Итогом хай-фай шоу стало появление высокой, плотной, длиннорукой женщины, одетой парадоксально. На ней была дорогая натуральная шуба, из меха похожего на выхухоль, широкополая шляпа с цветными бантами на высокой тулье, а всё её изображение завершалось белыми кедами, одетыми по-спортивному - на шерстяные носки.
      Клоны испуганно вскочили и замерли оловянными солдатиками по стойке смирно. Тем не менее, странная женщина осталась ими недовольна. Она по-хозяйски обошла комнату, полностью игнорируя Смоковницына, пристально с прищуром оглядела обстановку.
      - Не собрано, что? - взбеленилась тетя, и Смоковницын увидел, как у неё наливаются кровью глаза, только что белки были, как и положено, белыми, а спустя пару секунд - бардовые.
      Гражданка не удовлетворилась простым вербальным выражением гнева, она согнулась в поясе и, выставив вперед тулью с развевающимися бантами, как ярмарочная корова, двинулась головой вперед на двух здоровяков-геев, которые обратились в панику и сумятицу, что и слова путного не могли вымолвить в своё оправдание.
      Пришлось встревать Смоковницыну. Для начала он кашлянул. Никакой реакции. Жуткая мадам вплотную приблизилась к уже бывшим охранникам Полтинного и всерьёз собралась их поколотить. Зрелище было и смехотворным, и ужасным. Бабенка в климаксическом возрасте налезает с кулаками на двух молодых, сочных качков, а те, вместо, вполне заслуженных мадамой увесистых тумаков, ошарашено отсраняются, пугливо защищаются ладонями, жмутся к стенкам, демонстрируя полную свою обструкцию.
      Неизвестно сколько бы беспощадная гостья тузила осоловеших крепышей, если б Петр не вмешался яростно и категорично в ни с того, ни с сего вспыхнувшую свару.
      - А ты, катись-ка! - было ему ответом из уст отнюдь не щепитильной матроны. - Чего надо?
      Петр попытался объяснить, что он является официальным представителем власти, и с ним не следует разговаривать подобным образом. Слова его никак не подействовали на отчаянную товарку. Оплеухи и подзатыльники только участились. Тогда капитан со всеми возможными мерами предосторожности, чтобы объект не пострадал и не изувечился, применил борцовский прием, женщина мягко приземлилась на рядом стоящую тахту.
      Она, не понимая, что с ней стало, несколько секунд глупо хлопала прозрачными ресницами. Потом попыталась резко вскочить на ноги. Смоковницын пресек желание барышни.
      - Лежать! - громовым раскатом скомандовал он, сам от себя не ожидая подобной дерзости, - ответите на мои вопросы, немедленно!
      - Да ты кта та...- было затянула женщина в шляпе, теперь, правда, оставшаяся без головного убора, он неповрежденный, но помятый валялся у тахты, и совершила новую попытку подняться. Миллиционер снова применил силу.
      - Имею честь представиться, капитан Смоковницын, - уже спокойно сказал он, - расследую дело об убийстве инпектора Полтинного. Вы ворвались в дом во время допроса...
      - Ах, - воскликнула таинственная гостья, - вот оно что! Тебя еще не отстранили? Все возишься? Бросай, капитан! Бросай! Не фига тебе и соваться в такие делишки. Мой муженёк прокручивал с этим хамским Лярвиным тако-ое, что тебе ни в жисть не разгрести их кучи! Дай подняться, да не буду я драться, не дрыщ! Валяюсь, как износилованная.
      Она встала, поправила съехавшую шубу, снова нахлабучила ужасную шляпу.
      - Значит вы - Агригада Павловна? Супруга погибшего инспектора? догадался следователь.
      - Значит так, - был ответ.
      - Объясните ваше появление. Я, между прочим, потратил уйму времени, чтобы вас разыскать по телефону, а вы от меня, видимо, скрывались. А теперь сами явились, почему?
