Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

      - Ну вот, - обиделся Николай, - и выпивку зажимают, никакого удовольствия от работы.
      - Это, Коля, яд, - сказал Борис, - лучше до магазина добеги, возьми чего-нибудь человеческого.
      - А тебе, выходит, Арутюнов на экспертизу ничего не привозил?- прервал диалог Петр.
      Борис отрицательно замотал головой.
      - Если привезет, звякни.
      - Ну, хорошо.
      Петр уже направился к выходу, но отчего-то остановился, призадумался и обернулся к Николаю.
      - А ты кому-нибудь, кроме меня, об отпечатках губернатора докладывал?
      - Да что ты, Петь! - изумился эксперт, - тебя вот жду, когда заключение экспертизы, наконец, заберешь.
      - А точно губернаторовы пальчики? Ошибки нет?
      - Девочки, Петя, мои не ошибаются. У них машины умные. Наше дело - что? Загрузил "компостер", а он уже выдает, что есть в картотеке, чего нет. А компьютер, Петя, лгать ещё не научился. А у нас в диски почти вся Расея закатана, а чего не закатано с безопасносностью сверяемся. Так вот. Ну, ладно, некогда, в магазин пора, а то чрезвычайное положение, сам понимаешь, солдатня всю водку разнесет к вечеру. Заключеньице-то зайди забери, девчата отдадут.
      Но за экспертизой Смоковницын не пошел. У него теперь появились неотложные вопросы к новому руководству, ответы на них хотелось бы получить незамедлительно. Арутюнова в кабинете не оказалось.
      Сияющая Рая наводила перламутровый маникюр. Увидев Петра, приветственно закивала на стул рядом с собою, моментально высунув из-за стойки стройные ножки. Но Петр не сел.
      - Когда будет? - коротко спросил только.
      Секретарша пожала плечами.
      - Похороны организует, - надула губы, - вы ведь, Петр Ильич, не стали распоряжение начальника выполнять, вот он сам и взялся. А там много мороки.
      - Хорошо, - махнул рукой, - позже зайду...
      - Подождите...- очень мягким, просто волшебным, совершенно сказочным тоном произнесла Раиса не самое длинное слово русского языка. Но произнесла так, что оно долго летало в пространстве приемной, манящее, как эхо, проигнорировать его было невозможно.
      - Присядьте, что же вы, - так же мягко продолжила.
      - Я спешу!
      - Вы, Петр Ильич, очень противный человек, вот что я хочу вам сказать. Очень противный и умных, грамотных людей не слушаете. Почему?
      Капитан молчал. Только смотрел на секретаршу уничижительно.
      - Ой, Петя, - вскинулась та, - да не глядите же на меня как крыс на жабу. Я вам что плохого сделала? Знаю, обвиняете меня, ладно, пусть. Но посмотрите - все так живут, все, Петр Ильич! Все! Вот вы как с ломом на дот шагаете, зачем? Надо оно вам? Не исправите ничего, ни-че-го не исправите! Слушайте Маргела, дело он говорит.
      Капитан скривился.
      - Помнится накануне вы, Раиса, другого мнения о нем были.
      Та отмахнулась. И капнула лаком на стол.
      - Бросьте! Что вы, как маленький, будто не понимаете. Сейчас - он начальник. Прислушайтесь, Пе-етя-я! Прислушайтесь к голосу разумного человека...
      - Хватит! - резко оборвал Смоковницын, - чего вы мне нотацию вздумали читать? Я выполняю свою работу. Мне важно довести расследование до конца...
      Раиса тоскливо смотрела в рот милиционеру. Выражение ее было скучным, как у ученицы, которой назидательный педагог в сотый раз диктует одни и те же прописные истины. Зевнув, вновь вернулась к ногтям, бросила напоследок:
      - Я бы хотела, чтоб вы были моим начальником.
      Петр вышел.
      На улице он моментально забыл о разговоре. Янск запрудили военные части. По дорогам двигалась боевая техника, танки гремели гусеницами, солдаты с АКМами наперевес бродили по тротуарам, клелись к девушкам.
