Глава 1

Лондон

Май 1165 года

«Как сказать мужчине, что ты приехал, чтобы увезти его жену?» – в очередной раз подумал Грэм, постучав в выкрашенную в красный цвет двустворчатую дверь дома Рольфа Лефевра на Милк-стрит.

Он все время ломал над этим голову, совершая утомительное путешествие через бурный пролив, отделявший Англию от материка. Во время двухдневной скачки из Дувра в Лондон эта мысль также не давала ему покоя, но ответа он так и не нашел Непростое это дело – забрать женщину из супружеского гнезда. Тут нужен тонкий подход… или грубая сила Грэм машинально коснулся рукоятки кинжала за поясом, надеясь, что не придется пускать его в ход.

Он снова потянулся к чугунному дверному молотку, отлитому в форме головы какого-то диковинного зверя с разинутой пастью, из которой свисал длинный заостренный язык, но помедлил, услышав тяжелые шаги за дверью и раздраженный мужской голос:

– Где тебя носит, чертова девка? Не слышишь, что ли, стучат?

Дверь отворилась, скрипнув ржавыми петлями. Светловолосый мужчина, стоявший на пороге, выглядел как ровесник Грэма, хоть и был лет на десять старше, перешагнув через тридцатипятилетний рубеж. Он был выше среднего роста, правда, ниже Грэма. Бледный и худощавый, облаченный в длинную, до щиколоток, тунику из изумрудного шелка, отделанную мехом соболя и перехваченную усыпанным самоцветами поясом Рольф Лефевр походил скорее на придворного – в его собственном представлении, – чем на торговца, пусть и процветающего.

Взгляд его водянистых глаз прошелся по Грэму с нескрываемым презрением. И неудивительно. Небритый, в простой тунике и кожаных штанах, забрызганных дорожной грязью, с давно немытыми волосами, Грэм выглядел как бродяга с большой дороги.

– Рольф Лефевр? – осведомился он, хоть и не сомневался, что перед ним хозяин дома.

– Вход в лавку с другой стороны, – буркнул тот и отступил на шаг с явным намерением захлопнуть дверь.

Грэм придержал ее рукой.

– Меня прислал Ги де Бовэ.

При упоминании имени тестя Лефевр помедлил.

– Лорд Ги?

Грэм открыл кожаную сумку, подвешенную на длинном ремне, переброшенном через плечо, вытащил из нее свернутый пергамент, перехваченный золотым шнуром с баронской печатью, и протянул его торговцу:

– Письмо его милости.

Лефевр сломал восковую печать и развернул пергамент, Губы его беззвучно шевелились, повторяя прочитанные слова.

Решив продемонстрировать учтивость – хотя бы при первом знакомстве, – Грэм произнес:

– Прошу извинить меня за мой вид. Я почти неделю в пути и всего несколько часов назад прибыл в Лондон.

– Вот как? – Лефевр задумчиво постучал свернутым пергаментом по подбородку. – Где же в таком случае ваша лошадь?

– Я оставил их…

– Их?

– У меня две лошади. – «Одна для меня, а другая для твоей жены», – мысленно добавил он. – Я оставил их в монастыре Святого Варфоломея.

Следуя совету лорда Ги, Грэм предпочел лондонским гостиницам знаменитый постоялый двор при монастыре, располагавшийся за городскими стенами. Барон превозносил гостеприимство настоятеля монастыря, ко Грэм пробыл там недостаточно долго, чтобы оценить его по достоинству. Сразу же по прибытии молодой человек поставил измученных лошадей в стойло и продолжил путь пешком через Олдерсгейт, ближайшие из семи городских ворот, и оживленные улицы в Уэст-Чип, торговую часть города, спеша исполнить свою миссию. Пожалуй, ему не следовало так торопиться. Лефевр, возможно, оказал бы ему более теплый прием, потрать он немного времени на то, чтобы вымыться и одеться, как подобает посланнику знатного нормандского барона.

Но ему не терпелось. И неудивительно, учитывая срочность данного ему поручения… и награду в случае успеха.

– Не могли бы мы войти внутрь? – предложил Грэм. – Мне нужно обсудить с вами важное дело.

Лефевр вперил в него мрачный взгляд бледно-голубых глаз.

– Судя по письму, вы один из вассалов лорда Ги.

– Один из его сержантов.

– А, военный, – произнес Лефевр таким тоном, словно это все объясняло, и сунул письмо за пояс. – Входите, – Повернувшись, он пересек небольшой холл и двинулся вверх по лестнице. Грэм поднялся вслед за ним на второй этаж, отметив, что ступеньки ведут выше.

– Вы англичанин, – заметил Лефевр, когда они вошли в просторную, богато обставленную комнату с шелковыми занавесками и крашеными половицами.

– Да. – Грэм невольно улыбнулся. Одиннадцать лет, проведенные во франкском графстве Бовэ, никак не повлияли па акцент, звучавший в его речи, когда он переходил на англо-нормандский диалект.

Лефевр указал на одно из двух резных кресел, стоявших перед встроенным в каменный дымоход очагом, где пылал не по сезону яркий огонь, и направился к угловому буфету, разрисованному леопардами и лилиями.

– Как вас зовут, сержант?

– Грэм.

Взявшись за связку ключей, висевшую у него на поясе, как у заправской домоправительницы, Лефевр выбрал подходящий ключ и отпер буфет.

– Грэм, а дальше?..

– Во Франции меня знают как Грэма из Лондона, но кое-кто называет меня Грэмом Фоксом.[1]

– За вашу хитрость?

– За цвет волос. – И за хитрость тоже, но лучше, чтобы противник тебя недооценивал. – На солнце они выглядят рыжими.

Лицо Лефевра выразило нечто среднее между безразличием и презрением.

– Придется поверить вам на слово, – проронил он со смесью пренебрежения и скуки, вытаскивая из буфета графин и серебряный кубок. – Выпьете что-нибудь, чтобы промочить горло с дороги?

– Эля, если он у вас найдется. Я соскучился по этому доброму английскому напитку.

– Эй, девка! – крикнул Лефевр. Не дождавшись ответа, он выругался и подошел к винтовой лестнице в углу комнаты. – Этель! Где тебя черти носят?

Наверху что-то скрипнуло, как будто отодвинули стул, послышались торопливые шаги на лестнице, и появилась пухленькая служанка в фартуке с ложкой в руке.

– Прошу прощения, мастер Рольф. Я была наверху, кормила мистрис Аду и не слышала…

– Спустись в кладовую и принеси нашему гостю эля. Ступай, живо.

– Слушаюсь, сэр. – Бросив на Грэма любопытный взгляд, девушка поспешила вниз по служебной лестнице.

– Никчемное создание. – Лефевр налил себе вина и уселся напротив Грэма, прихлебывая из кубка. На его пальцах поблескивали перстни. Когда он скрестил ноги, под подолом туники мелькнули вышитые подвязки, удерживавшие чулки чуть выше колен. Сами чулки были не из шерсти, а из блестящего шелка сливового цвета – вполне понятное пристрастие, ведь хозяин дома был не только самым преуспевающим торговцем шелком, но и главой недавно созданной гильдии.

– Не могу себе представить, – сказал Лефевр, глядя на Грэма поверх кромки кубка, – какое «важное дело» могло подвигнуть лорда Ги прислать военного в дом его дочери.

«А вот теперь осторожно!» – приказал себе Грэм и продолжил вслух:

– Его светлость скучает по мистрис Аде и мечтает навестить ее. Однако, учитывая преклонные годы и пошатнувшееся здоровье, с его стороны было бы неразумно отправляться в столь тяжелое путешествие. Он послал меня, чтобы я сопровождал его дочь на пути к нему.

Брови Лефевра слегка приподнялись.

– Он хочет, чтобы вы доставили ее в Бовэ?

– В Париж, – непринужденно отозвался Грэм. – Лорд Ги приедет туда, чтобы повидаться с мистрис Адой.

– Ах да! – Губы Лефевра изогнулись в глумливой усмешке. – Ада ведь никогда не была в замке собственного отца, не так ли? Интересно, жена барона знает о двойняшках, которыми ее муженек наградил парижскую потаскушку?

– Нет, не знает, – сохраняя спокойствие, ответил Грэм. – И как я понял, их мать была портнихой.

Лефевр презрительно фыркнул:

– Подобные особы могут называть себя как угодно. – Он сделал большой глоток вина и вытер губы тыльной стороной ладони. – Боюсь, ваше путешествие было напрасным, сержант. Я не намерен отпускать свою жену с совершенно незнакомым мужчиной, особенно… – Он прошелся выразительным взглядом по замызганному костюму Грэма.

– Уверяю вас, со мной она будет в полной безопасности. Лефевр тонко улыбнулся:

– Суть не в том. Неприлично, когда замужняя дама путешествует без мужа. Это может бросить на меня тень, а я должен поддерживать свою репутацию. В этом городе я занимаю видное положение, что бы ни думал обо мне лорд Ги.

Наверху что-то звякнуло, но Лефевр не шелохнулся, не отрывая взгляда от лица Грэма.

– Полагаю, вам известно, – сказал Грэм, – что ваша жена поддерживала переписку со своим отцом со дня свадьбы до прошлого года.

– И что с того?

– Шесть месяцев назад письма перестали приходить. Появилась Этель с кружкой эля. Робко улыбнувшись, она вручила ее Грэму и вышла. Спустя минуту наверху послышались шаги и скрип передвигаемого стула. Грэм услышал, как. Этель что-то сказала извиняющимся тоном, после чего раздался более мягкий голос другой женщины.

Проследив за его взглядом, поднятым к потолку, Лефевр счел нужным объяснить:

– Моя жена хворает с Рождества. Она возобновит переписку, когда поправится. Лорду Ги захотелось повидаться с ней из-за того, что она перестала писать?

– Да… – Грэм помедлил, сделав неторопливый глоток эля Горьковатый, он тем не менее имел вкус амброзии. Вкус Англии, а также из-за того, что она писала ему раньше.

Поставив кружку на столик, стоявший рядом с его креслом, Грэм полез в сумку и вытащил небольшую пачку писем. Лефевр с беспокойством наблюдал за ним.

– Похоже, ваш брак дал трещину вскоре после свадьбы. Лефевр насмешливо хмыкнул.

– Мы поженились в Париже. Спустя три дня, когда мы плыли на корабле через пролив, она рассказала мне кое-что, о чем ее отец забыл упомянуть до свадьбы. Его дочь, чью руку он так щедро вручил мне, была зачата не на супружеском ложе. Он никогда публично не признавал Аду и Филиппу. Он даже не признал открыто сам факт их существования. Я то полагал, что заключил брачный союз с дочерью барона, а получил жену, происхождение которой приходится скрывать. Какая мне выгода от такого брака?

– Осмотрительность барона вполне понятна, учитывая деликатные чувства его жены.

– Стыдясь, он прятал этих девиц в Париже. – Лефевр одним глотком допил остатки вина.

– Наоборот. После смерти их матери лорд Ги доверил воспитание девочек своему брату, канонику собора Парижской Богоматери. О них хорошо заботились, дали образование и все, что только было возможно. Барон часто навещал их.

– И все это время, – процедил Лефевр, сжав ножку кубка, словно горло врага, – он молился, чтобы никто в Бовэ не узнал о них. Неудивительно, что барон просватал Аду за англичанина. Чем дальше ему удалось бы спровадить ее, тем лучше. Чтоб он вечно горел в аду за свое вероломство!

– Лорд Ги признает, что… ввел вас в заблуждение.

– Он обманул меня! – чуть ли не выплюнул Лефевр, наливаясь краской. – Сплавил мне свою дочь, ни словом не обмолвившись о ее сомнительном происхождении. Если это не обман, то что же?

– Я не стал бы эго так называть. Лорд Ги всего лишь пытался обеспечить будущее своей дочери, выдав ее за респектабельного человека. – Барон, конечно, скрыл незаконное происхождение Ады во время брачных переговоров, но он искренне надеялся, что к тому времени, когда тайна раскроется, английский купец будет настолько очарован своей прелестной новобрачной, что не станет возражать. Увы, он ошибся. Я узнал обо всем этом две недели назад, когда лорд Ги попросил меня отправиться сюда.

Когда Грэм явился по его вызову в хозяйские покои, в покрасневших глазах барона стояли слезы. «То, что я собираюсь сказать тебе, – произнес он срывающимся голосом, – я не говорил ни одной живой душе, во всяком случае, здесь, в Бовэ» Девятнадцать лет назад, навещая друзей в Париже, лорд Ги завел короткую интрижку с женщиной по имени Жанна, которой он заказал несколько платьев для своей жены. Никогда прежде барон не изменял своей любимой Клариссе, но оказался не в силах устоять перед прелестями Жанны. Спустя девять месяцев до него дошло известие, что Жанна родила двух девочек, близнецов. А еще через четыре года, когда Жанна умерла во время вспышки тифа, лорд Ги передал девочек под опеку своего брата, каноника собора Парижской Богоматери. Филиппа по-прежнему жила с дядей, поглощенная научными занятиями, несмотря на многочисленных претендентов, добивавшихся ее руки. А Аду барон в прошлом году выдал замуж за Рольфа Лефевра, о чем теперь глубоко сожалел.

– Должно быть, лорд Ги высоко ценит вас, – заметил Лефевр, – раз решился доверить подобную тайну и поручить свою дочь вашим заботам. – В устах другого человека это прозвучало бы как комплимент, но в данном случае выглядело откровенным лицемерием.

– Думаю, он просто был в отчаянии, – солгал Грэм, верный своей тактике прикидываться простаком. На самом деле лорд Ги считал Грэма своим самым доверенным слугой, искушенным как в дипломатии, так и в военных делах. Именно поэтому лорд выбрал его для столь деликатного поручения. – Невзирая на обстоятельства рождения мистрис Ады, – сказал он, – лорд Ги любит своих дочерей так же сильно, как и сыновей, рожденных леди Клариссой. И хочет для них самого лучшего Даже если он совершил ошибку, скрыв происхождение мистрис Ады, он глубоко раскаивается в этом.

– Еще бы ему не раскаиваться! Он разрушил мою жизнь, подлый лжец. Чтоб он сдох от кровавого поноса и вечно горел в аду. – В подкрепление своих слов презренный богохульник даже перекрестился.

Грэм взял верхнее письмо из стопки, которую все еще держал в руках.

– Видимо, вы пришли в ярость, когда новобрачная рассказала вам правду о своем рождении?

– Да я чуть не выкинул ее за борт! Осмелюсь предположить, что вы прореагировали бы так же, если бы вас надули, как меня. И знаете, что самое отвратительное в этой истории? Я абсолютно ничего не могу сделать. Не могу аннулировать брак – нет оснований. И естественно, не могу допустить, чтобы стало известно, что мою жену зачали в каком-то грязном парижском переулке. Мне пришлось проглотить свою гордость и смириться. Как лорд Ги и рассчитывал.

«Это точно», – мелькнуло в голове у Грэма вместе с невольным сочувствием.

– Ада ни в чем не нуждается, – продолжил Лефевр, – ее репутация остается незапятнанной, как и брак лорда Ги с леди Клариссой, пребывающей в блаженном неведении. Единственный пострадавший в этой истории – я.

– И ваша жена. – Вытащив из стопки второе письмо, Грэм развернул его и прочитал вслух несколько строк: – «Я в отчаянии, дорогой папа, из-за того, что стало со мной в этом браке. Я могу вынести, когда он бьет меня. Большинство мужей наказывают своих жен, не так ли, хотя Рольф довольно сдержан в этом смысле, если только не находится в подпитии. Но его бесконечные придирки и оскорбления невыносимы. Вчера он сказал: Неудивительно, что знатный барон пожелал выдать свою дочь за купца и отослать ее в Англию. Ты жалкое отродье парижской шлюхи. Он был только рад избавиться от тебя. Ах если бы я мог отделаться от тебя с такой же легкостью!» Грэм поднял глаза на своего собеседника.

– Вы пытались отделаться от нее, мастер Лефевр.1 Торговец презрительно хмыкнул:

– Так вот в чем дело. Старик решил, что я собираюсь причинить вред его драгоценной дочке?

Грэм сложил письмо и вернул его в стопку.

– Так как же?

– А это, сержант, не ваше дело.

– Барон Гиде Бовэ считает иначе. В лучшем случае можно сказать, что ваша жена несчастлива в этом браке. В худшем – что вы действительно намерены причинить ей вред.

– Это переходит все границы! Явиться ко мне в дом и обвинить меня…

– Я ни в чем вас не обвиняю. А всего лишь довожу до вашего сведения обеспокоенность отца благополучием его дочери.

Глаза торговца проницательно сузились.

– Вы здесь не для того, чтобы сопровождать ее в поездке домой, – вкрадчиво произнес он. – Вы приехали, чтобы увезти ее насовсем.

Грэм не счел нужным отрицать очевидное:

– Мне кажется, вам следует радоваться такому повороту дела. Вы без помех избавитесь от нее, учитывая ваше отношение к этому браку.

В глазах Лефевра вспыхнула ярость.

– Вы намерены выкрасть мою жену из-под моей крыши, а я должен радоваться? Как, черт бы вас побрал, я буду выглядеть в глазах окружающих, если моя жена уедет и не вернется?

– Ах да, приличия, – вздохнул Грэм. – Лорд Ги поручил мне предложить вам пятьдесят марок за моральный ущерб, если вы отпустите ее со мной.

– Даже предложи он мне тысячу марок, десять тысяч, я не позволил бы этой сучке уехать. Она знала, что делала, когда выходила за меня замуж. Пусть пожинает, что посеяла.

– Мастер Рольф? – послышался тоненький голосок. Лефевр резко повернулся к служебной лестнице, где стояла, озабоченно хмурясь, девушка лет шестнадцати, с молочно-белой кожей и рыжими волосами, одетая в темно-зеленую накидку и скромную серую тунику. Она могла бы казаться хорошенькой, если бы не запуганный вид.

– Олив! – воскликнул Лефевр. – Что ты себе позволяешь, проникнув в дом украдкой?

– Я… ч стучала, – робко отозвалась девушка, переводя взгляд с хозяина дома на Грэма и обратно, – но никто не открыл. Ваш конюх сказал, что я могу войти через заднюю дверь. – Она беспомощно пожала плечами и протянула флакон из толстого синего стекла, содержавший какую-то жидкость. – Я принесла сегодняшнюю порцию лекарства для мистрис Ады.

– Ладно, – буркнул Лефевр. – Отнеси это ей. – Проводив взглядом девушку, метнувшуюся вверх по лестнице, он повернулся к Грэму, продолжавшему сидеть в кресле: – Возвращайтесь к этому хитрому сукину сыну, приславшему вас сюда, и передайте ему, что он не получит свою дочь назад. Он ее больше не увидит. Теперь она моя. Он сам отдал ее мне. Ну а теперь проваливайте из моего дома.

Неторопливо, так как спешить ему было некуда, Грэм вытащил из стопки четвертое письмо и развернул его.

– Вы что, оглохли? – рявкнул Лефевр, сжимая кулаки. – Выметайтесь, пока я не позвал слугу, чтобы он вышвырнул вас на улицу. Байрам – настоящий зверь, и вряд ли вам придется по вкусу знакомство с ним.

– «Мой муж даже не пытается скрывать свои многочисленные связи с другими женщинами, – прочитал Грэм. – Более того, он хвастается ими перед Байрамом в моем присутствии».

Лефевр подошел к большому окну, выходившему во двор.

– Байрам!

– Да, сэр, – отозвался снаружи низкий мужской голос.

– Поставь Эбони в стойло и поднимись сюда. Мне понадобится твоя помощь.

– Слушаюсь, сэр. Грэм продолжил чтение:

– «Больше всего Рольф гордится своими связями с женами высокопоставленных персон, чьей дружбы он так жадно домогается. Возможно, соблазняя жен, он чувствует себя одним из них. Недавно я слышала, как он хвастался перед Байрамом, что переспал с супругами четырех лондонских олдерменов, включая нашего покровителя». – Грэм поднял глаза от письма. – Кажется, это олдермен Джон Хаксли? Лорд Ги познакомился с мастером Джоном, когда учился в Париже. Вам об этом что-нибудь известно?

На щеках Лефевра вспыхнули два красных пятна.

Вернувшись к письму, Грэм продолжил:

– «Как я поняла, Рольф настолько осмелел, что решил приударить за женой королевского судьи. Хотя мои чувства к мужу и охладели, мне страшно даже подумать, что случится с ним, если станет известно, что он наградил рогами столько важных персон». – Грэм сложил письмо и вернул его в стопку. – Здесь она попала в точку, вы не находите? Вам придется туго, если письма вашей жены попадут не в те руки.

Лефевр высунулся из окна.

– Байрам, пожалуй, я обойдусь без тебя.

– Вы уверены, сэр? – послышалось после небольшой паузы.

– Да, черт побери, уверен. Возвращайся к своей работе, – рявкнул Лефевр и повернулся к Грэму с убийственным выражением на лице: – Вздумали шантажировать меня? Наглый ублюдок! Дайте мне взглянуть на эти письма.

– Насчет «ублюдка» вы правы, – ответил Грэм, протягивая ему стопку писем. – А что касается шантажа, полагаю, до этого не дойдет.

– Конечно, не дойдет, – торжествующе воскликнул торговец, швырнув письма в огонь. – Приятно обнаружить, что я переоценил вас.

– Отнюдь, – отозвался Грэм с небрежной улыбкой. – Это были копии. Оригиналы надежно заперты в личных покоях лорда Ги.

Лефевр рухнул в кресло, побледнев от бешенства.

– Похоже, я угодил в ловушку. Значит, если я не отпущу Аду, вы уничтожите меня?

– Надеюсь, вас несколько утешит тот факт, – сказал Грэм, – что лорд Ги распорядился вручить вам пятьдесят марок независимо от вашего содействия? Правда, я сказал ему, что он слишком щедр.

– Я достаточно долго занимаюсь торговлей, чтобы знать, что подобная щедрость не бывает без условий.

– Вы не будете обсуждать мистрис Аду ни с кем и никогда. В особенности вы будете хранить при себе все, что касается обстоятельств ее рождения.

– Уверяю вас, я меньше всего заинтересован в том, чтобы это стало всеобщим достоянием. Но пятидесяти марок недостаточно! Мне нужно больше.

– Это все, что у меня есть, и это больше, чем вы заслужили. Хотите берите, не хотите – не надо.

Челюсти Лефевра напряглись.

– В таком случае дайте их мне.

– Я оставил их на хранение у настоятеля церкви Святого Варфоломея. Вы получите их, когда я приду за мистрис Адой. – Грэм встал. – Я вернусь сегодня вечером.

– Она будет готова. – Лефевр поднялся, устремив настороженный взгляд в угол. Обернувшись, Грэм увидел на задней лестнице девушку по имени Олив, которая принесла тоник. – Ты давно здесь стоишь?

– Я только… простите, сэр. Но ма задаст мне ужасную трепку, если я вернусь в лавку без двухпенсовика.

Злобно хмурясь, Лефевр вытащил из висевшего на поясе кошелька два серебряных пенни и швырнул их девушке. Она вскрикнула, прикрыв лицо ладонями. Монетки упали на пол и покатились.

– Черт! – буркнул Лефевр.

– Извините, – пробормотала Олив, опустилась на четвереньки и поползла по полу в поисках денег. – Извините, мастер Рольф. Я такая неловкая.

Одну монетку она нашла под креслом. Другую, остановившуюся рядом с его ногами, поднял Грэм и протянул девушке. Она взяла ее со словами благодарности, покраснев, когда он помог ей подняться.

– Ты работаешь в лавке аптекаря? – поинтересовался Грэм. Девушка кивнула:

– Да, помогаю матери.

– Послушай, а если мне понадобится лекарство на неделю для мистрис Ады, оно не испортится за это время?

– Нет. Держите его в прохладном месте, и все будет в порядке.

– Отлично. – Грэм развязал свой кошелек и отсчитал четырнадцать пенни в ее ладошку, затем добавил еще четыре для ровного счета. Он мог позволить себе быть щедрым – точнее, лорд Ги мог позволить себе подобную расточительность, поскольку это были деньги барона, выданные на покрытие расходов, связанных с возвращением его дочери. – Тут полтора шиллинга – этого более чем достаточно. Принесешь лекарство сюда к вечерней службе.

– Да, сэр. Я приду. До свидания.

– До свидания.

Когда она вышла, Грэм встревожился.

– Кстати, как здоровье вашей жены? – обратился он к Лефевру. – Она в состоянии путешествовать?

Тот одарил его презрительно-насмешливым взглядом.

– Теперь это ваша забота. Я умываю руки.

Глава 2

Солнце низко стояло в небе, золотя лондонские крыши, когда Грэм вернулся в город верхом на гнедом жеребце, с седельными сумками, набитыми серебром, предназначавшимся для Рольфа Лефевра. Поразмыслив, он решил не брать с собой лошадь, приобретенную для мистрис Ады. Если она серьезно больна, для нее безопаснее ехать, сидя за его спиной. Либо так, либо на носилках, но где их можно найти за столь короткий срок – Грэм не представлял.

Он не мог не задаваться вопросом, как выглядит Ада Лефевр. Барон не стал описывать своих дочерей-близнецов, заметив лишь, что они обладают «ангельской красотой и кротким нравом». Конечно, длительная болезнь могла сказаться на ее внешности, и Грэм решил не подавать виду, если она покажется ему не слишком привлекательной. В конце концов, он помолвлен не с Адой, а с Филиппой.

Точнее, почти помолвлен. Официальное обручение должно состояться после того, как он благополучно доставит Аду в Париж. Такова была награда, обещанная ему лордом Ги, – рука леди Филиппы и щедрое приданое. И что самое замечательное, земельные угодья в Англии. Одно из лучших поместий барона – пять тысяч акров пахотной земли и пастбищ вблизи Оксфорда.

Грэм поразился, когда лорд Ги предложил ему эту поистине царскую награду, но счел за благо не задавать лишних вопросов. Не дай Бог, барон передумает! Для человека с сомнительным происхождением это был шанс, который выпадает раз в жизни. Тот факт, что Филиппа родилась вне брака, Грэма ничуть не смущал. Он сам жил с этим проклятием. Возможно клеймо незаконнорожденных, которое они оба носят, даже поспособствует их взаимопониманию.

Интересно, каково это, размышлял он, после стольких лет неприкаянного существования и одиночества обзавестись собственным домом и семьей? Каково это, после бездумных совокуплений со служанками и прачками проводить ночь за ночью в объятиях одной и той же женщины, видеть, как она носит твоего ребенка, как ее волосы седеют с годами?

Что ж, скоро ему представится возможность узнать все это. Единственное, что для этого требуется, – это доставить Аду Лефевр к ее отцу. Сам дьявол не сможет помешать ему, не говоря уже о ее муже. У Рольфа Лефевра нет шансов.

Грэм свернул на Милк-стрит, одну из немногих улиц, вымощенных камнем в незапамятные времена. Дорога давно пришла в упадок, и он придержал коня, объезжая рытвину, камни из которой пошли на постройку дома, соседствовавшего с владениями Лефевра.

За исключением церкви Святой Марии Магдалины и этого здания, все постройки на Милк-стрит были деревянными, но дом Рольфа Лефевра выделялся на общем фоне, что было вполне понятно. В этой части Лондона сосредоточилась торговля шелком, и Лефевр, возглавлявший гильдию, был самой важной персоной в близлежащих кварталах. Почему бы ему не иметь самый большой и нарядный дом? И все же… выкрашенный в кричащие цвета, с портиком, опиравшимся на резные столбы, с выступающими балками и карнизами, дом очень походил на своего хозяина, разбогатевшего слишком быстро.

Подняв глаза, Грэм заметил в одном из окон третьего этажа чей-то силуэт, освещенный желтоватым светом. Ада Лефевр?

Он надеялся, что она упаковала вещи и приготовилась в дорогу, как и было обещано, и они смогут без промедления отправиться в церковь Святого Варфоломея, где Грэм снял для нее комнату. С наступлением темноты, после вечернего звона церковных колоколов, городские ворота закрывались на ночь. Грэм порадовался, что последовал совету лорда Ги и остановился в церкви Святого Варфоломея. Мало того что там давали приют не только мужчинам, но и женщинам, при монастыре имелась отличная больница. Правда, он надеялся, что Аде она не понадобится. Чем скорее они доберутся до Парижа, тем лучше.

Подъехав к дому, Грэм увидел коренастого лысого мужчину в коричневой тунике из грубой ткани. Прислонившись к высокой каменной стене, окружавшей владения Лефевра, тот рассеянно строгал ножом палку. При виде Грэма он выпрямился и отбросил палку в сторону.

– Грэм Фокс?

– Да. – Грэм натянул поводья.

– Я вас ждал. Мастер Лефевр сказал, будто вы приехали, чтобы забрать его жену? Он не хочет, чтобы все соседи видели, как она уезжает неведомо с кем. – Он пожал плечами с извиняющимся видом.

– Ты Байрам?

Мужчина убрал нож в ножны.

– Он самый. Сюда, пожалуйста. – Оттолкнувшись от стены, мужчина жестом пригласил Грэма следовать за ним и направился к переулку, примыкавшему к дому Лефевра. – Вам лучше спешиться, для верхового здесь тесновато.

Грэм слез с лошади, чувствуя подвох. Полная опасностей жизнь сделала его подозрительным, а подручный Лефевра не внушал доверия.

Где-то на полпути на правой стороне переулка имелся выход на заросший травой пустырь, использовавшийся жителями для хозяйственных нужд. Отсюда через ворота в невысокой каменной стене можно было попасть на задний двор Рольфа Лефевра, где располагалась конюшня и другие постройки. В этот вечерний час здесь никого не было, если не считать кур и поросят, возившихся в огороженных загонах.

– Куда ты идешь? – поинтересовался Грэм, когда они миновали ворота на задний двор Лефевра.

Байрам обернулся, но его взгляд, скользнув по Грэму, остановился на чем-то за его спиной. Стремительно повернувшись, Грэм увидел двух мужчин, появившихся со стороны конюшни. Один из них схватил поводья его жеребца, а другой – настоящий гигант – метнул в голову Грэма кузнечный молот с длинной рукоятью. Увернувшись от смертоносного снаряда, Грэм бросился на землю, перекатился и вскочил на ноги. Выхватив кинжал, он сгреб спутанную бороду верзилы, притянул его к себе и вонзил лезвие в его живот. Но негодяй только хрюкнул и снова занес свой молот. На сей раз он не промахнулся, и Грэм, получив удар в грудь, отлетел на несколько шагов и распростерся на утрамбованной земле.

– Вот черт, Дугал, – выругался Байрам, обращаясь к своему сообщнику. – Ты в порядке?

Верзила опустил глаза на рукоятку кинжала, торчавшую из его живота, и пожал плечами.

Стиснув зубы от тупой боли в боку, Грэм попытался сесть и увидел, как его жеребца поспешно уводят в сторону Вуд-стрит.

– Нет! – выдохнул он, потянувшись к голенищу сапога, где был спрятан еще один клинок, острый как бритва, хоть и понимал, что его шансы выпутаться ничтожны.

Байрам склонился над ним с ножом в руке. Схватив Грэма за волосы, он запрокинул ему голову и прижал острие к горлу.

– Передай от меня привет дьяволу, Фокс.

– Сделаешь это сам. – Грэм сделал резкий выпад, целясь в горло противника, но тот успел отдернуть голову. Лезвие скользнуло по его щеке и подбородку, оставляя кровавый след. Байрам, отчаянно ругаясь, отпрянул и выронил нож.

Не выпуская свой клинок, Грэм потянулся к ножу, но Дугал наступил на его руку, чуть не раздавив пальцы. Грэм собрался с силами и ударил верзилу в пах. Тот взревел, как медведь, обрушив молот на левую лодыжку Грэма. От острой боли, пронзившей ногу, молодой человек громко вскрикнул. Его вопль эхом отозвался в переулке.

Где-то наверху открылось окно, и мужской голос гаркнул:

– Пошли прочь отсюда! Поужинать спокойно не дают! Грэм втянул в грудь воздух и снова попытался встать, но сломанная нога отказывалась подчиняться. Байрам вытер рукавом туники окровавленное лицо и пнул ногой в его сломанные ребра.

– Кончай его, – бросил он Дугалу, – пора сматываться. Дугал, из живота которого по-прежнему торчала рукоятка кинжала, подошел ближе и высоко поднял молот, метя в голову Грэма. Этой секунды хватило, чтобы кинжал, пущенный рукой Грэма, вонзился в его бычью шею и застрял в ней, подрагивая. Дугал моргнул и медленно опустил молот.

– Иисусе, – пробормотал Байрам, ошарашено глядя на приятеля. – Дай мне эту штуковину. – Выдернув молот у Дугала, он замахнулся, намереваясь раскроить череп Грэма, но тот откатился в сторону, и молот, описав дугу, зарылся в землю.

Почувствовав под рукой нож, оброненный Байрамом, Грэм схватил его и со стоном поднялся на ноги, прислонившись к стене. Байрам тем временем выдернул из земли молот и повернулся к нему.

– Добрый вечер, джентльмены. – Грэм и его противники обернулись, обнаружив высокого худощавого мужчину с вьющимися волосами, направлявшегося к ним со стороны Вуд-стрит. – Не возражаете, если я присоединюсь к вашим забавам? – осведомился он, вытаскивая из богато украшенных ножен, висевших у него на поясе, сверкающий меч.

Байрам и Дугал переглянулись.

– На мой взгляд, вам не хватает участников. – Правильная речь и великолепное оружие указывали на принадлежность вновь прибывшего к благородному сословию, несмотря на кожаную тунику и шерстяные чулки, изрядно поношенные и заляпанные грязью. – Два против одного – это против правил. Как насчет того, чтобы сравнять шансы?

– Мотай отсюда, – прорычал Дугал, однако отступил к стене, подальше от меча незнакомца.

– Возможно, я последую твоему совету. – Вновь прибывший указал подбородком на рукоятку кинжала, торчавшую из живота верзилы. – Чертовски больно, полагаю. Но мне приходилось видеть, как люди вытаскивали нож из такой вот раны и прекрасно жили после этого.

– Ха! – Дугал уставился на кинжал с очевидным облегчением.

Но вот от того, что в твоем горле, так просто не избавишься, Если его вытащить, кровь хлынет фонтаном и не остановится, пока ты не рухнешь замертво. Имей это в виду.

Дугал с ужасом воззрился на него.

– Правда, в этом есть свои плюсы. Тебе не придется долго мучиться.

– Он все врет, – буркнул Байрам.

Дугал перекрестился и побрел в сторону Милк-стрит, что-то бормоча себе под нос.

– Ты куда? – завопил Байрам. – Лопни твои глаза, Дугал, он все выдумал! Вернись! – Он угрожающе потряс молотом. – Убирайся отсюда, пока я не вышиб тебе мозги.

Проигнорировав угрозу, незнакомец приподнял подбородок Байрама кончиком меча, разглядывая порез на его лице.

– Надеюсь, ты уже женат. Ни одна девица не пожелает мужчину с таким шрамом. – Он повернулся к Грэму: – Твоя работа?

Грэм кивнул, с трудом удерживаясь на ногах:

– Я метил ему в горло.

– Неужели? Я пришел к выводу, что проще всего перерезать человеку горло, если поместить лезвие вот сюда, – он прижал кончик меча к горлу Байрама, – а затем резануть поперек, вот так. – Он сделал резкое движение.

Байрам завопил и уронил молот. Незнакомец подтолкнул его ногой к Грэму, но тот даже не пытался поднять его, подозревая, что лишится сознания, если нагнется.

– Ладно, – сказал незнакомец, обращаясь к Байраму. – Подними-ка руки.

Тот смачно выругался, но подчинился.

– Я намерен послать за шерифом, чтобы он препроводил твою жалкую задницу в кутузку.

– Отпустите его, – попросил Грэм.

– Что? Это еще почему?

Потому что Грэм поклялся лорду Ги, что будет действовать с предельной осторожностью, чтобы никто – за исключением самого Лефевра – не узнал истинной причины его приезда в Лондон и того, что Ада Лефевр – дочь барона. Обращение к властям открыло бы ящик Пандоры, и тайна, которую его покровитель столько лет хранил, выплыла бы наружу. К тому же Грэм не видел смысла в расследовании «ограбления», не сомневаясь, что за ним стоит Рольф Лефевр и что он мог лишиться не только серебра барона, но и собственной жизни. По всей видимости, торговец шелком, опасаясь за свою драгоценную репутацию, не имел ни малейшего намерения отпускать свою жену. Но был не прочь получить пятьдесят марок.

Все это, однако, не умалило решимости Грэма доставить Аду в Париж. И не только потому, что забрать ее у такого негодяя, как Рольф Лефевр, было благородным делом, но и потому, что его собственное будущее зависело от успеха этого предприятия. Каким-то образом, невзирая на свои раны и сопротивление Лефевра, он должен выполнить порученное ему дело. Но без сомнительной помощи лондонских шерифов.

– Хлопот не оберешься. Нам придется давать показания, свидетельствовать в суде – только для того, чтобы его выпороли и вышвырнули на улицу. Этот болван не стоит таких усилий.

Должно быть, его аргументы прозвучали убедительно. После секундного размышления незнакомец отступил в сторону.

– Почему бы тебе не поискать своего приятеля и не помочь ему вытащить нож из горла? – проговорил он, обращаясь к Байраму.

Тот помедлил, бросив обеспокоенный взгляд на Грэма – видимо, тревожась, что не удается закончить начатое, – затем повернулся и бросился в сторону Милк-стрит.

Грэм сунул нож за пояс и обессилено опустился на землю, обхватив ногу и ругаясь, как матрос. Лодыжка распухла, натянув ремни, повязанные крест-накрест вокруг кожаных штанин, и немилосердно болела.

Незнакомец убрал меч в ножны и присел на корточки рядом с Грэмом, глядя на его ногу. В его правом ухе поблескивало золотое колечко с экзотическим орнаментом. Такую серьгу Грэм видел у язычника в тюрбане, которого повстречал однажды на парижской улице.

– Перелом? – спросил незнакомец. Грэм кивнул:

– И, боюсь, довольно серьезный. Надо бы размотать ремни, чтобы определить точнее.

– Не стоит. Они послужат лубком, пока вы не доберетесь до врача. Это все ваши увечья?

– Нет. Олухи сломали мне несколько ребер. Такая же участь постигла бы и мою голову, если бы не ваше своевременное вмешательство. Кстати, меня зовут Грэм Фокс. Я задолжал вам благодарность.

– Хью из Уэксфорда. Скорее это мне следует вас благодарить. Давно я так не развлекался.

– Дугал действительно истечет кровью, если вытащить нож из его горла?

Хью ухмыльнулся, пожав плечами:

– Не представляю. Это был экспромт.

– Весьма удачный.

– Мне тоже так показалось. Пойдемте. – Хью выпрямился и помог Грэму встать на ноги. – Это послужит вам тростью, – сказал он, вложив в его трясущуюся руку четырехфутовую рукоятку молота. – Думаю, нам лучше зайти внутрь, чтобы вы могли прилечь.

– Внутрь? – Грэм оперся всей тяжестью на молот, а Хью обхватил его за талию, поддерживая с другой стороны.

– Это дом моей сестры, – сообщил Хью, стуча по глинобитной стене дома, к которой прислонялся Грэм. – Я собирался навестить ее, когда увидел грязного бродягу, ведущего в поводу великолепного гнедого.

– Великолепного гнедого с пятьюдесятью марками серебра в седельных сумках, – сказал Грэм, преодолев с помощью своего нового знакомого несколько ступенек. Дом сестры Хью представлял собой одно из двухэтажных зданий, выходивших на Вуд-стрит. К задней стене примыкали хозяйственные строения, а под деревом притулилась каменная постройка, очевидно, служившая кухней. Рядом тянулись грядки, пустынные по причине ранней весны, но никакого скота не наблюдалось.

– Пятьдесят марок! – присвистнул Хью. – И как вас угораздило попасть в лапы грабителей, имея при себе такую сумму? Чертовское невезение.

Невезение здесь ни при чем, подумал Грэм, особенно если учесть, что один из грабителей – доверенный слуга главы гильдии торговцев шелком.

Хью постучал кулаком в дубовую дверь.

– Джоанна! Джоанна, это я, Хью. – Он потянул за веревку, торчавшую из отверстия в двери. Послышался металлический скрежет поднимаемой щеколды. Распахнув дверь, за которой виднелся узкий коридор, Хью снова позвал: – Джоанна? – Изнутри не донеслось ни звука. – Должно быть, ее нет дома. Входите, только осторожно, здесь ступенька.

Они проследовали по коридору в скромно обставленную гостиную с винтовой лестницей в углу, ведущей наверх. Пол в комнате устилал свежий тростник. Посередине грубо сколоченного стола со скамьями стояла масляная лампа. На подоконнике одного из двух забранных решетками окошек сидела кошка, бесстрастно взиравшая на вошедших.

– Это надменное создание зовут Петрониллой, – сообщил Хью. – А вот ее братец, Манфрид, – трусишка. Шарахается от всех незнакомых людей, особенно от мужчин. Кроме того, в доме обычно живет пара собак, но сейчас, похоже, их нет. Где твоя мамочка, Петронилла?

Кошка зевнула и отвернулась, уставившись в окно.

– Раз Джоанна зажгла лампу, – сказал Хью, – можно предположить, что она ушла совсем недавно. Солнце только что село.

Через широкий арочный проход можно было видеть небольшую комнату в передней части дома. Судя по всему, это была лавка, прилавком в ней служил подоконник огромного окна рядом с дверью, выходившей на улицу. Сейчас ставни были закрыты, а поблизости от окна на высоких козлах стояли большие прямоугольные пяльцы с незаконченной вышивкой.

Перехватив взгляд Грэма, Хью счел нужным пояснить:

– Муж Джоанны – торговец. Завозит шелк из-за границы и продает его в лавке – точнее, продает она. Ему нравится закупать товар, но он терпеть не может стоять за прилавком.

Грэм вежливо кивнул, стараясь сохранить самообладание, несмотря на адскую боль в ноге.

– Вы говорили, что здесь найдется место, где я смогу прилечь…

– Сюда. – Хью отодвинул кожаную штору и помог Грэму проковылять в крохотную комнатушку. Здесь не было тростника, чтобы прикрыть пол, выложенный известняковыми плитами. В тусклом свете, проникавшем через окно, Грэм различил несколько сундуков и мешков, а также скамью, заваленную рулонами шелка. У задней стены стояла узкая кровать.

– Чья это постель? – Грэм со стоном опустился на застеленный простыней соломенный матрас и вытянулся, пытаясь устроиться поудобнее, чтобы облегчить мучительную боль в ноге.

– Прюита. – Хью взбил подушку и подсунул ее под голову Грэма.

– Кто это – подмастерье?

– Муж сестры – Прюит Чапмен. – Хью снял с плеча сумку, затем отвязал от пояса флягу и протянул ее Грэму. – Выпейте, это поможет снять боль и согреет вас. Вы дрожите.

Грэм с благодарностью принял флягу и, вытащив пробку, сделал несколько глотков. Казалось странным, что хозяин дома вынужден довольствоваться кроватью в кладовой, когда наверху наверняка имеется спальня. Однако Грэм подавил искушение спросить об этом своего нового знакомого, полагая, что чрезмерное любопытство к семейным делам не лучший способ отблагодарить за гостеприимство.

– А ваш шурин не станет возражать, обнаружив, что его постель занята кем-то посторонним?

– Прюит спит здесь, только когда бывает дома. Большую часть времени он проводит за границей, покупая шелк.

– И сейчас он там?

– Не могу сказать. В последний раз я навещал сестру почти год назад. – Хью развернул шерстяное одеяло, лежавшее в ногах кровати, и укрыл Грэма. – Отдохните, пока я схожу за врачом.

– Здесь есть врач?

– Кажется, я видел вывеску неподалеку от Криплгейт. Хью ушел, а Грэм принялся накачиваться вином в надежде довести себя до бессознательного состояния. Ему не раз приходилось держать вопящих от боли мужчин, когда им вправляли кости, и он предпочел бы не сознавать, что происходит во время подобных манипуляций.

На улице между тем стемнело. В тот самый момент, когда Грэм обнаружил, что фляга пуста, хлопнула дверь. Звук донесся не из задней части дома, где он находился, а со стороны улицы. Через открытую дверь кладовой он мог видеть освещенную лампой гостиную и затемненную лавку. Полагая, что это вернулся Хью, Грэм уже собирался окликнуть его по имени, когда сообразил, что темная фигура в женской юбке и плаще с накидкой, появившаяся в лавке, явно ниже ростом.

Женщина – очевидно, сестра Хью – вошла в гостиную, повесила плащ на крюк, торчавший в стене, и положила на стол, завернутый в пергамент сверток. Несмотря на замутненное алкоголем сознание, Грэм старался не выпускать ее из виду. Для женщины она была высокого роста, хотя и не слишком. На ней было простое синее платье без туники, которая обычно надевалась сверху. Волосы, не считая нескольких золотистых завитков на затылке, были убраны под белый шарф, повязанный вокруг головы. На вышитом поясе позвякивали ключи и прочие мелкие предметы, необходимые в хозяйстве.

Кошка спрыгнула с подоконника, присоединившись к черно-белому коту, который уже терся о ноги хозяйки. Одно из животных громко мяукнуло.

Женщина хмыкнула.

– Придется вам подождать, пока я перекушу сама. – У нее был молодой голос с низкими нотками, не лишенными приятности.

Грэм приподнялся на локте, собираясь обнаружить свое присутствие, и застонал, когда окружающий мир завертелся вокруг него.

Женщина ахнула и уставилась в темноту широко раскрытыми глазами.

– Кто здесь? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Не бойтесь, – невнятно отозвался Грэм, снова рухнув на кровать и закрыв глаза от очередного приступа пьяного головокружения.

Судя по шороху тростника под ногами, женщина подошла ближе.

– Убирайтесь отсюда.

Открыв глаза, Грэм обнаружил, что она стоит над ним с топором в руках.

– Вы слышите меня? – спросила женщина дрожащим голосом. – Сейчас же убирайтесь из моего дома, или я раскрою вам череп.

Глава 3

– Я все объясню, – произнес мужчина заплетающимся языком и поднял руку, заслоняясь от топора. Еще один пьяный бродяга, решивший отоспаться в ее доме. Право, ей нужно быть внимательнее и запирать заднюю дверь, покидая дом.

– Убирайтесь! – повторила Джоанна, проклиная себя за дрожащий голос. Не хватает еще, чтобы эта уличная крыса почувствовала ее страх. Мужчина был таким огромным, что не умещался на кровати Прюита, и его обутые в сапоги ноги свешивались с лежанки. К тому же от него несло вином, что делало его еще опаснее. Если он кинется на нее, придется стукнуть его топором со всей силы.

– Мистрис… – начал он.

– Поднимайтесь! – приказала она, взмахнув топором. – Уходите! Иначе я использую эту штуковину по назначению, помоги мне Боже.

Мужчина смерил ее оценивающим взглядом, ничуть не обескураженный. В полутьме его глаза сверкали, как голубое пламя.

– Едва ли, – отозвался он почти трезвым голосом, приподнявшись на локте. – У вас руки трясутся.

Джоанна отступила на шаг, выставив перед собой топор.

– Мой муж может в любой момент вернуться домой, – солгала она и, решив, что этого недостаточно, чтобы запугать непрошеного гостя, учитывая его габариты, добавила: – С моим братом. Хью мастерски владеет мечом. Он разрубит вас на части, если застанет здесь.

Мужчину ее заявление необычно развеселило.

– Вообще-то это Хью привел меня сюда, – сочувственно пояснил он Джоанне.

– Что?

– Да, он…

– Вам не удастся усыпить мою бдительность этой ложью. Хью даже нет в Лондоне. Он воюет за границей.

Рот мужчины насмешливо скривился.

– Если вашего брата нет в Лондоне, как же он явится сюда с вашим мужем?

Джоанна мысленно чертыхнулась. Она никогда не умела лгать.

– Но… мой муж вот-вот придет.

– Не думаю. Будь он на подходе, вы бы сбежали, позволив ему избавиться от меня, вместо того чтобы заниматься этим самой. Его нет в Лондоне, не так ли? Никто не придет. Вы здесь одна.

– Убирайтесь!

– Мистрис…

– Вставайте! Кому говорят! – Перевернув топор, она ударила его по ногам рукоятью.

– Черт! – Он свернулся в клубок, схватившись за ногу. – О черт! Черт!

Джоанна отскочила к двери, испуганная его реакцией. Мужчина разразился продолжительными проклятиями, и когда они иссякли, рухнул, бледный и дрожащий, на кровать.

– Черт бы вас побрал, мистрис, – прохрипел он. – Неужели нельзя было обойтись без этого?

– Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, – выпалила она, – я сделаю это снова.

– Я бы ушел, если бы мог, – отозвался он, тяжело дыша. – У меня сломана нога.

Ее глаза подозрительно сузились:

– Вы лжете.

Он откинул одеяло.

– Можете убедиться. Левая нога. И пара ребер, полагаю.

Джоанна принесла из гостиной лампу, стараясь не поворачиваться спиной к незваному гостю. С лампой в одной руке и топором в другой она приблизилась к постели и поморщилась при виде его ноги, распухшей ниже колена.

– Меня действительно привел сюда Хью, – устало сказал мужчина. – Он отправился за врачом. Это его фляга. – Он указал подбородком на кожаную флягу, валявшуюся в углу.

Поднеся ближе лампу, Джоанна узнала флягу своего брата. Судя по всему, он действительно вернулся домой. Слава Богу! Каждый раз, когда Хью ввязывался в очередную авантюру, она боялась, что больше никогда не увидит брата, с ужасом ожидая дня, когда один из его товарищей появится у нее на пороге, чтобы передать его личные вещи. Впрочем, вряд ли кто-нибудь станет беспокоиться о подобных тонкостях, и скорее всего она никогда не узнает, что с ним стало.

– Откуда мне знать, что вы не украли эту флягу? – возразила она, но без особой уверенности. – Может, это он сломал вам ногу, защищаясь.

– На меня напали в соседнем переулке. Забрали лошадь и изрядную сумму серебром, принадлежавшую моему лорду, но кое-что осталось, слава Богу. – Грэм похлопал по кожаному кошельку, висевшему у него на поясе. – Ваш брат пришел мне на помощь, а затем привел сюда. Он сказал, что вас зовут Джоанна. У вас есть кошка по кличке, – он нахмурился, вспоминая, – кажется, Пьеретта. Нет, Петронилла. А у нее есть пугливый братец – не помню, как его зовут. Ваш муж торгует шелком и большую часть времени проводит за границей. Он спит здесь, а не… – Он запнулся и отвел взгляд.

На щеках Джоанны вспыхнул румянец.

– Это все, что я запомнил. Не знаю, что еще нужно сказать, чтобы убедить вас. Я понимаю, что вы боитесь меня и не хотите, чтобы я оставался здесь. Как только ваш брат вернется, я уйду. Просто я не в силах выбраться отсюда самостоятельно.

С минуту Джоанна задумчиво смотрела на него. Грэм не отвел глаза, хотя ему было трудно сфокусировать взгляд. Его лицо с выразительными чертами, проступавшими сквозь слой грязи и отросшую щетину, казалось молодым и привлекательным. Глаза, несмотря на легкую пелену опьянения, смотрели искренне и серьезно. Коричневая туника, хоть и грязная, была хорошего качества, как и пояс с сапогами.

– Кто вы? – спросила она наконец.

– Меня зовут Грэм Фокс. Я англичанин, но служу у нормандского барона.

Джоанна пристроила лампу и топор на скамью.

– Что привело вас в Лондон?

Грэм помолчал, пригладив пятерней свои длинные волосы. На его указательном пальце сверкнул золотой перстень-печатка.

– Собственно, я здесь проездом. Хотел навестить своих родственников.

– Где они живут?

– В Оксфордшире, – ответил он после секундной заминки.

– Как вы оказались в нашем районе?

– Искал гостиницу.

– Большинство гостиниц находится за городскими воротами.

– Мне не хотелось беспокоиться о том, чтобы выбраться из города до закрытия ворот.

Джоанна помолчала, глядя на его изувеченную ногу.

– Вам, должно быть, очень больно.

– Вино помогло… на время – Пока она не ударила по его ноге рукояткой топора.

– Мне очень жаль.

Грэм обезоруживающе улыбнулся:

– Ваша храбрость произвела на меня неизгладимое впечатление.

Джоанна не могла не улыбнуться в ответ.

– Вы, наверное, голодны? Я купила пирог с угрями. Могу поделиться, если хотите.

– Я столько выпил, что, боюсь, меня вывернет наизнанку. Но все равно спасибо.

Задняя дверь отворилась, и в коридоре, примыкавшем к кладовой, послышались шаги и мужские голоса. Один из них принадлежал Хью. Джоанна бросилась навстречу брату.

– Джоанна! – Хью подхватил ее и закружил вокруг себя. – Я по тебе соскучился.

– Я тоже по тебе скучала. – Она поцеловала брата в колки чую щеку, отметив со снисходительной улыбкой, что он все еще носит языческую серьгу. – Я ужасно беспокоилась о тебе. Слава Богу, ты дома!

– Ненадолго, – сказал он. Настроение у нее тут же испортилось.

– Как всегда. – Она кивнула в сторону Грэма, наблюдавшего за ними с кровати. – Как я вижу, ты по-прежнему приводишь ко мне всяких бедолаг на излечение.

Хью хмыкнул.

– Моя сестричка просто не способна отказать живому существу, попавшему в беду, – сказал он, обращаясь к Грэму. – Как вы себя чувствуете?

– Отвратительно пьяным.

– Рад слышать это.

Их пикировку прервал выразительный кашель. Хью отступил в сторону, позволив плотному пожилому мужчине войти в комнату.

– Джоанна, – сказал он, – ты знакома с мастером Олдфрицем?

– Да, мы встречались.

Джоанна попыталась представить Грэма доктору, но тот перебил ее, решительно скомандовав:

– Зажгите свет! Принесите чистой воды! И чистое полотно, если оно у вас есть.

Хью зажег масляный фонарь и подвесил его на потолочную балку, а Джоанна принесла ведро воды из общего колодца на заднем дворе. Затем достала две чистые простыни и не без сожаления вручила их мастеру Олдфрицу. Вряд ли ей удастся приобрести новые, если эти будут испорчены.

Врач отправил Хью в гостиную, велев разорвать простыни на полосы, и приказал Джоанне раздеть пациента.

– Раздеть?

– Нуда. Снимите с него сапоги, штаны, тунику, рубаху, – пояснил врач, надевая кожаный фартук. – Можете оставить подштанники. – Он выгнул бровь, недовольный ее нерешительностью.

Грэм с любопытством наблюдал за румянцем, залившим щеки Джоанны.

– Я могу раздеться сам, – предложил он и попытался сесть, морщась от боли.

– Лежите смирно! – рявкнул врач, раскладывая хирургические инструменты на сундуке.

– Он прав, – сказала Джоанна, недоумевая, что ее так смутило, и чувствуя себя круглой дурой. – Вы должны беречь силы. И потом, я ничего не имею против, правда. – Хотя она старалась действовать осторожно, Грэм резко втянул воздух, когда она стянула сапог с его ноги. Стянув второй сапог, Джоанна принялась за кожаные ремни, обвивавшие его левую лодыжку.

– Наверное, лучше просто разрезать его, – предложил Грэм.

– Да, конечно. – Джоанна вытащила крохотный кинжал из ножен, висевших у нее на поясе, просунула его под ремень и перерезала его. Затем осторожно, чтобы не причинить ему боль, размотала полоску кожи, обвивавшую его лодыжку, и сняла кожаные гетры. Под ними был надет шерстяной носок, и она осторожно разрезала его ножничками для вышивания, подвешенными у нее на поясе.

– Иисусе, – прошептала она, увидев его лодыжку. Там, где была сломана кость, нога искривилась и распухла. Покрасневшую плоть покрывали синяки и кровоподтеки.

– Хм. – Врач помедлил со своими приготовлениями, чтобы взглянуть на изувеченную ногу. – По крайней мере кость не торчит наружу. Думаю, я смогу это исправить. – Он вытащил несколько жуткого вида ножей и пилу.

На лице Грэма отразилось облегчение. Пока Джоанна снимала гетры с его правой ноги, он расстегнул пояс и отложил его в сторону. Общими усилиями они стянули с него тунику и рубаху. Левый бок Грэма на уровне нижних ребер распух. Это было единственным несовершенством на его торсе, являвшем собой образец мощи и мужской грации. У него были широкие плечи, развитая мускулатура, плоский живот и узкие бедра, прикрытые свободными льняными подштанниками. Когда он поднял руку, чтобы убрать с лица непокорные волосы, на его предплечье обозначились тугие мышцы. Джоанна с трудом удерживалась, чтобы не пялить на него глаза.

