Тем временем у меня пропадает всякий интерес к площади Звезды. От попытки создать впечатление, будто я еду в тот квартал с намерением посетить Лиду, после чего бесследно исчезнуть, приходится отказаться. Проститься с машиной вовсе не значит бросить ее на другом конце города. Когда, свернув на улицу Тронше, достигаю Мадлены, я убеждаюсь, что темно-синий "меркурий" опять передо мной. Не обнаруживая признаков паники, продолжаю двигаться дальше и, вращая одной рукой руль, другой отпираю перчаточный ящик и перекладываю купленные утром вещи себе в карман. Не забываю и упаковку, так как обозначенное на ней название фирмы может прозвучать для кого-нибудь весьма интригующе.
      Теперь машина очищена. Остается только приютить ее где-нибудь. Обогнув Биржу, выезжаю на улицу Вивьен. Темно-синий "меркурий" остался где-то в стороне, но грузовичок за мной в сотне метров. Ставлю машину, воспользовавшись первым попавшимся местом и, выскочив из нее, ныряю в пассаж Вивьен. Пассаж длинный, но посередине имеет прямоугольный излом. В самом углу этого излома есть старая букинистическая лавка, витрины которой загромождены полками с пыльными книгами. Мне суждено почтить память Тони, повторив его номер. Войдя в лавку с беспечным видом человека, заглянувшего сюда из любопытства, я начинаю просматривать тома, стоящие на стеллаже в углу, не утруждая себя чтением заглавий. Владелец лавки, пожилой здоровяк с добродушным лицом, не обращает на меня ни малейшего внимания. Он увлечен разговором с таким же пожилым клиентом относительно фантастической цены, по какой было продано с торгов первое издание "Цветов зла". Потом разговор перекинулся на самого Бодлера и занимаемое им место во французской поэзии, причем один из оппонентов относил его к представителям парнаса, а другой к символистам. Однако голова моя занята в данный момент не столько "Цветами зла", сколько не менее зловещим цветком под скромным названием "Незабудка". Это не мешает мне следить сквозь щель между двумя полками за движением в пассаже. Несколькими минутами позже мимо витрины характерной походкой преследователя проходит незнакомый человек, который только из приличия не пускается бежать. Вскоре такой же походкой следует второй человек, но в обратном направлении.
      Я уже перебрал всю верхнюю полку и перехожу к следующей. В подобные моменты проявлять нетерпение не годится. В этом смысле весьма назидателен пример Тони. Преждевременный выход вызывает цепную реакцию, которая тебя отправляет на тот свет. Быть может, Тони, на свое несчастье, сунулся в книжную лавку, а не в бистро. Зайди он в бистро, имел бы все шансы как следует выпить, а что делать в книжной лавке, кроме как повертеться немного и уйти?
      - Вы что-то ищете? - услужливо спрашивает старик, заметив наконец мое присутствие.
      - Ищу первое издание "Кандида", - отвечаю я, лишь бы что-то сказать.
      - Ха-ха-ха, я тоже! Если найдете, сообщите мне.
      Он смотрит на меня так, будто я его бог знает как распотешил, и добавляет:
      - Только запомните на всякий случай, что первое издание "Кандида" и форматом своим, и объемом отличается от серии "Иллюстрасион".
      Поблагодарив за информацию, я покидаю лавку. На всякий случай выхожу с другой стороны пассажа и вскоре попадаю в сад Пале Ройяль. Сад окружен длинными аркадами, где лишь изредка мелькают одинокие прохожие, и ты издалека можешь видеть, есть у тебя кто-нибудь впереди или позади. Прохожу для верности вдоль всей аркады и, очутившись на крохотной площади Пале Ройяль, беру такси.
      - Замечательный денек, не правда ли? - говорит пожилой шофер, с грохотом подгоняя видавший виды экипаж.
      Это из простой болтливости.
      - Чудесный! - бормочу я, думая совсем наоборот.
