1. ТЕХНИКА ИНТЕРПРЕТАЦИИ: ЕЕ РЕЗУЛЬТАТЫ И НЕКОТОРЫЕ ТИПИЧНЫЕ ОШИБКИ

      В аналитической работе необходимо различать два периода. Первый — лечение пациента, второй — его иммунизация, которая может произойти в процессе лечения. Само лечение, в свою очередь, делится на две части; вводная фаза и непосредственно процесс лечения. Правда, надо отметить, что это разделение искусственно, поскольку даже первичная интерпретация сопротивления пациента уже улучшает его состояние. Тем не менее в подготовительном периоде, «подготовке к путешествию», которому Фрейд уподоблял анализ, можно многое сделать для самого «путешествия», предрешить его успех или неудачу. Анализ, во всяком случае, зависит от того, как он начался. Если начало невнятно или ошибочно, то ждать дальнейшего его успешного продвижения не приходится. Самые большие сложности в большинстве случаев возникают именно во вводном периоде анализа, независимо оттого, задался он в целом или нет. Я имею в виду те случаи, когда начало анализа проходит гладко, но затем возникают очень серьезные затруднения, поскольку именно гладкое начало не позволяет быстро понять и устранить ошибки. Итак, ошибки, сделанные во вступительном, вводном периоде, всегда бывает труднее исправить, и дальнейший процесс анализа может оказаться несостоятельным.
      Каковы же специфические и типичные ошибки вводного периода анализа? В своем начальном периоде анализ нацелен на проникновение в энергетические истоки симптомов невротического характера, поскольку это позволило бы привести в движение весь терапевтический процесс. Но решение этой задачи осложняется сопротивлением пациента. Наиболее неподатливыми сопротивлениями являются те, что возникают на основе конфликтов, связанных с переносом, так называемых трансферентных конфликтов. Их необходимо вывести в сознание, интерпретировать и преодолеть. Таким образом, пациент продвигается, порой достаточно глубоко, к эмоционально значимым воспоминаниям раннего детства. Наиболее спорный вопрос о том, что важнее, аффективное повторное переживание (отыгрывание) или воспоминание, для нас не существен. Клинический опыт подтверждает заявление Фрейда, что пациент, склонный повторять свои переживания посредством отыгрывания, для реального разрешения конфликтов не только сам должен понять то, что он отыгрывает, но и его воспоминание должно сопровождаться аффектом.
      Мне не хотелось бы создавать впечатление, что мы рассматриваем нашу работу так, будто она не содержит ничего, кроме анализа сопротивления и трансфера. Я упоминаю об этом только потому, что в данном разделе мы обсуждаем не что иное, как принципы анализа сопротивления.
      Порой неудача вводного периода связана с тем, что аналитик в результате многочисленных разного рода переносов теряется в обилии предоставляемого пациентом материала. Мы называем это «хаотической ситуацией» и считаем, что ее порождают определенные ошибки в технике интерпретирования. Далее возникает множество ситуаций, когда отрицательный перенос ускользает от внимания, потому что его скрывает демонстрируемое пациентом позитивное отношение. И, наконец, в некоторых случаях, несмотря на глубокую работу аналитика, направленную на воспоминания, прогресса не наблюдается, поскольку не уделено внимание их слабости с точки зрения аффекта или потому, что последнее не стало фокусом анализа. Кроме этих случаев, в работе аналитика, которая вроде бы шла нормально, но привела к хаотической ситуации, мы имеем дело и с другими моментами, то есть с теми случаями, когда пациенты не продуцируют ассоциаций и противопоставляют нашим усилиям пассивное сопротивление.
      Я собираюсь рассказать здесь о нескольких собственных неудачах, и вскоре мы увидим, что они произошли из-за типичных ошибок. Сходство этих неудач позволяет выделить типичные неверные действия аналитика, которые возникли во вводном периоде анализа и которые вроде бы не очень заметны среди других погрешностей начинающего специалиста. Нет причин для отчаяния, ибо, как однажды сказал Ференци, всякий новый опыт стоит нам пациента. Во всем, что происходит, необходимо замечать свои ошибочные ходы и учиться их не повторять. То же самое происходит в любой области медицины; мы не ошибемся снова только в том случае, если не будем замалчивать наши неудачи и оправдывать себя.