      - Скрывалась? Фу! Ерунда! - дама широкими шагами уже меряла комнату, собирая со всех углов разные вещи, снимая со стен картины, распахивая ящики, укладывала все в одну кучу. - Вовсе не скрывалась. Не считала нужным разговаривать, вот что! Впрочем, я уже сказала, бросай это дело, капитан, а то останешься без звания. А явилась по делу - забрать вещи, мне необходимые. Еще утром предупредила вот этих мерзавцев, чтобы все уложили, даже список продиктовала, а они и не шелохнулись!
      И она, больше не обращая внимания на миллиционера, прошествовала в другие комнаты и продолжила рыскать по углам, ящикам, тумбам и полкам.
      Смоковницын хотел восприпятствовать такому своевольному поведению. Возможно ведь, следствию понадобится проведение осмотра квартиры и уже рот открыл, чтобы остановить взбаломошную супругу, но вспомнил, что, фактически, от дела отстранен и полномочий на то не имеет, даже допрашивать Агригаду Павловну не мог, и тем более без её согласия здесь находиться, на её, по сути, жилплощади. Официально, насколько был в курсе Смоковницын, разведенкой она не числилась.
      - Вашему мужу угрожали? - спросил он, покорно следуя за активной дамой.
      - Да я же сказала, мне плевать на всю эту заваруху, пле-вать! Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы по поводу моего засранца. Пусть вон они треплются! Сволочи! Разлучники! - она снова угрожающе надвинулась на клонов. Те при ее приближении испарились - смылись в сторону кухни.
      - Зря вы так с ними, - попробовал пробить на человечность капитан, они скоро погибнут. Клоны долго не живут, а эти и вовсе жили только ради вашего мужа. Они же не виноваты, что их такими сотворили...
      - Всех нас какими-то сотворили, все подохнем, - она наклонив набок голову внимательно разглядывала этюд на стене, оценивала, стоит брать, иль нет. Решила - не стоит. Повернулась к Смоковницыну. - Дёргать пора, мент! Линять!Драпать! Или ты не в курсе, а?
      Петр глядел на неё непонимающе. Резкие переходы барышни его шокировали, он не успевал следить за её мыслью.
      - Ай! - махнула та на него, - пээр есть пээр. Пока дойдет, уж все хрястнет сто раз. По секрету сообщаю, капитан, по секрету, валить пора нехренаську сперли, теперь всем здесь - хана!
      Она возрилась на него глубоким победным взглядом, ожидая, очевидно, определенную от него реакцию. Смоковницын не шелохнулся, не потому что был поражен, а потому что ничего не понял. Однако, Агригада Павловна по-своему оценила его олимпийское спокойствие, она хлопнула его по плечу, что должно было, верно, обозначать, мужайтесь, офицер, и высоко задрав подбородок продолжила поиск ценностей.
      Из бара на пол полетели бутылки. "Мартини", "Ковальдос", "Смирновская", "Гжелка", опорожненная тара из-под виски, куча полупустых ликеров и настоек.
      - Агригада Павловна, - не особо расчитывая на успех, осторожно обратился к москвичке Смоковницын. - а коньяк "Вайнах" Иван Исаевич употреблял?
      - Боже упаси! - воскликнула женщина, почти закричала, - Боже упаси! У него на коньяк сумасшедшая аллергия, просто сумасшедшая. Есть такая болезнь, организм не принимает дубильных веществ. Так что он его и видеть не мог. Ну вот, пожалуйста, - она указала на гору посуды, - можете себе представить, чем они тут занимались, пидарюги!
      Новость прожгла Петра до пяток. Пришел его черед лихорадочно и глупо хлопать ресницами. В столбняке он находился добрый десяток минут. Агригада, бормоча про себя нетривиальные ругательства, успела обшарить за это время почти всю квартиру, удалилась на кухню, выперев оттуда прижухших молодцев. Следователь, наконец, осмылил неожиданный факт, порушивший только-только зреющие у него версии, кинулся за ней и, нервно дыша, спросил:
      - А Лярвин... Лярвин... знал, что Кро... Полтинный не пьет коньяков?
      Агригада застыла дикой гадюкой перед смертельным укусом. По выразительной её позе было понятно, что нетерпеливому просителю жить осталось недолго. На всякий случай Петр отошел за кухонный порог.
