах. Стандартные постсоциалистические реалии...
      Скоро каменные джунгли остались позади, грохоча подвеской на ухабах, таксомотор степенно покатил вдоль крашенных веселой зеленой краской заборов, за которыми виднелись крыши развалюх, возведенных еще при проклятом царизме.
      - Раньше все улицы были сплошь в транспарантах, - подал голос Мазаев, - а как задвинули перестройку, транспаранты содрали и ограды покрасили - по-новому то бишь начали жить...
      Всю оставшуюся дорогу он просидел молча.
      Наконец такси подъехало к большому трехэтажному дому, и майору сразу бросилось в глаза несоответствие между старинными стенами солидной кладки, покоившимися на высоком ленточном фундаменте, и скромной, крытой рубероидом крышей.
      - Это дом деда моего, - не дожидаясь вопроса, пояснил Мазаев. - До революции был он человеком торговым, не из последних. Ну а потом дело известное - деда головой вниз в Урал, детей, то есть батю моего, в приют, а дом трудовому народу. Лет с пяток тому назад случился пожар, и все выгорело вчистую, а стены с фундаментом, никому не нужные, мне дозволили приватизировать, на том хоть спасибо.
      Степан Игнатьевич замолчал, с крыльца тем временем сбежала пожилая темноволосая женщина с миловидным скуластым лицом. Первым делом она кинулась к любимой дочке с внуком, потом припала к плечу мужа. Обнявшись с ней, Мазаев промолвил:
      - Здравствуй, лунноликая ты моя. Принимай, Дарья Петровна, гостей.
      - Здравствуйте, - сказал майор, а через полчаса он уже сидел за праздничным обедом и отдавал должное бешбармаку, сибирским пельменям с уксусом и хреном, шанежкам и румяным рыбникам. Они были куда вкуснее борщей, которые обычно задвигала Маша.
      Ленинград. Развитой социализм. Зима
      Ленька Синицын намазал расстегайчик с вязигой толстым слоем зернистой, смачно куснул и принялся хлебать знаменитую тройную уху.
      Когда-то давно, еще до исторического материализма, для ее приготовления брали вначале мелкий частик, затем бершей и судаков, ну а уж напоследок запускали потрошеных, но еще живых стерлядей. Теперь, конечно, все уже не то. Тем не менее ресторацию "У Ерша Ершовича" аспирант Титов уважал и, чтобы не отрываться от трудового народа, обедал в ней по четвергам(1). Третьим за столом был законник Штоф. Он не спеша ел раковый суп, приготовленный по-польски - с большим количеством пива, и уже заранее облизывался при мысли о заказанных на второе жареных миногах в кисло-сладком соусе. Водила и бандиты из лайбы сопровождения размещались за столом у входа. Они молча жрали филе трески и в сторону Титова старались не смотреть - боялись.
      1 По четвергам, если кто не знает, во всех столовых оплота социализма, разве что кроме райкомовских, обкомовских и рангом повыше, подавали блюда из рыбы. И отнюдь не из осетрины...
      И правильно делали. Третьего дня объявился один бесстрашный - из бывших ментов, крутой, как вареное яйцо. На сходняке поднял шум - мол, хватит, братва, под Шаманом ходить, он нам не указ. Теперь вот хоронят в закрытом гробу то, что от него осталось, а куда аспирант башку его подевал, до сих пор никто не знает.
      Сам Титов степенно поедал фаршированного по-еврейски карпа, приготовленного, как он любил, с обилием моркови и орехов. Сынов израилевых вот не жаловал, а рацион их очень даже...
      Не избалованный родной столовкой Ленька прикончил тройную уху и, утерев мурло рукавом костюма-тройки, принялся терзать благоухающую, разварную на шампанском осетрину. Аспирант помотрел на ученика и доброжелательно улыбнулся. Вот уже месяц как они вдвоем охотятся в каменных джунглях и ни разу еще не возвращались без добычи. Последние же три дня Ленька промышлял в одиночку, и Рото-Абимо одобрил: "Он будет великим охотником!"
      Наконец карп был съеден, и тут же подскочивший незнакомый халдей принялся убирать посуду. При этом он неожиданно заглянул Титову в глаза. Сейчас же непонятная сила заставила аспиранта повернуть голову, и в зрачки ему уперся ощутимо-плотный, немигающий женский взгляд, который вынудил его подняться и двинуться к выходу. Там он заметил еще одни устремленные на него глаза, безвольно вышел на улицу, и, как только уселся в стоявшую неподалеку "Волгу", мозг его окутался чем-то непроницаемо-черным.
      Очнулся он на влажном каменном полу и сразу понял, что попал в лапы Святейшей инквизиции. Его охватила дрожь, воображение стало рисовать полные ужаса и страданий картины. Он почувствовал, что начинает сходить с ума, и даже обрадовался, когда заскрежетали засовы и дверь со скрипом отворилась. Вошли угрюмые люди в черных капюшонах. При свете факелов они заставили его раздеться и, сбрив все волосы на теле, с тщанием принялись искать на нем следы дьявола, после чего также молча вышли вон, снова ввергнув его в бездну отчаяния.
      Когда он уже потерял счет времени, снова заскрежетал замок, и крепкие руки, набросив ему на голову мешок, потащили аспиранта куда-то вниз по лестнице. Отовсюду слышались ужасающие, громкие вопли, густо пахло кровью, мочой и экскрементами. Скоро его, догола раздев, толкнули на что-то обжигающе холодное, накрепко прикрутили руки к подлокотникам, и он понял, что сидит в железном кресле, в сиденье которого имеется отверстие. Когда повязку с его лица сняли, Титов, жмурясь от света факелов, увидел, что находится в мрачном каземате, перед ним на возвышении были места святого трибунала, сбоку сидел с пером наизготове нотариус. Аспирант глянул в другую сторону и содрогнулся - там было представлено во множестве все то, что изобрел человек для адских страданий ближнего своего.
      - Как следует посмотри, - раздался внезапно под низкими сводами голос. Это дыба.
      Говоривший, человек невысокого роста, лицо которого терялось под черным капюшоном, дотронулся рукой до бурых веревок.
      - Есть два способа ее применения. Это - страп-падо и скуозейшн. В первом случае тебя подвесят за веревки, привязанные к запястьям, а к ногам прикрепят груз. - Инквизитор указал на валявшиеся неподалеку куски железа. Представляешь, как ты сразу подрастешь. - Он хрипло рассмеялся, и это было очень страшно. - Ну а если ты закостенел в грехе, тогда испробуешь скуозейшн подбрасывание. Веревку сначала отпустят, потом резко натянут, прежде чем ноги коснутся пола, и все суставы твои выйдут из сочленений. Так будет продолжаться раз за разом, пока тело твое не превратится в выжатую тряпку. Если и это не поможет, есть еще способ. - Инквизитор внезапно перешел на шепот. - Под стулом, на котором ты сидишь, будет разведен медленный огонь, и ты будешь долго жариться. Потом тебя вытащат и протрут специальным бальзамом, чтобы наутро посадить в бочку с кипящей известью. А потом, полуживого, будут скоблить проволочными щетками.
      Он выдержал паузу и посмотрел в угол.
      - Смотри! Это мясорубка для костей ног. Слышал бы ты, как кричат попавшие в нее!
      От ужаса аспирант перестал понимать происходящее. Его трясла мелкая дрожь, на теле выступил холодный пот, а рассказчик, видимо, почувствовал прилив вдохновения.
      - Если ты признаешься в грехе и покаешься перед господом нашим, то примешь быструю и легкую смерть через повешение, тогда как закостеневших еретиков мы сжигаем заживо на свежесрубленных дровах. Представляешь, каково задыхаться в дыму? А для особо упрямых есть еще более жуткая казнь - "качалка". Тебя будут окунать в пламя и сразу вытаскивать, и так от рассвета до заката, пока утроба твоя не закипит, не раздуется чудовищно и не лопнет.
      Итак, готов ли ты признаться в ереси?
      Пе дожидаясь ответа, инквизитор:
      - Для начала следует поискать амулет, который делает его невосприимчивым к боли. Надо посмотреть под ногтями, а в первую очередь, конечно, в мошонке.
      Палач понимающе кивнул и забренчал чем-то металлическим на столе. Титов увидел в его руке острый ланцет и зашелся в долгом, животном крике...
      Внезапно он увидел яркий свет галогеновых ламп. Мрачные каменные своды исчезли, и аспирант ощутил себя полулежащим в удобном кожаном кресле, которое стояло в центре просторного застекленного бокса. Жутко болела голова, желудок пульсировал у самого горла, и казалось, что не было сил даже на то, чтобы пошевелить рукой.
      - Ну-с, как, молодой человек, спалось? - Совершенно мерзкий по тембру голос вынудил Титова повернуть голову, и он увидел небритого мужчину в неопрятном, когда-то белом халате. Тот, издевательски ощерившись, курил "Радопи". - Снилось что-нибудь приятное?
      - Ах ты сука. - Аспирант хотел было подняться, но сразу же в глаза ему уперся взгляд худосочной брюнетки, устроившейся на стуле неподалеку, и он, мгновенно сникнув, откинулся на спинку кресла. Небритый довольно хмыкнул и закинул ногу на ногу. - Меня зовут Григорий Павлович, я профессор и член-корр, кроме того, имею звание полковника. А с вами, Титов, беседую в служебном порядке.
      Он замолчал, щелкнул зажигалкой и бесцеремонно выпустил табачный дым в лицо аспиранту.
      - Вам известно, наверное, Юрий Васильевич, что мысли, чувства и ощущения человека материальны? Ничто в природе не исчезает, все откладывается в определенные информационные поля. Одна из подобных структур связана с убийствами, насилием, болью. Впрочем, с ней вы уже знакомы. Преотлично. Так вот, - голос его внезапно стал жестким и очень похожим на давешний, инквизиторский, - вас, Титов, приговорили к расстрелу, то есть формально вы мертвы. Если вы не согласитесь работать с нами или станете себя плохо вести, сознание ваше снова будет напрямую подключено к этому информационному полю. Только на этот раз до победного конца - до тех пор, пока вы не сойдете с ума. Наверное, это и есть муки грешника в аду? Вы сами-то как считаете? А?
      "Да у тебя у самого крыша поехала". - Аспирант мрачно глянул на него, нашел в себе силу тоже улыбнуться и сказал:
      - Ну ты и гнус!
      В старшем сыне Степана Игнатьевича степная материнская родня о себе заявить не постеснялась. Он был небольшого роста, с улыбчивым, плоским, как блин, лицом, на котором блестели умные раскосые глаза. Одетый в простенький серый костюм с плохо завязанным галстуком, на высокой трибуне он смотрелся скромно, и, хотя рассказывал о вещах по-настоящему интересных, публика томилась - на воскресную лекцию в музей пригнали две роты стройбатовцев.
      Речь шла о культурном наследии древних ариев, пришедших на землю, если верить легендам, аж с самих звезд Большой Медведицы. Жили они на материке Арктида, находившемся в Северном океане, а когда случился глобальный катаклизм, переселились в район Уральских гор. Затем учение пришло в упадок, и только родившийся сорок веков назад в районе слияния рек Камы и Чусовой пророк Зара-туштра вернул его к изначальным истокам.
      Стройбатовцы мечтали о горячих бабах и холодном пиве, думали о доме и отчаянно скучали.
      - Священной книгой ариев является Авеста, то есть в дословном переводе "Первовестье", принесенная на Землю в незапамятные времена и передаваемая исключительно из уст в уста хранителями сокровенного. Впервые древние знания были записаны на древнеперсидском языке в седьмом веке до нашей эры золотыми чернилами на двенадцати тысячах воловьих шкур, но были сожжены покорившим Персию Александром Македонским. Сейчас в Авесту входит двадцать одна книга, из которых только пять имеются в письменном виде, остальные же передаются изустно.
      Рассказчик прервался и, глянув на смурную аудиторию блестящими глазами, с чувством произнес:
      - Трудно даже представить всю значимость наследия древних ариев. Куда мы ни кинем взор - повсюду его следы. Именно от них унаследовали мы деление зодиакального круга на триста шестьдесят градусов, а года на двенадцать месяцев, семидневную неделю и семь основных цветов, выделяемых в солнечном спектре. Широко распространенные игры, такие, как домино, шахматы, шашки, также имеют древнеарийские корни.
      Двадцать восемь костяшек домино соответствуют двадцати восьми лунным стоянкам, а игральные карты ведут свое происхождение от ста восьми древних золотых пластинок, и Таро это тоже их упрощенная версия. Шахматы также родились из древнеперсидской игры.шатранг, правда, в ней участвовали четыре человека.
      А если перейти от игрушек к вещам серьезным, то такие явления, как ясновидение, телепатия, ле-витация, словом, все то, что поражает наше воображение, издавна практиковались среди арийских жрецов - зерванитов, взять хоть бы общину "красных шапок", согласно легендам основанную самим Пад-масамахвой. Или вот, к примеру, один из основных древних трудов по алхимии "Изумрудная скрижаль" Гермеса Трисмегиста обычно считают частью наследия египетской мудрости. Однако можно смело сказать о заимствовании этого текста из Авесты, где он изложен в гораздо более полном виде. Обязательно следует отметить вклад ариев в мировую медицину. Из древних преданий следует, что раньше жрецы умели составлять из трав и минералов лекарства, содержащие сто восемь компонентов и рассчитанные на данного конкретного человека. Они излечивали любую болезнь за три дня. Современные ученые поражаются мастерству древних арийских хирургов, проводивших сложнейшие операции даже на черепе, причем они не нуждались ни в ультразвуковом, ни в рентгеновском просвечивании человеческого тела, так как владели искусством видеть сквозь живую ткань организма...
      Почувствовав, что публика изнемогает, рассказчик решил закругляться. Он посмотрел на часы и поинтересовался насчет вопросов. Вопросов не было, публике не терпелось на воздух.
      - Захватывающе, - одобрил Сарычев, догнав размашисто шагавшего Мазаева-среднего уже в фойе возле кадки с пальмами. - Только большинству это до лампочки.
      - А, здравствуйте, Павел Семенович, - доброжелательно отозвался эрудит и крепко пожал Сарыче-ву руку. - То-то и оно. А ведь человек существует сразу в трех временных потоках, без прошлого настоящее ущербно, а будущее безрадостно.
      Так, за умным разговором, они вышли на улицу и, изрядно помесив уже оттаявшую грязь городских магистралей, обозрели местные красоты. Утомившись и насмотревшись, что и как пьет трудовой народ, зашли перекусить в пивное заведение "Белый аист".
      Со стены просторного предбанника на них сурово глянул сам пернатый, вырезанный из авиационной фанеры и больше похожий на птеродактиля. Пожилой гардеробщик, протягивая им номерки, вдохнул:
      - Лучше бы вы, ребята, пошли куда в другое место.
      Сарычев сразу же заинтересовался:
      - А что такое, отец?
      Выяснилось, что нынче в заведении изволил нажираться пивом сам лихой разбойник Шура Черный со своими товарищами. С некоторых пор он вроде как уже и не бандит, потому что вступил со всей своей шоблой в какую-то казацкую вольницу, ходит теперь в краснолампасных штанах с шашкой и ревностно блюдет землю православную от супостата. Правда, не совсем ясно от какого.
      - Спасибо, отец, уважил, - поблагодарил майор и вместе с Мазаевым вошел в уютный, отделанный мореным дубом пивной зал, в котором сидело около десятка уже изрядно вдетых молодых людей с чубами. Они расположились за длинным столом, уставленным жратвой и пивом, и, шкрябая ножнами по мозаичному полу, вели нестройную беседу о смысле жизни.
      Заметив вошедших, они умолкли, а размещавшийся в центре здоровенный усатый детина оскалился и, нарочито мягко выговаривая букву "г", объявил:
      - А узкоглазому гадью местов здесь таперича не будет. - И, бухнув кулачищем по столу, глядя на Мазаева, заорал: - Смирно стоять, поганка, казак гутарит с тобой!
      - Не казак ты, а дерьмо всмятку. - Сарычев почувствовал, как в нем проснулся Свалидор, и презрительно оттопырил губу. - Воняет от тебя за версту. Так что пасть закрой...
      Сказал и неспешно повлек спутника к угловому столику. За их спинами послышались крики, вжик-нули выхватываемые из ножен шашки - обиду казаки не прощали. Оттолкнув Мазаева в сторону, Александр Степанович боковой атакой ноги в солнечное с ходу вырубил подскочившего к нему атамана. Едва бездыханное тело, врезавшись подобно тарану, разметало ряды нападающих, майор поднял с земли оружие врага, страшно, так, что кровь застыла в жилах, рявкнул и попер на станичников чертом.
      "Заточка не годится никуда, и легковат, - определил Свалидор, сам свободно деливший подброшенный в воздух плат на двенадцать долей и способный, не отводя клинка, обкорнать все углы у поставленной стоймя доски. - Бирюльки, баловство".
      Очень скоро выяснилось, что казаки из бандитов говенные и рубиться в "тесной сшибке" не способны. Майор вертелся среди них подобно вихрю. Не прошло и минуты, как станичники хреновы, забыв об атамане, с позором покинули поле боя. Не ларечников доить...
      Сарычев бросил клинок на пол и весело подмигнул тезке:
      - Ну-с, Александр Степанович, драку уже заказали... Что дальше-то заказывать будем?
      Тот странно посмотрел на него:
      - Отец рассказывал, как вы там в поезде разделали двоих, а здесь я своими глазами убедился, вы бьетесь, как настоящий берсерк, смерть не страшна вам...
      - Неправда, не берсерк я и мухоморов сегодня не жрал, а потому кушать очень хочется, - в шутку прервал его Сарычев, подмигнул и неожиданно стал серьезен. - А чего мне ее бояться, она и так уже во мне. - Он помолчал, вздохнул и сделал знак забившемуся в угол халдею:
      - Уважаемый, будьте так добры, покормите нас.