      - Эй, - кричали они. - длинноногая! В кино идем?
      - А у тебя денег нет, служивый, - смеялась девичья стайка.
      - А мне и не надо денег, - кричал в ответ ухарец с задранной на затылок ушанкой, размера на два меньше нужного, - у меня волшебная палочка имеется! Просто сим-сим какой-то! Скажешь открой - все откроет!
      И демонстрировал сим-сим - блестящий "калаш". Для наглядности пару раз выпалил в воздух. Девчонки завизжали и разбежались.
      Петр легко вышагивал по мокрому бульвару. Впервые за много дней сквозь тусклые облака пробивало светлое живое солнце. Потеплело. В мыслях своих он как-то отвлекся от пережитых событий, перестала мучить головная боль, ярко блестели начищенные ботинки, лужи играли светом, метались в разные стороны брызги.
      Городок тихо жил, расписанный поздней осенью, той еще художницей. Пестрые дома, деревья, проспекты пели шумные песни, сложенные из гармонии звуков старой, прежней жизни. Город не привык к новым звукам, не запомнил их пока, и воспроизводил, казалось, только по крайней нужде, когда невмоготу, когда уже было не скрыть их, когда они надвигались со всей непредсказуемой мощью, гася неуемным грубым басом прежнее родное, нежное.
      Хотя Смоковницын шествовал по знакомым переулкам в милицейской форме, его несколько раз останавливали военные патрули и придирчиво осматривая, проверяли внимательно документы. Ему надоело каждый раз рыскать рукой за пазухой, во внутреннем кармане, где лежало удостоверение - патрули каждый раз напрягались - понес его просто в руке.
      У центрального рынка случилась какая-то заваруха. Еще на подходе услышал страшный гвалт и мелкие очереди. Когда завернул за угол увидел, что несколько бойцов вытягивают из мелкоторгового магазинчика ящики с водкой.
      - Дэнги! Плати дэнги! - прыгал вокруг них пожилой азербайджанец, - это дэнэг стоит!..
      - Пошел вон, обезьяна! - отвечали бойцы, напрягаясь под ношей.
      - Милицая! Милицая! - заголосил хозяин, завидя Смоковницына, - Грабат же! Милицая!
      Петр кинулся было на выручку, но встал, как вкопанный, посреди проезжей части. Один из солдат трусливо шмальнул в азера, прямо с бедра, тот вроде и не понял, что произошло, все тянул руку к Петру, а потом дернулся всем телом, обмяк и свалился в лужу, как раз у самого порога магазина. Оттуда выходила крохотная старушка с буханкой хлеба, схватилась за сердце.
      Солдатик повернул дуло в сторону милиционера. Петр увидел его зло скроенные губы. Тут же подкатила патрульная машина, из нее легко выскочил бойкий начальник. Бойцы указывая на труп, объяснили, что тот не предъявил документы, пытался бежать. Вероятно, террорист.
      - Однозначно, террорист, - согласился начальник, - грузи водку! Вот и милиция нам подтвердит, что нападал на ребят, точно?
      Начальник солнечно необъятно улыбнулся Смоковницыну, так и стоявшему в полной немоте на проезжей части. Военный лихородачно распоряжался:
      - Быстрей пацаны! Долго возитесь! Вперед - на зачистку, шмонаем квартал от и до, запертые квартиры взламываем, кто забыл - "Камазы" на соседней улице. Ну, бегом! Бегом!
      Они бросили труп в кузов машины и побежали мимо Смоковницына, начальник приятельски хлопнул его по плечу.
      Потемнело довольно скоро. Все же осень, дни коротки. Смоковицын добрался до дома Крохобора, успев порядком промерзнуть. Над городом взошла зеленая Луна, и она подмигнула ему хитро лягушачьим глазом, когда он, задрав голову, разглядывал желтые окна квартиры Полтинного.
      Дверь ему открыли двое. Плотно скроенные, что в рост, что вширь. Габаритные хлопцы не умещались в довольно просторном проеме, терлись крутыми плечами, с детским любопытством озирали милиционера.