      - Нет! - завопила разъяренная женщина, - Нет! Не знал! Откуда ему знать, конечно?! За двадцать лет так и не узнал! Пили-перепили бурды всякой мегалитры, конечно не знал! Да он Ваньку лучше себя знал! Я говорила дураку своему, чтоб не лез сюда, чтоб не играл с этой подлой жабой в его игры, не оттереться будет! Вот пожалуйста, что вышло! Ай!
      Следователь был не озадачен, был ошарашен. А госпожа разошлась не на шутку. Петр наступил на больную мозоль, сам того не подозревая, вызвав тем самым неукротимый ниагарский поток самой разнообразной лексики, преимущественно площадной.
      - Доиграютесь, доиграютесь, говорила же, выборы-перевыборы! А он мне, мол, мне нужно себя показать пред Кремлем, дивиденты и прочая фигня-мигня... Показал, дурень! А то разошелся, я, мол, губернатора осаживаю, на мне край держится, президент видит, как я ему верен... Видит, видит! "Призя" тоже хорош!Нехренаську бухнул! Безалазаберные все мужики, безалазаберные!!!
      Речь стоила ей многих усилий, тетя выдохлась, возмущение стало сходить на нет. Она плеснула в кружку холодной воды и залпом, как моряки пьют спирт, вылила себе в глотку всю емкость, эффектно крякнув. Продолжала уже спокойно.
      - А кто им все устроил? Кто? Рейтинги-фейтинги, что бы у них вышло, сопляков? Не знали с какого конца взяться. Если бы не мои мертвые души, чтобы было? Ни-че-го! А зачем, я себя спрашиваю, зачем я им помогала? Да потому что любила, идиота... А он вот с этими...
      Смоковницыну даже стало жаль женщину в кедах, хотел ее успокоить, сказать, что на самом деле Крохобор переболел голубой болезнью, не успев ей изменить, но новость о мертвых душах его поразила и смела с языка теплые слова.
      - Ах, какая разница, живые и мертвые, мертвые - живые, - мямлила женщина, утирая капли на щеках. Следователь не удержался, спросил, что она имела в виду. - Что, что? У тех, кто за Лярвина голосовал место прописки кладбище! Покойники они давно, вот что!
      - Как же так? Нам губернатора покойники выбирали?
      - А что здесь такого? И хуже бывает.
      - Но ведь им на участок следовало придти... Если нет человека, нет подписи?
      - Неправильно мыслишь, капитан. Была бы подпись, человек найдется. Пришлось поднять паспортные данные всех почивших в этих краях. Некоторых перегистрировали. Паспорта нового образца выдавали...
      - Как же это?..
      - Капитан! Вы наивны, вы воплощение невинности, капитан! Я вас почти люблю! А еще в милиции работаете!.. Не стыдно? Чем вы там у себя вообще занимаетесь?..
      - Но ведь есть технологии, пиар, я не силен, конечно...
      - Ай, я вас ума-аляю, голубчик! - она часто задышала и громко, классически чихнула, - Мертвые, дорогой мой страж , пиару не имут!..
      ***
      Несмотря на поздний час, Вагиз Петруня оказался в своем кабинете. Он шарил в паронете сразу на трех компьютерах. Капитан очередной раз поразился возможностям технологий. Новая космосеть позволяла творить просто невероятные штуки. Петруня, например, обозревал Землю сразу с трех спутников.
      На одном дисплее он наблюдал за жизнью африканского племени догонов, они как раз пытались охотиться на туристический мегаплан, туристы веселились и ловили руками стрелы, уже на излете достигающие бортов летательного средства.
      На другом экране Петруня поддерживал активный спор в межпланетном видеочате об установлении норм и правил космических перевозок. Худосочная бабенка с лунной станции, Смоковницын сразу же посчитал её истеричкой, вопила на одной шестнадцатой изображения, мешая английский, китайский и русский, о нарушениях прайвеси, частная жизнь и в космосе частная жизнь, мол, - доказывала она собеседникам, изводя себя нечеловеческими манипуляциями. Конечности её дергались по непредсказуемо - безрассудным траекториям, как у паука на ускоренной пленке. Сила тяжести другая, вспомнил Смоковницын, школьную астрономию.
