Стэну Райсу, Кристоферу Райсу и Нэнси Райс Даймонд

ТАЛАМАСКА

Исследователи паранормальных явлений.

Мы бдим.

И мы всегда рядом.

Лондон – Амстердам – Рим

Предисловие

Меня зовут Дэвид Тальбот.

Надеюсь, кто-то еще помнит, что я был когда-то Верховным главой Таламаски, ордена ученых и детективов-экстрасенсов, девиз которого: «Мы бдим. И мы всегда рядом».

Девиз не лишен магического шарма, не правда ли?

Таламаска существует более тысячи лет.

Я не знаю, почему, когда и как возник орден. Мне известны далеко не все его тайны. Точно знаю лишь одно: в течение практически всей моей смертной жизни я был преданным служителем Таламаски.

Именно в лондонской Обители Таламаски я впервые встретился с Вампиром Лестатом. Однажды зимним вечером он неожиданно появился в моем кабинете и застал меня врасплох.

И тогда я понял, что одно дело – читать и писать о сверхъестественном и совсем другое – видеть это сверхъестественное собственными глазами.

Но это было давно.

Сейчас я обитаю в другом физическом теле.

И это физическое тело претерпело изменения благодаря могущественной крови Вампира Лестата.

Я считаюсь одним из самых опасных и одновременно одним из наиболее уважаемых, заслуживающих полного доверия вампиров. Даже такой осторожный вампир, как Арман, поведал мне историю своей жизни. Возможно, вы читали биографию Армана, которую я выпустил в свет.

Когда та история закончилась, в Новом Орлеане Лестат очнулся после долгого сна и внимание его привлекли чарующие звуки музыки.

И музыка же заставила его вновь погрузиться в сонное безмолвие на пыльном мраморном полу монастырской часовни.

В то время в Новом Орлеане обитало великое множество вампиров – бродяг, мошенников, глупых юнцов, мечтавших хоть одним глазком взглянуть на Лестата, казавшегося совершенно беспомощным. Они вселяли ужас в души смертных и тем самым выводили из себя старейших бессмертных, всегда предпочитавших оставаться в тени и спокойно охотиться, не привлекая к себе внимания.

Теперь никого из незваных пришельцев не осталось.

Одних уничтожили, другие в страхе бежали. Покинули город и старейшие вампиры, прибывшие сюда в стремлении подарить утешение спящему Лестату. Каждый из них последовал своим собственным, избранным когда-то путем.

К тому моменту, с которого начинается мой рассказ, в Новом Орлеане нас осталось только трое: спящий Лестат и два его преданных создания – Луи де Пон-Дю-Лак и я, Дэвид Тальбот, автор этого повествования.

1

– Зачем ты меня об этом просишь?

Она сидела напротив меня за мраморным столиком, спиной к открытым дверям кафе.

Когда-то я произвел на нее большое впечатление, но мои уговоры разрушили его, и теперь, когда она смотрела мне в глаза, в ее взгляде уже не было прежнего восхищения.

Высокая, в по-летнему легком белом наряде с пышной юбкой и повязанным вместо пояса по талии красным шарфом, она походила на цыганку. Длинные темно-каштановые волосы густыми волнами свободно спускались на плечи и спину. Она всегда носила их распущенными, и лишь кожаная заколка-пряжка удерживала передние пряди, не давая им падать на лицо. В маленьких мочках ушей соблазнительно покачивались золотые кольца.

– Разве можно делать это для такого существа? – Она совсем не рассердилась на меня, нет, но так разволновалась, что не смогла это скрыть, хотя голос ее звучал ровно и ласково. – Ты хочешь, чтобы я вызвала духа, который, быть может, преисполнен злобы и желания отомстить! И ради кого?! Ради Луи де Пон-Дю-Лака, уже переступившего границу жизни?

– А кого же еще мне просить, Меррик? – взмолился я. – Кому еще это по силам? – Я произнес ее имя так, как это принято у американцев, хотя много лет назад, когда мы встретились впервые, оно прозвучало из ее уст с легким старофранцузским акцентом и с ударением на последнем слоге.

