Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Господин Никто

ModernLib.Net / Детективы / Райнов Богумил / Господин Никто - Чтение (стр. 8)
Автор: Райнов Богумил
Жанр: Детективы

 

 


      Заброшенная станция, по-видимому, служит складом. На платформе возвышаются штабеля аккуратно сложенных мешков с цементом, чуть подальше громоздятся большие деревянные ящики. Я кидаюсь к ним и проскальзываю в образовавшийся за ними темный угол как раз в тот момент, когда мимо платформы проносятся освещенные вагоны поезда. Грохот утихает. Я собираюсь продолжить изучение обстановки, но кто-то идет по лестнице, по которой спустился я. Это Милко. Он выходит на платформу, озирается, делает несколько шагов и останавливается у горы цементных мешков. Взглянув на часы, Милко достает из бумажной сумки, которую принес с собой, банан, очищает его и начинает есть.
      Если бы у меня было время получше уложить ящики, мое убежище было бы удобнее, однако приходится довольствоваться тем, что есть. Пустые ящики нагромождены выше человеческого роста и хорошо меня укрывают, но, чтобы воспользоваться широкой щелью между досками в одном из них, мне приходится опуститься на колено.
      На лестнице снова раздаются шаги, и на перроне показывается Кралев, очевидно, неожиданно для Милко, потому что тот перестает есть и выжидательно поглядывает на пришельца.
      - Что, поезда дожидаешься? - трубным голосом спрашивает Кралев, и эхо гулко разносится в пустом подземном зале в самом деле как от трубы. Должен тебе сказать, что с некоторых пор поезда здесь не останавливаются.
      Милко молчит и продолжает глядеть на пришельца.
      - Ты, может быть, рассчитывал встретить Тони, но ему подвернулось одно дельце, так что разговор придется вести мне, - продолжает Кралев. Дело касается твоего служебного положения.
      Милко молчит, потом бросает взгляд на банан, торчащий у него в руке, и снова принимается медленно есть, с трудом проглатывая куски.
      - Вначале я полагал, что ты служишь только нам, - продолжает черномазый. - Потом мне стало ясно, что ты работаешь и на французов...
      - На французов я не работаю, - тихо отвечает Милко, перестав есть.
      - Я это понял, когда ты сообщил французам о нашем намерении ликвидировать Бобева, - продолжает Кралев, как бы не слыша Милко. - К Бобеву тебя в последний момент позвал Тони, однако ты именно потому и не пришел, что поспешил их предупредить. Ты единственный, кто знал о встрече, и не явился... Ты единственный из всех нас, кто мог предупредить французов...
      - Я уже объяснял, почему тогда не пришел, - спокойно возражает Милко и, по-видимому, машинально достает новый банан. - У меня случилась небольшая авария с машиной.
      - Аварию ты устроил потом, чтоб сфабриковать себе оправдание. Ты единственный из нас, кто мог предупредить французов...
      - Никого я не предупреждал, - тихо отвечает Милко и все так же машинально начинает очищать банан.
      - Значит, работаешь на нас, работаешь на французов, а теперь, оказывается, еще и на болгар... Я имею в виду болгарскую разведку.
      Кралев замолкает и смотрит на Милко в упор. Милко откусывает от банана и медленно проглатывает.
      - Отвечай же! - рявкает черномазый.
      - На глупые обвинения не отвечаю, - говорит Милко, перестав есть. Мне тоже ничего не стоит бросить тебе обвинение, что ты работаешь на пять-шесть разведок, но потребуются и доказательства.
      - Не бойся: что касается тебя, то все уже доказано. Букинист на Сен-Жермен - припоминаешь? Томик в черном переплете на верхней левой полке, третий справа? "Персидские письма" Монтескье... Только вот среди персидских писем оказалось одно твое... Тайнопись, конечно, но мы тоже не лыком шиты...
      В тоннеле слышится нарастающий гул, однако Кралев не обращает внимания. Они с Милко отделены от путей штабелем цементных мешков. Гул переходит в грохот, и мимо проносятся вагоны поезда, освещая на мгновенье погруженную во мрак пыльную платформу.