      Итак, пациент страдал от чувства неполноценности и сам сознавал, что отыгрывает свою неспособность отсутствием каких бы то ни было ассоциаций («Я ничего не могу поделать»). Вместо того, чтобы раскрыть природу этого сопротивления и вывести в сознание скрытые за этим тенденции к протесту, я продолжал говорить ему, что он не желает работать и не хочет, чтобы ему стало лучше. Нельзя сказать, что мое предположение было совсем неверным, но я допустил ошибку, не проработав его «нежелание» и не постаравшись понять причины этой неспособности. Напротив, как раз моя собственная неспособность и привела к этим бесчувственным упрекам. Каждый пациент склонен цепляться за свою болезнь, но мне известно, что фраза «Вы не хотите выздороветь», если за ней не следуют пояснения, зачастую в неясной ситуации используется множеством аналитиков как упрек в адрес пациента. Ее следовало бы изъять из словарного запаса аналитиков и заменить самокритикой. Для меня совершенно ясно, что каждая остановка или прекращение анализа, не подвергшиеся детальному разбору, являются неудачей аналитика.
      Другой случай. На протяжении трехлетнего курса анализа пациент в деталях вспоминал первосцену. Но ни разу за это время не уменьшилась его аффективная сдержанность; ни разу он не высказал аналитику упрека, который был бы направлен — пусть и мысленно — в адрес его отца. Он был неизлечим. Я не знал, как выявить вытесненную ненависть этого пациента. Но в конце концов справедливость восторжествовала: я был вынужден признать, что возврат к первосцене не дает терапевтического эффекта! Такие сцены бывают ложными. Без анализа ранних детских переживаний реального исцеления не добиться. Особенно важно, чтобы подобные воспоминания сопровождались соответствующими аффектами.
      Еще один случай. У пациента возникла кровосмесительная фантазия, связанная со сновидением, увиденным им на второй неделе анализа. Пациент сам объяснил ее смысл. Целый год я слушал разговоры только об этом, и результат лечения был соответственно очень мал. Зато я научился тому, что иногда бывает необходимо сдерживать слишком рано всплывший материал до тех пор, пока пациент не будет подготовлен к его ассимиляции.
      У меня был случай эритрофобии, который возник в результате моей ошибки, состоявшей в том, что я старательно интерпретировал весь материал по мере его поступления без осторожного устранения сопротивлений. Они появились позже и были гораздо интенсивнее и хаотичнее. Я словно выпустил джинна из бутылки, мои объяснения не возымели эффекта, и навести порядок стало невозможным. Должен сказать, что в то время, на третьем или четвертом году аналитической практики, я уже не был новичком, который пытался бы интерпретировать бессознательное прежде, чем оно ясно и недвусмысленно себя проявило, и до того, как пациент приблизился к самоосвобождению, к тому высвобождению, которое происходит, по словам Фрейда, вслед за интерпретацией. Надо отметить, что обычно этой предусмотрительности бывает недостаточно: семинары изобилуют описаниями подобных хаотических ситуаций.
      Случай классической истерии с состояниями помутнения сознания мог бы привести к выздоровлению, как это стало понятно гораздо позже, если бы я распознал и своевременно занялся реакциями пациентки на анализ положительного переноса, а конкретнее — реактивной ненавистью. Я позволил втянуть себя в хаос ее воспоминаний и не видел выхода. Она продолжала оставаться в помутненном состоянии.
      Ряд неудачных эпизодов, когда я неверно обращался с переносом, вызванным реакцией разочарования, научил меня точно оценивать опасность анализа отрицательного переноса, будь он первичным или происходящим от разочарования в переносе отношений любви. Мне ли не знать, насколько опасен скрытый отрицательный перенос, возникший после того, как пациент при наличии положительного трансфера продуцировал изобилие воспоминаний, но никак не выздоравливал. Спустя много месяцев после прекращения анализа он заявил, что никогда мне не доверял. Такая ситуация заставила меня изыскивать разнообразные способы выведения отрицательного переноса из его «тайников».
      На семинаре нас больше всего занимала проблема отрицательного трансфера, особенно скрытого. Другими словами, мы имели дело не со случайным слепым пятном; почти все время получалось так, что отрицательный трансфер оставался непроработанным. Нет сомнений, в этом повинен нарциссизм, который заставляет нас слышать только то, что приятно, и не замечать негативных позиций до тех пор, пока они не станут бросаться в глаза. Меня потрясает, что перенос в психоаналитической литературе всегда представляется с точки зрения позитивного подхода, не считая статьи Ландауэра под названием «Пассивная техника». Специальная литература пренебрегает проблемой отрицательного трансфера.