      - Да, да, да... - Официант вышел из ступора, и когда он как-то странно, левым боком вперед, подошел, майор указал на стенающего Шуру Черного:
      - И падаль эту уберите, пожалуйста.
      Атамана оттащили, принесли раков, бутерброды с семгой, жареные сосиски и салат, но аппетит у Мазаева пропал. Потягивая "Мартовское" из запотевшей кружки, он задумчиво посмотрел на жующего майора:
      - Что-то не очень вы похожи на журналиста.
      А тот, прожевав, хлебнул пива, улыбнулся и негромко попросил:
      - Расскажите лучше, что все-таки стало с Ариа-на-Ваэджа?
      Ленинград. Преддверие перестройки. Весна
      - Интересная все-таки тварь гомо сапиенс. - Майору Кантарии нравился этот неразговорчивый мрачный парень, взглядом свободно убивающий крысу с двадцати шагов. Нисколько не смущаясь тем, что беседа носит характер монолога, он с пафосом продолжил: - Человек воспринимает все, что окружает его, через воздействие потоков волн различной длины, которые попадают на его органы чувств. То есть, являясь открытой системой, он подвержен воздействию энергии Космоса, распределяемой по так называемым резонансным частотам. Говоря проще, мы с вами связаны со вселенной через планеты и созвездия, которые управляют нами с момента рождения до смерти. Вот такие пироги... - Он привычно предъявил пропуск, вошел вместе с аспирантом в кабину лифта и повернул ключ в замке. - Но в то же время человек явление социальное, и он обязан, я повторяю, обязан активно влиять на общество, используя все то, что отпущено ему природой. И очень хорошо, если отпущено щедро...
      Глаза его блестели, и Титов почувствовал, что майора прямо-таки распирает жажда власти, основанная на тщеславии и чувстве собственного превосходства. "Этого мочить надо в первую очередь. - Он наклонил голову, как бы со всем соглашаясь, и последовал за научным руководителем по мягкому паласу коридора. Не спеша, чтобы помучился..."
      Уже третью неделю он обретался на жутко секретном объекте КГБ, называемом Институтом пара-психологических проблем. Звуки бубна не могли пробиться сквозь блокировку периметров, и громоподобный глас Рото-Абимо здесь был еле различим, казался приглушенным комариным писком. Жизнь сразу утратила весь свой смысл, превратилась в серое, будничное существование... Ну ничего, ничего, еще не вечер. Сейчас самым важным было не сломаться, выжить, и аспирант держался паинькой, явственно ощущая, как в душе злоба и ненависть свиваются в тугую, готовую развернуться в любое мгновение спираль.
      Майор опять показал пропуск, секретный лифт опустил их глубоко под землю. Перед ними отворилась стальная массивная дверь, за одно только упоминание о которой полагался расстрел, и они оказались в святая святых института - в корпусе "Омега". Бывать здесь аспиранту нравилось. На натурных испытаниях ему становилось легче, накопившаяся в душе ненависть находила выход, и всякий раз, когда он убеждался в своих возможностях, возникала надежда, что когда-нибудь он все же услышит голос Рото-Абимо во всю мощь.
      Объектов сегодня было всего три. Кучерявый политический, не сгодившийся ни на "уран", ни в куклы, серийный убийца-извращенец, у которого одна почка и половые железы уже были изъяты для медицинских целей, и потому выглядевший неважно, и пожилая дама-отравительница, прежде трудившаяся поваром в обкомовской столовой.
      Работал аспирант в паре с душкой-блондиночкой из сектора телекинеза. Глядя на ее крепкую высокую грудь под белым свитером, он мысленно облизывался - эх, хорошо было бы принести белобрысую к порогу куваксы Рото-Абимо... Эх, хорошо...
      Задание было такое же, как всегда: один оператор старался вызвать у объекта помешательство, а затем остановить сердце, второй, по мере сил, ставил блокировку. Титов сосредоточился и, ощущая противодействие партнерши как слабое назойливое жужжание в голове, протянул руку по направлению к интеллигенту. Тот заулыбался, изо рта потекла по подбородку слюна. Аспирант хмыкнул, и кучерявый, застонав, медленно сполз на пол. Скоро к нему без особых проблем присоединился маньяк-извращенец, и майор Кантария, глянув на часы, разрешил сделать перерыв.
      Уставшие медики вытащили термосы, развернули бутерброды с полукопченой колбаской, переложенной сыром, и принялись пить чай. Напарница аспиранта, изящно выпуская из ноздрей дым, закурила "Космос". Кантария вытащил из кармана мандарин, очистил и, засунув целиком в рот, поделился впечатлениями:
      - Рано сняли, кислый еще.
      С новыми силами все занялись отравительницей. Это была симпатичная когда-то женщина лет пятидесяти, после суда и пребывания в камере смертников горячо желавшая только одного - чтобы все побыстрее закончилось.
      Воля ее была парализована, однако блокировка Титова была настолько сильна, что оператору в белом свитере поначалу ничего не удавалось. Только после пятиминутного махания руками, подкрепленного дыхательными посылами, отравительница вдруг вздрогнула, присела на корточки и, громко вскрикивая, принялась яростно мастурбировать. Большего белобрысой достичь не удалось, однако стоило Титову снять блокировку, как крики наслаждения тут же перешли в предсмертные хрипы, которые быстро оборвались...
      - Ну что ж, на сегодня хватит. - Майор благожелательно оглядел участников и уже в коридоре обнял Титова за плечи. - Ну, Юрий Васильевич, скоро можно тебя на "выездные" брать. Растешь на глазах...
      Однако прошло более двух недель, прежде чем аспиранта вызвали в отгороженный стеклянный закут, важно именуемый кабинетом, и Кантария указал на кожаный диван:
      - Присядьте, Титов.
      Кроме них, в помещении находился высокий плечистый мужик в сером драповом пальто. Включив защиту, отчего в воздухе разлилась мелкая противная дрожь, майор его представил:
      - Это старший, с которым вы отправитесь на задание. Обращаться к нему следует "товарищ капитан", все его распоряжения выполнять незамедлительно.
      Он достал из ящика стола небольшую пластмассовую коробочку, извлек из нее что-то напоминающее конфету "барбариску" и протянул аспиранту:
      - Проглотите, не разжевывая.
      Ощутив в горле инородное тело, Титов поморщился:
      - Ну и гадость...
      - Это нерастворимый контейнер с мгновенно действующим ядом. - Взгляд Кантарии уперся в зрачки аспиранта. - Там же вмонтирована и крохотная радиомина, срабатывает она от дистанционного взрывателя. - Он вытащил из ящика стола что-то похожее на спичечный коробок и передал его молчавшему капитану. Так вот, Юрий Васильевич, если что-то старшему не понравится, ему дано право эту самую радиомину активизировать - контейнер лопнет, отрава попадет в организм, и хана. - Майор закатил глаза. - Если же все пройдет нормально, через три часа яд в капсуле разложится, и даже если вы ее отыщете в своем дерьме, вреда она никому уже не принесет. Ни вам, ни вашим аскаридам...
      Капитан, как бы подтверждая сказанное, наклонил лобастую, украшенную уставной стрижкой голову, Кантария оскалил белоснежные зубы:
      - Я на вас надеюсь. Ну все, пошли.
      Когда пересекли внутренний периметр, майор, пожав спутникам руки, исчез, и капитан нахмурился:
      - Резких движений не делать. Руки держать на виду, вопросов не задавать. В лицо не смотреть. Капсулу активизирую без предупреждения.
      Усадив аспиранта на заднее сиденье между двумя здоровенными молодыми людьми, он приказал водителю:
      - Коля, заводи, - и двинулся оформлять документы на выезд.
      Наконец загудел электродвигатель ворот. Тяжелый шлагбаум медленно поднялся, стальная "гребенка" ушла в бетонные плиты, и, хлюпая колесами по снежной мешанине, машина покатила по аллейке между столетними дубами. Скоро выехали на набережную, пересекли Неву, и тут капитан протянул аспиранту фотографию вальяжного усатого господина в смокинге:
      - Сегодня утром у этого человека был телефонный разговор, во время которого ему были даны кое-какие указания. Нужно сделать так, чтобы в памяти у него об этом даже воспоминаний не осталось, чтобы все забылось начисто. С концами. Вам ясно? - Он заглянул Титову в лицо и забрал фотографию. Выполняйте!
      "Волга" между тем весело катилась по направлению к немецкому консульству, скоро показался свежевыкрашенный фасад с гербом, аккуратные оконца... В этот момент в голове Титова вдруг раздались звуки камлания и зарокотал подобный сходящей с гор лавине голос Рото-Абимо. Аспирант блаженно хмыкнул, дуболомы но бокам безвольно сникли, капитан же, не поднимая глаз, что-то осторожно вытащил из кармана и протянул ему. Это была маленькая, похожая на спичечный коробок вещица.
      - Вы поймите, Павел Семенович, это эпохальное, грандиозное событие, сравнимое по своей значимости разве что с открытием Трои или Кумранских пещер!
      К вечеру похолодало, и Мазаев поднял воротник простенького демисезонного пальто.
      - Еще в восемнадцатом веке астроном Делиль безрезультатно искал в этих местах Ариана-Ваэджа, и вот почти два века спустя, в 1987 году, на границе Башкирии и Казахстана отыскали в степи два концентрических кольца-вала. Обратите внимание на их местонахождение - пятьдесят два градуса северной широты! Именно на ней расположен английский Сто-унхендж, древнейшая обсерватория в Праге, знаменитые французские могильники в Пуату - в самом центре аномалий магнитного поля планеты. А Ариана-Ваэджа к тому же находился на Уральском геологическом разломе, представляете, какая там энергетика?
      - Наверное... - Майор пожал плечами. - Ну а дальше-то что было?
      Мазаев неожиданно так затянулся, что паршивая "болгарин" затрещала, помолчал и сказал с горечью:
      - А ничего хорошего. - Он выбросил недокуренную сигарету и поведал историю, действительно странную.
      Лет десять тому назад недалеко от Кувандыка смешанная археологическая экспедиция обнаружила в степи около двух десятков древних городов, образовывавших гигантское кольцо, причем возраст некоторых из них датировался аж двенадцатым тысячелетнем до нашей эры. В самом центре кольца находились развалины грандиозного храма-обсерватории, имевшего в диаметре около двухсот метров. В основе устройства храма прослеживался принцип свастики(1), закон соответствия двадцати восьми лунным стоянкам и двенадцати знакам зодиака. Когда археологи углубили раскоп и достигли основания храма, начались вещи странные.
      1 Свастика - древний знак, символизирующий эволюцию Космоса и человека.
      - Понимаешь, Павел Семеныч, я начальника экспедиции Леху Орлова знаю много лет - работяга, честный человек, каких мало. А тут раз - в тюрьму его, всю зону раскопа отгородили забором с колючей проволокой, мало того, даже ангаром накрыли. Я как раз докторскую собирался писать - бах, тему зарубили, а потом вообще чертовщина какая-то началась. Только Орлова из тюрьмы выпустили, это через полгода случилось, как его жена погибла в автокатастрофе, а сын стал полным инвалидом. Всех, кто в раскопе работал, будто проклял кто. Один тяжело заболел, у другого родственники погибли, словом, беда сплошная. И самое главное, информации никакой, все пострадавшие молчат, потому что подписку с них взяли о неразглашении под страхом черт знает чего. И хотите, Павел Семеныч, верьте, хотите нет, но место раскопа до сих пор огорожено, и все проезды к нему закрыты.
      Сарычев посмотрел, как на предзакатное рыжее солнце набежало облако, и спросил:
      - Александр Степанович, а где сейчас этого Орлова найти можно?
      - Да чего его искать-то? - Мазаев недоуменно фыркнул. - Он у нас в музее работает ночным сторожем по нечетным дням. Всю завтрашнюю ночь, ежели хотите, можете слушать его пьяный лепет о мировой несправедливости. - Он сплюнул и глухо произнес: - Что с человеком сотворили, сволочи!..
      Весь оставшийся путь собеседники проделали в полном молчании, а когда до знакомых ворот осталось совсем немного, они дружно, словно по команде, замерли. Вдоль забора стояли милицейские машины, наметанным взглядом Сарычев заметил среди них черную, скорее всего, федеральную "Волгу", неподалеку от которой расположились БТР со снайперами и автобус с молодцами в камуфляже "серый волк". Менты, как водится, с оцеплением постарались, улица была заблокирована с обеих сторон. Ни проехать, ни пройти... Ну это кому как - майор резко повернулся к Мазаеву и сказал голосом Яромудра:
      - Сигареты дайте.
      Тот посмотрел недоумевающе и протянул початую пачку "Стюардессы". Сарычев, быстро вытряхнув содержимое, уверенно направился к ближайшему милиционеру.
      Тот сразу же отдал честь, и майор беспрепятственно прошествовал к живописной группе из трех мужчин в штатском и одного в форме милицейского подполковника, которые оживленно общались друг с другом. Завидев Сарычева, они замолчали и посмотрели выжидающе.
      - Вечер добрый. - Безошибочно угадав старшего, Сарычев протянул ему сигаретную пачку. - Хотя, похоже, не очень-то он добрый...
      - Здравствуйте, товарищ полковник. - Прищурившись, тот оторвал глаза от мятой "Стюардессы", а Александр Степанович вздохнул:
      - Приехал в гости, да, видно, все не слава Богу.
      - Это уж точно, - подтвердил старший и объявил: - Это полковник Трубников, замкомандира мурманского спецназа "Залив", - и, нехотя протянув руку, представился: - Подполковник Лохнов, служба безопасности...
      Оказалось, что около 12.30 бывший муж Варвары, некто Сивачов Егор Константинович, с неустановленным на данный момент сообщником вломился в дом, захватив в заложники своего же собственного сына, а также дочь родного брата Мазаевой. Он потребовал в обмен на жизнь детей, чтобы бывшая супруга, по его словам, "насравшая ему в душу", непременно в чем мать родила принесла пятьдесят тысяч долларов. После чего "он с корешами пустит суку рваную на колхоз", а затем уедет в заранее оставленном возле входа ментовском "жигуленке". В неизвестном направлении...
      - У них замечены два ствола, один "Калашников"" - вклинился в разговор милицейский подполковник. На вопрос Сарычева о дальнейших действиях он ответил уклончиво: - Скорее всего придется скомандовать "Фас". - И мотнул головой в сторону автобуса с вооруженными с ног до головы гвардейцами.
      Федерал Лохнов глянул на него укоризненно:
      - Тогда-то уж наверняка они детям глотки успеют перерезать.
      - У нас не так давно была аналогичная ситуация, - сказал Сарычев. Применили синоби-дзюцу и слепили террористов теплыми. - Заметив, что его не поняли, пояснил: - Про ниндзя фильмы смотрели? Так вот, все было как в кино.
      Мент посмотрел недоверчиво, федералы вопросительно, и Александр Степанович мысль докончил:
      - Если надо будет, лично могу сходить.
      Он пристально взглянул в глаза собеседникам, так что все сомнения у них сразу же развеялись. В это время в руках у Лохнова ожила трубка, и громкий, так что даже Сарычеву было слышно, голос выкрикнул:
      - Время вышло! Сейчас "квас"(1) начнем пускать!
      1 Кровь.
      - Мы согласны на ваши условия, - быстро произнес федерал, - деньги будут через десять минут.
      По его знаку к крыльцу медленно подогнали гаишного "жигуленка". Сарычев подошел к зареванной Варваре, стоявшей рядом со сразу постаревшим Степаном Игнатьевичем, и твердо взглянул ей в глаза:
      - Раздевайся.
      Словно во сне, она медленно расстегнула молнию куртки, стащила свитер, джинсы. Увидав, что дочь осталась в одном исподнем, Степан Игнатьевич отвернулся. Варвара стянула белье и сразу же покрылась мурашками на студеном мартовском ветру. Формами и цветом кожи она напоминала греческую мраморную статую.
      - Не бойся, бери деньги, - майор сунул ей в руку сумку с долларами, - и делай, что я скажу. Пошли.
      Они беспрепятственно поднялись на крыльцо и за дверью сразу же раздался хриплый голос:
      - Стоять, бабки давайте.
      - Деньги здесь. Где дети? - Сарычев услышал, как бьется сердце бандита, и явственно увидел его самого - малорослого, с покрытой гнойными прыщами физиономией. В татуированных руках он держал винтовочный обрез.
      - Сперва бабки, спиногрызы потом. Шалава вперед. А ты, фраер, отвали.
      Дверь стала приоткрываться - для Сарычева, ощущающего время мерой Яромудра, очень медленно, в час по чайной ложке, так что ему ничего не стоило проскользнуть ужом следом за Варварой и глубоко всадить палец негодяю в глаз.
      - Эй, корешок, чего там сопли жуешь? - послышался хриплый голос из соседней комнаты. - Или ты уже на конус берешь эту суку? Давай ее сюда. Ну чего засох? Отвечай!
      Сарычев опустил труп на пол, метнулся на зов и глянул. Зрелище было так себе. Связанные скотчем по рукам и ногам, дети лежали у стены. Крепкий бородатый мужик в кожанке, наставив "Калашникова" на дверной проем, елозил пальцем по спусковому крючку и шутить, видимо, не собирался - был готов открыть огонь.
      - Замри! - Сарычев глянул ему в мутные, снулые, как у рыбы, глаза, и сейчас же автомат выпал из рук бандита, а сам он под воздействием чар превратился в механическую куклу, у которой вышел завод - сделался ни жив ни мертв. В этот миг заскрипели половицы под босыми ногами, и в комнату вошла Варвара. Лицо у нее было такое, что, встретившись с ней взглядом, майор подхватил детей и быстро понес их на выход. Когда он уже был на крыльце, в доме вдруг раздался выстрел. Потом - судорожные, на грани истерики, женские рыдания. И наступила тишина.