      Предательски скрипит ржавый замок, когда я поворачиваю ключ, но на лестнице, к счастью, ни души. Войдя в темное помещение, запираюсь изнутри. В глубине чернеет еще одна дверь, ведущая, надо полагать, на запасную лестницу. При нажатии на нее убеждаюсь, что и она заперта. Рядом выключатель, но я не решаюсь проверить его исправность. Сквозь небольшое чердачное оконце, забранное толстой ржавой решеткой, поступает пока что достаточно света.
      Надо поторапливаться, а то уже темнеет, и свет в оконце скоро погаснет. Притом всякое промедление уменьшает мои шансы услышать то, что можно услышать при должной расторопности, если внизу действительно произойдет какая-то встреча и если таковая еще не произошла.
      Это помещение, вероятно, годами не использовалось - так все тут опутано паутиной. По одну сторону громоздятся два старых шкафа, сломанные стулья и куча книг и газет, покрытых таким слоем пыли, что даже букинист из пассажа Вивьен не обратил бы на них внимания. Что касается меня, то мое внимание сосредоточено сейчас на дымоходах, прилепившихся к стене чердачного помещения. Восстановив в памяти устройство младеновских апартаментов, я прихожу к заключению, что второй дымоход справа связан с камином в холле.
      При помощи перочинного ножа и при известном терпении мне удается вынуть из кладки дымохода один кирпич, потом еще один. Все это приходится делать без лишнего шума. Подсоединив к одному краю микрофон, я через образовавшееся отверстие опускаю его вниз, но настолько, чтоб он предательски не высунулся над очагом камина. Другой край провода закрепляю на спинке кресла-ветерана и подсоединяю к нему усилитель с наушниками. Затем сам устраиваюсь на пыльном ветеране, надеваю на голову наушники и осторожно закуриваю сигарету. Мне и во сне не снилось, что моя очередная миссия будет осуществляться с такими удобствами.
      Некоторое время я ничего не улавливаю. Потом слышится шум открывающихся и закрывающихся дверей и другие не имеющие значения шумы. После едва слышного звонка снова открывается дверь и раздаются шаги нескольких пар ног.
      - А зачем эти двое явились сюда? - звучит недовольный голос Младенова.
      - Для охраны, - громогласно объявляет Кралев.
      Из сказанного явствует, что "эти двое" - Ворон и Уж.
      Слышится шум передвигаемых стульев. Вероятно, вновь пришедшие размещаются.
      - Вильямса еще нет... - говорит старик после небольшой паузы.
      - Вильямс не придет, - заявляет Кралев.
      - Как так не придет? Мы же должны были уточнить подробности операции?
      - Все уже уточнено. Проведение операции возлагается на меня.
      - Как это так вдруг?
      - Вот так, вдруг. Нельзя без конца толочь воду в ступе. Завтра я уезжаю.
      - Ну хорошо. А мне что, и слова сказать нельзя? Зачем было тогда устраивать эту встречу?
      - Чтоб поболтать о других вещах, - небрежно отвечает черномазый.
      - Слушай, Кралев, если ты полагаешь, что все пойдет так, как прежде, то должен сказать, что ты глубоко ошибаешься. Ты слышал сегодня лично от Вильямса, что главой Центра буду я. Руководителем в полном смысле этого слова, ясно? От привычной практики - вести переговоры с Вильямсом, а меня ставить в известность потом - ты должен раз и навсегда отказаться.
      - Это мы еще посмотрим, - сухо заявляет Кралев.
      - То есть как "посмотрим"? Разве не слышал, что утром сказал Вильямс?
      - Так то было утром. А сейчас вечер. За это время выяснилась масса вещей.
      - Что выяснилось? - повышает тон Младенов. - Ты опять пытаешься мутить воду? Если при Димове всякие трюки сходили тебе с рук, то при мне на это не рассчитывай, запомни хорошенько! Этим твоим ухваткам придется положить конец. Понял?
      - Я затем и пришел, чтоб положить конец, - все так же спокойно говорит Кралев. - Тебе недолго ждать, Младенов. Сегодня вечером придет твой конец!
      - Что за представление? - восклицает старик с возмущением, но и с нотками инстинктивного страха.