      Смоковницын решил, что двоится у него в глазах. Тряхнул головой, видение не пропало. Двое по-прежнему жались в коридоре квартиры, хлопали непонятливыми глазками, волновались жутко, с бритых черепов синхронно сползали абсолютно одинаковые нервные капли пота.
      - Братья что ли? Близнецы? - уже уверевшись в реальности увиденного поинтересовался гость.
      Детины дружно замотали блестящими макушками.
      - Не братья? - изумился Петр, опять ощущая неправильность бытия и сомневаясь в непогрешимости своего рассудка, - а кто?
      Детины замялись. Ретировались в глубь квартиры. Миллиционер прошел следом. Он слышал, что у Крохобора были какие-то чудные охранники, что служили они ему преданно и бесплатно. Еще и оказались идентичными как пятки, как два глупца из ларца в старой сказке.
      - Так, вы как это?.. - не успокаивался следователь, присев на край широкого дивана, - родственные связи, что ль? Иль как?
      Мальчики внушительно поигрывали беспредельными мускулами, вибрировали желваками, но внушительные фигуры все же выглядели жалко, по-детски и выдавали громил с потрохами. Ребята дико смущались.
      Только что гладкие их, крупные и бездумные лица преобразились, будто мигом постарели. Невероятное стеснение рисовало на них калейдоскопические выразительные картинки из массы вдруг
      образовавшихся складочек, ямочек, мелких морщинок. Подвижным чертам их Смоковницын поразился, хоть пазлы собирай, подумал он.
      - Клоны мы, - наконец нерешительно ответствовали парни, - мы... клоны...
      Пришел черед неметь и глупо хлопать ресницами следователю. Впрочем, он быстро преодолел зачумленное состояние.
      История, которую, сбивая друг друга и даже всерьез друг друга покалачивая пудовыми кулаками, рассказали удивительные "секъюрити" то смешила Петра, то вызывала в нем искреннее мужское отвращение. Но все же чувства симпатии и умиления к двум непривычным особям человеческого рода, что вели себя малышней в детском саду, взяли верх над всем остальным, так что Петр в конце концов даже преисполнился искренной жалостью к нынешнему положению клонов.
      Появились они на свет около пяти лет назад.
      Иван Исаевич в то время пребывал по делам в Соединённых Американских Штатах. И надо же так случиться, что ядреный русский мужичина с примесью запорожских кровей, который до той поры был бесконечно падок на юбки и платьица всех моделей и размеров, неожиданно для всех и для себя ощутил неистовое влечение к представителю мужеского пола.
      А началось все со слабости к кикбоксингу. От скуки Полтинный стал посещать бои местных знаменитостей. Сам в прошлом спортсмен, боксер-разрядник, тяжеловес, он постепенно увлекся состязаниями бойцов, стал интересоваться и пристально следить за приглянувшемся ему отчаянным смельчаком, двадцатилетним юношей из Оклахомы, который иногда с двух первых ударов отправлял противника в ногдаун.
      Он ломал соперникам сопатки, выбивал челюсти, превращал в мессиво ребра. Одного негра измутузил до такой степени, что тот побелел из-за бесконечных операций, а из-за повреждений в мозгу сменил еще и ориентацию. Хирурги лишили его излишеств, он вышел замуж и стал вполне приличной, но чересчур слезливой и жалостливой домохозяйкой, что и кошке по морде, даже справедливо, не даст за её проказы и безобразия.
      Иван Исаевич же бегал на спаринги, как на свидания. Он бросал своему избраннику цветы на арену, пробивался к нему в раздевалку, но непримиримая охрана жестко отрезала путь, не предавая значения нежным чувствам Крохобора. Влюбленный совсем стосковался по обожаемому предмету, что едва не пошел на самоубийство.
      Но в тот вечер, когда Крохобор окончательно решил наложить на себя руки, боксера укокошили. Его прибил в третьем раунде негр-здоровяк, родственник того самого парня, которого оклахомец превратил в порядочную и заботливую домохозяйку.