Со стороны кухни послышался резкий звук – это заскрипели давно не знавшие смазки дверные петли. Шаркая ногами по пыльным плитам пола, к нам, словно привидение, приблизился официант в грязном фартуке.

– Рому, – велела Меррик. – Принесите бутылку «Сент-Джеймса».

Официант пробормотал что-то нечленораздельное – даже я со своим вампирским слухом не смог разобрать ни слова – и, все так же еле волоча ноги, удалился.

Мы вновь остались с ней вдвоем в тускло освещенном зале одного из маленьких старомодных заведений Нового Орлеана. Высокие двери, выходящие на Рю-Сент-Анн, были распахнуты настежь, над головой лениво вращались вентиляторы, а пол не подметали, наверное, лет сто.

Сумерки медленно угасали, воздух наполняли присущие этому кварталу ароматы и весенняя сладость. Какое чудо, что она предпочла встретиться именно здесь, и вдвойне удивительно, что в такой великолепный вечер в кафе, кроме нас, не было ни души.

Взгляд ее был пронзителен, и в то же время очень мягок.

– Луи де Пон-Дю-Лак теперь увидит привидение, – задумчиво произнесла она. – Как будто он без этого мало выстрадал.

Это не были пустые слова сочувствия: о ее искренности свидетельствовал тихий доверительный тон. Меррик действительно испытывала жалость к Луи.

– Да-да, – сказала она, не позволив мне заговорить. – Я жалею его и понимаю, как сильно ему хочется увидеть лицо этого умершего ребенка-вампира, которого он любил всем сердцем. – Она задумчиво приподняла брови. – Ты принадлежишь к тем, чьи имена давным-давно стали преданием. И вот теперь ты – живое воплощение легенды – нарушаешь тайну своего существования и приходишь ко мне, да еще с просьбой.

– Так выполни ее, Меррик, если в этом нет угрозы для тебя самой, – сказал я. – Бог свидетель, я здесь не для того, чтобы причинить тебе хоть малейший вред. Уверен, ты сама это знаешь.

– А как насчет вреда, который может быть нанесен Луи? – Погруженная в тяжелые размышления, Меррик медленно выговаривала каждое слово. – Привидение способно высказать ужасные вещи тем, кто его вызывает, а мы ведем речь о духе ребенка-монстра, умершего не своей смертью. То, о чем ты меня просишь, может иметь непредсказуемые и жуткие последствия.

Я кивнул. Все, что она говорила, было правдой.

– Луи одержим этой идеей, – сказал я. – И очень давно. С годами его одержимость победила здравый смысл. И сейчас он не в состоянии думать ни о чем другом.

– А что, если я действительно вызову ее из царства мертвых? Думаешь, это принесет облегчение и избавит обоих от страданий?

– Нет, едва ли. Впрочем, не знаю. Но любой исход предпочтительнее той муки, которой сейчас терзается Луи. Конечно, я не имею права просить тебя об этом. И вообще не должен встречаться с тобой. И тем не менее мы все связаны – Таламаска, Луи и я. Да и Вампир Лестат тоже. Именно из тайных глубин Таламаски до Луи де Пон-Дю-Лака донесся рассказ о призраке Клодии. Предполагается, что впервые он явился одному из наших агентов – женщине по имени Джессика Ривз, – ты найдешь ее имя в архивах.

– Да, я слышала эту историю, – сказала Меррик. – Все случилось на Рю-Рояль. Ты послал Джесс Ривз на поиски новых сведений о вампирах. И она вернулась с целым ворохом драгоценных свидетельств, неопровержимо доказывавших, что в том доме когда-то жила девочка по имени Клодия, бессмертное дитя.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Я допустил ошибку, поручив Джесс работу, для выполнения которой она была еще слишком молода. И потом... – Я запнулся, но все же через силу договорил: – Джесс никогда не обладала твоими способностями.