Появился Хью с кипой полотняных полосок, и Олдфриц наложил повязку на сломанные ребра Грэма, проделав все быстро и, похоже, безболезненно. Остальные полоски он положил на кровать рядом с Грэмом вместе с двумя ясеневыми дощечками длиной с мужскую ногу.

– Сколько времени нужно, чтобы вправить кость? – поинтересовалась Джоанна.

– Немного, – ответил врач. – В основном время уходит на закрепление лубков. Мне понадобится кто-нибудь сильный, наверное, вы. – Он указал на Хью. – Обычно мне помогают пара крепких мужчин, которые держат пациента, пока я вправляю кость. Нет ли здесь кого-нибудь, кто мог бы…

– Нет никакой необходимости держать меня, – заявил Грэм, приподнявшись на локте.

– Лежите смирно! – скомандовал врач.

– Это вам сейчас так кажется, посмотрим, что вы запоете, когда мы начнем вправлять кости. Будете метаться и вопить, будто вас поджаривают на огне.

– Не буду, – упорствовал Грэм. – Делайте свое дело. Врач покачал головой, снисходительно улыбнувшись:

– Я восхищен вашей решимостью, но вы не представляете себе…

– Приступайте.

Скорчив гримасу, Олдфриц жестом велел Джоанне встать у изголовья кровати.

– Будете держать его за плечи. Грэм снова попытался сесть.

– Я же сказал…

– Сделайте мне одолжение, – примирительно сказал врач. – Пусть это будет уступкой старому ворчуну. Тем более что вы отшвырнете ее как надоедливого комара, если захотите.

– А я займусь делом, – добавила Джоанна, – вместо того чтобы стоять рядом, заламывая руки. – Она умоляюще улыбнулась, поймав взгляд Грэма.

Он мрачно уставился в потолок.

– Ладно.

Джоанна присела на краешек кровати возле изголовья и осторожно положила руки ему на плечи. Ощущение было такое, словно ее ладони касаются нагретого солнцем камня.

Олдфриц коротко объяснил Хью, что от него требуется.

Мужчины заняли свои позиции.

– Готовы? – спросил врач.

Хью кивнул, а Джоанна со всей силы нажала ладонями на плечи Грэма.

– Тогда начали.

Низкий полузадушенный стон вырвался из горла Грэма, когда мужчины начали свое дело. Крепко зажмурившись, он стиснул зубы и выгнулся всем телом.

– Потерпите, это скоро кончится, – сказала Джоанна дрожащим голосом.

Грэм выругался сквозь стиснутые зубы, обхватив запястья Джоанны. Он тяжело дышал, лицо побагровело, налившись кровью.

Склонившись ниже, она прошептала:

– Вы молодец, замечательно держитесь.

Он попытался улыбнуться, а возможно, это была просто гримаса боли.

– Готово, – объявил врач, вправив кость.

Он принялся обматывать ногу с прижатыми к ней лубками полосками ткани. Он действовал быстро и умело, однако казалось, что это никогда не кончится. Грэм лежал с закрытыми глазами и бледным как воск лицом, влажным от выступившей испарины. Его руки продолжали сжимать запястья Джоанны в яростной хватке.

– Все! – Врач отстранился, с удовлетворением глядя на результат своих трудов. – Совсем неплохо, учитывая, что у меня не было опытных помощников. Вам уже приходилось делать это раньше? – поинтересовался он у Хью.

– Пару раз, но впопыхах, на поле битвы. Сомневаюсь, что те парни смогли нормально передвигаться после этого.

– Наш героический пациент сможет нормально ходить, – пообещал Олдфриц, развязывая фартук, – при условии, что он даст ноге покой на два месяца, с постельным режимом вначале, постепенно увеличивая нагрузку…

– Два месяца! – воскликнул Грэм, отпустив наконец руки Джоанны и попытавшись сесть.

– Лежите смирно! – прикрикнул на него врач. – Вы что, хотите испортить мою великолепную работу?

– Я не могу оставаться в постели два месяца Мне нужно… У меня срочное дело, которое не терпит отлагательства.

– Вы можете написать своим родственникам в Оксфордшир, – предложила Джоанна, – и сообщить им, что задерживаетесь.

– Нет, – простонал Грэм, закрыв лицо ладонями. – Вы не понимаете.

– Я с радостью напишу письмо за вас, – дипломатично заметила она.

– Я умею писать, – сказал Грэм. – Дело не в том. Просто… – Он покачал головой. – Проклятие. Два месяца…

– Возможно, три, – сообщил Олдфриц. – И даже больше Все зависит от того, как быстро срастутся кости. Но чем больше покоя вы дадите ноге, тем скорее поправитесь.

Грэм пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.

– Не снимайте лубки, – распорядился врач, закрывая свою сумку и поднимаясь на ноги. – Я сам сменю их, если понадобится, когда зайду проведать вас, и принесу костыли.

– Меня здесь не будет, – сказал Грэм. – Я остановился в церкви Святого Варфоломея.

– Что ж, это удобно, учитывая, что там есть больница с опытными сестрами. Они смогут ухаживать за вами.

– Ничего не понимаю, – сказала Джоанна. – Если вы уже нашли место, где остановиться, зачем вам понадобилось искать гостиницу?

Застигнутый врасплох, Грэм тупо уставился на нее.

– Ну, – отозвался он после небольшой паузы, – как я вам уже говорил, мне не хотелось зависеть от действующего расписания городских ворот, поэтому я решил перебраться в город.

– Да, конечно, – кивнула Джоанна, несколько озадаченная тем, что человек, который в городе проездом, так озабочен поисками жилья.

Отряхнув тунику, Олдфриц сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я беру полшиллинга за вправку костей плюс три пенни за то, что сделал это здесь, а не в своем заведении.

Хью полез в свой кошелек, но Грэм остановил его:

– Уберите деньги. Вы и так сделали для меня более чем достаточно. – Он указал на свой кошелек, лежавший на полу вместе с поясом, к которому был пристегнут. – Возьмите их оттуда.

Джоанна взвесила кожаный мешочек в руке, оценив его содержимое в полфунта, если не больше. Заглянув внутрь, Джоанна обнаружила, что он набит серебряными монетами. Такое количество денег она видела лишь однажды – когда ее отец отпер сундучок, где хранилось все его состояние.

Разумеется, эти деньги принадлежали покровителю Грэма. У большинства наемников, служивших знатным господам, денег хватало только на порцию эля пли очередную потаскушку.

Отсчитав девять пенни, она вручила их Олдфрицу. Тот пересчитал деньги, убрал их в собственный кошелек и отбыл.

– Вы, должно быть, устали после такого испытания? – спросил Хью, когда Грэм зевнул.

– Какого испытания? – улыбнулся тот. – Вам двоим пришлось гораздо хуже – от меня требовалось только лежать. Признаться, я проголодался. – Он взглянул на Джоанну. – Вот теперь я бы не отказался от пирога с угрями.

Джоанна натянула на него одеяло.

– Сейчас принесу.

Войдя в гостиную, она обнаружила на столе кошачье семейство, наслаждавшееся пирогом.

– Кыш! Манфрид! Петронилла! Пошли прочь!

Кошки спрыгнули на пол и метнулись в лавку, а Джоанна сокрушенно уставилась на наполовину съеденный пирог. Подумать только, она потратила последние драгоценные пенни на го, чтобы накормить этих избалованных созданий!

Выманив кошек во двор, она вывалила остатки пирога в миску, стоявшую у задней двери. Пирог был роскошью, которую она позволила себе, прежде чем перейти к строжайшей экономии. И вот теперь он пошел на корм этим нахальным животным.

– Наслаждайтесь, пока есть такая возможность, – сказала она, потрепав их по шелковистым спинам, когда они склонились над миской. – Скоро вам придется самим добывать пропитание. – И ей тоже.

Вернувшись в кухню, Джоанна соорудила ужин из своих скромных припасов – кусок ржаного хлеба с медом и кружка простокваши – и понесла в кладовую.

Когда она переступила порог, Хью прижал палец к губам и, усмехнувшись, кивнул в сторону кровати. Грэм крепко спал, закинув руку за голову.

Хью погасил фонарь и отнес глиняную плошку, служившую лампой, на стол в гостиной. Джоанна последовала за ним, задернув кожаную занавеску на двери в кладовую.

– Хочешь простокваши? – спросила она, протянув брату чашку, когда они расположились за столом.

Он сморщил нос.

– Лучше вина, если оно у тебя есть. Грэм вылакал всю фляжку.

– Извини, но я на мели. – И так продолжалось уже несколько месяцев. – Боюсь, у меня не найдется даже эля. Но ты можешь сходить в трактир, здесь на углу, и заказать себе выпивку.

– Лучше я посижу с тобой, пока есть такая возможность. Мне нужно добраться до моста до вечерних колоколов.

– До лондонского моста?

Хью кивнул.

– Я остановился на той стороне реки. – При виде неодобрения, промелькнувшего у нее на лице, он поспешно добавил: – В гостинице, а не в публичном доме.

– Не понимаю, зачем ночевать в переполненном клоповнике, когда можно остановиться здесь?

Хью ответил ей кривоватой мальчишеской ухмылкой, перед которой она никогда не могла устоять.

– Хозяйка – моя близкая приятельница.

– Понятно. – Оставалось только догадываться, сколько еще женщин в Лондоне – и во всех местах, где ему приходилось воевать в минувшие годы, – числилось в его близких приятельницах.

Джоанна бросила смущенный взгляд на кожаную занавеску, за которой спал их новый знакомый.

– Было бы лучше, если бы ты остался здесь – хотя бы сегодня.

– Лучше? Ты хочешь сказать, спокойнее? Ты спишь наверху?

– Да.

Он хмыкнул.

– Даже если Грэму взбредет в голову наброситься на тебя посреди ночи – а я сомневаюсь, что это в его правилах, – вряд ли он сумеет подняться по лестнице со сломанной ногой.

Джоанна вздохнула:

– И все же… как-то странно, что он останется здесь.

– Грэм производит впечатление приличного парня, сестричка. Я уверен, что он совершенно безвреден. И потом, эта только на одну ночь. Завтра я отвезу его в церковь Святого Варфоломея, и ты забудешь, что когда-либо встречала его. Ну а теперь скажи, ты собираешься есть этот хлеб?

Она подвинула ему горбушку, и Хью жадно впился в нее зубами.

– Как я понимаю, Прюит в Италии, – сказал он с набитым ртом.

Джоанна вздохнула:

– Прюит умер.

Хью закашлялся, подавившись хлебом, и Джоанна протянула ему кружку с простоквашей. Он сделал большой глоток, скривившись от отвращения, но кашель утих.

– Иисусе! – Он изумленно уставился на нее. – Когда это произошло?

– В прошлом сентябре. – Джоанна обхватила себя руками – я получила письмо от властей Генуи. Прюит… его зарезали.

Хью приглушенно выругался, осенив себя крестом.

– Письмо прислали вместе с его личными вещами, – продолжила Джоанна. – Ключи, бритва, нож, заколка для плаща. Правда, там не было его перстня с сапфиром. И конечно, ни копейки денег, хотя он взял с собой немалую сумму, чтобы закупить восточные шелка.

Хью вздохнул:

– Джоанна… Не буду притворяться, будто я убит горем. – Он потянулся через стол и сжал руку сестры. – Как ты?

– Поначалу я действительно горевала, но потом поняла, что скорблю не о Прюите, а о человеке, за которого его принимала. И возможно, чуточку о своей доверчивости.

– Неужели? Не замечал в тебе склонности к унынию.

Джоанна улыбнулась:

– Минутная слабость. Я была так молода и наивна, когда выходила за него, что Прюиту ничего не стоило ввести меня в заблуждение. Он использовал меня. И что еще хуже, я позволила ему это сделать.

– Как ты сама сказала, ты была молода и наивна. Тебе было всего пятнадцать, прости Господи. Сейчас бы такого не случилось.

– Полагаю, что нет. Я кое-что узнала о мужчинах – и это мне дорого стоило. Если мужчине что-то нужно от женщины, он это получит.

Хью нахмурился:

– А что, кроме Прюита… были другие мужчины?

– Нет, никогда. Конечно, они крутились вокруг меня, принюхиваясь, как псы. Большей частью женатые, иногда помолвленные. Единственное, что им нужно, – это удовлетворить свою похоть и кинуться за следующей юбкой. Некоторые были весьма настойчивы.

– И потому ты носишь кинжал?

– Как выяснилось, это очень полезная вещь. – Джоанна улыбнулась, вспомнив, как перепугался Рольф Лефевр, когда она приставила кинжал к его носу.

– Тебе нужно переехать за город, – сказал Хью. – В Лондоне оставаться опасно. Полагаю, это и раньше было небезопасно, ведь Прюит постоянно отсутствовал, но, по крайней мере, все знали, что у тебя есть муж, способный наказать обидчика.

Джоанна невесело рассмеялась:

– Не думаю, его это не слишком волновало.

– Но мало кто об этом знал. Брак гарантирует определенную защиту. Большинство мужчин не похожи на Прюита и предпочитают не заводить романов с замужними женщинами.

Джоанна знала, что брат прав. Однако Рольф Лефевр пару раз делал ей тонкие, недвусмысленные намеки. По этой причине она продолжала носить обручальное кольцо после смерти мужа. Тем не менее, интерес к ней со стороны мужского пола возрос, когда известие о смерти Прюита распространилось по округе. Не помогли ни скромный вид, ни отсутствие какого бы то ни было поощрения с ее стороны.

– Как замужняя женщина, – сказал Хью, – ты была избавлена от нежелательного внимания. Теперь все изменилось. Город – опасное место для женщин, Джоанна, особенно одиноких.

Ей ли этого не знать! Город, с его узкими улицами и людскими толпами, с постоянным шумом и вонью, давно потерял для нее свое очарование. Со временем Джоанна обнаружила, что тоскует по зеленым просторам, где прошла ее юность, но теперь, когда не стало Прюита, ее мечта поселиться в уютном маленьком коттедже останется мечтой. Она с трудом сводила концы с концами здесь, в Лондоне, где можно было продавать ее вышивки. На что она будет жить в сельской местности? И где взять деньги на переезд? Ситуация была настолько безнадежной, что даже думать о ней было невыносимо.

Вздохнув, Джоанна сделала глоток холодной терпкой простокваши.

– Ты надолго приехал на этот раз?

Хью иронично улыбнулся в ответ на ее попытку направить разговор в другое русло. Он слишком хорошо знал свою сестру.

– Осенью я должен вернуться в Саксонию. Джоанна радостно улыбнулась:

– Ты хочешь сказать, что пробудешь здесь все лето?

– Если захочу. Возможно, я так и сделаю. Думаю, я заслужил небольшой отдых от кровопролития.

– А потом опять уедешь? Неужели это так необходимо? Его взгляд погрустнел.

– Ты же знаешь, что я не могу оставаться здесь, Джоанна. И знаешь почему.

Джоанна кивнула. Из-за отца.

– Он знает, что ты вернулся в Англию?

– Я только что приехал, – ответил Хью, стараясь выглядеть невозмутимым.

– Уэксфорд в полутора днях езды от Лондона, Хью. Тебе не кажется, что следует навестить его на этот раз?

– Странный совет, сестричка, учитывая, что ты не была там шесть лет, – с сарказмом заметил Хью.

– Это не мое решение, как тебе известно. А у тебя есть выбор.

– Да, и я предпочитаю держаться от этого сукина сына как можно дальше.

– Хью…

– Как ты живешь, Джоанна? – спросил он, сменив в свою очередь тему. – Скажи мне правду.

Если бы только она могла! Джоанна истосковалась по сочувствующему слушателю. Но Хью, узнав о ее отчаянном положении, попытается выручить ее из беды с помощью заморского золота, ради которого рискует жизнью. Однажды Джоанна уже воспользовалась щедростью брата – и поклялась себе, что это больше никогда не повторится. Как ни печальна ее участь, это ее собственная вина. Никто не заставлял ее выходить замуж за Прюита Чапмена. Она сама загнала себя в эту ловушку и сама должна искать выход.

– Неплохо, – осторожно отозвалась Джоанна. – Правда, мне больше нельзя торговать шелком, поскольку я не член гильдии.

– Он оставил тебе хоть что-нибудь?

– Немного денег. – И хотя Джоанна тряслась над каждым пенни, они почти закончились. Если ничего не изменится, ей придется продать магазин. И тогда она станет не только нищей, но и бездомной. – Я делаю вышивки на предметах одежды – лентах, воротничках, поясах, подвязках – и продаю их.

Брови Хью сошлись на переносице.

– И этого хватает на жизнь?

– О да. – Джоанна поднесла кружку к губам, стараясь не смотреть ему в глаза.

Хью покачал головой:

– Не нравится мне все это. Ты живешь здесь совсем одна, работая с утра до вечера, чтобы прокормиться. Такая женщина, как ты, заслуживает лучшей участи.

– Такая, как я? Я вдова торговца шелком, Хью, и не самого процветающего. Я привыкла к тяжелой работе. К тому же я люблю вышивать.

– Ты дочь одного из самых могущественных рыцарей Англии, Джоанна. Ты должна вышивать ради удовольствия. Клянусь Господом, ты должна была выйти замуж за знатного человека и вести праздную жизнь.

– Я сделала свой выбор шесть лет назад, – угрюмо отозвалась Джоанна. – И выбрана купца, а теперь расплачиваюсь за э гот выбор.

– Сколько тебе сейчас – двадцать?

– Двадцать один.

– Ты слишком молода, чтобы обрекать себя на вечное вдовство, сестренка. С твоей красотой и образованностью ты могла бы снова выйти замуж – на этот раз за человека твоего сословия, рыцаря или хотя бы сына рыцаря. За человека с добрым сердцем, который полюбит тебя. Не за смазливого проходимца, у которого слишком много обаяния и слишком мало чести.

В памяти Джоанны невольно возник образ полуобнаженного Грэма Фокса, лежащего на кровати Прюита и наблюдающего за ней затуманенным взором, от которого ее бросало в дрожь. Прюит с черными как смоль волосами и обманчиво проникновенным взглядом тоже был красив. Она не смогла устоять перед ним, как, надо полагать, и множество других женщин.

– Уже поздно, – сказал Хью, поднимаясь из-за стола. – Я должен идти. – Он зашел в кладовую за своим ранцем, а затем Джоанна проводила его до передней двери.

– Ты запираешься на ночь? – спросил он, стоя на пороге. В этот вечерний час на улице было темно и пустынно.

– Конечно. Ты что, принимаешь меня за дурочку? Хью бросил на нее сердитый взгляд.

– Я принимаю тебя за женщину, которая оставляет открытой заднюю дверь, отправляясь за продуктами.

– Ах да. – Джоанна покаянно улыбнулась. – После того, что я пережила сегодня, это больше не повторится.

– Я беспокоюсь о тебе, Джоанна.

– Напрасно, со мной все будет в порядке. Хью помедлил, подбирая слова.

– Надеюсь, ты не поставила на себе крест. Я хочу сказать, что если тебе встретится подходящий парень, человек с положением, который сможет предложить тебе жизнь, которую ты заслуживаешь…

– Как я понимаю, у тебя кто-то есть на примете. Хью поскреб заросший щетиной подбородок:

– Возможно. Ты не забыла второго сына лорда Сьюгера, Роберта? Мы дружили в юности. Отец выделил ему великолепное поместье, Рамсуик, к югу от Лондона.

– Конечно. – Джоанне всегда нравился Роберт. Однажды летом она даже по-детски увлеклась им на пару недель.

– Отличный парень, – сказал Хью.

– Да, но женатый. Хью покачал головой:

– Его жена утонула прошлым летом вместе с их старшей дочерью, Джиллиан. Они катались на лодке.

– Какой ужас!

– Я узнал об этом только вчера, когда заехал к нему по пути в Лондон. Роберт сам вытащил тело дочери из воды.

Джиллиан было только десять, и он обожал ее. Он плакал, рассказывая об этом.

– Бедный Роберт.

– В общем-то он неплохо держится. Говорит, что не может позволить себе предаваться скорби, если хочет быть хорошим отцом другим детям. У него остались две дочери, обе младше Джиллиан. Роберт сказал, что им нужна мать.

– Вряд ли его заинтересует моя персона.

– Он не гонится за богатой наследницей. Ему нужна добрая, заботливая женщина, которая полюбит его дочерей. Он хороший человек, Джоанна, и любящий отец. Возможно, я как-нибудь привезу его сюда.

Джоанна вздохнула:

– Тебе придется прихватить с собой вино.

– Конечно.

– И предупреди меня заранее, чтобы я привела себя в порядок. – Она бросила унылый взгляд на свое поношенное платье.

– Хочешь братский совет?

– Да?

Он сдернул шарф с ее головы.

– Не надевай эту штуковину, когда я привезу его. Волосы – твое главное украшение.

– Ты когда-нибудь видел вдову с непокрытой головой? Я буду выглядеть как потаскушка.

– Ты будешь выглядеть как ангел, – ухмыльнулся Хью, чмокнув ее в щеку. – Спокойной ночи, сестренка. Увидимся завтра утром.

Он спустился с крыльца и зашагал прочь.

– Не забудь про повозку, – крикнула она ему вслед. Хью обернулся и приставил ладонь к уху.

– Повозка, – крикнула Джоанна. – Чтобы перевезти сержанта в церковь Святого Варфоломея. Не забудешь?

– Нет. Завтра утром Грэм Фокс навсегда исчезнет из твоей жизни. – Хью бодро помахал ей рукой и продолжил свой путь.

– Вот и хорошо, – прошептала Джоанна, дрожа от ночной прохлады.

Глава 4

Грэм открыл глаза, пытаясь отгадать, где находится. Он лежал под одеялом на узкой кровати в комнате, залитой лунным светом, струившимся из двух окошек, располагавшихся справа от него.

Голова его мучительно пульсировала, во рту ощущался кислый привкус. Должно быть, он здорово напился, если ничего не помнит.

Повернув голову, он увидел полку, на которой высились рулоны шелка, мерцая в полумраке, и память начала возвращаться к нему.

Нога! Странно, но он не ощущал боли, пока не вспомнил, что сломал ее. Боль была сильной, но не настолько, чтобы отвлечь его от причины, разбудившей его среди ночи. Ему необходимо было облегчиться.

Грэм сел на кровати, забыв о сломанных ребрах, и подавил стон, рвавшийся из груди. На полу рядом с кроватью он увидел глиняный горшок с крышкой. Должно быть, жена торговца шелком оставила его здесь для него, прежде чем ушла спать. Очень заботливо с ее стороны, но почему-то мысль, что прелестная мистрис Джоанна будет возиться с его горшком, не доставила Грэму удовольствия. В конце концов, она не какая-нибудь служанка, а он не ее гость, а незнакомый мужчина, навязавшийся на ее голову. Сестра Хью ничем ему не обязана, и, тем не менее, она не только терпела его непрошеное присутствие в своем доме, но и проявила редкую доброту.

Грэм вспомнил, как Джоанна держала его за руки, когда ему вправляли кости, и шептала слова утешения своим нежным, с грудными нотками голосом. А ведь они даже не знакомы!

Но справлять свои естественные потребности прямо здесь – это, пожалуй, чересчур. Придется встать и воспользоваться туалетом. Грэм припомнил, что видел деревянную уборную поблизости от задней двери.

Изувечивший его молот все еще стоял у стены рядом с кроватью. Грэм подтянул его ближе и оперся на рукоять, как на трость. Стиснув зубы от мучительных усилий, он кое-как поднялся на ноги – непростая задача для человека, закованного в колодки от бедра до лодыжки.

Его левая нога горела огнем. Боль пульсировала, растекаясь по всему телу. Грэм постоял немного, собираясь с силами, затем, опираясь одной рукой на рукоятку молота и держась другой за стену, доковылял до кожаной занавески, закрывавшей дверной проем, и двинулся дальше по темному коридору.

Прислонившись к задней двери, чтобы перевести дыхание, Грэм нащупал в темноте щеколду, приподнял ее и распахнул дверь. В свете почти полной луны он увидел белую кошку, Петрониллу, бесстрастно наблюдавшую за ним с соломенной крыши кухни. Грэм заковылял к крохотному сарайчику, служившему уборной.

Возвращаясь в дом, он с трудом сумел не споткнуться о ступеньку на пороге. Но когда закрывал за собой дверь, кошка проскочила следом, врезавшись в его ноги, словно живой снаряд из белого меха. Грэм повалился навзничь под стук деревянных лубков и грохот молота, выпавшего из его руки. Здесь не было тростниковой подстилки, чтобы смягчить падение. Вскрикнув от острой боли, пронзившей ногу, Грэм разразился приглушенными проклятиями в адрес виновницы несчастья, умчавшейся прочь.

Он лежал на полу, тяжело дыша и ожидая, пока боль утихнет, чтобы можно было двигаться дальше, когда услышал скрип деревянных ступенек.

– Сержант? Что с вами?

Грэм приподнялся на локтях и застонал от боли, молясь, чтобы не изувечить себя окончательно. Лучше умереть, чем лишиться ноги.

– Сержант? – Послышалось шуршание шагов по тростнику, затем шорох отодвигаемой занавески. – Сержант?

– Я здесь, – отозвался он нетвердым голосом и снова рухнул на пол, сожалея, что предстанет перед Джоанной в таком жалком виде. – В коридоре.

Шаги приблизились, а затем совсем рядом раздался ее полусонный голос:

– Что вы здесь делаете?

– Я упал, – выдавил Грэм, – когда возвращался из уборной.

– Из уборной! Вы что, с ума сошли?

Джоанна присела на корточки и пошарила в темноте, пытаясь определить положение Грэма. Кончики ее пальцев, теплые и слегка загрубевшие от работы, прошлись по его лицу, плечу и руке. Прикосновение было таким легким, что могло быть плодом его воображения.

Она переместилась ближе, по его боку скользнуло что-то прохладное. Судя по всему, это был шелк ночной рубашки или халата. Грэм удивился, что, находясь в явно стесненных обстоятельствах, она спит в шелковом одеянии, но затем вспомнил, что ее муж торгует шелком.

Руки Джоанны порхали в темноте, осторожно ощупывая его спину и здоровую ногу. Там, где они касались его кожи, разливалось приятное тепло, и Грэм закрыл глаза, наслаждаясь ощущениями. Похоже, у него слишком давно не было женщины, подумал он не без иронии.

– Нужно перетащить вас в кладовую, – сказала Джоанна. – Вы можете перевернуться на спину?

– Попробую. – Сцепив зубы, он оперся на руки и перекатился на спину, стараясь не напрягать сломанную ногу.

Джоанна суетилась вокруг него, шурша шелком и щекоча его кончиками распущенных волос.

– Можете сесть? – спросила она. Грэм попытался, но безуспешно.

– Черт… Боюсь, падение не пошло моим ребрам на пользу.

– Давайте, я вам помогу. – Она придвинулась ближе и обхватила его рукой за шею. Тяжелые пряди ее волос упали на его плечи и грудь, источая свежий аромат, навевавший мысли о цветущей лужайке.

Опираясь одной рукой о пол, Грэм обвил ее другой рукой, нечаянно коснувшись прикрытой шелком округлости, которая могла быть только ее грудью. Джоанна резко втянула воздух и замерла. Сердце Грэма гулко забилось, и он помедлил, прежде чем убрать руку.

На мгновение он испугался, что она уйдет, но вместо этого Джоанна взяла его руку и положила себе на плечи поверх шелковистых волос.

– Держитесь за меня. Грэм задержал дыхание.

– Больно?

Еще бы не больно! Все его тело казалось сгустком боли. Грэм шумно выдохнул и обессилено склонился вперед, касаясь лбом ее лба.

– Нормально. Просто мне нужно передохнуть.

Сквозь тонкий шелк он ощущал тепло ее тела, и ему вдруг пришло в голову, что они – два совершенно незнакомых человека, оказавшиеся наедине в ночной тиши, – обнимают друг друга, как любовники.

Видимо, похожая мысль посетила и Джоанну, поскольку она внезапно отстранилась.

– Давайте попробуем встать.

– Где-то здесь валяется молот, который я использовал как трость.

– Лучше держитесь за меня.

Подхватив его под мышки. Джоанна помогла ему встать.

– Можете стоять?

– Да.

– Обнимите меня за плечи и держитесь за стену. – Обхватив друг друга руками, они медленно, с остановками двинулись в сторону кладовой. Джоанна подбадривала его, а когда они добрались до кровати, помогла ему опуститься на постель, дрожа от усилий, которые требовались, чтобы удерживать его немалый вес.

Грэм пристроил на постели сломанную ногу и, тяжело дыша, откинулся на подушки.

– Вы полагаете, что навредили себе этим падением? – спросила Джоанна.

– Боже, надеюсь, что нет.

– Я принесу лампу.

Она вышла в гостиную, оставив кожаную занавеску отдернутой, так что Грэм мог наблюдать за ее призрачной фигурой. Ударив несколько раз чугунной кочергой по куску кремня, она высекла искру, пытаясь зажечь тростниковый фитиль, торчавший из глиняной плошки с маслом.

«Это полагается делать служанке», – мелькнуло в его затуманенном болью сознании. Мысль была неожиданная и вместе с тем вполне понятная. То, что он успел узнать о Джоанне Чапмен, не складывалось в единую картину. У нее была правильная речь, характерная скорее для женщины благородного сословия, чем для жены торговца. При всей ее практичности – не свойственной, по его наблюдениям, знатным дамам – в ней чувствовалась некая утонченность, свидетельствовавшая о благородном воспитании. Не говоря уже о наличии такого брата, как Хью из Уэксфорда, с его аристократическими манерами и великолепным мечом.

Фитиль наконец вспыхнул, и Джоанна, прикрывая огонек ладонью, принесла лампу в кладовую. В ее желтоватом свете Грэм впервые разглядел хозяйку дома. Увиденное заворожило его.

Она была ослепительна. Сияли и переливались не только ее бронзово-золотистые локоны, ниспадавшие до бедер, и белый шелк халата. Она вся сияла: лицо, шея, руки – словно алебастр, освещенный изнутри.

Конечно, Грэм находил ее привлекательной даже в поношенном платье, с повязанной, как у пожилой матроны, головой. У нее было миловиднее лицо с мягкими чертами, притягивавшими взоры мужчин, глубокие карие глаза под изящно изогнутыми бровями и обольстительные розовые губы. На подбородке, как и у брата, виднелась едва заметная ямочка, словно скульптор, ваявший ее лицо, слегка коснулся влажной глины.

Да, он с самого начала знал, что она недурна собой. Но сейчас, облаченная в тончайший белый шелк, с распущенными, переливающимися в свете ночника волосами, она ослепляла. На месте Прюита Чапмена он бы проводил в Лондоне гораздо больше времени, чем за границей.

Присев на краешек постели, Джоанна поставила лампу на стоявший рядом сундук и убрала за спину пышную гриву волос. Все это она проделала, старательно избегая его взгляда. Обнаружив, к своему стыду, что беззастенчиво пялится на нее, Грэм опустил глаза. Джоанна склонилась ниже, чтобы осмотреть его ногу, и шелковая сорочка натянулась на ее груди, не слишком пышной, но упругой и округлой, с крохотными напряженными сосками.

Возбуждение опалило его чресла. Закрыв глаза, Грэм сделал глубокий вздох и мысленно прочитал латинскую считалку, проклиная реакцию своего тела на близость этой женщины. Джоанна Чапмен не какая-нибудь распутная прачка лорда Ги, а замужняя женщина. Более того, она была добра к нему и заслужила, чтобы к ней относились с уважением, а не как к сосуду для утоления похоти. Да и он сам, между прочим, почти помолвлен с другой.

Надо бы ему поумерить свои плотские аппетиты до свадьбы с леди Филиппой, которая, как заверил его лорд Ги, состоится через две недели после того, как он доставит домой Аду. Филиппа согласилась на этот брак при условии, что ей позволят продолжить обучение – на что не соглашался ни один из ее поклонников, считавших логику и философию неподходящими занятиями для женщины. В отличие от них Грэм, следуя старинной поговорке, гласившей, что дареному коню в зубы не смотрят, охотно согласился. В свою очередь, лорд Ги, желая доставить удовольствие любимой дочери, решил вознаградить Грэма поместьем, располагавшимся поблизости от Оксфорда, прославившегося своими научными традициями.

Всю свою жизнь Грэм мечтал об одной простой вещи, на которую мог претендовать даже беднейший из крестьян, – о собственном доме и семье. Скоро его мечта сбудется. У него будет идеальная жена и большое поместье в одном из самых живописных уголков Англии. После двадцати пяти лет неприкаянности и одиночества, всем чужой и никому не нужный, он обретет родное гнездо – и родную душу. Наконец-то он будет доволен. А возможно, даже счастлив.

Ничто не должно помешать успеху его миссии и стать на пути к обещанной награде.

Ничто.

– Вы в порядке, сержант?

Открыв глаза, Грэм встретил обеспокоенный взгляд Джоанны.

– Вы сжали кулаки, – сообщила она, укрыв его одеялом до пояса. Ее внимание переключилось на повязку на его ребрах, которую она, сосредоточенно хмурясь, осторожно поглаживала своими изящными, но сильными руками. Грэм представил себе, как эти длинные пальцы забираются под одеяло и тянутся к тесемкам его подштанников, и не сдержал стона.

– Вам больно? – заволновалась Джоанна. Он издал невеселый смешок:

– Немного.

– Извините. – Она положила руку ему на плечо. – Наверняка это падение было ужасно болезненным, и я не могу утверждать, что оно не причинило вам вреда – ведь я не врач. Но я не вижу никаких пугающих признаков.

– Вы меня утешили. Спасибо.

– Лунный свет мешает вам спать. – Джоанна встала и потянулась через кровать к окну, чтобы притворить деревянные ставни и задвинуть засов. Тонкий шелк натянулся, обрисовывая изящные изгибы стройной, но восхитительно женственной фигуры, скрывавшейся под уродливым синим платьем, которое она носила днем. Переместившись к изголовью кровати, Джоанна закрыла ставни на втором окне, выходившем в переулок.

Когда она нагнулась, чтобы взять лампу с сундука, ворот ее халата слегка приоткрылся, и Грэм понял, что под халатом у нее ничего нет. Должно быть, она спала обнаженной.

– Вам больше ничего не нужно? – спросила она. «Боже, еще как нужно», – мелькнуло у него в голове.

– Пожалуй, нет.

– Если вам что-нибудь понадобится, – сказала Джоанна, направившись к выходу, – позовите меня. Я услышу. – Она вышла и задернула кожаную занавеску.

– Мистрис Джоанна.

Последовала пауза, затем занавеска приоткрылась.

– Да? – настороженно спросила она.

– Спасибо. Вы были очень добры, приютив меня. Я понимаю, что доставил вам множество хлопот…

– Вовсе нет.

Грэм недоверчиво усмехнулся:

– Вы бы сейчас крепко спали наверху, если бы не я. – Он представил ее обнаженной в постели, с этими роскошными волосами, рассыпавшимися по подушке, и ощутил новую вспышку желания. – Надо быть очень великодушной, чтобы пустить в дом незнакомца и заботиться о нем.

– Не так уж сложно быть великодушной одну ночь. Утром Хью отвезет вас в церковь Святого Варфоломея и оставит на попечение сестер.

– Утром?

– Да.

– Понятно.

– Разве вы не этого хотели? – спросила Джоанна. – Мне показалось…

– Да, конечно, – поспешно сказал Грэм. – Я хотел именно этого. – Даже если это не так, ему следует этого хотеть. Так будет лучше.

– Там есть больница.

– Да, я знаю. Я с радостью переберусь туда.

Джоанна открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала.

– Вот и хорошо. Спокойной ночи, сержант.

– Спокойной ночи, мистрис.

Глава 5

– Сержант? – послышалось из-за кожаной занавески на следующее утро. – Вы проснулись?

– Да, входите.

Занавеска раздвинулась, и в комнату вошла Джоанна Чапмен с большим тазом в одной руке и ведром, над которым поднимался пар, в другой. На ней было коричневое платье, еще более бесформенное, чем накануне. Волосы снова были убраны. Как печально, подумал Грэм, что женщина должна скрывать такие изумительные волосы только потому, что она принесла брачные обеты.

– Я подумала, что вы, наверное, хотели бы помыться перед тем, как Хью отвезет вас в церковь Святого Варфоломея.

– Спасибо, это было бы весьма кстати. – Грэм осторожно сел, стиснув зубы.

Джоанна поставила ведро на пол, а таз пристроила на сундуке возле кровати. Вытащив из него брусок желтоватого мыла, мочалку и полотенце, она разложила все это на крышке сундука и налила в таз горячей воды, оставив немного в ведре. Затем повернулась к Грэму.

– Вам нужна помощь, или вы?.. – Она отвела взгляд.

– Справлюсь сам, спасибо.

Джоанна подошла к окнам и открыла ставни, впустив в комнатушку солнечный свет.

– Вы не голодны? – спросила она. – Я поставила на плиту овсянку. Не могу предложить вам эля, но вода в колодце чистая.

– Обычно я завтракаю в полдень. Но все равно спасибо. Джоанна кивнула, не глядя на него. Она явно испытывала неловкость, взбудораженная их ночными похождениями.

– Как вы? Сильно болит?

– Болит, только когда я двигаюсь.

– В таком случае старайтесь меньше двигаться. Хью приедет на повозке, чтобы отвезти вас в церковь Святого Варфоломея…

– На повозке?!

– Да. Можно было бы воспользоваться носилками, но их сложнее найти.

– Я не собираюсь трястись по лондонским улицам, как преступник, приговоренный к повешению, которого везут к месту казни.

– Но вы не можете ехать верхом!

– Черта с два… прошу прощения, мистрис. Я могу и поеду именно верхом.

– Вы невыносимы, сержант.

– Возможно, но на повозке я не поеду.

– Ладно, обсудите этот вопрос с Хью, когда он появится. – Ее взгляд упал на ночной горшок, который Грэм задвинул под кровать. – Может, нужно вынести?

– Нет. Я… недавно сходил в уборную…

– Опять? После того, что случилось ночью?

– Я соблюдал осторожность.

– Но на что вы опирались? Тот молот так и остался у задней двери.

– Я нашел метлу – Он кивнул в сторону угла. – Вон там. Джоанна покачала головой, возмущенно блеснув карими глазами.

– Невыносимы и ужасно упрямы.

– Мне это не раз говорили. Но не беспокойтесь, мистрис. – Грэм улыбнулся. – Вам недолго осталось терпеть мое присутствие.

Впервые за все утро она посмотрела на него в упор. Выражение ее лица было задумчивым, даже печальным.

– Проклятие! – раздался снаружи гневный мужской голос. – Ты что, еще не оседлал его? Я же сказал тебе, что опаздываю. Чем это ты занимался?

Бросив взгляд в окно, Грэм увидел Рольфа Лефевра. Стоя в своем заднем дворе, тот отчитывал рыжеволосого увальня, седлавшего черного коня. Грэм не знал, что выглядит более кричаще: пестрая туника Лефевра или убранство лошади. Седло было отделано серебром и жемчугом, уздечка сверкала позолотой, а грудь лошади украшали несколько рядов крохотных колокольчиков.

– Прошу прощения, мастер Рольф, но…

– Ты у меня получишь прощение! Седлай коня, бездельник, пока я не отходил тебя кнутом!

– Это новый глава гильдии торговцев шелка, – сообщила Джоанна. – Рольф Лефевр.

Обернувшись, Грэм увидел, что она стоит у окна со скрещенными на груди руками, наблюдая за спектаклем, который устроил Лефевр.

– Вот как? – сказал он.

Джоанна кивнула.

– Он живет по соседству, и мне волей-неволей приходится слушать его яростные вопли по нескольку раз в день. К счастью, по утрам он бывает в Маркет-Холле, где торгуют шелком, так что в эти часы здесь обычно спокойно.

– Видимо, это туда он сейчас направляется.

– Нет, туда он ходит пешком. Это сразу за углом, на Ньюгейт-стрит.

Набросив на седло стеганую попону из коричневого атласа, свисавшую почти до земли, рыжий верзила помог своему хозяину забраться на лошадь.

– А это что за парень? – спросил Грэм.

– Его слуга, многострадальный Байрам. Грэм бросил на нее настороженный взгляд.

– Байрам?

– Да.

Слуга проводил Лефевра глазами и вернулся в дом.

– Этого парня зовут Байрам? Вы уверены?

– Конечно. Он служит у Лефевра все семь лет, что я живу здесь. – Ее брови сошлись на переносице. – А почему вы спрашиваете?

– Да так, просто… – Странно, лысый негодяй, заманивший его в переулок, назвался Байрамом. – Может, на Лефевра работают два Байрама?

Джоанна склонила голову набок, устремив на него озадаченный взгляд.

– Два Байрама?

– Да. Я понимаю, это звучит глупо.

– Очень глупо. У Лефевра только один слуга. Есть еще горничная и кухарка, но мужчина только один. А почему вы решили, что там должен быть еще один Байрам?

Грэм пожал плечами. Никто не должен знать, что нападение на него не было простым ограблением, иначе тайна лорда Ги может стать всеобщим достоянием.

– Это действительно глупо. Не обращайте внимания.

– Но…

– Неплохой дом, – заметил Грэм, чтобы отвлечь ее. При свете дня сзади открывался отличный вид на дом Лефевра. Через окна нижнего этажа можно было видеть румяную кухарку, которая что-то напевала, стряпая еду. Окна второго этажа были еще больше. Слева располагалась богато обставленная гостиная, где он побывал накануне. Справа виднелась столь же нарядная комната, где служанка, Этель, расправляла покрывало на массивной кровати с пологом. Судя по всему, это была спальня Лефевра, Окна на третьем этаже были закрыты ставнями.

– Ужасный дом, – возразила Джоанна. – Хотя, надо полагать, Лефевр доволен своим жилищем. У него… большие претензии. Любит изображать из себя аристократа, но выглядит скорее как придворный шут.

Потому он и женился на Аде – чтобы подняться по общественной лестнице. Неудивительно, что он пришел в бешенство, когда обнаружил, что его молодая жена – «позорная тайна» лорда Ги.

– Он женат? – осторожно спросил Грэм.

– Да, на прелестном юном создании.

Грэм прикусил язык, чтобы не поинтересоваться, как выглядит жена Лефевра. Вряд ли он сможет рассказать о своей предстоящей помолвке с сестрой Ады, утаив все остальное.

– Вы знакомы с ней? – спросил он.

– Нет, но я видела ее издалека, когда он привез ее из Парижа в прошлом году. Она возилась летом в саду. Как я поняла, она с Рождества страдает от простуды. Дочь аптекарши каждый день приносит ей необходимые снадобья, но, похоже, пользы от этого мало. Впрочем, так иногда бывает: человек хворает всю зиму, а весной поправляется.

– Весна уже наступила, – заметил Грэм. – И погода стоит теплая.

Джоанна пожала плечами.

– Возможно, она вскоре покажется. Пора сажать растения. Из окна, выходившего в переулок, донеслось монотонное постукивание. Звук приближался – вместе с его источником, вне всякого сомнения, прокаженным, – и перед их взорами предстала жалкая фигура, закутанная в балахон с капюшоном, скрывавшим не только следы болезни, но и пол несчастного. За спиной прокаженного висела потрепанная сума, хранившая, возможно, все его мирские пожитки. Одной рукой он опирался на клюку, а другой стучал в деревянную колотушку, предупреждая прохожих о своем приближении.

– Доброе утро, Томас, – сказала Джоанна, подходя к окну. Прокаженный помедлил.

– Доброе утро, мистрис. – Грубый голос был единственным свидетельством того, что это мужчина.

– Я проходил мимо вашей лавки, – сообщил прокаженный, обращаясь к Джоанне. – И забеспокоился, увидев, что ставни закрыты. – К удивлению Грэма, он разговаривал, как образованный человек.

– Я немного припозднилась нынче утром. Единственный зрячий глаз прокаженного упал на Грэма, задержавшись на его перевязанных ребрах и ноге.

– Вижу, вы перенесли свое милосердие с приблудных зверушек на людей.

Джоанна хмыкнула.

– Это Грэм Фокс. Ему немного не повезло вчера. Сержант, я хотела бы познакомить вас с Томасом-арфистом.

– Который больше не играет на арфе. – Прокаженный поднял покрытую коростой руку, в которой он держал колотушку, демонстрируя скрюченные пальцы. – Как видите, мне тоже не– * много не повезло. – Он хрипло рассмеялся собственной шутке.

Грэм растерянно молчал.

– У меня на кухне есть немного овсянки, – сказала Джоанна, – если, конечно, она еще не сгорела. Сержант отказался от моего предложения позавтракать, а кошки не едят овсянку. Боюсь, она пропадет, если ты меня не выручишь.

Усмехаясь и качая головой, прокаженный выпустил из пальцев колотушку, подвешенную к веревке, повязанной вокруг его талии, и взялся за миску, также висевшую у него на поясе.

– Она всегда делает вид, – сообщил он Грэму, – будто бы я оказываю ей большую любезность, принимая ее благодеяния.

– Но это действительно так, – возразила Джоанна. – Едва ли я могу позволить себе выбрасывать еду. Подойди к кухне.

– Премного благодарен, мистрис. Всего доброго, сержант.

– Всего доброго, – отозвался Грэм, глядя вслед прокаженному, который двинулся прочь, с трудом переставляя ноги. Видимо, пальцы на его ногах были так же деформированы, как и на руках.

– Как вы думаете, сколько ему лет? – спросила Джоанна.

– Шестьдесят?

– Тридцать шесть.

– Бедняга. Вы кормите его каждое утро?

– Да. Иногда он возвращается, если милостыню подают плохо – или если унижения становятся невыносимыми. Томас – гордый человек. Когда-то он был известным арфистом и даже играл в лондонском Тауэре для короля Генриха. Теперь уже не играет.

– Еще бы, с такими пальцами.

– Дело не только в том, что они изуродованы. Они потеряли чувствительность. И ступни тоже.

– Совсем?

Джоанна покачала головой.

– Однажды он явился сюда, оставляя кровавый след. Наступил на что-то острое и даже не заметил. А прошлой зимой какие-то негодяи подожгли сзади его рубаху, но он ни о чем не догадывался, пока не почувствовал запах горящей ткани.

Грэм поморщился.

– Разве здесь нет лепрозория, где бедняга мог бы жить?

– В Сент-Джайлзе есть неплохая больница, где лечат прокаженных. Но Томас очень дорожит своей независимостью, и я его понимаю. – Она вздохнула. – Пойду, он, наверное, уже ждет меня. Вам что-нибудь нужно?

Грэм потер жесткую щетину на подбородке.

– Бритва, если это вас не затруднит.

– Я посмотрю среди вещей моего мужа. Сейчас, вот только покормлю Томаса.

Подождав, пока кожаная занавеска закроется за ней, Грэм неуклюже поднялся на ноги, стянул подштанники, намылил мочалку и принялся скрести себя с макушки до пят. Из окна было видно, как Джоанна Чапмен направилась к кухне, возле которой на бочке сидел Томас с жестяной миской в руке, ожидая свой завтрак. Его ноги были обмотаны тряпками.

Джоанна скрылась в кухне и спустя несколько мгновений появилась снова с большой поварешкой с овсянкой, которую вылила в миску Томаса. Судя по всему, она не подозревала, что Грэм наблюдает за ней.

На заднем дворе Лефевра было пустынно. В кухне продолжала хлопотать кухарка, в гостиной и спальне никого не было, окна на третьем этаже по-прежнему закрывали ставни.

Итак, лысый солгал, назвавшись Байрамом. Тем не менее оставалась вероятность, что его нанял Лефевр. Более того, негодяй знал имя Грэма и поджидал его. Как он мог оказаться у дома Лефевра, если не сам хозяин организовал нападение? Жадный торговец хотел получить эти злосчастные пятьдесят марок, чтобы и впредь изображать знатного вельможу, не ставя себя в унизительное положение мужа, которого бросила жена, вернувшись к отцу.

Вот только передали ли головорезы, ограбившие Грэма, украденное серебро Лефевру? Пятьдесят марок – большие деньги, особенно в последнее время, когда монеты почти не чеканились. Те, у кого они были, предпочитали прятать их на черный день, а те, у кого их не было, обходились натуральным обменом. Такая сумма могла оказаться достаточным соблазном, чтобы пойти на риск и обмануть Лефевра. В этом случае грабители – те, что выжили, – скорее всего просто исчезли, и Лефевр не знает, что Грэм избежал смерти от их рук. Но даже если они покорно передали деньги Лефевру и признались, что их жертва осталась жива, торговец мог справедливо предположить, что им по крайней мере удалось заставить Грэма уехать.

При условии, что он будет оставаться вне поля зрения Лефевра.

Мягкий шлепок вывел Грэма из задумчивости. Обернувшись, он увидел черно-белого кота, вскочившего на подоконник со стороны улицы. У него была белая мордочка с черным носом, напомнившая Грэму разрисованное лицо клоуна, которого он однажды видел. Кот попытался проскользнуть внутрь сквозь прутья решетки, но, заметив Грэма, шарахнулся назад и, спрыгнув с подоконника, умчался прочь.

Грэм взял полотенце и вытерся, размышляя над сложившейся ситуацией. Судьба, похоже, поместила его в идеальное место, откуда он мог бы выполнять свою миссию. Из окна кладовой открывался прекрасный вид на окружающие дома и хозяйственные постройки. Не вставая с постели, он мог заглядывать в окна дома Лефевра и других домов, выходивших фасадом на Милк-стрит.

Разумнее всего было бы поправляться в этом самом месте. В церкви Святого Варфоломея он окажется вне городских стен, тогда как здесь будет находиться в курсе событий. Если у него хватит ума, возможно, ему удастся выяснить положение Ады Лефевр и даже организовать ее возвращение в Париж, несмотря на сломанную ногу.

Присев на краешек кровати, Грэм склонился над тазом, полил голову водой из ведра и потянулся за мылом.

В сущности, он может написать лорду Ги и сообщить ему, что возникли некоторые осложнения. Он мог написать и Филиппе, заверить ее, что, хотя свадьба откладывается, он по-прежнему жаждет взять ее в жены. Впрочем, учитывая, что он никогда не видел свою будущую невесту и общался с ней исключительно через ее отца, пожалуй, будет лучше, если барон сам сообщит ей об этом.

И самое главное, он должен заверить лорда Ги, что доставит Аду домой при первой же возможности. Он должен это сделать. О том, чтобы провалить порученное ему дело, не может быть и речи. Слишком много поставлено на карту.

Опустившись на колени перед большим, окованным железом сундуком, стоявшим в изножье ее постели, Джоанна вставила ключ в замок и повернула. Это был сундук Прюита, где он хранил вещи, представлявшие для него ценность, даже после того, как она прогнала его в кладовую. За все время их брака Джоанна ни разу не заглядывала внутрь. Собственно, у нее не было ключа, пока генуэзские власти не вернули ей личные вещи мужа после его смерти. Когда шок прошел, Джоанна собрала его одежду и другие предметы, оставшиеся в кладовой, постирала то, что нуждалось в стирке, и убрала в сундук вместе с прочими вещами, принадлежавшими Прюиту.

Подняв тяжелую крышку, Джоанна ощутила ту же смесь горечи и гнева, которая охватила ее, когда она сделала это впервые, восемь месяцев назад. Как и тогда, из сундука пахнуло запахом ее мужа – точнее, душистых трав, которыми Прюит пользовался при мытье, – и глаза Джоанны обожгли слезы.

Когда она познакомилась с Прюитом, ей понравился этот запах. Он очаровал ее, как и все в нем: блестящие черные волосы, изящные руки, темные манящие глаза, беспечный смех… его комплименты, поцелуи и обещания. Прюит околдовал ее.

Ее не смутило, что ой принадлежит к купеческому сословию, а она леди Джоанна из Уэксфорда. Ничто не имело значения, кроме одного: они должны пожениться и быть вместе.

Всегда.

Проглотив ком в горле, Джоанна погладила шелковистую шерсть пурпурного плаща с отделкой из черного каракуля, лежавшего на самом верху. Он был на Прюите в тот день, когда Джоанна увидела его в первый раз. Он был так красив, что она едва осмеливалась смотреть в его сторону. Кто-то похвалил его плащ, и Прюит сообщил, что привез его из последнего путешествия в Монпелье, куда он ездил дважды в год, чтобы закупить византийские и сицилийские шелка, добавив, что он бывал на Сицилии и в Константинополе. Восточные шелка поступали через Александрию, и он покупал их в итальянских портах. Джоанна, не выезжавшая дальше Лондона, была потрясена, услышав обо всех местах, которые он посетил. Никогда прежде Она не встречала человека, так много повидавшего, такого утонченного и такого красивого.

И он хотел жениться на ней.

Она благодарила Бога за появление Прюита Чапмена в ее жизни.

Вначале.

Джоанна вытащила плащ из сундука и положила на постель. За ним последовали две шелковые туники, длинный шерстяной жилет, фетровая шляпа и четыре пары шелковых чулок. Затем Джоанна извлекла из сундука пару шерстяных рейтуз, она связала их для мужа вскоре после свадьбы. Он никогда их не надевал, объявив, что мужчина, который зарабатывает на жизнь, торгуя шелком, не может расхаживать в домотканых штанах, как разносчик воды.

Джоанна пристроила их на стопку одежды, затем, поразмыслив, отложила в сторону. Вытащив из сундука рубашки и нижнее белье, она выбрала свою любимую рубашку из индийского муслина – Прюит купил ее в Риме – и положила вместе с бельем к рейтузам.

Порывшись на дне сундука среди поясов, башмаков, перчаток, пряжек и других предметов, Джоанна нашла то, что искала: зеркальце в кожаном футляре, бритву, точильный камень и расческу. Добавив все это к одежде, которую отложила для Грэма, она задумчиво уставилась на деревянную резную шкатулку, лежавшую на самом дне.

Впервые Джоанна увидела эту шкатулку восемь месяцев назад. А открыв, почувствовала себя так, словно ее ударили под Дых. Она подумывала о том, чтобы бросить шкатулку вместе с содержимым в Темзу, но в конечном итоге решила оставить. В сущности, это было самое значительное напоминание о ее браке, и его присутствие в ногах ее постели служило гарантией того, что она никогда больше не позволит использовать себя, как это сделал Прюит.

Собравшись с духом, она открыла шкатулку, где Прюит хранил свои трофеи: женские чулки и подвязки, пряди волос, перевязанные ленточками, заколки из слоновой кости и серебра, сережки, в основном из дешевого стекла, и рукава сорочек, все еще источавшие аромат духов их хозяек.

Одна из прядей волос принадлежала ей.

Джоанна захлопнула крышку шкатулки. Как Хью назвал Прюита вчера вечером?

– Смазливый проходимец, – произнесла она вслух. Побросав одежду Прюита назад, она заперла сундук и спустилась вниз, прихватив с собой вещи, отложенные для Грэма.

– Я принесла вам… – начала она, отодвинув кожаную занавеску на двери в кладовую, и ахнула.

Грэм стоял совершенно обнаженный и вытирался полотенцем.

– Извините. – Она попятилась, уронив занавеску. – Я не сообразила, что вы…

– Все в порядке, – отозвался он из-за занавески. – Можете войти. Я уже прикрылся, более или менее.

Джоанна не шелохнулась, уставившись на занавеску. Прошло пять лет с тех пор, как она видела обнаженным Прюита, но то, каким она запомнила своего мужа, не шло ни в какое сравнение с тем, что она увидела сейчас. У Грэма Фокса было тело закаленного в боях воина, худощавое и мускулистое. Он являл собой великолепный образчик мужчины. Прюит, хотя и был на несколько лет старше, казался рядом с ним – во всех отношениях – незрелым юнцом.

– Мистрис?

– Я… принесла вам кое-какую одежду. То есть я принесла бритву… – сбивчиво произнесла Джоанна, досадуя на себя. Лепечет, как слабоумная!

Отодвинув занавеску, она обнаружила, что Грэм сидит на кровати, набросив влажное полотенце на бедра и вытянув перед собой сломанную ногу.

– Вот, возьмите. – Она шагнула внутрь и протянула ему принесенные вещи. И снова обругала себя. Дурочка! Не съест же он ее, в конце концов.

Грэм вымыл голову, и влажные завитки падали ему на лоб, обрамляя сияющее чистотой лицо с высокими скулами и прямым носом. Он оказался моложе и красивее, чем она думала, а в его чертах, освободившихся от наслоений вчерашней грязи, проступило нечто аристократическое.

Грэм взял в руки рейтузы.

– Как раз то, что нужно. Я могу натянуть их поверх лубков.

– Я так и подумала.

Прикрытый только полотенцем, он оставался обнаженным, и взгляд Джоанны, вопреки ее стараниям смотреть ему в лицо, скользнул по его гладкой мускулистой груди и длинным ногам. Грэм пошевелился, и полотенце соскользнуло, открыв полоску темных волос внизу его живота.

– Я хочу попросить вас об одолжении. Точнее… – он сосредоточенно нахмурился, – я хотел бы сделать вам предложение.

– Какое?

– Из ваших слов я понял, что вы… находитесь в довольно стесненных обстоятельствах.