      Горю Полтинного не было предела. Он долго протяжно выл, не сходя с трибуны. Полиция пыталась успокоить его и вывести из зала, но странный человек рыдал взахлеб, просил не трогать его, и на настойчивые просьбы блюстителей порядка отвечал еще более противным и пронзительным воем.
      Полицейские вызвали карету "Скорой помощи". Но когда доктора подъехали к спортивному центру, больной вдруг затих, замер, будто что-то вспомнил и со скоростью ветра унёсся из зала. Полицейские только и заметить успели, как мимо них просквозила толстозадая многокиллограмовая фигура.
      А между тем, Полтинный бросился прямиком в морг, куда отвезли любимого бойца. Всеми правдами - неправдами, рассовав по ладоням тамошних патологоанатомов немалые суммы, он умудрился проникнуть в святая святых холодильный зал, где ему разрешили несколько минуток попрощаться с покойником. Но удрученный потерей несостоявшийся любовник не стал тратить время на оплакивание безвременно ушедшего, не стал лобызать его щеки и отирать застывшие боевые раны, он воровато огляделся и убедившись, что персонал более за ним не наблюдает, разжал рот покойника и извлеченными из кармана обычными слесарными плоскогубцами выдрал у того зуб-резец. И был таков.
      Зуб неугомонный влюбленный отвёз известному хиругу-микробиологу, специалисту по клонированию доктору Найку. Доктор выразил сомнение в возможности клонирования человека из костной ткани, но за определенной вознаграждение решился на эксперимент, не гарантируя стопроцентного результата. Однако, он уже получал клонов из отрезков волос, клеток прямой кишки, печени, из слюны, кое-что вылуплялось под мозолистой рукой врача и из естественных отправлений организма, и даже соплей.
      Но зуб оказался ненастоящим, металло-керамическим. Доктор уже решил сообщить эту прискорбную весть заказчику, потому что, ну что хорошего может дать металло-керамика в человеческом отношении? Понятно, что ни хера хорошего! А вот плохого может. Представляете терминатора из такого зуба?! Наполовину такой, наполовину сякой, вот так любовничек! А док Найк был опытным и добрым доком и не хотел выводить в своей лаборатории монстров, тем более, что наука таких гитик еще не ведала, и эксперимент по воспризводству оклахомца едва на этом не завершился.
      И не было бы никогда на свете наших героев, а может быть и Крохобор жил бы себе до сих пор где-нибудь счастливо, а не покрывался б инеем в городском морге. Но док Найк был и добрым, и внимательным доком. Он рассмотрел, что у основания искусственного зуба застыли две крохотные капельки крови знаменитого бойца. Их и решил врач использовать. А для уверенности стал выращивать организмы из обеих капель.
      И вырастил.
      Полтинный получил предмет своего обожания в двойном экземпляре. Тут-то казус и вышел. Пока клоны сидели в банках, заменяющих материнское чрево, Иван Исаевич успел свести шашни с танцовщицей кардебалета. Про неожиданную любовь свою - смелого бойца успел позабыть, просил, чтобы его больше не компроментировали дурацкой историей, а выкупать клонов наотрез отказывался.
      Но доктор Найк был и добрым, и опытным, и очень решительным доктором. Как-то он появился в спальне Полтинного с весело блистающим скальпелем. Иван Исаевич как раз мило почивал в объятиях страстной шансонъетки, и проснулся оттого, что в паху его происходило нечто. А именно - добрый и решительный доктор очень ясно и обстоятельно объяснил, что если не получит немедленно всей причитающейся суммы за воспроизведенных им два роскошных образца мужской доблести, то в качестве компенсации забирает у клиента его доблесть и гордость, из коей собирается получить массу невоспитанных, скаредных, противных клоников, годных разве что сторожить помойки от крыс в вонючих кварталах самых мерзких ниггеров.
      Наличных денег в нужном количестве у Крохобора не оказалось. Доктор не отставал и отпускать достоинства клиента до получения нужной суммы не собирался. Комичная парочка так и отправилась в ближайший банк - доктор со скальпелем и Крохобор, ведомый жесткой рукой за причинное место. А вокруг шрапнелина - танцовщица из кардебалета в одном исподнем увивается, тормошит Крохобора, в чувство приводит, когда от дюжего напряжения и от опасной близости остро заточенного металла его бросает то в жар, то в холод.