      На третьем дисплее Вагиз шатался по модным гипершопам Европы, приценивался. Петр вздохнул привычно и отвернулся от экрана. Они с Вагизом могли бы себе позволить пару женских прокладок без крылышек, жаль, что без надобности, доставка в течение получаса, прочитал Смоковницын, в любую точку планеты. За пределы - час.
      Петр попросил Вагиза войти в телесети и выяснить, если возможно, откуда звонили Крохобору в ночь убийства.
      - Да поможет Святой Пароним, - перекрестился компьютерщик, - порыщем, поконнектим, поюзим...
      А Смоковницын стал отсматривать найденную на даче полковника кассету. У Вагиза пылилась древняя видеоцифра. Капитан едва разобрался, как управляется видеомагнитофон, провозился, но отвлекать Петруню не стал.
      По первым кадрам стало понятно - то! То, что ищет Арутюнов, то, из-за чего госбезопасность преследует Веньку. Это были вчерашние съемки, проведенные стрингером на трассе. У Петра аж ладони взмокли. Он снова и снова прокручивал исходник, присматривался ко всему, что попадало в объектив видеокамеры.
      Наличие кассеты у губернатора доказывало его причастность к похищению, хотя и косвенно. Однако, Петр все отчетливей понимал, что запутывается и запутывается в деле, ему даже стало казаться, что им верховодит незнамая, непонятная мистическая силища, которая таскает его за нос, кружит, как ведьма, на одном месте, откровенно насмехаясь.
      Факты, которыми он располагал, упрямо не складывались в общую картину, вели себя по-хамски, противоречили друг другу, рассыпались в руках карточной колодой.
      Пленка крутилась, ничего нового Смоковницын не находил. Интервью Симон, обрыв, подсъемка местности, этого не было в эфире, обрыв, крупные планы автокаравана, снова выстрелы, крики...
      Тут Петр не смог понять что его вдруг смутило. Еще раз - выстрелы, крики... выстрелы, крики, Елена Симон бежит к машине, оборачивается, стоп! Она улыбается! Симон улыбается! Плохо видно - далеко, но, присмотревшись....
      Петр еще раз прокрутил, точно - она улыбается. Вот те раз. Вот так похищение! А ну-ка дальше. Дальше - люди с "абаканами", стреляют, стреляют, никто не падает... Один из них Петру показался знакомым, по фигуре, по походке... Боевик выстрелил и правой ладонью потер нос.
      Лярвин! Это был Лярвин! Смоковницын моментально вспомнил жест полковника. Весьма характерный. Привычка, которая выдавала Лярвина с головой. Только он так безжалостно мог теребить свой нос тыльной стороной ладони. И фигура его, и жесты его, и походка его! Или там на поле боя играл Лярвина гениальный актер, или это был сам Лярвин!
      Больше в этом Петр на сомневался. Он даже взвизгнул от удовольствия.
      - Петя, - тронул его за плечо Вагиз, - имею файлы. Ничего особенного. Твоего юзера коннектил Голованный. Его намбэ.
      Испытать шок Пете не дали люди в черных масках. Они из коридорной тишины впрыгнули в тесный, как коробок, кабинет Вагиза, круша аппаратуру, словно буйные черти из табакерки. Петруня сказал "аттачмент", Смоковницын ничего сказать не успел, мир, во второй раз за день перед ним растаял, и он, нахмурившись, погрузился в нежную прану, уже не чувствуя, как на голове зреет новая шишка.
      ФАЙЛ ТРЕТИЙ.
      Стало сереть и сквозь крохотное отверстие под потолком пробивалось все меньше света. В полутемной, от этого казавшейся ещё более тесной, комнате затхлый, пахнущий тиной воздух отяжелел, кислый запах пота резал глаза. Но два тела на промокшем насквозь матраце все еще не завершали плотоядных своих упражнений.
      Мэрелин оказалась ненасытной девушкой.