      - Ты, наверно, захочешь получить и вещественные доказательства, насмешливо рычит Кралев, когда грохот затихает. - Так вот они, эти вещественные доказательства!
      Двумя пальцами он вытаскивает из кармашка тоненький листик бумаги и вскидывает его тем же обвинительным жестом, каким несколько дней назад помахивал у меня под носом клочком фотобумаги.
      - Сам лично его нащупал! - самодовольно объявляет Кралев. - Долго пришлось следить за тобой, но нащупал-таки. И теперь меня послали покончить все счеты... Покончить с тобой, если ты ничего не имеешь против...
      Он кладет листочек туда, откуда взял, и засовывает руку в карман брюк. Следя за движениями Кралева, Милко продолжает держать в руках пакет и недоеденный банан.
      - У тебя, конечно, есть возможность избежать последствий, - поясняет Кралев, не вынимая руку из кармана. - Но чтобы их избежать, ты должен раскрыться, и немедленно. Сказать все, до конца, здесь же!
      - Значит, все же есть возможность, - бормочет Милко так тихо, что я еле слышу. - А что я получу взамен?
      - Жизнь, что еще! Или тебе этого мало?
      - Мало, - все так же тихо отвечает Милко. - Вот если добавишь кое-что по операции "Незабудка", тогда, может, и договоримся.
      - Обязательно! Незабудка, вот она, тут, специально для тебя приготовлена, - рычит Кралев, шевеля рукой в кармане, - так будешь говорить или...
      Вдали снова нарастает шум приближающегося поезда.
      - Давай сперва ты, а потом уж и я что-нибудь скажу, - спокойно отвечает Милко.
      Гул усиливается и переходит в грохот. Двое стоят друг против друга за цементными мешками, дожидаясь, пока утихнет шум. Мимо пустой платформы проносится поезд. В освещенных окнах мелькают люди с сетками в руках, девушка, читающая книгу, старуха с ребенком на коленях.
      В этот миг я вижу, что Милко наклоняется вперед, как бы готовясь стать на колени, потом, бессильно качнувшись из стороны в сторону, роняет пакет с бананами и падает на бетонный пол. Кралев прячет в карман пистолет и чуть не бегом устремляется к выходу.
      Я выбираюсь из убежища и подхожу к упавшему. У Милко на рубашке уже проступило широкое кровавое пятно. При тусклом свете лицо человека кажется до странности бледным, широко раскрытые глаза уставились на выцветшую афишу Бинг Кроссби. Одна рука неудобно подвернута под спину. Другая еще сжимает недоеденный банан.
      Поздно вечером я прохожу мимо кафе "У болгарина", чтоб забрать свою машину. В поблескивающем неоновыми огнями и зеркалами помещении пусто, и я готов пройти мимо, но вдруг за угловым столом, где хозяин обычно принимает своих гостей, замечаю Тони.
      Облокотившись над бокалом мартини, Тони вроде бы глубоко задумался о чем-то, хотя это маловероятно, потому что он совершенно пьян. Мутные блуждающие глаза смотрят в стол, а желтые от табака пальцы машинально ерошат волосы.
      - А, наконец-то я вижу друга, - невнятно бормочет он, когда я подхожу к столу. - Друга, да еще в такой черный вечер.
      - Почему в черный? - сухо спрашиваю я.
      - А ты не слышал разве? Милко убили... Два часа назад его нашли в метро... Коммунисты прикончили его... Садись, чего ты...
      - Значит, нас и вправду осталось семь, - бормочу я, присаживаясь к столу.
      - Пока да... Семь... плохое число... Но, по всей видимости, скоро останется шестеро, - мрачно заявляет Тони, едва вороча языком. - Смотри, браток, как бы нам и тебя не потерять...
      Он поднимает свою отяжелевшую голову и кричит дремлющему за стойкой кельнеру:
      - Гарсон, еще два мартини!.. За упокой души!
      6
      - Какой дьявол тебя сюда принес? - спрашивает Франсуаз, с недовольным видом останавливая меня в прихожей.