      Клоны все это видели собственными глазами, их уже вполне разумных и соображающих в том самом возрасте, в каком безвременно почил невольный родитель, приготовили к торжественной сдаче заказчику. Добрый доктор Найк привил им чувство бесконечной любви, обожания, безумной преданности Ивану Исаевичу. Ведь док не знал, как дело обернется, и по традиционной американской привычке качественно выполнял заказ.
      - А он нас так и не полюбил! - жаловались чуть ли не со слезами здоровенные парни капитану Смоковницыну.
      Хозяин поначалу не просто игнорировал несчастных клонов, а откровенно их возненавидел. От любви до ненависти - не шаг, нет шага, поскольку и границы вовсе нет, где любовь, где ненавитсь, как разобраться, когда одно в другое втекает и обратно перетекает, не задерживаясь особо ни в первом, ни втором.
      Несколько раз Полтинный пытался грохнуть молодцов. Но те вместе с внешней похожестью приобрели от отца и навыки рукопашного боя, так что убрать их оказалось делом не простым. Тем более, живо прочухав, что затеял их босс, клоны стали спать по очереди и вниманье, и чутье обострили. Пробовал их выгонять, выкидывал на улицу, но они, как наглые коты, непременно возвращались.
      Парадокс заключался в том, что бросить насовсем своего патрона они не могли, так как по заложеннной в их генетический код программе они обязаны были любить и почитать Полтинного. Так они и жили, босс над ними издевался, а клоны терпели. Вычистить гены было уже невозможно.
      Со временем Полтинному то ли надоело их ненавидеть, то ли привык к постоянному вниманию с их стороны, но он заключил с ними сделку - они всегда будут с ним рядом в качестве надежной защиты и охраны, но в личном смысле более не беспокоят, и по его желанию оставляют его, не споря, не возражая.
      - Нас на баб он променял, - стонали бедные клоны. - А мы ничего, ничего не могли сделать.
      Но самым страшным ударом для ребят стало то, что из-за них, по сути, распалась семья их любимца. Супруга узнала откуда-то об американской любовной истории муженька и не пожелала оставаться в одной квартире одновременно и с пидаром, как она говорила, и с блядуном. А двоих хлопцев, так и вовсе видеть не желала.
      Путей для примерения найти не удалось. Полтинный со своей стороны то же полез в бочку, не стал долго препираться и вскоре сорвался в пээр, найдя себе работу в Янске. Невостребованные любовники последовали за ним.
      - И с ним нам жизни не было, - продолжали печалится парни, - а без него так и вовсе на нескончаемую тоску обречены!
      - Куда он отправился предыдущей ночью? - спросил Смоковницын, когда ребятки, утерев слезы и красные носы, более-менее успокоились.
      Клоны посмотрели друг на друга.
      - Не врать, - строго предупредил капитан, подумав, что парочка сговаривается между собой.
      - Мы никогда не врём, - отвечали те, - не умеем, не обучены. А отъехал он к мадаме...
      - Точнее!
      - Точней не знаем. Он не докладывал нам, куда отправляется. Только если к мадаме, то нас, естественно, дома оставлял, а вот если по ресторациям то мог и с собой взять.
      - То есть, - пытался понять все до конца Смоковницын, - вы думаете, что Иван Исаевич Полтинный имел встречу на берегу с некоей женщиной, только потому что не взял вас с собой?
      - Не только, - сихронно отвели в сторону глаза клоны, похоже, что действительно врать они не умели, - ночью ему позвонили. Это была женщина.
      - Кто? - сразу навострился Смоковницын.
      - Неизвестно кто. Мы не слышали разговора. У него много здесь было женщин. Любая могла позвонить, - обиженным, похожим на тембр ослика Иа, тоном молвили клоны.
      - И что из-за любой Полтинный мог сорваться с места в ночь-полночь?..