      Лето 1988 года от Рождества Христова. Степь
      Солнце палило немилосердно. Изредка налетавший ветер, казалось, нес на своих крыльях жар доменной печи, так что к полудню работавшая в раскопе Оля Брянцева раскаялась, что вышла на работу в лифчике, плотно облепившем паровым компрессом ее девичьи прелести. Снимать же бюстгальтер на виду у Мишки Гульцева, трудившегося неподалеку, она стеснялась, и, ощущая, как мерзкий ручеек медленно сползает к пупку, не сразу обратила внимание на что-то твердое под острием лопаты.
      - А вот ответь мне, Алексей Иванович. - Уныло рывший землю на северном краю научный консультант Смирнов подошел к начальству покурить. - Жарко, камней до фига вокруг, а ни одной змеюги не видно. И хочешь верь, хочешь нет - волосы у меня начали на лысине отрастать. - Он погладил молодую поросль на черепе и потянулся за "беломориной". - Странное все же место.
      Орлов ответить не успел - на восточном секторе аспирантка-недотрога Брянцева вдруг завизжала так, будто кто-то начал медленно и верно похищать ее девичью честь. Пришлось тащиться по раскаленному песку аж через весь раскоп.
      Однако сразу стало ясно, что кричала девушка не зря - под ее лопатой в грунте уже отчетливо виднелся фрагмент плиты из зеленовато-желтого металла.
      - Молодец, Ольга Сергеевна. - Толково используя момент, Орлов погладил прелестницу по спине, но, тут же отдернув мокрую руку, быстро вытер ее о штаны. -Гм... Вперед, гвардейцы, на мины.
      На второй день выяснилось, что плита уходит вглубь метров на десять и вся ее поверхность покрыта переливавшейся подобно радуге мельчайшей сеткой концентрических узоров, и если смотреть на них долго, то они начинали сплетаться в причудливые, уходящие в толщу металла, спирали...
      Однако все это были цветочки. В конце второй недели" когда кистями плиту наконец-таки расчистили и вертикальные лучи солнца ударили в ее поверхность, девушка Брянцева вскрикнула, кандидат наук Орлов от неожиданности присел, а простецкий парень Мишка Гульцев громко выругался матом. И было отчего.
      В самом центре раскопа раздался глухой гул, будто что-то долго сдерживаемое в недрах земли вырвалось наружу, окрестные развалины мелко задрожали, и многотонная массивная плита стала плавно изменять свое положение к сторонам света. Наконец она неподвижно замерла, и глаза присутствующих от изумления широко раскрылись. В душном степном воздухе возникло объемное изображение белокурого человека с пронзительно-голубым взглядом. Он улыбался через тысячелетия, а в его сомкнутых ладонях расцветал ослепительный огненный цветок...
      - Знаешь, Павел Семенович, я для тебя что хочешь сделаю, а вот к Орлову не пойду, даже не проси. - Мазаев-средний хлопнул ладонью по рулю видавшей виды "Нивы". - Ни за что...
      - Ну как знаешь. - Сарычев вздохнул, вышел из машины и в одиночку направился к ветхой, висящей на одной петле калитке.
      Отворив ее, майор пробрался по грязи к крыльцу, перешагнул через сгнившую ступеньку и тихо постучал. Издалека послышался звук, будто кто-то медленно катился на велосипеде, скорбно забренчали зацепленные ведра в сенях, потом негромкий голос спросил:
      - Кто там?
      - Я к Алексею Ивановичу. - Сарычев нетерпеливо переступил с ноги на ногу, кашлянул и услышал:
      - Заходите, не заперто.
      Из инвалидного кресла на него смотрел недетскими глазами подросток лет тринадцати-четырнадцати.
      - Отец в магазин за водкой ушел... Сарычев почувствовал, что мальчику говорить об этом было неловко.
      - Меня зовут Павел Семенович. Подождать его можно?
      - Конечно, в комнату проходите. - Инвалид улыбнулся. - Я Слава.
      Бухнула наружная дверь, в темных сенях загромыхало, и кто-то помянул рогатого. Потом послышался голос:
      - Сынок, ты где?
      В комнату не спеша вошел Алексей Иванович Орлов.
      Пристрастие к водке без труда читалось на его когда-то интеллигентном, с выражением потерянности в глазах лице. Одет он был в приличный костюм с галстуком, и майор понял, что сохранение видимости достоинства является теперь главным смыслом его жизни.
      - Здравствуйте, Алексей Иванович, - майор протянул руку, - моя фамилия Трубников, я журналист. - Но, пожимая вялую ладонь, он вместо интереса к себе почувствовал лишь раздражение и желание скорее выпить, а потому напористо, без всяких там преамбул, произнес: - Расскажите про раскопки Ариана-Ваэджа.
      Орлов странно улыбнулся:
      - Слава, сынок, дай поговорить с дядей.
      Когда звук колес затих где-то в глубине дома, он с неприкрытой ненавистью глянул на Сарычева:
      - Я все забыл, не было ничего, не помню. - И внезапно, сжав кулаки, сорвался на крик: - Не помню ничего, не помню!
      Волна страха и отчуждения накатилась на майора, и ему стало противно.
      - Вы, Алексей Иванович, однажды уже сделали свой выбор и прекрасно знаете, к чему это привело. - Он пристально взглянул в глаза Орлова, и тот внезапно зарыдал, не утирая катящихся по щекам мутных слез, потом закрыл лицо руками и горестно застонал: - Вокруг одно дерьмо, весь мир наполнен дерьмом. - Голос его прерывался от горловых спазм, дрожал, наконец он справился с собой, всхлипнул и с надрывом закричал: - Вот вы, журналист, скажите мне, где он, Бог?
      - Если служить дьяволу, то при чем тут Бог? - Сарычев пожал плечами. Позовите сына, Алексей Иванович.
      Он вдруг почувствовал себя риком-семрюгом(1) - древним, белобородым, проведшим жизнь в схиме, в чащобе Священной рощи, и без труда узрел, что жизненная сущность мальчика изломана и расчленена.
      - Отрок, усни. - Майор вошел в блажь(2) и сотворил знак Силы, отсекая страждущего от Внешнего Мира и отдавая его во власть Творящего, Истока Всего, Отца Богов. - О великий Род(3), помоги, исцели...
      1 Рик - посвященный, достигший всех мыслимых высот, бог. Семрюг - рахв (жрец), прошедший все семь конов совершенствования.
      2 Состояние единения с богами.
      8 Верховное божество, творец вселенной.
      Молю(1) его услышали. Невидимые руки собрали части в целое и вдохнули живу(2) в недавно еще мертвую плоть. Радужное разноцветье окружило больного, заиграло, заискрилось, как пасхальное яйцо. Ресницы его дрогнули, затрепетали, он вздохнул и, открыв глаза, мгновение сидел неподвижно, как бы не доверяя своим ощущениям, а через секунду Орлов вдруг схватил майора за плечо:
      - Вы тоже видите это? Смотрите, он идет!
      1 Моля - обращение к Богу.
      2 Жизненная сущность.
      Сделав несколько нетвердых шагов, исцеленный замер и испуганно посмотрел на Сарычева:
      - Это ведь все на самом деле? Я не сплю?
      - Конечно, не спишь. - Майор мягко убрал ладонь Орлова со своего плеча и заглянул ему в глаза. - Так что вы говорили о Боге?
      - Давайте выпьем. - Алексей Иванович, словно проснувшись, потащил из кармана пиджака бутылку, при виде которой его сын помрачнел и, уже увереннее переставляя ноги, двинулся к двери. Сарычев, дождавшись, пока она закроется, жестко произнес:
      - С вами, Орлов, я пить не буду, потому что вы слизняк. Вначале божий дар перепутали с яичницей, а теперь, когда, согласно закону кармы, все зло вернулось к вам, твердите о несовершенстве мироздания.
      Голос его был подобен ударам хлыста, и Алексей Иванович снова пустил слезу. Проплакавшись, он привычно открыл бутылку, глотнул и вдруг заговорил совершенно бесцветным, спокойным голосом.
      - Тогда в степи стояла жара, и когда над плитой в раскопе появилось изображение, я вначале решил, что перегрелся на солнце, уж больно все было каким-то нереальным, не похожим ни на что. Однако, заметив, как вытянулись лица у стоявших рядом, понял, что мне это не пригрезилось. Потом мужская фигура растаяла, и в самом центре плиты непонятно как появилась сфера, светившаяся изнутри ярким белым светом.
      Рассказчик замолчал, и Сарычев ощутил его горькое сожаление о том, чего уже не вернуть.
      - Понимаете, как только я дотронулся до нее, мне показалось, что это что-то живое. В тот же миг я вдруг стал воспринимать мир совсем по-иному, будто пелена какая-то спала с глаз моих. Я услышал мысли находившихся рядом со мной людей, устройство мира стало мне понятным, а главное, я осознал, что все это дано мне, чтобы прочитать и донести мудрость древних.
      Остальные, видимо, почувствовали то же самое. И тут сфера начала гаснуть и исчезла, прямо как в сказке. А после этого все и началось. Двигать науку остался только я - Смирнов с Брянцевой подались сразу в экстрасенсы-целители, по сто баксов за прием, а Гульцев, стервец, в карты стал играть, и любой катала ему в подметки не годился.
      Ну а я докторскую слепил и пару раз в месяц выигрывал тысяч по десять в лотерею. Кооператив построил, машину купил, словом - не жизнь, красота. Да только набрался я однажды крепко и на каком-то банкете обрисовал в деталях перспективу человечества, предсказанную подробным образом в Книге Жизни, а там, как известно, коммунизм не предвиделся. Словом, стуканул кто-то, и чекисты взялись за меня по-настоящему.
      Он замолчал и налил себе еще.
      - И только начал я для них толковать потаенное, как вдруг что-то со мной случилось - прежний я стал, и все забыл бесповоротно. Помучились они со мной, помучились, а потом признали невменяемым и запихали в спецпсихушку. Год промурыжили, пока не стал полным идиотом, а только вышел - несчастье с женой и сыном. Потом, как снежный ком с горы, - Гульцева застрелили на катране, у Смирнова все погибли в пожаре, а Оленьку Брянцеву маньяк на кол насадил. В закрытом гробу хоронили...
      Орлов всхлипнул и снова глотнул из бутылки, и хоть выпил совсем немного, глаза его закрылись, послышался храп, и голова доктора наук свесилась на грудь.
      "Плохо дело", - пожалел его Сарычев и, оттащив безвольно раскинувшееся тело на тахту, направился ко входной двери. Уже у машины, где сном младенца спал Мазаев, майор услышал за спиной удары по железу и обернулся. Сын Орлова яростно крушил ломом инвалидную коляску, и на его порозовевшем лице сияла счастливая улыбка.
      Ариана-Ваэджа(1). Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа
      Лучезарный Хваршат пребывал в знаке Девы, и в царском дворце праздновали третий Гахамабр, Великий праздник хлеба, посвященный небесному полководцу Шахривару.
      На столах, замкнутых в круг, символизирующий кольцо зодиака, стояли на подставах ритуальные хлеба, по поверью отгоняющие злых духов - дэвов. Глиняные чаши были полны благими продуктами - творогом, сметаной, сливками, а на деревянных досках в изобилии лежали ватрушки и круглые сыры, напоминающие о круговерти мироздания. Распространяя ароматы трав, покоились на блюдах зажаренные целиком свиные туши. Но лишь имеющие хварну воинов удостаивали мясо своим вниманием, да и то в малой мере. Белыми шапками пенилось пиво, кубки наполнялись красным виноградным вином, единственным благим напитком, который выявляет истинный характер человека и не лишает его при этом разума.
      На западной стороне стола сидел царь Кратаран-га, высокий, чернобородый, с умным, проницательным взором, однако отпущенная ему благодать подходила к концу(2). Напротив, на востоке, размещался его преемник, выбранный самим Первоидущим, - стройный, светловолосый юноша, носитель сразу трех хварн.
      1 Влагая Земля.
      2 В древности цари правили, пока имели на то отпущенное богами право.
      Великий учитель мудрости вкушал дары Спента Армаити - матери-земли - на южной оконечности стола.
      Истинное имя и возраст его не знал никто. Много оборотов Хваршата тому назад, в самом начале Эпохи Овна, когда в небе загорелась комета в форме трезубца, пришел он на землю, и свыше был указан ему путь к Пещере Истины, где и постиг он сокровенное.
      Неподалеку от Учителя сидел его сподвижник и верный друг Гидаспа, вместе с которым он вернул учение к истокам и возродил Столицу Городов из бездны запустения. Понимающим он дал знание, народу - божественный закон, а государству - достойного царя. Благодаря его личной силе и знанию Потаенного вокруг Ариана-Ваэджа была поставлена магическая стена. Ее были не в силах преодолеть ни богомерзкие драконы, ни их рабы, ни их приспешники. Благодатная столица городов была островом света в бескрайнем океане тьмы, давно уже затопившем злом всю многострадальную землю.
      - Судьба - это то, что предписано изначально, - учил Первоидущий. Божественное же провидение, или хварна, даруется помимо этого. Это высшая отмеченность, вселенская награда, то, что отличает человека от себе подобных и дает возможность подняться над другими.
      Есть благодать царей, даваемая только тем, кто не стремится к власти, удел его повелевать согласно с волей бога.
      Есть благодать жреца, священника, его удел быть первым среди равных и восстанавливать утраченную целостность вселенной.
      Есть также хварна воина, она дается для борьбы со злом, и долг носящего ее оберегать от темных сил свой дом и близких. Однако отмеченный одной лишь этой благодатью власти недостоин.
      И бойтесь аншахриков - рыжих, хромых, горбатых, косых, а особенно картавых - в них силен дух осквернения.
      Так учил Источник мудрости, а еще говорил он:
      - Есть шесть профессий, берущих начало от хварны, - врача, кузнеца, землепашца, поэта, юриста, астролога, и государство должно содержать их непременно достойно, а все пешатары с душой, не способной творить, пусть платят на это налог, ибо это угодно богу.
      Тем временем послышались веселые крики: "Орайо, орайо!" - и собравшиеся на праздник женщины, скинув с себя одежды и оставшись в одних только сандалиях из бычьей кожи, взялись за руки и стали кружиться вокруг столов в хороводе, изображая годовое движение лучезарного солнца в зодиаке.
      - Говорят, что прародитель всех людей Гайомарт имел округлую форму, был совершенен и самодостаточен, а когда в наш мир вторгся демон Ангра-Ма-нью, то он рассек андрогина на две ипостаси. - На Гидаспу устремился бездонно-голубой взгляд учителя, и, уловив интонацию, тот улыбнулся:
      - Да, женские половинки получились удачными. В самом деле, тела танцовщиц были безукоризненны.
      - Гидаспа, что такое, красота? - негромко спросил учитель и, не дожидаясь ответа, сказал: - Это целесообразность. Посмотри, сколько гармонии в их телах, как естественно они движутся. Недаром владыка запада Шатаваэш, который является хранителем инстинктов, срывает маски и обнажает истинную сущность человека. Смотри, Гидаспа, зверь в их плоти жив, но он ручной.
      Между тем пришла пора показать удаль и мужчинам. Вначале это был просто танец, сопровождаемый бешеным верчением и свистом бронзовых клинков. Затем мужчины разбились на пары и занялись игрой - кто первым рассечет трехслойный кожаный нагрудник у партнера.
      Вскоре определился сильнейший - плотный, с короткими волосами воин. Под приветственные крики: "Орайо, орайо!" царь Кратаранга с улыбкой протянул ему два глиняных кувшина с вином, висящих на цепочках. Склонившись, победитель повесил один из них себе на грудь, второй взял в руку и двинулся вокруг стола, выискивая соперника по силам. Внезапно он остановился около Гидаспы и сказал учтиво, но с усмешкой:
      - Хоть ты и ходишь с пророком рядом, но слышал я, что носишь хварну воина при этом, - и поставил перед ним кувшин.
      - Возьми, ты этого достоин. - Учитель расстегнул свой пояс, и Гидаспа увидел, как тот, стремительно распрямившись, превратился в клинок иссиня-черного металла, который отковали еще в древние времена на Арктиде. Равных ему не было.
      Крутанув мечом восьмерку, чтобы привыкнуть к разновесу, он почувствовал, как рукоять удобно устроилась в ладони и, глубоко вдохнув, двинулся навстречу сопернику.
      - И-и-и-и-ть. - Гидаспа внезапно сократил противостой, и клинок его подобно черной молнии промелькнул перед лицом так ничего и не успевшего понять наглеца.
      Половинки его меча упали на пол одновременно с осколками кувшина, а вот густое сладкое вино почти все растеклось по одежде. Все расхохотались.
      Склонившись, Гидаспа возвратил царю кувшин, из которого не пролилось ни капли.
      - По праву победителя сто быков твои, - громко произнес Кратаранга.
      - Отдай их, мудрый царь, убогим. - Склонившись еще раз, Гидаспа пошел на свое место, затем в лицо ему взглянули ярко-голубые глаза, и Александр Степанович проснулся.
      Часы "командирские" показывали три часа двенадцать минут. Сквозь занавески на окнах пробивался свет убывающей луны, снизу доносился могучий храп Мазаева-старшего, а на душе у майора почему-то было неспокойно. "Ладно, утро вечера мудренее". - Побродив с минуту по скрипучим половицам, он снова погрузился в перину, однако, сколько ни ворочался, заснуть не смог и так и не выяснил, чем там у них в Ариана-Ваэджа закончилось дело.
      В дежурной части было, как всегда, накурено и неуютно. Из "обезьянника" доносилось пьяное бормотание, сдержанный мат, кряхтение и храп, словом, все было, как всегда.
      - Все, старшина, расслабься. - Дежурный по отделу положил телефонную трубку и закурил "бе-ломорину". - Отбой тревоги, террористы скапус-тились.