      - Дорогая моя, я пришел пригласить тебя обедать.
      - Я без тебя могу сходить пообедать. Что как раз я и собиралась сделать.
      И в самом деле я застаю ее готовой к выходу - на ней дорогое платье с черными и белыми цветами и длинные белые перчатки. Этой женщине любой цвет идет.
      - Я ждала тебя не сегодня, а вчера вечером, - напоминает Франсуаз, глядя на меня все так же недовольно.
      - Не смог. Убили одного из Центра.
      - Знаю, - безучастно отвечает она. Потом добавляет: - Ну ладно, проходи. Раз уж пришел...
      Мы входим в студию. Указав мне на кресло, Франсуаз направляется к драгоценной горке, чтоб приготовить что-нибудь выпить.
      - Значит, началось, - говорит она, ставя на столик две рюмки рикара и ведерко со льдом. - Только не так, как ты предполагал. Впрочем, это меня не удивляет.
      - Не моя вина.
      - Откуда я знаю? Вчера я доставила тебе пистолет, а шесть часов спустя одного твоего коллегу нашли мертвым, сраженным несколькими пулями того же калибра.
      - Милко мне ничего плохого не сделал, зачем бы я стал его убивать?
      - Можно подумать, что ты целился в Кралева, а угодил в другого. Когда человек впервые берет в руки оружие...
      - Оставь эти плоские шутки.
      - Не возражаю! Как только ты расскажешь что-нибудь стоящее.
      Отпив из рюмки, я закуриваю сигарету.
      - И долго ты будешь тянуть мне душу? - спрашивает Франсуаз и тоже закуривает.
      - То ли еще будет, - отвечаю я. - Франсуаз, я присутствовал при этом убийстве.
      - Очень интересно, - небрежно замечает брюнетка. - Вот почему ты так важен! Рассказывай же, чего ждешь!
      Я коротко рассказываю о случившемся, опуская один-два момента, которые мне самому пока не ясны и нуждаются в уточнении. Франсуаз слушает с безучастным видом и, потягивая сигарету, задумчиво смотрит в сторону террасы.
      - Основываясь на твоих показаниях, мы можем задержать Кралева, заявляет женщина, когда я заканчиваю рассказ.
      - И все испортить, - добавляю я.
      - Вот именно. Но так как мы в судебной палате не работаем, то этого делать не станем. А почему ты вчера не уведомил меня о подслушанном разговоре и о своих проектах?
      - Потому что не придал этому значения. И потому, что ты и не требовала уведомлять тебя о всяких мелочах. Если бы я уведомил тебя, ты бы сказала: хорошо, действуй.
      - Вероятно.
      - И получилось бы то же самое.
      - Вероятно.
      - Поэтому было бы куда лучше, если бы ты уведомила меня своевременно. Я понятия не имел, что Милко работал на вас.
      - Не работал он на нас. Оказывал мелкие услуги, как многие другие эмигранты, но на нас он не работал.
      - И не уведомил вас о том, что меня хотят ликвидировать?
      - Уведомил. Но это лишь одна из мелких услуг, которые нам оказывают люди вроде него, чтобы поддерживать хорошие отношения с полицией.
      - А есть у вас сведения, что он работал на болгар?
      Она отрицательно качает головой.
      - Тоже нет. Хотя, как я установила сегодня утром, в свое время возникали подобные сомнения. Он приехал сюда несколько лет назад для какой-то специализации, потом попал под влияние эмигрантов и отказался вернуться на родину. Но так как у него не было серьезных оснований для того, чтоб оставаться здесь, к нему относились с недоверием.
      - Это не столь важно, - говорю я. - Оставим мертвых в покое и вернемся к живым. Те справки, что я просил, очень нужны мне.
      - Не волнуйся, они уже готовы, - отвечает брюнетка и тянется за сумочкой. - Вот они, твои справки, на официальных бланках, с подписями и печатями. Димов и в самом деле нещадно доит своих американских шефов. Выходит, ты зря от них шарахаешься...
      - Франсуаз, - прерываю я ее, пряча справки, - необходимо записать один разговор.