– История Клодии рассказана в книгах Лестата, но ее сочли за фантазию, – задумчиво продолжала Меррик. – А ведь там упоминалось и о дневнике, и о четках, и о старой кукле. Если не ошибаюсь, эти вещи до сих пор остаются у нас. Ты сам спрятал их в подземном хранилище лондонской Обители. Обитель в Луизиане тогда еще не была создана.

– Так ты сумеешь помочь Луи? – спросил я. – Хотя вернее будет спросить, согласна ли. В том, что ты с этим справишься, я не сомневаюсь.

Она медлила с ответом. Когда-то в этом самом кафе началась наша с Меррик совместная история.

Как я тосковал по ней все это время! Даже не думал, что новая встреча и разговор с ней доставят мне столь сладостную муку. Произошедшие с Меррик перемены приводили меня в восхищение: после долгого обучения по другую сторону океана от французского акцента не осталось и следа, и теперь она говорила почти как коренная жительница Британии. Несколько лет она провела в Англии рядом со мной.

– Ведь вы с Луи встречались, – вновь заговорил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче. – И ты знаешь, что это он попросил меня обратиться к тебе с этой просьбой. Ему достаточно было всего лишь однажды встретиться с тобой взглядом, чтобы понять, каким даром ты обладаешь.

Она молчала.

– "Я повстречал настоящую ведьму, – сказал мне тогда Луи. – Она меня не испугалась и пригрозила, что призовет на помощь мертвых, если я не оставлю ее в покое".

Меррик кивнула, и взгляд ее, обращенный на меня, был серьезен.

– Да, все так и было, – наконец произнесла она едва слышно. – Как говорится, наши пути пересеклись. – Она помолчала, погрузившись в воспоминания, и неожиданно добавила: – Но я встречала Луи де Пон-Дю-Лака много раз и впервые увидела его, когда была еще совсем маленькой. Просто раньше мы с тобой об этом никогда не говорили.

Я был поражен. Впрочем, мне следовало бы знать, что она щедра на сюрпризы.

Меррик восхищала меня безмерно. И я не мог скрыть, что, как всегда, любуюсь ею, что мне нравится простота ее облика, ее белая хлопчатобумажная блузка с глубоким вырезом и короткими рукавами и нитка черных бус вокруг шеи.

Глядя в ее зеленые глаза, я неожиданно испытал острый стыд за свои откровения. Луи не принуждал меня обратиться к Меррик. Это была моя идея.

Но я не намерен начинать повествование с подробного описания угрызений собственной совести.

Позвольте мне только заметить, что мы с Меррик были не просто служителями одного ордена – Тала-маски. Нас связывали более глубокие отношения, и в первую очередь наставника и его ученицы. Мало того, было время, когда мы едва не стали любовниками. Однако этот период длился недолго. К сожалению.

Она пришла к нам еще совсем девочкой и заявила что по своему происхождению принадлежит к клану Мэйфейров, точнее, к его афро-американской ветви, ведущей свое начало от белых ведьм, о которых она, однако, мало что знает. Эта босоногая девочка исключительной красоты, на одну восьмую негритянка, забрела в луизианскую Обитель и сказала: «Я слышала о вас. Вы мне нужны. Я вижу то, чего другие не видят. А еще я умею разговаривать с мертвыми».

Насколько мне помнится, с того дня прошло больше двадцати лет.

Я тогда занимал пост Верховного главы ордена и вел приличествующую джентльмену спокойную и размеренную жизнь уважаемого руководителя со всеми плюсами и минусами каждодневной рутины. Однажды среди ночи меня разбудил телефонный звонок и я услышал в трубке голос своего давнего друга и соратника Эрона Лайтнера.

– Дэвид, – сказал он, – ты непременно должен приехать. Это просто потрясающая настоящая находка! У нас появилась ведьма, обладающая таким сильным даром, что у меня нет слов его описать. Дэвид, поверь мне и приезжай как можно скорее...