В ответ на этот деликатный намек на ее нищету Джоанна вздернула подбородок. Если уж она утаила свое бедственное положение от Хью, то тем более не станет посвящать в него постороннего человека.

– Ничего подобного. Я неприхотлива, живу без излишеств. В утреннем свете глаза Грэма казались ярко-голубыми.

– Дело в том, что я могу помочь вам, – осторожно произнес он. – Как вам известно, у меня есть деньги. Разумеется, они принадлежат моему лорду, но я могу распоряжаться ими. Часть из них могла бы стать вашей. При условии, что я кое-что получу взамен.

Джоанна уставилась на него, надеясь, что он имеет в виду не то, о чем она подумала.

– Я хотел бы остаться здесь, – продолжил Грэм, не дождавшись ответа, – месяца на два, пока моя нога не заживет, вместо того чтобы возвращаться в церковь Святого Варфоломея.

Джоанна прищурилась, скрестив руки на груди.

– И это все, чего вы хотите от меня? Позволить вам остаться здесь?

– Не совсем, есть кое-что еще. Она кивнула, стиснув зубы.

– Стоило ли сомневаться?..

– Простите?

– Мне все-таки следовало воспользоваться топором, когда я обнаружила вас здесь, – отозвалась она дрожащим от негодования голосом.

– Что?

– А вместо этого я приютила вас. И вот чем вы отплатили! Оскорблять меня в моем собственном доме…

– Каким образом я… – Глаза Грэма понимающе расширились. – О! – Он поднялся, уронив на пол полотенце.

Джоанна круто развернулась и отдернула занавеску.

– Постойте, – поспешно сказал Грэм. – Вы меня неправильно поняли. Я бы никогда не сделал вам подобного предложения.

Джоанна продолжала стоять к нему спиной, ухватившись рукой за занавеску.

– Только не говорите мне, что вы никогда не платили женщинам за их милости.

После короткой паузы он отозвался:

– Они не были замужем.

Не были замужем! Интересно, что стало бы с его щепетильностью, узнай он, что она вдова?

Джоанна медленно повернулась и обнаружила, что Грэм уже обернул полотенце вокруг бедер.

– Что же вы тогда подразумевали под этим «кое-что еще»? – осведомилась она.

Грэм запустил пятерню в свою влажную шевелюру.

– Ну, прежде всего еду, учитывая, что мне придется валяться в постели целыми днями. Возможно, еще потребуется выполнить какие-нибудь мелкие поручения – всего не предугадаешь. Но обещаю, что постараюсь ограничиться самым необходимым и не беспокоить вас понапрасну.

Не беспокоить? Да само присутствие этого мужчины лишает ее покоя. От одного только вида его обнаженной фигуры ее сердце начинало беспомощно трепетать.

– Не знаю, сержант. Что подумают соседи, если я поселю мужчину у себя дома?

Грэм присел на постель и, поморщившись, вытянул перед собой покалеченную ногу, придерживая ее обеими руками.

– Никогда не поверю, что почтенные лондонские матроны перестали пускать постояльцев. Да их сотни только в вашем районе!

Он был прав. Сдача жилья была распространенным источником дохода для многих женщин, а иногда и единственным средством существования.

– Да, но подобные договоренности дают повод для сплетем – возразила Джоанна. – Все эти годы мне удавалось поддерживать незапятнанную репутацию, несмотря на частые отлучки мужа. Боюсь, я буду скомпрометирована, если люди увидят вас здесь. В конце концов, вы молоды и…

– Я молодой калека – по крайней мере, на ближайшие пару месяцев. Да и кто меня увидит? Я прикован к постели. К тому же я не меньше вас заинтересован в том, чтобы мое присутствие не бросалось в глаза.

– Почему?

Грэм отвел глаза, ощутив непонятную неловкость.

– Скажем так, мне хочется немного тишины и покоя. Последние одиннадцать лет я жил в казармах с сотней других мужчин, а до этого в школе для мальчиков при обители Святой Троицы.

– Вы учились в обители Святой Троицы? – удивилась Джоанна. Августинский монастырь, пристроенный к северо-западной стене Лондона, славился своей школой, но там учились сыновья влиятельных горожан, а не мальчики, которых прочили на военную службу.

– Я там рос, – отозвался Грэм, – с младенчества и до четырнадцати лет, когда отправился в Бовэ служить лорду Ги.

– С младенчества? Я полагала, что это просто школа, а не приют для младенцев.

– В общем, так оно и есть, – подтвердил Грэм. Лицо его слегка помрачнело, словно на солнце набежало облачко. – Это, – он обвел рукой кладовую, – первая спальня, предоставленная лично мне.

– Я бы не стала называть данное помещение спальней, – заметила Джоанна.

– Все равно комната предоставлена мне одному, – сказал он. – Уединение – редкая роскошь для таких, как я.

– Если вы нуждаетесь в уединении, то вынуждена вас разочаровать. В этом переулке целый день снуют прохожие, и им нравится заглядывать в окна.

– Всегда можно закрыть ставни, если появится такое желание. – Грэм взял свой кошелек и развязал стягивающие его тесемки. – Я заплачу вам четыре шиллинга вперед за два месяца за комнату и питание.

– Четыре шиллинга, – недоверчиво прошептала Джоанна. – Это… слишком много.

– Ги де Бовэ – богатый человек. – Грэм высыпал горсть серебра на сундук и принялся отсчитывать нужное число монет. – И щедрый. Он не стал бы возражать, что я плачу хорошие деньги людям. К тому же, как я уже сказал, это деньги не только за комнату, но и различные услуги.

– Понятно. – Джоанна не могла отвести взгляда от монет, пересчитывая их в уме, пока он откладывал их, одну задругой, в отдельную кучку… «Двадцать четыре, двадцать пять… Матерь Божья, двадцать восемь…»

– Собственно, мне нужно написать лорду Ги и сообщить ему, где я нахожусь. Я был бы очень признателен, если бы вы дали мне лист пергамента…

– Пергамента, – рассеянно повторила Джоанна, продолжая считать… «Тридцать семь, тридцать восемь…»

– …чернила, перо и немного воска.

– Конечно.

«Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь». Грэм сгреб монетки в сложенные горстью ладони и протянул их ей.

Четыре шиллинга! Джоанна не могла припомнить, когда у нее имелось столько денег сразу. Большинство покупателей расплачивались с ней хлебом, молоком, иногда цыплятами. А теперь, когда гильдия лишила ее права торговать шелком, не стало даже этого. Четырех шиллингов, если тратить их с умом, может хватить очень надолго. А это значит, что ей не придется продавать лавку хотя бы в ближайшем будущем. Это даст ей передышку.

Воистину его появление здесь – Божий дар.

Грэм молча ждал. В ослепительном солнечном свете, лившемся через окно, его глаза казались прозрачными.

Наконец Джоанна шагнула вперед и подставила руки. Улыбнувшись, Грэм пересыпал в ее раскрытые ладони монеты, оказавшиеся на удивление тяжелыми и прохладными. Ее кошелек – увы, пустой – висел на поясе, и она с опозданием сообразила, что с занятыми руками не сможет положить деньги внутрь.

– Сейчас. – Потянувшись к ней, Грэм расслабил тесемки ее кошелька и скользнул пальцами внутрь, чтобы растянуть кожаный мешочек. Этот жест показался ему удивительно интимным, возможно, из-за состояния его одежды, точнее, отсутствия таковой.

Подождав, пока она осторожно, чтобы не обронить ни одной, пересыплет монетки внутрь, Грэм снова затянул тесемки ее кошелька.

– Ну вот, – сказал он. – А теперь я был бы благодарен вам за нож для заточки перьев и все остальное.

– Остальное? – Джоанна положила ладонь на раздувшийся кошелек, наслаждаясь его весом.

– Пергамент и чернила.

– Ах да! Для письма. Вы уверены, что вам хватит одного листа пергамента? Может, вам нужно написать еще кому-нибудь? Вашей семье, например? У вас есть… жена… там, в Бовэ? – В большинстве своем военные предпочитали не обзаводиться семьями, но бывали и исключения. Хотя разве стал бы женатый человек жить в казарме? Впрочем, вряд ли он может позволить себе собственный дом. Участь жены военного, должно быть, даже более печальна, чем участь обедневшей вдовы торговца.

Грэм снова запустил пальцы в волосы, откинув их со лба. Затем взял расческу Прюита и прошелся большим пальцем по зубчикам.

– Нет, я не женат, хотя… – Он запнулся, затем решительно продолжил: – Я один. У меня нет семьи.

– Даже возлюбленной?

– Никого.

– А как же ваши родственники в Оксфордшире? Вы говорили, что заехали в Лондон по пути к ним?

– Они не ждут меня. Так что незачем предупреждать их о задержке.

– Понятно. Я принесу вам все, что вы просили, но вначале мне нужно открыть лавку.

– Конечно. Мистрис? – окликнул он ее, когда она взялась за кожаную занавеску.

Джоанна обернулась. Грэм указал расческой на бритвенные принадлежности Прюита, лежавшие на сундуке.

– Вы уверены, что будет правильно, если я воспользуюсь вещами вашего мужа… и его одеждой? Он не станет возражать?

Его взгляд был таким пронзительным, таким острым, что ей пришлось отвести глаза.

– Нет, – сказала она, повернувшись к выходу – Он не станет возражать.

Глава 6

Джоанна открывала ставни своей лавки, когда подъехал Хью на двухколесной повозке, которую он одолжил в гостинице, где остановился. Брат удивился, что она так поздно приступает к делу. Остальные заведения, выходившие на Вуд-стрит – мастерская скорняка, аптека и многочисленные лавки, торговавшие шелком, – уже давно работали. Узкая улица была запружена прохожими, делавшими покупки, уличными торговцами, расхваливавшими свое вино, молоко или мыло, а также свиньями, рыскавшими в отбросах, заполнявших дренажную канаву.

– Доброе утро, сестренка. – Хью натянул поводья, остановив упряжку мулов, спрыгнул на землю и поцеловал сестру в щеку. – Прекрасное утро, правда? Ни облачка на небе.

Джоанна пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.

– Надеюсь, наш общий друг не доставил тебе беспокойства ночью?

Джоанна, занятая нижней ставней, служившей прилавком для товаров, не ответила. Хью закрепил ставню и последовал за сестрой в лавку.

– Ну так как? – спросил он.

Джоанна присела на корточки, чтобы отпереть солидных размеров сундук.

– Что – как? – Она вытащила из сундука сложенное полотнище белого шелка с вышивкой по краям, встряхнула его и разложила на прилавке.

– Он тебя не беспокоил? – Стараясь быть полезным, Хью извлек из сундука ворох вышитых лент и бросил их на шелковое полотнище.

Джоанна строго посмотрела на него, разделила ленты и разложила их ровными рядами.

– Не произошло ничего, о чем стоило бы говорить.

Это означало, что, даже если что-то произошло, она не намерена это обсуждать. Зная по опыту, что выпытывать бесполезно, Хью перешел к делу.

– Ладно, не успеешь оглянуться, как я увезу его отсюда. – Он хлопнул ладонью по стене, чтобы подчеркнуть свою решимость, и направился к задней двери.

– Грэм Фокс останется здесь. Хью медленно повернулся.

– Боюсь, ты зря потратил время, пригнав сюда повозку, – сказала она, выложив на прилавок три вышитые подвязки, и полезла в сундук за шарфом. – Он снял у меня комнату на два месяца за четыре шиллинга. Я не могла отказаться.

– Четыре шиллинга! Это слишком много.

– Знаю, но его, похоже, это не волнует. – Джоанна наконец-то взглянула на брата в упор с упрямым видом, который он очень хорошо знал. – Я взяла деньги. Он останется. Так что тебе придется вернуть повозку. – Она отвела глаза, добавив: – Извини за беспокойство.

Хью прислонился к стене, потирая подбородок с пробивавшейся щетиной.

– Дело не в беспокойстве. Просто мне не нравится, что ты будешь жить в одном доме с мужчиной, которого совсем не знаешь.

Джоанна бросила на него свирепый взгляд, продолжая выкладывать товары на прилавок.

– Надеюсь, ты не забыл, что сам привел его сюда? И уговорил меня позволить ему остаться на ночь.

– Да, но…

– Между прочим, ты сказал, что он приличный парень.

– Я сказал, что он кажется приличным парнем.

– А еще ты сказал, что он совершенно безвреден. А теперь этот приличный безвредный парень предлагает мне четыре шиллинга – четыре шиллинга, Хью, – за то, что будет спать в моей кладовой. И я, черт побери, намерена согласиться.

– Черт побери? С каких это пор моя благородная сестра употребляет подобные выражения?

– С тех пор как я превратилась в жену… вдову торговца шелком. И между прочим, не слишком…

– Знаю, не слишком обеспеченную.

– И вот еще что, – устало сказала Джоанна, – он думает что Прюит жив. Я буду тебе очень благодарна, если ты не станешь его разубеждать.

Хью закрыл глаза и потер лоб, ощутив внезапную головную боль.

– А почему он решил, что Прюит жив?

– Потому что я не сказала ему, что он умер.

– А почему…

– Пусть он думает, будто я замужняя женщина. – Бросив взгляд на кожаную занавеску в дальней части дома, Джоанна добавила, понизив голос: – Помнишь, что ты говорил мне вчера вечером? О том, что мужчины предпочитают не связываться с замужними женщинами? И что брак защищает женщин от нежелательного внимания?

Хью вздохнул:

– Ты полагаешь, что Грэм Фокс станет проявлять к тебе это самое нежелательное внимание, если узнает, что ты вдова?

– Как знать.

Он схватил ее за подбородок и заставил взглянуть на себя.

– Что произошло ночью, Джоанна?

– Ничего существенного, – решительно отозвалась она.

– Он что…

– Нет, ничего он не сделал. Просто я предпочла бы, чтобы у него не возникали на мой счет всякие идеи. Он не тот человек, которого мне следует поощрять.

С этим Хью не мог не согласиться и порадовался за здравый смысл Джоанны. Грэм Фокс, независимо от его человеческих качеств, был простым наемником без видов на будущее и состояния. Совсем не то, что требуется его сестре, особенно в нынешних обстоятельствах. Несмотря на все ее уверения в обратном, было очевидно, что у нее нет ни гроша. Женщина, которая, по ее словам, «прекрасно справляется», не станет освещать свой дом растопленным жиром. И у нее на кухне нашлись бы еда и вино, чтобы угостить брата.

Впрочем, раз она не желает принимать от него помощь – шесть лет назад Джоанна ясно дала это понять, – возможно, не так уж плохо, что Грэм решил снять у нее комнату. Четыре шиллинга существенно облегчат се жизнь, по крайней мере, до тех пор, пока он не выдаст ее замуж за подходящего человека – за Роберта или кого-нибудь вроде него. К тому же, даже если Грэм из тех, кто способен воспользоваться ситуацией – в чем Хью сомневался, – сломанная нога не даст ему развернуться. Но что будет, когда он пойдет на поправку? Придется ему, Хью, побеседовать с доблестным сержантом и прояснить некоторые вещи с самого начала.

– Ладно, – сказал он. – Я поддержу твой маленький обман, только сама не проболтайся. Ты никогда не умела лгать, сестренка.

– Я никого не обманывала, – возмутилась она. – Во всяком случае, я никогда не говорила ему, что мой муж жив. Просто…

– Это обман, Джоанна. – Хью похлопал сестру по щеке. – Будь честной хотя бы с самой собой. – Она открыла рот, собираясь возразить, но Хью опередил ее, сообщив: – Кажется, у тебя покупательница.

Джоанна повернулась к пожилой матроне, изучавшей ее товары, и улыбнулась:

– Доброе утро, мистрис Аделина.

Хью проследовал внутрь и постучал по дверному проему, ведущему в кладовую.

– Можете не опасаться, мистрис, – донеслось изнутри. – На сей раз я одет.

Помедлив секунду. Хью отдернул занавеску и вошел Грэм сидел на кровати и расчесывал влажные волосы. При виде Хью не пришел в восторг.

– Хью, я думал…

– Я понял.

К чести Грэма, он не стал оправдываться. Собственно, у не го был такой вид, словно ситуация представляется ему забавной.

– Вы пригнали повозку? – спросил он.

– Да. – Хью подтащил деревянный бочонок и уселся напротив Грэма.

– Сестра сказала вам, что она не понадобится?

– Сказала.

Грэм поднял с пола свой кошелек, и из-под кровати выскочила Петронилла, пытаясь поймать конец пояса, все еще пристегнутого к кошельку.

– Я хотел бы возместить вам расходы на повозку.

– Я одолжил ее у друзей. Бесплатно.

Грэм устремил на Хью задумчивый взгляд, продолжая расчесывать волосы.

– Вы не одобряете моего пребывания здесь? Хью пожал плечами.

– Даже если бы не одобрял, это бы ничего не изменило Джоанна очень самостоятельная женщина. Она всегда поступала так, как считала нужным. А потом сожалела об этом.

– Значит, не одобряете, – подытожил Грэм. Хью подался вперед, положив локти на колени.

– Сказать по правде, я на распутье. С одной стороны, я беспокоюсь о своей сестре – как о ее счастье, так и о репутации. С другой стороны, вы не производите впечатления человека, способного злоупотребить ее доверием – и моим. Я достаточно долго зависел от своих товарищей по оружию, чтобы научиться отличать порядочных людей от подлецов.

– Насколько я понял, вы участвуете в военных действиях Хью кивнул:

– Я наемник, предоставляю свое оружие тому, кто больше заплатит.

Брови Грэма слегка приподнялись. Нетрудно было догадаться, что он подумал. Как вышло, что сестра рыцаря, пусть даже наемного, живет над лавкой на Вуд-стрит?

Грэм, как отметил Хью, не только вымылся, но и переоделся в просторную белую рубаху и коричневые рейтузы.

– Это одежда Прюита?

– Да. Ваша сестра любезно предложила мне эти вещи.

– Джоанна – отзывчивая женщина. Она и в детстве была такой. Вечно подбирала и выхаживала увечных зверюшек. У нее доброе сердце.

Грэм кивнул, глядя на что-то за спиной Хью. Обернувшись, Хью обнаружил, что при открытой занавеске из кладовой просматривается весь вытянутый в длину дом Джоанны, а через широкое окно, служившее прилавком, можно увидеть лавку аптекаря, располагавшуюся на противоположной стороне Вуд-стрит, где рыжеволосая девушка взвешивала порошки.

Но внимание Грэма было приковано к Джоанне. Освещенная утренним солнцем, она демонстрировала покупательнице ленты: подняла одну, положила, взяла другую. Ее движения были точными и изящными, словно она танцевала гальярду в бальном зале замка Уэксфорд.

Грэм наблюдал за ней, забыв о расческе, которую держал руке.

– Здесь ей не место, – задумчиво заметил он. – Она принадлежит другому миру.

– Чертовски верно сказано, – отозвался Хью. Грэм устремил на него вопросительный взгляд.

– В таком случае как она здесь оказалась?

– Неравный брак.

– Вы имеете в виду Прюита?

– Да.

Грэм медленно кивнул:

– Должно быть, она его очень любила.

Хью уставился на свои переплетенные пальцы, размышляя над причинами, заставившими Джоанну выйти замуж за Прюита. Дело был о не столько в любви, сколько в доверчивости… и отчаянии, ибо она очень нуждалась в тот момент в избавителе. В глазах простодушной пятнадцатилетней девушки Прюит Чапмен, красивый и сладкоречивый, идеально подходил для этой роли. Конечно, со временем его многочисленные недостатки стали очевидны, но вряд ли Джоанне пойдет на пользу, если Грэм Фокс узнает о них.

Пусть он считает, что Прюит жив и может свернуть ему шею, если он позволит себе лишнее.

– Да, – сказал он, не поднимая глаз. – Полагаю, что так Взгляд Грэма снова устремился за спину Хью, в переднюю часть дома. Хью обернулся и увидел, что Джоанна сидит перед окном лавки, вышивая по голубому шелку, натянутому на раму. Солнце подсвечивало ее вуаль, создавая вокруг головы что-то вроде нимба.

– В таком случае почему… – Грэм скользнул взглядом по кровати, на которой он сидел, явно недоумевая, почему Прюит был сослан спать в кладовую. – Впрочем, это не мое дело.

– Вот именно. – Хью взял бритву Прюита и точильный камень и принялся точить затупившееся лезвие.

Грэм помолчал, затем заметил:

– Она ведь сама управляется с лавкой, не так ли?

– Да. Прюиту никогда не нравилось стоять за прилавком. К тому же он редко бывает дома. Должен отметить, из Джоанны получилась неплохая хозяйка лавки.

– Тогда почему она так… Простите, кажется, я позволил себе излишнее любопытство.

– Почему она так бедна? Торговля здесь осуществляется большей частью путем обмена, так что трудно скопить деньги. Да и Прюита… давно не было дома.

Грэм взял мыло, окунул его в воду и взбил пену.

– Меня удивило, что она не торгует шелком. Должно быть, ждет, пока муж вернется с товаром.

– Наверное, – отозвался Хью, не глядя на Грэма. Ложь давалась ему ничуть не легче, чем Джоанне.

– Печально, – сказал Грэм, втирая пену в отросшую щетину, – когда такая женщина, как… собственно, любая женщина… месяцами живет одна, без мужа.

– Ну, теперь она не одна Я здесь. – Хью положил точильный камень и прошелся большим пальцем по лезвию, острому, как меч. – Если кто-нибудь посмеет воспользоваться ее положением, – он выдержал паузу, устремив на Грэма многозначительный взгляд, – я отрежу его причиндалы и заставлю их съесть, – закончил он, протянув Грэму бритву рукояткой вперед.

Грэм и глазом не моргнул.

– Насчет меня можете не беспокоиться. – Он взял бритву, прислонил зеркальце к тазу и невозмутимо прошелся лезвием по подбородку.

– Ничего личного, как вы понимаете, – сказал Хью. – Вообще-то вы мне нравитесь.

– А вы мне. – Грэм вытер лезвие о полотенце и продолжил бритье, – В конце концов, вы спасли мне жизнь. С моей стороны было бы свинством скомпрометировать вашу сестру.

– Вы должны понять мое беспокойство. Джоанна красивая женщина, а вы собираетесь жить под одной крышей с ней в течение двух месяцев, если не больше.

– Ваша сестра замужем. Я взял себе за правило не связываться с замужними женщинами. Зачем осложнять себе жизнь? – Грэм вытянул верхнюю губу и сосредоточился на бритье.

Хью вынужден был признать мудрость Джоанны, утаившей от постояльца смерть мужа. Что ж, придется поддержать ее обман, хоть это и действовало ему на нервы.

– Что б я пропала! – донесся с улицы женский голос. – Вы только поглядите, кто вернулся домой.

Бросив взгляд в окно, Хью увидел черноглазую женщину в красной блузке с чересчур низким вырезом, с пышной гривой черных волос, распущенных по плечам, и ярко-красными губами. Она кокетливо улыбалась, заглядывая внутрь через прутья решетки.

– Леода! – Хью поднялся и подошел к окну. Женщина подставила щеку для поцелуя, и он отметил, что она по-прежнему пользуется чересчур крепкими сладковатыми духами. За минувший год она постарела, под пудрой виднелись мелкие морщинки, а в уголках губ появились складки, которых он раньше не замечал. А может, он просто никогда не видел ее в ярком дневном свете. Тем не менее, она по-прежнему оставалась самой красивой шлюхой в Лондоне.

– Что-то ты сегодня слишком рано поднялась, – заметил Хью.

Она зевнула.

– Клиент, с которым я провела ночь на Поуп-стрит, смылся, пока я спала. Не заплатил ни гроша, хоть и поимел меня дважды, ненасытный ублюдок.

– Ты по-прежнему живешь в той мансарде на Милк-стрит?

– А где ж еще? – Призывно улыбнувшись, она просунула руку через прутья решетки и прошлась кончиком пальца по его нижней губе. – Может, зайдешь как-нибудь, чтобы я показала, как соскучилась по тебе?

– Заманчивое предложение. Возможно, я так и сделаю. Женщина перевела взгляд на Грэма, вытиравшего чисто выбритое лицо полотенцем. В ее темных глазах вспыхнул интерес.

– А это кто? Твой приятель? До чего же хорош. А какие глаза! Я никогда не видела таких красивых глаз у мужчины.

– Тебе виднее, – сухо проронил Хью, прежде чем представить ей квартиранта Джоанны. – Грэм снимает комнату у моей сестры.

– Можешь привести его с собой, если будет настроение, – предложила она. – Порезвимся все втроем.

– Увы, – вздохнул Грэм. – Боюсь, я не в состоянии дойти даже до Милк-стрит. – Он приподнял левую ногу, демонстрируя деревянные лубки, видневшиеся из-под рейтуз.

– Ах, бедняжка, – проворковала она. – Ну, если вы не можете навестить Леоду, вы должны позволить Леоде навестить вас.

Грэм бросил взглядов переднюю часть дома и увидел, что Джоанна занята беседой с проходившей мимо женщиной.

– Не сюда. – сказал он. – Лучше… – Он покачал головой. – Нет, не стоит.

– Понятно, – протянула Леода. – Сестра. Вы что, с ней…

– Нет, – хором отозвались Грэм и Хью.

Леода усмехнулась, переводя проницательный взгляд с одного мужчины на другого.

– Ладно, – сказала она. – Если вдруг передумаете, сержант, имейте в виду – я прохожу по этому переулку каждый вечер Достаточно привязать ленточку к решетке, чтобы дать мне знать, что вы нуждаетесь в компании. Или оставьте открытой заднюю дверь. Я проскользну тихо, как мышка. Никто не узнает, что я здесь.

Грэм нахмурился:

– Не думаю…

– Это будет стоить два пенса, – сообщила Леода, – и еще пенни, если вам захочется чего-нибудь особенного. – Она прошлась по нему взглядом с головы до пят. – Приятно иметь дело с таким красавчиком. А вы, сэр Хью, непременно приходите Мы должны наверстать упущенное.

Хью поклонился.

– Трепещу от предвкушения.

– Лгунишка. – Она послала ему воздушный поцелуй и двинулась прочь.

– Постой! – окликнул ее Грэм. – Леода! – Он поднял с пола свой кошелек и полез внутрь.

Леода снова появилась у окна, с самодовольным видом наблюдая, как он вытащил несколько монет, вручил их Хью и попросил передать ей.

– Что, сержант, уже передумали?

– Здесь четыре пенса, – сказал Грэм. – Он столько задолжал тебе? Тот тип на Поуп-стрит?

Леода сжала монеты в ладони.

– Вы хотите заплатить за него? Грэм смущенно пожал плечами.

– Такая красивая женщина, как ты, не должна клянчить деньги на завтрак.

Секунду она ошарашено смотрела на него, затем моргнула и убрала монеты в собственный кошелек. Когда она подняла глаза, их выражение смягчилось.

– Мне не терпится увидеть ленточку, привязанную к решетке этого окна, сержант.

Когда она ушла, Хью усмехнулся и покачал головой:

– Придется вам переспать с ней. Иначе она не оставит вас в покое.

– Чепуха.

– Возможно, Леода немного старовата, но она достаточно долго зарабатывала на жизнь, лежа на спине, чтобы знать свое Дело. А судя по взгляду, которым она вас одарила, прежде чем уйти, вас ждут незабываемые впечатления.

– Дело не в ее возрасте, просто… – Грэм покачал головой в явном замешательстве. – Иисусе, Хью, вначале вы грозите отрезать мои причиндалы, если я злоупотреблю гостеприимством вашей сестры, а затем предлагаете привести к ней в дом потаскушку.

– Если сделать это поздно ночью, после того как Джоанна ляжет спать, она ничего не узнает.

Грэм недоверчиво хмыкнул:

– У вас странное представление о приличиях, дружище.

– Послушайте. – Хью снова уселся на бочонок, лицом к Грэму. – Конечно, вы обещали… держаться на расстоянии от Джоанны, и я склонен вам верить. Вы производите впечатление человека чести. Но я по личному опыту знаю, что продолжительное воздержание, к тому же вынужденное, а не добровольное, лишает человека принципов.

– Поверьте, Хью, я в состоянии владеть собой.

– Я не слепой, Грэм, и вижу, как вы на нее смотрите. На скулах Грэма вспыхнул румянец.

– Братская забота делает вас чересчур мнительным.

– Бросьте. Как может нормальный мужчина жить в одном доме с такой женщиной, как Джоанна, и не поддаться искушению? Мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы время от времени завязывали ленточку на решетке, вместо того чтобы сдерживать свою похоть все то время, пока вы будете жить здесь. К тому же это прямая угроза здоровью. Проклятие, я сам однажды чуть не взорвался, когда мне пришлось терпеть слишком долго.

– Хорошо, я подумаю об этом.

– Вы говорите это только для того, чтобы я отстал от вас.

– В таком случае что я должен сказать, чтобы вы успокоились?

– Не представляю. Грэм устало рассмеялся:

– Похоже, это будут долгие два месяца.

– Да, если вы будете настаивать на том, чтобы изображать из себя монаха. Послушайте, я собираюсь навестить сегодня Леоду…

– Вот как?

Хью ухмыльнулся:

– Она… умеет утешить мужчину, особенно после долгой разлуки. Я могу попросить ее заглянуть сюда сегодня вечером…

– Не надо.

– Грэм…

– Но я попросил бы вас о небольшом одолжении. Точнее, о двух. Если вы будете проезжать мимо церкви Святого Варфоломея, не могли бы вы забрать мои вещи?

– Охотно.

– И еще – в Смитфилде по-прежнему торгуют лошадьми по пятницам?

– Да, за исключением праздников. – Пятничная ярмарка, открывавшаяся на зеленой лужайке за городскими стенами, оставалась главным событием недели для большинства жителей Лондона.

– У меня осталась симпатичная верховая кобылка в монастырской конюшне. Я был бы очень признателен, если бы вы смогли продать ее в Смитфилде.

– Симпатичная кобылка? – В дверях появилась Джоанна с подносом, на котором лежали лист пергамента, гусиное перо, перочинный ножик, воск для печати, глиняная чернильница и моток тесьмы. Вид у нее был несколько озадаченный, но веселый. – Зачем она вам, сержант? Глядя на вас, никак не скажешь, что вы привыкли передвигаться на симпатичных кобылках.

Грэм растерянно уставился на нее, прежде чем ответить.

– Это… долгая история. Вы принесли эти вещи для меня?

– Конечно. – Джоанна поставила поднос в изножье его кровати. – У меня нет подходящего шнура, чтобы запечатать письмо. – Она указала на тесьму. – Это лучшее, что мне удалось найти.

– Спасибо, мистрис. Меня это вполне устроит. Джоанна медлила, устремив на лицо Грэма пристальный взгляд, вызвавший у Хью беспокойство.

– Вы изменились, – заметила она. Грэм потер гладкий подбородок:

– Я побрился.

Джоанна кивнула, переведя взгляд на его волосы. Вчера они казались темными, но, высохнув, превратились в светло-русые завитки с рыжеватым отливом. Хью показалось, что она хочет что-то добавить, но вместо этого Джоанна бросила взгляд назад, в сторону лавки, где две женщины рассматривали ее товары.

– Пойду узнаю, что им нужно. Я зайду позже, чтобы унести грязную воду, а потом приготовлю вам что-нибудь поесть.

Когда она ушла, Хью тоже поднялся.

– Мне пора. Я обещал вернуть повозку до полудня.

– Большое спасибо за помощь, Хью. Но что касается вашего совета насчет Леоды. – Он улыбнулся и покачал головой.

Воспользовавшись перочинным ножиком, Хью отрезал кусок тесьмы и протянул ее Грэму.

– Ты все-таки подумайте об этом, – сказал он и вышел.

Глава 7

Грэм поднял глаза от книги, которую перечитывал во второй раз, и его взгляд привычно устремился через пустую гостиную к Джоанне, которая стояла у прилавка, демонстрируя покупателям свои товары. В лучах полуденного солнца ее силуэт казался особенно стройным.

Прошла неделя, но ему не надоедало наблюдать за тем, как она занимается повседневными делами. Ему нравились ее гибкие движения, звук ее голоса, когда она обменивалась репликами со знакомыми, проходившими мимо лавки, ее изящная поза, когда она вышивала, сидя перед окном, и особенно аромат влажной земли, свежей травы и полевых цветов, витавший в кладовой после ее посещений, что случалось нечасто.

Сломанная нога все еще побаливала, как и ребра, но боль притупилась и скорее раздражала, чем причиняла мучения. Врач, проведавший Грэма накануне, снабдил его прочным деревянным костылем. Правда, по большей части костыль бездействовал, прислоненный к кровати, поскольку Грэм не осмеливался показываться на улице. Впрочем, в своем нынешнем состоянии он вряд ли смог бы это сделать, даже если бы захотел.

Заложив страницу куском тесьмы – тем самым, который предполагалось использовать в качестве знака Леоде, – Грэм закрыл книгу и положил ее на сундук, где высилась стопка томов. О книгах позаботился Хью, купивший их в соседней лавке, торговавшей подержанными изданиями.

Не считая единственной угрозы скормить Грэму его собственные причиндалы, он вел себя как человек, на которого можно положиться. Днем Хью охотно выполнял поручения Грэма, а ночи проводил в гулянках и кутежах вместе с такими же, как он, отпускными вояками.

Услышав звук голосов, Грэм выглянул в окно. Его взгляд привычно устремился к большому окну на втором этаже каменного здания, высившегося рядом с домом Лефевра. Там чуть ли не каждый день разыгрывалась одна и та же сцена: плотный, богато одетый мужчина средних лет спорил о чем-то с темноволосым молодым человеком – очевидно, его сыном. На этот раз в ссоре участвовала его жена, добавляя пронзительные нотки к басовитым мужским голосам.

Их ежедневные ссоры действовали Грэму на нервы. Он устал от постоянных криков уличных продавцов, от грохота повозок и визга свиней. Ему надоело читать одни и те же книги. И ему смертельно наскучило валяться целыми днями, как беспомощному калеке, тогда как порученное ему дело не сдвинулось с мертвой точки. Единственное, что ему никогда не надоедало, – это наблюдать за Джоанной Чапмен.

Взглянув в сторону лавки, он увидел, как Джоанна вручила сверток с покупкой коренастой женщине в темной шали. Та полезла в корзинку, висевшую у нее на руке, и положила на прилавок что-то похожее на связку свечей.

Чтение книг было отличным прикрытием для наблюдения за домом Лефевра. Полусидя в постели, Грэм старался не упускать из виду заднего окна, но пока его наблюдения не принесли плодов, которые могли бы оказаться полезными для выполнения его миссии.

Байрам, Этель и кухарка добросовестно выполняли свои обязанности, что не мешало Рольфу Лефевру постоянно устраивать им разносы из-за реальных и вымышленных проступков. Особенно он бесился, когда заставал хорошенькую пухленькую кухарку флиртующей с Байрамом. Грэм гадал, как бы Лефевр отреагировал, если бы знал, что почти каждое утро, когда он отбывал из дома, парочка уединялась на конюшне и спустя некоторое время появлялась растрепанная и облепленная соломой.

Ближе к вечеру Лефевр обычно принимал посетителей в своей гостиной, преимущественно торговцев, приходивших к главе гильдии, чтобы заключить сделки. Переговоры сопровождались обменом документов, а иногда и передачей денег.

В полдень мимо его окон проходила рыжеволосая девушка по имени Олив, доставлявшая флакон снадобья для мистрис Ады из аптеки на Вуд-стрит. Чтобы не попасться ей на глаза, Грэм взял за правило прикрывать ставни в полуденные часы.

Джоанна оказалась права – люди любят заглядывать в окна. В принципе Грэм не возражал против подобного вторжения в его частную жизнь. Так, беседы о литературе и истории с Томасом-арфистом скрашивали эти бесконечные дни. Даже Леода с ее замашками стареющей грошовой шлюхи обладала грубоватым обаянием, вносившим разнообразие в его жизнь, когда она останавливалась поболтать с ним. Его не беспокоило, что они в курсе его присутствия в задней комнате дома Джоанны, поскольку ни Томас, ни Леода не знали о причинах его пребывания в Лондоне.

Ада Лефевр не показывалась, хотя в последние дни стояла необычно теплая и солнечная погода. Окна спальни Рольфа Лефевра, где, судя по всему, обитала его больная жена, были постоянно закрыты ставнями. В сумерках там загорался слабый свет – от масляной лампы или одинокой свечи, – чтобы погаснуть с вечерним звоном колоколов на близлежащей церкви.

Стук захлопнувшейся двери снова привлек внимание Грэма к заднему двору Лефевра. Олив, доставив лекарство хозяйке дома, направилась к воротам, выходившим в переулок. На всякий случай Грэм отодвинулся от окна, хотя едва ли его затененную фигуру можно было различить сквозь полузакрытые ставни.

Петронилла выбрала этот момент, чтобы навестить Грэма. Запрыгнув на постель, она ткнулась мордочкой в его руку и уставилась на него, как бы спрашивая: «Как дела?»

– Кокетка, – улыбнулся Грэм и повернулся к окну, продолжая наблюдение за девушкой.

– Олив, – послышался молодой мужской голос.

– Деймиан, – тихо отозвалась она. – Что ты здесь делаешь?

– Жду тебя.

Петронилла снова ткнулась головой в руку Грэма и громко мяукнула.

Олив испуганно вскрикнула.

– Это всего лишь кошка. Олив, я хотел бы поговорить с тобой.

Последовала пауза.

– Ты не должен этого делать. Вдруг кто-нибудь увидит? Твой отец, например?

Кошка снова мяукнула. Чертыхнувшись про себя, Грэм почесал животное по голове.

– Мне плевать, что скажет отец, – заявил юноша.

– В таком случае ты дурак.

– Возможно, но он требует, чтобы я… Впрочем, не важно. Ничто не имеет значения, кроме нас с тобой.

– Ты… – Девушка прерывисто вздохнула. – Ты ничего не знаешь обо мне. Есть вещи, которые я не могу тебе рассказать.

– У меня есть глаза и уши, Олив, – отозвался он серьезным тоном. – Нет ничего касающегося тебя, о чем бы я уже не догадался.

– О Боже, – пробормотала она дрогнувшим голосом.

– В любом случае я люблю тебя, – произнес он так тихо, что Грэм едва расслышал. – Я люблю тебя, Олив.

– О Боже, – повторила она со слезами в голосе. – Ты не можешь знать.

– Это не важно, Олив, ничто не важно, кроме нас. Я люблю тебя.

– Нет… нет… мы не можем быть вместе. Как ты не понимаешь? – Она всхлипнула. – Пусти меня.

– Олив, не уходи! Пожалуйста. Олив! – Раздались быстрые шаги, удалявшиеся в направлении Вуд-стрит. Затем послышался продолжительный вздох и приглушенное проклятие, за которым последовали шаги, направлявшиеся в противоположную сторону. Выглянув в окно, Грэм увидел фигуру в черном плаще и фетровой шляпе, шагавшую в направлении Милк-стрит.

– Вот, посмотрите! – сказала Джоанна, входя в кладовую со связкой свечей. Петронилла, спрыгнув с постели Грэма, потерлась о ее ноги. – Я продала платок торговке свечами, и она расплатилась со мной своим товаром Конечно, сальные свечи – это не то что восковые, но они дают куда больше света, чем масляная лампа с тростниковым фитилем.

– Отлично, – рассеянно отозвался Грэм, глядя поверх ее плеча в переднюю часть дома. Обернувшись, Джоанна проследила за его взглядом, устремленным на улицу, видневшуюся за окном лавки. Ее внимание тут же привлекла молодая женщина, перебегавшая через Вуд-стрит. Капюшон ее зеленого плаща соскользнул, обнажив облако медных кудрей, разметавшихся на бегу. Она вбежала в аптеку и исчезла из виду.

– Это Олив, – сообщила Джоанна. – Дочка аптекарши. – И добавила, одарив Грэма понимающим взглядом: – Очаровательная девушка.

Грэм улыбнулся, невозмутимо встретив ее взгляд.

– Неужели?

– Разве не по этой причине вы так уставились на нее?

– Вообще-то нет. Мне показалось, что она… расстроена. Я слышал, как она беседовала в переулке с каким-то парнем – поклонником, насколько я понял, правда, она отказывается иметь с ним дело.

Джоанна недоуменно выгнула бровь.

– Вот, значит, как вы развлекаетесь, сержант? Подслушиваете чужие разговоры?

– Это помогает коротать время. – Он посерьезнел. – Она убежала в слезах.

– Бедняжка. Последнее время ей приходится нелегко. Попробую поговорить с ней завтра утром, перед ярмаркой. Прежде чем встанет ее мать, которая обычно дрыхнет до полудня.

– Какой ярмаркой?

– В Смитфилде. По пятницам там устраивают ярмарки. Хью договорился, чтобы туда доставили вашу верховую лошадь из церкви Святого Варфоломея. Он собирается продать ее.

– Я доставляю вашему брату множество хлопот, вы не находите?

– Он не возражает. Все равно он мается от скуки. – Джоанна улыбнулась с видом заговорщицы. – Чем больше поручений вы ему даете, тем меньше времени у него остается на выпивку, игру… и доступных женщин.

Грэм не стал возражать, хотя и подозревал, что никакие поручения не способны удержать Хью вдали от доступных женщин.

– Вы поедете на ярмарку вместе с ним?

– Да.

– И закроете лавку на целый день?

– Неделю назад я не рискнула бы лишиться даже нескольких покупателей. Но благодаря вашим деньгам мое положение несколько улучшилось, и Хью подумал, что посещение ярмарки даст мне возможность немного развеяться. – И восстановить знакомство со старым другом, за которого он надеется ее выдать. «У тебя будет шанс встретиться с Робертом, – сказал он. – Я не могу привести его в лавку, пока у тебя постоялец. Что Грэм подумает, увидев, что ты принимаешь поклонников, пока твой муж в отъезде? Надень что-нибудь нарядное в пятницу и не вздумай прятать волосы».

Вечером Джоанна собиралась вымыться, но присутствие Грэма ее стесняло. Возможно, когда он заснет…

– Мне нравилось бывать в Смитфилде, – задумчиво произнес Грэм. – Летом мы проводили там чуть ли не каждый день. Я имею в виду мальчиков из монастыря Святой Троицы. Брат Саймон, наш настоятель, любил повторять, что нужно воспитывать не только умы и души, но и тела. Мы играли в мяч, соревнуясь с воспитанниками из обителей Святого Павла и Святого Мартина. А по воскресеньям там устраивали рыцарские турниры.

Джоанна улыбнулась, пытаясь представить этого сильного мужчину мальчишкой. Наверное, он был долговязым и нескладным. В подростковом возрасте мужчины его конституции зачастую выглядят неуклюжими, пока их крупные кости не обрастут мускулами.

Теперь в нем не было ничего неуклюжего, и определенно он ничем не напоминал бродягу, которого она обнаружила в тот вечер в своей кладовой, грязного и одуряюще пахнувшего алкоголем. Он ежедневно брился, скорее от скуки, чем от одержимости своей внешностью. У него были необычайно яркие голубые глаза, каких она не встречала ни у одного мужчины. Мужественная красота Грэма не оставляла Джоанну равнодушной, и она не решалась смотреть на него в упор.

Его отношение к ней всегда было учтивым и уважительным. Хотя он томился от безделья и был бы рад, если бы она задержалась в его комнате, когда приносила ему еду или наводила порядок в кладовой, он ни разу не попросил ее об этом, понимая, что у нее есть дела в лавке и по дому.

И ее ужасно нервировало, когда Грэм, такой чистый и красивый в белой рубахе Прюита, наблюдал за ней. Она не могла не испытывать странного беспокойства, ощущая на себе его неотрывный, испытующий взгляд.

А еще она не могла забыть медленного скольжения его пальцев по ее груди в ту первую ночь, когда ее разбудил стон Грэма. В ночном мраке, напряженном и безмолвном, то, что началось как случайное прикосновение, превратилось в сознательную ласку. Она все еще помнила обжигающее тепло его руки, отозвавшееся в ней странным возбуждением, пугающим и восхитительным.

– …я скидывал одежду и нырял в воду. Это было божественно.

Джоанна моргнула, очнувшись.

– Простите, я… Грэм хмыкнул.

– Я рассказывал, как летними ночами сбегал из обители, чтобы искупаться в лошадином пруду в Смитфилде. Полагаю, это была не слишком увлекательная история. – Он смущенно улыбнулся. – Честно говоря, я пытался задержать вас разговорами. Боюсь, решив остаться здесь, я не учел, что буду так невыносимо скучать.

– Мне очень жаль.

– Вы не виноваты, у вас полно собственных дел.

– Да, но…

– В конце концов, я здесь не гость, а всего лишь постоялец. Я и так доставляю вам слишком много хлопот.

– Мне нужно вернуться в лавку.

Грэм кивнул:

– Значит, завтра вас не будет целый день?

– До вечера. Я оставлю вам еду и эль.

– Спасибо.

Она помедлила в дверях.

– Полагаю, вам будет еще скучнее, чем обычно. Мне очень жаль.

– Едва ли я могу рассчитывать, что вы останетесь здесь ради меня.

Джоанна опустила взгляд, теребя бечевку, которой были перевязаны свечи.

– Да, пожалуй. – Она повернулась, сделав шаг в сторону лавки.

– Вы счастливы?

Удивленная, она медленно повернулась, прижимая к груди свечи.

Грэм сидел на кровати, устремив на нее пристальный взгляд, т которого все ее тело затрепетало.

– Понимаю, это звучит бесцеремонно, – сказал он. – В последнее время у меня вошло в привычку задавать подобные опросы. Должно быть, от скуки.

Джоанна настороженно кивнула.

– Так как же? – Его грудь, обтянутая белой рубахой, вздымалась и опускалась в такт дыханию.

– Я… даже не знаю, что ответить. – Она бросила взгляд через плечо в направлении лавки. – Мне и вправду нужно заняться…

– Я хотел бы поужинать с вами сегодня вечером.

– Поужинать? – тупо переспросила Джоанна.

– Да, я хотел бы поесть с вами за столом, а не лежа в кровати. Собственно, я предпочел бы есть там – начиная с сегодняшнего дня.

– Но ваша нога…

– Гораздо лучше. Я в состоянии добраться до стола, если понадобится. – Опираясь на костыль, он сделал несколько шагов по направлению к Джоанне.

Она поспешно попятилась.

– Вы должны оставаться в постели. Мастер Олдфриц сказал…

– Я потеряю форму, если буду валяться в постели два месяца. Ну пожалуйста, позвольте мне поесть с вами, – взмолился он и добавил: – Обещаю, что не буду спрашивать, счастливы или нет.

Глава 8

– Вы очень несчастливы? – поинтересовался Грэм, отломив ломоть хлеба и обмакнув его в рагу из ягненка.

Джоанна бросила на него укоризненный взгляд:

– По-моему, вы обещали не спрашивать.

– Счастливы ли вы? – закончил он за нее. – Но я не говорил, что не буду спрашивать, несчастливы ли вы.

– Вы и в самом деле на редкость бесцеремонны. – Потянувшись к кувшину, стоявшему на столе, Джоанна наполнила вином их опустевшие кружки. Вино, как и ягненок, было роскошью, и Грэм настоял, что заплатит за них.

Секунду он задумчиво смотрел на нее, жуя хлеб, пропитанный соусом.

– Так как же?

– Разве я выгляжу несчастной?

– Нет… но некоторые люди обладают даром сохранять достоинство перед лицом бедствий. Я наблюдал за вами.

Джоанна посмотрела на него в упор, затем опустила глаза, сделав глоток вина. Грэму показалось, что ее щеки порозовели, но он не мог поручиться, что это не игра света. Как обычно, ее волосы были убраны под платок. Уродливое платье из коричневой шерсти выглядело поношенным, и он заметил аккуратную штопку у ворота, из-под которого выглядывала узкая полоска белой сорочки. В ее одежде всегда присутствовал некоторый беспорядок, словно ей некогда было заняться собой, и сегодняшний вечер не явился исключением. Тесемки сорочки не были завязаны, свисая вдоль лифа платья. В растянувшемся вороте виднелась верхняя часть ее груди, и Грэму пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от этого соблазнительного зрелища.

– Вы работаете с рассвета до заката, – продолжал он. – И часто принимаетесь за вышивание, когда я уже ложусь спать.

– Днем я слишком занята, чтобы поработать над вышивкой.

– А помимо этого вы готовите, стираете и заботитесь о моих нуждах. И все это без единой жалобы, без упреков и раздражения, словно… – Он помедлил, колеблясь, затем решительно закончил: – Словно вы родились для подобной жизни, словно это ваше предназначение… а не превратности судьбы. Джоанна бросила на него испытующий взгляд:

– Что наболтал вам Хью?

– От вашего брата я узнал, что вы вышли замуж… по любви. Джоанна отодвинула миску с недоеденным рагу и поднесла к губам кружку.

– И что вы добились успехов, управляя лавкой. Насколько я понял, ваш муж подолгу бывает за границей. Должно быть, вы чувствуете себя одинокой.

– Нисколько.

Было очевидно, что Джоанна слишком горда, чтобы признаться в том, как ей тяжело без поддержки родственников.

– Тем лучше. Мне не следовало затрагивать эту тему.

– Зачем тогда вы это сделали? К чему эти бесконечные вопросы? Вам что, нечем заняться?

Грэм пожал плечами.

– Вы интригуете меня.

Она издала невеселый смешок:

– Странно. Я заурядная лондонская лавочница, не более того.

– Но так было не всегда, – возразил Грэм. – И это заметно.

Джоанна отвела глаза, не выдержав его испытующего взгляда, и переключила внимание на Петрониллу, которая громко мяукала, выпрашивая подачку. Выловив кусочек мяса из своей миски, она протянула его кошке. Та запрыгнула на скамью и выхватила лакомство из пальцев хозяйки.

Сидя напротив Джоанны, Грэм мог видеть окна гостиной, выходившие в переулок. Мимо одного из них проследовала Леода, облаченная в красное платье с большим вырезом, выставлявшим напоказ ее пышную грудь. Помедлив у второго окна, она улыбнулась и послала Грэму воздушный поцелуй.

Хотя Грэм никак не отреагировал на этот жест, Джоанна перехватила его взгляд и повернулась к окну.

– Добрый вечер, мистрис Джоанна, – поприветствовала ее Леода.

Джоанна вежливо улыбнулась.

– Если вы ищете моего брата, Леода, то должна вас огорчить Он уехал рано утром, и я не представляю, где он может быть.

– Очень жаль, мистрис, – отозвалась Леода, хотя Грэм не сомневался, что она пришла, чтобы повидаться с ним. Они часто болтали в вечерние часы. – Вы передадите сэру Хью, что я заходила?

– Конечно.

– Премного благодарна. – Леода двинулась прочь, даже не взглянув на Грэма.

Своеобразная этика, принятая у продажных женщин, не позволяла фамильярничать с мужчинами, находившимися в обществе других женщин, если только эти женщины не были шлюхами. Впрочем, Грэм не стал бы переживать, поздоровайся с ним Леода. Он не стыдился своей дружбы с ней, а их отношения оставались вполне невинными. Но Джоанна наверняка сделала бы совсем другие выводы. Так что, пожалуй, к лучшему, что Леода проявила осмотрительность.

– Это одна из местных… женщин. – Джоанна придвинула к себе пустую миску Грэма и вставила в нее свою. – Она встречается с Хью, когда он бывает в городе.

– Меня удивляет, что вы знаете… как такую женщину зовут.

Джоанна снисходительно улыбнулась:

– Хью может иметь любую женщину, какую пожелает, но он предпочитает тех… кто не ждет от него ничего, кроме нескольких монет. Его трудно захомутать.

– И потому он стал наемным рыцарем? Из-за любви к свободе?

Джоанна ненадолго задумалась, уставившись в кружку с вином.

– Разумеется, он ценит свою свободу. Но еще больше он ненавидит, когда его заставляют жить по чужим правилам. Это связано с условиями, в которых он вырос – точнее, мы оба выросли. К нам предъявляли слишком высокие требования. – Она собрала приборы и поднялась из-за стола. – Внезапно ее лицо осветилось улыбкой. – Я зашла в булочную, как вы просили, и купила кремовые пирожные.

– Отлично. – На столе лорда Ги сладости не переводились, и Грэму недоставало их. – Странно, что вы говорите о требованиях. У меня сложилось впечатление, что вы с Хью происходите из привилегированного сословия.

– В определенном смысле это так. Уэксфорд – величественный замок…

– Замок?

Джоанна поставила на столы пирожные и снова села на свое место.

– Наш отец – знатный рыцарь с обширными владениями в Уэксфорде, это в нескольких часах езды отсюда. Наша матушка умерла от родовой лихорадки вскоре после моего появления на свет, а наш отец, лорд Уильям, жив до сих пор.

– Хью – наследник его земель?

– Это выяснится только после смерти отца. Он правит Уэксфордом от имени своего сюзерена, который может передать поместье Хью, когда придет время. А может и не передать. – Она откусила кусочек пирожного, и Грэм последовал ее примеру.

– Представляю, каково это – находиться в столь неопределенном состоянии, – заметил он, – не зная, достанется тебе что-нибудь или нет.

– Я даже не уверена, что Хью хочет получить замок и поместье. Его воспоминания об Уэксфорде, как и мои, не слишком приятны, если не сказать больше. Наш отец – очень целеустремленный человек. Когда Хью исполнилось четыре года, он поручил его воспитание своему лучшему воину, чудовищу по имени Регнод. Он хотел сделать из Хью самого проставленного рыцаря в христианском мире – для прославления его самого, разумеется. Уверенный, что мальчик нуждается в твердой руке, он предоставил Регноду полную свободу действий, включая порку кнутом. В общем, детство Хью не назовешь счастливым.

– Вас тоже, – спросил Грэм, нахмурившись, – воспитывали подобным образом?

– Да, но без кнута. – Не поднимая глаз, Джоанна отломила от пирожного крохотный кусочек и сунула его в рот. – Когда я вызывала недовольство отца, меня приводили к нему для наказания, а Хью запирали в подвале, чтобы не вмешивался. – Она судорожно вздохнула, по-прежнему избегая его взгляда. – Боюсь, я часто раздражала отца своим недостойным поведением: убегала в лес, вместо того чтобы заниматься с монахами, ну и прочее в том же духе.

– Он бил вас?

Джоанна подняла глаза.

– Вы опять расспрашиваете меня.

– Мне хотелось бы знать, – мягко сказал Грэм.

Она проглотила ком в горле.

– Он никогда не бил меня по лицу. Не хотел портить мою внешность, так как рассчитывал продвинуться вверх, выдав меня замуж за сына барона Гилберта де Монтфиша.

– Вы были помолвлены с сыном лорда Гилберта? – недоверчиво спросил Грэм. Гилберт де Монтфиш и его кузен, Уолтер фиц Роберт фиц Ричард, были единственными баронами, имевшими владения в Лондоне. Их замки, Монтфиш и Бей-нард, примыкавшие к западному участку городской стены, были единственными крепостями в Лондоне, помимо Тауэра. Будучи самыми могущественными горожанами, они имели существенное влияние на короля.

– С младшим сыном, – уточнила Джоанна. – У лорда Гилберта было двое сыновей. Старший, Джеффри, умер от кори два года назад. Николас – его второй сын. Официальной помолвки не было. Но когда мне исполнилось одиннадцать, отец отправил меня в услужение к жене барона, леди Фейетт, в замок Монтфиш. Подразумевалось, что вопрос о моем браке с Николасом решится позже, если меня сочтут подходящей на эту роль. Конечно, я негодовала, не желая быть пешкой в руках отца, но была рада покинуть Уэксфорд. И пожить в Лондоне!

Обнаружив, что ее пальцы вымазаны кремом, Джоанна облизала их, чем вызвала у Грэма, наблюдавшего за ее действиями, вспышку желания.

– Вам нравится Лондон? – спросил он, стараясь не обращать внимания на кончик розового языка, слизнувший капельку крема с ее нижней губы.

– Нравился, тогда. Он казался большим и величественным, а его обитатели изысканными и утонченными. И потом, я привязалась к леди Фейетт. Это она научила меня вышивать.

– Следует отдать ей должное, у вас настоящий талант. Джоанна сдержанно улыбнулась:

– Благодарю вас.

– Почему же вы не вышли замуж за сына барона? Его родители отвергли вас?

– Нет, они обожали меня. И Николас был совсем не против. Это я упиралась. Брачный контракт был составлен, когда мне исполнилось четырнадцать, но я, просто не могла согласиться. Я тянула почти год, пытаясь придумать, как мне уклониться от этого брака.

– Вы так сильно презирали Николаса?

– Отнюдь, он даже нравился мне. Думаю, я тоже нравилась ему – до определенной степени. Николас – один из тех мужчин, которые предпочитают… особ собственного пола.

– Понятно.

– Все в замке знали об этом. – Джоанна вздохнула. – Боюсь, я просто не могла смириться с подобным союзом. В то же время меня страшила мысль, что, если я откажусь, мне придется вернуться в Уэксфорд. Мой отец… пригрозил, что изобьет меня до смерти, если меня отошлют домой.