      - Какой разговор?
      - Любовного характера.
      - Обожаю такие разговоры.
      - Этот не доставит тебе удовольствия - говорить будут по-болгарски.
      - Где?
      - В отеле "Сен-Лазер".
      - Когда?
      - Сегодня, завтра, послезавтра - не знаю точно.
      - В котором часу?
      - Вероятно, пополудни, где-нибудь между пятью и шестью.
      - Ладно. Приготовим комнату сегодня же. Еще что?
      - Эмблема "скорпион". В полном комплекте.
      - Готова. Ты ее получишь. Еще что?
      - Пошли обедать.
      - Тебе ни в чем нельзя отказать, - вздыхает она. - Особенно если учесть, что я с голоду подыхаю.
      - Это у нас прогулка или гонки? - недовольно бормочет Младенов, косясь на спидометр.
      Мы летим по авеню генерала Леклера со скоростью, чуть превышающей сто тридцать километров в час, а политический лидер должен заботиться о собственной жизни.
      - За нами, кажется, следят, - объясняю я, не снимая ноги с педали газа.
      - Не допускаю. За Младеновым не могут устанавливать слежку!
      - Могут, - кратко возражаю я. - Так же, как за всяким другим. Эти типы ничем не пренебрегают.
      До этого момента я не был уверен, что за нами следят. Но теперь, взглянув в зеркало заднего вида, убеждаюсь, что черный "ситроен", набрав скорость, снова показался далеко позади, на пересечении Алезиа. Перед бульваром Брюн я несколько замедляю ход, затем, оставиви позади Порт д'Орлеан, жму на педаль газа до предела.
      - Если за нами в самом деле следят, так лучше вернуться, вместо того чтоб так гнать, - нервно замечает старик.
      Но после того как я с таким трудом вытащил его из дому, упустить его сейчас я никак не могу.
      - Не бойся, долго так нестись не будем. Поедем на матч. Потерпи немного.
      Перспектива посмотреть матч не вызывает у Младенова ни малейшего энтузиазма, однако это все же лучше, чем оказаться изуродованным или убитым в случае, если у меня хоть чуть дрогнет рука, держащая руль. По существу, сто сорок километров для "ягуара" не такая уж фантастическая скорость, но когда ходовая часть у этого "ягуара" разболтана и расшатана, скорость эта весьма ощутима.
      Я снова смотрю в зеркало заднего вида и в тот момент, когда черный "ситроен" снова показывается вдали, резко сворачиваю к стадиону "Буффало". А тремя минутами позже ставлю свою колымагу среди множества других машин и, слегка подталкивая, ввожу Младенова на стадион, сотрясаемый возгласами продавцов. Кому охота, пускай ищет нас здесь, в обществе двадцати тысяч человек.
      Прогулка со стариком была заранее тщательно продумана, и на случай погони за нами я взял два билета на "Буффало", крайне заинтересованный в том, чтоб разговор с Младеновым состоялся сегодня же. Билеты, купленные предварительно, обеспечили нам места в хорошем секторе - в непосредственной близости от поля и далеко от входов. Если бы и пришло кому в голову прилипнуть к нам, мы бы увидели его издалека, да и сотни зрителей не потерпят, чтоб перед ними кто-то маячил, со всех сторон осыплют бранью.
      Стадион битком набит народом. Десятки продавцов звонко и напевно нахваливают свои мятные конфеты и шоколадное мороженое. Громкоговорители изливают на людское сборище какой-то хриплый твист. Где-то рядом ревут и немилосердно воют опробуемые моторы. А над всем этим столпотворением огромное женское лицо с ослепительной улыбкой внушает нам, что "препарат ПЕРСИЛЬ стирает лучше, чем любой другой", как будто все собрались тут для того, чтобы заняться стиркой.
      - Пожалуй, сегодня не футбол, а что-то другое, - говорит Младенов тоном знатока, когда мы занимаем свои места.
      Сознание, что он все же остался жив после такой бешеной езды, вызвало у старика приятное возбуждение.
      - Сток-кар, - коротко объясняю я. - Международное соревнование Франция - Бельгия.