      Веня во время торопливых ритмичных движений все-таки умудрялся ловить тонкую струйку свежего воздуха - поддувало из окна, иначе пришлось бы совсем тяжело; но, чтобы схватить один-два глотка, приходилось высоко запрокидывать голову и приподниматься всем телом, почти подпрыгивать над томной хозяйкой.
      В такие секунды партнерша терялась в полумраке, ее черты расплывались, только золотые кудряшки беспечно светились одиноким солнцем в сером помещении.
      Вдохнув очередную порцию спасительного сквозняка, Веня припал к Мэрилин на самой пике сладостной истомы, и готов был в страстном всеповергающем напоре закончить бойкую схватку, но мрак расступился, и обнажил вовсе не обворожительные черты образчика классической прелести, а нечто чуждое, чудовищное, мерзкое.
      У бедного Вени охолодела мигом грудь, взрезало тупым орудием внутренности, так, что едва не сблевнул, сознание помутнело, а в нос ударила плотная струя мерзкого животного запаха, как из никогда нечищенной конюшни.
      Обманутого любовника тут же прибило к стенке, припечатало. Лишь причинное место он прикрыл железной миской с пшенной кашей. А каша просыпалась застывшими ломтями, прилипла к вениным в миг остуженным ногам, и повисла на них желтыми пупырчатыми струпьями.
      Нечто, с которым Веня продолжительно, с полной отдачей только что совокуплялся, медленно, подбирая по очереди члены, поднялось со склизкого матраца. В полумраке стрингерская пассия выглядела не хуже инопланетных уродцев, пачками тиражируемых на "фабрике грез". Еще и дала бы немалую фору любому из самых отвязных отвратительных чудовищ.
      Оно было короткоколченогое с вытянутыми костлявыми ступнями, с худосочным извилистым телом, подернутым рыжею шерстью, руки, если можно две кривые кочерги назвать руками, болтались до полу, а морда - извращение даже для дьявольской фантазии, вытянутая, ощеренная ста зубами, подвальные московские крысы пред нею - весенние бабочки. Голова в полтуловища болталась на тонкой змеиной, как дождевой червь, шее. Живот от чего-то вздулся и пульсировал, а ноги прилеплялись к тазу с разных, диаметрально противоположных сторон и шевелились, будто костей в них и нет вовсе.
      Чудовище зашипело, оскалилось и, раскрыв плотоядную пасть, встало на карачки, и поползло, вихляя телом, к онемевшему напрочь стрингеру. Бежать было некуда. Веня втирался в стенку как мог, но она холодная кирпичная, сквозь нее не пролезешь. А дама сердца подбиралась все ближе, и несчастному любовнику почудилось, что прицелилась она на то самое место, что скрыл он неумело под чашкой с пшенной кашей. Даже зубами щелкнуло отродье, стрингера чуть инфаркт не схватил.
      Металлическая чашка - не лучшее средство обороны от многозубых хищников, но выбора у стрингера не оставалось. Справившись со слабостью, он закричал во всю глотку и крик вышел не победный, а скорей, панический, но все же придал Вене силы, он подпрыгнул, что было мочи, размахнулся чашкой, будто палицей и, вложив в удар всю бешеную ненависть к сексуальной обманщице, звезданул ее по мохнатому толстому носу.
      Он где-то читал, что для животных простой щелчок в эту часть морды, пусть даже не сильный, болезнен оскорбительностью своей, от унижения животное иногда помирает, не выдерживая морального падения.
      Тварь, конечно, не погибла. Выдюжила. Но удар ее потряс. Чудовище хлопнулось на задницу, матюгнулось, и правой кочергой принялось тереть ушибленное место.
      Веня выиграл время и отступать теперь не собирался. Пока "пассия" окончательно не очухалась, он, преневзмогая отвращение, кинулся ей на шею, остерегаясь, чтобы не попасть на крепкие клыки, быстро и ловко провел старый добрый, выученный в далеком детстве борцовский приемчик, завалил тварь, выкрутил ей за спину обе кочерги, а чтоб не дергалась стукнул крепко башкой её пару раз об пол. Чудовище успокоилось. Стрингер тоже.