Не было в те дни человека, которою я уважал и ценил больше, чем Эрона Лайтнера За всю мою жизнь – и как человека, и как вампира – я любил только троих. Эрон Лайтнер принадлежал к их числу. Вторым был и остается Вампир Лестат. Вместе со своей любовью он подарил мне чудесное волшебство мира и навсегда оборвал мою смертную жизнь. Вампир Лестат сделал меня бессмертным и невероятно сильным даже для вампира, единственным в своем роде.

Что касается третьего любимого мною существа, то это Меррик Мэйфейр, хотя именно ее я изо всех сил старался забыть.

Но сейчас речь идет об Эроне, о моем старом друге Эроне, с вьющейся седой шевелюрой, острым взглядом серо-голубых глаз и пристрастием к костюмам из индийской льняной ткани в полоску. И о девочке по имени Меррик, какой она была много лет назад, когда казалась таким же экзотическим дивом, как буйная тропическая флора и фауна ее родины.

– Ладно-ладно, дружище, я приеду. Но разве нельзя было с этим подождать хотя бы до утра?

Я отлично помню свой ворчливый тон и добродушный смех Эрона в ответ на мое недовольство.

– Да что с тобой случилось, старина? – отвечал он. – Только не говори, чем ты сейчас занят, Дэвид. Я сам скажу. Ты заснул за чтением какого-нибудь трактата девятнадцатого века о привидениях, пробуждающего в душе приятные воспоминания и успокаивающего. Позволь, угадаю. Автор – Сабин Баринг-Гоулд[1]. И наверняка ты вот уже полгода и носа не высовывал за пределы Обители. Скажешь, я не прав? Даже пообедать не выходил в город. Не отрицай, Дэвид. Ты ведешь себя так, словно жизнь для тебя кончена.

Я рассмеялся. Тон Эрона был удивительно мягким и заботливым. Я заснул не за книгой Сабина Баринг-Гоулда, но это могла быть и она. Кажется, в то время я читал один из мистических рассказов Элджернона Блэквуда[2]. Эрон не ошибся и относительно времени, безвыходно проведенного мною в освященных стенах Обители.

– Куда делся твой энтузиазм, Дэвид? Где твоя преданность делу? – продолжал упрекать меня Эрон. – Поверь, ребенок наделен колдовским даром. Неужели ты думаешь, я стал бы бросаться такими словами? Забудь на секунду, что она Мэйфейр и все, что нам известно об этом клане. Сейчас мы имеем дело с тем, что поразило бы даже ее сородичей, хотя, пока я имею право голоса, девочка и близко к ним не подойдет. Дэвид, этот ребенок может вызывать духов. Открой свою Библию и обратись к Книге Самуила. Это настоящая Аэндорская ведьма. А ты капризничаешь, как дух Самуила, когда колдунья пробудила его от вечного сна. Вылезай из постели и пересеки Атлантику. Ты мне нужен здесь и сейчас.

Аэндорская ведьма... Мне не нужно было проверять по Библии. Каждый агент Таламаски отлично знал эту историю.

Царь Саул, опасаясь мощи филистимлян, отправляется перед решающей битвой к женщине, знавшейся с духами, и просит ее, чтобы она подняла из мертвых пророка Самуила. «Для чего ты тревожишь меня?» – сердито вопрошает призрак пророка и тут же предсказывает, что царь Саул вместе с сыновьями встретит смерть на следующий день.

Аэндорская ведьма. Так я всегда мысленно называл Меррик – вне зависимости от того, насколько близкими были впоследствии наши отношения. Она неизменно оставалась для меня Меррик Мэйфейр, Аэндорской ведьмой. Иногда я даже обращался к ней так в личных и полуофициальных служебных записках.

С самого начала она была хрупким дивом. Я внял увещеваниям Эрона, собрался, вылетел в Луизиану и впервые переступил порог Оук-Хейвен, великолепного плантаторского дома на старой Ривер-роуд, который стал нашим убежищем за пределами Нового Орлеана.