      И чтобы избежать дополнительных объяснений, спрашиваю:
      - Лиды как будто не было дома, а?
      - Ушла с Кралевым. Никак эта девушка не акклиматизируется. Беда мне с нею.
      - Какая такая беда?
      - А как же? Доверил ее тебе - вырвалась... Ну, тут еще куда ни шло: у тебя своих забот хоть отбавляй, тебе не до женитьбы. Потом вроде бы с Милко сдружилась, но тот оказался олухом, и хорошо, что оказался олухом и ничего не вышло. Теперь и от Кралева нос воротит. Что ты там о нем ни говори, это человек серьезный и намерения у него серьезные, но моя так держится с ним, будто он не мужчина, а змей стоглавый.
      - Так ведь ходят вместе? Чего же тебе еще?
      - Ходят... Пока не прикрикнешь на нее, не пойдет. Да и то после слез и сцен на кухне. Будто всю жизнь собирается сидеть на моем горбу!
      Старик умолкает и рассеянно смотрит перед собой. Огромное поле окружено широкой и удобной беговой дорожкой. Но похоже, что сегодня эта дорожка не будет использована именно потому, что она слишком удобна и проходит чересчур близко от зрителей. За нею идет вторая, внутренняя дорожка, неровная и грязная, с разбросанными тут и там препятствиями бочками из-под бензина, автомобильными шинами, кучами земли. В этот момент на поле двумя длинными колоннами выезжают участники состязаний.
      - А, да это же автомобильные гонки готовятся, - бормочет Младенов. Гонки таратаек.
      - Что-то в этом роде, - коротко отвечаю я, так как не знаю, да и не особенно интересуюсь тем, что такое "сток-кар".
      Выехавшие на стадион машины - это действительно таратайки в полном смысле слова. Это ветераны всевозможных марок: "пежо", "рено", "ситроен", "олдсмобиль", "шевроле" и даже огромный допотопный "паккард". Хотя они обшарпаны и разбиты до невозможности, вид у них праздничный, потому что недавно, может вчера или сегодня утром, их обрызгали простым малярным лаком. Машины одной команды небесно-голубые, другой - белые.
      - Значит, такие дела, - неопределенно говорю я, пока машины той и другой команды группируются по обе стороны центральных трибун. - А что установлено относительно убийства Милко?
      - Что тут устанавливать? - поднимает брови Младенов. - Коммунисты его ухлопали, ясно как день. Решили, по-видимому, приступить к разгрому Центра. Для этих людей все средства хороши.
      - А сам-то ты веришь в это или говоришь просто так, ради пропаганды?
      - Мне только этого недоставало - с тобой заняться пропагандой! Неужто не видишь, какой оборот приняло дело?
      - Вижу. Дело приняло такой оборот, что Центру, несомненно, грозит разгром, только не со стороны коммунистов, а изнутри.
      - Ты опять начинаешь клонить к тому, что во всем виноваты Димов и Кралев.
      - Именно. Только я ничего не выдумываю, а просто наблюдаю факты, которых ты не замечаешь.
      - Ну конечно, Младенов спит...
      - Они убаюкивают тебя. И особенно ловко делают это в последнее время. "Бай Марин то, бай Марин се". Уже одно то, что они так настойчиво тебя убаюкивают, должно было тебя насторожить. Глубокий наркоз дают перед серьезной операцией. Они явно готовятся ампутироавть тебе голову...
      - Таких вещей не говорят, - нервно бросает Младенов.
      - Говорить - пустяки, некоторые это делают. За что, по-твоему, погубили Милко?
      На грязной беговой дорожке выстроились две команды - белая и голубая, по шесть машин в каждой. Впереди остановилась машина в белую и красную полосу, словно некая зебра особой породы. Но вот зебра трогается с места, издав пронзительный вой сирены; за нею, тесня одна другую, устремляются машины обеих команд, напирая на идущих впереди, но тех пока сдерживает зебра. Вдруг красно-белая круто сворачивает в сторону, открывая путь состязающимся. По раскисшей дороге таратайки кидаются вперед, каждая норовит обогнать других и в то же время задержать идущую рядом машину противника. Под невообразимый рев моторов машины то и дело сталкиваются, таранят друг друга, врезаясь то бампером, то брызговиком, то боком, и все это под экзальтированный вой публики.