      За стеной послышался шум моторов, и бывшие в оцеплении чекисты угрюмо потянулись к ружпарку - разоружаться.
      - В стволе-то у тебя ничего не осталось? - брезгливо спросил дежурный у молодого салапета, всего две недели как прибывшего с милицейского ликбеза. Проверять не надо?
      - А я, товарищ капитан, и не досылал. - Тот засунул шпалер в ячейку, положил карточку-заместитель в карман и, застегнув его, как учили, на пуговку, всем присутствующим доложил: - Здорово-то как было!
      - Вот в следующий раз опять и поедешь, - сурово пообещал щеглу помдеж, а тот, не в силах держать клюв закрытым, восторженно сообщил:
      - Полковник там был, из Мурманского спецназа, лично террористов слепил. А с виду неприметный такой. - Он скользнул взглядом по стене и, радостно вскрикнув, ткнул пальцем в плакатик "Внимание! Розыск". - Во, на этого похож! Один в один, только без усов.
      - Ну ты даешь, недоквашенный, смотри, узнает полкан, что держишь его за мокрушника, - ушата-ет. Ха-ха-ха.
      Молодой щегол почему-то перестал смеяться. Он подошел к фотографии поближе и прочитал: "Сарычев А. С. Разыскивается за убийство".
      - Это я. Третий вруби.
      - Врубил. Наше вам с кисточкой. А чего это ты на скремблере все третий канал выбираешь, считать не научили дальше?
      - Знаешь, Гагарин долетался, Пушкин дописался..,
      - Понял, не дурак. Чего звонишь, ваше высокоблагородие? Или ты нынче уже ваше превосходительство?
      - Рот закрой и слушай. Этот твой заказной прорезался.
      - Где?
      - Ты лучше спроси, сколько?
      (Приватный разговор по телефону)
      Из шифротелеграммы
      На Ваш... от... сообщаем, что Трубников Павел Семенович в штате спецназа "Залив" никогда не состоял... Присланный вами фоторобот идентифицируется, как принадлежащий Сарычеву Александру Степановичу, 1955 года рождения, находящемуся во всесоюзном розыске.
      Дормидонтов
      Поднявшись ни свет ни заря, майор умылся и долго носился взад и вперед по двору, отрабатывая групповой бой на восемь персон, благо день был воскресный и вокруг все еще спали.
      Наконец он угомонился, постоял под холодным душем и направился к торговому центру. Магазин в подвальном помещении назывался гордо - "Пещера Алладина", и без всякой там волшебной фигни был открыт сутки напролет. Купив устрашающих размеров торт и килограмма три фасованных харчей, Сарычев не поленился и, задвинув круг, оказался на птичьем рынке. Кроме пернатых, обильно представленных попугаями волнистыми, голубями почтовыми и курами мясными, здесь торговали и прочей живностью.
      Скорбно роняя слюни, тянулись к сарычевскому торту барбосы всех пород, бегали в колесах на забаву публике белки и бурундуки, с живостью водили носами крысы, хомяки и морские свинки...
      Миновав баррикады из клеток с вечно голодными кроликами, майор очутился в кошачьем ряду. Глянув на продававшихся по бросовым ценам дворян, он вспомнил о подросших, наверное, Снежке и Лумумбе, о Маше, и сам не заметил, как подошел к прилавку, над которым висел транспарант: "Если нет у вас кота, значит, жизнь у вас не та". Под ним разместилась симпатичная румяная девица в дубленке, а перед ней громоздились аквариумы, в которых копошились мохнатые, усатые котята. Красавица-кошатница притоптывала ногами и звонким голосом выкрикивала нараспев что-то типа: "А если котик ваш издох, мы вернем вам деньги в срок". Заметив Сарычева, она игриво поинтересовалась:
      - Мужчина, ищете девочку?
      Сделав вид, что крик женской души не услышал, майор отозвался простодушно:
      - Нет, хотелось бы котика, короткошерстного. Вот это кто у вас?
      Он глянул в розовую пасть, затем под хвост и приобрел замечательного дымчатого британского хищника, лобастого и когтистого. Сунув его за пазуху, он докупил звериных принадлежностей, начиная с "Вис-каса" и кончая "Томасом", и резво направился к дому. И все было бы славно, если бы не двое молодых людей, мордастых, уверенных в себе, похожих на бультерьеров. Сарычев срисовал их еще по пути на рынок, думал вначале - мнительность, игра воображения, но нет выгуливались недобры молодцы по его душу. Как видно, засветился он во время инцидента с Варварой. Ладно, сейчас самое главное - не дергаться и не показывать, что хвост замечен. Ну а потом уж...
      Успел Александр Степанович как раз вовремя. В гостиной накрывали стол к позднему завтраку, и Мазаев беззлобно поминал майора, который "ушел куда-то в воскресный день с утра пораньше на пустой желудок". Когда Сарычев появился, все обрадовались - хозяин дома возможности поговорить с хорошим человеком, Варвара - чему-то такому, о чем и думать грешно, а Мишка - британскому хвостатому разбойнику. Тот, наевшись размоченного в молоке "Вискаса", сразу же наделал на полу лужу и улегся спать в уголке дивана. Такой же серый, как старый кот Кузьма, доблестно издохший намедни на своем боевом посту - у миски со жратвой.
      Между тем томившийся в ожидании завтрака перед телевизором Мазаев-средний услышал вдруг, как закричали в мультфильме гуси: "В Лапландию, в Лапландию!", и с упорством маньяка сел на любимого конька.
      - А вы знаете, Павел Семенович, что саамов, суть лопарей, живущих в Лапландии, иногда называют "шумерами севера"? А все потому, что жили они раньше где-то в Приуралье и унаследовали мудрость ариев. И вот, подобно шумерам, древнему народу, который пришел в Междуречье с уже сложившейся системой знаний и создал там всемирно известную Месопотамскую цивилизацию, саамы выдвинулись над всеми жителями Великой тундры в плане духовной культуры, существовала которая в форме шаманизма. Авторитет саамских чародеев был необыкновенно высок...
      Тут всех позвали к столу, и рассказчик, прервавшись, с энтузиазмом занялся бужениной с хреном. А вот у Сарычева аппетит отшибло напрочь. Не столько ел да пил, сколько смотрел в окно на оттаптывающих ноги знакомых молодцов. Пасли его старательно, как видно, ждали случая потолковать насчет казны Гранитного. А заодно по поводу ушатанных тачек, зажмурившихся товарищей и хорошо если не о разгромленной "фабрике". Разговаривать на все эти темы Сарычеву очень не хотелось...
      - Ну, хозяева, спасибо за хлеб-соль. Пора мне и честь знать.
      После завтрака он поднялся и отправился к себе собирать нехитрый скарб. Ствол, меч, бельишко, денег мешок. В дверь постучали, вошел Мазаев-старший.
      - Что это ты, Павел Семенович, как с цепи сорвался? Пожил бы еще, на рыбалку съездили б. Чувствовалось, что расставание ему в тягость.
      - Спасибо тебе за все, Степан Игнатьич. - Сарычев вжикнул молнией, взвесил на руке баул, одобрительно крякнул. - Только остаться мне никак. И тебя подведу, и себя. Калитка в огороде на замке?
      - Нет, на задвижке. - Мазаев коротко взглянул на него, опустил глаза. - Ну как знаешь. Пошли в горницу, присядем на дорожку.
      Вздохнул, насупился и ничего больше не сказал. Он вообще после инцидента с Варварой старался лишних вопросов майору не задавать. А тот, простившись со всеми, взял вещички и через двор, огородами, мимо заснеженных парников подался в безлюдный переулок. Потопал башмаками, отряхивая снег, и походкой праздношатающегося пошел вдоль покосившихся заборов. Давайте, ребята, бдите, дышите свежим воздухом. Мороз и солнце, день чудесный...
      Только любовался местными красотами Сарычев недолго. На первом же почтамте он набил долларами пару фанерных ящиков, послал один Мазаеву, другой в славный град Петров Маше и, довольно тряхнув сумкой, которая заметно полегчала, зашагал себе дальше. Недалеко, правда, до обшарпанного отеля под названием "Краса Урала". Глянул на незатейливую вывеску, вошел в убогонький холл и с легким сердцем и спокойной душой заангажировал двухкомнатный люкс. Мафия хоть и бессмертна, но не всесильна. Каково же было его удивление, когда уже в местной ресторации он обнаружил слежку. Причем пасли его не бультерьеры-отморозки, только и умеющие, что вцепляться в глотку, нет, легавые еще те, поимистые, с тонким нюхом. Уж не с федеральной ли псарни?
      "Да, кому-то я очень нужен", - подумал майор, вспомнил нетронутую мазаевскую ветчину и занялся салатом, щами по-уральски с молодой медвежатиной и скользкими от масла пельменями. Какая может быть война на голодный желудок?
      Несмотря на воскресный день народу в заведении было немного. Пара бандитствующих элементов "на пальцах" терла свои вопросы. Трое вэдэвэшных офицеров сосредоточенно, без баб и пьяных выкриков, пили водку, видимо, поминали кого-то. Кроме местных проституток, изготовившихся в ожидании клиентов у барной стойки, внимания на Сарычева, казалось, никто не обращал.
      Напившись клюквенного квасу, поданного в большом глиняном кувшине, Александр Степанович щедро дал официанту на чай, широко улыбнулся неохваченному еще шкурью и покинул ресторацию. Скучавшие в холле молодые люди в темных очках за ним не последовали, но едва он отошел от гостиничного фасада метров на полета, как хлопнули дверцы припаркованного неподалеку "форда-скорпио", и его приняли другие молодые люди, одетые менее респектабельно...
      "Сколько ж вас, ребятки?" - В газетном киоске Сарычев купил толстенный журнал для настоящих мужчин, уселся на скамейке в сквере и принялся с увлечением шуршать страницами, что, впрочем, не помешало ему отметить, что сопровождающие работали профессионально и связь осуществляли по "рацухам с гарнитуром", держа микрофон на груди, а наушник в ухе. Так, так... Делая вид, что бдительность ему до фени, Александр Степанович показал преследователям местные красоты, пару раз брал такси и наконец совершенно четко определил, что выпасала его бригада из восьмерых волчар на трех машинах.
      "Не живется вам, ребята, спокойно". - Майор подумал о мече, спрятанном в гостиничном номере так, что сразу и не найдешь, и, нехорошо усмехнувшись, направился в уральскую жемчужину. Ему очень нравилась местная кухня.
      Ариана-Ваэджа. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа
      Всю ночь шел снег. Склоны священных гор сделались совсем седыми, ели у их подножия словно оделись в саван. Казалось, в мире остался только один цвет белый. Цвет похорон, печали, расставания навсегда. Настало время всем прощаться со Столицей Городов. Те, кто благодарением Ахуры-Мазды имел семью, а значит, совершенством уподобился Гайомарту(1), уходили в дивный край, где царят мир и справедливость, освященные Зерваном(2). Путь туда одиноким был заказан. Им предстояло умереть в последней схватке со злом, от которого уже не спасала магическая защита. Драконы наступали. Они мучительно убивали жрецов, накладывая магические замки(3), насылали эпидемии, развязывали войны, пробуждали в людях животное начало. Они уже практически победили. Люди по всей земле стали забывать о том, что они боги. Но не все. Тот, кто остался человеком, шел сейчас на смергь сквозь снежную пелену. Следом за Учителем и его верным учеником. Длинные волосы Заратуштры развевались на ветру, мужественное лицо Гидаспы было решительно и бледно. В ушах его набатом звучали слова учителя: "В сердце держи, что учение вернется туда, откуда вышло..."
      1 Совершенный самодостаточный андрогин.
      2 Абсолют.
      3 Эзотерическая практика, заключающаяся в том, чтобы наложить магический запрет на ту или иную информацию или действие. Например, существование так называемых заговоренных кладов, отыскать, а тем паче взять которые без снятия магического замка невозможно.
      Забирая ключ от номера, майор уловил странное выражение глаз администраторши и, сделав вид, что поднимающиеся следом молодые люди ему неинтересны, неспешно прошествовал к себе. Включил "Радугу" на рахитичных ножках, внимательно осмотрелся и тихо присвистнул - так и есть, номер шмонали. Однако грамотно, практически ничего не нарушив и не позарившись на деньги. Сразу видно - профи. "Нет, Гранитный здесь ни при чем. - Майор переоделся и отправился в кабак ужинать. - Эти не лаптем щи хлебают. Ладно, будем посмотреть".
      Ввиду вечернего времени веселящихся несколько прибыло. На тускло освещенной сцене уже вовсю наяривала рыжая певица в белом трико, разгулялся оркестр, лихо трясли задами танцующие, от всего сердца подпевая: "А на тебе, как на войне..."
      Издалека завидев Сарычева, мэтр расцвел улыбкой лепшего друга, а официант, как видно, помня о майорских чаевых, подскочил к его столу с проворством истинно халдейским. Александр Степанович плотно закусил крабовым салатом, заказал шашлык по-карски и направился к барной стойке на предмет общения с прекрасным полом. Выбирать долго не стал, пригласил на танец первую попавшуюся потаскушку - плотненькую, наштукатуренную, в несуществующей мини-юбке.
      - Меня зовут Шурик, - доверительно сообщил он.
      - Я пригласить хочу на танец вас и только вас, - пропела со сцены рыжая певица.
      - Двадцать пять баксов в час, не меньше двух, анально, орально отдельный счетчик, - заученной скороговоркой поведала девица и, когда он решительно кивнул, прижалась к нему нежно и доверчиво. - Мое имя Агнесса.
      Когда плясать наскучило, майор усадил даму за стол, махнул рукой подскочившему халдею:
      - Девушке поесть и выпить.
      Заказ приволокли быстро, и Сарычев принялся увлеченно жевать, со вниманием слушая свою новую знакомую. Терзая цыпленка-табака, она не забывала с увлечением хлестать белое винище, а также, держа майора за клиента чувствительного и денежного, открывать ему свое бедное девичье сердце.
      Как приехала она пятерочницей-отличницей
      Поступать в Институт энергетический,
      Да пристал к ней, девчоночке молоденькой,
      Кучерявый доцент, морда бритая.
      Морда бритая, похотливая,
      А состоял он в приемной комиссии,
      А поелику была она девица честная
      И дала от ворот поворот псу лядащему,
      То явил свою морду тот козел душный на экзамене,
      Зарубив молоду-красу, эх, да по конкурсу.
      А бяда, знамо дело, в одиночку не хаживает,
      Принесли как-то раз люди добрые весточку,
      Переслали, значится, из села родного с оказией,
      Ну а в ней слово горькое писано,
      Померла будто бы на Покров родимая матушка,
      В одночасье слегла и тихонько преставилась.
      А батяня-злодей, сапожищами топая,
      Уж другую привел, молоду да сварливую.
      И кричит та строптивица цельный день с утра до ночи,
      Мол, не пушшу на порог кого ни попадя.
      И пришлось той-то девоньке-паиньке,
      Сызмальства у мамани-заступницы
      Ничего-то плохого не видевшей,
      За прописку лимитну поганую
      Поступать на сучильню советскую.
      Ох, порядки там были суровые,
      В закуте проживали работницы,
      Восьмером без сортира, болезные,
      А старшой был у них отставной майор,
      Душегуб, лиходей из опричнины.
      И склонял он, хищный аспид, к блуду адскому
      Всех работниц младых, кого ни попадя.
      А поелику была ента девонька чистая
      Словно белыя горлица, не целована,
      То и закрывал он ей наряды соответственно,
      И приговаривал при том еще язвительно,
      Что если, мол, не ляжешь ты со мной в постелю белую,
      С голодухи в мать-сыру землю
      Сложишь враз свои белы косточки.
      Так-то вот, с год, поди, сердешна промаялась,
      ан смотри, стороной, поди,
      Пролетают вдаль годы девичьи,
      Ну а сердце, знамо дело, просит ласки, дело женское.
      И вот как-то раз, на свою бяду,
      Заприметила она парнишку фабричного.
      Заприметила его враз и приветила,
      Отдала ему свое сердце трепетно,
      Ну а также девочесть, дело известное,
      И любились дружка с дружкою посередь дубрав,
      Потому как в закуте места не было.
      И постлала им мать-сыра земля
      Травы летние постелей брачною.
      Ох, бяда, где ты ходишь, разлучница,
      Сколько слез по твоей вине миром пролито,
      Черный ворон на дубу каркнул пакостно,
      И паренька того забрали в солдатчину.
      И послали его-то сердешного
      Басурмана воевать в степь ковыльную,
      Да вот только исхитрились гололобые
      И стрельнули ему прямо в буйну голову
      Из погана автомата "калашника".
      Ой ты гой еси, добрый молодец,
      Где лежишь теперь в пустыне неузнанный.
      Не заплачет над тобой жена-красавица,
      И не будет убиваться мать-родимица,
      А схоронят тебя птицы хищные,
      Птицы хищные да гады ползучие.
      А вот как минула пара месяцев,
      То оказалась ента девонька в тягости.
      Но творить она не стала непотребное,
      И точным сроком родила она ребенчишко,
      Круглолиц и белотел да хорош собой.
      Вот за него-то, за мальчонку безответного,
      И стали гнать ее из закута всем обчеством.
      А как пришлось ей на руках с малым грудным дитем
      Испрошать ночлега да Христа ради по чужим углам,
      То чтобы враз с сумою переметною
      Да не пойти той бедной девоньке по миру,
      То и пустила по чужим рукам красу свою,
      Чтоб поруганием да заработать пропитание.
      Заметив по окончании монолога, что вышибить слезу из сотрапезника не удается и за просто так денег ей никто не даст, рассказчица умолкла и занялась вплотную салатом. А майор, прищурившись, сразу увидел, что рассказанное соответствует действительности лишь отчасти.