Грэм опустил кружку с вином, так и не поднеся ее к губам.

– Он выполнил бы эту угрозу?

– Возможно, учитывая его вспыльчивый характер. На меня давили со всех сторон, требуя согласия. Я пребывала в растерянности, не имея никого, к кому можно было бы обратиться за помощью или советом.

– А Хью?

– О, он подался в наемники, как только его посвятили в рыцари в восемнадцать лет. По времени это совпало с моим отъездом в Лондон. Хью спокойно уехал, зная, что я больше не нуждаюсь в его защите. Он мог сойти с ума, если бы остался в Уэксфорде.

– Итак, вам было пятнадцать, вы были одиноки и расстроены…

– Я была в ужасе, – поправила Джоанна. Грэм кивнул.

– И тогда вы встретили своего будущего мужа?

– Прюит явился в замок Монтфиш, чтобы предложить свои шелка леди Фейетт. Я… влюбилась с первого взгляда. Он казался таким взрослым и изысканным, одевался как джентльмен и потихоньку ухаживал за мной. – Она пожала плечами. – Мы поженились через две недели.

– Видимо, ваш отец принял это в штыки.

– Да, он приказал мне никогда не появляться в Уэксфорде. Мы не виделись шесть лет.

– Печально.

– Ничуть. Я буду счастлива, если никогда больше не увижу этого человека.

– О, кажется, мы вернулись к вопросу о счастье! – Грэм подался вперед, устремив на нее пристальный взгляд. – Вы собираетесь сказать мне, счастливы вы или нет?

Джоанна начала собирать грязные тарелки.

– Я собираюсь убрать со стола и вымыть посуду. А потом… займусь другими делами.

– Вышиванием?

Она кивнула, не глядя на него.

– Вы ослепнете, если будете заниматься подобными вещами по ночам.

– Я потеряю лавку, если не буду этого делать.

– Скоро вернется ваш муж с шелками для продажи, а пока у вас есть четыре шиллинга, чтобы продержаться до его возвращения. Незачем так усердствовать.

Джоанна встала и отнесла кувшин с вином в буфет, сколоченный из струганных досок.

– Бывают привычки, от которых трудно избавиться. Почувствовав, что кто-то тормошит его сломанную ногу, Грэм посмотрел вниз и обнаружил под столом Петрониллу, точившую когти о деревянную доску, служившую лубком. Получив тычок в бок, она уселась подальше от Грэма, наблюдая за ним с презрительным видом.

– Что за бессмысленные создания, – заметил Грэм. – Не сочтите за неуважение, мистрис, но я не понимаю людей, которые держат комнатных животных.

Вытащив из буфета поднос, Джоанна вернулась к столу и начала собирать на него грязную посуду.

– Вы случайно не боитесь их?

– Боюсь?!

– Некоторые люди боятся.

– Я не испытываю страха перед кошками. Просто я предпочел бы компанию добродушной собаки. Кошки – эгоистичные, расчетливые животные. И бесполезные, не считая ловли мышей.

– Манфрид не способен никого поймать, зато Петрокилла – настоящая охотница. К тому же она ест пауков. Вы не найдете ни одного, ползающего в тростнике, устилающем пол.

Грэм допил остатки вина и протянул ей пустую кружку.

– Что ж, по крайней мере, она выполняет свое предназначение. Но ее братец слишком пуглив и робок, чтобы приносить хоть какую-то пользу, насколько я могу судить. Для меня загадка, зачем вы держите его в доме.

– Меня он не боится. Его пугают мужчины. Думаю, какой-то мужчина жестоко обращался с ним, прежде чем он попал ко мне. Он счастлив, когда я одна дома, и любит сидеть у меня на коленях.

– Собаки тоже могут сидеть на коленях, но их можно дрессировать, чтобы они приносили различные предметы, охотились, сторожили…

– Манфрид существует не для того, чтобы служить мне, – отозвалась она несколько натянуто. – Он просто существует. И нравится мне таким, каков он есть – робкий и ласковый кот. Неужели он обязательно должен приносить какую-то пользу, чтобы жить здесь?

– Я считаю, что да.

– Полагаю, – сказала Джоанна прохладным тоном, направившись с подносом с грязной посудой к задней двери, – в этом вопросе мы с вами расходимся. – У коридора она остановилась и повернулась к нему. – Вам еще что-нибудь понадобится, сержант, прежде чем вы ляжете спать?

– Нет, мне ничего не нужно. – Грэм неуклюже поднялся и потянулся за костылем. – Спокойной ночи, мистрис.

– Спокойной ночи.

Грэма разбудил приглушенный стук захлопнувшейся задней двери. Он замер, лежа в темноте и прислушиваясь к осторожным шагам в коридоре. Кто-то вошел в дом, и кто бы это был, он явно старался производить как можно меньше шума.

Джоанна наверху, промелькнуло в него в голове, а он серьезно изувечен Сможет ли он защитить ее, если понадобится? С гулко бьющимся сердцем Грэм с помощью костыля поднялся на ноги, сжимая в руке нож, который отобрал у бандита, заманившего его в переулок на прошлой неделе. Это было его единственное оружие, не считая топора, который Джоанна держала в гостиной для самозащиты и которым угрожала ему в первый вечер.

Пока он медленно ковылял до кожаной занавески, его посетила еще одна мысль. Возможно, чужак, вторгшийся в дом, вовсе не чужак, а Прюит Чапмен, явившийся домой из последнего путешествия. Как он отреагирует, обнаружив у себя дома полуодетого калеку, угрожающего ему ножом посреди ночи?

Задавшись вопросом, который час, Грэм припомнил, что слышал вечерний звон колоколов, когда ложился спать. Поскольку это служило сигналом для закрытия городских ворот, Прюит не мог проникнуть в город в столь поздний час, следовательно, это не мог быть хозяин дома.

Стараясь не шуметь, Грэм кончиком ножа отодвинул кожаную занавеску и заглянул в гостиную, освещенную одинокой свечой. От того, что он увидел, у него перехватило дыхание.

Джоанна, стоя боком к нему, с переброшенной через плечо косой, стягивала с себя коричневое платье. Оно упало на устланный тростником пол, оставив ее в тонкой льняной сорочке без рукавов, едва прикрывавшей колени, и в черных чулках, обтягивавших стройные ноги.

Когда она нагнулась, чтобы поднять платье, сорочка сползла с ее плеча, обнажив на мгновение округлость груди.

Грэм стиснул зубы, чувствуя, как наливаются тяжестью чресла.

Она явно собиралась мыться. Снятая со стола столешница стояла в стороне, прислоненная к стене, а круглое основание было перевернуто, превратившись в нечто вроде бочки. Рядом стояли два ведра, над которыми поднимался пар. На скамье лежали белый шелковый халат Джоанны, полотенце, мыло, расческа из слоновой кости и небольшая склянка.

Бросив платье на другую скамью, Джоанна села и сняла комнатные туфли.

Грэм зачарованно наблюдал, понимая, что не должен подглядывать. Это неблагородно. Этому нет оправдания. Сейчас он задернет занавеску и вернется в постель.

Сейчас.

Приподняв подол сорочки, Джоанна сняла подвязки и отложила их в сторону, затем принялась скатывать чулки с коленей к щиколоткам. Тонкий материал шелковисто переливался в мерцающем сиянии свечей. Было что-то трогательное в том, что эта скромно одетая женщина носит шелковые чулки и халат, которые могла видеть только она сама – и, конечно, ее муж, когда удостаивал ее визитом.

«Закрой занавеску, жалкий ублюдок!» – приказал себе Грэм, однако не шелохнулся, глядя, как она снимает вначале один чулок, затем другой. Джоанна нагнулась, чтобы стянуть чулок со ступни, и в вырезе сорочки, соскользнувшей с плеч, показались атласные выпуклости ее груди. На мгновение ее ноги раздвинулись, открыв его взору таинственные тени на стыке бедер.

Грэм крепко зажмурился и стиснул зубы.

Когда он снова открыл глаза, Джоанна стояла, держа обеими руками одно из ведер. Ее руки дрожали от напряжения, когда она выливала горячую воду в бочонок. Судя по всплеску, там уже была вода – видимо, холодная вода из колодца, которую она смешала с водой, вскипяченной в кухне. Вылив в ванну второе ведро, она откупорила склянку и добавила в воду пару капель чего-то густого и маслянистого. Затем склонилась над ванной и помешала воду рукой. Другая рука, прижатая к груди, придерживала сорочку, норовившую соскользнуть с плеч.

Над водой поднялся душистый пар, и она закрыла глаза, улыбаясь Грэм тоже улыбнулся, вдыхая цветочный аромат.

Никогда в жизни он не видел ничего более обольстительного и чарующего, чем Джоанна Чапмен в это мгновение – с закрытыми глазами и мечтательной улыбкой на устах. Наконец она выпрямилась и, посерьезнев, задумчиво уставилась на воду, над которой поднимался пар. Она стояла не двигаясь так долго, что Грэм не мог не заинтересоваться, чем заняты ее мысли.

Медленно скользнув рукой к груди, она накрыла ладонью упругую округлость, прикрытую тонкой тканью сорочки, и рассеянно, будто зачарованная, погладила большим пальцем затвердевший сосок.

Грэм словно прирос к месту, ощущая гулкие удары сердца и бешеную пульсацию крови, прилившей к его чреслам.

Все с тем же мечтательным выражением Джоанна скользнула рукой вниз по плоскому животу, к расщелине между бедрами. Глаза ее медленно закрылись. Она не ласкала себя, просто стояла в жаркой тишине, погруженная в свои мысли.

Когда она открыла глаза, Грэм со смятением обнаружил, что в них блестят слезы. Внезапно выражение ее лица омрачилось, и она прошептала что-то похожее на «дура».

Решительно смахнув слезы, Джоанна проворно расплела косу и принялась расчесывать волнистые пряди цвета темного золота, пока они не повисли пышной массой, доходившей до подола ее сорочки. Бросив расческу на скамью, Джоанна стянула вниз сорочку, собравшуюся льняным облачком у ее ступней.

Теперь она была полностью обнажена, не считая шелковистого покрывала из волос, прикрывавшего ее почти до колен. Вздохнув, Грэм задернул занавеску, исполненный отвращения к себе. Всего лишь неделю назад он обещал Хью, что не станет компрометировать его сестру, и уже подглядывает за ней, когда она занимается своим туалетом.

Грэм всегда гордился своим чувством чести. Но воздержание, как справедливо заметил Хью, способно лишить мужчину его принципов. Как можно жить в одном доме с женщиной, подобной Джоанне, и не поддаться искушению?

Доковыляв до кровати, Грэм осторожно опустился на постель, опасаясь, что шорох соломы, которой был набит матрас, привлечет внимание к его персоне. Не дай Бог Джоанна догадается, что он подглядывал за ней через щелку в занавеске! Он растянулся на спине, морщась от боли в ребрах и ноге, протестовавших от подобной активности посреди ночи.

Из-за занавески доносились приглушенные звуки – журчание и плеск воды – и Грэм живо представил себе Джоанну в благоухающей воде, с мокрыми прядями, льнущими к ее обнаженному телу, словно золотистые змеи, и скользящую намыленными ладонями по своей груди, талии, животу…

– Клянусь распятием, – прошептал Грэм в темноте, чувствуя, как твердеют чресла, – я не выдержу два месяца такой пытки.

Он сделал глубокий вздох и закрыл глаза, приказав себе спать… но перед его глазами стояла Джоанна, трепещущая от наслаждения, которого не мог ей дать муж, находившийся в отъезде. При мысли о том, что женщина способна доставлять себе удовольствие таким способом, Грэм еще больше возбудился.

Но как ни волновали его подобные образы, Грэм не мог заставить себя облегчить собственные мучения, вызванные неудовлетворенным желанием. Отчасти из-за бесконечных проповедей святых отцов в обители Святой Троицы о греховности подобных занятий. Но в основном из-за того, что всю свою жизнь он спал в одном помещении с другими мужчинами. И если угрозы сгореть в адском пламени было недостаточно, чтобы научить мужчину обуздывать плотский голод, отсутствие уединения просто исключало такую возможность. Со временем Грэм обнаружил, что турниры и поединки – отличное средство для снятия сексуального напряжения, если, конечно, рядом нет услужливой женщины. Но сейчас о подобных занятиях не могло быть и речи.

Что там сказал Хью? Что он скорее поверит в добрые намерения Грэма, если тот будет периодически завязывать ленточку на решетке окна, вместо того чтобы бороться с похотью все то время, пока живет под крышей Джоанны.

Грэм попытался представить в этой роли Леоду, но, несмотря на ее бесстыдное кокетство, он не находил ее желанной. Возможно, потому, что у них сложились дружеские отношения. А может, потому, что у него было более чем достаточно «местных женщин», как выразилась Джоанна. Прачки и проститутки вполне удовлетворяли Грэма, когда ему требовалось немного постельных упражнений. Но сейчас он хотел больше… намного больше, чем могла дать ему подобная женщина.

Самое позднее к сентябрю он будет женат на леди Филиппе и обоснуется в Оксфорде. Тогда ему не придется лежать одному в постели, размышляя о том, как удовлетворить свою похоть.

Из-за кожаной занавески донесся мелодичный плеск воды, а затем какой-то звук, похожий на вздох.

– Спи, жалкий ублюдок, – пробормотал Грэм себе под нос. – И пусть тебе приснится турнир.

Но ему приснился не турнир, а обитель Святой Троицы Грэму снилось, будто он проснулся посреди ночи в спальне для мальчиков. Он знал, что это сон, и недоумевал, почему после стольких лет ему приснился монастырь. Наверное, потому, что он вернулся в Лондон.

– Сержант? – услышал он едва различимый шепот, доносившийся откуда-то издалека. Странно, но это был женский голос, а женщины не допускались в эту часть монастыря – ни днем, ни тем более ночью.

Сквозь узкие арочные окна лился лунный свет, пронизывая помещение призрачным серебристо-голубым сиянием.

Неожиданно он понял, что один в комнате, и запаниковал. Остальные постели – бесчисленные, аккуратно застеленные детские кровати – были пустыми. Все остальные мальчики исчезли. Куда они делись? И почему оставили его здесь?

Он сжался в комочек, обхватив колени руками и дрожа от холода. По какой-то неведомой причине его кровать была единственной, где не было одеяла.

Может, кто-нибудь забрал его одеяло? Но здесь никого нет и никогда не было. Он всегда спал здесь один. Он был одинок с самого начала – так долго, что не мог припомнить, с каких пор. Как он мог забыть об этом?

– Сержант?

На скамье, стоявшей посередине спальни, валялось что-то белое. Его ночная рубашка?

Грэм взглянул на себя – нет, ночная рубашка на нем. Он прищурился, пытаясь разглядеть загадочный предмет, и обнаружил, что это женская сорочка.

Почувствовав пульсацию в запретном месте, он крепко зажмурился и принялся спрягать латинские глаголы, как советовали святые отцы. Когда он открыл глаза, скамья исчезла. И кровати тоже, кроме его собственной. Спальня была полна воды, плескавшейся у стен, как озеро. Его кровать слегка покачивалась, и он понял, что она плывет.

Ощущение паники усилилось, когда он увидел, что каменных стен больше нет. Небо потемнело, луна скрылась за тучами. Вода, простиравшаяся во все стороны, казалась черной, как чернила. Кровать раскачивалась на ставших вдруг бурными волнах, и Грэм вцепился в соломенный матрас, чтобы не свалиться с нее.

Над бурлящей водой поднялся густой туман, и откуда-то издалека донеслось:

– Помогите мне, сержант.

– Вы тонете? – откликнулся он.

– Я несчастлива.

Он должен добраться до нее. Но как? В детстве Грэм научился плавать в лошадином пруду. С тех пор прошло немало лет, но ведь такие вещи не забываются.

Он стянул с себя рубашку, затем избавился от рейтуз, подштанников и даже повязки на ребрах, оставшись совершенно обнаженным, не считая чертовых лубков на сломанной ноге.

– Сержант? Пожалуйста, спасите меня.

В панике Грэм вцепился в полоски полотна, обвивавшие его ногу, и принялся их лихорадочно разматывать. Он разматывал и разматывал, но бесконечная лента продолжала тянуться, громоздясь на постели спутанным ворохом.

– Сержант… пожалуйста.

Грэм спрыгнул с постели, не обращая внимания на деревянные лубки, которые исчезли, как только он оказался в воде. Вопреки его ожиданиям она оказалась теплой, кто в ванной, и очень спокойной. На ее поверхности лежал туман, как огромное плотное облако. Дна не было, и он поплыл.

– Где вы? – крикнул он, ничего не видя в мглистой пелене.

– Здесь.

Впереди показалась тень, и Грэм поплыл по направлению к ней, преодолевая сопротивление воды, густой и вязкой, как масло.

– Это вы? – спросил он, приблизившись к фигуре, едва различимой в темноте и тумане.

– Да, – отозвалась она совсем рядом. – Я здесь, чтобы сделать вас счастливым.

Грэм смутно понял, что они поменялись ролями – это она явилась к нему, чтобы помочь и сделать счастливым. Она протянула к нему руки в призывном жесте, но ее лицо по-прежнему скрывалось в тумане.

– Ближе.

Он потянулся к ней, но его руки лишь скользнули по ее гладкой мокрой коже.

– Ближе. – Теперь он видел ее более отчетливо. Глаза ее были закрыты, губы слегка приоткрылись.

Сознавая, что поступает нехорошо – ведь она замужняя женщина, – Грэм склонил голову и обвил ее руками, но она выскользнула из его объятий, как видение. Лишь на секунду он почувствовал прикосновение ее напряженных сосков к своей груди и нежную ласку ее бедра, скользнувшего по его бедру.

Мгновенно возбудившись, он схватил ее за бедра и притянул к себе. Ее ноги раздвинулись, но в следующее мгновение она выскользнула из его пальцев и уплыла, скрывшись в тумане. Барахтаясь в вязкой воде, Грэм крикнул:

– Где вы? – И почувствовал прикосновение сзади. Стремительно развернувшись, он снова схватил ее, пытаясь удержать скользкое гибкое тело. Их ноги медленно двигались в воде, соприкасаясь, расходясь и снова соприкасаясь. С каждым прикосновением Грэм все отчаяннее желал ее, стремясь слиться с ней в одно целое и навсегда забыть об одиночестве.

– Пожалуйста, – взмолился он, дрожа от нетерпения. – Пожалуйста… – Но его руки хватали пустоту. Она словно растаяла в тумане.

– Джоанна. – Грэм сел на постели, тяжело дыша. – Иисусе! – Сломанные ребра отозвались болью на резкое движение, и он откинулся на подушки, подавив стон.

Чресла его болезненно пульсировали. Грэм протянул руку вниз и зашипел сквозь стиснутые зубы, когда его напряженное естество дернулось в ответ на осторожное прикосновение.

Выругавшись себе под нос, он принялся спрягать латинские глаголы, пока возбуждение не улеглось. Из гостиной не доносилось ни звука. Время было позднее – за полночь, – и Джоанна, очевидно, уже удалилась на покой.

Подхватив костыль, Грэм выбрался из постели и заглянул за кожаную занавеску. В гостиной было темно. Он пересек комнату и двинулся по коридору, который вел к задней двери. Здесь царила кромешная мгла, и ему пришлось двигаться на ощупь. Дубовая дверь, как и полагалось, была закрыта на засов. Грэм нащупал веревку, поднимавшую щеколду, и продел ее в отверстие, так чтобы кончик свисал наружу.

Вернувшись в кладовую, он пошарил в темноте, пока не нашел книгу, лежавшую на сундуке рядом с Кроватью. Вытащив тесемку, служившую закладкой, он открыл ставни на окне, выходившем в переулок, привязал тесемку к решетке и снова закрыл ставни.

Затем положил костыль на пол и лег в постель, приготовившись ждать.

Джоанну разбудил приглушенный скрежет внизу, будто кто-то открыл щеколду на задней двери. Затем раздался скрип петель и глухой стук захлопнувшейся двери.

Решив, что это Грэм вышел по нужде, она в очередной раз пожалела, что он не желает пользоваться ночным горшком. После той ночи, когда он упал, возвращаясь из уборной, Джоанна беспокоилась о его передвижениях, особенно в темноте. В уборной легко оступиться, и если он получит серьезное увечье, то пролежит снаружи всю ночь.

Она решила дождаться, пока он вернется назад, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Если через минуту-другую она не услышит, как он вошел в дом, придется спуститься вниз и посмотреть, что с ним.

– Сержант.

Неужели опять сон? Только не это. Грэм застонал, мотая головой. Первый сон был достаточно безумным.

– Сержант, это я. – Нежные руки прошлись по его лицу, груди и задержались между ногами. Грэм встрепенулся. – Проснись, сержант.

– Джоанна? – Он потянулся к ней в темноте и открыл глаза. Но еще до того, как его руки коснулись женщины, он понял – по густому сладковатому аромату, – что это не Джоанна. И вспомнил: Леода.

– Ты хотел бы звать меня Джоанной? – Она сидела на краешке его постели, беззастенчиво лаская его через подштанники.

– Нет. – Какой смысл притворяться? Эта женщина не Джоанна Нужно выбросить ее из головы. Она принадлежит Прюиту, а ему предназначена Филиппа.

Грэм накрыл ладонью руку Леоды, обхватившую его напрягшееся естество, поощряя ее к дальнейшим ласкам.

– Вот это я называю полной боевой готовностью, – одобрительно заметила она. – Вы что, всю ночь думали о своей хозяйке?

– Не надо напоминать о ней.

– Как пожелаете. Тогда, может, займемся?

– Нет – Приподнявшись на локте, Грэм потянулся за своим кошельком.

– Бедняжка, – проворковала она. – Если вы беспокоитесь о своей ноге, я могу расположиться сверху и позабочусь, чтобы вам не было больно.

– Дело не в этом. – Вряд ли ему удастся выйти из нее в нужный момент, если она будет сверху. Леода еще достаточно молода, чтобы иметь детей, а он дал себе слово много лет назад – когда узнал об обстоятельствах своего рождения, – что не будет производить на свет незаконных отпрысков, насколько это в его силах.

Грэм вытащил из кошелька три пенни и вложил их в ее ладонь.

Последовала пауза, пока Леода пересчитывала монеты и убирала их в собственный кошелек.

– Три пенса. Стало быть, вам нужно что-то особенное.

– Возьмите в рот, – попросил он.

– С превеликим удовольствием, сержант. – Леода склонилась над ним и потянулась к его подштанникам.

Кто-то ахнул.

Взглянув в сторону кожаной занавески, Грэм увидел Джоанну со свечой в руке. На ее щеках рдел румянец, а взгляд был устремлен на Леоду, которая застыла на месте, застигнутая за развязыванием его подштанников.

Грэм подскочил на кровати, морщась от боли, пронзившей ребра.

– Мистрис…

Занавеска закрылась. Он услышал быстрые шаги и скрип ступенек, пока она взбегала вверх по лестнице, и цветисто выругался.

Глава 9

На следующее утро Джоанна оделась с особой тщательностью: в нижнее платье из белоснежного льна с изящной вышивкой вдоль горловины и манжет и свою лучшую тунику из переливчатого шелка медового цвета – свадебный подарок Прюита, – которую она надевала лишь однажды. По бокам туника стягивалась золотым шнуром, и Джоанна потратила уйму времени, чтобы шнуровка выглядела ровно, а туника облегала фигуру. Длинные рукава стесняли движения, и она обмотала их вокруг запястий, чтобы не мешали.

Взглянув в мутноватое зеркальце, прибитое над умывальником, она вздрогнула, увидев вместо собственного отражения Грэма Фокса, лежащего на кровати в кладовой, и Леоду, развязывающую его подштанники. От одной мысли о том, что он ищет облегчения у этой потаскушки, ее внутренности завязывались узлом. Сознавая, что чувство, точившее ее изнутри, – не что иное, как ревность, Джоанна досадовала, что еще способна питать романтические чувства к мужчине.

«Не думай об этом», – приказала она себе, сунув ноги в туфли из кожи козленка, выкрашенной в золотистый цвет. Джоанна собиралась на ярмарку и, предвкушая день развлечений и отдыха – что нечасто случалось в ее жизни, – не имела ни малейшего желания портить его, размышляя о ночных событиях. Вечер наступит достаточно быстро, чтобы разобраться с Грэмом Фоксом.

Она примерила широкий, украшенный самоцветами пояс, который был на ней в день свадьбы, но отвергла его как не подходящий для респектабельной вдовы. Туника, хоть и нарядная, имела коричневатый и, следовательно, вполне приемлемый оттенок, золотые туфельки едва виднелись из-под длинной юбки, но пояс был слишком роскошным. И, как припомнила Джоанна, ужасно неудобным. Она обвила бедра узким плетеным кушаком и подвесила к нему на цепочке вышитый кошелек. Может, она не тянет на принцессу, но и на торговку не похожа.

Так, а теперь волосы… Хью сказал, что это ее главное достояние. Конечно, почтенные вдовы не расхаживают по улице с непокрытыми головами, но всегда можно найти разумный компромисс.

Джоанна расчесывала волосы, пока они не начали потрескивать, разделила их на две равные части и туго переплела золотыми лентами. Затем набросила на голову тончайшую вуаль, закрепив ее двумя незаметными шпильками, так чтобы она ниспадала изящными складками на плечи.

Плащ, который подходил к этому наряду, давным-давно побила моль, а тот, что она носила теперь, оставлял желать лучшего. Поразмыслив, Джоанна решила обойтись без плаща, тем более что погода стояла теплая.

Посмотрев в зеркало, она пришла к выводу, что чего-то не хватает.

– Серьги! – Джоанна достала свои последние серьги – остальные пришлось продать – и вдела их в уши. – Ладно, сойдет, – сообщила она своему отражению.

Она спустилась вниз, уверенная, что Хью уже прибыл, чтобы сопровождать ее в Смитфилд, но его не было. Занавеска, закрывавшая вход в кладовую, была задернута. Грэм, по всей видимости, еще спал. Неудивительно, учитывая его ночные похождения! Пожалуй, она еще успеет перебежать через дорогу, чтобы поговорить с Олив перед отъездом на ярмарку.

Бедняжка выбрала Джоанну своим доверенным лицом примерно год назад, когда ее мать начала погружаться в себя Тяжело было сознавать, что Элсуит, к которой Джоанна всегда относилась с искренней симпатией, теряет рассудок.

Что касалось Олив, то Джоанна была только рада выслушать девушку, когда та нуждалась в ее участии. Она слишком хорошо помнила, каково это – терпеть удары судьбы, не имея никого, с кем можно было бы поделиться своими страхами или посоветоваться.

Джоанна постучала в дверь аптеки.

– Мы еще не открывались, – донесся изнутри девичий голос.

– Олив, это я, – отозвалась Джоанна, стараясь не кричать, чтобы не беспокоить Элсуит. – Джоанна Чапмен.

Дверь приоткрылась, и показалась Олив. Ее хорошенькое личико обрамляли ярко-рыжие локоны, как всегда, распущенные и непокрытые.

– Мистрис Джоанна! Что привело вас к нам?

– Я хотела поговорить с тобой. Можно войти?

– Конечно. – Девушка распахнула дверь и посторонилось. – О, мистрис, вы замечательно выглядите!

– Спасибо. – Джоанна обвела взглядом лавку, похожую на ее собственную расположением и размерами, но с рядами полок вдоль стен, заставленных всевозможными склянками, баночками и горшочками. С потолка свисали связки чеснока, корешки растений и пучки сушеных трав, наполняя помещение пряными ароматами. Посередине комнаты высился выложенный кафелем очаг, остывший в данный момент, с полудюжиной чайников, подвешенных на крюках. Рабочий стол, располагавшийся у окна, был заставлен ступками с пестиками, весами и пузырьками из синего стекла.

– Что-нибудь случилось? – спросила Олив. Обычно она искала общества Джоанны, а не наоборот.

– Собственно, именно это я и собиралась узнать, – сказала Джоанна, взяв со стола пузырек и вертя его в руке. В лучах солнца, проникавших сквозь щели в ставнях, синее стекло сверкало, как драгоценный камень. – Вчера днем, – продолжила она, понизив голос, – ты разговаривала с мужчиной в переулке и, как я поняла, расстроилась.

– Олив! – Кожаная занавеска, закрывавшая вход в заднюю часть дома, раздвинулась, явив их взорам Элсуит, облаченную в мятую ночную рубашку. Ее темные глаза, устремленные на Дочь, сердито сверкали. С тех пор как Джоанна видела ее в последний раз вблизи, примерно семь месяцев назад, она располнела. Одутловатое лицо пожелтело, волосы – такие же рыжие, как у дочери, но с сильной проседью – падали на плечи неряшливыми космами.

– Мама, – заломила руки Олив, – ты проснулась.

– Да, а лавка еще не открыта. – Элсуит перевела взгляд на Джоанну, подозрительно косясь на ее роскошный наряд.

Джоанна наклонила голову, приветствуя пожилую женщину:

– Доброе утро, мистрис Элсуит.

Та ткнула пальцем в пузырек, который держала Джоанна. У нее были обломанные ногти с черной каймой от забившейся под них грязи.

– Это наше.

Джоанна вернула пузырек на место.

– Да, мистрис, я знаю.

Элсуит пронзила дочь полубезумным взглядом.

– Почему лавка еще не открыта?

– Еще рано, мама.

– Открой лавку.

– Но мы никогда не открываемся в это…

– Открой сейчас же, ленивая девчонка, или я тебя выпорю.

Олив вздохнула.

– Хорошо, мама, – Она бросила печальный взгляд на Джоанну.

– Давай я помогу тебе поднять ставни, – предложила Джоанна, выходя наружу.

– Спасибо, мистрис. – Олив отодвинула засов, закрывавший ставни изнутри, и присоединилась к Джоанне на улице. К тому времени, когда они установили навес и прилавок, Элсуит снова скрылась в глубине дома.

Джоанна взяла Олив за руки.

– Зайди ко мне, когда представится возможность, – тихо сказала она, опасаясь, что Элсуит подслушивает за занавеской.

Олив порывисто сжала ее руки, устремив на нее благодарный взгляд.

– Спасибо, мистрис, я обязательно приду.

– Есть кто-нибудь дома? – раздался голос Хью из-за задернутой занавески.

– Я, – отозвался Грэм, натягивая рейтузы.

Хью отодвинул занавеску и вошел в кладовую. В серой тунике, отделанной черным шнуром, он еще меньше, чем обычно, походил на наемника, сделавшего войну своим ремеслом. Правда, он пристегнул к поясу меч, но так поступали большинство мужчин его ранга независимо от того, собирались они использовать оружие или нет. Только причудливая золотая серьга указывала на то, что он не совсем обычный представитель благородного сословия.

– Где Джоанна?

– Понятия не имею. Я еще не видел ее сегодня. – Можно не сомневаться, что она избегает его. – А что, ее нет?

– Нет.

– Должно быть, вышла ненадолго. Она предупредила меня, что собирается на ярмарку. Не могли бы вы подать мне рубашку?

Хью сдернул с крючка рубаху, бросил ее Грэму и потер лоб.

– Интересно, где она держит вино? – поинтересовался он. Грэм натянул рубаху через голову, вдыхая свежий запах выстиранного белья.

– Страдаете от похмелья?

– Угу, надрался вчера до чертиков в «Белой лошади», а теперь маюсь. Голова раскалывается, и в кошельке пусто. Думаю, капелька спиртного вернет меня к жизни, если вы знаете, где Джоанна его держит.

– В буфете в гостиной.

Хью вышел и через минуту вернулся с кувшином и двумя кружками.

– Мне не надо, – сказал Грэм, предпочитая оставаться в здравом уме, пока ему не представится возможность извиниться перед Джоанной за ночные события. – Я еще не завтракал. Не хотелось бы начинать день с выпивки.

– Почему, к дьяволу, нет? – Хью налил себе кружку вина и потом выпил.

– Ну как она? – спросил он у Грэма.

– Кто?

– Леода. Она ведь была здесь ночью не так пи?

Грэм опешил. Как он узнал?

– Вы что, уже разговаривали с ней сегодня утром.

Хью рассмеялся, снова налив вина в опустевшую кружку.

– Я редко разговариваю со шлюхами по утрам, если только не провел с одной из них всю ночь. Тем более что по утрам они обычно ложатся спать.

– Тогда откуда…

Хью кивнул в сторону окна, и Грэм выругался про себя, увидев, что тесемка все еще привязана к решетке. Как его угораздило забыть о ней! Он проковылял к окну, опираясь на костыль, и подергал за узел, пытаясь развязать его.

– Я рад, что вы все-таки вняли моему совету, – проговорил Хью у него за спиной. – Вам следует привязывать эту тесемку хотя бы раз в неделю, чтобы удовлетворять свои телесные потребности.

Грэм промычал в ответ что-то нечленораздельное. Он стыдился того, что обратился к Леоде. Это было не только недостойно, но и глупо. Не успела она уйти, как его мысли устремились к женщине, спавшей наверху. Каково бы это было, если бы Джоанна ласкала его, как это делала Леода, если бы ее жаркие губы прижимались к его губам, а тело выгибалось под ним, утоляя его ненасытный голод. Не прошло и нескольких минут, как он снова бормотал латинские глаголы, проклиная свои неуправляемые инстинкты.

– Ну так как она? – повторил Хью. – Не первой молодости, конечно, зато опыта хоть отбавляй.

– Не знаю, – отозвался Грэм через плечо, безуспешно дергая за непокорный узел.

– Разве вы не пользовались ею?

– Нет.

– Тогда чем вы здесь занимались?

– Ваша сестра спустилась вниз и застала нас за…

– Вот черт! – На лице Хью отразилась смесь ужаса и веселья – Вряд ли она пришла в восторг от увиденного.

– Я на это и не рассчитывал.

– Она заставила Леоду уйти?

– Я сам ее отослал.

– Ничего не получив взамен? – недоверчиво спросил Хью.

– Вообще-то я хотел, чтобы она обслужила меня на Французский манер.

Хью похотливо улыбнулся:

– Меня она обслуживала. Жаль, что у вас не было возможности оценить ее талант. Она способна… – Он осекся и смущенно кашлянул. – Доброе утро, сестренка.

Стремительно обернувшись, Грэм увидел Джоанну, которая стояла в дверях, держа в руках поднос с половиной ржаной булки, ломтем желтого сыра, двумя кувшинами и кружкой. Ее взгляд был устремлен на Грэма, на щеках рдели красные пятна.

Грэм закрыл глаза и запустил пятерню в волосы.

Он услышал шелест шелка и, открыв глаза, обнаружил, что Джоанна ставит поднос на сундук рядом с его постелью. Сегодня, одетая в переливающуюся тунику того же золотисто-медового цвета, что и ее волосы, она просто ослепляла своей красотой.

– Это еда для вас, сержант, на то время, пока меня не будет, – с достоинством сказала она.

Хью, будь он проклят, беззвучно хмыкнул, словно оказался свидетелем какой-то фантастической шутки.

Грэм проглотил ком в горле, понимая, что нужно что-то сказать, и не зная, как начать.

– Мистрис…

– Нам пора, Хью. – Джоанна круто повернулась и вышла из кладовой, оставив витать в воздухе возбуждающий аромат полевых цветов и весенней травы.

– Я никогда не видел здесь столько народа, – заметил Хью, ведя Джоанну под руку через гомонящую толпу, которая собралась в Смитфилде, чтобы посетить ярмарку.

– Я тоже. Наверное, это из-за погоды.

На заросшем травой поле были представлены все сословия, населявшие Лондон: благородная публика, торговцы, простой люд и стайки мальчишек из монастырских приютов. К английской речи примешивалась иностранная: латынь, французский и Другие, более экзотические языки. Это был настоящий Вавилон. На одной стороне огромного поля располагались торговые ряды под разноцветными полосатыми тентами. Другая сторона была отведена под скачки, и желающие могли делать ставки. Примерно посередине находился пруд, вокруг которого были сооружена загоны для лошадей, выставленных на продажу.

Хью проводил Джоанну к огороженному участку, отведенному под сельскохозяйственные орудия и всевозможную живность. Здесь были породистые буйволы, кобылы с жеребятами, рогатый скот, свиньи, ягнята, гуси и даже павлин. Щурясь на яркое солнце. Хью огляделся по сторонам.

– Я подумал, что Роберт должен быть здесь. Он интересуется сельским хозяйством.

Джоанна резко остановилась.

– Ты хочешь сказать, что не договорился с ним о времени и месте встречи?

– Я не мастер планировать, Джоанна, уж ты-то знаешь. – Он одарил ее мальчишеской улыбкой, прежде чем продолжить: – Смотри под ноги.

Обмотав длинные рукава вокруг запястий, она последовала за ним мимо выставки серпов, кос, тачек и топоров.

– Ты только взгляни на меня. – Джоанна приподняла подол своей шелковой туники, уже успевший запачкаться. – Я потратила столько усилий, чтобы выглядеть привлекательно. Даже закрыла свою лавку в пятницу, и что же? Все напрасно.

Хью вздохнул.

– Ты как колючка все утро, Джоанна. Этот как-то связано с Леодой?

Джоанна молчала, устремив взгляд на аккуратные каменные дома, высившиеся на окраине Смитфилда. Там размешалась больница церкви Святого Варфоломея, где Грэму Фоксу пришлось бы залечивать свои раны, если бы она отказалась от его четырех шиллингов. Жаль, что она этого не сделала.

Хью откашлялся.

– Вообще-то они ничего не…

– Знаю. – Она слышала, как Леода вышла через заднюю дверь вскоре после того, как она поднялась наверх. – Но это не означает, что я это одобряю.

– Ты должна понять, – сказал Хью, – Грэм здоровый молодой человек с определенными потребностями и желаниями…

– Это я отлично понимаю, – огрызнулась Джоанна, – но я не понимаю, как у него хватило наглости привести эту женщину в мой дом. Что на него нашло?

– Ну…

– Это говорит о полном отсутствии уважения, если тебя интересует мое мнение.

Хью потер подбородок, что он всегда делал, когда испытывал неловкость.

– Ну, я бы не сказал…

– Признавайся, это была твоя идея?

У Хью вырвался нервный смешок. Кончики его ушей покраснели.

– Не пытайся отрицать, Хью.

– Да, – неохотно признал он, – но только потому… – Он покачал головой. – Два месяца – чертовски долгий срок для мужчины, чтобы обходиться без… облегчения.

– Если он такой раб своих… порочных инстинктов, ему не следовало поселяться в доме респектабельной вдовы. Я не потерплю, чтобы он водил в мой дом распутных женщин! – Джоанна повернулась и зашагала прочь.

Хью догнал ее.

– Ты хочешь, чтобы он уехал?

Джоанна опустила взгляд и, обнаружив пятно навоза на своей золотой туфельке, потерла ее о траву. Пожалуй, ей следует выставить Грэма из дома, несмотря на деньги, которые она потеряет. Дом, конечно, опустеет, но она привыкла к одиночеству. Бывают вещи и похуже.

В задумчивости она остановилась у прилавка, уставленного ивовыми корзинами, горшочками с медом и кругами молодого сыра, завернутыми в капустные листья. Полусонная девица, сидевшая за прилавком, вяло размахивала веткой, отгоняя мух от своего товара.

– Джоанна? – не отставал Хью. – Ты собираешься его…

– Не знаю, – мрачно отозвалась она. – Возможно. Вздохнув, Хью взял ее под руку и повел к центру ярмарки, где торговали лошадьми. Они двинулись в обход торжища, наблюдая за покупателями, которые придирчиво рассматривали животных, обминая им животы и оттягивая губы. Терпкий запах лошадей забивал аппетитный аромат колбасы, жарившейся на открытом воздухе неподалеку. Один из мужчин, приценивавшихся к лошадям, обернулся и с нескрываемым интересом прошелся взглядом по элегантному наряду Джоанны.

– Господи, Рольф Лефевр, – пробормотала она и отвернулась.

– Кто это? – поинтересовался Хью.

– Мужчина, которому я однажды чуть не отрезала нос.

– Ты имеешь в виду того хлыща в красно-фиолетовом костюме? У него такая наглая рожа, что я сожалею, что ты не довела дело до конца.

– Временами я тоже об этом сожалею. Конечно, меня бы повесили, но я хотя бы насладилась местью.

– Местью? За что? – Хью пронзил Лефевра угрожающим взглядом, напомнив Джоанне, что ее добродушный брат обладает сердцем и душой воина.

– Это из-за него я не могу теперь торговать шелком.

– Я думал, это из-за того, что ты не состоишь в гильдии Торговцев.

– Главой которой является Рольф Лефевр. После смерти Прюита я нашла способ приобретать шелк, не путешествуя за границу – через торговых агентов, – и отправилась в контору Лефевра, чтобы подать прошение о вступлении в гильдию. Он заверил меня, что решение полностью зависит от него, и, казалось, отнесся к моей просьбе с пониманием. Правда, мне не понравилось, как он смотрел на меня – как Петронилла, когда она играет с мышкой. Во время разговора он все время придвигался ближе и нашел повод пару раз коснуться меня…

Из горла Хью вырвалось негромкое рычание.

– Он сказал, что женщины могут преуспеть в торговле, если поймут, что это просто обмен одной вещи на другую и что в бизнесе нет места благотворительности. Если, например, одна сторона предоставляет другой какую-либо привилегию, она, естественно, ждет ответного шага.

– Естественно, – скрипнул зубами Хью.

– Он был не настолько откровенен, чтобы называть вещи своими именами, но я поняла, куда он клонит. Лефевр крутился вокруг меня еще при жизни Прюита. Короче, он сделал комплимент моей красоте, сказал, что давно восхищается мною, и попросил меня снять с головы накидку, чтобы он смог увидеть какого цвета у меня волосы.

Хью выругался себе под нос.

– И ты сняла?

– Конечно, нет, но, похоже, это только раззадорило его. Он прижал меня к стене, словно девицу, прогуливающуюся перед лондонским борделем.

– Ты позвала на помощь?

– Это случилось в обеденное время. В торговом зале никого не было. Но мне удалось выбраться оттуда, прежде чем он успел что-либо сделать.

– Как?

– Он положил руку мне на грудь, а я приставила кинжал к его носу.

– Отлично. – Хью одобрительно усмехнулся. – Такой напыщенный павлин скорее согласится лишиться своих причиндалов, чем носа.

– Я беспрепятственно покинула зал, но он позаботился о том, чтобы меня не приняли в гильдию.

– Неудивительно. Смотри – вот лошадь, которую продает Грэм. – Хью указал на пегую кобылку, стоявшую в одном загоне вместе с такими же кроткими животными, предназначенными для женщин и детей.

– Почему, скажи на милость, он ездил на такой лошади?

– Не он. У него был великолепный гнедой жеребец.

– Зачем ему две лошади? – спросила Джоанна. – Причем одна из них дамская?

– Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем об этом, особенно если ты отправишь его в церковь Святого Варфоломея. – Извинившись, Хью отошел, чтобы полюбоваться боевыми конями – могучими животными, которых специально разводили и тренировали, чтобы они не боялись шума битвы и града стрел.

Присев на ближайший пень, Джоанна сняла туфли. Весенняя трава приятно холодила уставшие ступни. Подперев подбородок рукой, она смотрела на гнедую кобылу, которая пила воду из пруда.

«Я сбрасывал одежду и нырял в воду, – вспомнились ей слова Грэма. – Это было божественно».

Закрыв глаза, Джоанна попыталась представить его в детстве, плавающего в этом пруду ночью. Но вместо этого перед ее глазами возник нынешний Грэм, лежащий на кровати в кладовой, и Леода, склонившаяся над ним.

– Совсем как Прюит, – прошептала она, открыв глаза Молодая женщина, проходившая мимо с корзиной лепешек бросила на нее любопытный взгляд. Джоанна снова закрыла глаза.

На этот раз она увидела не Грэма в компании черноволосой шлюхи, а своего мужа. Она не могла поручиться, что он спал с Леодой, но со всеми остальными без сомнения.

В сотый раз Джоанна задалась вопросом, как она могла поддаться расчетливым ухаживаниям Прюита Чапмена. Конечно, она была молода и боялась, что ее отошлют из Монтфиша за отказ выйти замуж за Николаса. Отец грозился убить ее, и Джоанна, знавшая о его жестокости не понаслышке, верила, что он способен на это.

Прюит встретился на ее жизненном пути в тот момент, когда она отчаянно нуждалась в спасителе. Если бы у нее хватило ума понять, как ловко он воспользовался ситуацией! Когда он пробрался в ее крохотную спальню всего лишь через две недели после их знакомства, умоляя ее бежать с ним и стать его женой, она пришла в восторг. Подумать только! Она будет принадлежать темноволосому красавцу, Прюиту Чапмену, с его манящими глазами и пылкими речами – и навсегда избавится от тирании отца. В своем ликовании Джоанна ни разу не задумалась о том, каким будет ее брак с этим человеком.

Если бы только Хью был в Лондоне во время ухаживания Прюита! Он бы сразу разглядел корыстные мотивы ее тайного поклонника. Но Хью воевал в Ирландии. К тому времени, когда он вернулся домой тем летом, Джоанна уже вышла замуж за Прюита и жила в убогой квартирке в разваливающемся доме – одна, поскольку ее муж отбыл на Сицилию через несколько дней после свадьбы.

Хью пришел в ярость, обнаружив, что его сестра с ее благородным воспитанием вышла замуж за торговца и, покинутая всеми, живет в трущобе. Он интуитивно понимал, что представляет собой Прюит и зачем он женился на ней. Несмотря на нарядную одежду и изысканные манеры, он был никем и ухватился за шанс связать себя с леди Джоанной из Уэксфорда лишь для того, чтобы обнаружить после свадьбы, что ее отец придушил бы их обоих, попадись они ему в руки. Хью попытался договориться об аннулировании брака, но с точки зрения церкви все было законно.

Джоанна, все еще воображавшая себя влюбленной в мужа и не желавшая верить, что он женился на ней только для того, чтобы продвинуться по общественной лестнице, отвергла предложение брата выследить Прюита и выпотрошить его на месте. Хью снова собирался за границу, но прежде чем уехать, он купил ей дом на Вуд-стрит, чтобы у нее было приличное место, где она могла бы жить, и лавка, чтобы обеспечить ее существование. Джоанне нелегко было принять этот дар, но она не могла оставаться в убогом и опасном районе, где поселил ее Прюит. Однако она поклялась себе, что никогда больше ничего не возьмет у брага.

Как дурочка, она продолжала идеализировать своего никчемного мужа даже после его возвращения из Сицилии. Правда, Прюит отдалился от нее, вечно недовольный и раздражительный, но Джоанна объясняла его плохое настроение стыдом из-за его неспособности содержать семью. В самом деле, какой мужчина захочет жить в доме, купленном его шурином?

Однажды, незадолго до того, как Прюит снова отправился за границу, Джоанна пришла домой с рынка, полагая, что в доме никого нет, и услышала стоны мужа, доносившиеся сверху. Испугавшись, что он заболел, она бросила купленного каплуна на стол и с тревожно бьющимся сердцем взлетела вверх по лестнице.

Глава 10

Даже сейчас, спустя пять лет, Джоанна не могла спокойно вспоминать о том, как она застала своего мужа с женой торговца Домашней птицей.

Холфрида стояла на четвереньках в их большой кровати, голая, не считая полосатых чулок. Джоанна всегда находила ее Полноватой, но без одежды она казалась огромной, белой, жирной и непристойной, ее обвислые груди раскачивались в такт с движениями Прюита, вонзавшегося в нее сзади. Он стоял на коленях, без туники, со спущенными до колен шелковыми рейтузами, обхватив руками толстые ягодицы Холфриды.

Прюит, должно быть, почувствовал присутствие жены, поднял взгляд и увидел ее. Глаза его слегка расширились, но он даже не замедлил движение.

– Иисусе, Джоанна, – пропыхтел он, – ты что, так и собираешься стоять и смотреть?

Холфрида резко вскинула голову и взвизгнула при виде Джоанны. Но когда Прюит начал смеяться, не прекращая своего занятия, она тоже захихикала, сотрясаясь всей своей белой тушей.

Сбежав с лестницы, Джоанна выскочила на улицу и быстро зашагала к Ньюгейт-стрит, слепо обходя прохожих, лошадей и скот, бродивший по улице, затем направилась на восток к Олдгейт-стрит. Улица поднималась вверх по склону холма, и Джоанна запыхалась. Добравшись до вершины, она повернула на Грейсчерч-стрит и прошла по ней весь путь до Темзы.

В полдень на пристани кипела бурная деятельность. Сыпля проклятиями, матросы втаскивали упиравшихся лошадей на деревянные сходни, ведущие на палубы кораблей. Голоса торговок рыбой, предлагавших свой товар, сливались с криками чаек, реявших над водой.

Джоанна направилась к Лондонскому мосту, полагая, что над водой будет меньше шума и суеты. Так и оказалось. Пройдя полпути по обветшавшему деревянному настилу, она облокотилась о перила, дрожа от прохладного ветра с реки.

У причалов и на широком пространстве реки стояли на якоре сотни разнообразных судов и суденышек. Вдали, на стыке южной и восточной городских стен, возвышалась белая башня. В прошлом году лорд Гилберт и леди Фейетт привезли ее туда, чтобы представить Элеоноре Аквитанской как свою будущую невестку. Джоанна подарила Элеоноре вышитый кошелек, покраснев от гордости, когда королева похвалила ее работу. Вряд ли ей еще когда-нибудь доведется побывать в Тауэре.

Хью был прав с самого начала. Прюит никогда не любил ее. Он женился на ней только потому, что она была дочерью лорда Уильяма из Уэксфорда.

Глядя на воду, плескавшуюся у опор моста, она гадала, насколько глубока река здесь, посередине. Утонет ли она, если упадет в воду? Ведь она не умеет плавать. Джоанна представила себе, как помощник шерифа сообщает Прюиту, что его жена в отчаянии бросилась с Лондонского моста. Прюит закроет лицо руками. Помощник шерифа произнесет слова соболезнования, которые полагались в подобных случаях, и удалится.

А Прюит, оставшись один, уберет ладони от лица. И улыбнется.

Колокола на церкви Святого Магнуса Мученика, расположенной у Лондонского моста, прозвонили вечерню. Джоанна медленно зашагала назад, к небольшой церквушке, притянутая ощущением мира и безопасности, исходившим от толстых каменных стен.

В пустынной часовне было сумрачно и тихо. Джоанна преклонила колени на соломе, насыпанной у алтаря, и перекрестилась, моля Господа, чтобы он ниспослал ей силу и направил по верному пути.

«По какому пути? – вообразила она себе голос Бога. – Чего ты хочешь?»

Освободиться от Прюита. Она хотела этого всем сердцем, конечно, аннулировать брак невозможно, но они могли бы жить раздельно – хотя при мысли о том, что ей придется покинуть их дом, ей становилось плохо. В сущности, это ее дом. Хью оставил документы на ее имя. Однако она не может продать дом без ведома мужа, а Прюит способен воспользоваться ситуацией, чтобы прибрать его себе. Ужасно, если он завладеет ее домом, не говоря уже о том, что ей некуда идти. Даже если она забудет о гордости и решится отдаться на милость отца, он никогда не примет ее назад. Как и лорд Гилберт.

Можно попытаться выставить Прюита из дома, но закон на его стороне. Никто не заставит его уйти, если он сам не захочет. Он будет жить под одной крышей с ней, заставляя делить с ним постель, даже бить ее, если пожелает, и никто не шевельнет и пальцем, чтобы помешать этому. Впрочем, даже если ей удастся уговорить его уйти, она останется без средств к существованию. Доход от торговли щелком, который привозил Прюит, был весьма скромным, но это лучше, чем ничего. Можно ли сделать жизнь терпимой, если они продолжат под одной крышей? Наверное. В конце концов, Прюит проводит большую часть времени за границей. Однако терпеть его приезды домой будет невыносимо.

Истина была в том, что так проживали свою жизнь большинство замужних женщин. Неудивительно, что, овдовев, они так радовались. Если бы мужчины знали, насколько привлекательной находят многие жены перспективу вдовства, они бы призадумались.

Мысль, пришедшая ей в голову, заставила Джоанну улыбнуться. Глядя на распятие над алтарем, она прошептала короткую молитву, поблагодарив Бога за ниспосланное указание, и покинула церковь. На улице уже стемнело. Она зашла в лавку торговца ножевыми изделиями и потратила все имевшиеся в кошельке деньги на кинжал в узорных ножнах, который и повесила на пояс.

Вернувшись домой, она обнаружила Прюита в гостиной. Он сидел за столом спиной к ней, с кувшином вина, стоявшим перед ним.

– Время ужина прошло, – бросил он через плечо. – Где ты болталась?

Джоанна сжала пальцы в кулаки, пряча их в складках юбки.

– Она ушла?

– Да. – Он перебросил ноги через скамью и повернулся к ней лицом. В его выразительных темно-карих глазах, очаровывавших ее когда-то, сверкала злобная насмешка. – Но прежде чем она ушла, я нагулял неплохой аппетит. – Кивнув в сторону каплуна, лежавшего на столе, он добавил: – Приготовь его, и поскорей.

Вначале Прюит чуть ли не боготворил ее, затем обожание сменилось апатией. Но откровенное хамство и враждебность были чем-то новеньким, и Джоанна внутренне сжалась от дурного предчувствия.

Облизнув пересохшие губы, она сказала.

– Ты обещал хранить верность, когда дела мне предложение.

Прюит улыбнулся, словно видел перед собой слабоумное дитя, и сделал глоток вина.

– Я склонен болтать всякую сентиментальную чушь в приступе страсти.

– Ты никогда не испытывал страсть ко мне.

– Мужчины в отличие от женщин не подвержены романическим причудам. Мы руководствуемся куда более… низменными побуждениями. Не будь ты так молода, избалованна и глупа, то давно поняла бы это.

Никогда еще Джоанна не осознавала так остро шестнадцатилетнюю разницу в их возрасте. Если он считает ее глупым ребенком, то только потому, что она вела себя соответствующим образом до сих пор. Она заставила себя шагнуть вперед и встала перед ним, вскинув подбородок.

– Единственная причина, по которой ты женился на мне, – это твое честолюбие и холодный расчет. Я не настолько глупа, чтобы не догадаться об этом.

Прюит потянулся к кувшину, стоявшему у него спиной, и долил вина в свою кружку.

– Мы будем ужинать или нет? Джоанна судорожно втянула в грудь воздух.

– Я больше не буду готовить для тебя ужин, Прюит. А также завтрак и обед.

Его глаза расширились.

– Будешь как миленькая.

– И ты больше не будешь спать со мной в спальне, – добавила она, стараясь говорить спокойно. – Отныне ты будешь спать в кладовой.

– В кладовой? – Он хрипло рассмеялся. – Ах ты, наглая сучка! Да как ты смеешь выгонять меня из моей собственной спальни?

– Это моя спальня, – возразила она, злясь на себя за напряженные нотки в голосе. – Этот дом принадлежит мне.

– Ты моя жена, – процедил он сквозь стиснутые зубы, трясясь от ярости. – Ты принадлежишь мне и по закону должна подчиняться моим желаниям. Я буду спать там, где пожелаю. И ты будешь ублажать меня утром, днем и вечером, если у меня появится такое намерение. А в промежутках между этим, если Мне захочется попользовать кого-нибудь еще, я сделаю это, где Мне угодно и когда угодно, а ты не посмеешь и пикнуть. – Это мой дом, – повторила Джоанна дрожащим голосом. – Которым я могу полностью распоряжаться. Если захочу, могу выгнать тебя отсюда и оставить дом себе. Или сдать его в аренду. – Он поднес кружку к губам, обведя гостиную оценивающим взглядом. – Учитывая, что я провожу большую часть времени за границей, зачем мне такой дом? Да и лавка. Я мог бы продавать шелк на рынке, как раньше. Немного лишних денег никогда не помешает. Почему я не додумался до этого раньше?

– Потому что ты не можешь распоряжаться тем, что тебе не принадлежит. – Она отважно шагнула к нему. – Это мой дом. У тебя есть кое-какие права на него, но ты не можешь ни продать его, ни сдать в аренду без моего разрешения, ни выгнать меня отсюда. Хью заверил меня в этом.

– Мужья постоянно избавляются от собственности жен, не спрашивая их согласия.

– Да, но если мужья умирают, жены получают собственность назад. Таков закон.

– Я молод и здоров.

Она пожала плечами, изобразив спокойствие.

– С молодыми и здоровыми мужчинами постоянно случаются несчастья.

– Тебе бы этого очень хотелось, не так ли?

– Возможно.

– Чертова сучка! – Прюит отшвырнул кружку, расплескав вино по устланному тростником полу, и схватил ее за плечи, заставив упасть перед ним на колени, – Да как ты смеешь?