Все происходило как во сне. В самолете я читал Ветхий Завет: сыновья царя Саула погибли в битве. Саул упал на собственный меч. Так был ли я все-таки суеверен? Почти вся моя сознательная жизнь была отдана Таламаске. Но еще до поступления туда в качестве ученика и стажера я уже обладал способностью видеть духов и даже подчинять их своей воле. Речь, как вы понимаете, не о привидениях, а о безымянных и бестелесных созданиях, связанных в моем воображении с именами и ритуалами кандомбле[3], бразильской черной магии, которой я безрассудно и страстно увлекался в юности.

Однако в процессе обучения я подавил в себе эту способность, ибо почувствовал, что мое призвание в другом. Я забросил тайны Бразилии ради не менее чудесного мира архивов, реликвий и библиотек ордена, который ненавязчиво и мягко внушал своим приверженцам благоговейное почитание научных методов и тщательных исследований. Старая Таламаска с готовностью приняла меня в широкие и любящие объятия.

Даже Эрон не подозревал о моих прежних талантах – во всяком случае, в те дни, – хотя выдающийся телепатический дар позволял ему с легкостью читать чужие мысли и многие умы были для него как раскрытая книга.

Так или иначе, я не сомневался в том, что сразу пойму, что представляет собой эта девочка.

Когда мы подъехали к Обители, шел дождь. Машина свернула на длинную аллею, обсаженную гигантскими дубами, которая вела от прибрежной дороги к массивным двойным дверям. Несмотря на темноту, я видел, что все вокруг буквально утопает в зелени: скрюченные дубовые ветви касались высокой травы, а длинные серые плети испанского мха, казалось, скользили по крыше машины.

Электричества не было. Мне объяснили, что причиной его отключения был пронесшийся недавно ураган.

– Очаровательное место. Невольно вспоминаешь старые времена, – заметил после приветствия Эрон, в то время уже совершенно седой, классический образец пожилого джентльмена, благодушного и приятного, так сказать, во всех отношениях.

Просторные квадратные комнаты освещались только масляными лампами и свечами. Я заметил, как при нашем приближении в веерообразном окне над входом промелькнул огонек. В глубоких галереях, по периметру окружавших огромный квадратный дом на первом и втором этажах, раскачивались на ветру фонари.

Перед тем как войти, я, не обращая внимания на дождь, неторопливо оглядел этот чудесный особняк. Наибольшее впечатление на меня произвели его простые, но изящные колонны.

Когда-то на несколько миль вокруг рос сахарный тростник. Позади дома, за чуть поблекшими под ливнем клумбами, виднелись ветхие постройки – в прежние времена там жили рабы.

Она спустилась навстречу мне – босая, в светло-сиреневом платье в розовый цветочек, совсем не похожая на ведьму.

Даже если бы она накрасила веки, как индийская принцесса, чтобы подчеркнуть цвет глаз, они не выглядели бы более таинственно. Мое внимание сразу привлек ярко-зеленый тон радужной оболочки, обведенной по краю темной полосой, с черным кружком зрачка в центре. Изумительные глаза. На фоне кремовой, чуть загорелой кожи они казались особенно яркими. Волосы она зачесала назад, убрав пряди со лба Тонкие, изящные руки были свободно опущены вниз. В эти первые секунды нашей встречи она держалась совершенно непринужденно и выглядела удивительно спокойной.

– Дэвид Тальбот, – повторила она почти официально, и меня восхитила уверенность, прозвучавшая в тихом голосе.

Ее так и не смогли отучить от привычки ходить босиком, и маленькие ступни, утопавшие в ворсе шерстяного ковра, казались особенно соблазнительными. Я решил было, что она выросла в деревне, но, как оказалось, ошибся: ее детство прошло в одном из старых, полуразрушенных районов Нового Орлеана, где не сохранилось даже тротуаров, в обветшалых домах царило запустение, а цветущий ядовитый олеандр разросся до немыслимых размеров.