      - Нет, не из-за каждой, конечно, но мог, - дружно закивали парни, - в том и дело, что мог! Он такой! И у него еще привычка была - непременно на интимную встречу надевать красные плавки...
      Петр вспомнил, что на Крохоборе как раз и были красные плавки.
      - Он считал, что в них более всего бабам нравится, - продолжали клоны, - а после, ну этого... - смущались охраники, - сексу, он нырять ездил всегда, вот дай ему непременно понырныривать где-нибудь, а особый смак находил в нырянии в прорубь. Кайф испытывал, верно, сумасшедший. И баню без холодного бассейна не переносил, только русскую и посещал, в сауны ни ногой. Один раз так на нас разозлился, что привели его в грелку финскую, и к тому же без бассейна, ой, как он кричал...
      - Стоп! Стоп! - прервал Петр, - значит по-вашему выходит, что босс имел свидание, после которого полез в воду, охладиться так сказать...
      - Да, да, да! - закивали клоны.
      "Шурши по ля фам, - подумал про себя Петр, - похоже, что версия господина Арутюнова просто не выдерживает никакой критики!"
      - Вспомните, какие-нибудь детали того вечера, точнее ночи, - поросил милиционер, - ну что делал, может говорил чего...
      Клоны помотали головами.
      - Да нет, ничего нам не говорил...
      -Ах!, - вдруг воскликнул один, - стихи декламировал. Надевал плавки и стихи читал...
      - Какие стихи? - озадачился Смоковницын, - он что поэзию любил?
      - Да нет, не замечен, - улыбнулись собеседники, - а вот начал читать! Не запомнили мы, но что-то такое: "Когда б там ни чего-то, что Троя вам ахейские мужи?"
      Бред, решил Смоковницын.
      - А встречался ваш босс с губернатором? - вопросил он вслух, переводя разговор в сторону от малоинтересной ему поэзии.
      - Угу, - ответили хлопцы, широко раскрыв глаза.
      - Когда, где, о чем говорили?! - подскочил с места Смоковницын.
      Но собеседники молчали, казалось, что они из-за всех сил сжимают губы и сцепляют челюсти. Оба опустили головы, согнули шеи и ладонями стиснули уши.
      - Эй, - удивился следователь, - вы чего?
      Он подошел к ним вплотную, попробовал отринуть крепкие руки от голов, но ничего не получилось. Искусственные геи были сильны. Он похлопал их по гладким затылкам, дал понять, что изменит вопрос, тогда парнишки заняли прежние позы.
      - Почему вы так себя ведете? - прежде всего, после восстановления обычного порядка вещей, поинтересовался миллиционер.
      - На некоторые вопросы мы не можем отвечать, - смутились снова голубые клоны, - наложен запрет хозяином, а врать мы тоже не можем. И еще в нас заложено изначально подчиняться представителям власти беспрекословно, поэтому, когда вы задаете вопрос, в нас борятся два противоречивых чувства, с одной стороны, мы должны вам подчиняться, а с другой, на ответ уже наложен запрет уважаемым Иваном Исаевичем.
      - Гм-м, - только и сказал Смоковницын, - но ведь хозяин умер, погиб, продолжил, поразмыслив, - а значит, запрет автоматически снимается. Крохобор, то есть, простите, Иван Полтинный, вобщем-то вам больше и не хозяин, вы свободны... Вы вольны совершать поступки, делать, что хотите... вы свободны! А если вы не расскажите все, что вам известно, следствие может пойти по иному пути, могут пострадать совершенно невинные люди, вы хотите этого? Хотите?..
      Клоны отрицательно замотали головами.
      - Тогда, - более решительно продолжал миллиционер, - вы обязаны рассказать обо всех встречах вашего босса и местного губернатора!
      Геи напряженно забормотали между собой по-английски. Петр немного язык понимал, но, из-за невнятного произношения и приглушенных голосов, о чем речь идет, так и не разобрался, хотя и вслушивался внимательно.