От обжигающей пощечины голова Джоанны мотнулась в сторону. Запретив себе плакать, она попыталась подняться на ноги, но он впился пальцами в ее плечи, удерживая на месте. Зажатая между его ногами, она чувствовала себя как в ловушке.

– Воображаешь, будто ты все еще леди Джоанна из Уэксфорда? – прошипел он.

– Отпусти меня. – Она попыталась вырваться из его рук? но он был сильнее.

– Так вот, теперь вы моя, миледи.

Прюит задрал свою рубаху и принялся развязывать тесемки шелковых рейтуз. Джоанна знала, чего он хочет. Она делала это и раньше по его настоянию, не слишком наслаждаясь процедурой, но полагая, что это акт любви.

До сих пор.

– Ты обязана делать все, что мне угодно, – пропыхтел он, притянув ее голову к своему возбужденному естеству. Джоанна ощутила мускусный запах Холфриды, и ее чуть не стошнило. – А сейчас мне угодно, чтобы ты заняла свой рот чем-нибудь полезным.

Джоанна вытащила из ножен свой новый кинжал и приставила острие к его чреслам.

– Убери руки, Прюит. – Встретив его изумленный взгляд, она добавила: – Ты же не хочешь лишиться предмета своей гордости?

Он отпустил ее и откинулся назад, злобно уставившись на стальное лезвие. Его напрягшееся естество мгновенно обмякло.

– Где ты взяла эту штуковину? Убери ее немедленно!

– Как пожелаешь. – Джоанна поднялась на ноги, переместив лезвие от его чресл к горлу, и слегка нажала, заставив его отпрянуть к столу. – Чем больше я думаю о вдовстве, – заметила она непринужденным тоном, – тем больше мне нравится эта идея.

Опешив, Прюит вращал глазами, как испуганная лошадь. Затем вспышка ярости исказила его лицо.

– Сучка! – прошипел он и ударил ее кулаком в живот. Джоанна упала, выронив кинжал. На одно мгновение ей показалось, что она не может дышать, но затем дыхание восстановилось – и вместе с ним вернулась решимость. Борясь с болью и тошнотой, она нашарила в тростнике кинжал и кое-как поднялась на ноги, растрепанная, хватая ртом воздух и обхватив рукой живот.

Прюит глумливо усмехнулся, глядя на оружие в ее дрожащей руке.

– Ты жестоко ошибаешься, полагая, что можешь защитить себя таким способом. Я вдвое больше тебя и могу справиться с тобой, как любой другой мужчина.

– Не сомневаюсь. – Она улыбнулась. – Но иногда тебе тоже хочется спать.

Глаза Прюита медленно расширились, когда до него дошел смысл ее слов.

– Если ты и дальше рассчитываешь жить под одной крышей со мной, – сказала Джоанна, – советую тебе спать вполглаза.

В конечном счете, Прюит не только отказался от идеи завладеть домом, но и перебрался спать в кладовую. В течение пяти лет, когда он бывал в Лондоне, он жил в ее доме, но держался особняком. Они питались отдельно и редко разговаривали. Часто он ночевал вне дома, что вполне устраивало Джоанну. Их отношения приобрели деловой характер, причем к обоюдной выгоде. Он привозил шелка в Лондон, она продавала их, обеспечивая им обоим скромное, но безбедное существование.

Так могло продолжаться еще много лет, если бы не пакет из Генуи, завернутый в малиновый шелк с гербовой печатью городских властей. Прюит умер. Бог свидетель, она не тосковала по нему, но ей не хватало его чертовых шелков. Пока не появился Грэм с его четырьмя шиллингами, Джоанна не находила себе места, размышляя над тем, как свести концы с концами и сохранить свой дом.

Джоанна вспомнила непристойную, но такую знакомую сцену, увиденную прошлой ночью. Похоже, она осталась такой же глупой и наивной, как в юности, по крайней мере, когда это касалось мужчин и «их низменных побуждений», как говорил Прюит.

Ей было тошно сравнивать Грэма с Прюитом, но складывалось впечатление, что, если рядом имелась доступная женщина и мужчина полагал, что это сойдет ему с рук, он не задумываясь использовал ее для удовлетворения своей похоти.

Использовал… Вздрогнув, Джоанна обхватила себя руками. Никогда больше…

Хью, похоже, убежден, что брак с подходящим мужчиной решит все ее проблемы. Что ж, в этом есть смысл. Состоятельный человек не станет вступать в брак исключительно ради семейных связей, как это сделал Прюит. Да и не все женатые мужчины изменяют своим женам, некоторые принимают брачные обеты близко к сердцу. Если верить Хью, Роберт хранил верность своей жене. Хороший муж мог бы избавить ее от нищеты и мучительного одиночества. Хороший муж. А не очередной обаятельный проходимец.

И определенно не обаятельный, но неприкаянный сержант с проницательными голубыми глазами, задающий нескромные вопросы.

Определенно не он.

– Хью… это ты, дружище?

Хью, любовавшийся великолепным боевым конем, обернулся и увидел улыбающегося Роберта из Рамсуика.

– Роб!

В простой черной тунике, со здоровым румянцем на загорелом лице Роберт выглядел скорее как молодой священник, чем отпрыск знатного семейства. Он никогда не выставлял напоказ свое богатство.

– Я так и думал, что найду тебя рядом с этими зверюгами. – Роберт огляделся. – А леди Джоанна, разве она…

– Вон она. – Хью указал на сестру, которая сидела на пне, подперев рукой подбородок и закрыв глаза. Один рукав был по-прежнему обернут вокруг запястья, другой свисал вниз, касаясь травы. Она потеряла одну из булавок, прикреплявших вуаль к волосам, и та сбилась набок. В довершение ко всему она сняла туфли, оставшись в одних чулках.

Роберт прикрыл глаза ладонью, разглядывая Джоанну, затем хмыкнул.

– Она была такой же в детстве, помнишь? Всегда что-нибудь расстегнуто или развязано.

Он не видел Джоанну несколько лет и знал о ней только то, что она вдова торговца шелком. Его не волновало, что она была замужем за человеком, стоявшим ниже ее на общественной лестнице. Ему требовалось найти хорошую мать для своих детей.

Роберт был на три года старше Хью, однако, коротко остриженный, с мальчишескими чертами, он выглядел намного моложе своих лет, и было странно думать о нем как о вдовце с двумя дочерьми. В нем начисто отсутствовал светский лоск, зато чувствовалась какая-то притягательная основательность, с любовью к земле и врожденным чувством добра. Во многих отношениях он был полной противоположностью Хью, что не метало им быть близкими друзьями.

– Мне показалось, что ты собирался взять с собой дочерей, – заметил Хью, оглядываясь. – Где они?

– Где-то там. – Роберт указал на прилавки с едой, располагавшиеся рядом с палатками заморских купцов. – Маргарет покупает им сладости.

Хью нахмурился:

– Твоя кузина?

– Да. Она приехала в Рамсуик, чтобы позаботиться о девочках. Я думал, ты знаешь.

– Нет, ее не было, когда я навещал тебя.

– Она возила девочек в Лондон в тот день. Ну так как? Ты намерен представить меня своей очаровательной сестре?

Хью проводил Роберта к Джоанне.

– Ты не спишь, сестренка? – поинтересовался он, дернув ее за косу.

– Отстань, – пробормотала она, не открывая глаз.

– Я был бы чрезвычайно разочарован, миледи, если бы мне пришлось последовать вашему пожеланию, – галантно произнес Роберт.

Глаза Джоанны распахнулись.

– О! Л-лорд Роберт? – Он поклонился.

– Приятно возобновить знакомство, леди Джоанна. Джоанна вскочила на ноги, торопливо разгладив юбку и поправив вуаль. Сделав вид, что хочет помочь, Хью вытащил вторую шпильку и сдернул с ее головы нелепую вещицу.

– Хью! – Джоанна потянулась за вуалью, но Хью убрал ее в свой кошелек.

– Просто грех прятать такие прекрасные волосы, как у тебя.

– Смертельный грех, миледи, – согласился Роберт. Свирепо глянув на брата из-под опущенных ресниц, Джоанна сунула ноги в туфли.

– Папа! Папа! – раздался детский голос, и к Роберту подбежала светловолосая девчушка в белом платье.

Он подхватил ее на руки, улыбаясь.

– Это моя дочь, Кэтрин. Кэтрин, поздоровайся с сэром Хью и леди Джоанной.

Девочка – на вид ей было лет пять – отвернулась, спрятав лицо на плече у отца. Роберт простонал сквозь смех:

– Чем это таким липким ты вымазалась?

– Вяленым инжиром, – сообщила молодая женщина – очевидно, Маргарет, – подходя к ним со второй девочкой, совсем крошкой, на руках.

Роберт представил свою кузину и младшую дочь, которую звали Беатрикс, Хью и его сестре. Леди Маргарет мало изменилась со времен их юности. Миловидная и румяная, с кроткими карими глазами, она была одета в скромную шерстяную тунику и простую накидку, более приличествующие вдове, чем незамужней девице, но ее светло-русые косы были непокрыты. Хотя ей было под тридцать, она так и не вышла замуж, отказываясь от всех брачных предложений.

– Ты ела инжир? – спросил Роберт, взяв Кэтрин за подбородок и рассматривая ее лоснящееся личико.

Девочка энергично закивала.

– Можно попробовать? – Он слизнул с ее тугой щечки липкую массу, вызвав у нее приступ смеха. – М-м… вкуснятина.

Младшая девочка потянулась к отцу, протягивая пухлые ручки. Роберт опустил Кэтрин на землю и взял малышку у кузины. Его взгляд остановился на губах Маргарет.

– Вижу, ты тоже отведала инжира, – улыбнулся он. Пристроив Беатрикс на своем бедре, он протянул руку и стер большим пальцем остатки лакомства с нижней губы кузины. Румянец на щеках Маргарет стал гуще, и они оба быстро отвели глаза.

Джоанна покосилась на Хью.

– Отлично! – Хью хлопнул в ладоши, заставив себя улыбнуться. – Кто хочет пойти на скачки?

– Он любит ее, – сказала Джоанна брату, когда они прогуливались вдоль столов под полосатыми тентами, ломившимися от заморских товаров. Чего здесь только не было: кожаные башмаки из Кордовы, индиго из Иерусалима, стеклянные изделия из Венеции, соболиные и горностаевые шкурки из северных стран – и повсюду, наполняя воздух терпкими ароматами, огромные подносы душистых специй из далеких и удивительных земель.

– Ничего подобного, – возразил Хью.

– Разве ты не видел, как они ведут себя друг с другом? Все эти Взгляды и жесты? Посмотри на них. Они держатся как семья.

Роберт и его кузина шли впереди, пробираясь сквозь толпу. Беатрикс спала, склонив головку на плечо отца, а Кэтрин, неутомимо сосавшая два пальца, шла, держась за руку Маргарет. Время перевалило за полдень, и дети устали.

– Они не могут пожениться, – заявил Хью, помедлив, чтобы полюбоваться редкостями с Дальнего Востока: резным черным деревом, жемчугом, ляпис-лазурью, амброй и мускусом. – Они троюродные брат и сестра.

– Троюродные братья и сестры женятся сплошь и рядом, – возразила Джоанна. – И даже двоюродные. – Хотя церковь запрещала брак между людьми, связанными даже отдаленным родством, этот запрет повсеместно нарушался. – Неужели Роберт настолько набожный?

– Его родители набожные, а он преданный сын.

– А если бы не они, – настаивала Джоанна, – он женился бы на Маргарет?

Хью тяжело вздохнул.

– Когда-то они были влюблены друг в друга – в юности. Но все это давно кончилось.

Роберт с Маргарет остановились у прилавка, за которым темнокожий язычник торговал сластями, воском, изделиями из слоновой кости, а также экзотическими фруктами и орехами. Роберт положил руку на спину кузины, указывая на двух обезьянок, лопотавших в клетке.

– Они живут под одной крышей, – заметила Джоанна. Хью пожал плечами.

– Ты тоже живешь под одной крышей с Грэмом. Ее щеки загорелись.

– Это не одно и то же. Мы с сержантом… никогда…

– И они тоже никогда. Даже если Роберт все еще влюблен в нее, он слишком благороден, чтобы скомпрометировать Маргарет, зная, что не может жениться на ней.

– А разве нельзя получить разрешение папы?

– Лет двенадцать назад он обращался с петицией в Римскую курию, но получил отказ. Они с Маргарет были в отчаянии, но справились с собой.

– Ему следовало жениться на Маргарет без благословения папы.

– Возможно, но все это в прошлом. – Хью обнял сестру за плечи и посмотрел ей в глаза. – Он хочет снова жениться, Джоанна. Это прекрасный шанс для тебя.

– Ты говорил, что он хочет жениться, чтобы у его дочерей была мать. Но у них уже есть Маргарет, и, похоже, они обожают ее – как и он сам. Зачем ему заменять ее кем-то другим?

Хью пожал плечами:

– Не знаю. В конце концов, он мужчина с соответствующими потребностями. Да и какая разница? Ему нужна жена, и он готов подумать о тебе в этом качестве. Роберт хороший человек, с благородной кровью и внушительным состоянием. Из него получится отличный муж. Не отвергай его только потому, что тебе кажется, будто он все еще влюблен в Маргарет. С этим давно покончено.

Роберт переложил спящую Беатрикс на плечо Маргарет и протянул несколько монет темнокожему торговцу. Тот выбрал из горы фруктов, высившейся на столе, три апельсина и вручил их покупателю. Отступив на шаг, Роберт подбросил апельсины в воздух и принялся жонглировать с ловкостью настоящего артиста, к восторгу кузины, наградившей его смехом и аплодисментами. Кэтрин сонно хихикала, обхватив одной рукой ноги Маргарет и не выпуская изо рта пальцев другой руки.

Роберт гордо улыбался в ответ на восторги Маргарет, ни разу не взглянув в сторону Джоанны.

Глава 11

Грэм провел день в размышлениях о собственной глупости, продолжая без особого рвения наблюдать за домом Рольфа Лефевра.

В полдень ставни на окне в спальне открылись. Грэм подскочил на постели, морщась от боли в ребрах. За все время, что он провел здесь, эти ставни не открывались ни разу. Правда, стояла необычайно теплая погода. В окне появилась служанка, Этель, и протерла тряпкой подоконник, беседуя с кем-то – со своей хозяйкой? – через плечо. Закончив, горничная отошла от окна, и некоторое время Грэм не видел ничего, кроме стены, обшитой панелями, и балок на потолке спальни.

Вновь появилась Этель, качая головой и указывая на окно. Сцепив руки в молитвенном жесте, она умоляюще улыбалась кому-то внутри комнаты, затем с выражением смирения закрыла ставни.

Грэм еще немного подождал, наблюдая за окном, но ставни так и не открылись. В середине дня он прикрыл окно, выходившее в переулок. В это время по переулку обычно проходила Олив, относившая тоник в дом Рольфа Лефевра. Дождавшись когда девушка проследует в обратном направлении, Грэм открыл ставни, чтобы впустить свежий воздух.

Он снова улегся на подушки и возобновил безжалостное самобичевание, не прерываясь даже на беседы со знакомыми, поскольку ни Томас, ни Леода не появились у его окна. Леода скорее всего занималась своим ремеслом на ярмарке в Смитфилде. Грэм улыбнулся, вспомнив, как они в детстве болтались на ярмарке, подглядывая за проститутками, выходившими на промысел. С раскрашенными лицами, в вызывающих платьях, они всегда выделялись в толпе. Мальчишки перешептывались между собой о том, что эти женщины вытворяли за деньги в соседней роще. Порой потаскушки перехватывали их взгляды и подмигивали, а то и манили их к себе, зазывно улыбаясь. Мальчишки поспешно отворачивались и бросались врассыпную, как мыши.

Вскоре после того, как колокола на церкви Святой Марии отзвонили вечерню, на подоконник окна, выходившего в переулок, запрыгнул Манфрид, черно-белый кот Джоанны, и просунул голову через прутья решетки. Он все еще делал это время от времени, словно надеялся, что Грэм рано или поздно исчезнет. По словам Джоанны, кладовая была излюбленным убежищем Манфрида до того, как там поселился Грэм.

Увидев его, Манфрид попятился. Грэм щелкнул языком, и кот замер. Стараясь не делать резких движений, Грэм дотянулся до стоявшего на сундуке подноса, отломил кусочек сыра и, протянув его животному, снова пощелкал языком. Манфрид посмотрел на сыр, затем на Грэма, затем снова на сыр и отступил на шажок.

Грэм бросил сыр на пол возле окна. Кот уселся на подоконник, положив голову на передние лапы, и мечтательно уставился на лакомство. Спустя несколько долгих мгновений он спрыгнул вниз, понюхал сыр и съел его.

Прежде чем Грэм успел предложить ему еще кусочек, Ман снова запрыгнул на подоконник и скрылся в переулке Грэма удивило разочарование, которое он испытал при этом. Неужели он настолько истомился от скуки и одиночества, что способен добиваться внимания этого жалкого создания?

Семья, обитавшая в каменном доме напротив, несколько развеяла его скуку, устроив особенно впечатляющую ссор), кульминацией которой стал эффектный уход сына из дома, сопровождавшийся громкими проклятиями и хлопаньем дверей.

В последовавшей за этим звенящей тишине мысли Грэма вернулись к злосчастному визиту Леоды и его возможным последствиям. К тому времени, когда длинные вечерние тени начали сгущаться, превращаясь в сумерки, он окончательно убедил себя, что Джоанна вышвырнет его из своего дома – и будет права.

«Чем полнее чаша, – говаривал брат Саймон, – тем осторожнее следует нести ее». Ему неслыханно повезло, когда Джоанна позволила ему остаться здесь. Но он был слишком беспечен и теперь наверняка лишится этого подарка судьбы.

Грэм решил, что оставит ей четыре шиллинга. Если его план не сработал, то исключительно по его вине. Джоанна выполнила свою часть сделки – и весьма достойно.

Он будет скучать по ней.

– Черт.

– Это плохое слово.

Грэм повернулся к окну, выходившему в переулок, и увидел чумазое детское личико, прижавшееся к прутьям решетки. Насколько Грэм мог судить, это был мальчик лет девяти-десяти, не больше. Над подоконником виднелась только его голова в рваной красной шапке, из-под которой торчали белокурые локоны.

– Плохое, – согласился Грэм, – но я не знал, что здесь рыщет шустрый мальчишка и подслушивает под окнами. Взгляд мальчика упал на его сломанную ногу.

– Что это с вами?

– Да вот встретился с нехорошими людьми. Его юный собеседник глубокомысленно кивнул.

– В Лондоне полно нехороших людей. Приходится все время быть начеку. – Несмотря на оборванный вид, речь мальчика была более грамотной, чем можно было ожидать от уличной бродяжки.

– Верно. Как тебя зовут, парень?

– Адам.

– А меня Грэм Фокс.

– Фокс это из-за ваших волос? – Грэм улыбнулся:

– Из-за моего ума.

– Хорошо быть умным. Лучше быть умным, чем смазливым. Моя мама всегда так говорила. – Мальчишка напряжено шмыгнул носом.

– А твоя мать, – осторожно сказал Грэм, – она…

– Мы живем в Шемблз, – быстро отозвался Адам, заглядывая за прутья решетки так и эдак, чтобы лучше разглядеть кладовую. – Мой папа – мясник. Мама ему помогает.

– Понятно. – Судя по заброшенному виду ребенка, его можно было принять за сына бродяги или в лучшем случае бедняка, зарабатывающего на кусок хлеба грязной работой.

– А вы, значит, здесь живете? – поинтересовался Адам.

– В данный момент. – Возможно, только до возвращения Джоанны Чапмен домой этим вечером.

– Выглядит неплохо.

– Это точно.

Шум в передней части дома отвлек внимание Грэма от мальчика. Дверь лавки отворилась, и вошла Джоанна с братом. Когда он повернулся к окну, Адама уже и след простыл. Из лавки донесся шепот Джоанна и Хью о чем-то тихо совещались, и Грэм задался вопросом, не его ли они обсуждают. В основном говорил Хью, а Джоанна рассматривала какой-то круглый и яркий предмет, который держала в руке. Хью повысил голос, сказав что-то вроде. «Это хорошая партия, Джоанна»

– Ладно, я подумаю, – сказала она достаточно громко, чтобы Грэм мог услышать.

Хью потрепал ее по волосам – непокрытым, как заметил Грэм. – поцеловал в щеку и отбыл. Проводив брата взглядов Джоанна вернулась в лавку и заперла за собой дверь. На одно короткое мгновение ее взгляд встретился с глазами Грэма, и Джоанна направилась к нему.

Сердце Грэма пропустило удар, но она всего лишь вошла в гостиную и положила на стол предмет, который держала в руке.

Это был апельсин. Джоанна зажгла две сальные свечи в чугунном подсвечнике, стоявшем на столе, и комната озарилась золистым сиянием.

Грэм подтянул к себе костыль и поднялся на ноги.

– Мистрис Джоанна.

Джоанна подняла на него настороженный взгляд. Она была так красива, что у Грэма перехватило дыхание. Ее волосы, заплетенные в косы, уложенные вокруг головы, сверкали, словно темное золото. Платье того же потрясающего оттенка придавало ей сходство с бронзовой статуей, если бы не лицо и руки, сохранявшие женственную мягкость.

Грэм доковылял до дверного проема и оперся о косяк.

– Я хотел бы извиниться, – тихо сказал он. Джоанна молчала, глядя на него так пристально, что ему пришлось опустить глаза. – Я… злоупотребил вашим гостеприимством. – Он подавил искушение приуменьшить свое прегрешение и покачал головой. – Мне нет оправдания. Я могу только сожалеть.

– Я понимаю, что вам не хватает… женского общества. Но это мой дом, и…

– Я был не прав, – серьезно сказал он, делая шаг по направлению к ней. – Не важно, почему так случилось. Я знал, что не должен этого делать, однако сделал… и теперь вы… – Грэм нервно откинул волосы со лба, досадуя на себя. Почему в ее присутствии он теряет дар речи?

Он сделал еще несколько нетвердых шагов по направлению к Джоанне.

– Скажите, что я должен сделать, чтобы исправить свою оплошность? – выпалил он, пораженный нотками отчаяния. Прозвучавшими в его голосе, и стеснением в груди. Но он не мог допустить, чтобы она указала ему на дверь! Он хотел остаться здесь, с ней. – Я все сделаю. Джоанна молчала, не глядя на него.

– Джоанна…

Никогда прежде он не обращался к ней по имени. Джоанна подняла глаза и устремила на него испытующий взгляд. Грэм же не пытался скрыть обуревавшие его чувства, позволив ей заглянуть в пустоту, царившую в его душе, и увидеть его ужасное одиночество. Все что угодно, лишь бы она позволила ему остаться.

Джоанна опустила глаза и потянулась к апельсину, лежавшему на столе.

– Это… с ярмарки, – произнесла она, запинаясь. – Мне дал его Роберт… Роберт из Рамсуика, друг Хью. Я не пробовала апельсинов с того времени, как жила в Монтфише. – В ее взгляде мелькнуло что-то похожее на робость. – Не хотите разделить его со мной?

Грэм шумно выдохнул, испытывая неимоверное облегчение. Она не собирается выставлять его из дома! Он может остаться.

– Да, конечно. С удовольствием!

Джоанна неуверенно улыбнулась. Грэм ухмылялся, как идиот.

Их прервал стук в заднюю дверь.

– Мистрис Джоанна! Мистрис, это я – Олив.

– О, это Олив, – воскликнула Джоанна. – Я сказала, что хочу поговорить с ней. Должно быть, она видела, как я вернулась. – Она положила апельсин на стол и направилась к задней двери.

Грэм взял одну из свечей и заковылял назад, в кладовую.

– Она не должна меня видеть. Джоанна помедлила у входа в коридор.

– Почему?

Кляня себя за глупость, Грэм лихорадочно искал правдоподобное объяснение.

– Вашей репутации не пойдет на пользу, если все будут знать, что в вашем доме поселился мужчина.

– Неделю назад вы утверждали, что моя репутация не пострадает, поскольку вы всего лишь калека, снимающий комнату. Вы изменили свое мнение, сержант?

К счастью, Олив выбрала этот момент, чтобы постучать снова.

– Мистрис, вы дома?

– Вам лучше впустить ее, – сказал Грэм и нырнул в кладовую, задернув за собой занавеску.

На сундуке сидела Петронилла, доедавшая остатки его сыра.

– Кыш! – Кошка спрыгнула на пол и скрылась за кожаной занавеской. Проследовав дальше, Грэм, к своему удивлению, обнаружил на подоконнике Манфрида. – Ты хотя бы умеешь себя вести, – пробормотал он, опустившись на край постели и поставив свечу на сундук.

Из задней части дома донеслись приглушенные голоса, а затем послышались шаги, когда Джоанна провела девушку в гостиную.

– Позволь мне взять твою накидку, Олив, – раздался голос Джоанны. – Садись. Хочешь вина?

– Нет, мистрис, мне ничего не нужно. Мне не хотелось бы надоедать вам.

– Ты не надоедаешь. Я сама просила тебя зайти.

– Да, но моя мама… Мне нужно с кем-нибудь поговорить, но в последнее время ей стало хуже.

– Я заметила, – последовала пауза. – Прошу прощения, мистрис, но что это?

– Апельсин. Ты никогда не видела апельсинов?

– Нет. Он съедобный?

– Да, это фрукт. Они растут… вообще-то я не знаю, где их выращивают. Полагаю, где-то очень далеко. Понюхай. – Спустя мгновение девушка воскликнула:

– О, какая прелесть! Есть душистая трава, которая пахнет так же.

Грэм отломил кусочек сыра и бросил его на пол у окна. Манфрид спрыгнул с подоконника, съел сыр и выжидающе уставился на него.

Грэм бросил еще один кусочек поближе к себе. Кот помедлил в нерешительности, затем осторожно приблизился и съел подношение.

Олив тем временем говорила Джоанне, как она ценит возможность поговорить с ней о своих заботах.

– Вы так добры, мистрис. У вас всегда находится для меня время. И вы всегда даете дельный совет.

– Вряд ли.

– Всегда. Я не знаю ни одной женщины, которая бы так во сем разбиралась. Жаль, что моя мама не такая.

– Ну.

– Я согласна бы быть похожей на вас – такой же сильной и независимой.

– Ты сильная. Олив.

– Нет, я никогда бы не сумела вынести то, что вынесли вы и держаться с таким достоинством. Особенно после того как вы узнали, что ваш муж…

– Олив, мы… не стоит говорить обо мне.

– Я сказала что-нибудь не то мистрис?

– Нет. Конечно, нет. Просто…

– Вас огорчило, что я упомянула мастера Прюита? Я не хотела пробуждать печальные воспоминания. Я так переживала, когда узнала, что случилось.

– Олив, пожалуйста…

Девушка издала стон, полный раскаяния.

– О, простите меня, мистрис. Порой я не в состоянии сдержать свой язык.

Что-то щекочущее коснулось его босой ноги – как оказалось, усы Манфрида. Грэм отломил очередной кусочек сыра и протянул его коту на ладони. Тот уставился на сыр с таким видом, словно пытался подтянуть его к себе усилием воли.

– Олив, – сказала Джоанна, – может, расскажешь мне, что тебя тревожит?

Манфрид продолжал пялиться на сыр. Олив молчала. Грэм вздохнул.

– Есть один человек, – сказала девушка так тихо, что Грэм с трудом ее расслышал. – Я не могу назвать вам его имени.

– Почему?

– Потому что случится беда, если станет известно… что происходит между нами.

– А что происходит между вами, Олив?

Когда Олив наконец заговорила, в ее голосе слышались слезы.

– Я люблю его, мистрис. А он… любит меня.

– Это не причина для слез, – мягко заметила Джоанна. – Вот, возьми, вытри глаза.

Олив пробормотала слова благодарности.

– Это не было бы причиной для слез, если бы только… Она тяжело вздохнула. – Если бы мы могли пожениться.

– А почему вы не можете пожениться? Девушка расплакалась, повторяя сквозь рыдания:

– Это невозможно, невозможно.

– Ну-ну, успокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь.

– Я понимаю, что должна забыть его. Все равно из этого ничего не получится. Я пыталась. Честное слово, но каждый раз, когда я вижу его… мое сердце трепещет, как пойманная птичка. Наверное, это звучит глупо, но я никогда не умела выражать свои чувства словами.

– Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь.

– Правда?

Джоанна медлила с ответом, и Грэм уставился на кожаную занавеску, ожидая, когда она заговорит.

– Да, – тихо сказала она. – Да.

Манфрид ткнулся влажным носом в его руку, и Грэм осознал, что его пальцы сжались в кулак вокруг кусочка с сыром. Он разжал их, кот съел сыр, а затем вылизал его ладонь шершавым язычком.

Олив всхлипнула.

– Мне нужно идти. Мама не знает, что я здесь. Спасибо, мистрис.

Их голоса смолкли, и послышались шаги. Джоанна проводила девушку до задней двери и выпустила ее наружу. Притаившись в углу, Грэм подождал, пока Олив пройдет мимо обоих окон, затем схватил свой костыль и поднялся на ноги.

Манфрид жалобно мяукнул.

– Можешь доесть сыр, – великодушно распорядился Грэм и заковылял в гостиную.

Джоанна сидела у стола, задумчиво глядя на апельсин.

– Не могу припомнить, как с него снимают кожуру. Наверное, это всегда делали слуги.

– Дайте его сюда. – Усевшись напротив нее, Грэм взял апельсин, надкусил кожуру зубами, затем поддел ее большим пальцем и отделил от мякоти.

Джоанна закрыла глаза, вдыхая исходивший от апельсина экзотический аромат. Грэм вспомнил, как она выглядела прошлой ночью, наслаждаясь душистым паром, поднимавшимся над ванной, и задался вопросом, как бы она выглядела, занимаясь любовью.

– Иисусе! – одернул он себя. Это последнее, о чем он должен думать! Неужели его неуправляемое воображение доставило ему недостаточно неприятностей? Лучше ему держать в узде свои страстные порывы, пока он живет здесь. У него еще будет время дать им волю, когда он женится на Филиппе.

– Его зовут Деймиан, – сообщил Грэм, деловито очищая апельсин от кожуры.

– Кого?

– Тайного возлюбленного Олив.

– Откуда вы знаете?

– Слышал, как она разговаривала с ним в переулке. Я вам рассказывал, помните?

– Деймиан… – Джоанна задумалась. – В Сент-Олеивесть священник по имени Деймиан.

– Священник! – Грэм вспомнил мужчину в черном плаще, покинувшего переулок после встречи с Олив. – Вполне возможно. Священникам не чужды человеческие слабости, как и всем остальным.

– И это объясняет, почему они не могут пожениться. Но я не могу представить себе, что мужчина в возрасте отца Деймиана способен увлечь шестнадцатилетнюю девушку.

– А сколько ему лет?

– Около пятидесяти. Грэм покачал головой:

– Судя по голосу, он был гораздо моложе.

– Значит, это не он. Ах да, здесь по соседству есть молодой человек, сын Лайонела Оксуика. Мастер Лайонел – ростовщик, один из самых богатых в этой части города, а может, и во всем Лондоне. Он живет в большом каменном доме на Милк-стрит, рядом с Лефевром.

– В том, что построен из камней, которыми была вымощена римская дорога?

– Да. Уверена, вы слышали, как они постоянно скандалят друг с другом.

– Эти стычки – одно из моих главных развлечений. – Грэм закончил чистить апельсин, отломил дольку и протянул ее Джоанне.

Джоанна поднесла дольку к пламени свечи.

– Она похожа на драгоценный камень.

Ее карие глаза таинственно мерцали, и Грэму пришлось сделать над собой усилие, чтобы не глазеть на нее.

– Кажется, Олив что-то сказала об отце Деймиана, – заметил он, отделив дольку для себя. – У меня сложилось впечатление, что он не слишком обрадуется, если узнает об их отношениях.

– Не сомневаюсь. Кто знает, возможно, именно по этому поводу они все время ругаются. Эти скандалы начались несколько недель назад. – Джоанна поднесла дольку апельсина ко рту и лизнула ее с выражением восторженного предвкушения. Затем откусила половинку, слизывая потекший по губам сок.

Грэм с трудом отвел от нее глаза и, взглянув на свою дольку, обнаружил, что раздавил ее в руке. Сунув ее в рот, он разжевал сочную мякоть и проглотил вместе с семенами.

Джоанна вытащила семечко изо рта и изящно положила его на стол.

– Деймиан – единственный сын Лайонела Оксуика и давно помолвлен. Мастер Лайонел намерен женить его на дочери другого ростовщика, единственного, кто богаче его, не считая евреев. Впрочем, девочке всего лишь девять лет, так что им придется подождать еще три года, прежде чем церковь разрешит ей вступить в брак.

– Но официально Деймиан помолвлен?

– Да, и его отец будет вне себя, если он пожелает жениться на ком-нибудь другом. А мастер Лайонел не тот человек, кого можно безнаказанно злить. У него бешеный нрав, примерно такой же, как у моего отца. Говорят, он страдает от разлива желчи и несварения желудка, и потому у него такой тяжелый характер. – Она положила в рот вторую половинку дольки.

– Что ж, все ясно. – Грэм отделил от апельсина очередную Дольку и протянул ее Джоанне, проклиная себя за трепет, пронзивший его, как незрелого подростка, когда их пальцы соприкоснулись. – Вряд ли они смогут пожениться, учитывая все обстоятельства.

Грэм задумчиво сжевал дольку, пытаясь припомнить, что не он подслушал в переулке в тот день.

– Было еще что-то, чего она не хотела, чтобы он знал. Но оказалось, что он уже в курсе. По-моему, это ее ужасно расстроило.

– Безумие ее матери?

– Ее мать безумна?

– Нет, просто… Если честно, порой мне кажется, что она постепенно теряет рассудок.

– Она всегда была такой?

– Нет, изменения произошли за последний год. Олив считает это следствием несчастной любви, что вполне возможно. Элсуит – красивая женщина для своих лет, по крайней мере была красивой, пока не попала в эту передрягу.

– Вы полагаете, что Олив скрывает именно это? Что ее мать тронулась умом?

– Во всяком случае, она не хочет, чтобы об этом знали. Когда бедняжка впервые доверилась мне, она умоляла никому не рассказывать, И не только из-за стыда перед людьми. Считается, что Олив всего лишь помогает матери готовить тоники, эликсиры и прочие снадобья, но вот уже несколько месяцев, как она делает их сама. Ее мать не в состоянии заниматься этим и давно уже потеряла интерес к своему ремеслу. Спит до полудня, затем возится в огороде, где они выращивают лекарственные травы – даже зимой, когда там ничего не растет. Если об этом узнают, им придется закрыть лавку. Естественно, ее расстроило, что Деймиан знает, что происходит с ее матерью. Поневоле задумаешься, кто еще в курсе.

Грэм съел еще одну дольку, размышляя над ее словами.

– Возможно, но…

– Но… – повторила Джоанна, вопросительно глядя на него. Он покачал головой:

– У меня сложилось другое впечатление.

– Какое?

– Мне показалось, что тайна Олив имеет отношение к ней самой.

– И очень большое, если учесть, что ее мать сошла с ума и ей приходится одной управляться в лавке.

– Наверное, вы правы. – Грэм вручил ей очередную дольку апельсина.

– Но вы так не думаете, – улыбнулась Джоанна, засовывая ее в рот.

Позже вечером, лежа с книгой в постели, Грэм услышал стук в закрытую ставню окна, выходившего в переулок.

– Сержант? – раздался женский шепот. Он отодвинул засов и распахнул ставни.

– Добрый вечер, Леода, – тихо сказал он. Джоанна еще не спала и сидела в лавке, работая над своей вышивкой.

Женщина улыбнулась, вечером она казалась моложе и красивее.

– Вот, решила навестить вас. Весь день проторчала на ярмарке.

– Так я и понял. Надеюсь, успешно?

– Заработала шесть пенсов, но вряд ли мне удастся отстирать платье. Терпеть не могу валяться на земле в лесу. – Она призывно улыбнулась. – Как насчет того, чтобы позабавиться сегодня ночью?

Грэм покачал головой:

– Не стоит, это больше не повторится.

– Я на цыпочках. Она ничего не узнает. Грэм взял ее за руку.

– Думаю, тебе не следует приходить сюда, Леода.

– Даже днем? – огорченно спросила она. – Чтобы просто поболтать?

– Даже днем. Мне очень жаль. Я получал удовольствие от наших бесед.

– Вы не хотите, чтобы она видела меня здесь.

– До вчерашней ночи это не имело особого значения. Но теперь… – Он покачал головой.

– Вы боитесь, что она вышвырнет вас на улицу, если увидит меня.

Странно, но эта мысль даже не приходила ему в голову, хотя весьма вероятно, что Джоанна так и поступит.

– Я боюсь задеть ее чувства.

– Ах, чувства! – Леода понимающе улыбнулась. – Вот, значит, как?

К своему стыду, Грэм почувствовал, что его щеки загорелись.

– Не в том дело. Она замужняя женщина.

Некоторое время Леода молча смотрела на свою руку в его ладони, затем ее лицо приобрело решительное выражение.

– Джоанна Чапмен не замужем, сержант.

– Как это?

– Она вдова.

– С чего ты взяла? Конечно, ее мужа никогда не бывает дома. Но это потому, что он проводит большую часть времени за границей.

– Ее мужа зарезал прошлым летом какой-то итальянец, приревновав к своей жене. Мне это сказал сэр Хью не далее как вчера. – Леода покаянно улыбнулась. – Правда, он просил меня не рассказывать вам об этом.

Грэм тупо уставился на нее, припоминая намеки и недомолвки, которые он слышал, но не придавал им значения. Что там сказала Олив? «Я так переживала за вас, когда узнала, что случилось».

– Я подумала, что вы имеете право знать.

– Спасибо.

– Уверена, у нее есть причины скрывать это от вас. Вы не должны сердиться на нее за это.

– Я не сержусь, – честно сказал Грэм. Как он может упрекать Джоанну в скрытности, когда сам виновен в том же? Он выдумал причины, которые привели его в Лондон и вынудили остаться в ее доме. Он постоянно лгал ей, чтобы сохранить тайну происхождения Ады Лефевр. Единственная ложь Джоанны – ничто по сравнению с его враньем.

– Я обещала сэру Хью ничего не рассказывать вам, – сказала Леода и уныло добавила: – Плакали мои денежки. Теперь он и смотреть на меня не захочет.

– Я не собираюсь рассказывать ему об этом. Даже виду не подам, что знаю.

Ее глаза вспыхнули.

– Правда?

– Должен же я как-то отблагодарить тебя за доверие.

– Вы действительно хороший человек. Я знала это с самого начала. – Она погладила его по щеке свободной рукой. – Приятно было познакомиться, сержант.

– Мне тоже. – Он поцеловал ее руку, прежде чем отпустить.

Леода повернулась и зашагала прочь, послав ему воздушный поцелуй через плечо.

Глава 12

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Опираясь на костыль, Грэм остановился на пороге передней комнаты, служившей лавкой, где Джоанна обычно вышивала после ужина.

– Нет… конечно, нет. – Она повесила фонарь на цепь, свисавшую с потолка, и села на складной табурет, стоявший перед деревянной рамой для вышивания. – Правда, здесь не на что сесть.

– Ничего, сойдет и это. – Грэм опустился на большой сундук, придвинутый к закрытому ставнями окну, вытянув сломанную ногу и прислонившись спиной к стене.

Затри недели, проведенные здесь, он почти не бывал в этой части дома. Днем он опасался, что его кто-нибудь увидит, особенно Олив, чья лавка располагалась на противоположной стороне улицы, а по вечерам Грэм удалялся в кладовую, чтобы почитать перед сном, пока Джоанна работала над своей вышивкой.

Он не решался навязывать ей свое присутствие, когда она работала, полагая, что подобное занятие требует сосредоточенности и вдохновения. К тому же Грэм никогда не нуждался в чьей-либо компании и за долгие годы привык гордиться этим качеством. Однако вся его гордость улетучивалась, когда дело касалось Джоанны. Он наслаждался ее обществом и стремился к нему, не в силах устоять перед соблазном.

Джоанна сняла льняную накидку с рамы для вышивания, открыв нетронутую поверхность белого шелка, навощенного по краям и натянутого на деревянные планки. Придвинув к себе Корзинку, стоявшую на небольшом столике поблизости, она порылась в ее содержимом, включавшем иголки, моточки кружева и тесьмы, щетки, мерную ленту, керамические баночки гусиные перья, катушки разноцветного шелка и даже метелку из перьев.

Вытащив из корзины гусиное перо и грифель, Джоанна отломила от него кусочек, обточила его перочинным ножиком и вставила в кончик гусиного пера.

– Ловко, – заметил Грэм.

– Один из маленьких трюков леди Фейетт. – Она склонилась над шелком и, сосредоточенно хмурясь, принялась наносить на ткань узор из изогнутых линий и кругов.

Прежде чем приступить к работе, Джоанна сняла вуаль, и янтарный свет масляной лампы подсвечивал золотистые завитки, которые, выбившись из косы, обрамляли ее лицо и шею. Сегодня вечером на ней было платье из лилового льна. Оно было таким же простым и поношенным, как два шерстяных платья, которые она обычно носила, но менее бесформенным, облегая ее грудь, талию и бедра. Сидя чуть сзади от нее, Грэм мог любоваться изящными линиями ее спины, когда она склонилась над пяльцами.

Со дня ярмарки, когда Грэм узнал о вдовстве Джоанны, прошло две недели – четырнадцать бесконечных дней и долгих одиноких ночей. Порой, когда она поднималась вечером в свою спальню, Грэм лежал без сна, прислушиваясь к поскрипыванию половиц под ее ногами и шороху матраса, когда она ложилась в постель, очевидно, располагавшуюся непосредственно над ним, и ерзала, устраиваясь поудобнее.

Поразмыслив, он решил не говорить Джоанне, что знает о смерти Прюита – не только из-за обещания, данного Леоде, но и потому, что понимал, что заставило Джоанну пойти на обман. Статус замужней женщины придавал ей уверенности и позволял держать его на почтительном – и безопасном – расстоянии.

Заинтригованный, насколько далеко она зашла, чтобы держать его в заблуждении, Грэм упомянул о муже Джоанны в разговоре с Томасом, но прокаженный поспешно сменил тему, явно чувствуя себя неловко. Очевидно, Джоанна попросила его не рассказывать о ее вдовстве. Грэм даже заговорил о Прюите Чапмене с юным Адамом, который взял себе за правило навещать его время от времени, но мальчик, похоже, ничего не слышал ни о муже Джоанны, ни о ней самой.

В глубине души Грэму хотелось, чтобы она сама рассказала ему правду, чтобы посмотрела ему в глаза и сказала: «Я вдова – и ни один мужчина не имеет на меня прав». Его сердце жаждало этих слов, но он достаточно пожил на свете, чтобы не доверять сердечным порывам. Его рациональный ум понимал, что у Джоанны достаточно оснований прибегать к этой уловке. Она поступает мудро, удерживая его на расстоянии. Без земли и денег он только ухудшит ее и без того плачевное положение. Да и ему не следует забывать, что он помолвлен. Он не должен потворствовать своему влечению к Джоанне Чапмен, зная, что скоро женится на другой. Этот брак слишком важен для него, чтобы подвергать его риску, не говоря уже о поместье, которое он получит вместе с рукой леди Филиппы.

Стараясь не думать о Джоанне, Грэм посвятил две последние недели неусыпному наблюдению за домом Рольфа Лефевра, хотя это занятие с каждым днем казалось ему все более бессмысленным. Окно комнаты, где, по его предположениям, обитала Ада Лефевр, оставалось закрытым ставнями, а ее муж жил своей обычной жизнью как ни в чем не бывало. Однажды ночью он привел в дом женщину и поднялся с ней в свою спальню, не потрудившись закрыть ставни, пока он помогал своей гостье избавиться от отороченного соболями плаща, украшенной драгоценностями шляпы, роскошной туники и остальной одежды. Красота ее была несколько подпорчена оспинами на Щеках, но у нее были пышные формы и поразительные, почти белые волосы. Она смеялась, когда он привязывал ее к столбикам кровати – тут Грэм закрыл ставнями собственное окно, стыдясь, что так долго наблюдал за этой парочкой.

Он не мог не задаваться вопросом, поднимается ли торговец шелком в комнату, где Ада Лефевр проводила свои дни и ночи. Интересно, когда он в последний раз видел свою жену во плоти?

Между тем рисунок Джоанны принял форму дерева с изящно повисшими ветвями, на которых висела дюжина или более того увесистых плодов.

– Фруктовое дерево? – поинтересовался Грэм.

– Апельсиновое. – Она пожала плечами. – В последнее время я часто думаю об апельсинах.

Грэм улыбнулся – почему-то этот факт доставил ему удовольствие.

– А что это будет, когда вы закончите?

– Шарф.

– Вы прекрасно рисуете, – заметил он, склонившись к рисунку. Четкие уверенные линии свидетельствовали о немалой практике.

Джоанна взглянула на него из-под темных ресниц.

– Спасибо.

– Вы всегда создаете свои узоры с такой легкостью? Просто… придумываете их и тут же наносите на ткань?

– О нет! Обычно я использую шаблоны. Я собирала их годами. Некоторые придумала сама, другие мне подарила леди Фейетт. Они в том ящичке на полу. – Джоанна улыбнулась. – Вы не могли бы выбрать кайму для шарфа?

– Я?

– Да, вы. Откройте коробку и посмотрите, что там есть. Гром поднял ящик – в таких обычно хранились документы – и открыл крышку, державшуюся на кожаных петлях. Внутри лежала стопка трафаретов, вырезанных из белого шелка.

– Шаблоны для каймы внизу.

Отложив трафареты в сторону, Грэм обнаружил под ними тонкие листы пергамента, пропитанные маслом, что делало их прозрачными. На каждый из них был нанесен повторяющийся рисунок в виде цветочных гирлянд, виноградной лозы, геральдических лилий, медальонов, стилизованных листьев или геометрических орнаментов. Вдоль контуров рисунков были проколоты дырочки и виднелись следы угля и мела.

– Это, – Джоанна кивком указала на вышивку, висевшую на стене над ней, – даст вам представление, как все эти узоры выглядят в готовом виде.

На полотнище шелка цвета слоновой кости были вышиты различные образцы, включая несколько видов каймы и изображения животных: птицы в гнезде с птенцами, льва, стоящего на задних лапах, парящего орла, белки, собирающей желуди, резвящейся обезьяны, павлина с распущенным хвостом и дракона, изрыгающего огонь. Кроме того, там были кресты, святые, ангелы, влюбленные, звери, цветы, короли и королевы и даже изображение женщины, склонившейся над пяльцами.

– А что это за вышивка? – спросил Грэм. – Зачем вы ее худа повесили?

– Это образцы моей работы, – сказала Джоанна, продолжая рисовать. – Если покупательница пожелает что-нибудь особенное, она может выбрать рисунок, и я вышью его.

– Вы берете заказы?

– Нет. То есть вообще-то да. В прошлом году я выполнила очень сложную работу, вышивая манжеты для олдермена Хаксли и кошелек для его жены. Но большинству моих покупательниц ничего не нужно, кроме пары новых подвязок или ленты для волос. Да и если бы они захотели что-нибудь еще, мои цены им не по карману. Такая работа требует времени и дорого стоит.

– Выходит, будь у вас солидные клиенты, вы могли бы очень неплохо зарабатывать. Больше, чем в лавке.

Она устремила на него задумчивый взгляд.

– Посетив ярмарку, я вспомнила о тех временах, когда я бывала в лондонском Тауэре. Там на всех стульях и скамьях лежали прекрасные вышитые подушки, на стенах висели вышитые ковры и драпировки. Одежду королевы и придворных дам украшали изысканные вышивки золотой нитью по атласу с вставками из жемчуга, самоцветов и серебра. И у всех женщин были прелестные пояса и кошельки.

– Знатным дамам ваши цены не показались бы чрезмерными.

– Конечно. И мне пришло в голову, что я могла бы показать свои лучшие работы в Тауэре, но… – Джоанна покачала головой и нахмурилась, глядя на свой рисунок.

– Что вас смущает? Это гораздо лучше, чем сидеть в этой лавке, продавая ленты и шарфы, и то если представится случай.

– Дело в том… Боюсь, это покажется вам глупым.

– Не думаю.

Джоанна указала на образцы вышивок:

– Вы выбрали кайму?

– Вам не удастся уйти от ответа. А что касается вашего вопроса, то да, выбрал. Ту, что похожа на узелки.

Она улыбнулась:

– Прекрасный выбор.

Грэм ощутил смешной прилив гордости.

– Не могли бы вы дать мне трафарет для этой каймы? Роясь в трафаретах, он заметил:

– Ваши вышивки достойны самой королевы. На королевские заказы можно жить годами.

– Я это прекрасно понимаю.

– Тогда почему вы колеблетесь, не решаясь показать свои работы титулованным особам?

Джоанна извлекла из гусиного пера сточившийся грифель и убрала его, затем достала из корзины блестящее воронье перо и заострила его перочинным ножиком.

– Это из-за изменения в моих обстоятельствах, – призналась она со смущенным видом. – Мне было четырнадцать, когда я оказалась при дворе. Меня представили королеве… Вернуться туда в двадцать один год, предлагая товар на продажу… – Она покачала головой. – Я не должна стыдиться этого, но я стыжусь. Возможно, мне нужно еще немного поработать над собой, чтобы собраться с духом… или настолько отчаяться, что у меня просто не останется выбора.

Грэм протянул ей трафарет и вернул ящик на прежнее место на полу.

– Позволить отчаянию руководить поступками не самая удачная стратегия.

Джоанна вздохнула. Открыв баночку с чернилами, она окунула в нее кончик пера и начала быстро и уверенно обводить контуры рисунка, нанесенные грифелем.

– Есть еще одна проблема. Придворных дам вряд ли удовлетворит простая вышивка шелком по сарже или дамасту. Им нравится, когда ткань расшита золотой нитью и украшена жемчугом и драгоценными камнями. У меня нет денег на такие вещи. Да и золотая нить стоит дорого, Ее делают из тончайших золотых полосок, оплетенных вокруг основы из шелка. За унцию такой нити мастерицы получают больше, чем я за целый шарф, расшитый шелком.

– Разве придворные дамы не могут обойтись без золота и драгоценностей?

Джоанна бросила на него страдальческий взгляд.

– Золото и драгоценности – это единственное, что их интересует, сержант. Еще бы! Все они происходят из самых знатных семейств в королевстве. А жены торговцев – и даже олдерменов – должны довольствоваться серебряной нитью и блестками.

– Блестками?

– Это такие крохотные металлические пластинки. Они относительно дешевы, но если их правильно пришить, результат будет вполне удовлетворительным. Кроме того, из Венеции привозят стеклянные бусины и бисер – достойная замена драгоценным камням. Я пользовалась ими для украшения своих поясов.

– И жены торговцев согласны с таким порядком вещей? – спросил Грэм, в голове которого забрезжила идея.

– У них нет выбора. Золото и драгоценные камни им недоступны. Даже если они очень хотят выглядеть как благородные дамы – а этим, похоже, грешат большинство женщин, – их мужьям это просто не по карману.

Грэм подался вперед, охваченный волнением.

– А вы не думали о том… чтобы получить заказы от жен состоятельных торговцев, обитающих в этой части Лондона?

Джоанна окинула критическим оком законченный рисунок.

– Думала. Если кто-нибудь придет ко мне в лавку и поинтересуется чем-нибудь особенным…

– Так можно ждать до бесконечности. Почему бы вам не посетить их дома с образцами вашей работы? Ведь большинство из них даже не представляют, на что вы способны. Если вы придете к ним домой, как это делают портнихи, и предложите свои услуги, у вас не будет отбоя от заказов.

Джоанна достала из корзинки метелку из перьев и смахнула с ткани следы грифеля, оставив только четкие чернильные линии.

– Вам достаточно пройтись по Милк-стрит, чтобы найти Клиенток, – сказал Грэм. – Взять хотя бы жену этого ростовщика со скверным характером…

– Лайонела Оксуика?

– Да. Уверен, она в состоянии заплатить за ваши труды, – небрежно произнес Грэм, стараясь не показывать своей заинтересованности, чтобы она не заподозрила, что он преследую собственную выгоду. – А как насчет жены мастера гильдии. Что живет по соседству? Той самой, которая все время хворает?

– Вы имеете в виду Аду Лефевр?

– Да.

– Исключено. – Джоанна встала и направилась в заднюю часть дома.

Грэм чертыхнулся и откинулся назад, прислонившись к стене. Было бы неплохо уговорить Джоанну посетить Аду Лефевр. Он смог бы расспросить ее потом и выяснить наконец, что происходит в доме торговца шелком, чем больна его жена и в состоянии ли она отправиться в путь, если он найдет способ вытащить ее оттуда. Любая информация лучше, чем эти бесплодные бдения у окна кладовой.

Джоанна может оказаться очень полезной в его деле. Она будет его глазами, ушами и ногами… если только он сумеет убедить ее обратиться к Аде Лефевр. То, что этот план служил и ее целям тоже, было дополнительным преимуществом, но Грэм не тешил себя иллюзиями, будто действует из альтруистических побуждений. Его миссия слишком важна. Если он сможет использовать Джоанну, чтобы добиться успеха – с ее ведома или без него, – он это сделает. А если их интересы совпадают, тем лучше.

Тем временем вернулась Джоанна с тряпкой и деревянной миской с водой, в которой плавала морская губка. Поставив все это на рабочий столик, она уселась на свое место.

– Я попробую.

– Вы предложите свои услуги Аде Лефевр?

– Нет, но я зайду к Роуз Оксуик и, возможно, к Элизабет Хаксли, жене олдермена, – она любит красивые вещи. Ну и еще к нескольким женщинам. На те деньги, что вы заплатили за аренду, я могла бы купить серебряных нитей и блесток…

– А что удерживает вас от посещения Ады Лефевр? Ее болезнь?

– Ее муж. – Поднявшись на ноги, Джоанна сняла раму с опоры, на которой та покоилась, и перевернула ее? так что обратная сторона вышивки оказалась снаружи.

– Он вам не нравится? – осторожно поинтересовался Грэм.

– Он лишил меня источников существования только потому, что я отказалась… – Она осеклась, бросив на Грэма острый взгляд.

– Лишил источников существования? Каким образом? Джоанна взяла губку и отжала ее.

– Я… попросила его об одолжении однажды.

– О каком именно?

Джоанна прикусила губу, протирая изнанку шелка губкой, чтобы та увлажнилась.

– Я хотела, чтобы меня приняли в гильдию торговцев шелком.

Похоже, все части головоломки наконец сошлись.

– Но ваш муж – член гильдии, не так ли? – спросил Грэм, надеясь, что теперь-то она скажет ему правду о своем муже, и сознавая, что это не принесет им ничего, кроме лишних проблем.

К счастью, у Джоанны было больше здравого смысла, чем у него.

– Да, – отозвалась она, – но он редко бывает дома, и я подумала, что будет лучше, если я тоже вступлю в гильдию. Однако Лефевр… поставил мне условие.

Ну конечно, распутное животное!

– Условие, которое вы отказались выполнить.

– Можно сказать и так. – Сев на свое место, Джоанна достала из корзинки мягкую кисточку, обмакнула ее в чернила и промокнула кончик тряпкой. Затем уверенными движениями быстро закрасила ствол нарисованного апельсинового дерева.

В лавку вошел Манфрид, проникший в дом через открытое окно, выходившее в переулок. При виде Грэма он запрыгнул на сундук рядом с ним, перевернулся на спину, выставив на обозрение толстый белый живот, и уставился на Грэма.

– Так-так, – произнес Грэм негромким голосом, который, как он успел заметить, благотворно действовал на пугливого кота. – И чего же ты хочешь?

Манфрид лениво потянулся.

– Перестаньте дразнить бедное животное, – хмыкнула Джоанна, – почешите ему живот.

– Я не хочу, чтобы он думал, что я к его услугам по первому.

– А разве нет? Это просто чудо, что он так привязался к вам Грэм задержал руку над животом Манфрида, который выразил свое нетерпение поразительно громким урчанием.

– Похоже на скрип колес по гравию.

Джоанна усмехнулась, нанося на ткань тени, придававшие удивительную рельефность дереву и плодам.

– У вас настоящий талант, – восхитился Грэм, почесывая живот коту, который блаженно щурился и томно шевелил лапами.

– Да нет, просто хорошая беличья кисть и твердая рука.

– Не скромничайте. Вы удивительная женщина – я бы сказал, необыкновенная.

Джоанна ничего не ответила, будто бы поглощенная своим занятием, но на ее щеках расцвел румянец. Грэм мысленно лягнул себя – он должен уговорить ее посетить Аду Лефевр, а не расточать ей комплименты, словно влюбленный подросток.

Изменив тактику, он продолжил:

– Вы не только талантливы. Нужно быть очень сильной, чтобы сохранять независимость и полагаться только на себя.

– Приходится.