Она жила там с крестной матерью, Большой Нанэнн, ведьмой, научившей девочку всему, что знала сама. Ее мать, могущественная колдунья и провидица, известная мне тогда только по таинственному имени Холодная Сандра, влюбилась в геолога Об отце у девочки не сохранилось даже воспоминаний. Она никогда не ходила в настоящую школу.

– Меррик Мэйфейр... – Я нежно обнял ее.

Она была высокая для своих четырнадцати лет, с красиво оформившейся грудью, отчетливо выступавшей под тонкой хлопковой тканью платья-рубашки, с рассыпавшимися по плечам мягкими сухими волосами. В любом другом месте она могла бы сойти за красавицу испанку, но только не здесь, в самой причудливой части юга страны, где история рабов и их свободных потомков включала в себя великое множество примеров смешанных союзов и внебрачных связей. Жителю Нового Орлеана достаточно было взглянуть на эту прелестную кожу цвета кофе с молоком, чтобы мгновенно распознать африканские корни ее обладательницы.

В точности этого сравнения я смог убедиться, когда добавил сливки в густой напиток из кофе с цикорием, которым меня угостили.

– Все мои родственники цветные, – сообщила девочка с ярко выраженным французским акцентом. – Те, у кого кожа побелее, отправляются жить на север. Так было всегда. Они даже не желают навестить Большую Нанэнн. Не хотят ни с кем знаться. Я тоже могла бы сойти за белую. Но как же тогда семья? Как же тогда быть со всем тем, что передается из поколения в поколение? Я бы никогда не бросила Большую Нанэнн. И пришла сюда только потому, что она сама велела мне сделать это.

В огромном кресле, обтянутом кожей цвета бычьей крови, девочка казалась совсем маленькой и в то же время удивительно соблазнительной. Две тоненькие золотые цепочки еще более усиливали это впечатление. Одна из них охватывала ее щиколотку, а другая, с украшенным бриллиантами крестиком, сверкала на шее.

– Хотите посмотреть портреты? – предложила она, показывая на коробку из-под обуви, лежавшую у нее на коленях. – В них нет никакого колдовства, можете разглядывать сколько угодно.

И она выложила на стол передо мной дагерротипы – безукоризненно четкие фотографические снимки на стекле. Каждый из них был заключен в гуттаперчевую рамку, щедро украшенную венками из цветов и виноградных кистей; многие рамки закрывались, как книжечки.

– Самые ранние относятся к тысяча восемьсот сороковым годам, – пояснила девочка, – Это все мои родственники. Фотографировал тоже член нашей семьи. Он делал прекрасные портреты и пользовался популярностью. После него остались кое-какие записи... Я знаю, где они хранятся. Страницы, исписанные красивым почерком, лежат в коробке на чердаке дома Большой Нанэнн.

Она подвинулась на краешек кресла и из-под краешка короткой юбки выглянули коленки. Густая масса волос отбрасывала тень на спинку кресла. Красиво очерченный лоб был чистым и гладким.

Хотя ночь была лишь слегка прохладной, в камине горел огонь, и потрескивание поленьев еще более усиливало атмосферу таинственности, царившей в напоенной ароматами уютной комнате с книжными полками и живописно расставленными греческими скульптурами.

Эрон с гордостью наблюдал за девочкой, но все же чувствовалось, что его терзает какая-то забота.

– Вот, посмотрите, это все мои дальние предки. – Она словно раскладывала колоду карт. Игра света и тени на овальном лице придавала ему особенное очарование. – Они старались держаться вместе. Но, как я уже говорила, те, кто мог сойти за белых, уезжали. Подумать только, от чего они отказались! Как можно было забыть свои корни и прошлое? Взгляните сюда.

Я принялся рассматривать маленький снимок, поблескивавший в свете масляной лампы.