      Хотел разможить ей череп окончательно, но пожалел. Обошелся тем, что разорвал матрац, из ткани наделал веревок, связал, как мог. Использовал и платье - заткнул пасть. Пока возился из кармашка платьица выпала магнитная карточка - ключ, нужный ему ключ!
      Не ликуя раньше времени, победитель крысы осмотрел входную дверь и не обнаружил ничего, что напоминало б отверстие для карты. Изучил карту. Обычная с магнитным кодом. Одним концом надо вставлять в специальную щель. Щели нет.
      Фурия зашевелилась. Веня пнул её пяткой в лоб. Стихла.
      Почти в полной темноте пленник стал обшаривать стены. Где-то ж должна быть эта треклятая щель! Где-то ж спрятан механизм замка. Все облазил. Ничего не обнаружил. Ни впадин, ни отверстий, ни желобков.
      На всякий случай стал осматривать пол, кто его знает, какие тут у них в шартгринах порядки. Уже и на потолок покосился, может, как-то там механизм пристроили.
      Промаявшись так с полчаса, он брякнулся в угол, поджал колени. Выходит, что не выбраться ему из заключения никак. Осталось только ждать, когда заботливый папашка вспомнит о своей ненаглядной дочурке. Теперь понятно, почему она в одиночестве изнемогает. Надо же, а поначалу, как он зарадовался, каждому ли дано с такой красавицей счастье пережить?!
      Тут он заметил, что чудовище вовсе не в отключке, а пристально следит за ним огромными желтыми глазами. Веня взял чашку, решил еще раз пришибить, мало ль чего выкинет. Привыкло, небось, на живых любовников кидаться. Маленько потрафишь - сожрет с потрохами, наверняка, и не подавится.
      Образина, заметив блеснувшее в руке у Вени оружие, заворочалась, закряхтела, попыталась выплюнуть кляп.
      - Что-о! Бисово отродье! - измывался Веня, - не нравиться? Терпи, сатана!
      Женщина -оборотень еще пуще заворочалась и замотала головой.
      - Не надо-о?! - вскипел Веня, - как это не надо? А жрать меня целиком надо? Терпи, гадина!
      Крыса еще сильней и активней замотала страшной башкой.
      - Что-о? Не хотела жрать? А что ж ты хотела?
      Молчаливая собеседница дико вращала зрачаками, давая понять, чтоб Веня вынул у неё кляп из пасти. Победитель задумался.
      Обнажать страшные клыки опасно. Мало ли чего эта тварь задумала. Куснет ненароком, а может, у неё и слюна ядовитая, как знать? Но без неё из клетки не выбраться, как дверь открыть?
      А заявится папашка, тут уж и вовсе не сдобровать. Пошлет в расход не моргнет. Выхода, вообщем-то, нет. Веня еще секунду сомневался, а потом махнул рукой, шут с ней, авось не куснет, повнимательней с ней только бдительность не терять. И вытащил замусоленное платье.
      Чудовище глубоко и часто задышало, издавая тот самый омерзительный запах, да и не запах, а вонь смрадную, у Вени закружилась голова и снова потянуло блевать. Он отодвинулся как можно дальше от неё в противоположный угол.
      - Откуда ж ты взялась такая? Кто же тебя сотворил? - стараясь не вдыхать гнилой воздух носом, спросил Веня.
      Оборотень долго молчала. Веня уже решил, что зря извлек кляп, не идет, поганая, на контакт. Сейчас отдышится и станет веревки рвать. Но обошлось.
      Страшное существо наконец ответило вполне миролюбиво, если только можно считать миролюбивым низкий хриплый бас, переходящий в гундосное шипение. Таким голосом только смертные приговоры хорошо зачитывать. Казнить не придется, приговоренный сам кончится.
      - Проклята я, - сообщила оборотень, - за грехи отца моего проклята.