      - Мы пришли не на представление, - сурово отвечает Кралев. - Мы пришли, чтоб исполнить приговор. Вынесен он не нами, мы лишь исполним его.
      - Приговор за что? - спрашивает старик, и голос его срывается от страха.
      - За убийство Димова. Ты убил Димова, чтоб занять его место. А перед тем женился на его наследнице, надеясь загрести себе деньги.
      - Тут какая-то ошибка...
      Кралев пускает в ход свой юмор:
      - Ошибка-то есть, твоя собственная. А вот прощенья не будет.
      - Уверяю вас, произошла ошибка, - уже в панике настаивает старик. Димова убила Мери Ламур.
      - У Мери Ламур на такое дело ни ума не хватит, ни духу. Какой ей резон, Мери, выходить за тебя замуж?
      - Да не в этом суть!..
      - Убийство Димова - это одно твое преступление, - не слушая его, продолжает черномазый. - Другое дело более тяжелое: ты вовлек в Центр Бобева!..
      - Так ведь я же его вышвырнул сегодня утром. Я его вышвырнул...
      - Да, но после того, как его вовлек. И после того, как он причинил нам столько вреда и причинил бы больше, не вмешайся я в это дело.
      В этот момент Кралев, очевидно, встал или собрался встать, потому что слышится голос старика, который говорит:
      - Сядь, Кралев. Сядь, разберемся!..
      И тут же звучит голос Кралева, но обращен он уже не к Младенову, а к кому-то другому:
      - Ну-ка! Чего ждешь? Пока он начнет орать?
      - Постойте!.. - кричит Младенов.
      Но в это мгновение раздаются четыре тупых выстрела из пистолета, снабженного глушителем. А затем хриплый голос Ворона:
      - Все перепачкаем. Надо было заняться этим где-нибудь в другом месте. Как тут скроешь...
      - Чего нам скрывать, все свалим на этого негодяя Бобева, - отзывается Уж.
      И они начинают громко обсуждать вопрос о том, как замести следы.
      Я снимаю наушники и встаю. В помещении уже почти совсем темно. Только у самого окошка еще витает голубовато-серый сумрак. И в этом сумраке с пистолетом в руках стоит Кралев.
      - Ты все слышал? - спрашивает Кралев своим громовым голосом, направляя пистолет мне в живот.
      Я молчу и машинально оцениваю в уме создавшееся положение, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход.
      Но выхода нет.
      - Слышал? - громче повторяет Кралев. И, видя, что я не собираюсь отвечать, добавляет: - Если слышал, то процедура тебе уже знакома.
      Можно было бы испробовать, например, внезапный прыжок, но это отчаянный шаг, потому что пуля пронижет меня еще до прыжка, а если даже не пронижет, снаружи уже наверняка стоят в выжидательных позах Ворон и Уж, и то, чего не сумеет сделать Кралев, сделают общими усилиями втроем. И все же внезапный рывок остается моим единственным шансом. Поэтому я пристально слежу за черномазым, выжидая удобный момент. Но и Кралев внимательно наблюдает за мной. Он, как видно, по-своему истолковал мой взгляд, потому что вдруг почти с любопытством спрашивает меня:
      - Страшно тебе?
      Может, меня только разыгрывают, мелькает у меня в голове. Может, черномазый пришел лишь затем, чтобы припугнуть меня этим пистолетом и вырвать какое-то признание. Но и эта мысль малоутешительна. Если он намерен что-то из меня вырвать, значит нечто такое, чего я не смогу ему сказать. Следовательно, меня ждет то же самое.
      - Мне также вынесен приговор? - спрашиваю я в надежде что-нибудь уловить.
      - Смертный приговор, - уточняет Кралев.
      - Как видно, приговоры выносишь ты сам и сам же их исполняешь.
      - Не я их выношу, - отвечает черномазый. - И ты отлично знаешь, что не я, тебя предупредили об этом, но ты не можешь не прикидываться дурачком.
      Я молча соображаю, что если удастся затянуть разговор еще немного, то совсем стемнеет и будет больше шансов испробовать номер с прыжком.