      - Ты знаешь, кто его уничтожил, нашего Милко? - кричит мне в ухо Младенов.
      - Знаю и кто и почему! - рявкаю я в ответ. - Милко нам симпатизировал и дал понять, что он на нашей стороне, вот за это его и уничтожили. На днях схлестнулся с Кралевым: "Довольно, - кричит, - этих анонимных статей! Пускай пойдет передовица за подписью Младенова. Крупное имя, большой авторитет!" Кралев весь пожелтел. И вот разделались с парнем...
      Моя версия не целиком придумана. Милко и в самом деле раздражали анонимные статьи, и, ссылаясь на номер, подписанный в печать, он заявил Кралеву, что журнал не может состоять из одних анонимных материалов.
      Грохот возле нас усиливается. Одна из голубых машин слетает на обочину и опрокидывается. Туда бросаются люди в белых халатах. Кувырком летит бельгийский "плимут" и тут же загорается. Из кабины едва успевает выбраться водитель. Остальные таратайки - с продавленными дверками, с дребезжащими, развороченными бамперами, с текущими радиаторами и картерами - продолжают зигзагами мчаться вперегонки, поднимая невообразимый шум и изрыгая тучи дыма.
      - Если б дело заключалось только в этом, его бы просто прогнали! кричит мне Младенов.
      - Не могли. Неудобно было после того, как прогнали меня. Тем более Милко не одинок, не то что я, у него связи среди эмигрантов. Пошла бы молва... Так хитрей: меня прогоняют, Милко убирают, приписывая убийство коммунистам, а дальше твой черед, и опять будут собак вешать на коммунистов. Главное, восстановить статус-кво. Вот чего они добиваются, бай Марин! Им бы ткать свою паутину, как прежде, и чтоб никто не мешал! разъясняю я старику в самое ухо.
      Стоит такой шум, что никто нас не слышит, никому из окружающих до нас нет дела. Публика ревет, подпрыгивая на местах, поощряя самоистребление на беговой дорожке, тогда как мы с Младеновым перекрикиваемся по поводу другого самоистребления, не столь массового, но более безоглядного.
      - Ничего они не могут иметь против меня, - упорствует старик. - Пока что я с ними и ничем им не мешаю.
      - Ты мешаешь им тем, что существуешь, ты внушительная фигура, какой они никогда не были и не будут; что главная ставка у американцев на тебя, несмотря на то, что громадный куш идет Димову. Димов с Кралевым уничтожат тебя, потому что всегда будут видеть в тебе угрозу, пока ты жив. Сейчас у них только деньги, а ликвидировав тебя, они станут и полновластными хозяевами!
      - Какие там деньги! Что ты мне все о деньгах толкуешь! - начинает злиться Младенов, которого слово "деньги" всегда приводит в раж.
      - Скажу тебе, не торопись! И докажу! На фактах и документах...
      Первый тур состязаний в двадцать четыре круга подходит к концу. Из двенадцати таратаек продолжают гонки только две - белый "пежо" и голубое такси "ситроен". Однако в самом последнам туре "паккард", вышедший из строя и слетевший на обочину при крутом повороте, собравшись с духом, дает задний ход, сталкивается с "пежо" и опрокидывает его. Побеждает французская команда, хотя в одном-единственном лице.
      Устанавливается относительное затишье. По стадиону носятся тягачи и линейки, расчищая поле. Крики прекращаются. Над секторами повисает монотонный гул спокойных бесед.
      Я достаю из кармана банковские справки и небрежным жестом подаю их Младенову.
      - Ты как-то мне говорил, что все проверил, но не мешает бросить взгляд и на эти вот выписки.
      Младенов бегло просматривает справки, затем прочитывает их еще раз, более внимательно.
      - Не может быть...