      - Вот те раз! - изумился Веня, - это что как в сказке, что ль? Нужен принц, что бы поцеловал, тогда и ты принцессой станешь?! Тогда почему ты ко мне заявилась порядочная, приличная очень. Соблазнила тут же. Я, кстати, тебя всю облобызал... - сказал и поперхнулся, чуть не вытошнило, но лишь кашлянул, - а ты вон во что вылилась!
      - Прокляла меня старая ведьма, что жила в этих местах, пока шартгрин не отгрохали. Мой отец её выселил... когда проект строительства утвердили... равномерно и спокойно продолжала хрипеть и шипеть оборотень, - она его уж больно просила не трогать, а он выселил. Тогда она и прокляла меня. В наказание отцу. А ему все равно, что со мной, говорит, и такая сойдешь. С красоты, говорит, воду не пить. Вот и живу, горемычная вся.
      - Так расколдовка должна быть какая-то? В сказках завсегда расколдовывают, поцеловал - ожила, поцеловал - из жабы в прелесть... и радость пожизненная!..
      - В сказках все красиво - эротика, искусство! А жизнь? Известно, что порнография... Что б мне снова свое лицо обрести, мне нужно переспать с тысячью мужчин. Еще и минет им сделать...
      - Вот это да-а!!! - совершенно обалдел стрингер, - с тысячью? Неужто? Крепкое заклятье. Так с кондачка не выбьешь. Где ж их взять тебе бедной столько? И минет... С такими-то зубищами!
      - И не говори...- совсем рассопливилось чудище, жалело оно себя, жалело, - Еще и съесть их потом... А я, оказывается человечину не люблю, она плохо у меня переваривается. Вот папашка мой - другое дело, его хлебом не корми, дай человечинки отведать.
      - Да, херово тебе, - холодно сказал Веня. После повествования о человечине и том, что особе с крысиной головой следует употреблять своих любовников в прямом смысле, он снова перестал ей доверять. И на всякий случай стал более внимательно приглядывать за ее движениями. - ну и сколько уже... у тебя этих, - Веня не знал, как выразиться - любовников-то съеденных сколько?
      - Пока пятьсот, - оно вздохнуло, - мало... Еще жрать и жрать.
      - Эй! - вдруг опомнился Веня, - а ведь ты брешешь! Как же ты тогда ко мне явилась вся такая расфуфыренная, что я в осадок выпал и забыл, как самого себя зовут?
      Чудовище заелозило на полу, Веня насторожился, на всякий случай принял оборонную позу, одну руку выставил как бы случайно чуть вперед, а второй нашарил чашку - верную подружку, так выручившую его сегодня. Но ничего страшного не случилось, дочь чиновника только приподнялась и уселась поудобнее.
      - Брат мне помогает, - сказала она.
      - А он чего, - попробовал съязвить Веня, тоже волшебник - колдун? Вы чего-то все какие - то ненормальные подобрались, жуткие все. Если колдун, так чего он тебя насовсем не расколдует?..
      Собеседница снова заелозила по полу, пытаясь занять более достойную для себя позу. Её подводила комплекция, длинное туловище никак не хотело удерживаться в вертикальном состоянии и съезжало набок, в результате голова свешивалась, в таком положении вести приличную беседу было крайне затруднительно.
      - Нет, - заявила она, кое-как выровнив свое положение, - не волшебник. Он - Бог!
      - Чё, он - чё? Бог? Натуральный, да? Прямо с облачка? - не удержался от сарказма стрингер, - или как, в переносном смысле?
      - Почему в переносном? - вполне серьезно возразила страхолюдина, - ни в каком не в переносном, а в самом настоящем. Бог как Бог. Обычный, только начинающий. Ещё он учится, но делает успехи.
      Веня решил, что собеседница рехнулась, очевидно, пережитые волнения здорово сказались на психике бесподобного существа, общаться с ней становилось все опасней. Неизвестно, какие перлы она - оно выдаст дальше.
      Стрингер попытался вспомнить, что ему известно о душевных болезнях, но не вспомнил почти ничего, впрочем, знания человеческой психиатрии вряд ли годились в данном случае, ведь перед ним не просто человек, даже и не человек вовсе, а вообще черт знает что, вдоль и поперек переколдованная. Кто там знает, какая у неё-него душевная организация. Но вслух опять поёрничал.