Возможно, именно это и притягивает его к ней. Ему тоже знакомо чувство одиночества, когда не на кого положиться, кроме самого себя. При всех преимуществах, которые давала независимость, это была неприкаянная жизнь. Интересно, не лежит ли Джоанна по ночам без сна, прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу?

– Дело не только в этом. Вы действительно сильная женщина. – Он почесал горло Манфрида. – Вот почему меня удивляет, что вы струсили перед Рольфом Лефевром.

– Струсила?! – Она резко повернулась к нему, гневно сверкая глазами, как Грэм и рассчитывал. Воистину у них много общего, у него и Джоанны Чапмен.

– Да, струсили. Этот тип настолько запугал вас, что вы не осмеливаетесь приблизиться к его жене. Вы даже не пытались противостоять ему, смирившись со своей участью.

Джоанна отвернулась, уставившись на свою работу, однако кисть оставалась неподвижной в ее руке. На мгновение Гэм испугался, что она поинтересуется, почему его так волнует эта история, но Джоанна искренне полагала, что он даже не слышал о Рольфе Лефевре до того, как судьба забросила его к ней в дом.

– Вы правы, – произнесла Джоанна серьезным тоном. – Он заставил меня отказаться от моих планов, и я смирилась с этим. Дело в том, что я поклялась себе никогда не иметь дел с этим человеком. Он хотел воспользоваться мною, как и другие мужчины, которых я знала. За исключением Хью. – Бросив уклончивый взгляд в его сторону, она застенчиво добавила: – И вас, конечно.

– Спасибо, мистрис, – только и сказал он. – Я ценю ваше мнение.

Глава 13

На следующее утро Грэм устроился у окна, наблюдая за Джоанной, которая постучала в заднюю дверь дома Лефевра. В руке она держала кожаную сумку с образцами ее лучших работ: поясом, шарфом и кошельком, украшенными вышивкой и бисером.

Дверь открыла кухарка с лоснящимся от пота лицом, вытиравшая руки о фартук. Выслушав Джоанну, она кивнула и исчезла в доме. Спустя некоторое время Грэм увидел ее через окно гостиной на втором этаже, где Рольф Лефевр принимал нескольких мужчин. В ответ на грубый окрик хозяина она съежилась и что-то торопливо заговорила.

Лефевр подошел к окну и выглянул наружу. При виде Джо-анны он приподнял брови и исчез из виду. Чуть погодя он появился внизу, у заднего входа.

Прислонившись к косяку, он скрестил руки на груди и проделся по своей посетительнице медленным взглядом. Руки Рэма сжались в кулаки. Внезапно он усомнился, что поступил мудро, заставив ее пойти туда.

Джоанна стояла спиной к нему, но по настороженному выражению на лице Лефевра можно было догадаться, что она просит разрешения нанести визит его жене. Он решительно покачал головой и отступил назад, взявшись за дверную ручку.

Джоанна сделала шаг вперед и что-то сказала, указывая на свою сумку.

Лефевр поднял руку и разразился гневной тирадой. Он говорил так громко, что Грэм мог различить отдельные слова. Как следовало из слов мастера гильдии, его жена не нуждается в «дешевых поделках», а Джоанне лучше убраться восвояси, пока он не распорядился вышвырнуть ее из своих владений.

Закончив, Лефевр захлопнул дверь.

Секунду Джоанна не двигалась, затем повернулась и зашагала назад через задний двор. У прохода в каменной ограде она помедлила, положив руку на чугунные ворота. Внезапно ее лицо осветилось медленной улыбкой.

Грэм ожидал, что она пересечет пустырь и войдет в дом через заднюю дверь. Вместо этого она направилась к переулку. Гадая, что у нее на уме, Грэм схватил костыль, доковылял до окна, выходившего в переулок, и распахнул ставни, но Джоанна уже прошла.

Добравшись до окна в лавке – Джоанна оставила открытой верхнюю ставню, чтобы в помещение проникал воздух, – он увидел, как она пересекла Вуд-стрит и вошла в аптеку. Она пробыла там так долго, что у Грэма заныла сломанная нога.

Когда Джоанна снова появилась на улице, на ней была темно-зеленая накидка Олив.

– Какого дьявола?.. – пробормотал Грэм.

Джоанна набросила на голову капюшон, низко натянув его налицо, и зашагала в обратном направлении. В одной руке она по-прежнему несла сумку с образцами своих работ, а в другой сжимала небольшой предмет, отсвечивавший голубым в полуденном солнце, – вне всякого сомнения, это было лекарство для Ады Лефевр.

Джоанна скрылась в переулке, и Грэм, прихрамывая, поспешил назад, в кладовую. К тому времени, когда он добрался туда, Джоанна уже пересекала задний двор Лефевра.

Из конюшни появился Байрам, выводивший под уздцы черного коня Лефевра.

– Добрый день, Олив, – крикнул он, увидев Джоанну, которая направлялась к задней двери, пряча лицо под капюшоном. – Можешь войти, тебя ждут.

Джоанна подняла руку в приветственном жесте, открыла дверь и исчезла внутри.

– Вот умница, – прошептал Грэм.

Закрыв за собой дверь, Джоанна обнаружила, что находится в длинном коридоре, который вел в переднюю часть дома. Справа, через арочный проем, виднелась залитая солнцем комната – очевидно, кухня, судя по сковородкам и прочей утвари, висевшей на крюках. У рабочего стола спиной к ней стояла, напевая вполголоса, пухленькая кухарка, с которой она разговаривала ранее.

Слева за распахнутой дубовой дверью высились бочонки с вином и элем и полки с припасами. В углу этой тесно заставленной кладовой Джоанна приметила то, что искала, – винтовую лестницу, предназначенную для слуг.

Она быстро поднялась наверх, молясь о том, чтобы не наткнуться на Рольфа Лефевра раньше, чем ей представится возможность уговорить его жену сделать заказ. Минуя второй этаж, она услышала мужские голоса, включая голос Лефевра, и перекрестилась: «Пожалуйста, Боже, не позволяй ему застать меня здесь».

Помедлив на лестничной площадке третьего этажа, Джоанна прислушалась, но из-за дубовой двери не доносилось ни звука. Сердце ее упало. Олив рассказала ей, что она найдет хозяйку дома в спальне, где та поправлялась от лихорадки. Если ее там нет, то ей придется вернуться домой ни с чем.

Она осторожно постучала в дверь.

– Этель? – донесся изнутри высокий женский голос. – Я думала, ты пошла на рынок.

Джоанна приоткрыла дверь. В большой комнате с плотно закрытыми ставнями было так сумрачно, что ей потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть у противоположной стены узкую кровать без балдахина, на которой полулежала женщина, опираясь на подушки. На ее лице, обращенном к Джоанне, застыло выражение замешательства.

– Это не Этель, мистрис, – сказала Джоанна, входя в комнату и притворяя за собой дверь. – Меня зовут Джоанна Чапмен, я живу в соседнем доме.

Она чувствовала себя неловко оттого, что без приглашения вторглась в личные покои этой женщины, и уже начала сожалеть о своем поступке. Не из-за страха быть пойманной на месте преступления, а потому, что нарушила уединение незнакомого человека. Скорее всего она не испытывала бы подобных ощущений, если бы застала хозяйку дома одетой, а не лежащей в постели в ночной рубашке.

Стены, обшитые темными панелями, были лишены каких-либо украшений, на голом деревянном полу не было даже тростниковых циновок, из мебели имелись только самые необходимые предметы. Над постелью мистрис Ады висело распятие, а на полке под ним лежала книга с крестом, вытисненным на кожаном переплете. На маленьком столике у кровати стояла почти пустая миска с чем-то похожим на бульон и кружка с водой. Если бы не размеры комнаты, она выглядела бы как монашеская келья.

– Это мне? – спросила Ада, указав на флакон из синего стекла в руке Джоанны, когда та приблизилась к постели.

– Да. Олив… попросила отнести это вам. – На самом деле Олив поразила просьба Джоанны одолжить ей накидку и предложение доставить лекарство мистрис Аде. Но когда Джоанна объяснила, в чем дело, девушка охотно согласилась, правда, при одном условии – проследить, чтобы больная приняла лекарство в ее присутствии, и принести назад флакон. «Они такие дорогие, – добавила она, – что мама пересчитывает их дважды в день».

Джоанна положила сумку на пол и села на стул, стоявший рядом с постелью, стараясь не смотреть на Аду Лефевр. Та была очень молода, намного моложе, чем думала Джоанна. А может, так казалось из-за ее ужасной худобы. В полумраке лицо выглядело белым как мел, резко контрастируя с иссиня-черными волосами, заплетенными в две аккуратные косы. У нее были огромные темно-карие глаза, окруженные тенями, такими глубокими, что они казались нарисованными.

Джоанна попыталась связать это бледное хрупкое создание с цветущей молодой женщиной, которую она видена прошлым петом работающей в саду за домом. Тогда она поразила Джоанну своей изящной красотой. Теперь она выглядела как больной ребенок.

Тяжелобольной.

– Если вы поможете мне встать, – сказала Ада слабым голосом, – я выпью лекарство. – Она говорила на французском Ее произношение и манера речи свидетельствовали о благородном происхождении и воспитании.

Просунув руку под плечи Ады, Джоанна помогла ей сесть и протянула флакон, но молодая женщина покачала головой.

– Я уроню его, если попытаюсь взять. Мои руки… они не слушаются меня.

Поддерживая Аду за плечи, Джоанна поднесла флакон к ее губам и подождала, пока она выпьет его содержимое маленькими глотками, как будто ей было трудно глотать. Когда флакон опустел, Джоанна помогла ей опуститься на гору подушек.

– Вот и славно, – сказала Джоанна, переходя на классический французский, которому ее научил священник, приставленный к ней отцом. – Теперь вам будет лучше.

Ада апатично покачала головой:

– После этого снадобья я чувствую себя хуже.

– Хуже?

– Да, некоторое время. Мне становится холодно, рот и горло немеют, а иногда у меня случаются носовые кровотечения Мастер Олдфриц говорит, что это лекарство делает свое дело.

– Мастер Олдфриц, костоправ?

– Да, мой муж послал за ним, когда я впервые почувствовала себя плохо. Он по-прежнему приходит время от времени. Иногда приводит с собой своего зятя.

– Его зять врач?

– Нет, он торговец шелком – или собирается им стать. Мастер Олдфриц пытается пристроить его в гильдию, но Рольф говорит, что у него не хватает опыта.

Судя по виду Ады, ей требовался настоящий врач, получивши медицинское образование, а не местный костоправ.

– А что у вас за болезнь, по мнению мастера Олдфрица?

– Простуда. Он говорит, что такие заболевания иногда затягиваются надолго.

– Понятно, – кивнула Джоанна, но она никогда не видела, чтобы кто-нибудь так таял от обычной простуды.

– Мастер Олдфриц объяснил Олив, какое лекарство мне требуется, и она каждый день приносит его. Он говорит, что скоро мне полегчает.

– И давно вы его принимаете? Ада нахмурилась, вспоминая.

– С Рождества. Сколько времени прошло с тех пор?

– Почти шесть месяцев. Ада отвернулась к стене.

– Я знаю, что вам нужно, – бодро сказала Джоанна, поднимаясь со стула и направляясь к окну. – Немного свежего воздуха и солнца.

– Нет, не нужно.

– Нужно. Здесь слишком темно и ужасно душно. Не представляю, как вы это выносите. – Джоанна отодвинула засов и распахнула ставни. Когда она повернулась к Аде, то увидела, что та прикрыла лицо рукой.

– Закройте его, – взмолилась Ада. – Свет режет мне глаза.

– Вы привыкнете…

– Нет. Закройте его, пожалуйста.

Джоанна закрыла ставни и вернулась к постели. Ада терла глаза, дрожа всем телом.

– Вам холодно?

– Да, – отозвалась Ада, повернувшись на бок и поджав ноги.

Джоанна накрыла ее вторым одеялом, которое лежало свернутое в ногах постели.

– Вам следует показаться врачу.

– Рольф… мой муж… говорит, что в этом нет необходимости. Он говорит, что это всего лишь простуда и мастер Олдфриц в состоянии справиться с ней.

– И все же вам следует попросить его…

– Я просила… когда Рольф был здесь в последний раз. Но он сказал, что врачи берут слишком много за свои услуги. Он сказал, что я просто… – Ада испустила прерывистый вздох и продолжила безнадежным тоном: – Что я подвержена меланхолии и придаю слишком большое значение обычной простуде. Они оба так считают: Рольф и мастер Олдфриц. – Она покачала головой. – Извините. Вряд ли вам это интересно.

– Мне нетрудно выслушать вас. Это правда? Насчет меланхолии.

Ада закрыла глаза и кивнула.

– Вы думаете, что это и есть причина вашей болезни? Помимо простуды?

Ада пожала плечами:

– Возможно. Мастер Олдфриц пытался объяснить мне, но это так сложно – все эти рассуждения о влиянии звезд на настроение, о балансе между стихиями: землей, водой, огнем и тому подобное. Моя сестра, Филиппа, поняла бы – она очень умная, – но я просто не в состоянии уловить смысл. Кажется, это как-то связано с избытком желчи. Она вызывает меланхолию и заставляет меня думать, что я более больна, чем на самом деле.

– Понятно, – кивнула Джоанна. Она не могла полностью отвергнуть эту теорию. Если болит душа, тело тоже может страдать.

– Рольф говорит, что это не имеет никакого отношения к звездам или стихиям. Он считает, что мне хочется внимания… сочувствия… – Она покачала головой. – Вы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать мои жалобы. Просто мне не с кем поговорить, кроме Этель, моей горничной. Наверное, вы спешите…

– Нисколько, – возразила Джоанна, хотя и не собиралась предлагать свои изделия Аде Лефевр. Та была слишком больна, чтобы интересоваться вышитыми подушками или кошельками. Взяв книгу с полочки над кроватью, она открыла ее и обнаружила, что это псалтырь.

– Мне дал ее мой дядя, – сообщила Ада. – Он каноник в Нотр-Дам.

– Какая великолепная работа, – сказала Джоанна, восхищаясь золочеными буквицами и фризом, украшавшими аккуратно исписанные страницы из тончайшего пергамента. – Вы часто ее читаете?

Ада покачала головой:

– Нет, у меня болят глаза, когда я пытаюсь читать. Хотя раньше читала. Мне нравятся псалмы.

– Хотите, я почитаю вам? – спросила Джоанна, усаживаясь на стуле.

– Вы умеете читать?

– Да.

Ада устремила на нее задумчивый взгляд.

– Вы не похожи на жен торговцев, которых мне приходилось встречать.

Джоанна улыбнулась.

– Вы тоже.

Ада улыбнулась в ответ:

– Да, я хотела бы, чтобы вы почитали мне. Я бы этого очень хотела.

Над городом плыл вечерний звон, когда Джоанна покинула дом Лефевра, выскользнув наружу также незаметно, как и вошла. У нее еще оставалось достаточно времени, чтобы нанести визит Роуз Оксуик, прежде чем направиться домой ужинать.

За каменным домом ростовщика был разбит прелестный садик с выложенной плитами дорожкой, которая вела к задней двери. Джоанна была на полпути к дому, когда дверь распахнулась и появился юный Деймиан Оксуик, одетый в черный плащ и фетровую шляпу. Вид у него был решительный.

Джоанна кивнула, когда он приблизился к ней.

– Добрый день, мастер Деймиан.

– Мистрис, – буркнул он на ходу и вышел со двора, захлопнув калитку.

Задержавшись на заднем крыльце, Джоанна проследила, как он пересек пустырь и свернул в переулок. Затем повернулась к двери и подняла руку, чтобы постучать, но помедлила, услышав приглушенные голоса внутри.

– Он бегает на свидания с ней! – рявкнул Лайонел Оксуик. – И даже не пытается отрицать этого!

Его жена что-то визгливо сказала, но Джоанна не расслышала ее слов.

– Конечно, меня беспокоит мой чертов желудок, – яростно отозвался Лайонел. – Он горит огнем, и все по вине этого прохвоста.

Роуз Оксуик снова попыталась успокоить мужа, но безуспешно.

– Черт бы побрал его наглость! – прорычал ростовщик. – Пусть катится в ад!

Джоанна повернулась и быстро зашагала прочь. Возможно, она попробует зайти к Роуз Оксуик в другой раз, когда ее мужа не будет дома. Если этот бесплодный день может служить указанием, насколько успешными будут ее поиски заказов у местных матрон, лучше ей отказаться от этой затеи прямо сейчас. Подумать только! Она на полдня закрыла свою лавку ради безнадежного предприятия.

Но если она не найдет способа зарабатывать на жизнь, помимо лавки, что с ней станет, когда закончатся четыре шиллинга, полученные от Грэма Фокса? Нищим женщинам живется несладко, особенно в таком городе, как Лондон. Неудивительно, что многие из них кончают тем, что раздвигают ноги за пару пенсов. Смогла бы она делать это, если бы единственной альтернативой была голодная смерть? Если дела будут идти, как сейчас, она окажется перед таким выбором к следующей зиме.

По мнению Хью, единственное, что ей требуется, – так: это выйти замуж за подходящего человека, и все ее проблемы, финансовые и прочие, исчезнут Чем больше Джоанна думала о словах брата, тем больше убеждалась, что он прав. Пожалуй, она поторопилась, исключив Роберта из Рамсуика из числа возможных женихов. После ярмарки они не виделись, но Хью заверил ее, что Роберт непременно появится. Хью так хотел этого брака, что Джоанна пообещала подумать о предложении Роберта – если тот его сделает, конечно, – только для того, чтобы успокоить брата. Однако по здравом размышлении она пришла к выводу, что это не такая уж плохая идея.

Если бы не леди Маргарет.

Помня о том, что нужно вернуть накидку и флакон, Джо-анна направилась не домой, а в аптеку. Окно лавки было открыто, но девушки за прилавком не было. Джоанна вошла внутрь и огляделась, однако не обнаружила никаких признаков хозяев. Это показалось ей странным – Олив никогда не бросала лавку без присмотра. Поставив флакон и свою сумку на рабочий стол, Джоанна сняла накидку Олив и повесила ее на крюк рядом с коридором, который вел в заднюю часть дома Кожаная занавеска, закрывавшая дверной проем, была чуточку приоткрыта. Через узкую щель можно было видеть заднее окно, выходившее в огороженный садик за домом, где хозяйки выращивали лекарственные растения. Среди грядок на коленях стояла Элсуит, одетая в грязную ночную рубашку, и копалась в земле.

Джоанна собралась уходить, когда услышала шепот, доносившийся из-за занавески. Женский голос – голос Олив – умолял:

– Нет… пожалуйста… нет.

Джоанна вытащила свой кинжал, набрала в грудь воздуха, собираясь с духом, и резко отдернула занавеску. У стены стояла Олив, над которой нависал, упираясь ладонями в стену, темноволосый молодой человек в черном, в котором Джоанна узнала Деймиана Оксуика.

– Мистрис Джоанна! – ахнула девушка, уставившись на кинжал в руке Джоанны.

– Что здесь происходит? – спросила Джоанна.

– Ничего. Пожалуйста… уберите это. Он ничего плохого не делает.

– Плохого! Иисусе. – Деймиан повернулся и отошел от нее. – Я не могу этого больше выносить, Олив. Сколько можно прятаться от всех, пробираться тайком…

– Тогда перестань приходить сюда, – взмолилась девушка.

– Не могу. Я люблю тебя.

– Деймиан, пожалуйста…

– Давай убежим вместе.

– Нет, Деймиан, прошу тебя.

– Олив…

– Это невозможно, и ты это знаешь.

– Из-за отца? Из-за моей помолвки с… этим ребенком? Олив бросила беспокойный взгляд на Джоанну.

– Не только.

Деймиан в один шаг преодолел разделявшее их расстояние, обхватил лицо девушки ладонями.

– Я уже говорил тебе – мне наплевать на это. Ты не виновата. Тебя принудили.

– Пожалуйста, Деймиан.

– Олив…

– Пожалуйста. – Открыв глаза, она нежно коснулась его щеки. – Прошу тебя.

Деймиан утер большим пальцем слезинку, выкатившуюся из ее глаза, и легко коснулся губами ее влажной щеки.

– Я не сдамся, Олив, – сказал он и вышел.

Олив обессилено прислонилась к стене. Из ее закрытых глаз текли слезы. Убрав в ножны кинжал, Джоанна вытащила из рукава платок и вручила его девушке.

– С тобой все в порядке? Олив кивнула, утирая глаза.

– Мы не можем быть вместе. Деймиан только мучает себя, не желая смириться с этим.

– Судя по этим слезам, ты тоже.

– Но я понимаю, что брак между нами невозможен.

– Он не пытался… воспользоваться ситуацией? – спросила Джоанна. – Может, он хочет, чтобы ты стала его любовницей?

– Нет. Он никогда не прикасался ко мне. Он хочет взять меня в жены.

– Правда?

– Но я не могу выйти за него. Эго невозможно. Невозможно!

– А что он имел в виду, когда сказал, что ты не виновата? В шепоте Олив послышались слезы.

– Кое-что, чего нельзя исправить, как бы ему этого ни хотелось. – Вздохнув, она сложила влажный платок в аккуратный квадратик и вернула его Джоанне. – Как вы нашли мистрис Аду?

Джоанна позволила ей сменить тему, понимая, что, если проявить настойчивость, девушка просто замкнется в себе.

– Она очень больна.

– Это все простуда, которая никак не пройдет. – Пригладив волосы, Олив вернулась в лавку.

Джоанна последовала за ней.

– Дело не в простуде.

– Мастер Олдфриц говорит, что она страдает также от меланхолии, как моя мама.

– Возможно. – Джоанна поднесла к глазам пустой флакон, изучая несколько капель, оставшихся на донышке.

– Это лекарство прописал мастер Олдфриц, кажется?

– Да.

– А ты не могла бы сказать мне, из чего оно состоит?

– Обычное средство от простуды: настой тысячелистник с добавлением мяты и меда для смягчения вкуса. Зимой на большой спрос, и я готовлю сразу четыре пинты.

– Тысячелистник? И все? – Трудно было найти более распространенное и безобидное лекарство, чем тысячелистник.

– Да, все.

– А что, если принять слишком много этого настоя? Может ли человек… почувствовать себя хуже?

Олив покачала головой:

– Нет. Это характерно для полыни… или валерианы… Многие травы могут нанести вред здоровью, даже убить в больших количествах, но не тысячелистник. А почему вы спрашиваете?

Джоанна пожала плечами:

– Да так. Просто мне пришло в голову… Но очевидно, я ошиблась.

– Ада Лефевр болеет не из-за моего снадобья, мистрис, а из-за избытка желчи.

– Возможно, – кивнула Джоанна. Но если мастер Олдфриц точно знает, чем больна Ада Лефевр, почему ему не удается ее вылечить?

Глава 14

Не желая показаться слишком заинтересованным, Грэм подождал до вечера, когда Джоанна села за вышивание, чтобы расспросить ее о посещении Ады Лефевр.

– Как прошел день? – поинтересовался он, присев на сундук с кружкой вина в руке.

Джоанна вздохнула, критически оглядев нарисованное на шелке апельсиновое дерево и окружавший его орнамент из щелков.

– Неважно. – Взяв иглу, она вдела в нее коричневую шелковую нить.

– Неужели вы не получили ни одного заказа?

– Ни одного. – Джоанна достала из корзинки кожаный наперсток и надела на палец. – Мне даже не удалось показать свои работы.

– А что случилось?

Джоанна проткнула шелк иголкой, вонзив ее в контур стволa апельсинового дерева.

– Мистрис Ада слишком больна, чтобы интересоваться подобными вещами, а мистрис Роуз была занята, пытаясь утихомирить своего мужа.

– Ада Лефевр больна? – Грэм поднес кружку к губам, глядя на нее поверх кромки.

– Да, очень больна. Так исхудала, что просто светится, – ответила Джоанна, проворно прокладывая стежки вдоль контуров дерева. – Она прикована к постели в спальне. По мнению мастера Олдфрица, у нее затянувшаяся простуда и избыток желчи.

– Это тот парень, что вправлял мне ногу?

– Он самый. Ее муж уверен, что она капризничает, чтобы Добиться внимания и вызвать жалость.

Грэм сделал еще один глоток вина.

– А по-вашему, что с ней?

– Не знаю, но не удивлюсь, если это связано с Рольфом Лефевром.

– Надеюсь, вы не думаете, что он… причиняет ей вред?

– Нет, но… – Она задумалась, проворно работая иголкой – Впрочем, меня это не касается.

– Вы не ответили. Он причиняет ей вред? Джоанна бросила на него любопытный взгляд, прежде чем продолжить работу.

– Одного его присутствия достаточно, чтобы усилить ее Меланхолию. А возможно, даже вызвать ее. У меня нет основами предполагать, что он избивает свою жену. Во всяком случае, я не заметила следов побоев. К тому же, по ее словам, муж не поднимался к ней с Великого поста, а с тех пор прошло три месяца.

– Какой она показалась вам?

Джоанна пожала плечами, не поднимая глаз.

– Как я уже сказала, очень худой, хотя ее никто не морит голодом. На столе стояла тарелка с бульоном и еще какая-то еда. Лицо у нее смертельно бледное, под глазами круги. А ведь она прелестная малышка, с огромными карими глазами и черными волосами.

Взгляд Грэм метнулся к вороньему перу в корзинке Джоанны. Ему не приходило в голову, что дочери его покровителя могут быть черноволосыми. Лорд Ги назвал Филиппу миловидной. Законное потомство барона было белокурым, как он сам и его жена. Поэтому Грэм всегда представлял свою будущую жену с золотистыми волосами и небесно-голубыми глазами.

– Она совсем крохотная и очень хрупкая, – продолжила Джоанна, старательно прокладывая стежки по контуру ветвей апельсинового дерева. – Я чувствовала себя коровой рядом с ней.

Грэм рассмеялся. Никогда в жизни он не встречал женщины более грациозной и желанной.

И более недосягаемой.

«Не думай о ней, – одернул он себя. – Думай о Филиппе». Теперь, благодаря Джоанне, у него есть мысленный образ его нареченной. Весьма привлекательный образ, надо признаться. Миниатюрные женщины могут быть очень милы. И хотя многие мужчины предпочитали блондинок, Грэм знал очень красивых женщин, которые были брюнетками. И у нее карие глаза…

Как у Джоанны.

Нет. Ни у одной женщины не может быть таких глаз. Когда он женится на Филиппе, ему придется забыть глаза Джоанны. Если получится…

– А эта болезнь… опасна для ее жизни? – поинтересовался он, продолжив расспросы. – Как вам кажется?

– Вы имеете в виду, может ли она умереть?

Грэм сделал глубокий вздох и проглотил остатки вина.

– Да. Она не… Я хочу сказать, не выглядит ли она… Словно находится при смерти? Нет – пока, во всяком.

Грэм облегченно вздохнул.

– Она разговаривала со мной вполне непринужденно, – сказала Джоанна, методично работая иглой. – И она безропотно приняла свое лекарство, хотя ей не нравится, как она чувствует себя после этого.

– Вот как? Вы случайно не знаете, что входит в его состав? Джоанна бросила на него короткий взгляд.

– По словам Олив, это всего лишь настой тысячелистника.

– Тысячелистника, – повторил Грэм. – Вряд ли это может навредить ей.

– Но и пользы не приносит, раз она по-прежнему так больна, как мне кажется.

Грэм задумался. Болезнь Ады может создать проблему.

– Она встает с постели? – спросил он.

– Сомневаюсь.

– Но если бы ей пришлось… – начал он. – Если бы ей пришлось, скажем, куда-нибудь поехать…

– Поехать? Куда?

– Не знаю, куда-нибудь. Например, чтобы подлечиться, tax вы думаете, она в состоянии совершить путешествие?

– На той верховой лошади, что вы купили для нее?

– Хью продал ее. Мне придется… О, черт!

Джоанна воткнула иглу в шелк и повернулась на своем табурете лицом к нему.

Грэм закрыл глаза и откинулся на стену.

– Похоже, я проговорился.

– И не в первый раз. Грэм открыл глаза.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что и раньше подозревали…

Джоанна сняла наперсток с пальца и принялась играть с ним.

– Да нет, вы были очень убедительны. Некоторые люди искусны в обмане. Вы один из них.

– Мистрис…

– Однако были отдельные намеки, что все не так просто как кажется на первый взгляд. Например, та кобылка, которую вы хотели продать. Ни один мужчина, да еще военный, не станет ездить на лошади, предназначенной для женщины, еще раньше мне показалось очень странным, что вы искали гостиницу в этом районе, хотя уже устроились в церкви Святого Варфоломея, и утверждали, будто вы в Лондоне проездом на пути к родственникам. Но ведь у вас нет никаких родственников, так ли?

Грэм взъерошил пятерней волосы.

– Нет.

– Вы появились здесь из-за Ады Лефевр. Да и в Лондон приехали ради нее.

– Да, – отозвался он после короткой заминки, не желала открывать ей больше, чем необходимо.

– Вы приехали, чтобы увезти ее с собой. В Бове?

– В Париж.

– Вы влюблены в нее? Грэм подался вперед.

– Нет!

– Вы пересекли пролив, чтобы увезти ее от мужа, – бесстрастно констатировала она. – И все еще пытаетесь найти способ сделать это, несмотря на… – Ее глаза сузились. – Вот почему вы пожелали жить в моем доме. Вот почему вы не пожалели четырех шиллингов. Вам требовалось удобное место, где можно было затаиться, строя планы, как похитить Аду Лефевр из ее дома. Вы использовали мою кладовую как наблюдательный пункт!

– Мистрис…

– Это так? – яростно спросила Джоанна. – Вы можете хоть раз сказать мне правду, черт бы вас побрал!

Грэм тяжело вздохнул:

– Не считая ваших несколько зловещих намеков, да вы правы. Я наблюдал за этим домом по причинам, о которых вы догадались. Мне действительно нужно вызволить Аду Лефевру оттуда. Но не потому, что я влюблен в нее.

Она не сводила с него недоверчивого взгляда.

– Я ее даже никогда не видел. – Грэм потер затылок, размышляя, что можно ей сказать. – Меня послал сюда, – осторожно сказал он, – ее родственник, опасающийся за ее благополучие. У него есть основания полагать, что муж плохо обращается с ней.

– Почему?

– Она перестала писать ему письма месяцев шесть назад.

– Когда заболела. – сказала Джоанна. – Наверное, у нее просто не было сил.

– Ситуация не была бы столь тревожной, если бы не сам Лефевр. Он сожалеет об этом браке и не нашел ничего лучшего, как жестоко обращаться со своей женой после того, как привез ее в Лондон.

– В каком смысле? Он что, бил ее?

– По всей видимости, нет. Во всяком случае, не сильно. Но он оскорблял ее, угрожал ей.

– Как угрожал?

– Говорил всякие слова, которые можно трактовать как угрозы, – уклончиво ответил Грэм.

– И что такого он сделал, – осведомилась Джоанна с мрачным юмором, – что отличало бы его от большинства мужей?

– Вы прекрасно знаете, что он не пропускает ни одной юбки.

– Я по-прежнему рассчитываю на правдивый ответ.

Что там Леода сказала о Прюите Чапмене? «Его зарезал прошлым летом какой-то итальянец за шашни с его женой». Грэм начал подозревать, что брак, ради которого Джоанна стольким пожертвовала, явился для нее горьким разочарованием.

– Рольф Лефевр устраивает свидания с другими женщинами в пределах слышимости Ады, – сказал он. – Похоже, ему доставляет особое удовольствие соблазнять жен влиятельных персон, и он не особенно стесняется этого. Я сам видел, как он привел женщину в свою спальню и… развлекался с ней, когда его жена спала наверху. Судя по одежде, я бы сказал, что она важная матрона.

– Как она выглядела?

– Блондинка с очень светлыми волосами и довольно пышной фигурой.

– С оспинками на лице?

– Да.

– Это Элизабет Хаксли, жена олдермена. Джон Хаксли тот человек, с кем можно шутить. Если он узнает об этом примет меры.

– Он мог бы убить Лефевра, как вы считаете?

– Или как минимум кастрировать, – сказала Джоанна – Лефевр должен понимать это – он не дурак.

– Мужчинам свойственно терять голову из-за сердечных дел.

– Скорее женщинам, – сухо отозвалась она. – Мужчины подчиняются причудам совсем другого органа.

Грэм кивнул в знак согласия, подавив улыбку. Учитывая ее настроение, ему лучше вести себя сдержанно.

– Кто этот родственник, что прислал вас сюда?

– Я не вправе открыть его имя. Он просил привезти ее в Париж, – сказал Грэм – И я намерен выполнить его просьбу, несмотря на свою ногу. Это все… что вам нужно знать.

Ее брови взмыли вверх.

– Вы полагаете, что вправе решать, что мне нужно знать о заговорах, которые плетутся в моем доме?

– Я не плету заговоров, мистрис. Я пытаюсь спасти больную женщину от несчастного брака.

– Почему?

– Я уже объяснил, – нетерпеливо отозвался Грэм. – Муж плохо обращается с ней, она больна… и кто знает, насколько далеко он может зайти.

– Я спрашиваю, почему вы это делаете? Почему вы проделали весь этот путь, чтобы выполнить поручение таинственного родственника Ады? Почему это так важно для вас?

Грэм молча уставился на нее, сожалея, что она так чертовски проницательна.

– Что вы получите, – осведомилась она – привезя Аду Лефевр в Париж?

Он пожал плечами, отведя взгляд.

– Удовлетворение оттого, что помог женщине в беде. Разве этого недостаточно?

– Вы настолько галантны, что не ждете никакой награда за свои усилия?

– Возможно. – Если он расскажет ей о предстоящем браке и поместье, которое прилагается к нему, то предаст доверие лорда Ги. Это была не единственная причина, почему Грэму не хотелось рассказывать Джоанне о Филиппе, но он предпочитал держаться за нее, убедив себя, что она достаточно важна, чтобы оправдать паутину лжи, которою он продолжал плести вокруг себя и Джоанны.

В конце концов, она тоже обманула его, утаив смерть мужа. Правда, то была невинная ложь – и в некотором смысле даже разумная. А он сплел целый клубок ради собственной выгоды. Это большая разница.

– Я не знаю, каковы ваши мотивы, но не сомневаюсь, что у вас есть личный интерес в этом деле, – заяви па Джоанна. – Иначе вы не стали бы жертвовать своей честью, чтобы добиться успеха.

– Жертвовать честью?

– Вы проникли в мой дом обманом, – тихо сказала она.

– Мистрис…

– И что хуже всего, вы использовали меня. Эта ваша грандиозная идея насчет поиска заказов у жен торговцев. Все было затеяно только для того, чтобы я попала в дом Лефевра и шпионила для вас, не так ли?

Грэм молчал, не находя слов. Почему, черт побери, он становится таким косноязычным в ее присутствии?

– Я была вашей сообщницей, – продолжала Джоанна. – Ничего не подозревающей пешкой, которая должна была оценить ситуацию в доме и доложить вам Должно быть, вы неплохо позабавились, когда я с такой готовностью откликнулась на ваш план.

– Это не так, мистрис…

– Вы отрицаете, что отправили меня туда в качестве своих глаз и ушей? Что использовали меня втемную, без моего ведома и согласия?

Грэм запустил обе руки в волосы.

– Я не видел другого способа, – сказал он и раздосадовано добавил: – И сейчас не вижу. Я понимаю, что вы ненавидите меня за то, что я ввел вас в заблуждение.

– Вы обманули меня.

– Обманул, – согласился Грэм, огорченный, что Джоанна не опровергла его утверждение, будто она ненавидит его. – Я понимаю ваши чувства, но я по-прежнему нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно, чтобы вы вернулись туда…

Она открыла рот от удивления.

– Вы, наверное, шутите.

– Прошу вас, – сказал Грэм. – Ради Ады Лефевр. Помогите спасти ее от этого животного, за которого она вышла замуж.

– Вы очень убедительны, сержант, но не настолько, чтобы я плясала под вашу дудку.

– Мистрис…

– Вначале вы лгали мне. Затем у вас хватило наглости рассуждать о том, что мне можно знать, а чего нельзя. А теперь вы рассчитываете, что я вернусь в этот дом…

– Неужели вам все равно, что станет с этой женщиной? Лефевр однажды сказал ей, что хотел бы избавиться от нее. Исходя из того, что мы знаем, вполне возможно, что он замышляет именно это.

– Как ни отвратителен Рольф Лефевр, нет оснований думать, что он намерен причинить вред своей жене. Ему просто наплевать на нее. Он даже не виделся с ней последние три месяца. Пока она чахнет, он развлекается с местными матронами. Если бы он хотел жениться снова, то, полагаю, нашел бы способ… покончить с ней. Ну а так… – Она пожала плечами. – Я не буду участвовать в вашей игре.

– Прошу вас, не отказывайтесь так сразу, – взмолился Грэм. – Подумайте…

– Я уже подумала. – Джоанна встала и отряхнула юбку. – Мой ответ – нет.

Грэм схватил ее за руку, когда она повернулась к выходу.

– Мистрис…

– Отпустите меня, сержант. – Джоанна попыталась вырвать у него руку, но он только крепче сжал пальцы.

– Я всего лишь хотел…

– Использовать меня и дальше? Я сыта по горло честолюбивыми мужчинами, которые пытаются манипулировать мной. Отпустите меня. Сейчас же!

Грэм усилил хватку, не позволяя ей отвести взгляд.

– Я сожалею, что утаил от вас правду, – сказал он, больше всего на свете желая, чтобы ему впредь никогда не приходилось обманывать ее.

– Конечно, сожалеете, – ядовито отозвалась Джоанна. – Теперь, потому что навсегда лишились моего доверия. Если бы не это, вам было бы гораздо легче вовлечь меня в свои хитроумные планы.

Кожа ее руки была шелковистой, за исключением огрубевших от работы кончиков пальцев, и очень горячей. Грэм обнаружил, что гладит ее ладонь, упиваясь ее теплом и неотразимой женственной мягкостью.

– Пожалуйста, – промолвил он. – Вы нужны мне. Джоанна закрыла глаза. Грудь ее бурно вздымалась и опускалась в одном ритме с его участившимся дыханием.

– Не бросайте меня, – тихо произнес Грэм. – Я наделал массу ошибок. И, возможно, продолжаю их делать. Просто… я в отчаянии.

Джоанна открыла глаза и покачала головой.

– Вы нужны мне, – повторил он, глядя ей в глаза.

– Я не могу… – Ее голос прервался. – Не могу этого позволить.

– Джоанна…

– Я не могу позволить вам использовать меня, сержант, – сказала она дрожащим голосом. – Это выше моих сил. Прошу вас, отпустите мою руку.

Грэм медлил, почти физически ощущая потребность в ней, вгрызавшуюся в его внутренности, как ненасытный голод. Джоанна была необходима ему, и не только из-за Ады Лефевр.

– Пожалуйста, – тихо сказала она. – Позвольте мне уйти.

Грэм отпустил ее руку. Джоанна повернулась и вышла в гостиную. Спустя мгновение он услышал ее шаги на лестнице.

Этой ночью он лежал без сна, прислушиваясь к приглушенным звукам наверху, когда она ворочалась на своей постели, и гадая, как вышло, что все так усложнилось.

Глава 15

На следующий день Грэм со своего ложа наблюдал через заднее окно, как Джоанна занимается еженедельной стиркой под жарким полуденным солнцем.

Она закатала рукава, повязала вокруг бедер фартук, поставила на огонь чайник и натянула веревку от дома до кухни. Наполнив корыто горячей водой, она принялась стирать, полоскать и развешивать выстиранное белье. Грэм, успевший изучить эту процедуру за предыдущие три раза, знал, что она займет у Джоанны всю первую половину дня.

Интересно, знает ли она, что он наблюдает за ней? А может, ей теперь нет до него дела?

После памятного объяснения Джоанна держалась с ним подчеркнуто холодно. Грэму не хватало ее улыбок, жестов и пьянящего ощущения близости, которое возникало у него в ее присутствии. Он наслаждался этим чувством. И ненавидел его. – Ну почему все так чертовски сложно? – прошептал он, глядя на Джоанну.

Проклятие! Он не должен предаваться любовным фантазиям, особенно если учесть, что никогда не сможет дать выхода своей страсти. Джоанна Чапмен не для него. Он никогда не будет обладать ею.

И это к лучшему.

Утихомирив свое непокорное тело, Грэм взял «Историю королей Британии» Джеффри Монмаута, нашел страницу, заложенную тесемкой – которую он предпочел бы никогда не видеть, – и прочитал несколько страниц, не запомнив ни единого слова.

Сдавшись, он снова обратил внимание на окно. Джоанна вытащила мокрую простыню из корыта для полоскания и скрутила ее в жгут, отжимая воду. Завиток бронзовых волос выбился из-под вуали и упал ей на лоб. Он выглядел таким очаровательно непокорным, что Грэм улыбнулся.

В переулке за ее спиной показался молодой человек в черном, по-видимому, священник. При виде Джоанны его лицо просияло.

Впрочем, когда он подошел ближе, стало видно, что туника у него темно-фиолетовая, а короткие песочного цвета волосы не выбриты на макушке, как полагалось духовным лицам. К тому же он оказался старше, чем Грэму показалось вначале.

Помедлив у края пустыря, он вытер лоб рукавом и подбоченился, наблюдая за Джоанной, которая, стоя спиной к нему, выжимала простыню. Он улыбался, не сводя с нее заинтересованного взгляда.

Грэм ощетинился. Подхватив костыль, он вскочил на ноги, но в этот момент незнакомец весело сказал:

– Я полагал, что воскресенье предназначено для отдыха. Джоанна стремительно обернулась, чуть не уронив влажную простыню.

– Лорд Роберт!

Выходит, она его знает. И он лорд.

Роберт… Кажется, Джоанна упоминала это имя, когда принесла апельсин с ярмарки. «Мне его дал Роберт, – сказала она, – Роберт из Рамсуика, друг Хью».

– На мой взгляд, вам не помешает помощь, миледи. Миледи? Грэм рухнул на кровать, не отрывая глаз от пары на пустыре.

– Нет-нет, – запротестовала Джоанна, когда Роберт приблизился к ней и потянулся к простыне. – Вы замочите свою прекрасную тунику.

– Может, мне станет чуточку прохладнее. Сегодня чертовски жарко. – Роберт забрал у нее простыню, встряхнул ее и повесил на веревку. – Вы не должны заниматься такой работой, леди Джоанна, – сказал он, расправляя влажную ткань. – Почему бы вам не воспользоваться услугами прачки?

Джоанна вытерла руки о фартук и, к разочарованию Грэма, Убрала выбившуюся прядь под шарф.

– Я не могу себе этого позволить.

Грэм восхитился ее прямотой и улыбнулся, когда завиток волос снова выбился наружу.

Роберт кивнул, явно удрученный тем фактом, что «леди Джоанна» так обеднела, что не может позволить себе нанять прачку.

Повисло молчание, пока Джоанна не нарушила его:

– Вот так.

Роберт прищурился, глядя на солнце:

– Ну и жарища.

– Может, выпьете воды? – спросила она. Он оживился:

– С удовольствием.

Джоанна принесла из кухни кружку, наполнила ее водой из колодца и протянула ему. Он выпил воду залпом, вздохнул и вернул ей кружку.

– Еще? – спросила она.

– Нет, этого вполне достаточно. Она нерешительно улыбнулась. Он ответил ей улыбкой.

Грэм стиснул челюсти так крепко, что заныли зубы.

– Миледи… – начал Роберт, шагнув к ней. – Я не совсем представляю, как вести себя в данной ситуации. По правилам мне следовало бы… э-э… обратиться к вашему отцу и обсудить с ним все вопросы.

Глаза Джоанны расширились. Ее взгляд метнулся в сторону окна, встретившись с взглядом Грэма за мгновение до того, как Роберт взял ее за руки.

– Но поскольку мне известно, – продолжил он, – что вы не поддерживаете отношений с вашим отцом…

– Милорд.

– Я обратился к Хью, но он лишь посмеялся надо мной. Он сказал, что мне следует поговорить непосредственно с вами, и потому я здесь полагаю, вы уже догадались, что я хочу.

– Не здесь, – перебила его Джоанна. Он взглянул в сторону дома.

– Вы хотите, чтобы мы поговорили внутри?

– Нет! Давайте пройдемся – Явно взволнованная, она суетливо дергала за завязки фартука. Грэм искренне сочувствовал ее положению. В самом деле, не может же она допустить, чтобы он подслушал, как этот тип предлагает ей руку и сердце, когда считается, что она замужем? В то же самое время что-то у него внутри корчилось в агонии. «Heт! – хотелось крикнуть ему. – Ты не можешь выйти за него замуж. Я не позволю этого!»

«Успокойся! Радуйся за нее!» – приказал себе Грэм, глядя, как она уходит с лордом Робертом. Для нее это отличная партия. Придется ему забыть о том, чего он хочет, но не может иметь, о том, в чем он так нуждается и без чего должен обойтись. Придется забыть о лихорадочных мечтаниях и тоске, не обращать внимания на пустоту внутри, которую он не может ничем заполнить, и найти в своем сердце достаточно великодушия, чтобы радоваться за Джоанну.

Стоя рядом с Робертом на заросшем травой берегу ручья, пересекавшего центр города, Джоанна смотрела на трех девчушек восьми-девяти лет, резвившихся в воде дальше по течению. Они с визгом гонялись друг за другом, хихикая и плескаясь водой, в промокших насквозь простеньких платьицах.

– Вот кому прохладно в такую жару, – заметила Джоанна.

– Джиллиан обожала плескаться в воде – Улыбка Роберта окрасилась печалью. – В жаркие дни она забиралась в пруд в одной рубашке. Моя жена бранила ее, но я всегда становился на ее сторону. В ее возрасте я делал то же самое.

Джоанна вспомнила слова Хью: «Джиллиан было всего десять, и он обожал дочь. Он сам вытащил ее тело из реки»

– Мне очень жаль, – сказала она, коснувшись его руки – Это так ужасно…

– Я стараюсь не думать об этом, – сказал Роберт – Все равно я не могу вернуть ее назад.

Любопытно, отметила Джоанна, он сказал «ее», а не «их» Хотя, с другой стороны, его брак был союзом по расчету, а Джиллиан была его первым ребенком, его плотью и кровью.

– И потом, у меня остались две дочери, которые нуждаются в заботе, – продолжил Роберт. – Им нужна мать, миледи. – Он взял ее за руку.

«Им нужна мать, а не мне нужна жена», – снова отметила Джоанна.

– Вы окажете мне честь, – сказал Роберт, – если согласитесь выйти за меня замуж.

Джоанна тяжело вздохнула.

– Это вы оказываете мне честь, милорд, особенно учитывая разницу в нашем общественном положении.

– Для меня это ничего не значит. Вы настоящая леди во всех отношениях – куда больше, чем эти глупенькие девицы которых подсовывают мне родители.

– В качестве невест?

Он удрученно кивнул.

– Ни одной старше шестнадцати или хотя бы с капелькой мозгов. Я не имею ни малейшего намерения доверять воспитание своих дочерей такому же ребенку.

– А леди Маргарет? – тихо спросила Джоанна. Он отпустил ее руку.

– А при чем здесь она?

Джоанна помедлила, тщательно подбирая слова.

– Она прекрасно обращается с вашими дочерьми, а они, насколько я могу судить, очень привязаны к ней.

Роберт перевел взгляд на трех девочек, шумно плескавшихся в воде.

– Она всегда любила детей.

– Я тут подумала… если вы снова женитесь… если мы поженимся… – Джоанна замолчала, колеблясь, затем решительно продолжила: – Леди Маргарет останется в Рамсуике?

Он бросил на нее острый взгляд.

– Нет. Это было бы… – Он отвел глаза, явно смущенный. – Это ни к чему. – Джоанна подозревала, что он хотел сказать: «Это было бы неправильно». – У девочек будете вы, чтобы заботиться о них, как это делала их мать. Они не будут нуждаться в Маргарет.

– Значит, она вернется в свою семью?

Роберт покачал головой, глядя на видневшуюся вдали церковь Святого Стефана, построенную прямо на берегу ручья.

– Мы обсуждали с ней этот вопрос. Когда я женюсь, она примет священные обеты.

– Маргарет собирается стать монахиней? Он кивнул, не глядя на нее, и стиснул зубы.

– Монахиней-учительницей, так что она сможет быть с детьми.

– Мне не показалось, что она… настолько набожна. Роберт не ответил и не посмотрел на нее.

– Кэтрин и Беатрикс будут скучать по ней, – заметила Джоанна.

– Дети быстро привыкают… быстрее, чем мы. – Деланно улыбнувшись, Роберт снова взял ее за руку. – Вы хорошая женщина, леди Джоанна, и я хочу, чтобы вы согласились выйти за меня. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы быть вам хорошим мужем. Я никогда… – Он помедлил в замешательстве. – Хью рассказал мне о вашем муже. Я никогда не стану обращаться с вами подобным образом.

– Знаю, это вам несвойственно.

– Вы не обязаны давать мне ответ сегодня, – сказал Роберт. – Я понимаю, что здесь есть о чем подумать. Вы свяжете себя не только со мной, но и с моими детьми – и с Рамсуиком тоже. Там я многое делаю собственными руками. Одеваюсь в кожаные штаны и рубахи, как мои крестьяне, и, боюсь, моя одежда часто попахивает навозом.

Джоанна рассмеялась. После Прюита это звучало божественно.

– Если вы опасаетесь, что я попытаюсь изменить вас, то напрасно.

– У меня этого и в мыслях не было.

Возможно, это одна из причин, почему он предпочел ее праздным девицам, с которыми его пытались свести отец и мать. Не приходилось сомневаться, что родители по-прежнему имели большое влияние на Роберта – ведь это из-за них он продолжал отказываться от Маргарет, – но на этот раз он по крайней мере решил выбрать жену сам.

Роберт взял ее вторую руку и посмотрел ей в лицо.

– Можно, я поцелую вас?

– Да.

Склонившись, он слегка прижался губами к краешку ее рта, практически не коснувшись их. Джоанна ощутила щекочущее Тепло, прикосновение его шершавого подбородка и больше ничего. Сердце не ускорило свой ритм, дыхание не участилось. И большего не хотелось.

Грэму Фоксу не надо было даже дотрагиваться до нее. Достаточно было стоять рядом с ним, чтобы воздух между ними потрескивал от напряжения, как атмосфера перед грозой. Несколько раз, когда им приходилось прикасаться друг к другу она испытывала что-то вроде удара молнии, пронзавшего ее в самых сокровенных местах. Да что там! Когда он смотрел на нее, ее кожа покрывалась мурашками под одеждой.

Роберт из Рамсуика при всей его привлекательности и благородстве не в состоянии заставить ее трепетать от желания. Сможет ли она научиться любить его? Возможно, учитывая, что он ей очень нравится. Как минимум она могла бы привязаться к нему. Разве может быть иначе? Пожалуй, он самый лучший человек из всех, кого она когда-либо знала.

Роберт никогда не станет использовать ее в своих целях – кроме как в качестве замены матери для его детей, но он был честен в этом вопросе с самого начала. И невозможно вообразить, чтобы он привел в их дом другую женщину. Он просто не способен на подобную низость. Больше ей не придется испытывать боль предательства.

– Я привезу девочек в город накануне Иванова дня, – сказал он. – То есть через десять дней, двадцать четвертого июня. Как вы думаете, этого достаточно, чтобы вы приняли решение?

– Да. Я дам вам ответ.

– Мы могли бы встретиться на перекрестке перед церковью Святого Михаила.

– Хорошо, я приду.

Глава 16

– Я иду на рынок, – сообщила Джоанна Грэму на следующее утро, что было бессовестной ложью. Если он может лгать ей с невинным видом, рассудила она, то и она сможет, правда, ложь давалась ей с трудом.

– А как же лавка? – поинтересовался он, вытирая бритву тряпкой. Как ему удается выглядеть таким чертовски привлекательным с лицом, наполовину покрытым мыльной пеной, было выше ее понимания.

– Ничего, открою чуть позже обычного. По утрам у меня не много покупателей. Вообще-то теперь, – сказала Джоанна нервно теребя ручку своей корзинки, – когда деньги перестали быть такой проблемой, я могла бы открывать лавку позже, чтобы успевать делать кое-какие дела.

– Разумно. – Грэм пригнулся, чтобы видеть себя в небольшом зеркальце, приподнял подбородок и прошелся лезвием по горлу.

– Просто я хотела, чтоб вы знали, где я, – брякнула Джоанна, пятясь к выходу из кладовой, и тут же обругала себя за чрезмерную болтливость.

Грэм взглянул на нее, не прерывая бритья.

– Спасибо, – сказал он, задержав на ней взгляд чуть дольше, чем казалось необходимым.

Выйдя через заднюю дверь, Джоанна направилась к кухне, перед которой с пустой миской в руках сидел Томас-арфист, покончивший с порцией овсянки, которую она дала ему ранее.

– Еще овсянки, Томас?

– Нет, мистрис. – Он похлопал себя по животу. – Я наелся. Вот передохну малость и двинусь дальше.

– Сиди сколько хочешь, – сказала Джоанна, прежде чем скрылась в кухне. Не много находилось мест, где такие бедолаги, как Томас, могли присесть – все чурались прокаженных, опасаясь заразиться, – и Джоанна поставила перед своей кухней бочонок, предназначенный для него лично. Рядом она держала ведро со свежей водой, чтобы он мог попить или умыться.

В крохотной кухне было прохладно благодаря каменным стенам. Джоанна положила немного овсянки в чугунный горшочек с плотно прилегающей крышкой и поставила его на дно корзинки, где уже лежал ломоть ржаного хлеба и кусок сыра, завернутые в льняную салфетку. Затем наполнила колодезной водой кожаную флягу, пристроила ее рядом с остальной провизией и накрыла содержимое корзины салфеткой.

– Для кого еда? – поинтересовался Томас, когда она вышла из кухни.

– Тише, – шикнула Джоанна, бросив взгляд в сторону окна Садовой. Даже если Грэм наблюдал за ней, разглядеть его снаружи было невозможно. – Для друга, – прошептала она. – Я не хочу, чтобы сержант знал об этом.

Томас нахмурился, по крайней мере, так ей показалось трудно было с уверенностью сказать, что выражает его изуродованное лицо.

– Похоже, есть немало вещей, которые он не должен знать, – заметил он с мягкой укоризной. – Мне не нравится таить секреты от друзей, мистрис. Особенно когда меня просит об этом другой друг. Секреты – это та же ложь, к которой прибегают трусы, чтобы не говорить правду.

Джоанна кивнула, тронутая, несмотря на упрек, тем, что Томас считает ее другом.

– Знаю. Извини, я не хотела ставить тебя в неловкое положение.

Его единственный здоровый глаз уставился вдаль. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:

– Семь лет назад, когда на моем лице появились первые шрамы, меня завернули в саван, прочитали надо мной погребальную службу и объявили мертвым для мира. Мне сказали, что я больше не должен заходить в церкви и монастыри, в гостиницы и таверны, в булочные и лавки, на мельницы и в дома, такие как ваш, – в любые места, где могут находиться здоровые люди. Мне не полагалось купаться в ручьях и ходить по узким тропинкам. И мне запрещалось – на все оставшиеся дни моего земного существования – есть с другими людьми, держать на руках детей и заниматься любовью с женщинами.

Джоанна потрясенно молчала. Томас никогда не обсуждал с ней свой недуг, разве что в шутку.

– Это было самое страшное, – сказал он. – Ужасно, когда ты не в состоянии прикоснуться к кому-нибудь или ощутить чужое прикосновение. А остальное… – Он пожал плечами. – К этому привыкаешь. Но быть отделенным от других человеческих существ настолько, что нельзя протянуть руку и… – Он покачал головой. – Конечно, мое состояние таково, что, даже если кто-то дотронется до меня, я не почувствую. Но я хотя бы буду знать, что меня коснулись. Я никогда не задумывался о близости к людям, пока был здоров, принимая это как должное. Вам, наверное, трудно в это поверить, но было время, когда я не испытывал недостатка в женском обществе.

– Мне совсем не трудно в это поверить, – возразила Джоанна.

– Это все арфа, полагаю. Женщины тянутся к музыке.

– Где бы я ни играл, дамам не терпелось наградить меня своими милостями. Однажды я влюбился в одну из них, в Аранделе. Ее звали Бертрада. Она хотела, чтобы я остался там и ценился на ней.

– И что же случилось?

– Я был молод, самонадеян и глуп. При всей моей любви к ней я решил, что не готов осесть на одном месте и обзавестись семейством. Мне нравилось путешествовать, играя на арфе в замках и соблазняя красивых женщин. Поэтому я оттолкнул от себя Бертраду, прибегнув к лжи и обману. Это сработало – и я снова стал свободным человеком. Я ужасно тосковал по ней, но продолжал уверять себя, что когда-нибудь, когда я буду готов связать себя узами брака, я встречу другую женщину, такую же милую, щедрую и остроумную. Спустя четыре года появились первые признаки моей болезни. Надо мной провели похоронный обряд и велели никогда больше не прикасаться к женщине – если только я не женат на ней. Но ведь я позаботился, чтобы этого не было, не так ли?