      Упуская из виду отрицательный перенос, мы допускаем одну из тех ошибок, которые мешают нормальному течению анализа. Всем нам приходилось переживать то, что мы называем «хаотической ситуацией», поэтому я позволю себе остановиться на некоторых наиболее важных моментах этой проблемы.
      Ситуация выглядит следующим образом: воспоминаний и действий имеется довольно много, но логической согласованнности между ними разглядеть не удается. Пациент продуцирует массу материала из всех пластов бессознательного, всех возрастных периодов жизни. Все это как бы наваливается большой грудой, но никак не прорабатывается для достижения терапевтической цели. Несмотря на обилие материала, пациент не чувствует, что этот материал хоть сколько-нибудь важен. Аналитик дает множество интерпретаций, которые не продвигают анализ ни на шаг. Вроде бы ясно — все, что выражено пациентом, служит для того, чтобы скрыть нераспознанное сопротивление. Такой хаотический анализ опасен тем, что аналитик достаточно долго пребывает в уверенности, что все идет очень хорошо, поскольку пациент продолжает «выдавать» материал. Это длится до тех пор, пока аналитик, как правило, слишком поздно, не поймет, что пациент ходит по кругу и предлагает разные аспекты одного и того же материала. Таким образом, он может годами посещать аналитика и закончить курс без каких бы то ни было реальных изменений.
      Я хочу привести здесь типичный случай, о котором мне рассказал коллега. Он восемь месяцев проходил анализ по поводу множественной перверсии. На всем протяжении лечения он без конца говорили предоставлял аналитику материал из наиболее глубоких пластов, который постоянно приходилось интерпретировать. Чем больше материала было проанализировано, тем более обильным становился поток ассоциаций. В конце концов анализ прервался по внешним причинам, а пациент обратился ко мне. В то время я уже был отчасти знаком с опасностями позднего сопротивления. Меня удивил тот факт, что этот пациент беспрерывно продуцирует материал бессознательного и что он способен, к примеру, представить четкие детали простого и двойного эдипова комплекса. Я спросил его, действительно ли имеет место все то, о чем он говорит. «Ни в коей мере, — ответил он, — я не могу внутренне не улыбаться, когда думаю об этом». Когда я поинтересовался, почему же он не сказал об этом первому аналитику, он заявил, что не чувствовал такой необходимости. В этом случае ничего не оставалось делать, как провести энергичный анализ его скрытой улыбки, которой он так хорошо научился. Интерпретации повисали в воздухе, отскакивая от его ироничной позиции. Спустя четыре месяца я сдался, обогатившись еще одним уроком, хотя оставалась возможность более длительного и последовательного анализа нарциссической защиты этого человека, которая, несмотря ни на что, могла бы привести к результату. Но в то время я не знал, к каким хорошим результатам можно прийти, если последовательно работать с пациентом, обладающим такой позицией.
      Исследуя причины подобных хаотических ситуаций, мы вскоре обнаружили следующие ошибки в технике интерпретации:
      1. Слишком поспешнаяинтерпретация смысла симптомов или других проявлений глубоких пластов бессознательного, особенно символов. Пациент использует анализ, ставя его на службу своему сопротивлению, которое остается скрытым. Оно обнаруживается слишком поздно, совершенно не затронутое анализом, и пациент начинает ходить по кругу.
      2. Интерпретация материала в том порядке, в котором он предоставляется, без учета структуры невроза и наслоения материала. Ошибка состоит в том, что материал истолковывается только потому, что он представляется понятным ( бессистемнаяинтерпретация смысла).
      3. Анализ заходит в тупик не только из-за того, что материал интерпретируется по мере его поступления, но и потому, что толкование происходит прежде, чем проведена работа по преодолению сопротивлений. В этом случае интепретация смысла предшествует интерпретации сопротивления. Ситуация еще больше осложняется тем, что сопротивление вскоре сказывается на отношениях с терапевтом, и в результате бессистемная интерпретация сопротивленияосложняет еще и ситуацию трансфера.
      4. Интерпретация трансферентного сопротивления была не только бессистемной, но и непоследовательной. Это означает, что аналитик упустил из виду тот факт, что пациент способен снова «спрятать» свое сопротивление, замаскировать его стерильной продукцией или острыми реактивными образованиями. Скрытое трансферентное сопротивление чаще всего упускается аналитиком из виду или он боится дать сопротивлению полностью развиться или раскрыть его, когда оно оказывается скрытым в той или иной форме.