      - Ты воображаешь, что очень ловко прикидываешься, - продолжает Кралев, - но это тебе удается только потому, что ты настоящий дурак. Не будь дураком, ты бы догадался чуть пораньше снять эти наушники. Тебя бы это не спасло, но по крайней мере затруднило бы мою задачу. Ты мог бы сообразить, что устраиваемые тобой гонки - чистейшая глупость. Мы еще в тот день сунули в твою машину маленькую вещицу, которая посылает в эфир свои "пи-пи-пи" и издали сообщает нам, где ты. Даже если ты случайно вывернешься, все равно ненадолго. Вчера вечером мы также наступили тебе на хвост, когда ты приехал следить...
      - Я ведь сказал, что у меня была назначена встреча.
      - Да, но я не так глуп, чтоб этому поверить. Ты, к примеру, поверил сегодня после обеда, что мы оставили тебя в покое, и очутился здесь, хотя мы просто-напросто ждали тебя, сидя у окна в доме напротив, - к чему тратить силы, гоняясь за тобой...
      Слушая одним ухом его глупое хвастовство, я продолжаю соображать. Судя по всему, грузовичок и спортивный "меркурий" были посланы не Кралевым. И если я каким-нибудь чудом вырвусь из рук черномазого, то лишь для того, чтоб попасть в другие руки. Может, я не такой уж дурак, но должной осторожности не проявил. Заложи я чем-нибудь дверь с черного хода, Кралеву нелегко было бы добраться до меня. Хотя и это едва ли помогло бы мне. Словом, иди жалуйся отцу с матерью...
      - Я пришел, желая оказать услугу Лиде, - говорю я, лишь бы не молчать. - Лиде хотелось знать, что вы решите, если ты надумаешь поговорить о ней с отцом, и...
      - Врешь, - прерывает меня Кралев, - Лиды, как нами установлено, в Париже нет. И это все твои мерзкие плутни...
      - За них вы мне вынесли приговор?
      - Ты сам отлично знаешь за что! Ты предатель, Бобев, и сейчас заплатишь за свое предательство.
      - Это я слышал еще тогда, когда вы хотели выкупать меня в ванне.
      - Тогда обвинения против тебя были пустяковыми. Мы видели в тебе только французского агента. А теперь стало ясно, что ты еще и болгарский агент.
      - Ты, видать, не в своем уме, - говорю. - Либо нарочно придумал такое, чтоб отомстить мне за другие вещи.
      - Пусть будет так, - уступает Кралев. - А сегодня с утра где ты пропадал?
      - Спроси у Ворона, он ходил за мною по пятам. Или спроси свою пищалку, она ведь все тебе говорит.
      - А ты сам почему не хочешь ответить? Потому что ездил передавать, так? Только передатчика не оказалось под руками. Исчез, яко дым!
      На чердаке слышится что-то вроде кашля - это Кралев смеется с явным злорадством, не спуская, однако, с меня глаз.
      - Ты мог бы объяснить, зачем тебе этот передатчик? Впрочем, ладно, оставим его. Мы знаем, что понадобился он тебе для связи с Болгарией. Скажи хотя бы, от кого ты его получил?
      - Тут явное недоразумение... - бормочу я, соображая, что на чердаке уже достаточно темно, чтоб при первом удобном случае испробовать номер с прыжком.
      Но либо Кралев отгадал мои мысли, либо это простое совпадение: из левой руки черномазого вырвался широкий сноп ослепительного света и ударил мне в лицо.
      - Мешает тебе? - с участием спрашивает Кралев. - Ничего не поделаешь, неудобно говорить в темноте, к тому же я могу ошибиться и попасть в голову вместо живота. Я, понимаешь, всегда стреляю в живот: и попасть легче и верней, особенно если всадишь всю обойму... Так недоразумение, говоришь, да?
      Он замолкает и некоторое время следит за тем, как я мучительно щурюсь и мигаю.