– О Боже, Томас!

– Не проходит дня, чтобы я не вспоминал о Бертраде из Арандела, не тосковал по ней. Ночами я не могу заснуть, пока не представлю себе, что ее руки обнимают меня, а ее голова покоится на моем плече. – Он угрюмо хмыкнул. – Кто знает? Возможно, если бы я остался в Аранделе и женился на ней, то не подхватил бы эту проклятую заразу.

– Мне так жаль, Томас.

– Я рассказал вам это не для того, чтобы вызвать вашу жалость.

– Я понимаю, почему ты это сделал. Из-за… моего положения. Но это совсем другое дело. Все так сложно.

Он попытался улыбнуться.

– Жизнь вообще сложная штука. Так уж нас создал Господь. – Упершись своей клюкой в землю, он с трудом поднялась на ноги. – Мне пора. Если я просижу здесь слишком долго, кому-нибудь взбредет в голову вырыть яму и закопать меня вместе с мусором.

Попрощавшись с Томасом, Джоанна проследовала по переулку до Милк-стрит, прошла через ворота в ограде, отделявшей дом Рольфа Лефевра от улицы, и направилась прямиком к ярко-красной двери, помедлив лишь при виде чугунного дверного молотка довольно похотливой горгульи с длинным изогнутым языком, напомнившей ей хозяина дома.

Эта мысль придала ей смелости.

На ее стук откликнулась пухленькая горничная.

– Доброе утро, мистрис, – сказала она, открыв дверь.

– Доброе утро. Я хотела бы навестить мистрис Аду. Горничная помолчала, явно пребывая в затруднении.

– Мистрис Ада не принимает посетителей, – сказала оj после короткой паузы. – Она больна.

– Я знаю, что она больна. И все же…

– Этель, кто там? – донесся изнутри голос Рольфа Лефевра.

Девушка на мгновение закрыла глаза с выражением, которое говорило одновременно о страхе и неприязни.

– Тут… пришли к мистрис Аде, сэр.

Джоанна услышала топот шагов на лестнице, и появись Рольф Лефевр.

– Вы, – процедил он, грубо отодвинув Этель в сторону. Джоанна вздернула подбородок.

– Я пришла к…

– Торговцы – и торговки – должны пользоваться задней дверью.

– Я здесь не как…

– Впрочем, можете не тратить силы, обходя дом, – Добавил он с глумливой усмешкой. – Как я уже говорил вам, мы не нуждаемся в ваших поделках.

Он захлопнул дверь, и внутри раздались его удаляющиеся шаги. Повысив голос так, чтобы было слышно за толстой дубовой дверью, Джоанна крикнула:

– В таком случае мне придется навестить моего друга Джона Хаксли.

При упоминании имени олдермена, которому Лефевр наставлял рога, шаги замерли. Затем послышались снова, но уже более медленные и в обратном направлении. Дверь распахнулась, и появился хозяин дома. Его необычно светлые, похожие на льдинки глаза всматривались в лицо Джоанны, словно пытались проникнуть в ее мысли.

– Мы старые знакомые, – солгала Джоанна, одновременно гордясь и стыдясь своей изворотливости. – Мы встречались, когда я служила у баронессы Фейетт де Монтфиш. – Они действительно встречались, но она была совсем ребенком, и вряд ли он ее запомнил.

– А знаете, – протянул Лефевр издевательским тоном, – когда я увидел вас на ярмарке в нарядной одежде, мне пришло в голову, что вы, наверное, пришли к выводу, что выгоднее работать, лежа на спине, чем склонившись над пяльцами. Это Джон Хаксли содержит вас или кто-нибудь другой?

– Меня никто не содержит.

– Бросьте. – Его прозрачные глаза скользнули по ней, заставив ее содрогнуться. – Мужчина способен на многое, тишь бы вонзить свой меч в сладкие ножны такой прелестницы, как вы.

– Прежде чем он это сделает, я найду подходящее место, куда вонзить мой кинжал, – напомнила Джоанна.

– Мне следовало позволить вам воспользоваться им в тот день, – произнес он с злобной вкрадчивостью. – Стоило лишиться кончика носа, чтобы понаблюдать, как вы будете болтаться на виселице.

Джоанна с трудом сохранила невозмутимость, не желая доставлять ему удовольствие своей нервной реакцией.

– Мне хотелось бы повидаться с вашей женой. Если же она настолько нездорова, что не может принять меня, я нанесу визит мастеру Хаксли. Нам всегда есть о чем поболтать, – закончила она с приятной улыбкой.

Бледное лицо Лефевра стало еще бледнее. Он повернулся к ней спиной и бросил:

– Это наверху. Она редкостная зануда. Вы с ней отлично поладите.

Когда Джоанна вернулась домой, она обнаружила в кладовой мастера Олдфрица, который заменял лубки на сломанной ноге Грэма более короткими. Хью тоже был там, придерживая новые доски, доходившие только до колена Грэма, пока Олдфриц обматывал их полосками льняной ткани.

Грэм был в одних подштанниках, даже повязки на ребрах больше не было. Джоанна не видела его раздетым с тех пор, как он появился здесь три недели назад, и его вид снова привел ее в смятение. Постельный режим и вынужденная бездеятельность никак не отразились на его мускулатуре. У него по-прежнему было тело закаленного воина – худощавое, но мускулистое.

Одного его присутствия было достаточно, чтобы Джоанна ощутила нехватку воздуха. Она не решалась даже смотреть в его сторону. Не хватает только, чтобы Грэм Фокс перехватил ее голодные взгляды.

– Попробуйте встать, – велел Олдфриц, завязав узел на повязке.

Грэм сел и осторожно опустил сломанную ногу с кровати. Затем с помощью костыля встал и согнул ногу в колене.

– Ну как? – поинтересовался костоправ.

– Туговато.

– Видимо, мышцы одеревенели от бездействия. С укороченными лубками вы, по крайней мере, сможете их разрабатывать. А через пару месяцев, надеюсь, мы снимем их совсем.

– И вы продолжите свой путь в Оксфордшир, – добавил Хью. Грэм переглянулся с Джоанной. Они не договорились, что сказать Хью относительно целей его пребывания в Лондоне. Джоанна взяла инициативу в свои руки.

– Вряд ли, – сказала она.

– Я никогда не собирался в Оксфордшир. – Грэм сел на край постели. Бросив взгляд на костоправа, который паковал свои вещи, он добавил: – Объясню позже.

– Он идет на поправку, мистрис, – объявил Олдфриц. – Не успеете оглянуться, как он избавит вас от своего присутствия.

– Я рада, что он поправляется. – Уголком глаза Джоанна видела, что Грэм наблюдает за ней с пристальным вниманием, от которого ее бросало в жар. После вчерашнего визита Роберта он выглядел задумчивым. Вначале она переживала, что он подслушал что-то не предназначавшееся для его ушей, но потом выбросила эти мысли из головы. Если бы он догадался, что она скрывает от него смерть Прюита, то наверняка бы высказался по этому поводу. Можно не сомневаться, что он не упустил бы возможности ткнуть ее носом в ее собственную неискренность после обвинений во лжи, которые она обрушила на него.

– Я заходила к Аде Лефевр… недавно, – сообщила она Олдфрицу, пока Грэм расплачивался с ним за его услуги.

– Вот как? – отозвался тот, пересчитывая монеты. – Выходит, она ваша подруга?

– Да, – сказала Джоанна.

Хью озадаченно нахмурился, а Грэм улыбнулся. Костоправ покачал головой, пряча серебро в свой кошелек.

– Бедная женщина, болеет с Рождества. Мастер Рольф сказал, что у нее простуда.

– Вы уверены, что это так? – поинтересовался Грэм. Олдфриц пожал плечами.

– Она чихала и хлюпала носом, когда я впервые навестил ее.

– Но она больше не чихает, – заметила Джоанна.

– Должно быть, избыток желчи осложнил ее состояние, – сказал Олдфриц, – но мастер Рольф заверил меня, что это всего лишь простуда.

– Мастер Рольф заверил вас? – удивился Грэм. – Он что, Разбирается в медицине?

– Я не вправе сомневаться в его суждениях. Ему лучше знать. В конце концов, он живет с этой женщиной, – смущенно отозвался костоправ. – Я зайду к вам через месяц, чтобы снять лубки. Ну а если у вас возникнут проблемы, пошлите за мной.

Когда он ушел, Джоанна заметила:

– Он хочет, чтобы Лефевр поспособствовал вступлению его Зятя в гильдию торговцев шелка. Я готова биться об заклад, что именно поэтому он так пресмыкается перед ним. Он бы сказал, что Ада Лефевр страдает от… пауков, поселившихся у нее в голове, если бы это понадобилось ее мужу. Грэм усмехнулся:

– Пауки в голове?

Хью покачал головой в явном раздражении:

– Может, кто-нибудь объяснит мне, о чем идет речь?

Грэм сообщил Хью о целях своего приезда в Лондон, а Джоанна о своем посещении Ады Лефевр в субботу. Она не стала упоминать об утреннем визите, не желая, чтобы Грэм знал, что она намерена навещать Аду каждый день и приносить ей пищу, которую она приготовила собственными руками. Вспомнив о той миске бульона, что стояла на столике рядом с кроватью Ады. Джоанна попросила молодую женщину впредь есть и пить только то, что она принесет ей, и отказываться от всего, что поступает из ее собственной кухни.

Хотя Джоанна отмела подозрения Грэма, заявив, что у Лефевра нет оснований вредить своей жене, это не отменяло того факта, что он беспринципный негодяй. Кто знает, на что он способен? А раз так, она будет приносить Аде безопасную еду и приглядывать за тем, что происходит в доме, но для собственного спокойствия, а не для Грэма Фокса. Ей не безразлична судьба Ады, но будь она проклята, если станет шпионить для Грэма после того, как он пытался использовать ее как пешку в своей игре.

Хью обман Грэма не показался забавным, но он не стал поднимать шум, когда понял, что Джоанна смирилась с ситуацией. Ее брат был не из тех, кто способен долго злиться.

– Я не знал, что думать, когда прибыл сюда сегодня утром и обнаружил, что лавка еще не открывалась, – сказал он.

– Я… была на рынке, – в ужасе промямлила Джоанна. Паутина лжи разрасталась, захватив Хью в свои сети.

– Неужели? – Хью кивнул на ее пустую корзину. – Как я понимаю, ты не нашла того, за чем ходила.

Грэм вопросительно изогнул бровь.

– Да, – сказала она, пятясь в гостиную. – Прошу извинить меня, я… мне нужно открыть лавку.

Глава 17

– Что вы делаете?

Грэм оторвался от книги, которую читал в тускнеющем вечернем свете, и увидел чумазое личико Адама, смотревшего на него сквозь решетку окна, выходившего в переулок. Мальчик появлялся каждые несколько дней, чтобы поболтать с ним, и исчезал в мгновение ока.

– Читаю, – отозвался Грэм.

– Вы умеете читать?

– Да.

– Вы что, священник?

– Меня готовили в священники, но вместо этого я стал военным.

– Жаль, что я не умею читать.

– Еще успеешь научиться. Адам презрительно фыркнул:

– С чего это кто-нибудь станет меня учить? Это был хороший вопрос.

– А чем ты занимаешься целыми днями, Адам? Мальчик пожал плечами.

– Так, болтаюсь по улицам. Иногда выполняю поручения за деньги: чиню одежду, пропалываю огороды…

– Чинишь одежду? Ты умеешь шить?

Под слоем грязи на щеках Адама выступил румянец.

– Мальчики тоже умеют шить.

– Наверное. – Правда, очень немногие.

– А эта леди? – Адам мотнул головой в сторону передней части дома, где Джоанна обслуживала покупательницу. – Она ваша жена?

– Нет.

– Значит, возлюбленная? Грэм тяжело вздохнул:

– Нет.

– А у вас есть возлюбленная?

– Нет. – Едва ли Филиппу можно считать его возлюбленной, поскольку они даже не встречались Адам подозрительно прищурился:

– Вы, случайно, не мальчиками интересуетесь?

– Что?

– Есть мужчины, которым нравятся мальчики, – сообщил Адам тоном, предполагавшим, что Грэму будет трудно поверить в подобное откровение.

– Знаю, – сказал Грэм, – но, уверяю тебя, я не отношусь к их числу.

– Это хорошо, – заметил мальчик без тени юмора. – Вообще-то их не много. Большинство… плохих мужчин… гоняются за девочками.

– Похоже на то.

– Если эта леди не ваша жена и не возлюбленная, то почему вы живете вместе?

С тех пор как Джоанна посетила Аду, прошла неделя, и хотя Грэм неоднократно поднимал эту тему, ему не удалось убедить ее отправиться в этот дом снова. Она немного смягчилась по отношению к нему, но Грэму не хватало согласия и взаимопонимания, существовавших между ними до субботней ссоры.

Грэм понимал, что не должен так тосковать по ее обществу, ловить ее взглядом, прислушиваться к скрипу половиц и шороху постели, когда она ложилась спать. Она обручена и скоро выйдет замуж. И он тоже вступит в брак.

Это было настоящим безумием.

– Как, по-вашему, у нее найдется? – спросил Адам, выведя его из задумчивости.

– Что?

– Какая-нибудь работа для меня. У этой леди?

– Ее зовут Джоанна Чапмен, – сказал Грэм. – Вряд ли. – Будучи образцом бережливости, Джоанна все делала сама.

– А у вас? – спросил мальчик. – Я тут поиздержался.

– Это зависит от того, что ты умеешь делать, – заметил Грэм. – Помимо шитья и ухода за огородами. Мне ни то, ни другое ни к чему.

– Я могу доставлять послания, приносить воду из реки, следить за готовкой на кухне, заботиться о детях, поддерживать огонь в очаге, ходить на рынок, кормить поросят и кур…

– Ходить на рынок?

– Ага. А что, вам нужно, чтобы кто-нибудь сходил на рынок? Грэм закрыл книгу и сел на кровати.

– Нет. Мистрис Джоанна ходит туда по утрам. То есть, я думаю, что она ходит туда. Во всяком случае, она так говорит.

Адам смотрел на него как на слабоумного.

– Интересно… – начал Грэм. – Как ты думаешь, ты мог бы проследить за кем-нибудь?

– Проследить?

– Ну да, идти за кем-то так, чтобы он тебя не заметил, и запоминать, куда он пошел, что делал, а потом рассказать все это мне.

– Запросто, – заявил мальчик и практично добавил: – Только это влетит вам в копеечку.

Улыбнувшись, Грэм потянулся к своему костылю и поднялся с постели – маневр, который стало совершать намного легче. Вытащив из кошелька четыре пенни, он протянул их Адаму.

– Этого хватит?

– Еще бы! – воскликнул мальчик, уставившись на монеты с разинутым ртом. – Так за кем мне нужно проследить? – деловито поинтересовался он.

Грэм бросил быстрый взгляд в сторону лавки, чтобы убедиться, что Джоанна занята с покупательницей.

– За мистрис Джоанной, – сказал он.

Адам склонил голову набок, словно сомневался, что правильно расслышал.

– Начнешь завтра утром. – Грэм сел на край кровати. – Она отправляется из дома очень рано – через заднюю дверь – и шагает в сторону Милк-стрит. Примерно через пару часов она возвращается назад. Мне нужно, чтобы ты пошел за ней, держась поодаль, и выяснил, куда она ходит. Она не должна догадаться о слежке. Постарайся не потерять ее из виду. Потом придешь ко мне и расскажешь, что видел. Справишься?

– Запросто. – Адам сунул монеты в маленький кошелек, привязанный к его талии.

– Главное, постарайся, чтобы она тебя не заметила. – Не аи Бог она засечет постреленка, подсматривающего за ней!

Но чем больше Грэм думал о таинственных отлучках Джоанны, тем более укреплялся в своей решимости докопаться до правды.

– Не беспокойтесь. Я умею прятаться. – Кивнув в сторону стопки книг на сундуке, Адам поинтересовался: – Где это вы научились читать?

– В обители Святой Троицы. Мальчик оживился.

– В монастыре, что рядом с Олдерсгейтскими воротами?

– Точно.

– Я там иногда ночую, в конюшне.

– Когда мы с тобой познакомились, – осторожно начал Грэм, – ты сказал, будто твои родители торгуют мясом и живут в Лондоне. А на прошлой неделе ты сказал что-то насчет того, что тебе нужно выбраться из города, прежде чем закроются ворота. – Он взял кусок медовой коврижки с сундука и доковылял до окна, сопровождаемый настороженным взглядом мальчика. – Угощайся.

Адам жадно уставился на лакомство.

– Моя мама говорила, чтобы я не брал сладости у мужчин.

– Как мы с тобой только что выяснили, я не отношусь к тем мужчинам.

Адам молчал, не сводя глаз с коврижки. Подойдя ближе, Грэм просунул ее между прутьями решетки, и мальчик с проворством дико! о зверька выхватил коврижку у него из пальцев.

– Твоя мама – мудрая женщина, – заметил Грэм, опираясь на костыль.

– Ага. Она всегда знала, что делать – Адам понюхал коврижку, затем откусил кусочек.

«Знала», – отметил Грэм.

– А твой отец, он тоже умер? – спросил он. Адам посмотрел на него, сосредоточенно жуя, и медленно кивнул.

– Почему ты не хотел, чтобы я мал?

– А никто не знает, – заявил Адам с набитым ртом – спокойней.

Грэм кивнул, словно понял, в чем дело, хотя на самом деле ответ мальчика его озадачил.

– Может, расскажешь все по порядку? Где жили твои родители? В какой части Лондона ты вырос?

Адам подозрительно уставился на него, не переставая жевать.

– Придется тебе кому-нибудь довериться, Адам, – успокаивающе произнес Грэм. – Я всего лишь хочу помочь.

Адам проглотил коврижку и слизнул крошки с губ.

– Я вырос не в Лондоне. Мой отец был свободным землепашцем в Лейстоук-Мэнор. Это недалеко отсюда, к северу.

– Фермером, значит?

– Ага, со своим участком на деревенском поле, – поведал Адам. – Выращивал по большей части овес, бобы, горох. В уголке у меня был собственный маленький участок, где я мог сажать все, что хотел. Я выращивал салат, лук и капусту. И присматривал за своими маленькими братьями и сестрами.

– Похоже, тебе нравилось там.

– Куда больше, чем здесь, скажу я вам. На ферме столько воздуха! А в Лондоне… – Адам картинно содрогнулся. – Здесь, куда ни сунешься, везде воняет, иногда даже не поймешь чем.

– Что привело тебя сюда? – спросил Грэм. Адам откусил очередной кусок коврижки.

– Нас стало слишком много: я, мои братья и сестры, родители, дедушки и бабушки. Земля не могла прокормить такую ораву да еще приносить деньги для уплаты налогов. Поскольку я был старшим из детей, было решено, что я отправлюсь в Лондон в ученики к мистрис Герте, ткачихе.

– В ученики к ткачихе? – удивился Грэм. Ткачество считалось женским занятием.

– Мне нравится ткачество, – заявил Адам. – И с мистрис Чертой все было в порядке. Только мне не нравился ее муж.

– Он бил тебя?

– Нет… он смотрел на меня.

– Смотрел?

– Ага, как-то странно. А однажды он вошел, когда я мылся и попытался помочь мне – он так это назвал. Я плеснул мыльной водой ему в глаза, но он только разозлился. Тогда я сказал, что мой отец – настоящий медведь, и если он не отстанет от меня, то мой отец приедет в Лондон и свернет ему шею. И он отстал. На время.

Грэм стиснул зубы, предвидя дальнейшее.

– И что произошло?

Адам доел последний кусочек коврижки с печальным выражением.

– В Лейстоуке начался мор, и все мои родные умерли. Грэм не сразу нашелся что сказать.

– Все? Никого не осталось?

– Моя мама, мой отец, шестеро братишек и сестренок и почти все родственники. Кроме моего дяди Осуина, потому что он слишком упрямый, чтобы умереть.

Грэм на мгновение закрыл глаза.

– Мне очень жаль.

– Они теперь на небесах.

– Да, конечно. И все же мне очень жаль. А что стало с тобой?

– Муж мистрис Герты решил, что раз моего отца больше нет, то он может делать со мной что хочет.

Кулаки Грэма сжались.

– Только я не стал ждать, пока это произойдет.

– И сбежал.

– Ага.

– И теперь живешь на улице. Адам пожал плечами.

– Где ты спишь? На конюшнях, в подворотнях, в темных закутках?

– Сейчас, когда потеплело, не так уж плохо. И потом, я такой маленький, что меня никто не замечает.

– Почему бы тебе не поискать приют в какой-нибудь богадельне?

– Там полно плохих людей, которым некуда податься. Мне не хочется быть с ними.

«В городе пропасть плохих мужчин, – сказал Адам однажды. – Нужно все время быть начеку».

– Ты это здорово придумала – одеться под мальчика, – заметил Грэм.

Адам, занятый тем, что слизывал мед со своих тоненьких, грязных пальчиков, замер.

– Как ты сама сказала, большинство плохих мужчин гоняются за девочками.

Девочка вытерла руки о штаны.

– Как вы догадались?

– По разным признакам, но это было непросто. Ты была чертовски убедительна в роли мальчика.

– Спасибо.

– Как тебя зовут? – спросил Грэм. – На самом деле.

– Элис.

– Красивое имя.

Элис улыбнулась, внезапно превратившись в очаровательную девчушку, какой она была, несмотря на шерстяную шапку и слой грязи на лице. Рано или поздно какой-нибудь «плохой человек» разглядит это хорошенькое личико и обо всем догадается. Грэму не хотелось даже думать о последствиях такого открытия.

– Тебе нельзя жить на улице, – сказал он. – Особенно если учесть, что ты девочка.

Движение в гостиной привлекло его внимание. В это время дня Джоанна обычно приносила ему кружку эля. Интересно, как она отнесется к тому, чтобы приютить еще одно бездомное существо? Элис могла бы спать на матрасе в гостиной, а может, даже в спальне, если Джоанна не будет против.

– Нельзя, чтобы она видела меня, – шепнула Элис. – Она может узнать меня завтра утром, если заметит слежку.

– Не беспокойся об этом. – Слежка за Джоанной волновала его куда меньше, чем тот факт, что маленькая Элис проведет еще одну ночь на улице.

– Я хочу вас кое с кем познакомить, – сказал он Джоанне когда она вошла в кладовую.

– С кем? – Она огляделась, заинтригованная.

Грэм повернулся к окну, выходившему в переулок. Но Элис уже исчезла.

Сидя на ветке большого дерева, нависавшей над кухней Джоанны Чапмен, невидимая за плотной завесой свежераспустившихся листьев, Элис из Лейстоука наблюдала, как задняя дверь открылась и появилась хозяйка дома одетая в бесформенное коричневое платье, с убранными под вуаль волосами с корзиной, перекинутой через руку.

Наконец-то! Элис ждала на дереве с рассвета, горя желанием отработать четыре пенни, которые Грэм Фокс заплатил ей накануне. Один из них она истратила прошлым вечером на пирог с ветчиной и сладкую воду – ее лучший ужин после ухода от мистрис Герты. Вскоре после того, как она вскарабкалась на дерево, во двор вышел, опираясь на костыль, сержант, одетый только в мешковатые льняные подштанники, которые он начал развязывать еще до того, как дверь уборной захлопнулась за ним. Чуть позже с той же целью вышла одетая в халат мистрис Джоанна, захватив на обратном пути ведро воды.

Затем все успокоилось, и наступила тишина. Элис ждала, наблюдая за восходом солнца, осветившего соломенные крыши окрестных домов и величественный собор Святого Павла. Теперь ее ожидание закончилось. Мистрис Джоанна вышла из дома и решительно зашагала по направлению к Милк-стрит.

Подождав, пока объект ее внимания удалится на достаточное расстояние, Элис спрыгнула с ветки, приземлившись на четвереньки. Услышав собственное имя, произнесенное настойчивым шепотом, она обернулась. Вначале она никого не увидела, но затем уловила движение в заднем окошке дома. Это был Грэм Фокс, жестами призывавший ее подойти к нему.

– Не могу, – шепнула она в ответ, указывая на мистрис Джоанну, быстро удалявшуюся по переулку. – Я упущу ее.

Припустив бегом, Элис выскочила в переулок как раз вовремя, чтобы увидеть, как хозяйка лавки сворачивает на Милк-стрит. Прежде чем скрыться из виду, она бросила взгляд назад, и девочке оставалось только надеяться, что мистрис Джоанна не заметила ее. Хотя вряд ли кто-нибудь станет обращать внимание на маленькую оборванку – вернее, оборванца. Необходимо помнить, что она теперь мальчик, и вести себя соответственно. Не все мужчины такие добрые, как сержант Фокс.

Добежав до конца переулка, Элис заглянула за угол высокой каменной стены, отделявшей переулок от шикарного красно-синего дома. Мистрис Джоанна открыла ворота в стене и 8ошла во двор. Спустя мгновение раздался стук дверного молотка, приглушенные голоса и звук захлопнувшейся двери.

Прямо напротив красно-синего дома высилась церковь Святой Марии Магдалины. Элис перебежала через дорогу и нырнула в глубокий арочный портал. Притаившись в тени, она устремила взгляд на дом, стараясь не обращать внимания на украшавшую портал фигуру святого, окруженного фантастическими зверями с оскаленными пастями. Элис показала им язык и сосредоточилась на наблюдении.

Хуже всего ожидание, решила она. Следовать за кем-то не так уж трудно, а вот сидеть, ничего не делая, – настоящая пытка.

Ворота красно-синего дома внезапно отворились, заставив ее вскочить на ноги, и появилась мистрис Джоанна. Элис нырнула глубже в тень. Оглядевшись по сторонам, хозяйка лавки двинулась тем же путем, которым пришла: до угла Милк-стрит и дальше по переулку.

Когда она исчезла из виду, Элис перебежала через дорогу и кинулась в переулок, столкнувшись лицом к лицу с мистрис Джоанной, которая свирепо взирала на нее, уперев руки в бока.

– Почему ты следишь за мной?

Элис взвизгнула и круто развернулась, но Джоанна удержала ее на месте, схватив за шиворот.

– Не так быстро, молодой человек. Я хочу знать, почему ты следишь за мной.

– Пустите меня! Я ничего не сделал.

– Сделал. И я хочу знать почему.

«Постарайся, чтобы она тебя не заметила», – вспомнила Элис слова Грэма. Она была недостаточно осторожна, и ее поймали. Сержант будет разочарован. И, возможно, даже потребует назад свои четыре пенни.

– Пустите меня! – Элис рванулась, но хозяйка лавки крепко держала ее за рубашку. Тогда она лягнулась со всей силы.

Это подействовало. Мистрис Джоанна вскрикнула, когда нога Элис задела ее ногу. Хватка на рубахе ослабла, и девочка бросилась бежать.

Но не успела она сделать и шага, как с ее головы сорвать шапку, и Элис почувствовала, как ее косички упали ей на спину.

– Что за черт?.. Стой!

Элис рванулась, но ее бегство остановила рука, обхватившая ее за талию и оторвавшая от земли.

– Не так быстро, – снова сказала мистрис Джоанна, нес девочку, брыкающуюся ногами и размахивающую руками, к переулку. – Нам с тобой нужно поговорить.

Элис яростно вырывалась, но у хозяйки лавки оказалась железная хватка.

– Сержант Фокс сказал мне, – сообщила она невозмутимым тоном, – что здесь бродит маленькая девочка по имени Элис, одетая как мальчик. Как я понимаю, это ты.

– Пустите меня! – Элис так рассвирепела, что не удержалась от плохого слова: – Чертова сучка! Пусти меня!

– И не надейся.

Подняв голову, Элис обнаружила, что они пересекли пустырь и направляются к задней двери дома мистрис Джоанны. Она скосила взгляд на заднее окошко, откуда Грэм Фокс делал ей знаки сегодня утром. Наверняка он там и любуется, как ее волокут, словно мешок со свеклой.

Мистрис Джоанна внесла ее в дом и проследовала по коридору к занавешенному дверному проему, который вел в небольшую комнату, служившую, судя по обстановке, кладовой и спальней. На краю кровати сидел Грэм Фокс со скорбным выражением на лице.

– Доброе утро, Элис.

– Извините, сержант, – сказала девочка, когда мистрис Джоанна поставила ее на ноги и вернула ей шапку. – Она меня поймала. Я могу вернуть вам три пенни, а четвертый я потратила.

– Что еще за пенни? – осведомилась мистрис Джоанна.

Грэм на мгновение закрыл глаза. Осознав, что она наделала, Элис съежилась от ужаса и раскаяния. Не смея поднять глаза, она натянула на голову шапку и спрятала под нее волосы.

Хозяйка лавки подошла к сержанту Фоксу.

– Это ваши пенни, сержант?

Он взял костыль и поднялся на ноги.

– Мистрис…

– Как я понимаю, вы заплатили этому ребенку деньги, чтобы он следил за мной.

– Мне нужно было знать, куда вы ходите каждое утро, – заявил он. – И не говорите, что за покупками, потому что вы практически ничего не приносите.

– Она ходила в красно-синий дом! – выпалила Элис в надежде, что сержант позволит ей оставить у себя деньги, которые он заплатил ей, если она сообщит ему нужные сведения.

Грэм лукаво улыбнулся:

– Так я и думал.

Мистрис Джоанна наградила Элис долг им взглядом, прежде чем повернуться к Грэму Фоксу.

– Вы испытываете мое терпение, сержант. – Странно, но она не выглядела сердитой.

Элис судорожно сглотнула. Теперь они оба разозлятся на нее. Она все сделала не так. Вытащив из кошелька оставшиеся три пенни, она протянула их сержанту:

– Вот. Меня поймали, так что…

– Оставь их себе, – сказал он. – Я не собираюсь их забирать.

Почему-то от этого Элис стало еще хуже. Она убрала деньги в кошелек и потихоньку двинулась к двери.

– Можно было просто спросить меня, куда я хожу, – сказала мистрис Джоанна.

– И вы сказали бы мне правду?

Незамеченная ими, Элис отодвинула кожаную занавеску.

– Суть не в том.

– Мистрис…

– Я собираюсь и дальше навещать Аду Лефевр, но не думайте, сержант, что я делаю это для вас. И не ждите, что я стану шпионить для вас и докладывать вам, что там происходит, потому что этого никогда не будет.

– Я понимаю, – сказал он с оттенком самодовольства. – Но я также знаю, что вы слишком благородны и сострадательны, чтобы ничего не предпринимать, если у вас возникнут подозрения, что Рольф Лефевр затеял недоброе. И скорее скажете об этом мне, чем позволите ему причинить вред жене.

Элис проскользнула за занавеску, пробежала по коридору и выскочила наружу. Задняя дверь захлопнулась за ней.

– Элис! – позвал ее Грэм Фокс.

– Я догоню ее, – сказала Джоанна.

– Элис! – крикнул сержант в окно. – Вернись! Пожалуйста!

Но Элис, припустившая по переулку, не собиралась возвращаться. Никогда. Она доставила этим людям слишком много неприятностей, чтобы болтаться здесь и мозолить им глаза.

Глава 18

– Спасибо, что согласились принять меня, брат настоятель, – сказала Джоанна тем же вечером, когда ее провели в кабинет Саймона из Криклейда, настоятеля монастыря Святой Троицы.

– Не за что. – Брат Саймон вышел из-за своего стола и жестом предложил Джоанне занять один из двух стульев с высокой спинкой, стоявших друг против друга в углу кабинета опустившись на другой стул, он расправил на коленях свою черную сутану.

– Когда мне сказали, что вы от Грэма Фокса, я ни минуты не сомневался, что должен увидеться с вами. Я не видел мальчика с тех пор, как он уехал отсюда одиннадцать лет назад… Хотя, надо полагать, он уже далеко не мальчик.

Кабинет брата Саймона, аскетичный и в то же время элегантный, идеально подходил его хозяину. Настоятель был очень стар, со снежно-белыми волосами и худощавым лицом, исчерченным сетью морщин. Тем не менее, несмотря на легкую дрожь головы и рук, его движения были точными и изящными, спина прямой, взгляд проницательным и добрым, что помогло Джоанне расслабиться, хотя она никогда раньше не была в монастыре, а тем более на аудиенции у его настоятеля.

Брат Саймон повернулся к молодому монаху, который проводил Джоанну в кабинет.

– Будьте любезны, принесите нам вино со специями, брат Люк.

Монах кивнул и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Настоятель откинулся на спинку стула и скрестил ноги.

– Жаль, что Грэм не смог прийти сам. Говорите, он сломал ногу?

– Да, на него напали грабители. Брат Саймон покачал головой:

– Лондон – опасный город.

– Он просил меня передать вам наилучшие пожелания и сказать, что он непременно посетит вас перед возвращением в Бовэ в следующем месяце.

– Я с радостью повидаюсь с ним.

– Меня привела сюда надежда, – сказала Джоанна, – что вы поможете нам найти одного ребенка.

– Ребенка? Кого-нибудь из моих мальчиков?

– Нет. Это девочка – хоть и одевается как мальчик из соображений безопасности. Бездомная сирота. Ее зовут Элис, но она выдает себя за Адама.

Их прервал негромкий стук в дверь.

– Войдите, – сказал брат Саймон. Дверь открылась, и появился молодой монах с подносом, на котором стоял кувшин подогретого вина со специями и два деревянных бокала. Наполнив их вином, он удалился.

– Надеюсь, вам понравится, – сказал настоятель, протягивая один из бокалов Джоанне. – Я предпочитаю подогретое вино даже летом. Старые люди нуждаются в любом источнике тепла, который им доступен.

– С удовольствием попробую. – Джоанна поднесла бокал к губам, вдохнув экзотическую смесь ароматов корицы, гвоздики и хорошего красного вина.

Брат Саймон сделал глоток, задумчиво глядя на нее.

– Боюсь, я не представляю, как помочь вам в этом деле, мистрис. У нас здесь очень замкнутое сообщество. Если вам нужно найти ребенка в городе, лучше всего обратиться к страже.

– Я так и сделала, – сказала Джоанна, – прежде чем направиться к вам. Но Элис – шустрая малышка и выглядит точно так же, как тысячи других маленьких оборванцев. А к вам я пришла по той лишь причине, что иногда она ночует в здешней конюшне.

Глаза настоятеля весело блеснули.

– Братья говорили мне, что они часто находят бездомных ребятишек, спящих в пустых стойлах. Я распорядился не беспокоить их.

– Если они заметят ребенка девяти-десяти лет в рваной красной шапке, пусть уведомят нас с сержантом Фоксом. Мы будем очень признательны. А если вам удастся задержать ее.

– Не думаю, что это так уж трудно.

– Вас может ожидать сюрприз, – возразила Джоанна, несмотря на прилив облегчения, который она испытала в его располагающей компании. – Я живу на Вуд-стрит, на углу, сразу за переулком, который ведет к Ньюгейту.

Настоятель отхлебнул вина, глядя на нее поверх кромки бокала.

– А где живет сержант Фокс?

– У меня. – Волна жара обдала щеки Джоанны. – То есть он снимает у меня комнату, пока его нога не заживет. Он спит в кладовой.

Брат Саймон кивнул, едва заметно улыбнувшись. Очевидно, он решил, что их отношения не настолько невинны, как она пытается изобразить.

– Мне трудно представить Грэма Фокса военным. Я потратил четырнадцать лет, готовя его к церковной карьере. Определенно он был одним из самых одаренных мальчиков, учившихся здесь. Всегда корпел над книгами в библиотеке.

– Он по-прежнему много читает. Настоятель печально кивнул.

– Это любимое занятие людей, предпочитающих одиночество или просто смирившихся с ним. Грэм никогда не полагался на других, не искал чужого общества – довольно необычное явление для таких мест, как это, где дети стараются держаться вместе. Но только не Грэм. Если ему требовалось что-нибудь сделать, он делал это сам. Если ему было скучно, он сам находил способы развлечься. – Его глаза блеснули. – Вам известно, что на территории нашего монастыря есть дверь в городской стене?

– Нет. – Джоанна не знала ни о каких проходах в юродской стене, кроме семи хорошо охраняемых ворот.

– Это рядом с одной из спален для мальчиков. Нам позволяют пользоваться этой дверью – при условии, что по ночам она запирается на замок, – потому что она ведет в поле за городской стеной, где мальчики могут немного размяться. Грэм научился отпирать ее и жаркими летними ночами часто удирал из монастыря. Оказавшись за городской стеной, он шел пешком до Смитфилда и купался там в лошадином пруду. Конечно, подобная выходка в духе мальчишек, но Грэм делал это регулярно и в полном одиночестве.

– Он рассказывал мне о купании в лошадином пруду, – сказала Джоанна. – Вряд ли он догадывается, что вы знали об этом.

– Тот, кто живет долго, видит много, – хмыкнул настоятель. – Думаю, не многое из того, что произошло в обители Святой Троицы за последние полвека, ускользнуло от моего внимания, мистрис.

– Вы сказали, что пытались подготовить Грэма для церковной карьеры. Наверное, вы разочарованы, что он не стал священником?

– Вообще-то я всегда надеялся, что он примет монашеские обеты, но был бы вполне доволен, если бы он вступил в орден. Одно время он так и собирался сделать, но… – Настоятель пожал плечами и поставил свой кубок. – Мне следовало догадаться, что он выберет другой путь. Грэм никогда не чувствовал своей принадлежности к обители Святой Троицы. Среди мальчиков он пользовался уважением, но они не считали его своим. Возможно, потому, что он вырос здесь и никогда не знал другого дома. Они не совсем понимали, как с ним обращаться. Мне кажется, многие из них считали, что он находится в привилегированном положении, которое гарантировало ему некоторые поблажки. Конечно, это совершенно не соответствовало истине, но слухи сделали свое черное дело.

– Он сказал, что попал сюда в младенчестве. Это несколько необычно, не так ли?

– Да, но учитывая все обстоятельства… – Настоятель развел руками. – Его отец оказался в затруднительном положении Он внес, разумеется, щедрый вклад в монастырь в счет воспитания мальчика, но это было не единственной причиной, почему я согласился принять Грэма. Мне тягостно было думать, что случится с ребенком, если мы не возьмем его к себе, младенцев, рожденных при таких обстоятельствах, зачастую просто…

– При каких обстоятельствах?

– Вы не знаете? Я думал… – Настоятель огорченно покачал головой. – Простите меня. Чем старше я становлюсь, тем болтливее. Я всегда говорю своим мальчикам, что осмотрительность – сестра мудрости. Похоже, мне не мешает повторить этот урок самому.

Джоанна поймала его взгляд.

– Я хотела бы знать, брат настоятель.

– Тогда вам нужно спросить у Грэма, – ответил он.

«Спросить-то можно, – размышляла Джоанна, возвращаясь домой в сгустившихся сумерках. – Только вот ответит ли он?»

Их отношения по-прежнему оставались напряженными после субботней ссоры. Джоанна всячески цеплялась за свой гнев, лелея раздражение и досаду, но вскоре обнаружила, что не способна долго злиться, как и ее брат.

Ей даже не удалось по-настоящему возмутиться тем фактом, что Грэм отправил Элис следить за ней. Чего еще она могла ожидать, солгав ему насчет своего утреннего времяпрепровождения? А разве она не продолжает обманывать его, скрывая правду о Прюите? Как можно злиться на Грэма, будучи столь же бесчестной по отношению к нему?

Жаль, что она не может разозлиться на него! Куда лучше испытывать неприязнь к Грэму Фоксу, чем думать о нем… так, как она часто думает. Она не может позволить себе отвлекаться на эти мысли, особенно сейчас, когда ей нужно принять решение относительно Роберта. Ведь до Иванова дня осталось меньше недели.

Пока она добиралась до Вуд-стрит, зарядил дождь, и Джоанна порадовалась, что надела плащ. Вот только кожаные туфли совсем промокли. Войдя в дом через заднюю дверь, она скинула промокшую обувь в коридоре и проследовала босиком в освещенную лампой гостиную, чтобы повесить сушиться свою мокрую накидку. Уверенная, что Грэм в кладовой, она никак не ожидала увидеть его в лавке. Он стоял, опираясь на костыль, перед ее вышивкой и рассматривал какой-то предмет, который держал в руке.

Джоанна подошла ближе, шурша тростником под босыми ногами, но Грэм, казалось, не догадывался о ее присутствии. И только когда она оказалась совсем рядом, он резко обернулся.

– Мистрис.

– Сержант. – Она посмотрела на его руку – на его мизинце был надет ее кожаный наперсток.

Проследив за ее взглядом, Грэм смутился и, сняв наперсток, вернул его в корзинку для вышивания.

– Вы поговорили с братом Саймоном?

– Да. Он был очень любезен и обещал сообщить нам, если Элис покажется на конюшне.

Грэм рассеянно кивнул, потянувшись за кружкой вина, и поднес ее к губам. Движения его были медленными и расслабленными, а взгляд слегка затуманенным.

– Сколько вы сегодня выпили? – осведомилась Джоанна.

– Боюсь, что недостаточно. – Он проковылял мимо нее в гостиную и дальше, в темную кладовую, чтобы налить себе еще вина из кувшина.

– Что вас беспокоит, сержант? Грэм залпом выпил вино.

– Помимо того факта, что маленькая девочка бродит ночью по Лондону совсем одна, а я бессилен что-либо сделать?

– Я поговорила с городской стражей. Сходила в обитель Святой…

– Ради Бога, там идет дождь! – Он опустился на кровать и допытался прислонить костыль к стене рядом с кроватью, но тот с грохотом упал на пол. Грэм чертыхнулся.

Джоанна шагнула вперед и опустилась на корточки, чтобы поднять костыль. Грэм нагнулся, чтобы сделать то же самое Они столкнулись, правда, довольно мягко. Его рука прошлась по ее груди, его волосы коснулись ее лица.

Захмелевший от выпитого, Грэм схватил ее за плечо и закрыл глаза.

– Голова кружится, – пробормотал он.

– Неудивительно, – отозвалась Джоанна саркастическим тоном, хотя ее сердце бешено колотилось от его прикосновения, близости и запаха. «Дурочка», – обругала она себя, подняв костыль и прислонив его к стене. – Вам нужно лечь.

– Мне нужно выпить еще немного вина.

– Почему бы вам сначала не лечь? – деловито сказала Джоанна. – Отдохните немного, хорошо? А это я уберу.

Она взяла кувшин и шагнула к выходу, резко остановившись, когда Грэм протянул руку и поймал ее за вышитый пояс. Ключи, подвешенные на нем, звякнули.

– Не уходите, – сказал он.

Джоанна молча смотрела на него; грудь ее бурно вздымалась и опускалась, сердце колотилось как безумное.

– Посидите со мной, – попросил он заплетающимся языком. – Поставьте кувшин и посидите со мной. Я больше не буду пить. Просто мне хочется… – Грэм закрыл глаза. – Пожалуйста, просто посидите со мной. – Он потянул за пояс.

Джоанна поставила кувшин на сундук и присела на краешек кровати. Грэм не отпустил пояс, словно опасался, что она сбежит. В том, что она сидит в темноте, привязанная к нему таким вот образом, было что-то интимное и волнующее.

– Она найдет укрытие от дождя, – сказала Джоанна. Грэм открыл глаза и посмотрел на нее.

– Элис знает город, сержант. Она знает, где можно переночевать в дождливую погоду. – Джоанна заставила себя улыбнуться. – Возможно, она решит, что это подходящая ночь, чтобы переночевать в конюшне обители Святой Троицы – и тогда мы скоро снова увидим ее.

– Если братья все не испортят, – сказал Грэм. – И если они сумеют удержать ее, после того как найдут.

– Уверена, они сделают все, как надо.

– А я нет. Черт бы побрал мою ногу! Не будь я беспомощным калекой, сам бы отправился ее разыскивать. Начнем с того, что я поймал бы ее, когда она убегала. Мне осточертело зависеть от других людей в вещах, которые я обязан делать сам.

– Брат Саймон так и сказал.

– Что он сказал?

– Что вы никогда не полагались на других, ни в чем. Он сказал, что если вы в чем-либо нуждались, то делали это сами, а если вам было скучно, вы находили способы развлечься. – Джоанна улыбнулась. – Он знал о той двери в стене и ваших ночных вылазках к лошадиному пруду.

Грэм недоверчиво уставился на нее:

– Мне следовало бы догадаться.

– Я рада, что ваше настроение улучшилось. Он улыбнулся, глядя на нее сонными глазами.

– Это ваша заслуга. Одного вашего присутствия достаточно, чтобы я почувствовал себя… – Его лицо посерьезнело. – Кажется, я захмелел.

– Может, попробуете заснуть?

– Нет. Вы должны рассказать мне, что он еще сказал.

– Брат Саймон? – Джоанна отвела глаза. – Он сказал, что вы были смышленым мальчиком, очень одаренным и что одно время вы собирались стать священником, но потом выбрали другой путь.

– Он выбрал меня. Что еще?

– Что вы предпочитали держаться особняком.

– Понятно… Он рассказал вам почему? Джоанна помедлила, колеблясь.

– Он сказал, что другие мальчики не знали, как к вам относиться, потому что вы находились там с младенческого возраста.

Глаза Грэма были прикованы к се лицу, светясь в полутьме.

– А он рассказал вам, как я оказался там?

– В общих чертах. Он… намекнул на обстоятельства вашего рождения. Как я поняла вы… – Она запнулась, боясь задеть его чувства.

– Незаконнорожденный. Незаконное дитя богатого мужчины.

– Да. Отец Саймон сказал, что ваш отец сделал щедрые вклад в казну обители в качестве платы за ваше воспитание.

– Двенадцать марок в год плюс стоимость кормилицы в течение первых двух лет.

– Двенадцать марок! А кто… Хотя нет, это не мое дело.

– Кто мой отец? – Манфрид запрыгнул на кровать и улегся, уткнувшись носом в руку Грэма. Тот нежно почесал его макушку. Манфрид зажмурился и замурлыкал от блаженства. – Не имею понятия.

– Разве брат Саймон не сказал вам?

– Нет, он поклялся хранить тайну, но было время – прежде чем мне стало все равно, – когда я умолял его сообщить мне, кто мой отец. Единственное, что он поведал, – это то, что я отпрыск весьма влиятельного человека и дамы благородного происхождения, с которой он не был обвенчан. Одним словом, я позор для всех заинтересованных сторон, о котором постарались забыть.

Джоанна поежилась, обхватив себя руками. Рука Грэма скользнула вдоль ее пояса, погладив бедро сквозь ткань платья.

– Вы дрожите. Вам холодно?

– Нет, просто грустно думать о никому не нужном ребенке.

Его взгляд стал жестким.

– Пожалуй, но для меня это послужило предостережением.

– В каком смысле?

– Я дал себе слово, что никогда не дам жизнь внебрачному ребенку. Каждое дитя заслуживает родителей, которые хотят его, и дом, который он может назвать своим.

«Как мужчина может спать с женщинами, – гадала Джоанна, – не опасаясь породить целый выводок нежеланных потомков?» Ответ пришел вместе с отрывком подслушанного разговора: «Я хотел, чтобы она обслужила меня на французский манер». Судя по тем вещам, что проделывал с ней Прюит, существовали способы удовлетворить мужчину, не рискуя забеременеть, и не приходилось сомневаться, что голубоглазый красавец сержант был отлично знаком со всеми наиболее греховными вариациями занятий любовью.

Какой-то бесенок подбил Джоанну сказать:

– Стань вы монахом, как желал того брат Саймон, проблема незаконнорожденных детей отпала бы сама собой.

Грэм удостоил ее кислого взгляда.

– Это не то решение, которое устроило бы меня. К четырнадцати годам я понял, что не способен провести остаток жизни в монастыре.

– Что случилось, когда вам исполнилось четырнадцать?

Грэм ослабил хватку на ее поясе, рассеянно потирая большим пальцем вышитую поверхность. В этом движении, таком обычном и непринужденном, было что-то завораживающее.

– Мой отец распорядился, чтобы брат Саймон отправил меня в Бовэ, к его другу лорду Ги в качестве секретаря. Я был в ярости. Ожидалось, что тем летом меня примут в орден и я отправлюсь в Оксфорд изучать теологию и диалектику, однако мой отец настоял, чтобы вначале я провел два года на службе у лорда. Не имя денег, я не мог заплатить за свою учебу. Так что мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться его желаниям. Я прибыл в Бовэ, преисполненный раздражения и намерений стать наихудшим секретарем из всех возможных, чтобы меня отослали назад и я мог отправиться в Оксфорд.

– Тем не менее, вы остались там на… сколько лет?

– Одиннадцать.

– Но не секретарем. Вы действительно оказались никуда не годным в этом качестве?

– Не нарочно, – улыбнулся Грэм, поглаживая кончиками пальцев ее пояс. От этих почти невесомых прикосновений по телу Джоанны разбегались мурашки. – Лорд Ги привязался ко мне, а я к нему. Так что я просто не мог подвести его и старался изо всех сил. Писал письма под его диктовку, доставлял его послания, но каждую свободную минуту я проводил на поле, где тренировался гарнизон замка, наблюдая за учениями.

– Понятно.

– Могу себе представить, как я выглядел в их глазах: нелюдимый подросток, одетый в черное, взирающий с благоговением на мужчин, скачущих на боевых конях, размахивая мечами и топорами. Как-то раз лорд Ги привел меня к одному из опытных воинов и попросил научить меня обращаться с оружием и рукопашному бою. Я был в восторге. Мой энтузиазм сделал из меня прилежного ученика. Целый год я размахивал мечом, бросал копья на полном скаку, а лорд Ги тем временем нашел на мое место другого секретаря.

– Что произошло, когда ваши два года истекли?

– Барон предложил мне возглавить отряд его воинов, и я охотно принял это предложение.

– Вы никогда не спрашивали лорда Ги, кто ваш отец? Лицо Грэма посерьезнело.

– Однажды. Барон сказал, что мой отец заставил его поклясться на святой реликвии, что он никогда не откроет его имени. Он также сказал, что ему нелегко хранить эту тайну, но у него нет выбора. Больше я не задавал ему подобных вопросов. В сущности, какая разница. Если он не хочет знать меня…

Джоанна коснулась его плеча.

– Мне очень жаль.

Грэм вытащил пальцы из-под ее пояса и накрыл ее руку своей. Сердце Джоанны лихорадочно забилось, когда он поднес ее руку к своему лицу и провел костяшками ее пальцев по своим губам. На какое-го мгновение ей показалось, что он хочет поцеловать ее руку, но он закрыл глаза, промолвив:

– Мне нравится, как от вас пахнет.

Не открывая глаз, Грэм распрямил ее согнутые пальцы и приложил ее ладонь к своей теплой щеке. Ощущение от прикосновения его колючей щетины к ее мягкой ладони оказалось настолько эротичным, что у Джоанны перехватило дыхание. Она замерла, ничего не слыша, кроме пульсации собственной крови и своего прерывистого дыхания.

Грэм потерся о ее ладонь.

– Боже, как мне жаль…

– Чего? – прошептала Джоанна.

Грэм открыл глаза и посмотрел на нее. Жар в его глазах уступил место чему-то похожему на смирение.

– Жаль, что я так напился, – сказал он, отпустив ее руку Джоанна встала и неловко расправила юбки, стараясь овладеть собой.

– Вам нужно проспаться, сержант. Утром вы почувствуете себя лучше.

– Надеюсь, – пробормотал он.

– Вот и хорошо. – Джоанна перешагнула порог гостиной и начала задергивать кожаную занавеску.

– Мистрис, – окликнул ее Грэм, приподнявшись на локте.

– Да?

Он медлил, словно не мог найти слов. Затем вздохнул и опустился на подушки.

– Спокойной ночи, мистрис.

– Спокойной ночи, сержант.

Глава 19

На Ньюгейт-стрит толпилось столько народа, празднующего канун Иванова дня, что Джоанне с Хью понадобилось вдвое больше времени, чем обычно, чтобы добраться от Вуд-стрит до церкви Святого Михаила. Втиснутая в развилку дорог на вершине холма, эта изящная церквушка казалась еще меньше на фоне собора Святого Павла, высившегося чуть правее в своем гордом великолепии.

Заслонив глаза от полуденного солнца, Джоанна обвела взглядом толпы людей, слонявшихся вокруг, в поисках Роберта и его дочерей. Здесь была та же пестрая публика, что и на ярмарке, одетая по случаю праздника в свои лучшие одежды. Не желая снова надевать медово-коричневый наряд, Джоанна выбрала из своих скромных запасов наименее поношенное платье – из голубого льна, – украсив его своим лучшим поясом и кошельком. Заплетенные в косы волосы она прикрыла накрахмаленной вуалью, закрепив ее вышитой лентой.

– Вон они. – Хью указал на небольшую толпу, собравшуюся вокруг двух актеров, разыгрывавших комическую сценку про монаха, пытавшегося всучить индульгенцию толстому и Южному персонажу по имени «сэр Альфред». На краю толпы, наблюдая за действием, стоял Роберт с дочерьми… и Маргарет. Альфред, побуждаемый хитрым монахом расстаться с частью своего добра, дабы избегнуть адского пламени, начал извлекать из-под своей туники увесистые кошели с серебром, худея буквально на глазах. Роберт и его кузина смеялись вместе с остальной публикой, глядя друг другу в глаза, словно разделяли общую шутку. Кэтрин, по обыкновению, сосала свои любимые два пальца, а Беатрикс, как всегда, ерзала, сидя на руках у Маргарет.

Хью сложил ладони рупором и крикнул:

– Роберт!

Роберт обернулся и заулыбался, увидев их. Маргарет тоже обернулась, но ее улыбка померкла, когда ее взгляд остановился на Джоанне.

«Она знает, – догадалась Джоанна. – Она знает, что Роберт попросил меня выйти за него замуж». Что ей делать в подобной ситуации? Как себя вести?

Маргарет перехватила ее взгляд и улыбнулась, правда, несколько натянуто, но Джоанна не могла не восхититься выдержкой своей невольной соперницы. Было очевидно, что та собирается пройти через грядущее испытание с высоко поднятой головой. «Некоторые люди обладают даром сохранять достоинство перед лицом бедствий», – снова вспомнились ей слова Грэма.

Интересно, смогла бы она сама проявить такую силу характера, оказавшись на месте Маргарет? Если бы человек, которого она любит, намеревался жениться на другой? Джоанна живо представила себе Грэма Фокса, преклонившего колени перед алтарем рядом с какой-то безликой женщиной, и ее сердце болезненно сжалось.

А ведь она даже не влюблена в Грэма Фокса, а просто… увлечена им. Околдована. Возможно, даже одержима. Но не влюблена.

– Папа! Смотри! Смотри! – закричала маленькая Кэтрин, указывая на акробата, исполнявшего фигуры на длинном шесте, который держали двое его собратьев. Все трое были облачены в разноцветные туники и забавные шляпы. Девочка возбужденно подпрыгивала и вертела головой, пытаясь получше рассмотреть происходящее.

– Иди сюда. – Роберт поднял дочь и посадил ее себе на плечи, придерживая за ноги. – Так хорошо?

– О да! – Девочка захлопала в ладоши, визжа от восторга. – Беатрикс, смотри!

Но ее маленькая сестра дремала на плече Маргарет, свесив пухлые ручки и приоткрыв розовый ротик, равнодушная к окружающему хаосу. С утра на Ньюгейт-стрит стоял шум и толпилась куча народу. По случаю праздника святого Иоанна Крестителя комендантский час отменили, и веселье, судя по прошлогодним торжествам, должно было продолжаться всю ночь.

Каждый дом и лавка вокруг – как и большинство лондонских зданий – были украшены гирляндами из хмеля, белых лилий, березовых веток и фенхеля. На ветвях деревьев висели фонари, которые предполагалось зажечь после заката солнца вместе с кострами, сооруженными через равные промежутки вдоль основных городских улиц.

Днем состоятельные горожане выставляли перед своими домами столы со сластями, выпечкой и элем, где каждый мог угоститься бесплатно. Вечером наступало долгожданное бдение в Иванову ночь, когда наиболее влиятельные жители Лондона устраивали праздничное шествие.

Стоя рядом с Хью позади зрителей, окружавших акробатов, Джоанна заслонила глаза ладонью, пытаясь увидеть, какие развлечения ожидают их дальше по улице. На помосте, воздвигнутом на углу, выплясывали две танцовщицы в платьях из полупрозрачного шелка. Дальше, перед крохотной церковью Святой Марии, публику развлекал дюжий парень с ручным медведем.

Внимание Джоанны привлекло красное пятно, мелькнувшее в толпе, окружавшей медведя и его хозяина, напомнив об Элис и ее рваной красной шапке. Прошло пять дней, как девочка исчезла, и с тех пор о ней не было никаких известий. Ни городская стража, ни братья-августинцы из обители Святой Троицы не прислали сообщений, что видели ее. Девочка словно провалилась сквозь землю. Джоанна подозревала, что они не найдут Элис, пока та не захочет быть найденной, и молила Бога о безопасности малышки. Грэм все еще пребывал в мрачном настроении, обвиняя себя в ее бегстве.