– Это Люси Нэнси Мэри Мэйфейр. Ее отец был белым, но никаких сведений о нем не сохранилось. Мужчины в семье всегда были только белыми. Чего только наши женщины не делали ради них. Моя мать отправилась в Южную Америку с белым мужчиной и взяла меня с собой. Я помню джунгли...

Она замолчала в нерешительности – то ли уловив отголоски моих мыслей, то ли просто обратив внимание на выражение моего лица.

Мне никогда не забыть первых лет, проведенных на Амазонке. Наверное, я не хотел их забывать, хотя ничто так болезненно не напоминало о моем возрасте, как воспоминания о путешествиях с камерой и ружьем за плечами и о приключениях, которые довелось пережить на другом конце света. Тогда у меня и мысли не возникало, что я вернусь в неисследованные джунгли вместе с Меррик.

Я снова принялся рассматривать старые дагерротипы. Запечатленные на стекле люди, несомненно, принадлежали к богатому сословию: цилиндры и пышные юбки из тафты на фоне драпировок и пышной зелени в ателье фотографа. Среди других мне попался снимок молодой женщины, такой же красивой, как Меррик. Она застыла в чопорной позе, сидя на готическом стуле с высокой спинкой. Как объяснить явно проступающие у большинства членов семьи черты африканских предков? Правда, некоторые обладали вполне европейской внешностью и об их происхождении свидетельствовали лишь необычно яркий блеск глаз и легкая смуглость кожи.

– Вот еще один давний снимок, – сказала девочка. – Это Анжелика Мэрибелл Мэйфейр.

Я увидел величавую даму с темными волосами, разделенными посередине пробором; богато расшитая шаль, наброшенная на плечи, частично скрывала пышные рукава платья. В руках женщина сжимала маленькие очки и сложенный веер.

– Самый старый и лучший портрет из всех, что у меня есть. Говорят, она была ведьмой. Существуют тайные ведьмы и те, к которым приходят люди. Так вот, она была тайной колдуньей и отличалась невероятным умом. Говорят, она стала любовницей одного белого Мэйфейра, который жил в Садовом квартале и приходился ей кровным родственником, племянником Я их прямой потомок. Дядюшка Джулиен – вот как его звали. Он позволял своим цветным родственникам называть его дядюшкой Джулиеном, а не мсье, как требовали другие белые.

Эрон насторожился, но постарался не показать вида. Возможно, ему удалось скрыть свои чувства от девочки, но притворяться передо мной было бесполезно. Значит, Лайтнер ничего не рассказал ей о страшных родственниках из клана Мэйфейров, наделенных сверхъестественными силами, – о владельцах старинного особняка в Садовом квартале, целом семействе, за которым Эрон наблюдал в течение многих лет. Много веков назад детективы-экстрасенсы Таламаски начали собирать сведения о Мэйфейрах – а точнее, о Мэйфейрских ведьмах, как мы привыкли их называть, – и составлять досье на них. Нескольким агентам ордена это расследование стоило жизни.

Мне, однако, не потребовалось много времени, чтобы прийти к выводу о правильности принятого Лайтнером решения: этот ребенок не должен узнать об этой семейной ветви от нас, по крайней мере до тех пор, пока Эрон не убедится, что такое вмешательство не навредит обеим сторонам, а, наоборот, принесет им пользу.

Обстоятельства сложились таким образом, что такой момент не настал до сих пор. Насыщенная событиями жизнь Меррик никак не была связана с белыми Мэйфейрами. Поэтому на этих страницах вы не найдете о них ни слова.

А в тот далекий вечер мы с Эроном старательно закрывали свой разум, чтобы сидевшая в кресле маленькая ведьма не смогла прочитать наши мысли.

Не помню, бросила ли на нас взгляд Меррик или нет, прежде чем продолжить.