      Проститутку звали Людмилой Ивановной Пятаковой, она действительно года два тому назад приехала из глухого сибирского села на учебу. По конкурсу не прошла и, не пожелав возвращаться в родные пенаты, заделалась "долбежкой" в институтской общаге - общалась на разнообразный половой манер со всеми, кто кормил и с койки не гнал. Затем служила Людмила Ивановна "сыроежкой"(1) в таксярнике, и наконец удача улыбнулась ей. Нынче она работала в отеле, не валютной, конечно, но ничего, жить можно.
      1 Проститутка-миньетчица.
      Все уже было выпито и съедено, танцы близились к эндшпилю, и майор повлек свою барышню в номера.
      - А что, Агнесса, голос у тебя громкий?
      - Не волнуйся, милый, кончаю я мощно, - соврала она и, оказавшись в апартаментах, принялась было прилаживаться к клиенту, но майор мягко отстранился и направился в ванную. - Разминайся пока, я сейчас...
      Когда он вышел, держа завернутый в дермантин меч, Людмила Ивановна уже возлежала на гостиничном ложе в дезабилье и демонстрировала клиенту свою главную гордость - сногсшибательные американские чулки с фирменным поясом от Нина Ричи. Однако проклятый извращенец повел себя странно - сунул ей сто баксов и, наказав в течение ближайших двух часов громко изображать бурный оргазм, подхватил сумку и выскочил на балкон. Вот уж действительно, клиент нынче измельчал.
      Луна была затянута облаками, гостиница утопала в темноте. Под ее покровом майор легко перебрался с перил на водосточную трубу и, подобно застигнутому врасплох герою-любовнику, стал спускаться на землю.
      Даже через прикрытую балконную дверь из его номера были слышны громкие стоны, страстные крики: "Ну еще, дорогой, глубже, вот так, a-a-a! О-о-о!" "Молодец Людмила Ивановна, честно отрабатывает деньги, - ухмыльнулся Сарычев. У дружков моих уже, наверное, слеза бежит по ноге".
      А вот в этом майор крупно ошибался. Не успел он соскочить на землю и сделать пару шагов, как сзади послышался рев мотора, взвизгнули колеса, переваливаясь через поребрик, и он едва успел увернуться от внезапно открывшейся за его спиной дверцы.
      - Стоять! Руки!
      Через мгновение из машины выскочили двое уже знакомых Сарычеву молодых людей. Он ощутил, что палец одного из них лежит на спусковом крючке пистолета ПСС, бесшумно пробивающего двухмиллиметровую броню с расстояния в двадцать пять метров, резко ушел в сторону, и заостренный кусочек свинца в оболочке, который должен был раздробить ему колено, просвистел мимо. Второй раз шмальнуть стрелку не удалось. Не вынимая меч из упаковки, Сарычев стремительно описал им полукруг, - не успела отсеченная по локоть рука упасть на землю, как второй агрессор получил удар ногой в бок и тут же, согнувшись, замер - острый осколок ребра пронзил ему печень.
      Воспринимая мир через сознание Свалидора, майор взлетел на крышу тачки и, как только водитель начал вылезать из машины, коротко, с потягом, рубанул, целя клинком в ложбинку за оттопыренным ухом. Рука его, державшая рукоять, не ощутила ни малейшего сопротивления. Человеческое тело, обмякнув, безвольно рухнуло на землю. Быстро оттащив его в сторону, Сарычев бросился в водительское кресло, плавненько так захлопнул дверцу и с усмешкой надавил на газ. "Что, сволочи, взяли?"
      Колеса "бомбы" с визгом провернулись на месте, майора мощно вжало в спинку кресла, и он стремительно, словно болид, принялся выбираться из города.
      На проспекте Ильича он сбавил скорость и двинулся в общем потоке по направлению к объездному шоссе, однако вскоре услышал позади переливчатые звуки сирены. Они быстро приближались, и когда из проулка вывернул цветастый "жигуленок" и начал Сарычева подрезать, все сомнения в том, что менты не при делах, у него пропали.
      Притворяться хорошим мальчиком уже не имело смысла, потому, резко вывернув руль влево, он буквально своротил гибэдэдэшную колымагу в сторону и полностью отдался во власть высокооборотного двухсотсильного двигателя. Да, умеют делать империалисты - шум, гам, милицейская суета сразу остались далеко позади. Без особых приключений Сарычев выбрался на шоссе, выжал из иномарки все соки и, заметив указатель, предупреждающий, что до КПП остается восемьсот метров, свернул на обочину. Наступил тот самый момент, когда, чтобы дальше быть, нужно тихо ехать...
      Хитрости ментовских коллег, науськиваемых к тому же братьями-федералами, были известны ему досконально. Там, впереди, наверняка ужо перегородили дорогу железные шипы "скорпиона", а для страховки развернули боком КАМАЗ, так что лобовая атака а ля Гастелло ни к чему хорошему не привела бы. "Нормальные герои всегда идут в обход". - Быстро вылив пепси-колу из случайно оказавшейся в салоне пластиковой двухлитровой бутыли, он продырявил клинком бак и подставил горлышко под бензиновый ручеек. Когда емкость наполнилась, майор аккуратно крышечку завинтил и, перебравшись через кювет, двинулся молодым лесом вдоль шоссе. Весна только-только еще вступала в свои права, снега было полно, так что пока он месил подтаявшие сугробы, вымок до пояса.
      Однако задницу мочил не зря - скоро оказался за штрафстоянкой, расположенной вплотную к КПП, и, притаившись за оградой, внимательнейше осмотрелся. К его визиту друзья в фуражках подготовились на совесть - помимо "скорпиона" дорога была блокирована тяжелыми бетонными плитами, которые до кучи подпирал груженный щебенкой КАМАЗ. А на ярко освещенной площадке возле капэпэшного скворечника собралось с десяток спецтранссредств, у Сарычева аж глаза разбежались - какое выбрать? Наконец он облюбовал четыреста шестидесятую "вольво" с работающим двигателем и о сидящих в ее салоне подумал неодобрительно: "Жгут, паразиты, топливо, печку гоняют почем зря! Что ж это их любовь к родине-то не греет?" Потом проделал дырочку в крышке бутылки, подошел к пропахшей мочой стене будки, с ухмылочкой взял прицел и принялся прыскать бензином. Струя была что надо, чуть ниже, чем у Самсона... Красота! Александр Степанович отошел чуть в сторону, полюбовался на работу и, щелкнув роскошной, только что экспроприированной зажигалкой, дал чекистам прикурить.
      Полыхнуло моментом. Внутри помещения раздались мат, лай, крики, а в ответ им захлопали дверцы машин, запаркованных на площадке, - это менты-автомобилисты кинулись на борьбу с огненной стихией. Из облюбованной майором "вольвухи" тоже выскочили двое. "Тяжелы на подъем-то". - Приблизившись к машине, он распахнул дверь, выбросил в мартовский снег водителя и, усевшись поудобнее в кресло, резко тронул машину с места. После "бээмвухи" что-то она майора не впечатлила.
      Минут пять он ехал спокойно, затем по рации передали приказ принять все возможные меры к задержанию вооруженного опасного преступника, захватившего спецавтомобиль. "Ребята, давайте жить дружно, - попросил майор в рацию, попросил очень ласково и человечно. - Христом Богом прошу..." Ребята помолчали, потом стали ругаться и грозить огнем на поражение. Причем не голословно спустя некоторое время Сарычев услышал рокочущий звук над крышей машины и понял, что он действительно кому-то очень нужен. Вернее не нужен...
      На вертолете же тем временем включили прожектора и дали длинную предупредительную очередь, так что Сарычев, заметив съезд на узкую перпендикулярную дорогу, не задумываясь, ушел направо. Куда угодно, только бы подальше от пулек размером с небольшой огурец...
      Вскоре грунтовку перегородили оплетенные колючкой ворота, на которых висел фанерный щит с какой-то надписью, однако было майору не до чтения. Распахнув бампером створки, он припустил что было мочи по обледеневшей, полной воды колее. Эх, вот погнал волну-то, словно на скутере помчался...
      Странно, но как только он пересек ограждение, шум вертолетных винтов стал стремительно удаляться. А скоро и дорога закончилась. Собственно, колея осталась, но проехать по ней стало возможным лишь на среднем гвардейском танке, так что, бросив "вольво" среди вешних снегов, майор двинулся в глубь российских просторов.
      Миновав чахлые, пожелтевшие елки, он поднялся на пригорок и замер. Над открывшейся его взору степью разливалось невидимое простому смертному разноцветное сияние, и сразу же кто-то из предков предупредил: "Гиблое место, лихое". Майор сам не заметил, как оказался у огороженной колючей проволокой пустоши, где валялись обломки бетонных конструкций, ржавые останки машин. Переливчатое облако над пустырем было гораздо ярче, чем там, на равнине. Долго задерживаться здесь Сарычев не стал. Двигаясь вдоль ограды, он оказался возле ворот с изображением черепа с костями и веселенькой поучительной надписью "Если хочешь быть отцом, заверни яйцо свинцом".
      "Ага, а сам завернись во что-нибудь белое и медленно ползи на кладбище. Александр Степанович улыбнулся невесело, заметил в снегу еле видимую тропку и, оскальзываясь на мокром льду, принялся подниматься по отлогому склону. Ускорение важный фактор, от него взлетел реактор..."
      С вершины холма открылось зрелище уже вовсе безрадостное - разрушенные до основания кирпичные постройки, перевернутые вагоны и танки. Ураган промчался, цунами прошло, фашист пролетел... М-да... Майор подошел к давно некрашеному двухэтажному дому с резными балкончиками - такие в свое время партия любила презентовать вождям районного пошиба. Стоило Сарычеву приблизиться к калитке, как где-то под крыльцом грозно заскрежетала цепь и послышались какие-то странные, сиплые, совершенно не похожие на заливистый сторожевой лай звуки. Увидев существо, их издававшее, Сарычев даже присвистнул: "Эко, брат, тебя". Собака, а это был когда-то здоровенный кавказский волкодав, снова принялась прерывисто хрипеть, и наконец за занавеской в окошке вспыхнул свет. Прогнившие доски заскрипели под грузными шагами, и человеческий голос, больше похожий на шипение воздуха в шланге, спросил:
      - Почему без звонка?
      - Добрый вечер, - отозвался майор, - я заблудился.
      Сейчас же щелкнул замок, заскрипели петли, и он услышал:
      - Бдрена вошь, да ты же и впрямь без намордника! Заходи давай.
      Сарычев поднялся на крыльцо и, переступив через порог, как полагается, представился:
      - Трубников Павел Семенович.
      Протянул руку и почувствовал, что ладонь хозяина вместо кожи покрывает что-то очень похожее на сопревшую клеенку.
      - Ну что, будешь? Один хрен, не спится. - На Сарычева уставились лишенные ресниц гноящиеся глаза. Не дожидаясь ответа, новый знакомый налил ему полстакана "Московской". - Не боись, хавка и бухало у меня чистые, оттуда. - Он махнул рукой в сторону колючей проволоки.
      Они сидели в тускло освещенной, грязной комнате за расшатанным столом, на котором стояла бутылка водки с кое-какой закуской. Часы-ходики на обшарпанной стене с неумолимой наглядностью отсчитывали время...
      - И давно вы тут, Кузьма Артемьевич? - Майор старался не смотреть на страшое, покрытое коростой лицо сотрапезника.
      - Давно, милый, давно. - В уголках потрескавшихся губ хозяина сочилась сукровица. Уловив сочувствующий взгляд, он налил еще по одной, чокнулся, с чувством тяпнул. - А ты, паря, не зырь на харю-то мою, сам на себя в дразнилку(1) давно уж не смотрелся, но чую, что с души воротит. Ничего не попишешь - каждому свое.
      1 Зеркало.
      Да уж... Давным-давно был Кузьма Артемьевич рецидивистом по кличке Тяжеляк, но когда началась война, не посчитал зазорным взяться за оружие и искупить содеянное кровью. В сорок пятом он вернулся, хоть и без ноги, но с победой, однако прежние кенты по воле объявили его "автоматчиком"(1) и хотели трюмить(2), за что и были им расписаны вчистую.
      1 Вор, взявший оружие из рук властей.
      2 Мучить.
      - Ну, навесили мне новый срок. - Рассказчик нарезал жеребейками сало и, заметив, что майор, не побрезговав, принялся жевать, одобрительно кивнул. Потом отправили на поселение, вон там, верстах в пяти отсюда, деревенька стояла. - Покрытая струпьями рука подлила в стаканы, убрала пустую бутылку под стол, незамедлительно выставив полную. - Уж и забыл, когда и пил в компании, в одиночку-то уж больно тошно. Ну, будем...
      Крякнули, закусили капусткой, и Сарычев узнал, что когда Кузьма Артемьевич пробыл на поселении года два, все округу обнесли колючкой, нагнали зэков с солдатами, и те в степи наворотили черт знает что. О деревеньке, оказавшейся внутри периметра, и думать забыли.
      - Ну вот, в один прекрасный день полыхнуло в полнеба, бабахнуло знатно, и поднялся такой ветер, что крыши раком встали. - Рассказчик замолчал и вдруг беззубо, одними кровоточащими деснами улыбнулся. - Только сам я этого не видел, был пьян вумат. А как очухался, смотрю, по избам лепилы с энкэвэдэшниками в белых балахонах шастают, все чего-то вошкаются, нюхают, это я уже потом врубился, что уровень радиации. Походили немного и успокоились, ничего, мол, страшного, а через месяц взорвали такое, что земля пошла волнами.
      Словом, через год из всей нашей деревни один я неожмуренный остался, да и то, как лепилы потом сказали, потому что бухал, не просыхая. А потом словно отрубило. Никакой суеты, все тихо, спокойно, привезут что-то по узкоколейке, в землю зароют, и опять тишина. Это я уже позже узнал, что бомбы испытывать они стали где-то в Казахстане, а здесь организовали что-то вроде кладбища. Погоста, такую мать...
      Скоро язык у Кузьмы Артемьевича стал ворочаться с трудом, глаза его потихоньку закрылись, и, бухнув лысой головой о стол, он захрапел. Не успел рассказать, как прибывшие когда-то начальнички просто охренели при виде аборигена в зоне, а потом, руководствуясь мудрым правилом: "Работай, пока не сдох", поставили его на довольствие.
      А работы хватало, потому как лодок наших подводных в океанах не счесть, станций атомных понастроили где ни попадя, и капиталисты платят в твердой валюте, только успевай зарывать их радиоактивное дерьмо! А что? Страна у нас большая, одна Сибирь чего стоит...
      - На кладбище ветер свищет, нищий, сняв шта-нищщи... - Внезапно хозяин оторвал голову от стола и, словно беседа и не прерывалась, внимательно уставился на Сарычева. - А вот не могу понять я, Паша, почему ты не вошкаешься, сидишь без суеты, будто не понимаешь, куда попал? На февральского-то ты вроде не машешь.
      - Все, Кузьма Артемьевич, просто, как божий день. - Сарычев положил кусочек сала в уксус и помял вилкой. - В розыске я, а кроме того, ВИЧ-ин-фицированный. Знаешь болезнь века СПИД? Какая разница, от чего помирать? Так что, если не в тягость, позволь, Кузьма Артемьевич, пока что здесь побыть. Я недолго...
      Само собой - до весеннего равноденствия оставалось всего три дня...
      - Да по мне, ежели хороший человек, то хоть всю жизнь живи. - Лысая голова опять уткнулась в столешницу, и, оттащив неподвижное тело на кровать, Сарычев сразу же ощутил каждой своей клеточкой груз усталости. На него навалилась неукротимая зевота, и он заснул прямо за столом.
      Проснулся Александр Степанович рано утром. Несмотря на выпитое вчера, чувствовал он себя отдохнувшим и, пребывая в глубокой уверенности, что кто-то из его предков, видимо, пил горькую как воду, услышал:
      - Паша, седай к столу.
      Кузьма Артемьевич не похмелялся, а, истово кряхтя, цедил из кружки что-то мутновато-пенистое. Заметив вопросительный взгляд майора, он потянул из-под стола огромную стеклянную бутыль.
      - Щи. На старинный манер(1)... Лучше не придумаешь...
      1 В старину действительно квасили капусту в бутылях и называли конечный продукт щами.
      - Спасибо, я чайку. - Сарычев зевнул и потянулся к внушительному, ведра на два самовару: - Смотри-ка ты, еще горячий.
      Он уже успел выпить стакан-другой, съесть в охотку остатки колбасы, как что-то заставило его насторожиться и подняться из-за стола.
      Минут через пятнадцать под крыльцом заскрежетала цепь и начал заходиться в хрипе барбос, а еще минут через пять скрипнула калитка, и в окно стала видна фигура в белом изолирующем костюме. Лицо было неразличимо за резиновой маской, однако майор внезапно ухмыльнулся - Яромудр кое-что шепнул ему на ухо.
      Поднявшись на крыльцо, визитер постучал и, не дожидаясь приглашения, зашел в комнату.
      - Здравствуйте, Александр Степанович. - Он посмотрел на ручной дозиметр и стянул маску. - Еле вас нашел.
      ...Зарин относится к отравляющим веществам нервно-паралитического действия. Он представляет собой бесцветную жидкость, при нагревании которой образуются пары.
      В чистом виде зарин практически не имеет запаха, поэтому при высоких его концентрациях, легко создаваемых в полевых условиях, внутри организма может быстро и незаметно накопиться смертельная доза. Это очень важное свойство зарина, которое увеличивает возможность его внезапного применения, особенно в тех случаях, когда используются средства доставки, способные быстро и относительно незаметно создавать в районе цели весьма высокие концентрации. При таких условиях личный состав, подвергшийся химическому нападению, вовремя не обнаружит опасность и не сумеет своевременно надеть противогазы и использовать средства защиты кожи.