      - Ну вот еще, "не может быть". Документы официальные, ты же видишь. Кроме известного тебе счета, у Димова есть два других, на которые он ежемесячно вносит секретные вознаграждения. Так что ты все же прав: получаете вы с ним одинаково, только его сумма умножается на десять...
      Я рассчитывал, конечно, что мои справки определенным образом подействуют на Младенова, но не в такой степени. Лицо его постепенно приобрело землистый оттенок, губы посинели, глаза налились кровью.
      - Он заплатит мне за это... Могу я взять документы?
      - Для тебя ведь они получены. Только предупреждаю: не делай глупостей! Атмосфера сейчас такая, что стоит пикнуть, как они тут же тебя ликвидируют. Пойми это раз и навсегда, бай Марин: они тебя ликвидируют, глазом не моргнув!
      Подавляя ярость, Младенов пытается собраться с мыслями. Потом возвращает мне справки.
      - Что ж, ладно. Держи их у себя. Что теперь делать?
      Двадцать четыре машины, стеснившиеся за красно-белой зеброй, неожиданно трогаются в этот момент, оглашая стадион ревом моторов.
      - Я скажу тебе, что делать! - прокричал я. - Все обдумано. И не они нас, а мы их, будь уверен.
      На этот раз состязание являет собой подлинное побоище. Машин так много, что они не столько продвигаются вперед, сколько сталкиваются в облаках бензинового дыма, застилающего это бело-голубое стадо. Как только какой-то таратайке удается оторваться, вдогонку ей тут же кидаются несколько других, норовят броситься ей наперерез, бодают с боков, таранят сзади, пока на одном из поворотов она не оказывается на обочине. Публика неистово ревет, то и дело взлетают стаи рук, зонтов, шляп.
      - Может, нам уйти? - морщится Младенов. - Голова распухла от этого безумства!
      - Нам не выбраться. Придется дождаться конца.
      И мы остаемся среди этого содома, занятые своими мыслями, а перед нами, на поле стадиона, бедные наемники, сжимая в руках руль, борются за свой престиж и за свою жизнь, давясь ядовитым дымом, опрокидываются, выбираются ползком из-под охваченных пламенем машин.
      В маленькой кофейне на Монруж толпятся у стойки несколько человек из местных завсегдатаев. За столами, расставленными прямо на тротуаре, ни души. Улица просматривается достаточно хорошо, и мне легко заметить каждого нового посетителя.
      - Во-первых, - говорю я, выпив из кружки пиво, - дома не вести никаких разговоров. У вас в квартире установлена аппаратура.
      Младенов пытается выразить не то сомнение, не то негодование, но я жестом останавливаю его.
      - Сказано тебе, значит, так оно и есть. Во-вторых, старайся по возможности не вступать в контакт со мной. Я сам приду к тебе, и то в случае крайней необходимости. В-третьих, ни малейшего сомнения, ни тени недовольства с твоей стороны. Ты ничего не знаешь, и ничего не случилось.
      До сих пор Младенов выслушивал мои советы без возражений. Трус по натуре, он охотно принимал любые меры в целях собственной безопасности.
      - Главная наша задача - вывести из строя Димова. Это позволит тебе стать первым. Однако для начала нам придется заставить его сменить шкуру и дать иное направление его злобе. Вечером завтра или - самое позднее послезавтра я принесу тебе одну запись. У тебя есть магнитофон?
      - На что он мне сдался? - вскидывает брови Младенов.
      - Ладно, принесу тебе магнитофон. Позовешь Димова, пускай послушает запись. Он придет в бешенство. Но ни тебя, ни меня это касаться не будет. Это важно.
      - А если спросит, откуда взялась запись?
      - Скажи, что тебе ее принес француз, назвавший себя слугою из отеля "Сен-Лазер". Он заверил, что это весьма интересно для твоего приятеля Димова, и, сильно нуждаясь в деньгах, предложил тебе эту штуку за пятьсот франков, взял же ты ее за двести...
      - А если Димов не поверит?
      - Не имеет значения, поверит он или нет. Можешь не сомневаться, что, прослушав запись, он задумается над другим...