– Мэйфейры и сейчас живут в том доме, в Садовом квартале, – как бы между прочим заметила она. – Они белые и никогда не общались с нами, разве только через юристов. – Последние слова девочка произнесла с легкой усмешкой, какая обычно возникает на губах взрослых людей при упоминании о служителях закона, потом, тряхнув головой, продолжила: – Юристы приезжали к нам из города, привозили деньги. И некоторые из них тоже были Мэйфейрами. Они же отослали Анжелику Мэрибелл Мэйфейр на север, в хорошую школу. Но потом она вернулась домой, прожила здесь всю жизнь и умерла. Я бы никогда не обратилась к тем белым родственникам, – неожиданно резко заявила Меррик и тут же вновь заговорила прежним ровным тоном: – Надо сказать, что Большая На-нэнн отзывается о дядюшке Джулиене так, словно он досих пор жив, а от других родственников я с самого детства слышала только хорошие отзывы: все кругом говорили, что дядюшка Джулиен был добрым человеком. Похоже, он хорошо знал всех своих цветных сородичей. А еще рассказывали, будто он мог одним взглядом уничтожить любого врага. У меня есть и другие сведения о дядюшке Джулиене, и постепенно я сообщу вам остальное.

Неожиданно она бросила взгляд на Эрона, и он, как мне показалось, смущенно отвел взгляд. Уж не прочла ли она в его глазах будущее, подумалось мне. Быть может, она увидела в них, что досье Таламаски на Мэйфейрских ведьм поглотит жизнь Эрона точно так же, как Вампир Лестат поглотил мою.

Даже сейчас, негромко беседуя за столиком кафе с красивой иуверенной в себе женщиной, в которую превратилась та босоногая девочка, я пытался понять, что думает она о смерти Эрона.

Немощный старик официант принес заказанную бутылку темного рома «Сент-Джеймс», какой делают на Мартинике, и наполнил им стоявший перед Меррик маленький восьмигранный стакан из тяжелого стекла. Я уловил знакомый запах – и меня вновь захлестнули воспоминания. На этот раз не о нашем с ней знакомстве, а о совсем других временах.

Меррик осушила стакан так, словно в нем была простая вода Впрочем, насколько я помню, она всегда пила ром именно так. Официант зашаркал обратно в подсобное помещение, а Меррик, опередив мой порыв, взялась за бутылку и снова наполнила свой стакан.

Скользнув языком по внутреннему краю губ, она вновь взглянула мне прямо в лицо. Огромные пытливые глаза смотрели очень внимательно.

– Помнишь, как мы вместе пили ром? – спросила Меррик с легким намеком на улыбку: волнение и напряжение пока не позволяли улыбке проявиться в полную силу. И, не дожидаясь моего ответа, продолжила: – Вижу, что помнишь. Я говорю о тех коротких ночах в джунглях. Да, ты абсолютно прав, утверждая, что вампир – это чудовище, отнюдь не чуждое человечности. И в тебе самом по-прежнему очень много человеческого. Я вижу это по глазам, по твоим жестам. Что касается твоего тела, то оно абсолютно человеческое. Нет ни одного признака...

– Признаки есть, – возразил я. – Со временем ты их увидишь. Сначала тебе будет не по себе, потом ты начнешь испытывать опасения, но в конце концов привыкнешь. Поверь мне, я знаю, что говорю.

В первый момент она недоуменно приподняла брови, но тут же согласно кивнула и сделала еще один глоток рома. Я понимал, какое это для нее наслаждение. Конечно, выпивка не входила в число ежедневных занятий Меррик, но, когда случай все-таки выпадал, спиртное действительно доставляло моей красавице истинное удовольствие.

– Так много воспоминаний... – прошептал я.

Однако показалось чрезвычайно важным не погрузиться в них безоглядно, а сконцентрироваться на тех, которые подтверждали невинность Меррик и свидетельствовали о безоговорочном доверии между нами.

Эрон до конца жизни был ей предан, хотя редко говорил со мной об этом. Что она знала о трагедии, унесшей жизнь нашего друга (Эрон попал под колеса автомобиля, и водитель, сделавший это умышленно, скрылся с места происшествия)? Я к тому времени уже отдалился от Таламаски, от Эрона и вообще от жизни.