      При вдыхании паров зарина его поражающее действие проявляется очень быстро, поэтому можно создать в полевых условиях настолько высокие концентрации, что их будет достаточно, чтобы за несколько вздохов получить внутрь организма смертельную дозу. В этом случае смерть может наступить в течение нескольких минут.
      При малых концентрациях зарина в воздухе у пораженных наблюдается прежде всего сильный насморк, тяжесть в груди, а также сужение зрачков, в результате чего ухудшается зрение.
      При вдыхании большой дозы зарина симптомы поражения наступают очень быстро, они проявляются в виде тяжелой одышки, тошноты и рвоты, самопроизвольных выделений, сильной головной боли, потери сознания и судорог, приводящих к смерти...
      (Справочный материал по ГО)
      - А масло в голове у вас есть, - сухо похвалил визитера майор и повернулся к хозяину дома. - Это, Кузьма Артемьевич, подполковник Лохнов из ФСБ прибыл.
      - А хрена ли собачьего ему тут надо? - Тот сразу же принялся убирать еду со стола и, глянув на чекиста неприязненно, поковылял внутрь дома. - Смотри, Паша, как бы гэбишник не спер чего. Как следует смотри, они такие...
      Когда скрип протеза затих, майор задумчиво посмотрел на Лохнова:
      - Чего это простой народ вас так не любит?
      Тот отвечать не стал, достал сложенный вчетверо лист бумаги:
      - Сарычев Александр Степанович, пятьдесят пятого года рождения, майор, два боевых ордена, именной ствол, рукопашник, ВИЧ-инфицирован, уволен за дискредитацию. - Он прервался и посмотрел на Сарычева. - Так?
      - Все верно. - Тот хмыкнул. - Так что за шкурный вопрос у вас ко мне, подполковник? Небось случилось что-то? А?
      Серые, под густыми, рыжеватыми бровями глаза Лохнова потемнели.
      - Поймите, у кого-то на вас вырос огромный зуб, все местные бандиты с ментами роют землю четырьмя лапами и в конце концов вас достанут. А если поможете мне, у вас появится определенный шанс выжить.
      - Эх, Василий Дмитриевич, вы же предлагаете сделку человеку, находящемуся в розыске. Знаете, чем это пахнет? - Майор с усмешкой посмотрел на подполковника. - Видно, дела у вас совсем хреновые.
      Лохнов сделался мрачен.
      - Я замначальника управления, полковника вот-вот получу и хочу спокойно уйти на пенсию генералом. - Он замолчал и посмотрел в окошко, за которым уже вовсю бежали радиоактивные весенние ручьи. - А все летит к чертовой матери. Помочь мне может только человек с вашими способностями. Не знаю, как вы все это делаете, при помощи гипноза, телепатии, черта в ступе. Кто вы - Калиостро, Мессинг, Волшебник Изумрудного города? Не знаю, да и знать не хочу. И не отпирайтесь, я вас изучил достаточно. Ну что, едем?
      - Кузьма Артемьевич, ты где? Давай прощаться! - Вместо ответа майор отправился искать хозяина, который на прощание его перекрестил и попросил боженьку, чтобы тот оградил Александра Степановича "от моря Охотского, конвоя вологодского, шмона нежданного, а главное - от мента поганого". При этом выразительно глянул на Лохнова, хотя и был тот из совсем другого ведомства...
      Весеннее солнышко припекало, так что изнемогавший в своем резиновом облачении подполковник еле тащился. Только после полуторачасового марафона Сарычев увидел выцветшую надпись на воротах периметра: "Стой! Опасная зона", а также стоявшую неподалеку от шлагбаума белую, пернатую от антенн "Волгу". Из нее выскочил высокий молодой человек, окатил Лохнова из шланга переносного дезактиватора, а Сарычеву коротко приказал:
      - Раздевайтесь.
      Скоро майор с подполковником оказались в чем мама родила под струями зеленоватой жидкости. Поливальщик почистил также и меч Сарычева, поводил дозиметром, довольно хмыкнул и лишь тогда извлек из багажника белье, одноразовые полотенца и халаты:
      - Терпимо, товарищ подполковник, можно одеваться.
      Уже из теплого салона "Волги" Сарычев увидел, как все, побывавшее в зоне, было облито бензином и вспыхнуло быстрым, жирно чадящим пламенем. Затем молодой человек заставил его проглотить слоновью дозу антирада, не забыл Лохнова, и машина направилась к шоссе.
      - Петя, давай на Красную дачу. - Подполковник, подождав, пока толстенное стекло перегородит салон надвое, принялся освещать реалии. И начал издалека...
      Даже из школьного курса известно, что для начала цепной реакции части ядерного заряда нужно собрать в критическую массу. В реальных боевых условиях это достигается применением взрывчатых веществ. И чем они мощнее, тем для дела лучше. Так вот, для этих целей и был создан так называемый "красный порох" взрывчатка с необыкновенно высоким КПД.
      - Понимаете, Александр Степанович, - Лохнов тяжело вздохнул, закашлялся, и по лицу его пробежала судорога, - чтобы с гарантией, к примеру, разнести человека на куски, нужно приблизительно граммов сто тротила. - Он замолчал, потер пальцы о все еще влажную голову и, понюхав их, сморщился. - А вот "красного пороха" для этого достаточно всего чуть больше наперстка, представляете, какая сила взрыва?
      - Не очень, - честно сознался Сарычев, и ему поведали в этой истории самое печальное.
      Для производства чудо-взрывчатки, оказывается, глубоко под землей был построен завод. Так вот, вчера вечером неизвестные террористы захватили склад готовой продукции, на котором по случаю конверсии этой самой продукции скопилось - мало не покажется.
      - Однако самое поганое в другом. - Рассказчик грустно посмотрел на Сарычева. - Завод этот расположен таким образом, что при взрыве обязательно пострадает хранилище подлежащих уничтожению отравляющих веществ. Оно расположено не так уж и близко, однако проходящий под ним подземный поток вырвется из-под земли - наши аналитики уже ситуацию промоделировали. А ведь там зарина только одного тысячи тонн... На всех хватит...
      За разговорами "Волга" свернула с шоссе на хорошо укатанный проселок, за окошками замелькали деревья, и когда Сарычев вылез из машины, он сразу понял, почему дача называлась "красной". Он стоял у входа в кирпичный трехэтажный особняк. Внушительный, массивный и мрачный, чем-то очень похожий на питерские Кресты...
      Сначала его определили в баню, долго, пока дозиметр не показал норму, держали под душем, и лишь потом он присоединился к Лохнову, томившемуся в сухой парной.
      Сауна была что надо - просторная, обшитая, как и полагается, осиновым лесом. Из подвешенной над печкой керамической плошки пахло так, что думать о каких-то там террористах совершенно не хотелось...
      Как следует пропотев, майор бухнул дверью и, сделав два шага, оказался в бассейне с голубой водой. Она оказалась прохладной и пахла морским прибоем. Вволю наплававшись, нанырявшись и чувствуя приятную усталость во всем теле, Сарычев направился в русскую, но веники были паршивые, без дубовых прутьев. Да и подполковник ни черта собачьего не умел - ни воздух сечь, как полагается, ни пар простыней осаживать, а потому окатились и пошли на выход. Верно говорят - с чекистами каши не сваришь...
      - Ну что, теперь надо поесть. - Лохнов надел приготовленную для него снежно-белую рубашку, темно-серый костюм с зеленым галстуком, посмотрелся в зеркало. - Я заказал на свой вкус...
      - Да, неплохо бы. - Майор примерил девственно-новые, подобранные точно по ноге полуботинки, зачем-то потопал и неожиданно разозлился - а какого хрена, спрашивается, он вообще здесь околачивается? В чекистском прикиде, на чекистских харчах... Не размываться надо в банях, а дело делать!
      До весеннего равноденствия оставалось всего два Дня...
      Ленинград. Начало перестройки. Весна
      В залах Отдела истории первобытной культуры было немноголюдно. Уныло взирали на заплесневевшие предметы древности студенты, двое негров пристально рассматривали палку-копалку, видимо вспоминая свое недавнее прошлое, а голос крепкой дамы-экскурсовода был полон экспрессии и пробирал до нутра:
      - Жизнь родового общества, его обычаи, условности составляли самый корень, суть психики каждого из его членов... Э... Товарищ! Товарищ узбек или как вас там...
      Рассказчица строго посмотрела на экскурсанта в тюбетейке, пытающегося погладить каменную бабу.
      - Так вот, "табу" - это слово из языка древних полинезийцев, оно означает абсолютный запрет. Даже непреднамеренное его нарушение приводило в действие определенные физиологические механизмы в человеке, могло вызвать так называемую "вуду-смерть". Например, житель Огненной земли наткнулся на лакомый кусочек и съел его. Но, узнав, что это были остатки трапезы вождя, понял, что преступил табу, и психологически настолько подготовил себя к неизбежной, по его понятиям, смерти, что действительно умер.
      Румяное лицо лекторши приняло скорбное выражение, она вздохнула и, ловко крутанув полутораметровую указку, стала сворачивать вводную часть.
      - На подобных суевериях, полном отсутствии материалистического понимания устройства мира основана и древняя магия. К примеру, в Австралии самый известный магический прием - это кость, направленная в сторону невидимого врага, действие сопровождается песней смерти. У древних обитателей европейской территории для аналогичных целей употреблялись начальнические жезлы из камня или рога, у северных народов - предметы, называемые по-эскимосски по-гаматаны. В нашем музее они представлены в достаточном количестве. - Лекторша рассекла указкой воздух и многозначительно постучала по стеклу.
      - Здесь же имеется жезл знаменитого саамского шамана Риза с Ното-озера. По поверью, он был так зол и страшен, что лопари боялись хоронить его, а эта реликвия из бивня мамонта, покрытая загадочными знаками, якобы досталась ему от самого владыки ада Рото-Абимо. Именно благодаря ей, если верить легенде, и приобрел нойда свое необыкновенное могущество. Ну что ж, давайте пойдем дальше...
      Лекторша вдруг в растерянности опустила указку и уставилась на странного экскурсанта. Он был высоким и широкоплечим, одет в драповое, широко распахнутое пальто, а его криво улыбающееся, ассимет-ричное лицо с глазами, скошенными к носу, было страшно. Не обращая ни на кого внимания, он оттолкнул лекторшу в сторону и, одним ударом локтя разбив толстое закаленное стекло, схватил посох лопарского шамана, после смерти, говорят, превратившегося в страшного упыря-равка.
      Оправившись от шока, дама-экскурсовод пронзительно закричала:
      - Эй, товарищ! Товарищ!.. - и с указкой наперевес бросилась следом, однако, получив удар рукой наотмашь по лицу, замолчала и тихо залегла.
      Престарелая смотрительница зала, будучи, видимо, все-таки младше большинства экспонатов, вышла наконец из ступора и, нажав тревожную кнопку, принялась оказывать лекторше первую медицинскую помощь. А подтянувшиеся милицейские сержанты резво кинулись в погоню.
      Однако, достигнув выхода, они увидели непонятное - их сослуживцы без всяких разговоров отдали похитителю честь, вытянулись и беспрепятственно позволили уйти. На вопрос коллег: "Какого хрена?" - коротко ответили: "А ни хрена". Оказалось, что у хулигана в пальто, помимо комитетской ксивы, имелось предписание, запрещавшее его задерживать и осматривать. Так что не милицейское это дело - пусть катится себе колбаской по Малой Спасской...
      Тем временем зомбированный чекист не торопясь уселся в "Волгу" и, протянув добычу аспиранту, затих.
      - Эх, капитан, никогда ты не будешь майором. - Титов ухмыльнулся, бережно упрятал шаманский жезл на груди и скомандовал водителю:
      - Коля, давай.
      Вновь подъехав к немецкому консульству, машина остановилась. Капитан, внезапно вздрогнув, крутанул головой и как ни в чем не бывало напористо спросил:
      - Вы уверены, что все прошло нормально?
      - Конечно. - Титов незаметно поправил за пазухой жезл. - Клиент, как и было приказано, все забыл начисто.
      Капитан рассеянно посмотрел в его сторону, потом встрепенулся и всю дорогу до института просидел молча. Заехали в наружный периметр, и голос Рото-Абимо в голове аспиранта начал слабеть, зато майор Кантария констатировал громогласно:
      - Молодец, старший дал отличный отзыв! - И, вторично за нынешний день похлопав Титова по плечу, довез его в лифте до "красного" этажа, лихо подмигнул и с миром отпустил. - Иди отдыхай.
      "Спасибо вам, товарищ майор, спасибо. Я убью вас небольно, так и быть, потрошить не стану..." -Миновав массивную, сразу же захлопнувшуюся железную дверь, Титов очутился на замкнутом в кольцо уровне, где жили операторы. Порядки здесь были простые и запоминающиеся - свободное передвижение только в пределах установленной зоны, за первое нарушение - месячный карцер, за последующие лоботомия. Если женщина-оператор беременела, ей делали аборт, а потом стерилизацию. Зато для законопослушных предусматривались всевозможные льготы, поощрения и перспектива освобождения, хотя в эту сказку никто и не верил. Каждый понимал - живым отсюда не выйти...
      "Да, да, потрошить не стану, просто сломаю позвоночник..." - Аспирант быстро прошел вдоль красной бетонной стены, толкнул запиравшуюся только централизованно, на ночь, дверь и очутился в своей комнате. Это было стандартное пятиметровое помещение камерного типа - искусственный свет, железная койка, стеллаж с проверенным чтивом. Включив погромче льющуюся из репродуктора галиматью, аспирант взял с полки какую-то балладу о цементе и, усевшись за стол таким образом, чтобы в телекамеру попадала только его спина, вытащил из-за пазухи жезл саамского нойды.
      Он сразу понял, что заклинание на его поверхности музейные деятели прочесть не смогли. Стоило только воспользоваться им, как пожелтевший стержень из бивня мамонта распался и на ладони аспиранта оказался огромный золотой клык.
      Он почувствовал холодную тяжесть металла, и его переполнила рвущаяся наружу энергия. В ушах, невзирая на блокировку, знакомый голос загрохотал: "Сегодня, сегодня, сегодня".
      Ему неудержимо захотелось вскочить на ноги и в исступлении закричать: "Да, повелитель, да, я сделаю это!" Однако, справившись с собой, он спрятал клык за пазуху и, дождавшись сигнала на полдник, направился в столовую.
      Надо отдать должное, кормили здесь прилично, видимо, сказывалась специфика ведомства. Назвав свой номер, аспирант получил из "амбразуры" поднос с творожной запеканкой, парой бутербродов с копченой колбасой и чашкой хорошего чая.
      Однако мысли его были далеки от еды.
      - Не возражаете? - спросил он у знакомой блондиночки из отдела телекинеза, устроился рядом и посмотрел по сторонам. В столовой сразу повисла тишина - все замерли, будто превратились в восковые куклы. В руках аспиранта блеснул золотой клык, и, вонзив его в сердце белобрысой соседки, он принялся вычерчивать ее кровью на бетонном полу понятные только ему одному знаки.
      Где-то далеко заревела сирена, послышался топот бегущих ног, и в дверь забарабанили сапогами и прикладами. Однако она не поддавалась, а Титов голосом звучным и протяжным принялся нараспев произносить непонятное на древнем забытом языке. С диким криком он вырвал сердце из лежавшего в кровавой луже тела, высоко поднял его над головой и, вытянувшись от напряжения в струну, что-то громко и повелительно произнес.
      В ответ раздался громовой смех. Зарывшийся намного этажей под землю лабораторный корпус вздрогнул, и в пространстве тонких сфер начал стремительно расти чудовищный, бешено вращающийся смерч. Постепенно его сумасшедшая круговерть замедлилась, и он превратился в исполинский черный гриб, от которого потянулись похожие на щупальца отростки.
      Вздрогнул майор Кантария, не понимая причину странного томления в своем по-богатырски здоровом теле, зам по науке, чувствуя, как на мозг наваливается темная пелена, непонимающе затряс головой, а очкастый полковник, ощущая чужую волю, в отчаянном усилии сжал зубы, но тщетно.
      На другом конце города Ленька Синицын вдруг загоготал радостно, и конопатая, уже отъевшаяся харя расплылась в широкой, торжествующей улыбке.
      Лохнов неловко застегнул запонку и посмотрел на часы:
      - Ну что, пошли?
      Майор проследовал за ним на второй этаж, где в небольшой уютной буфетной, из окон которой виднелся еще заснеженный речной откос, их накормили комплексным энкавэдэшным обедом для высшего командного звена.
      Рыба, икра, наваристый борщ и бифштекс с рисом были вкусны, однако отдавал им должное один лишь Сарычев. Лохнов катал хлебные шарики, кусок в горло ему не лез. Наконец, дождавшись, пока майор допьет чай, он сказал как бы в продолжение прерванного разговора:
      - Требования террористов напрямую связаны с работами по теме "Раскоп", ей сейчас занимается подполковник Клименко. Пошли за конкретикой.
      И повел сотрапезника на третий этаж, проход на который охранялся парой дуболомов в зеленых фуражках с васильковыми околышами. Пребывающих, кроме всего прочего, в звании старших лейтенантов...
      Миновав их, майор с подполковником прошли длинным коридором, повернули налево, потом направо и наконец Лохнов сделал приглашающий жест:
      - Нам сюда.
      Сарычев проследовал за ним в просторный кабинет с зашторенными окнами, мгновение постоял, привыкая к полутьме, глянул на женщину, устроившуюся за компьютером, и натурально обомлел - он увидел Машу. Коса ее была закручена в замысло-ватейшую прическу, взгляд - полон уверенности, форма подполковницы федеральной безопасности сидела на ней как влитая. Сарычев посмотрел на ее скуластое лицо, вспомнил, что между лопатками у нее родинка, на левой коленке небольшой шрам, а когда она смеется, в ее глазах загораются озорные огоньки. И в постели она...