      - Мигай чаще, - советует Кралев. - Не так режет глаза... Недоразумение, а?.. Верно, только мы его уже рассеяли, это недоразумение... Оказалось, владелец гаража работал на вас, а жена его на нас. Как ты приезжал, как тебе поставили передатчик - все мы выяснили. Его, к твоему сведению, пристукнули, потому что так было обещано его жене. Она еще молода, и у нее были виды на другого. Житейские дела. А теперь настало время тебя пристукнуть...
      - Послушай, Кралев, - говорю я, отворачиваясь от фонаря, - ты уже пристукнул Милко. Пристукнул у меня на глазах. Жаль, что я не имел возможности вмешаться. Но об этом я подробно уведомил французов. Уведомил я их и о том, что ты решил ликвидировать меня...
      - Интересно, - насмешливо бормочет черномазый.
      - Имей в виду, что сейчас я зря болтать не стану. Я в твоих руках, и ты действительно можешь меня пристукнуть, только помни, что если в этот раз тебя простили, то теперь ты заплатишь с лихвой. Станешь на одну голову короче, только и всего.
      - Болван! - рычит сквозь зубы Кралев. - Нашел чем запугать. Да не то что Милко и тебя, я дюжину таких, как вы, отправлю на тот свет, и никто меня пальцем не тронет, балда! Ты что, не понял до сих пор, что коммунистов тут не считают за людей? Пнуть ногой собаку куда опаснее, чем убрать коммуниста. Нашел тоже чем меня стращать, болван этакий! - бормочет Кралев, как бы обращаясь к невидимому свидетелю.
      - Не шевелись! - вдруг рявкает он.
      Я только попытался защитить рукой глаза от ослепительного света.
      - Послушай, ты, мошенник, - обращается ко мне черномазый более спокойным тоном. - Если тебе вздумалось поторговаться, то начал ты не с того конца. Вообще французами меня не запугаешь. Так что, ежели решил поторговаться, давай это делать серьезно.
      "Значит, это и в самом деле игра, - думаю я, по возможности стараясь прищуренными глазами следить за поведением черномазого. - Вот почему Кралев так говорлив. Ничего. Все же это обещает какую-то отсрочку".
      - Ну ладно, - бормочу я. - Говори, что ты предлагаешь. И убери свой фонарь от моих глаз.
      Кралев великодушно отводит на несколько сантиметров сноп света, так что теперь хоть один глаз у меня отдыхает.
      - Где Лида? - спрашивает черномазый.
      - В этом и заключается торг?
      - Да. Говори, где Лида, и убирайся с моих глаз.
      - Постой, так это не делается! - останавливаю я его. - Говори, где Лида, и получай обойму в спину. В живот или в спину - результат один и тот же, Кралев.
      - Даю слово, что стрелять не буду!
      - Какая мне польза от твоего слова? Мне не слова нужны, а гарантия!
      - Какая гарантия? Уж не вручить ли тебе мой пистолет?
      - Я не такой жадный, - отвечаю. - Достаточно с меня, если мы его поделим: тебе пистолет, а мне патроны. И то покажи сначала, что у тебя в карманах нет запасных.
      - Слишком уж ты капризничаешь! - рычит Кралев. - Дождешься, что я откажусь от всяких условий.
      - Видишь ли, Кралев, может, ты считаешь себя большим хитрецом, но напрасно надеешься обнаружить Лиду. Девушка в таком месте, что сам черт ее не найдет. А через день-другой и оттуда исчезнет. Бесследно и навсегда. Так что, если ты в самом деле рассчитываешь найти ее, советую не упустить последний шанс.
      - А что тебе стоит околпачить меня, как ты сделал утром, послав обшаривать отели вокруг площади Звезды?
      - Ты же в состоянии проверить. В том месте, где Лида, есть телефон. Через пять минут после того, как я его назову, ты сможешь убедиться, там Лида или нет.
      Не сводя с меня пристального взгляда, Кралев взвешивает мои слова. Затем, не опуская пистолета, зажимает фонарь между ног и левой рукой наспех показывает мне содержимое карманов.
      - А задние! - напоминаю я.
      Он неохотно слегка поворачивается вправо, демонстрируя оба задних кармана. В одном оказался запасной магазин.