      Эти ошибки, по всей видимости, возникают из-за неправильного понимания фрейдовского принципа, гласящего, что курс анализа должен быть предоставлен пациенту. Это правило означает только то, что нельзя нарушать работу пациента, пока она происходит в согласии с его стремлением к выздоровлению и в соответствии с нашими терапевтическими намерениями. Но, если пациент боится встречи с конфликтами или демонстрирует склонность удерживать свое болезненное расстройство, мы, конечно, должны действовать.

2. СИСТЕМАТИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И АНАЛИЗ СОПРОТИВЛЕНИЯ

      Читатель вправе спросить: «В чем же конкретно заключается процедура?» Он получил достаточно адекватное представление о всей сложности нашего предмета, чтобы понять, что я не могу, основываясь на тех ошибках, которые перечислил, дать больше, чем довольно общие заключения. При обсуждении данного предмета возникает еще одно недоразумение: надо учитывать, что мы имеем дело с подвижной, постоянно меняющейся психической жизнью, которая неизбежно становится в той или иной степени статичной, когда ее пытаются описать словами. Мои рассуждения могут произвести впечатление жесткой схематизации, хотя на самом деле представляют собой попытку лишь приблизительно обозначить ту область, которую еще предстоит обозреть и тщательно изучить. Сделать это можно, только установив общий язык. То, что в последующем нашем изложении покажется схематичным, — не более чем ориентиры. Как только один феномен отделяется от другого и рассматривается изолированно, автоматически возникает некая схема, которая представляет собой не что иное, как временное прибежище ученого. Мы не примеряем к пациенту готовых схем, правил или принципов, но рассматриваем его непредвзято и ориентируемся, исходя из егоматериала, егоповедения, из того, что он скрывает или представляет с искажением. Только после этого мы можем вернуться к вопросу, как лучше всего использовать то, чему нас научил этотслучай в технической процедуре работы с другимслучаем. Это было бы легче сделать, если бы, как предложил на Будапештском конгрессе Фрейд, мы смогли определить различные типы сопротивления. Но даже тогда нам пришлось бы отыскивать в каждом отдельном эпизоде тот или иной тип известного сопротивления. Скрытый отрицательный перенос представляет собой только одинтип, а нам нельзя проглядеть и другие. Сориентироваться можно, только опираясь на материал конкретного пациента.
      Мы увидели, что следует избегать глубоких интерпретаций, пока не выстроилась первая линия кардинального сопротивления, пока она не прояснилась и не была устранена; неважно, насколько обилен, понятен и пригоден для интерпретации предоставленный пациентом материал. Чем больше материала воспоминаний представляет пациент без соответствующего сопротивления, тем больше нужно быть настороже. Во всяком случае, встав перед выбором: интерпретировать ли материал бессознательного или прорабатывать имеющиеся сопротивления, терапевт может решить, что предпочтительнее. Наш принцип таков: не интерпретировать смысл, если прежде всего необходимо анализировать сопротивление. Причина здесь довольно простая. Если интерпретировать смысл до того, как устранено соответствующее сопротивление, пациент либо отвергает интерпретацию по соображениям переноса, либо полностью обесценивает ее при первом же появлении негативной позиции, либо сопротивление возникает после интерпретации. В любом случае интерпретация утрачивает свою терапевтическую эффективность, и исправить положение становится трудно или просто невозможно. Потому что путь углубления в бессознательное, которое необходимо интерпретировать, оказывается блокированным.
      Несколько первых недель важно не мешать пациенту и предоставить ему возможность развить в себе «анализирующую личность». Сопротивление тоже нельзя интерпретировать, пока оно не раскрыто полностью и особенно пока оно не распознано и не понято аналитиком. Конечно, время начала интерпретации сопротивления будет в значительной степени зависеть от опыта аналитика. Опытному аналитику достаточно лишь слабых признаков сопротивления, в то время как начинающему придется приложить более или менее значительные усилия. Очень важно приобрести опыт распознавания признаков скрытого сопротивления. Если терапевт догадался, так сказать, ухватил значение такого сопротивления, он может сделать его осознанным через соответствующую интерпретацию; то есть сначала показать пациенту, что в его случае имеет место сопротивление, затем, какой оно имеет смысл, и, наконец, против чего это сопротивление направлено.