      - Прошу вас, Мария Петровна. - Лохнов кивнул, и Маша стала говорить. А Сарычев смотрел, как она знакомым ему жестом откидывает челку со лба, и отчетливо представлял вкус ее губ. В ушах у него звучал голос старого офени: "...Имя же той молодицы должно быть Хоть... Суженая, единственная. От нее не уйти..."
      Речь шла об экспедиции кандидата наук Орлова. В восемьдесят седьмом году он нашел в уральской степи столицу древнего государства ариев. Местоположение ее не случайно - именно здесь находится центр земной магнитной аномалии. Геобиологическая же система, представленная сетями Хартмана, Пар-ра и Кури, в местах их пересечения - узлах - обладает свойствами, вообще трудно объяснимыми. Помимо множества интереснейших находок, экспедиция откопала огромную плиту из неизвестного металла, не поддающегося даже плазменному резаку. Эксперименты показали, что это своеобразное хранилище информации, однако для ее воспроизведения необходимо сочетание множества факторов, в частности положения солнца к горизонту, а также интенсивности излучения зодиакальных созвездий. Без знания ключевых алгоритмов прочтение информации не представляется возможным.
      - Тайна сия великая есть. - Улыбнувшись, Мария Петровна щелкнула клавишами компьютера и стала рассказывать о светящейся сфере. Тогда, в восемьдесят седьмом, она возникла прямо из воздуха на глазах у изумленных археологов. Дотронувшись до нее, они обрели паранормальные способности и осознали, что в недрах монолита таятся древние знания Авесты. Только раскрыть мудрость ариев человечеству никто из них не пожелал, каждый пошел своим путем - кто в спортлото играл, кто на рулетке, кто в экстрасенсы подался. Впрочем, скоро способности у них пропали, а на них самих и их близких обрушились страшные несчастья.
      - Так вот, три дня назад был найден алгоритм вызывания этого светящегося шара. - Маша вдруг посмотрела Сарычеву в глаза, и он почувствовал объединяющую их незримую связь, над которой не властны ни годы, ни расстояния. Еще он осознал справедливость мудрых слов, что от женщины, как от смерти, не уйти. Ни в этой жизни, ни в той... Он чуть заметно улыбнулся, а Маша, закончив рассказ, поднялась и уже на пороге оглянулась на майора. "Я тебя ждала, - сказали ее глаза, - очень долго, всю жизнь. Это судьба..."
      Едва дверь за ней закрылась, подполковник снял телефонную трубку:
      - Капитана Литвинова в просмотровый.
      Минут через пять пожаловал крепкий мужик с твердым рукопожатием и выпуклым шрамом через
      левую щеку. Развернув перед майором план завода, он принялся докладывать положение дел, и Александру Степановичу воочию открылась вся тяжесть положения.
      Эвакуировать хранилище отравляющих веществ не было никакой возможности тысячи тонн смертельно ядовитой отравы, целый комплекс по ее переработке, множество людей, так что этот вариант отпадал сразу. А если запасы "красного пороха" будут действительно взорваны, то вырвавшаяся из-под земли стихия вполне способна нарушить герметичность емкостей с V-газами и ипритом. Последствия трудно даже представить. С другой стороны, если согласиться на требования террористов и, открыв алгоритм возникновения "огненной сферы", дать им возможность обрести паранормальные способности, то совершенно неясно, где и как они их потом применят. Тут еще вопрос: какое из двух зол меньшее.
      - Выход один, террористов нужно лепить теплыми, - высказал соображение Лохнов, и Сарычев понял, что если все по-доброму не закончится, то подполковник не получит заветную третью звезду и навсегда лишится перспектив на генеральскую. Еще он понял, что паранормальные способности террористам до лампочки. В ушах его опять звучал голос старого офени - о потаенной пещере в недрах Чекан-горы, о расчудесном каменном цветке, о лазе в дивную страну, где таких цветков как васильков на поле. Вот этот лаз террористам и нужен. Чтобы никто больше не ушел...
      - Давайте перейдем к деталям, - предложил майор, и Литвинов принялся освещать события последних дней, стараясь ничего не упустить.
      Вчера утром, примерно в десять тридцать, начальнику склада готовой продукции позвонил по внутренней связи диспетчер электромеханической службы. Он предупредил, что минут через двадцать прибудет бригада специалистов из трех человек, которые будут проводить планово-предупредительные работы в электросетях.
      Такое случалось и раньше, а потому, когда рабочие появились, у них проверили документы и спокойно пропустили на склад. Примерно в 11.20 замдирек-тору по безопасности позвонили и объявили, что склад вместе с персоналом и охраной захвачен, и террористы будут вести разговоры только с представителями местного ФСБ. Руководство завода решило поначалу сор из избы не выносить, отправившийся на переговоры начальник по режиму захотел увидеть заведующего складом.
      "Пожалуйста", - отозвались террористы и через минуту выкинули его еще живое, но без глаз и гениталий тело, сказав: "Пока не позовете фээсбэшников, будем устраивать вам такие же встречи каждые полчаса - народу хватит".
      После этого заводское руководство самодеятельность прекратило. Сейчас все работающие на заводе и проживающие поблизости эвакуированы и район оцеплен. Срок, установленный террористами, истекает в 20.00. Кстати, примерно в четырнадцать часов был найден диспетчер электромеханической службы, умерший на своем рабочем месте от разрыва сердца.
      - А вообще, что-то я здесь не понимаю. - Литвинов растерянно посмотрел на присутствующих. - Объект третьего уровня, там даже у дворников, которых близко к цехам не подпускают, вторая форма допуска, а уж про работающих во внутреннем периметре я и не говорю - ясно, что нулевая. Единая пропускная система с централизованным банком данных! Как террористы могли пройти даже во внешний периметр, совершенно непонятно...
      Конечно, непонятно, если видеть одними глазами...
      - Ладно, будем посмотреть. - Сарычев глянул на часы и внезапно улыбнулся. - Рыбка была уж больно соленая, чайком не угостите?
      Чаю, однако, Сарычеву выпить не дали, потому что зазвонил телефон, и, подняв трубку, подполковник сразу же поскучнел:
      - Сейчас буду, товарищ генерал-майор. Он тяжело вздохнул и вышел.
      - Сам пожаловал. - Литвинов хрустнул пальцами и тягостно замолчал. Он понимал, что в любом случае жить майору оставалось недолго - замочат либо свои, либо террористы. Сарычев понимал это не хуже его...
      Скоро тишину нарушили шаги вернувшегося от начальства Лохнова, и он мрачно посмотрел на присутствующих.
      - Террористы вышли на связь раньше времени и требуют незамедлительно доставить одного из них к раскопу. Ехать до него от завода часа два, и если через это время по телефону не будет дан шифрованный сигнал прибытия, склад будет взорван.
      Посмотрев на часы, он сообщил, что террористы перезвонят через двадцать минут, подошел к окну и тихим от сдерживаемой ярости голосом сказал:
      - А чтобы сомнений на их счет ни у кого не оставалось, в западном секторе завода они взорвали примерно с полтонны "красного пороха". Бабахнуло, говорят, не приведи Господи. Какие мнения? - Он посмотрел на Сарычева.
      - Имеются, - ответил майор. - Пусть террорист поднимается на поверхность и ждет, скажем, у проходной номер три. - Он ткнул пальцем в лежавший на столе план завода. - Еще мне нужен надежный человек, не боящийся высоты. - Он обернуля к Литвинову: - Под землю не желаете прогуляться, уважаемый?
      Большого желания в глазах капитана не читалось.
      - Исполняйте, - кивнул Лохнов, и майор с капитаном отправились снаряжаться.
      Натянули камуфляжные комбинезоны, верхние части которых представляли собой бронекуртки,
      проверили работу раций "Стандарт" и вооружились, но легко, понимая, что в помещении, полном взрывчатки, вряд ли придется вступать в затяжной огневой контакт.
      В бешено мчавшейся "Волге" где-то через час, миновав двойной кордон, они влетели за ограду механического завода, под которым располагалось производство "красного пороха".
      При виде прибывших к Лохнову подскочил невысокий плотный брюнет:
      - Товарищ подполковник, он поднимется через восемь минут! Проходная номер три находится в раздевалке ремонтно-механического цеха, вот там, где козловой кран.
      Сарычев внимательно посмотрел на двухэтажное, грязно-желтое здание, залитое светом прожекторов, и закрепил за спиной меч. Лохнов чуть слышно, в самое ухо, сказал ему:
      - Как бы ни повернулось дело, к нам больше не возвращайся.
      Затем махнул рукой:
      - Пошли, ребята. Время.
      Ишь-ты, подишь-ты, человеком оказался!
      - Есть! - Ребята миновали залежи листа, протиснулись сквозь щель между створками ворот, и Сарычев, мгновенно преобразившись в Яромудра, почувствовал присутствие постороннего.
      Прикрыв глаза, он замер, и ему стало ясно, каким манером террористы смогли проникнуть через тщательно охраняемый периметр - чужак был "видящим". Перед внутренним взором Александра Степановича предстала его невзрачная физиономия, узкий, наморщенный от напряжения лоб, и, с легкостью ломая волю террориста, майор заставил его приблизиться и замереть в двух шагах от себя.
      Выглядел тот неважно. От страшного усилия сбросить гнет чужой воли лицо его перекосилось, зрачки начали закатываться, и Сарычев почувствовал, как чужак пытается нажать кнопку дистанционного взрывателя. Не раздумывая, майор выкрикнул Слово, и из ушей террориста хлынула потоками кровь, тело его рухнуло на цементный пол и, дернувшись пару раз, неподвижно замерло. Навсегда...
      - Ешкин кот! - жутко изумился Литвинов, но быстро справился с собой и профессионально приложил ладонь к шее трупа: - Все, готов. - И передал по рации: - Примите одно место холодного груза. Идем вниз.
      Выяснилось, что террористы свое дело знали. Все подъемники, включая грузовые, были опущены на самый нижний уровень и заблокированы, освещение отсутствовало полностью.
      - Как в аду. - Капитан включил фонарик и заглянул в шахту лифта. - А может, и хуже...
      Они туго затянули страховочные пояса, надели кевларовые перчатки, сбросили привязанные к балке веревки в бетонный колодец. Было слышно, как грузики на их концах ударились о крышу подъемника где-то бесконечно глубоко...
      - Ну, Господи, благослови. - Первым, упираясь ногами в крепление шахты, начал спускаться капитан, над ним, подсвечивая путь лучом фонарика, нависал майор. Путь в преисподнюю неблизок - даже не давая себе времени на отдых, они не скоро ощутили под подошвами кабину лифта. Быстро проделали в ее крыше брешь, открыли двери подъемника, затем разомкнули створки шахты и очутились на самом нижнем, третьем, ярусе.
      Здесь было светло, как днем, и царила какая-то торжественная, словно на пороге вечности, тишина... Нарушать ее не стали - внимательно осмотрелись, вслушались, сориентировались и, беззвучно ступая по забетонированной глади, направились к складу готовой продукции. Крались долго - завод был необъятен.
      Наконец стали видны массивные створки ворот, в одной из которых была прорезана калитка. Заглянув в план, Литвинов обрадовал:
      - Он, родимый.
      Сарычев никак не отреагировал. Перед его внутренним взором, словно на экране, появилось изображение связанных по рукам и ногам людей, лежащих в проходе между ящиками с "красным порохом", затем он различил троих мужчин с угрюмыми лицами и заметил черные пуповины, тянущиеся от их животов. Туда, откуда ветер дует...
      Террористы размещались в конторке начальника склада. Двое из них, откинувшись на спинку дивана, бесцельно смотрели в потолок, третий же сидел на стуле и не сводил глаз со стола, на котором находились три предмета - телефон, наручные часы и небольшая, похожая на мыльницу коробочка с торчащим рычажком тумблера.
      - Они не люди. - Сарычев глянул на непонимающее лицо капитана, вздохнул. Роботы, зомби, куклы на нитках. Они действуют согласно чужой воле. Договариваться с ними бессмысленно. Можно только убить...
      - Ну, так еще и проще, будем мочить без разговоров, - усмехнулся Литвинов и принялся водить пальцем по плану заводских коммуникаций, чесать затылок, еле слышно напевать: - Две шаги налево, две шаги направо... - Наконец он определился и посмотрел на Сарычева: - Проникать на склад придется через систему вентиляции, так риск минимален. - А когда уже двинулись, вытащил рацию, доложил без энтузиазма: - База, идем по третьему варианту.
      Внутри воздуховодов было темно, грязно и неуютно. Чтобы листы нержавейки, из которых они были сварены, не "играли", приходилось ползти, плотно прижимаясь к ним всем телом, сугубо по-пластунски. А заводские помещения да коридоры огромны, нескончаемы, и нет им числа... Эх...
      Наконец впереди показался свет, проникавший через вентиляционную решетку, - вот уж воистину свет в конце туннеля.
      - Ну, вроде прибыли. - Литвинов посмотрел на план, выключил фонарик, удовлетворенно хмыкнул: - Глаз алмаз, мы на месте... - Вытащил инструмент, мастерски снял решетку и высунул наружу голову.
      Они находились под потолком в самом центре огромного, перегороженного баррикадами из ящиков со взрывчаткой склада, и, представив, как все это взлетает на воздух, капитан поежился. Он повис, зацепившись пальцами за воздуховод, мягко спрыгнул на лежащие внизу ящики со смертью, перевел дыхание, посмотрел по сторонам и подстраховал при приземлении майора. Двигаясь бесшумно и стремительно, они подобрались к конторке в углу, беззвучно вскарабкались на крышу и, свесившись, заглянули через маленькое окошко внутрь.
      Все было, как Сарычев и представлял себе. Двое террористов сидели на диване, а перед третьим на столе лежал инициатор радиомины. Надо было сработать так, чтобы никто до него не успел дотронуться.
      - Работаем! - Майор с капитаном надели черные, похожие на солнечные очки, задействовали микровыключатели на дужках, в руках у них появились длинные, зловещего вида ножи. Затем раздался сдвоенный щелчок(1), и, жутко просвистев в воздухе, массивные клинки вонзились террористу в лоб, а через разбитое стекло внутрь влетел небольшой предмет, ласково называемый "светлячком". От нестерпимого блеска глаза у сидящих на диване непроизвольно закрылись. Ни секунды не мешкая, майор с капитаном оказались в конторке. В этот миг один из террористов на ощупь обнажил ствол и выстрелил. Он целился в груду ящиков со взрывчаткой, но попал в пах капитану. Тело Литвинова не успело еще опуститься на пол, как майор, выхватив из-за спины клинок, одним движением снес террористам головы и, не обращая более на них внимания, кинулся к капитану.
      1.Речь идет о так называемых "летучих ножах", клинок которых под действием могучей пружины вылетает из рукояти стремительно и мощно.
      Литвинов умирал - пущенный в упор девятимиллиметровый кусочек свинца разворотил ему низ живота. Однако он был еще в сознании и, заметив, что Сарычев пытается вколоть ему промедол, тихо прошептал:
      - Уходи, майор, беги. - Потом застонал от невыносимой боли и указал глазами на шприц-тюбик. - Не этот, другой. Отвоевался...
      Больше никто из них не сказал ни слова - оба были профи. Любые разговоры сейчас были бесполезны...
      Молча Сарычев достал из карманчика на рукаве "блаженную смерть", воткнул иглу в руку раненого и сжал пальцы:
      - Прощай, капитан.
      Тело Литвинова дернулось и обмякло. Майор встал и пошел к заложникам. Освободил руки одному, бросил ему на колени нож с рацией и, ни слова не говоря, быстро двинулся прочь. Путь его лежал к западной оконечности завода.
      Подполковник Лохнов не преувеличивал - взрыв действительно был мощным. Железнодорожный туннель, проложенный в доломитовой толще, оказался заваленным, древние силурийские породы просели, и в стенах галереи образовались многочисленные глубокие разломы. Что-то заставило Сарычева выбрать самый узкий из них. Еле протиснувшись внутрь, метров сто он продвигался вперед с большим трудом, в душе благодаря фээсбэшников за удобный прикид.
      Наконец ход стал расширяться, и майор вдруг понял, что под ногами у него остался только узкий карниз. Он прижался плотнее к скале и, еще раз возблагодарив чекистов теперь уже за обувку, осторожно двинулся вперед. Постепенно галерея, закручивавшаяся спиралью вверх, расширилась, и впереди стал явственно слышен шум воды.
      Скоро в лицо Сарычеву повеяло свежестью. Миновав очередной поворот, он в восхищении замер. Он стоял на берегу подземного потока, величаво несшего прозрачные воды глубоко в недрах скал. Невольно ему вспомнилось учение древнегреческих мудрецов-орфиков о загробном мире. Если верить им, души умерших попадают под землю и, бродя по полям белых лилий - асфоделей, должны помнить, что нельзя пить воду из темной реки Леты. Ее дурманящие воды заставляют забыть опыт прошлого и заслоняют прожитое туманной пеленой забвения. Лишь тот, кто пьет живительную влагу из родника всесильной Персефоны, способен сохранить огонь в душе и разорвать круг бытия в спираль.
      "Да, похоже, нахлебался я из этого источника, дальше некуда", - без энтузиазма подумал Сарычев и двинулся берегом вдоль потока. Постепенно высота пещерных сводов вынудила его пригнуться, а как только справа стал виден боковой ход, он без колебаний углубился в узкий разлом, пролегавший зигзагами в толще известняковых пород.
      Скоро петляние крысиного лаза закончилось. Сарычев оказался среди великолепия просторного грота, стены которого были покрыты крупными кристаллами гипса, и ему показалось на мгновение, что он попал в пещеру Али-Бабы. Миновав ее, он очутился в зале, с потолка которого свешивались ярко-красные сталагмиты, и внезапно почувствовал, что здесь он уже когда-то бывал. Воспоминания прошлого - очень смутного, туманного, далекого, побудили его пересечь вытянутую узкую пещерку, стены которой были сплошь покрыты желтыми натеками, затем он оставил позади себя большой округлый грот и наконец очутился в просторной, круто поднимающейся кверху галерее. Здесь явно чувствовалось движение воздуха, ощущалась близость поверхности, и скоро майор увидел бледный свет луны.