      - Хитришь, значит? Как же тогда торговаться?
      - Что еще за хитрости! Забыл я про него, мошенник ты этакий!
      Кралев бросает магазин, и я подхватываю его на лету.
      - Теперь бросай другой!
      Черномазый вынимает магазин из пистолета и тоже бросает мне.
      - А патрон, что в стволе?
      Кралев смотрит на меня, с трудом сдерживаясь, чтоб не послать меня ко всем чертям, потом сердито дергает затвор, и патрон летит в темноту.
      - Ну, говори! - торопит он меня.
      Сейчас черномазый безоружен. Я мог бы накинуться на него, испробовать свои силы, но поднимется шум, а те двое наверняка торчат за дверью. Изрешетят меня, крикнуть не успею. Придется сказать. Он пойдет проверять правильность адреса, а я получу какие-то минуты отсрочки и какую-то возможность выскользнуть отсюда.
      - Говори же! - настаивает Кралев. - Если ты думаешь, что одурачил меня, дело твое. Мои люди на линии, вон там, за дверью.
      И он небрежно машет рукой в сторону дверки, ведущей на запасную лестницу.
      - Знаю, - киваю я в ответ. - Знаю и то, что как только я дам тебе адрес, ты их тут же впустишь, и мне конец.
      - Так оно и будет... если ты не перестанешь вилять. Твой ключ вон там, в другой двери. Давай адрес и выметайся!
      - Лида в Марселе...
      На какую-то долю секунды я переношусь в Марсель, в безликую серую комнату отеля; одинокая девушка, прильнув к окну, глядит на улицу, залитую мертвящим светом люминесцентных ламп, на серые от пыли кроны деревьев, на облупленные фасады унылых провинциальных зданий. Терзаемая тревогой, она ждет спасения. Ждет меня. А я в это время посылаю к ней человека, от которого она сбежала.
      - Где именно? Марсель велик! - подгоняет Кралев.
      "Что, если дать фальшивый адрес?" - мелькает в голове. Но это сразу же выяснится. Единственно, что мне остается, - сообщить настоящий адрес. Иначе все полетит к чертям.
      - Отель "Терминюс".
      - Телефон?
      Едва успеваю назвать номер телефона, Кралев уже у запасной двери.
      - Надень наушники, - распоряжается он, - и слушай, как я буду проверять по телефону. Если все в порядке, я скажу: "Готово, Бобев", и можешь убираться. Если же нет, сам знаешь, что тебя ждет. Во всяком случае, не советую тебе уходить, пока я не сказал "готово". Иначе я не отвечаю...
      Он выходит и быстро запирает за собою дверь, но ключ не вынимает.
      Я, конечно, не намерен надевать наушники и дожидаться "готов". Все дело теперь в том, как использовать оставшиеся мне минуты жизни, пока Кралев будет звонить в Марсель. Он не рискнет поднять на меня руку, не удостоверившись, что напал на след Лиды.
      На чердаке темно, а после ослепительного света фонаря я и вовсе ничего не вижу. Нащупываю выключатель и поворачиваю его. Помещение наполняется мертвенным желто-зеленым светом. Быть может, прежний съемщик занимался невинной фотографией - такими лампочками пользуются в фотолабораториях, - но при данных обстоятельствах этот свет кажется весьма зловещим.
      Дверь на запасную лестницу открывается внутрь. Я волоку и приставляю к ней шкаф, затем этот шкаф подпираю вторым. Баррикада не столь уж солидна, но какое-то время выдержит. Надеюсь, что ржавая решетка в окне тоже не окажется слишком прочной. Но тут я ошибаюсь. Разбить его голыми руками нет никакой возможности, а инструментов у меня нет.
      Единственный выход - дверь на главную лестницу. Подойдя к ней, наклоняюсь к замочной скважине и прислушиваюсь. Ничего не слышно. Судя по щели между дверью и порогом, на лестнице темно. В тот самый момент, когда я соображаю, стоит ли попытать счастья, внезапно выскочив на лестницу, медленно и робко шевелится древняя ручка. Кто-то пробует, заперта ли дверь. Не иначе, Ворон или Уж.