      Наконец, один из них повернулся к Смоковницыну и объявил:
      - Да мы приняли решение рассказать, что знаем, потому что не хотим, чтобы пострадали невинные люди. К тому же информация, которой мы обладаем, рискует умереть вместе с нами, и никто не сможет ей воспользоваться в благих целях.
      Петр насторожился.
      - А чего, собственно, с вами может произойти? Вы чего на суицид прицеливаетесь... из-за Крохобора что ль?
      - Нет, самоубийство нам категорически запрещено на генном уровне. Мы... - молодой человек смахнул кроткую слезу, - мы обречены... Век клона недолог... Видите, как катастрофически быстро стареют наши лица. Если б жил Иван Исаевич... - тут он всхлипнул, как маленькая девочка - мы б еще протянули... А так - наша жизнь превратилась в кошмар... Мы таем на глазах... Ни сегодня-завтра нас не станет...
      Сообщения клонов не оправдали надежд следователя. Они лишь подтвердили подозрения Арутюнова. Инспектор и губернатор встречались время от времени.
      Клоны, понятное дело, не могли знать и слышать всех разговоров политиков, но общее настроение бесед, по их словам, было весьма благодушным, что тоже укладывалось в фсбэшную схему событий.
      Охранники подробно поведали о том, что видели и слышали при последних свиданиях Крохобора и Лярвина, но в целом их наблюдения, весьма интересные для журналистского цеха, следствию были бесполезны.
      Капитан как ни старался, но так и не добился от несчастных мальчиков чего-то существенного. А чего он хотел, в сущности не знал и сам. Подсознательно Смоковницын жаждал фактов, противоречащих официальной версии, но каждое слово охранников все больше её подтверждало.
      На протяжении нескольких лет губернатор и инспектор, разыгрывая карту конфронтации, постоянно неофициально встречались друг с другом в барах, банях, пляжах, кабинетах, тайно и явно, при свидетелях и без, кое-кто из городского истеблишмента был посвящен в тайные игры, от кого-то полуподпольные беседы тщательно укрывались, таким демонстрировался только внешний план взаимоотношений, где грозный Лярвин противостоял негодяю Полтинному.
      Такая игра позволяла оставаться Парисычу постоянно на плаву. Имидж защитника земель янских от московского охальника работал безукоризненно. Рейтинг Лярвина оставался стабильно крепким и твердым, как африканский бамбук. Только месяц или полтора-два назад губернатор отказался от игр с Полтинным. Арутюнов, помнил Петр, объяснял это явлением на сцене Елены Симон и необузданным чувством Парисыча к Елене.
      Пока клоны нудно перечисляли ничего не значащие детали очередного сейшена, Петр попытался ещё раз провертеть в мозгу события последних двух дней.
      Итак, по мнению госбезопасности, янский губернатор затевает похищение президентской любовницы. Выманивает ее в Янск под благовидным предлогом передачи гуманитарной помощи и денежных средств. Подставляет подразделение милиции под всесокрушимый вертолетный огонь. Федералы, уверившись в разгроме лесной банды, снимают охрану, что позволяет Лярвину, то бишь мифическому Коленвалу, беспрепятственно выкрасть Елену вместе со всем золотым караваном. Зачем же в таком случае, раздумывал капитан, Лярвину потребовалась телетрансляция события? Нет, ему афишировать свои действия нерезонно. Первая нестыковка, отметил про себя Смоковницын. Тем более, что Лярвин и понятия не имел о присутствии на месте телеоператора, или делал вид, что не знал? Хорошо, он мог и не знать о происходящем на трассе в подробностях, там были его люди, которые могли перегнуть палку, пригласить Веню, чтобы запечатлеть... Что, блин, запечатлеть, сам на себя разругался Смоковницын, как будут они захватывать караван? Я что-то не встречал бандитов, которые бы шли на дело и при этом сливали бы информацию журналистам. Веню притащил капитан Евсеев. Значит, Евсеев, как минимум, не член банды, он и Веню купил на то, что готовится засада на Коленвала. А ведь так объявили всем милиционерам и омоновцам в том