      Он взглянул на холодное, звездное небо, нетерпеливо вздохнул и направился к Уральскому хребту. Сарычев спешил, потому что давно уже перевалило за полночь, и времени в запасе оставалось совсем мало...
      Небо уже посветлело, когда он вышел на дорогу и двинулся по обочине, не обращая внимания на проезжающие машины. Внезапно он остановился и, повернувшись, стал смотреть на быстро приближающуюся "восьмерку". "Самара" плавно затормозила, и, усевшись на переднее сиденье, Сарычев ослепительно улыбнулся:
      - С добрым утром.
      Из ориентировки
      ...Вниманию всех подразделений ФСБ, территориальных управлений МВД и УВД на транспорте, а также военнослужащих внутренних и пограничных войск... Принять все возможные меры к поимке или ликвидации серийного убийцы-насильника Сарычева Александра Степановича, 1955 года рождения, заочно приговоренного судом к высшей мере... Будучи ВИЧ-инфицированным, он только в период... по... изнасиловал и садистски убил... детей и женщин...
      Имеет отличную физическую подготовку, в совершенстве владеет приемами защиты и нападения, отлично стреляет. Чрезвычайно опасен при задержании.
      ...Учитывая вышеизложенное... дано официальное разрешение при опознании гр. Сарычева А. С. без предупреждения открывать огонь на поражение... Любой сотрудник, давший реальный конкретный результат по поимке или ликвидации указанного выше лица, будет немедленно представлен к правительственной награде".
      - Жив, жив. - Из серых глаз по скуластым щекам катились слезы. - Я думала, что не увижу тебя больше.
      - От судьбы не уйдешь, - рука майора ласково гладила густые каштановые волосы, - не встретиться мы не могли, ты ведь сама это знаешь.
      Противно заскрипела резиновая накладка на педали сцепления, и двигатель негромко взревел.
      - Тебя вчера три раза по телевизору показывали, - Маша скривила губы, просили законопослушных граждан оказать содействие.
      - Миром правят ложь и деньги. - Сарычев пожал плечами. - Изменить его сейчас не в силах даже любовь.
      Через пару десятков километров они свернули на бетонку, миновали КПП, скоро впереди показалось высокое ограждение из колючей шатровой проволоки, из-за которого выглядывала крыша огромного авиационного ангара.
      - Вон там помещение охраны. - Маша показала рукой на восточную оконечность периметра, где возле ворот стоял покрытый гофрированным алюминием барак. - Два кадрированных взвода.
      - Маша, ты ведь понимаешь, что это конец всего, что было. - Майор повернул голову и провел рукою по ее щеке. - Ничего уже будет не вернуть. Ничего...
      - А ничего и не было. Вся жизнь - долгая, нудная дрема. Серый злой кошмар... Пора просыпаться, разбуди меня. - И она уткнулась лицом в бронированное плечо майора.
      - Извините, профессор, а, собственно, отчего это людей тянет к противоположному полу?
      - Гм, подсознательно, голубчик, подсознательно. Инстинкты, а в частности, основной из них - продолжения рода, это штука серьезная. Говорят, что раньше, когда мир был гармоничен и целостен, человек был тоже самодостаточен и совершенен, но потом, когда единство это было нарушено, произошло разделение рода людского на мужчин и женщин. И именно с этими воспоминаниями об утраченной радости и гармонии связаны стремления людей к противоположному полу, чтобы хоть на краткий миг полового контакта вернуться в прошедшие счастливые времена.
      Гм, вы задали, голубчик, непростой вопрос. Так вот, во время этого контакта происходит слияние мужчины и женщины в единое целое, энергосистемы партнеров замыкаются в общее кольцо, и для них в этом состоянии не существует ничего невозможного. Недаром говорят, что нет в мире ничего сильней любви.
      На лекции
      Капэпэшный прапорщик внимательно посмотрел на пропуск, затем равнодушно, как на пустое место, глянул на физиономию Сарычева и открыл турникет:
      - Проходите.
      Оказавшись внутри периметра, майор и Маша обогнули ангар и остановились у бокового входа. После набора кода массивная дверь открылась, они вошли и двинулись длинным, замкнутым в кольцо коридором. Наконец Маша отворила еще одну дверь, и они очутились в огромном, скупо залитом дежурным освещением боксе никто еще не работал, время было раннее. Тусклые лампы отражались от металлической плиты, поверхность которой казалась небольшим, идеально круглым озерцом.
      - Пойдем. - Сарычев легко перенес спутницу через ограждение и взял ее ладонь в свою. - Ничего не бойся.
      Скоро они уже стояли в центре плиты, там, где пересекались перекладины светящейся из ее глубины свастики. Опустившись на колено, майор трижды начертал на зеркальной глади Знак Зервана, мгновение подождал и произнес Слово. Ангар вздрогнул, по поверхности металлического монолита побежали разноцветные концентрические окружности, и, словно исполинский лифт, он начал уходить вниз...
      Окружавшее их подобно коридору плотное разноцветье начало бледнеть, и, ощутив, что движение прекратилось, Маша подняла лицо с груди Сарычева. Они стояли, обнявшись, посреди залитой ярким светом пещеры, истинные размеры которой невозможно было определить из-за клубившегося со всех сторон непроницаемого тумана.
      - Где мы?
      Вместо ответа Сарычев мягко взял ее за руку, и когда минуту спустя молочная стена тумана осталась позади, у самых их ног открылась бездонная пропасть, над которой неподвижно висела изливающая снежно-белое сияние сфера.
      - Вот он, пуп земли, мы стоим в центральной точке дуплекс-сферы. - Голос Сарычева стал несколько торжественным. - Это место проекции высших сил космоса на землю. Наверное, здесь всесильная Вакшья, дочь Зервана, свивает четыре формы времени в пряжу бытия, плетет узлы и петли, а нить запутанную обрывает. - Он указал на окутанную сиянием сферу. - Когда-то Вершина мира была в Арктиде, но после Великой катастрофы, двенадцать тысяч лет назад, Божественный Огонь, частица самого Ахуры-Мазды, был принесен сюда, чтоб люди не потеряли связи с космосом.
      - Я поняла. - Внезапно у Маши закружилась голова, она пошатнулась и отступила от края пропасти. - Это всепланетный компьютер, позволяющий работать с информационными полями вселенной. Гигантская плита - это монитор, а древние писания - это алгоритм обработки данных. - От восторга у нее на глазах заблестели слезы. - И через этот космический канал мы можем влиять на течение бытия! Мы можем изменить этот мир... Любовью...
      - Нет, заяц, этот мир сейчас не изменить. Слишком он погряз в зле. Сарычев вздохнул, и в голосе его послышались ярость Свалидора, мудрость Заратуштры и боль изломанного на дыбе старого офени. - Можно покинуть его до лучших времен. Ты поняла меня, родная? Уйти на другой берег реки, чтоб потом вернуться...
      Вместо ответа теплые ладони легли майору на шею. Он почувствовал, что Маша вся дрожит и трепетно, задыхаясь от радости, прижался к ее пахнущим фиалками губам. Нежные женские пальцы расстегнули молнию его комбинезона, требовательно коснулись тела. Сорвав друг с друга одежды, они мягко опустились к подножию туманной стены. Руки их встретились, тела сплелись, и все окружающее для них перестало существовать. Потом, не в силах удержаться, Маша протяжно закричала и вместе с Сарычевым провалилась в блаженное небытие. Когда же они открыли глаза, солнце уже стояло высоко.
      Эпилог
      I
      - Ну что там? - В обычно безмятежном голосе научной сотрудницы слышалась озабоченность. - Юрочка, родной, не томи, скажи мне всю правду...
      - Правду? Матку? - хмыкнул аспирант и, с трудом различая окружающее в свете издыхающего фонаря, прошлепал по горячим лужам к входной двери.
      - Заходи, Наталья Павловна, посмотри сама. А заодно и попаримся...
      - Бельишко сменное не взяла, извините. - Она насмешливо глянула Титову в глаза и сразу стала серьезной. - Ну что там, плохо?
      - Да уж хорошего мало. - Чувствуя, что градом начинает катиться пот, Юра скинул рубашку и снова ринулся в наполненное ощутимо плотным, молочно-горячим туманом помещение "заказника".
      А дело было в том, что ночью резко повысилось давление в отопительной сети, и старые, еще дорево" люционные радиаторы полопались, превратив хранилище в паровую баню. Куда там Сандунам...
      Наконец туман рассеялся, и, присев на краешек отсыревшего стула, Наталья Павловна с тоской во взоре стала наблюдать, как Титов сноровисто убирал тряпкой горячую воду с пола. Глядя на его мускулистую гибкую спину, она как-то сразу забыла о случившемся катаклизме, перестала печалиться и ощутила неудержимое желание прикоснуться к его коже. Однако сдержалась - служебного романа только не хватало. Когда же увидела широкую грудь Титова и бугры бицепсов, то, чтобы отвлечься от нескромных мыслей, надумала проверить положение дел на стеллажах.
      Подтащила стремянку и, делая вид, что не замечает горячих взглядов аспиранта, нащупала рукой отвратительно мокрый узел с барахлом и скинула его на пол:
      - Юра, посмотри.
      Он тут же принялся развязывать тугую влажную тесьму, а Наталья Павловна невольно усмехнулась - интересно, он и в койке такой же исполнительный? Ей вдруг захотелось запустить пальцы в жесткую черную шевелюру, коснуться мускулистой шеи... Томление ее перешло в свою критическую фазу...
      Между тем тугие завязки подались, и Наталья Павловна ойкнула. Шаманская парка напоминала видом и запахом мертвого барбоса на проезжей части в дождливый день, а гордость нойды - камлат - был скручен подобно пропеллеру от аэроплана, кожа на нем лопнула, и в целом магический инструмент выглядел совершенно непотребно.
      - Жаль, - Юра со вздохом посмотрел на пришедший в негодность бубен, - а я-то хотел спеть тебе Песню духов.
      В этот момент стройная ножка в изящной туфельке потеряла опору, старая раздолбанная стремянка зашаталась, и, коротко вскрикнув, Наталья Павловна уютно устроилась в руках аспиранта. Возникло упоительное ощущение его близости, и не в силах больше сдерживаться, она припала губами к смуглой коже, которая была солоноватой на вкус и отдавала сильным, необузданным в желаниях самцом. Сильные, но удивительно нежные руки Титова уже вовсю ласкали тело Натальи Павловны, забирались в самые укромные, наичувствительные места, так что, почувствовав, как где-то в районе копчика начинает разгораться пожар, она застонала и широко раздвинула ноги.
      Трижды аспирант тушил его, и наконец гореть стало нечему. Благодарная научная руководительница, нежно прижавшись к Титову, прошептала:
      - Юрочка, ты самый лучший!
      Не отвечая, он лежал на письменном столе, припечатанный женским телом, и, неотрывно глядя на останки камлата, лежавшие в грязной луже на полу, почему-то горько сожалел о так и не спетой Песне духов.
      II
      Золотистый солнечный лучик пробился сквозь щель в портьерах, и Сарычев зажмурился. Рядом, крепко прижавшись, лежала Маша. Она повернула голову и нежно коснулась его уха:
      - Ты неподражаем!
      Говорила она ему это каждый раз, каждый божий день...
      - Приятно слышать. - Потянувшись так, что кости захрустели, Александр Степанович поднялся, подмигнул и без промедления направился по своим утренним делам. Сделав по случаю выходного зарядку в урезанном виде, он налил в кошачью миску свежей воды и хотел было пообщаться с прессой, но тут Маша позвала его завтракать. Легко - бутербродами с ветчиной и творогом со сметаной. Не домашними пельмешками с тертым сыром и красным перцем, не колбасной запеканкой с картошечкой и чесночком, не... Зная слабое место супруги, Александр Степанович соврал:
      - Ты неподражаема!
      Немного поиграл в догонялки с котами и вскоре был откомандирован за красной рыбой и черной икрой. Выходной, как-никак, день празднеств и торжеств...
      На улице уже вовсю светило солнце, и, стараясь не промочить ноги в веселых грязных ручейках, Александр Степанович бодрым шагом направился в "Океан". Там он разгулялся и, кроме заказанного, приобрел живых раков, а котам, в дополнение к привычной "Пурине", мороженого бесхребетника-каль-мара. Пусть жрут, заслужили..
      На обратном пути ему попался местный участковый, который не преминул прогнуться - вытянулся и на виду у всех отдал честь. Ну да, главное ведь оно что - отход и подход к начальству.
      - Здравствуйте, капитан. - Смутившись, Сарычев подал ему руку и, представив себя со стороны - вальяжного, с торчащими рыбьими хвостами и членистоногими в прозрачном пакетике, вздохнул. Начальничек, едрена вошь... Великий и "ужастный".
      Дома он сразу же поставил кальмара вариться, а воду для раков вначале вскипятил, затем бросил туда специй и лишь потом устроил пучеглазым веселенькую жизнь. Когда они дошли до нужной кондиции, были выловлены, разделаны и приправлены особым пивным соусом, ожила сотовая труба, и Петя Самойлов нахально напросился в гости:
      - Александр Степанович, извините, - обычно совсем неробкий заместитель как-то замялся, - я не один приду, с девушкой, пусть Мария Петровна на нее посмотрит. Пристально, по-женски...
      - Давай, моральный разложенец, заходи, - согласился Сарычев, хорошо понимая, что половой вопрос подчиненного нужно решать кардинально, полковник уже, а все по бабам шастает. А они, как известно, в сочетании с водкой могут довести и до цугундера...
      Наконец прозвенел звонок, и первым на его зов с высоко поднятым хвостом кинулся сиамский котище Кайзер, а за ним для порядка посеменила его вечно беременная сиамская же супружница Нора. Через секунду производитель уже завис, вцепившись когтями в утеплитель двери, и, повернув к хозяевам украшенную черной маской морду, призывно и требовательно мырчал. Однако Сарычев его турнул, подкрутил усы и принялся встречать гостей самостоятельно. Не кошкин все же дом, генеральский...
      Прибыть изволил полковник Петр Самойлов - конопатый и в костюме с галстуком, а с собой он привел хорошенькую пышную девицу. Посмотрев в ее зеленые, чуть раскосые глаза, Александр Степанович даже замер - что-то уж больно знакомым показался ему их чуть насмешливый блеск. Гостью звали Варварой, и трудилась она на судебно-медицинском поприще, где, собственно, с заместителем Сарычева и свела приятное знакомство... Не успели присутствующие толком разговориться, как вновь зазвенел звонок, и коварный котище Кайзер снова испоганил утеплитель.
      За дверью стоял Игорь Петрович Семенов со своей подругой жизни Люсей. Он презентовал хищникам "Вискаса", хозяйке дома букет роз и улыбнулся тонко и обаятельно:
      - Как кривая преступности?
      - Загибается, - улыбнулся в ответ Самойлов, подмигнул, и все начали рассаживаться.
      На первое была задумана окрошка, и, хорошо зная кулинарные способности Марии Петровны, Сарычев лично проследил за раскладкой компонентов по тарелкам, потому как дело это непростое. Если, к примеру, зеленого лука не хватает - нет гармонии, а если его слишком много - будет горько, как на свадьбе.
      Ели квасное кто как - дамы с разговорцем, Самойлов с красной рыбой, а Петрович - с горячей вареной картошкой в мундире, в котором, говорят, все витамины и находятся. Однако же все - с аппетитом...
      Под окрошку хорошо было бы хватануть водочки, да вот только никто ее, родимую, даже не попробовал - Сарычеву еще нужно было садиться за руль, у Петровича намечалась вечерняя тренировка, а Самойлов, стараясь произвести на избранницу неизгладимое впечатление, притворялся непьющим и негулящим.
      Слабый пол тоже на проклятую внимания не обращал, потому как потягивали милые дамы коньячок "Ахтамар", и когда дело дошло до бараньих котлет, жаренных с картошкой в сметанном соусе, женские щечки разрумянились, а голоса зазвенели, как весенние ручьи.
      - Весьма, весьма. - Сам знавший толк в кулинарии Петрович уважительно глянул на Марию Петровну, загадочно улыбнувшуюся при этом. Сарычев же скромно опустил взор и, посмотрев на часы, сообщил: - Пардон, буду к пирогу, он нынче с малиной.
      Он не спеша вышел на улицу, погрел, не ленясь, двигатель "семерки" и минут через десять уже стоял перед дверью с надписью "квартира высокой культуры".
      - Это я, батя.
      Щелкнул замок, и, ощутив крепкую еще отцовскую ладонь, Сарычев спросил:
      - Ну что, хулиганят?
      - А как же иначе-то, - Степан Игнатьевич пожал не по-стариковски широкими плечами и с гордостью произнес: - Чай, пацаны подрастают, не девки-сикарахи. И, повернувшись, громко закричал куда-то в необъятные дебри коммуналки: - Эй, архаровцы, родитель ваш прибыл! Встречайте!
      По длинному, полутемному коридору послышался дружный топот, и, узрев своих наследников - ушастых, с разбитыми коленями близнецов, Александр Степанович потрепал каждого по вихрастой, почему-то белобрысой шевелюре и скомандовал:
      - Пять минут на сборы. Время пошло.
      А минут через десять, проезжая Невской набережной, он глянул в прозрачно-голубое весеннее небо, на котором висел золотистый диск ласкового солнышка, затем посмотрел на счастливые, беззаботные улыбки прохожих и внезапно от чего-то очень хорошего, через край переполнившего его душу, фальшиво затянул:
      - Степь да степь кругом...