      Пока я стою у выхода на главную лестницу, во второй двери снова скрежещет замок.
      "Заложил изнутри", - слышится голос Ужа, и тотчас же моя баррикада угрожающе сотрясается. Уж изо всех сил ударил в дверь. За первым ударом следует второй, потом третий. Шкафы едва ли устоят против таких ударов, потому что если у Ужа есть что-нибудь в достатке, так это мускулы.
      Без всякой надежды я еще раз окидываю глазами помещение - окно с массивной решеткой, дверь на главную лестницу, за которой меня подстерегает человек с пистолетом в руке, и дверь на черный ход, уже поддающаяся под напором силача. Трудно придумать ловушку, совершеннее той, в которую я попал. Все погибло. Вопрос только в том, через сколько минут придет конец.
      Все потеряно. Мой блуждающий взгляд задерживается на куче книг и газет. А вдруг еще не все потеряно! Я лихорадочно хватаю охапку газет и сквозь решетку проталкиваю их на крышу. Потом поджигаю их и бросаюсь за новой партией.
      На крыше уже полыхает буйный огонь. Языки пламени угрожающе взвиваются во мраке ночи. Газеты сгорают быстро, но я подбрасываю все новые, и пламя на крыше старого дома взлетает все выше и тревожней.
      Помещение наполняется дымом. Я едва перевожу дух, весь в поту от жары и беготни, однако продолжаю таскать топливо, а грохот ударов в дверь становится все более устрашающим. Расшатанная баррикада едва ли выдержит еще хоть три-четыре минуты.
      В этот момент где-то далеко раздается тревожный вой пожарной сирены. Я прерываю работу и прислоняюсь к стене, едва держась на дрожащих ногах и задыхаясь от кашля, но окрыленный надеждой. Звуки сирены усиливаются, она пронзительно завывает в глубоком желобе Рю де Прованс. И вот уже на лестнице слышится тяжелый топот множества ног.
      Бешеный штурм двери прекратился. Несмотря на врожденную глупость, Уж почел за благо на время затаиться или дать тягу. Выключив свет, я бесшумно отпираю главную дверь и становлюсь рядом с таким расчетом, чтобы меня не было видно, когда она откроется. Чуть не в ту же минуту дверь широко распахивается, и в помещение врываются пожарники, волокущие пожарный рукав с брандспойтами. Скрывающая меня дверь, густой дым и то обстоятельство, что внимание всех обращено на огонь, дают мне прекрасную возможность выскочить незамеченным. Но, осторожно выглянув из-за двери, я замечаю, что по лестнице крадучись поднимается Ворон. Наверное, минуты на две он скрывался в квартире Младенова и теперь торопился снова занять свой пост. Я бы сказал, что этот человек упрям и злобен, как бульдог, только боюсь обидеть собаку.
      В то самое мгновение, когда Ворон ступает на последнюю ступеньку, я стремительно бросаюсь на площадку и, сосредоточив все свои силы в правой ноге, пихаю охрану Центра прямо в живот. Ворон взмахивает руками, стараясь удержаться, но, так как сзади ухватиться не за что, он падает спиной на лестницу и скатывается на нижнюю площадку. Перепрыгивая через две ступени, я бегу за ним следом, но, приподнявшись, Ворон вцепляется в меня, когда я пробегаю мимо. Я помогаю ему встать и новым ударом, на сей раз прямо в желтые зубы, отправляю его на следующую площадку. Теперь Ворон замирает на месте, но, поскольку он имел счастье упасть на голову, возможно, не сразу придет в себя.
      Я перевожу дух, иду медленнее, как человек, вышедший поглядеть, что творится вокруг и чем вызвана такая суматоха. Внизу, у входа, собралась группа жильцов и случайных зевак. Кралева и Ужа среди них нет. Смешиваюсь с толпой, чтобы послушать комментарии, но, убедившись, что никто не обращает на меня внимания, направляюсь вниз по улице и думаю о том, что эти парижские зеваки поистине странное племя. Волнуются из-за горящей на крыше кучки газет, не подозревая о том, что этажом ниже, может быть, лежит убитый некий политический лидер.