      Если первому трансферентному сопротивлению не предшествует достаточное количество вспоминаемого материала, его разрешение сталкивается с трудностью, которая, правда, преодолевается по мере того, как возрастает опыт аналитика. Эта трудность объясняется тем, что по ходу разрешения сопротивления аналитику необходимо знать содержание материала бессознательного, а получить его он не может, поскольку его блокирует сопротивление. Почти как сновидение, каждое сопротивление имеет исторический смысл (исток) и современное значение. Затруднение можно преодолеть следующим образом. Исходя из существующей ситуации, развитие которой можно наблюдать в зависимости от формы и значения сопротивления, необходимо отыскать современный смысл или значение и цель сопротивления. Затем на него можно повлиять с помощью интерпретации так, чтобы проявился инфантильный материал. Только с помощью последнего можно полностью удалить сопротивление. Что касается обнаружения сопротивлений и определения их актуальных значений, тут конечно нет твердых правил; это преимущественно вопрос интуиции. Более тонкие и скрытые сопротивления требуют от аналитика большей интуиции. Другими словами, аналитик должен быть свободным от запретов и иметь к тому же особый дар.
      Что такое скрытое или латентное сопротивление? Это такое отношение пациента, которое не выражается явно и непосредственно, как это бывает в случаях сомнения, недоверия, опоздания, молчания, отшучивания или отсутствия ассоциаций, но которая косвенно имеет место в процессе анализа. Излишняя уступчивость пациента или полное отсутствие проявлений сопротивления всегда указывает на скрытое и поэтому гораздо более опасное, пассивное сопротивление. Я ухватываюсь за такое скрытое сопротивление, как только почувствую его, и не прерываю контакта с пациентом, пока не услышу достаточно для того, чтобы понять это сопротивление. Опыт показывает, что терапевтический эффект от контакта с пациентом теряется, если он происходил при наличии неразрешенного сопротивления.
      Односторонняя, а следовательно, ошибочная оценка аналитического материала, неверное истолкование фрейдовского тезиса о том, что необходимо двигаться от поверхности, часто приводит к опасному непониманию проблемы, спешке и техническим затруднениям. Что означает «аналитический материал»? Обычное понимание этого термина следующее: коммуникации, сновидения, ассоциации, оговорки пациента. Но надо иметь в виду следующее: любое поведение пациента имеет аналитическую значимость. Ясно обозначенный на семинаре опыт продемонстрировал, что поведение пациента: его взгляд, манера речи, выражение лица, одежда, рукопожатие и т. д. — не только недооценивается аналитиками с точки зрения значимости для процесса анализа, но порой полностью игнорируется.
      На Инсбрукском конгрессе Ференци и я, независимо друг от друга, были потрясены значимостью этих вроде бы формальных элементов терапии. Для нас они на долгие годы стали самой важной точкой отправления при анализе характера. Переоценка содержания материала обычно сопряжена с недооценкой, если не с полным пренебрежением манеры пациента излагать материал. Когда психотерапевт упускает из виду стиль поведения пациента или считает его чем-то незначительным, менее важным, чем содержание, он неосознанно придерживается концепции «психической поверхности», которая с точки зрения терапии опасна. Если, к примеру, пациент очень вежлив и в то же самое время предоставляет обильный материал, говоря о своих взаимоотношениях с сестрой, здесь аналитик сталкивается с двумя параллельными содержаниями «психической поверхности». Любовь к сестре и его поведение, в нашем примере — вежливость. Корни того и другого — в бессознательном. Этот взгляд на психическую поверхность по-иному представляет нам правило, что двигаться надо всегда от поверхности. Аналитический опыт показывает, что за вежливостью и обходительностью в поведении всегда скрыта более или менее не осознаваемая критическая, недоверчивая или осуждающая позиция. Иными словами, стереотипная вежливость пациента служит признаком негативного критицизма, недоверчивости или осуждения. Допустимо ли в этом случае интерпретировать кровосмесительную любовь к сестре, когда возникают соответствующие сновидения или ассоциации? Нет. Есть веская причина выбрать эту, а не другую сторону психической поверхности и работать с ней в первую очередь. Если ждать, пока пациент сам начнет говорить о своей вежливости и ее причинах, можно допустить серьезную ошибку, поскольку такая черта характера неизменно обернется сопротивлением анализу. Причем то же самое верно и для других признаков сопротивления, пациент никогда сам об этой своей черте характера не заговорит, разглядеть же замаскированное сопротивление — дело аналитика. Здесь может возникнуть серьезное возражение: мое утверждение, что вежливость пациента немедленно обернется его сопротивлением аналитику, неточно, поскольку в этом случае пациент перестал бы продуцировать материал. Но в такой момент, особенно в начале анализа, наиболее важным является не содержательный, а формальный аспект материала.