числе, вспомнил Петр, чтобы не расслаблялись. Выходит, Евсеев, по своей дурацкой инициативе, приглашает стрингера, чтобы тот запечатлел грандиозный подвиг - взятие крупной банды с поличным. Но Лярвин-Коленвал обманывает Голованного, сдает федералам дислокацию ментов, выдавая их за бандитов. Так. Но он не знает, что хитрый шустрый стрингер показывает на всю страну, как федералы бьют янских. И когда люди Лярвина появляются на трассе их тоже снимают. И в этом случае, губернатор о том, кто готовил телесъемку ничего не знает. Что и подтверждает при встрече на его даче. Арутюнов вторые сутки гоняется за Веней, ему важно узнать, кто в действительности организовал похищение. Похоже на правду. Похоже, думал Смоковницын, если не учитывать того, что Лярвин совершенно честно мне признался, что посылать в расход людей и не думал. И сказал, что основная опасность таилась в городе. Какая такая опасность, задумался Смоковницын. Если Лярвин не врет, и он действительно взаправду отправил милиционеров на охрану Симон, а не в качестве подставных лиц, то следовательно, нападать на караван он не собирался. Если он - Коленвал. Одно из двух, или Лярвин врет, или он - не Коленвал. Если он не Коленвал, то покушение организованно третьей стороной. Или подстава со стороны федералов. Тогда лжёт Арутюнов. Смоковницын дорого бы заплатил, чтобы правдой оказалось последнее утверждение. Арутюнов связывает одним мотивом - страстью по Елене - два преступления: и расстрел, похищение на трассе и убийство федерального инспектора. Лярвин, якобы, понимал, что Крохобор не простит ему кражу Симон и решил незадолго до похищения убрать несговорчивого чиновника. Назначил встречу, подхватил коньяк и отправил бывшего друга к праотцам, или сам, или с помощью профессионала. Впрочем, старому бойцу спецназа полковнику Лярвину вполне по рукам такая операция. Как и минирование "Джипа" Исаевича. Из убийства Крохобора, по мысли Маргела, вытекает и второе преступление. А первое подтверждается отпечатками. Да-а, соображал Смоковницын, все так, если Лярвин был действительно на пляже и душил Крохобора, и раздербанил череп фэсбэшному лейтенанту. Тот мог броситься защищать Полтинного и поплатился. А кстати, вдруг задумался Петр, а отчего это коньяк оказался в логове мнимого бомжа? Тогда я решил, что бомж просто-напросто спер коньяк из машины, за что и был убит, но если бомж - лейтенант госбезопасности?.. Он не мог воровать коньяк! В школе учат, в любом заштатном детективе прописано, что вещдоки должны оставаться на своих местах. Ничего не трогать! --первая фраза во всех криминальных сценах во всем мировом кино... Кстати, Лярвин утверждал, что понятия не имел ни о каком коньяке, а на самом деле оказался целый склад, только не того, какого надо, а палённого. Следовательно, происхождение бутылки коньяка можно считать недоказанным. Ящики с контрофактным спиртным напитком ничего не подтверждают, но и не опровергают. И случайно ли Арутюнов не сдал вещдоки на экспертизу?
      -Так, так, так! - продолжал размышления опер, - чтобы установить истину, следствию предстоит ответить на три вопроса: первое, кто был заинтересован в организации телетрансляции расстрела, второе, откуда взялась в логове бомжа, то есть в логове лейтенанта госбезопасности, бутылка "Вайнаха", и третье, кто звонил Крохобору ночью, кто вытянул его на берег Соросли.
      Смоковницыну несколько взгрустнулось. Задачи казались неразрешимыми. За сорок с лишним часов узнать довелось немного, можно сказать, почти ничего не удалось узнать.
      Но размышления его были прерваны скрежетом ключей в передней, и сразу за скрипом открываемой входной двери последовал грохот опрокидываемых предметов, по звукам следовало, что была сорвана вешалка, она упала на пол с характерным треском, после взвизгнула деревянными швами и шмякнулась коридорная тумба, сатанистки заёрзали створки шкапа-купе, довершило звуковой клип падение настенного бра, которое весело разлетелось со звоном оркестровых тарелок.