      - Пожалуй, для пущей убедительности мне стоит потребовать с него эти двести франков...
      - Разумеется. Он не задумываясь выплюнет и больше, лишь бы забрать пленку...
      - А что на ней записано?
      - Потом узнаешь. Ты же будешь слушать... Учти, что это всего лишь первый ход.
      - Ты все продумал как надо?
      - Все. До последней мелочи. И во всех возможных вариантах. Будь спокоен. Не пройдет и недели, как ты станешь во главе Центра.
      Я нарочно сокращаю срок, лишь бы вдохнуть в старика бодрость. Перед коротким сроком и малодушный обретает храбрость, забывая о том, что очутиться на том свете можно в одну секунду.
      Но, возвратившись вечером домой с только что купленным магнитофоном, я, в свою очередь, тоже обретаю некоторую храбрость. На столе в студии меня ждет прекрасно упакованное устройство, напоминающее автомобильный радиоприемник, а рядом - катушка с магнитной пленкой.
      Налаживая магнитофон, я уныло размышляю над тем, что такова уж моя участь - жить и двигаться словно обнаженным на глазах у незнакомых людей. Тебя подслушивают, выслеживают на машинах, являются к тебе на квартиру в твое отсутствие.
      Магнитофон включен, медленно вращается катушка.
      "Тони, миленький, просто не могу без тебя... Сто раз на день я испытываю желание чувствовать тебя рядом, вот так..."
      Это мягкий похотливый голосок Мери Ламур. Затем следует кислая реплика Тони:
      "Дашь ты мне, наконец, обещанные триста франков или вы опять умоете руки с этим дураком Димовым?"
      И так далее.
      Зловещее предсказание Тони сбывается вторично. Но следующим по порядку и на этот раз оказываюсь не я. Следующим оказался сам Тони.
      Похороны были куда торжественней, чем можно было ожидать. Следом за черной траурной машиной, скорость которой несколько превышает приличествующую случаю, мчится десятка полтора других машин, где кроме людей из Центра сидят представители различных эмигрантских фракций. Большая скорбь примиряет людей.
      Мой старый "ягуар", везущий только хозяина, замыкает колонну. Одному ехать скучно, да и Младенов, вероятно, не отказался бы составить мне компанию, чтоб не тратиться на такси, только в данный момент мне приходится избегать подобных интимностей.
      Кортеж нестройной вереницей тянется по бульвару Клиши, потом сворачивает к кладбищу на Монмартре. Операция по размещению машин на стоянке отнимает довольно много времени и вносит в траурную церемонию известную неразбериху; в конце концов скорбящие группируются позади катафалка, чтоб проводить покойника в последний путь. Мы идем под широким железным мостом, по которому в будничном шуме проносятся автомобили, затем следуем по главной аллее мимо часовен, надгробий и всевозможных изваяний крылатых существ. Тони будет покоиться на этом кладбище вместе с Гейне и Стендалем.
      Когда мы подходим к соответствующему месту, все уже подготовлено для спуска гроба. Кому-то все же полагается произнести речь. Этой чести по старшинству удостаивается Младенов. В черном костюме, с опухшим лицом, он и в самом деле выглядит торжественно-печальным в сером свете облачного утра. Подняв привычным ораторским жестом руку, Младенов объявляет, что мы хороним нашего дорогого и незабвенного соратника Тони, но тут он запинается, потому что не помнит фамилию покойного, который всегда и для всех был просто Тони. "Тенев", - подсказывает ему своим трубным голосом Кралев. Да, нашего дорогого и незабвенного Тони Тенева.
      Надгробное слово, поначалу несколько вялое и расплывчатое, постепенно обретает нерв и идейную направленность. Вдохновляемый мыслью, что скоро станет единственным шефом Центра, а также тем, что вокруг него собралось дюжины две представителей эмиграции, перед которыми стоит блеснуть, Младенов воздает хвалу молодой и надежной гвардии борцов, к которой принадлежал и покойный, говорит о подвиге, героизме и самопожертвовании, как будто Тони пал на поле брани, а не от руки своего ревнивого шефа из-за дурацкой постельной истории.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15