      - Коли братан у тебя бог, иль полубог, что ж он тем более тебя человеком не сделает, для богов, насколько я наслышан, это вовсе плевое дело, была бы глина или ребра целые и свободные?
      - Он пока в стадии становления. Он еще не полноценный создатель. И поэтому не в силах сотворить человека. Миры творит, сколько угодно, а вот с человеком не получается пока. А меня он только на время превращает в кого-нибудь... Вернуть мне прежнее обличие и он не сможет. Ведь заколдована я ведьминой, дьявольской силой, а значит и расколдоваться должна через эту же силу. У них разные ведомства. Он не по этой части. Не уполномочен. Вот так.
      - Странный какой-то бог этот твой братец, как министр второразрядный. Даже не президент, а так - чучело без портфеля! - Веня рассмеялся. Он отчетливо убедился, что собеседница не в своем уме и надо как-то быстрей тикать от неё и, особенно, от её папашки. - Давай с тобой, милочка, договоримся, - предложил он, - я тебя убивать не стану, а ты за это меня выведешь из шартгрина, о'кейчики?
      - Нет, - равнодушно заявила собеседница, - ничего не получится. Тебя пристрелит мой папочка, и потом я тебя сожру. А убить меня нельзя, это одно из свойств заклятия, никто меня не убьет, пока я не отмучаюсь. Такой у меня выбор - либо жить вечно в изуродованном теле, или выполнить условие и помереть, как все люди.
      - И к чему ты склоняешься?
      - Не знаю пока. Съем 999 мужиков, подумаю. Может братец чего посоветует, чтоб тело вернуть и вечную жизнь себе сохранить. В проклятьях, видишь ли, есть и положительные стороны.
      - Хорошо, - решил похитрить Вениамин, - веди меня к своему братику-богу, хоть помолюсь перед смертью.
      Чудовище приняло коварное предложение стрингера за чистую копейку. Кое-как поднялось на ноги, Вене пришлось распустить веревки, стягивающие ему-ей щиколоты.
      - Развяжи, развяжи, - молило существо.
      - Ничего, ничего, - твердил Веня, - допрыгаешь, мне еще чуть пожить охота, а то ты меня по пути проглотишь.
      Чудовищу ничего не оставалось, как согласиться на венины условия. Оно доскакало до массивной двери и что было сил пнуло ее плечом. Дверь заскрипела и отворилась. "Вот те на, - присвистнул про себя стрингер, - а я-то бился-бился над загадкой..."
      ***
      Они долго спускались по массивной каменной лестнице. Страхолюдина едва ковыляла впереди Вени. Ему страсть как надоело мельчить шаг, так и подмывало пнуть чиновничье отродье под вихляющий худосочный зад, чтоб враз злая тетка скатилась по нескончаемым ступеням. Но стрингер боялся лишнего шума.
      Он все еще лелеял надежду на спасение. Крутил во все стороны головой, прищуривался, присматривался, углядывал - может какой лаз по пути попадется. Но они все время шли по узким полутемным коридорам, без всякого видимого намека на входы - выходы. А глухая лестница в подземелье напоминала спуск в аидово царство, откуда смертным обратный путь окончательно заказан.
      Когда Веня перестал сомневаться в том, что скоро окажется по ту сторону земного шара, спутница его остановилась и, что-то неразборчиво гундося себе под нос, принялась шуршать и возиться, как ни дать, ни взять земляная крыса.
      Стрингер во тьме совершенно утерял её из вида и теперь опасался, что тварь затевает что-то недоброе и неровен час чем-нибудь, что ищет в потемках, пришибет его. На всякий случай он опустился на коленки и, стараясь не шуметь, отполз как можно дальше от эпицентра шума. И притаился. Хотя такая маскировка вполне могла оказаться пустой затеей.
      Если страшилище сродни летучим мышам или еще какой подвальной живности, то может статься прекрасно ориентируется в темноте и тогда Вене, который и на полноса вперед не видел, спасения не найти. Но страхи пока вышли напрасными.