      9
      На моих часах только девять, и мне приходит в голову, что они остановились. Все же я подношу их к уху - нет, работают нормально. Столько всего случилось за последнее время, что, как мне кажется, должна быть по меньшей мере полночь.
      Разумеется, то, что сейчас только девять, мне как нельзя более кстати. Взяв на Лафайет такси, я еду на Вивьен, чтоб там пересесть в "ягуар". Оказывается, я совершенно напрасно отпустил такси - моей машины нет на месте.
      Иду по узкой улочке обратно, обдумывая по дороге, что мне предпринять. И лишь перед зданием Биржи устанавливаю, что за мною следят с близкого расстояния, и весьма усиленно: один тип идет впереди меня, другой позади, а третий следует рядышком по мостовой, восседая на зеленой "веспе".
      Примененная система слежки не оставляет места для сомнений, что в данном случае я имею дело не с кралевскими людьми. Предыдущее наблюдение с грузовичка и темно-синего "меркурия" тоже затея не Кралева. Это либо американцы, либо мои друзья французы. Вероятнее всего, французы.
      Кого-нибудь более чувствительного, чем я, наверное, обидел бы факт, что после такой самоотверженной работы в пользу определенных служб эти самые службы берут тебя на мушку. Я, однако, редко позволяю себе роскошь проявлять чувствительность и достаточно хорошо знаю правила игры, чтобы рассчитывать на благодарность.
      Единственно, в чем я отдаю себе отчет, идя в сторону Больших Бульваров в сопровождении двух пешеходов и едущего "веспе", это то, что, хотя я нахожусь под открытым небом, положение мое почти столь же трагично, как в ловушке на чердаке. Операция "Незабудка" начнется не позднее послезавтра. Кралев, вероятно, уже летит по шоссе на Марсель. Он расправится с Лидой, отдаст ее в надежные рууки, после чего улетит в Грецию или Турцию, чтоб лично заняться операцией. Знаю о предстоящем покушении на жизнь десятков тысяч невинных людей только я - жалкий безоружный одиночка, плетущийся по парижским бульварам под зорким наблюдением трех французских соглядатаев, лишившийся своего передатчика, автомашины, оружия и оставшийся ко всему прочему с несколькими франками в кармане.
      Медленно шагая по улице, я без всякого смысла всматриваюсь в витрины ювелирных мастерских, украшенных мелкими монетами, червонцами и таблицами, сообщающими прохожим о курсе турецкой лиры и наполеондора. Иду, почти не ощущая под собою ног, почти не ощущая самого себя, почти не ощущая ничего, кроме тягостного чувства пустоты, безнадежной отрешенности в беспредельном пустом пространстве, где раздаются одинокие шаги человека, которым, быть может, являюсь я сам.
      "Ладно, забирайте меня! Все равно я уже ни на что не годен!" мысленно предлагаю я соглядатаям, машинально прикидывая одновременно, действительно ли я ни на что не годен или это просто усталость заставляет меня разыгрывать трагедии.
      Я мог бы зайти к Франсуаз. Она говорила сегодня, что после семи будет дома. Мог бы пойти к ней и рассказать все, что мне известно об операции "Незабудка". Но Франсуаз - рядовой служащий, такой же, как я. Сама она не в состоянии что-либо решить, а что решат другие, неизвестно. По всей вероятности, не станут вступать в конфликт с американцами только ради того, чтобы произвести на меня хорошее впечатление.
      И все же посетить Франсуаз необходимо. Не для того, чтоб посвятить ее в тайну относительно операции "Незабудка", а чтобы уладить кое-какие другие дела. И между прочим сказать ей, что такая вот слежка за своими людьми - настоящее расхищение государственных средств.
      Выхожу на Большие Бульвары и на первой же стоянке беру такси. С досадой, но и с некоторой гордостью констатирую, что через две минуты пеший эскорт сменяется автомобильным. Бывают, значит, моменты, когда и мелкая сошка пользуется своей долей внимания общества.