Взгляд Джоанны не отрывался от зрителей, в основном детей, толпившихся вокруг медведя, но красное пятно, которое она заметила ранее, больше не появлялось.

– Что это ты высматриваешь? – поинтересовался Хью. Джоанна покачала головой:

– Так, ничего.

Позже, когда они смотрели выступление фокусника, демонстрировавшего ловкость рук, она снова увидела краснее пятно – как раз на нужной высоте, чтобы быть детской шапкой, – мелькнувшее на запруженной людьми улице примерно в двадцати ярдах от них. Джоанна привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть его.

Хью снисходительно улыбнулся, наблюдая за сестрой.

– Опять ничего?

Подошел Роберт, ведя за руку Кэтрин.

– Миледи? Что-нибудь не так?

Джоанна покачала головой, продолжая вглядываться в толпу. Пятно появилось снова. Это действительно была шапка, теперь она это ясно видела. В следующее мгновение обладатель шапки обернулся – ровно на секунду, но этого хватило, чтобы Джоанна разглядела его лицо.

Точнее, ее лицо.

– Элис, – прошептала она. Хью и Роберт переглянулись.

– Это Элис, маленькая девочка, о которой я тебе рассказывала, Хью. Та, что сбежала на прошлой неделе.

– Где? – Хью завертел головой, оглядываясь по сторонам.

– Вон там – видишь? В красной шапке. – Джоанна подхватила юбки и устремилась вслед за красной шапкой, которая то появлялась, то исчезала из виду. Она не знала, что делать: окликнуть Элис или подкрасться незаметно? Но та удалялась слишком быстро. – О Боже, я ее больше не вижу, – в отчаянии сказала она.

– Я догоню ее, – бросил Хью и припустил бегом, исчезнув в праздничной толпе.

– Кто это? – спросил Роберт.

Джоанна рассказала Роберту и его кузине все, что она знала о девочке.

– Такая малышка и вынуждена жить на улице, – вздохнула Маргарет. Одной рукой она прижимала к себе спящую Беатрикс, другой обнимала за плечи Кэтрин. – Как это ужасно!

Появился Хью, неся под мышкой вопящую и брыкающуюся Элис.

– Отпусти меня… ты… чертов урод!

– Если тебе так нравится обзывать людей, – невозмутимо отметил Хью, – я мог бы научить тебя более действенным словам.

– Лучше не надо, – сказала Джоанна.

Девочка перестала вырываться и подняла на нее изумленный взгляд. Шапка ее сбилась набок, одна коса торчала наружу.

– Мистрис Джоанна.

– Привет, Элис. Я уже начала опасаться, что больше никогда не увижу тебя.

Элис дернулась, пытаясь вывернуться из хватки Хью.

– Не могли бы вы сказать этому… типу, чтобы он опустил меня на землю?

– Типу, – повторил Хью с глубокомысленным видом. – Это лучше, чем урод, но я уверен, что ты способна на большее.

– Этот джентльмен, – с нажимом произнесла Джоанна, – мой брат, Хью из Уэксфорда. Ты можешь называть его сэр Хью. А это леди Маргарет и лорд Роберт. И я не имею ни малейшего намерения просить моего брата поставить тебя на землю, пока ты не дашь мне слово, что не убежишь.

– Даю слово, – быстро отозвалась Элис.

– Поклянись на этом, – сказал Хью, заставляя Элис обхватить грязной ладошкой хрустальный набалдашник на рукоятке его меча. – В этом камне немного сена из Вифлеемских яслей.

Элис уставилась на набалдашник с разинутым ртом.

– Клятва, принесенная на этой священной реликвии, предназначена Богу, – изрек Хью с таким торжественным видом, что Джоанна с трудом удержалась от смеха. – Если ты нарушишь ее, Бог покарает тебя. А теперь отвечай – клянешься ли ты перед всемогущим Господом и всеми святыми, что не бежишь, если я отпущу тебя?

– А что вы со мной сделаете, если я не стану клясться?

– Найдем веревку и свяжем по рукам и ногам. Элис тяжко вздохнула:

– Клянусь.

Хью поставил ее на ноги и отряхнул. Элис шарахнулась от его прикосновений и поспешно спрятала косу под шапку. Однако ее мрачная гримаса исчезла при виде Беатрикс, которая, наконец, проснулась и сонно моргала, склонив головку на плечо Маргарет.

– Какая маленькая! Маргарет улыбнулась:

– Тебе нравятся маленькие дети?

Элис кивнула, не отрывая глаз от Беатрикс.

– Это моя сестра, – гордо объявила Кэтрин. Элис улыбнулась, глядя на девочку.

– Она очень красивая. И ты тоже. Сколько тебе лет? Кэтрин подняла пять пальцев.

– А тебе?

– Десять. Как тебя зовут?

– Кэтрин. А тебя?

– Элис.

Кэтрин озадаченно нахмурилась:

– Ты не похожа на девочку.

Элис помедлила в нерешительности, затем сдернула с головы шапку и сунула ее за пояс. Две растрепанные косицы упали вниз, вырвавшись на волю.

Кэтрин восхищенно хихикнула:

– А почему ты одеваешься как мальчик?

Элис нахмурилась, очевидно, не представляя, как объяснить свое поведение такой малышке.

– Спорим, я знаю. – Роберт присел на корточки рядом со своей дочерью. – Помнишь, как твоя сестра Джиллиан надевала штаны и рубаху, когда собиралась кататься на лошади?

Кэтрин кивнула.

– Мамочка бранила ее за это, а ты нет.

– Мы с мамой иногда расходились во мнениях, когда дело касалось Джиллиан, но мы оба очень любили ее. Джиллиан считала, что в штанах гораздо удобнее ездить верхом, чем в юбке – Бросив выразительный взгляд на Элис, он закончил: – Вот и Элис носит штаны, потому что они удобнее. Уловив намек, Элис закивала:

– Ага, штаны удобнее.

– А можно, я тоже буду ходить в штанах, папа? – попросила Кэтрин. – Ну пожалуйста.

Маргарет многозначительно выгнула бровь и посмотрела на своего кузена, как бы говоря: «Видишь, к чему это привело?»

– Может, со временем, – уклонился от ответа Роберт, выпрямившись. – Когда научишься ездить верхом.

– Ты ездишь верхом? – поинтересовалась Кэтрин у Элис. Та покачала головой.

– Ездила на нашем муле, когда жила в Лейстоуке. У меня была сестренка твоего возраста, она сидела у меня за спиной.

Кэтрин надулась.

– Папа говорит, что я слишком маленькая, чтобы ездить верхом.

– Я всего лишь беспокоюсь о тебе, – сказал Роберт. – Не хочу, чтобы ты упала и… поранилась. – По мрачному выражению его лица Джоанна догадалась, что он думает о жене и дочери, которых потерял.

– А что, если Элис будет ездить со мной? – спросила Кэтрин.

Роберт и Маргарет обменялись печальными взглядами.

– Я живу далеко от тебя, – сказала Элис, обращаясь к малышке.

– А где ты живешь? – поинтересовалась Кэтрин. Элис растерянно молчала, не зная, что ответить.

– Здесь, в Лондоне, – неуверенно сказала она.

– А где в Лондоне?

Элис пожевала нижнюю губу. Пока Джоанна пыталась придумать, как остановить поток вопросов Кэтрин, вмешался Роберт:

– Кто хочет сладких вафель?

– Я! – радостно взвизгнула Кэтрин, хлопая в ладоши.

Беатрикс свела вместе пухлые ручки и ликующе заверещала, подражая старшей сестре.

Элис оживилась и начала что-то говорить, но быстро одернула себя, словно не была уверена, что предложение относится и к ней тоже.

– Элис, – сказал Роберт, коснувшись ее плеча, – почему бы тебе не отвести Кэтрин туда, где торгуют вафлями, – он указал на лоток на противоположной стороне улицы, – и купить по одной для каждой из вас? Справишься?

– Да, милорд!

Когда две девочки, взявшись за руки, двинулись через дорогу, Маргарет повернулась к своему кузену:

– Она даже немного похожа на Джиллиан, правда, Роберт? Роберт медленно кивнул, глядя вслед грязной девчушке, одетой в мальчишескую одежду.

– Немного.

– Можно поговорить с вами наедине, миледи? – тихо спросил Роберт.

Этого момента Джоанна ждала с тревогой весь день. И теперь, когда заходящее солнце окрасило небо в оранжевый цвет, Роберт, очевидно, решил, что наступило время, когда она должна дать ответ.

– Да, милорд. Конечно.

Хью и Маргарет, стоявшие с тремя детьми в толпе, окружавшей пылающий костер, видели, как они с Робертом свернули на боковую улицу. Хью поймал взгляд сестры и подмигнул, явно довольный, что его план выдать ее за Роберта принес свои плоды. Маргарет отвернулась, ее лицо, лишенное всякого выражения, напоминало застывшую маску.

Дома, возвышавшиеся по обеим сторонам грязной улочки, так сильно выдавались вперед, что казалось, будто они поддерживают друг друга. Здесь было сумрачно и намного тише, чем на Олдгейт-стрит. Не считая двух мальчишек, которые промчались мимо них, спеша на праздник, на улице никого не было.

Они молча шагали, пока Роберт не коснулся ее руки, и они остановились, глядя друг на друга. Роберт тяжело вздохнул.

– Вы подумали, – спросил он, – о моем предложений, миледи?

Джоанна кивнула, глядя на свои руки, скрещенные на талии.

– Вы оказали мне честь, предложив стать вашей женой, Лорд Роберт. Вы мне очень нравитесь, а ваши дети восхитительны, но я не могу выйти за вас.

Последовала долгая пауза.

– Могу я узнать, – произнес он наконец, – почему?

Перед мысленным взором Джоанны предстал Грэм Фокс.

Впрочем, дело не в нем. Она не может этого допустить. Из-за Маргарет.

Джоанна подняла глаза и посмотрела на него в упор.

– Из-за вашей кузины.

Роберт на мгновение прикрыл глаза.

– Я говорил вам, что она покинет Рамсуик после того, как я…

– Знаю. – Джоанна положила руку ему на локоть. – И примет монашеские обеты, но вы не перестанете любить ее.

Роберт потрясенно уставился на нее.

– Я… – Он покачал головой. – Вы не понимаете. Между мной и Маргарет ничего не может быть. Она моя кузина.

– Троюродная. И мне известно, что было время, когда вы хотели жениться на ней.

– Римская курия отказалась санкционировать этот брак.

– Тем не менее, вам следовало на ней жениться. И еще не поздно.

На его лице отразились противоречивые чувства.

– Мои родители… Это убьет их.

Джоанна позволила себе ироническую улыбку.

– Сомневаюсь.

– Вы просто не знаете их, миледи. Они ужасно набожные и Даже подумывали о том, чтобы принять монашество. Оба. Если я переступлю через запрет церкви в этом деле, это может убить Их в буквальном смысле.

– Мне казалось, что мой брак с Прюитом Чапменом убьет моего отца. Он разозлился, пришел в бешенство, но до сих пор жив.

И до сих пор не желает вас видеть, – заметил Роберт и добавил с покаянным видом: – Простите меня, миледи, не мое дело.

Джоанна взяла его руки в свои.

– Тот факт, что мой отец отказался от меня, не означает, что ваши родители поступят так же. Уильям из Уэксфорда насквозь пропитан желчью. Он живет злобой. А ваши родители, судя по тому, что я слышала о них, производят впечатление хороших людей. Они простят вас.

– Но они будут обижены… рассержены.

– Вы опасаетесь, что отец лишит вас наследства?

Роберт покачал головой:

– Меня волнует только Рамсуик, а он перейдет ко мне в любом случае.

– Тогда пусть сердятся. Они любят вас, а потому преодолеют свою обиду.

– А если нет?

– Неужели вы никогда ничего не делали против их воли, даже в детстве?

– Никогда. Джоанна рассмеялась:

– В таком случае вы явно переусердствовали в своем послушании и просто должны совершить какой-нибудь значительный проступок, чтобы исправить это. Женитьба на леди Маргарет как раз то, что нужно.

– Если я женюсь на ней, – сказал Роберт, – это будет равносильно предательству по отношению к моему отцу и матери.

– И вы предпочли предать Маргарет. Роберт побледнел и убрал свои руки.

– Предать Маргарет!

– Вы предали ее любовь – любовь, которая никогда не умрет, как бы вам этого ни хотелось. Что, по-вашему, она чувствует сейчас, зная, что вы сделали мне предложение?

– Она смирилась с этим.

– Полагаю, точно так же, как смирились бы вы, если бы она собиралась выйти за другого мужчину.

– Она не намерена выходить замуж. Она собирается стать монахиней.

– И тем не менее. Что бы вы чувствовали, если бы она собиралась выйти замуж – связать себя с другим мужчиной, принести ему супружеские обеты, делить с ним ложе…

– Она не собирается этого делать!

– Бьюсь об заклад, вы бы не были столь благодушны.

– Ради Бога, я совсем не благодушен, – скрипнул он зубами.

– Значит, – сказала Джоанна, с интересом наблюдая, как лицо Роберта наливается краской, а на шее набухают жилы, – вам не понравится, если она согласится принять предложение, скажем… Хью?

– Хью! – воскликнул Роберт с таким потрясенным видом, что у Джоанны возник соблазн – правда, лишь на мгновение – заверить его, что Хью слишком свободолюбив, чтобы связать себя брачными узами с кем бы то ни было.

Вместо этого она продолжила:

– Мне не следовало упоминать об этом. Забудьте, что я…

– Хью? – Роберт схватил ее за локоть с такой силой, что ей стало больно. – Он просил руки Маргарет?

– Пока нет. Милорд, отпустите меня. Вы оставите синяки. Он резко отпустил ее руку и отступил назад с возмущенным видом.

– Но собирается? Джоанна отвела взгляд.

– Мне не следовало ничего говорить. Я поступила неосмотрительно.

– Так он собирается или нет? – Руки Роберта сжались в кулаки. Джоанне оставалось только надеяться, что игра, которую она затеяла, не закончится дракой между Робертом и Хью, но она не видела иного выхода, кроме как довести ее до конца.

– Милорд, прошу вас, успокойтесь, – сказала она, пятясь. – Я не могу вам сказать.

– Ответьте мне!

– Не могу. – Это была чистая правда, поскольку рассказывать было просто нечего.

– Проклятие!

Джоанна удивилась, услышав богохульство из уст Роберта, известного своими высокими принципами и добродушным нравом.

– Нам лучше вернуться, – сказала она.

Он стоял, уперев руки в бока, с закрытыми глазами и бурно вздымающейся грудью.

– Милорд?

– Идите, – сказал он. – Я вас догоню.

Джоанна повернулась и, подхватив юбки, кинулась назад на Олдгейт-стрит.

– Идут! Идут! – завизжали хором Элис и Кэтрин при отдаленных звуках барабанов, которые становились все громче, предупреждая о приближении праздничной процессии. Шествие началось у собора Святого Павла, на западной стороне города, и проследовало на восток по Ньюгейт-стрит. Теперь процессия двигалась по Олдгейт-стрит, чтобы закончиться перед обителью Святой Троицы на восточной стороне.

Ночь уже наступила, и костры не только разгоняли тьму, но и вносили свою лепту в языческую атмосферу празднества. Вино и эль текли рекой. В людских массах, толпившихся вдоль маршрута шествия, сновали проститутки и карманные воришки. Прямо на улицах танцевали парочки, не стесняясь прилюдно целоваться. Те, кому поцелуев было недостаточно, занимались любовью в темных переулках и аллеях. Это была ночь буйных торжеств и необузданных страстей.

Весь день и вечер Элис и Кэтрин были неразлучны. Видя, как Элис возится с малышкой – играет с ней, водит туда и сюда, вытирает лицо, – Джоанна поняла, как девочка тоскует по своим младшим братьям и сестрам и как радуется роли старшей сестры.

Роберт после разговора с Джоанной выглядел очень озабоченным. Выпив две кружки вина, он наградил Хью свирепым взглядом, когда тот пошутил о его невоздержанности. Он не отрывал взгляда от Маргарет и, казалось, потерял всякий интерес к празднествам.

– Роберт выглядит не слишком счастливым, – шепнул Хью на ухо сестре, когда бой барабанов, сопровождаемый звуками флейт, стал громче. Они стояли рядом с Маргарет и девочками в первых рядах, откуда хорошо было видно процессию. Роберт, не выказывавший и тени интереса к происходящему, сидел на ступеньках церкви Святого Андрея со спящей Беатрикс на руках. Ему следует радоваться.

– Чему? – поинтересовалась Джоанна с притворным простодушием.

– Тому, что ты приняла его предложение.

– Ах, это. Ну…

– Джоанна… – простонал Хью. – О, черт!

– Вон они! Смотрите! Гог и Магсг! – завопила Кэтрин, когда гротескные фигуры, изображавшие легендарных исполинов, появились на вершине холма и двинулись по направлению к ним, окруженные барабанщиками, флейтистами и юными факельщиками. Фигуры, вдвое выше людей, прятавшихся под их раскрашенными каркасами, рычали и раскачивались, продвигаясь по улице.

За ними следовали влиятельные горожане во главе с тремя самыми важными персонами, представлявшими интересы Лондона перед королем Генрихом – в лице судьи и двух баронов: Гилберта де Монтфиша и Уолтера фиц Роберта фиц Ричарда. Все они были облачены в роскошные одежды, украшенные драгоценностями и отделанные соболями.

Лорд Гилберт постарел. Он оставался таким же высоким и статным, как в то время, когда Джоанна служила у его жены, но его темная шевелюра стала белоснежной, а лицо избороздили морщины. Пронзительный взгляд его голубых глаз, скользивший по толпе, задержался на ней, и Джоанне показалось, что в них отразилось замешательство. Они не виделись с тех пор, как она сбежала, чтобы выйти замуж за Прюита, отказавшись от союза с его сыном, и она невольно задалась вопросом, знает ли он, как сложилась ее жизнь.

Она склонила голову, приветствуя его. После минутного колебания он ответил на ее приветствие и двинулся дальше.

За ним следовали два шерифа и две дюжины олдерменов, сопровождаемых стражниками. Процессию замыкали мастера гильдий и другие состоятельные горожане, в том числе Лайонел Оксуик, коренастый ростовщик, живший по соседству с Джоанной. Его одутловатая физиономия выражала еще большую непреклонность, чем обычно. Он узнал Джоанну и кивнул ей. Рольф Лефевр, следовавший непосредственно за ним, окинул ее плотоядным взглядом, словно она стояла перед ним голая ледяная прозрачность его глаз придавала этой наглой выходке зловещий оттенок. Джоанна выпрямилась и тверд0 встретила его взгляд. Он отвернулся.

Вслед за процессией двигались танцующие девушки и музыканты. Когда и они проследовали мимо, Джоанна заметила, что Маргарет больше нет с ними. Оглянувшись, она увидела, что та направляется к Роберту, по-прежнему сидевшему со спящей Беатрикс на ступеньках церкви. Когда она подошла вплотную, он поднял глаза и внезапно оживился впервые за весь вечер. Маргарет присела на ступеньку рядом с ним и заговорила. Он кивнул.

– Нехорошо подглядывать, – поддразнил ее Хью. Джоанна резко отвернулась и обратилась к девочкам:

– Элис, Кэтрин, не отходите от меня. Я не хочу, чтобы вы потерялась в толпе.

Спустя некоторое время Маргарет и Роберт – с Беатрикс, прижавшейся к его плечу, – присоединились к ним.

– Папа, ты все пропустил! – воскликнула Кэтрин. – Всю праздничную процессию!

– Я видел Гога и Магога, – возразил он. – Ты не испугалась?

– Нисколечко. Элис заранее предупредила меня, что они ненастоящие – вроде больших кукол.

Роберт и Маргарет переглянулись.

– Спасибо, Элис, – сказал он. – Это было очень предусмотрительно с твоей стороны.

Девочка улыбнулась, пожав плечами.

– Я не хотела, чтобы ей было страшно.

Маргарет присела, так что ее лицо оказалось вровень с лицом Элис.

– Элис, это правда, что у тебя нет ни родных, ни близких. Улыбка исчезла с лица девочки.

– Никого.

– И нет дома?

Элис окинула тревожным взглядом лица взрослых, окружавших ее.

– Я не хочу жить в приюте.

Опасаясь, как бы она не сбежала. Джоанна придержала девочку за локоть.

– Никто не собирается отправлять тебя в приют.

– Я подумала, может, тебе захочется жить с нами в Рамсуике? – предложила Маргарет.

Кэтрин восторженно взвизгнула и захлопала в ладоши.

– О да, пожалуйста! Пожалуйста!

Элис удивленно моргнула, уставившись на Маргарет.

– В Рамсуике?

– Это мое поместье, – пояснил Роберт, – что-то вроде большой фермы.

Глаза Элис загорелись.

– Вроде фермы?

– Да, и очень большой, – гордо сообщил Роберт. – Или нескольких маленьких ферм, объединенных в одну.

– Таких, как Лейстоук? – спросила Элис.

– Я бывал в Лейстоуке, – сказал Роберт. – Рамсуик побольше, но в остальном очень похоже.

– Ты будешь жить в одной спальне с девочками, – сказала Маргарет. Взглянув на Роберта, она добавила: – Там есть постель примерно твоего размера с симпатичными розовыми занавесками и мягкой периной.

– Скажи «да»! – умоляла Кэтрин, дергая Элис за рукав. – Скажи, что ты хочешь жить вместе с нами!

Явно озадаченная, Элис переводила взгляд с Маргарет на Роберта и обратно.

– Почему вы…

– Почему мы хотим, чтобы ты жила вместе с нами? – подсказал Роберт.

Элис кивнула.

– Ты нам понравилась, – сказала Маргарет – А Кэтрин просто обожает тебя.

– Значит, я буду кем-то вроде няньки? – спросила Элис.

– Ты будешь моей воспитанницей, – сказал Роберт. – Я воспитаю тебя, как воспитал бы… – Его голос прервался. Сделав глубокий вздох, он продолжил: – Как если бы ты была моим Родным ребенком.

– У тебя будет нарядная одежда, – добавила Маргарет, и ты получишь образование. Капеллан лорда Роберта научат тебя читать и считать…

– Читать? – воскликнула Элис. – Меня научат читать?

– Да, читать и складывать числа, – подтвердила Маргарет. – И управлять поместьем. А когда ты подрастешь, мы выдадим тебя замуж за мужчину благородного происхождения с собственным поместьем, и ты станешь его хозяйкой. Как тебе такое предложение?

Элис уставилась на Маргарет широко раскрытыми глазами.

– Это вы придумали, миледи?

– Да. – Маргарет взглянула на Джоанну, и на ее лице отразилось беспокойство. – Извините, нам следовало посоветоваться с вами, учитывая, что…

Выходит, Роберт не рассказал ей, что она отвергла его предложение.

– Нет никакой нужды советоваться со мной, – сказала Джоанна многозначительным тоном, надеясь, что ей не придется объясняться подробнее.

Маргарет медленно перевела взгляд с нее на Роберта. Он покачал головой. В течение долгого мгновения они молча смотрели друг на друга.

– Ну так как, Элис? – сказала Джоанна. – Как ты думаешь, тебе понравится жить в Рамсуике?

– А… вы не возражаете, милорд? – спросила Элис, обращаясь к Роберту.

– Я буду очень рад, если ты будешь жить с нами, Элис. Леди Маргарет это хорошо придумала. – Он бросил теплый взгляд на свою кузину. – Она очень умная женщина.

– Ну? – сказала Маргарет, глядя на девочку с выжидающей улыбкой.

Элис улыбнулась им всем, хотя ее подбородок чуточку дрогнул.

– Да. Кэтрин взвизгнула от восторга.

– О, спасибо, папа! Спасибо, тетя Маргарет! У меня снова будет старшая сестричка – сказала она, обхватив руками Элис. – Я так рада.

– Где Роберт? – спросил Хью, когда празднество пошло на убыль. – Дети устали. Им пора домой.

Джоанна, обняв Беатрикс, дремавшую на ее плече, прошлась взглядом по редеющей толпе. Большинство костров догорело до углей, но самый большой, у ворот обители Святой Троицы, еще полыхал.

Возле огня лицом друг к другу стояла пара.

– Вон они, – сказал Хью.

Роберт говорил, Маргарет слушала. Судя по резким жестам и выражению лица, Роберт был очень взволнован и едва сдерживался.

Маргарет протянула к нему руки. Он схватил их и придвинулся ближе.

– Опять подглядываешь, – заметил Хью.

– Ты тоже, – парировала Джоанна.

Роберт потянулся к Маргарет и осторожно погладил ее по лицу. Она закрыла глаза. Он что-то сказал с выражением необычайной серьезности. Она кивнула и открыла глаза, на ее щеках блестели слезы.

Роберт стер их большим пальцем правой руки и что-то заговорил, устремив на нее умоляющий взгляд.

Маргарет снова кивнула и сказала:

– Да. – Джоанна могла прочитать это по ее губам. – Да, Роберт, Ода!

Лицо Роберта просветлело, он рассмеялся и смахнул рукой собственные слезы. Маргарет тоже рассмеялась. Роберт обхватил ее лицо ладонями и, склонив голову, поцеловал ее в губы. На мгновение Маргарет потрясенно замерла, затем обвила его Шею руками и вернула поцелуй. У Джоанны, наблюдавшей за ними, перехватило горло и защипало в глазах.

Хью смущенно откашлялся.

– Как я понимаю, это твоих рук дело, – укоризненно заметил он – А ведь из него получился бы прекрасный муж для тебя, Джоанна. Надеюсь, ты понимаешь, какая ты дурочка.

Джоанна вздохнула, думая о Грэме Фоксе.

– Давно понимаю.

Глава 20

Быстрые легкие шаги, раздавшиеся в переулке, заставили Грэма навострить уши.

Первая его мысль была об Элис. Он инстинктивно напрягся, пока не напомнил себе, что девочка больше не бродит по улицам, ночуя в подворотнях и выполняя за гроши случайную работу. Прошла уже неделя, как она отправилась в Рамсуикна воспитание к лорду Роберту. Грэм был безмерно признателен судьбе за то, что малышка нашла себе такой замечательный дом. Самое большее, что могла предложить ей Джоанна, – это тюфяк на полу у очага. Как воспитанница Роберта из Рамсуика она могла рассчитывать на обеспеченную жизнь и лучшее будущее. В своих молитвах Грэм благодарил Бога за участие, которое он проявил к одинокому ребенку.

Шаги проследовали по переулку и пересекли пустырь. Поразмыслив, Грэм пришел к выводу, что они тяжеловаты для ребенка. Скорее всего это женщина, бегущая женщина.

В этот поздний час на улице не могло быть никаких женщин, кроме продажных. Большинство из них делились своими скудными заработками со стражниками за право нарушать комендантский час. Но проститутки не бегают. Если только не случилось что-то из ряда вон выходящее.

Грэм задул свечу, при которой читал, открыл ставни окна, выходившего в переулок, и уставился в темноту, размышляя, как со своей сломанной ногой он сможет помочь какой-нибудь потаскушке, если ту преследуют против ее желания.

Но женщина не походила на шлюху, во всяком случае, со спины. Несмотря на теплую погоду, на ней была накидка с капюшоном. Шлюхи не прикрывали волосы и прочие достоинства, способные привлечь клиентов, особенно в теплую летнюю ночь. Если же погода заставляла их утепляться, они обычно выбирали накидки кричащих цветов. Однако в скудном свете луны было видно, что на женщине, бежавшей через пустыре темная накидка.

Женщина прямиком направилась к калитке, которая вела на задний двор Рольфа Лефевра, открыла ее и устремилась дому. Грэм настороженно выпрямился.

Вместо того чтобы постучать в дверь, она опустилась на корточки и подняла что-то с земли. Выпрямившись, она отступила назад, замахнулась и бросила то, что подняла – скорее всего, камень, – в ставни, закрывавшие окно спальни Лефевра. Нагнувшись, она набрала еще камней и бросила их один за другим в закрытые ставни. Наконец они открылись, и Рольф Лефевр, одетый в ночную рубашку, высунулся наружу.

Женщина жестом поманила его вниз. Он кивнул и закрыл ставни. Судя по свету, просочившемуся сквозь щели, он зажег свечу или фонарь. Женщина ждала, тревожно озираясь по сторонам. Как Грэм ни напрягался, было слишком темно, чтобы разглядеть ее черты.

Дверь отворилась, и появился Лефевр, одетый в тунику и рейтузы более скромного оттенка, чем его обычная одежда. Женщина что-то сказала и спрятала свое лицо в ладонях. Он схватил ее за руку и повел прочь от дома, через ворота, пустырь и калитку, ведущую в переулок.

Грэм закрыл ставни и прислушался. Послышались медленные шаги, затем женский голос, сдавленный от сдерживаемых рыданий, произнес:

– Но, Рольф… Я не могу… Я просто… – Женщина резко замолчала, но после долгой паузы снова заговорила, слегка запыхавшись и по-прежнему сквозь слезы: – Твои поцелуи ничего не изменят, Рольф. То, что мы сделали, неправильно, но то, что ты хочешь, чтобы я сделала, еще…

Снова последовало молчание, затем раздался тихий женский стон. Мужской голос что-то неразборчиво произнес, и послышался шорох ткани.

– Нет, Рольф, не здесь. – Голос женщины звучал хрипловато, словно она долго плакала, но это был молодой голос.

– Никто нас не увидит, – сказал мужчина. – Не шевелись. Просто позволь мне коснуться тебя… да… вот так. – Она судорожно выдохнула.

– Ну как? – спросил он. – Тебе понравилось?

– Рольф… – Из ее горла вырвалось короткое рыдание. – Рольф, пожалуйста…

– О да, – произнес он с обольстительными нотками в голосе. – Тебе нравится, когда я так делаю. Ты стала влажная.

– Боже, Рольф, не здесь. Давай…

– Ты нужна мне сейчас. Чувствуешь? По-твоему, я могу ждать?

Снова наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием.

– Не так сильно, – запротестовал мужчина. – Неужели ты никогда не научишься? Да… да… вот так. Чуть быстрее. Еще быстрее. О Боже, хватит! Хватит.

Ставни задребезжали, когда он грубо прижал ее к стене. Грэм слышал прерывистое дыхание, звук развязываемых тесемок, резкие команды Лефевра.

– Подними свои юбки… держи их.

Ставни снова затряслись, когда он приподнял женщин.

– Обхвати меня ногами. Крепче.

Она резко втянула воздух. Он застонал:

– О да! Вот так.

Ставни тряслись и поскрипывали, вторя его хриплым стонам и ее тихим возгласам.

Толчки становились все энергичнее, пока движение не прекратилось.

– Не двигайся, – прорычал Лефевр. – О… О да… – Он разразился непристойностями, завершив их долгим обессиленным стоном.

Женщина заплакала.

– Черт! – выругался Лефевр. – Не начинай сначала.

Грэм услышал, как он поставил ее на ноги. Они замолчали, приводя в порядок одежду.

– В самом деле, Олив, – лениво произнес Лефевр, – все было бы не так уж плохо, если бы ты не ревела так часто.

Олив! Олив и Лефевр?

– Рольф, пожалуйста, – умоляла девушка. – Мы должны поговорить об этом. Это убийство. Смертельный грех. Я не могу…

– Можешь и, черт побери, сделаешь.

– Рольф, послушай меня…

– Я хочу покончить с этим, слышишь? И поскорей. Ты и так слишком долго тянешь. Тебе известно, что нужно делать вот и делай.

– О Боже, Рольф, – зарыдала она. – Я не могу. Не могу. Лефевр тяжело вздохнул:

– Успокойся. Не плачь. Я терпеть не могу, когда ты плачешь. На, высморкайся.

Девушка высморкалась.

– Возьми себя в руки, дорогая. Я сожалею, что был резок с тобой, правда.

«Ах ты, сладкоголосая змея», – выругался про себя Грэм.

– Иногда я бываю таким невежей, – сказал Лефевр с притворным раскаянием. – Как только ты меня терпишь?

– Я л-люблю т-тебя, – вымолвила она, всхлипывая.

– Я тоже люблю тебя, Олив. Так сильно, что не в силах терпеть. Наше совместное будущее очень много значит для меня. Вот почему у тебя нет иного выхода, кроме как позаботиться обо всем.

Девушка шмыгнула носом.

– Я уверен, ты все понимаешь, – произнес он успокаивающим тоном. – Просто ты немного упряма, что вполне естественно. Но другого способа нет, верно? – Не дождавшись ответа, он тихо, но твердо повторил: – Верно, Олив?

– Д-да.

– Что да?

– Другого способа нет.

– Правильно. У тебя в лавке найдется все, что нужно? Все ингредиенты?

– Их всего лишь два… и они у меня есть.

– Ты же понимаешь, другого способа нет. Это необходимо сделать.

– П-просто мне хотелось бы, чтобы все было иначе.

– Конечно! Мне это так же неприятно, как и тебе, но у нас нет выбора, правда? Если, конечно, мы хотим быть вместе. Ты ведь хочешь стать моей женой?

– Больше всего на свете.

– Тогда действуй, – подбодрил ее он. – Приготовь снадобье. Сегодня же, пока ты не растеряла свою решимость.

Она прерывисто вздохнула:

– Хорошо, Рольф. Я сделаю это.

– Вот и умница, – похвалил ее Лефевр. – Завтра все будет кончено. И ты убедишься, что это не так уж страшно. Вот увидишь.

Грэм услышал, как они поцеловались, затем раздались ее шаги, удаляющиеся в сторону Вуд-стрит. Спустя несколько мгновений Лефевр повернулся и зашагал в противоположном направлении. Приоткрыв ставни, Грэм увидел, как он проскользнул в свой дом.

Поднявшись с постели при помощи костыля, Грэм шагнул к кожаной занавеске и помедлил. На нем были только подштанники, а Джоанна всегда раздражалась, увидев его полураздетым. Он поднял рубаху, валявшуюся на полу возле кровати, натянул на себя и проковылял в гостиную.

Нащупав в темноте чугунные щипцы и кремень, Грэм зажег стоявшую на столе свечу и вздрогнул, обнаружив на подоконнике Петрониллу. Кошка моргнула и уставилась на него немигающим взглядом. Чертыхнувшись, Грэм подошел к лестнице и помедлил в нерешительности, Он не хотел будить Джоанну и сожалел, что все больше втягивает ее в эту историю.

Выругавшись себе под нос, он крикнул:

– Мистрис Джоанна? Тишина.

– Мистрис, проснитесь.

Из спальни донесся скрип кровати.

– Сержант? – сонно отозвалась Джоанна. – С вами все в порядке?

– Да. Спуститесь, пожалуйста, вы мне нужны.

Джоанна сбежала по лестнице. Пышная масса распушенных волос колебалась вокруг нее, как золотое облако. Кровь прилила к щекам и согрела кожу, усиливая ее благоухание, напоминавшее о цветущем луге под дождем.

Грэм замер. Он не видел ее в таком восхитительно полуодетом состоянии с той ночи, когда она готовилась принять ванну. С тех пор прошло больше месяца, но ее образ не давал ему покоя. Сколько долгих ночей он провел, представляя ее себе на своем одиноком ложе!

Грэм тряхнул головой и прошелся пальцами по своим волосам, стараясь не обращать внимания на пульсацию в чреслах и радуясь, что потрудился надеть рубаху.

– Извините, что разбудил вас, мистрис.

– Что случилось? – Джоанна бросила взгляд на его босые ноги, мятую рубаху и плотнее запахнула халат на груди. Шелк натянулся, обрисовывая упругие округлости и заострившиеся маковки.

Грэм вздохнул:

– Пока ничего, но, боюсь, вот-вот может произойти нечто непоправимое.

– Что вы имеете в виду?

– Я только что подслушал разговор одной парочки в переулке. Рольфа Лефевра и… Олив.

– Олив? Возможно… возможно, она принесла ему лекарство для его жены.

– Мистрис, существует только одна причина, по которой мужчина и женщина встречаются в переулке посреди ночи, Джоанна покачала головой:

– Этого не может быть. Олив и Лефевр? У вас разыгралось воображение.

– Он взял ее прямо у меня под окном, – коротко сообщил Грэм.

На щеках Джоанны вспыхнул румянец.

– Должно быть, вы обознались. Это была не Олив…

– Я слышал ее голос. Она плакала, так что я не сразу узнал ее, но когда Лефевр назвал ее по имени, сомнений не осталось. У меня сложилось впечатление, что они уже давно находятся в близких отношениях.

– О Боже! – Джоанна подошла к столу и села на скамью с печальным и растерянным видом. – А как же Деймиан? Он любит ее и… Мне казалось, что она отвечает ему взаимностью.

– Возможно, так оно и есть, – заметил Грэм. – Сердечные Дела редко бывают простыми. Обычно они довольно запутанны… а порой вообще неподвластны уму.

Джоанна подняла глаза. Их взгляды встретились, и Грэм почти физически ощутил груз того, что они оба чувствовали. Но не могли высказать.

Джоанна первой отвела глаза.

– Вы сказали, что я вам нужна.

– Да, нужны, – тихо отозвался Грэм. Слишком сильно и по множеству причин.

– А что именно вам потребовалось?

– Вам необходимо сходить в аптеку напротив.

– Сейчас? Посреди ночи?

– Да. Она там, готовит…

– Нет.

– Нет? Но…

– Вы, кажется, забыли, что я не собираюсь шпионить за соседями для вас.

Грэм застонал:

– Мистрис, я сожалею о том, что произошло. По крайней мере, я честен с вами и не посылаю вас туда по вымышленному поводу.

– Надеюсь, но я пообещала себе, что больше не позволю вам использовать себя. И я намерена сдержать это обещание. – Джоанна повернулась к лестнице. – Спокойной ночи, сержант.

Грэм шагнул следом, опираясь на костыль, и положил руку ей на плечо, когда она ступила на первую ступеньку.

– Я уверен, что вам не все равно, что станет с Адой Лефевр, иначе вы не стали бы навещать ее каждое утро.

– И что с того? – Джоанна помедлила, стоя спиной к нему и держась за перила лестницы.

Грэм обхватил ее за талию, уверяя себя, что делает это исключительно для того, чтобы не дать ей сбежать наверх, куда он не в состоянии подняться. Под тонким щелком она была теплой и мягкой, и ему захотелось притянуть ее к себе и уткнуться лицом в ее волосы.

Он постарался взять себя в руки.

– Я знаю, что вы каждый день относите ей еду. Очевидно, вас беспокоит, что ее могут отравить.

– Отпустите меня, сержант, – напряженно сказала Джоанна.

Грэм усилил хватку и придвинулся ближе, остро ощущая ее пьянящий запах и шелковистое прикосновение ее волос к своему лицу.

– Вы сбежите наверх.

– Нет. Обещаю.

Грэм неохотно отпустил ее, позволив своей руке медленно скользнуть по ее талии и задержаться на изгибе бедра. Это было как любовное объятие. Вряд ли ему еще представится повод обнимать ее подобным образом.

Джоанна повернулась к нему лицом и скрестила руки на груди, не глядя на него.

– Вначале я действительно опасалась отравления. Мне казалось, что, если она будет есть то, что приношу я, она поправится. Но этого не произошло.

– Вы заподозрили, что дело в снадобье, которое она принимает, не так ли?

– Поначалу, но это всего лишь настойка тысячелистника.

– Если верить Олив.

Джоанна бросила на него колючий взгляд.

– Олив не убийца, сержант.

– Олив – внушаемая молодая девушка, мистрис. А Рольф Лефевр достаточно низок, чтобы использовать ее в своих целях.

– И эта цель – убийство?

– Я слышал, как она говорила об этом сегодня вечером. Джоанна устремила на него долгий взгляд, затем подошла к столу и села на скамью.

– Рассказывайте.

– Лефевр хочет, чтобы она позаботилась о чем-то, и поскорее. Он сетовал, что она слишком долго тянет, и настаивал, чтобы она сделала то, что необходимо сделать. Девушка пыталась протестовать и говорила, что это убийство.

– О Боже, Олив… – прошептала Джоанна, перекрестившись.

– И все же она согласилась, потому что он заявил, что иначе они не смогут пожениться.

Джоанна закрыла глаза и потерла лоб.

– Если убрать с дороги мистрис Аду, – заметил Грэм, – Лефевр сможет…

– Он никогда не женится на ней. Ему нужна жена, которая поможет ему продвинуться в обществе, – дочь мелкопоместного дворянина или почтенного купца, а не скромная помощница аптекаря.

– Но Олив этого не знает. Она полностью в его власти.

– Бедняжка.

– Бедная Олив, возможно, готовит сейчас смертельную дозу того зелья, которым они кормят все это время Аду Лефевр. Видимо, Лефевр хотел, чтобы все протекало медленно, как естественное заболевание, но теперь он решил покончить с ней не откладывая.

Джоанна решительно покачала головой:

– Не могу поверить.

– Тем не менее, – сказал Грэм, подойдя к ней, – Лефевр отправил ее в лавку, чтобы «приготовить лекарство», как он выразился, пока она не растеряла свою решимость. Он сказал, что завтра все будет кончено.

Джоанна все еще качала головой:

– Это невозможно. Олив… не способна на такое.

– Боюсь, вы заблуждаетесь.

– Что мне необходимо сделать? – устало спросила Джоанна.

– Сходите в аптеку и посмотрите, чем она занята, – сказал Грэм. – Скажите, что вам что-нибудь нужно… снотворное, например. Оглядитесь по сторонам, попробуйте выяснить, что она делает, посмотрите, как она себя ведет. Расспросите ее, но так, чтобы не вызвать подозрений.

Джоанна нахмурила брови.

– Я буду чувствовать себя предательницей, вводя ее в заблуждение.

– Я пошел бы сам, если бы не нога, – сказал Грэм.

– Я понимаю.

– По-вашему, будет лучше, если я пошлю за шерифом? – поинтересовался Грэм, хотя предпочел бы не прибегать к помощи властей без крайней нужды. Обращение к шерифу могло привести к огласке, чего он меньше всего хотел.

Джоанна покачала головой и встала.

– Нет… пока нет. Возможно, все не так, как вам показалось. Нужно убедиться, что Олив виновна, прежде чем вовлекать в это дело шерифа, – сказала она, как он и рассчитывал.

Когда Джоанна вышла, он оставил дверь приоткрытой, наблюдая в щель, как она перебежала через дорогу и постучала в дверь аптеки, из-за которой пробивался свет. Дверь отворилась. Олив выглядела удивленной. Даже на таком расстоянии Грэм мог видеть, что глаза у нее опухли, а нос покраснел. В руке она держала деревянный пестик. Джоанна что-то сказала. Олив посторонилась, впустив Джоанну внутрь, и закрыла за ней дверь.

Время шло, а Джоанна не возвращалась, и Грэма начали одолевать беспокойные мысли. О чем они так долго разговаривают? Наверное, что-то пошло не так. Ему не следовало посылать туда Джоанну. В конце концов, замышляется убийство, а он отправил ее в логово заговорщиков, не подумав о ее безопасности. Возможно, он недооценил Олив, уверенный, что она не причинит зла Джоанне. Но если девушка способна отравить Аду Лефевр, кто знает, на что еще она способна?

Он открыл дверь и шагнул наружу в тот самый момент, когда Джоанна вышла из аптеки. Грэм поспешно ретировался. Когда она вошла в лавку, он облегченно вздохнул.

– Я начал беспокоиться.

– Не слишком, раз отправили меня туда. – Джоанна скинула сабо и прошла мимо него в гостиную.

Грэм последовал за ней. Нога мучительно ныла, и он сел на скамью, прислонив костыль к столу.

– Она рассказала вам что-нибудь?

– Нет, она была слишком рассеянна. Двигалась как в трансе, пока готовила снотворный порошок. Боюсь, как бы Олив не перепутала ингредиенты. – Джоанна бросила на стол Маленький пакетик.

– Что она делала до вашего прихода?

– Толкла травы.

– Вы узнали их?

– Нет, я в этом не разбираюсь. Грэм выругался себе под нос.

– А вы? – Вытащив руки из-под плаща, она показала ему два пучка сушеных трав, перевязанных тесемкой.

– Вы… стянули их?

– Да, – Она положила пучки на стол, один с крупными листьями, другой с мелкими. – Я подумала, что если это действительно составные части яда, то лучше забрать их у Олив пока она… не натворила глупостей.

Грэм взял один пучок, затем другой, поднес к носу, понюхал, но не смог определить, что это, ни по виду, ни по запаху.

– Едва ли ее запасы ограничиваются этими двумя пучками.

– Возможно. – Джоанна расстегнула плащ, повесила его на крюк и вытерла рукой влажный от испарины лоб. – В любом случае их пропажа вызовет заминку. Возможно, она опомнится и передумает.

– Или побежит завтра утром к Лефевру и доложит ему о краже, а он решит, что вы представляете угрозу для его планов. – Грэм покачал головой. – Я не виню вас в том, что вы взяли эти травы, – я и сам бы так поступил. Просто я хочу надеяться, что вы не подвергли себя неоправданной опасности.

Вернувшись к столу, Джоанна взяла один из зловещих пучков и задумчиво повертела его в руках.

– Я беспокоюсь за Аду Лефевр. Первое, что мы должны сделать утром, – это послать за шерифом.

Грэм неохотно кивнул. Пожалуй, ему ничего не остается, кроме как обратиться к шерифу, если он хочет обеспечить безопасность Ады Лефевр. Проклятие, не будь он беспомощным калекой, то прямо сейчас пошел бы туда и забрал ее из этого дома, но, учитывая, как обстоят дела…

– Вы правы, – сказал он. – Мне чертовски не хочется этого делать, но…

– Почему? Это обязанность шерифа – расследовать подобные вещи. Что вас смущает? – спросила Джоанна в явном замешательстве. Пламя свечи зажигало в ее карих глазах золотистые искорки.

– Направляя меня сюда, чтобы я доставил Аду в Париж, лорд Ги предупредил, чтобы я действовал осторожно, не привлекая внимания.

– Ах да! – Джоанна отщипнула листок и поднесла его к своему носу. – Чтобы сохранить в секрете вещи, которые вы «не вправе открыть».

Уши Грэма загорелись. Он со стыдом сознавал, что держал Джоанну в унизительном неведении, рассчитывая при этом на ее помощь. Да, она не хотела быть пешкой в его руках, но во всех отношениях, не считая одного, она убедительно доказала, что заслуживает доверия. Единственным исключением была ложь относительно смерти ее мужа, но это был невинный и вполне оправданный обман. В конце концов, она молодая красивая вдова и живет одна. Грэм не винил ни Джоанну, ни ее брата за их скрытность. Им следовало держать на расстоянии молодого мужчину, поселившегося под ее крышей.

А вот он виноват, и, прежде всего в том, что скрывал от Джоанны вещи, которые она имела полное право знать, учитывая, до какой степени он вовлек ее в эту темную историю.

– Я был несправедлив к вам, – сказал он. – Вы заслужили право знать больше, чем я рассказал вам. Вы заслужили право знать, кто послал меня сюда.

Джоанна замерла на мгновение, затем положила на стол пучок трав и села – не напротив него, как обычно, а рядом, на ту же скамью.

– И кто же послал вас сюда, сержант?

– Мой лорд, барон Ги де Бовэ.

Джоанна озадаченно сдвинула брови.

– Почему вы не хотели, чтобы я знала об этом?

– Потому что, – Грэм сделал глубокий вздох, – Ада Лефевр – дочь лорда Ги.

Джоанна по-прежнему выглядела озадаченной.

– Незаконная дочь, – пояснил он. – Об этом никто не знает, за исключением ее дяди, который вырастил ее.

– Ада рассказывала мне о своем дяде, канонике собора Парижской Богоматери, – заметила Джоанна.

– Да. И, разумеется, Рольфа Лефевра. Он узнал об этом вскоре после свадьбы. Вот почему он так ненавидит свою жену, вот почему начал угрожать ей и оскорблять ее. Он рассчитывал возвыситься с помощью этого брака, но тот принес ему – как он утверждает – только постыдную тайну, которую необходимо скрывать.

Джоанна кивнула:

– Что ж… в этом есть смысл. Лорд Ги, очевидно, начал тревожиться, что он перейдет от слов к делу, и поручил вам спасти его дочь, пока с ней не произошло ничего ужасного. – Она покачала головой. – Как не вовремя эти грабители напали на вас и покалечили, лишив возможности забрать ее из этого дома.

– Сомневаюсь, что это были грабители.

– А кто же?

– В тот день я побывал у Лефевра. Ему очень не хотелось отпускать со мной свою жену, но мне удалось уговорить его с помощью небольшого шантажа и солидного вознаграждения в виде пятидесяти марок серебром. Он предложил мне вернуться вечером и пообещал, что она будет готова. Кстати, там я встретил Олив. Я попросил ее приготовить побольше лекарства, чтобы его хватило на все путешествие, и принести его вечером к дому Лефевра.

– Там была Олив? Значит, она видела вас и знает, что вы приехали, чтобы увезти Аду. Вот почему вы не хотели, чтобы она видела вас здесь – потому что она знала, что вы не просто случайный прохожий, который попал в переделку на пути в Оксфордшир.

– Верно. Когда я подъехал вечером к дому Лефевра, меня заманил в переулок какой-то тип, выдававший себя за Байрама и знавший, зачем я пожаловал. Он и двое его сообщников, притаившихся в переулке, поджидали меня, чтобы проломить мне голову и забрать пятьдесят марок. Они украли серебро и моего коня и, если бы не ваш брат, отправили бы меня к Создателю.

– Думаете, это Лефевр нанял их, чтобы устроить на вас засаду?

– Очевидно, он хотел получить деньги, не подвергаясь унижению, связанному с потерей жены.

– Казалось бы, он должен радоваться, что избавится от нее, унизительно это или нет.

– Не забывайте, что он травил ее с самого Рождества. Он хотел, чтобы она умерла. А потом женился бы на ком-нибудь более подходящем.

– Прошу прощения, сержант, но мне кажется, что со стороны лорда Ги было крайне опрометчиво выдать свою дочь замуж, скрыв правду о ее происхождении.

– Разумеется. Он сам признает это, и должен сказать, я несколько разочаровался в нем, узнав о его поступке. Сам факт, что все эти годы он скрывал, что у него есть две дочери в Париже, подействовал на меня отрезвляюще. Похоже, все знатные люди имеют побочных детей, которых они прячут подальше от своих семей.

– Две дочери? Ах да, верно, у Ады есть сестра. Она упоминала о ней как-то. Кажется, ее зовут Филиппа?

При звуках имени его будущей жены, слетевших с губ Джоанны Чапмен, Грэма охватила паника.

– Да, – выдавил он. – Филиппа. Они… они близнецы.

– А муж Филиппы знает правду о ее происхождении или его тоже держат в неведении?

Это был шанс рассказать ей все, включая условия ею вознаграждения; быть честным и искренним, как она того заслуживала. Сердце Грэма лихорадочно колотилось, пока он размышлял о том, как лучше сказать Джоанне, что Филиппа еще не замужем, что ему обещана ее рука и они поженятся, как только он привезет Аду во Францию.

– Сержант? – Джоанна повернулась, задев его плечо своим. Она так чудесно пахла, что ему хотелось зарыться лицом в ее волосы и забыть обо всем. – Что-нибудь не так?

Грэм оторвал листок от одного из пучков и растер его между пальцами.

– Филиппа еще не замужем. – Голос его звучал глухо и отстраненно, словно говорил не он, а кто-то другой. – Я… – Он поднял глаза и встретил взгляд Джоанны, сверкавший расплавленным золотом. Этого оказалось достаточно, чтобы его язык прилип к гортани.

– Что ж, остается только надеяться, что лорд Ги будет более откровенен со своим вторым зятем, чем с первым, – сухо заметила она.

– Я… – Грэм покачал головой, испытывая отвращение к себе, – я уверен, так и будет, – пробормотал он, оторвав еще один листок.

Джоанна помолчала, уставившись на него невидящим взором, который он нашел одновременно обезоруживающим и Нервирующим.

– Лорд Ги, должно быть, очень доверяет вам, раз посвятил в подобные секреты.

Грэм смял листок, затем другой, не глядя на нее.

– В юности он был для меня… почти как отец.

– Почти?

Грэм ненадолго задумался, прежде чем ответить.

– Я уважал его. И теперь уважаю, несмотря на… его опрометчивые решения и неверность. Я искренне привязан к нему и хотел бы думать, что это чувство взаимно. Он был добр ко мне и предоставил возможность добиться чего-то в жизни, но…

– Но?

– Но я по-прежнему живу в казарме и выполняю его поручения, как любой из его подчиненных. Я ему не сын, а слуга, которого он выделяет. Я стараюсь не забывать об этом.

Джоанна задумчиво кивнула.

– В сущности, ваша кладовая – первая спальня, которую я мог бы назвать своей. У меня никогда не было ни дома в истинном смысле этого слова, ни семьи.

– Не сомневаюсь, что вы очень тяжело переживали отсутствие близких, – сказала Джоанна. – Но то, что вы росли, полагаясь только на себя, имеет свои преимущества. Вы выросли независимым, уверенным в себе. Это качества, достойные всяческого восхищения.

– Знаю. И искренне восхищаюсь этими качествами в вас. Джоанна опустила взгляд, оставив эту реплику без ответа.

– Мы с вами очень похожи, – тихо произнес Грэм, остро ощущая, как ее плечо прижимается к его плечу, а пола ее шелкового халата щекочет его ногу. – Вы наверняка это заметили.

Джоанна кивнула, не отрывая взгляда от своих рук, сложенных на столе.

– Конечно, у нас есть и различия, – продолжил Грэм. У него было такое чувство, будто он медленно падает в головокружительную бездну, полную тайн и обещаний, увлекая ее за собой. – Но когда мы с вами разговариваем, мне кажется, что я беседую с… другом, с кем-то, чья душа дышит в унисон с моей. Я знаю, что вы испытываете такое же одиночество, как я, и такую же отчужденность от остального мира.

С каким-то хмельным безрассудством он протянул руку и сжал ее ладонь. Джоанна по-прежнему не смотрела на него, но ее дыхание участилось.

– Извините меня, – сказал Грэм, искренне сожалея о своей лжи, особенно о последней, относящейся к Филиппе. – Я не должен был обманывать вас.

– Я тоже была не совсем правдива с вами. – Ее пальцы сжались, обхватив его ладонь. – Мне нужно сказать вам кое-что, что следовало сказать с самого начала.

– Мистрис…

– Нет, позвольте мне закончить. Пожалуйста. Признаться, я чувствую себя довольно глупо из-за того, что скрывала это от вас… и немного стыжусь своего поведения.

– Вам нечего…

– Я позволила вам думать, что я замужняя женщина, но это не так. Я вдова. Мой муж… умер в прошлом году в Генуе.

– Я знаю.

Джоанна изумленно уставилась на него.

– И давно?

– Со дня ярмарки.

– В Смитфилде? – уточнила она. Грэм кивнул.

– Вы знали об этом и молчали? – К гневным ноткам в ее голосе добавилось недоверие. – Целый месяц?

– Мистрис, – успокаивающе произнес Грэм, чувствуя, что, если он сделает сейчас неверный ход, пути назад не будет. – Я прекрасно понимаю, что заставило вас…

– Как вы могли вести себя как ни в чем не бывало, зная правду? – осведомилась Джоанна дрожащим от негодования голосом.

– Мистрис, пожалуйста…

– Вы знали. – Глаза ее сверкали, на щеках горел румянец. – Все это время.

Грэм крепче сжал ее руку.

– Выслушайте меня, пожалуйста.

– Я чувствую себя какой-то дурочкой. Я не могу оставаться здесь, не могу. – Она выдернула свою руку и встала. – Спокойной ночи, сержант.

– Постойте! – Грэм схватил ее за талию обеими руками. – Не уходите. Пожалуйста…

– Пустите меня! – яростно воскликнула Джоанна, пытаясь отцепить его руки. – Я достаточно унижена. Позвольте мне уйти…

– Джоанна…

– Уберите руки! – Она стукнула его кулаками по предплечьям.

Грэм убрал руки и, опершись о стол, неуклюже поднялся на ноги.

– Джоанна, останьтесь. Я всего лишь хочу…

– Оставьте меня в покое. – Она попыталась уйти, но он схватил ее за локоть. Джоанна вывернулась из его хватки и повернулась к нему спиной.

– Джоанна! – Стоя на одной ноге в тесном пространстве между столом и скамьей, Грэм покачнулся и, пытаясь устоять, схватил ее за плечи. В пылу схватки халат сполз с ее плеча, и он ощутил под рукой обнаженную плоть, теплую, упругую и влажную от испарины.

Резко обернувшись, Джоанна набросилась на него с кулаками. Один удар пришелся ему в грудь, другой в плечо. Это были не слишком сильные удары, но их оказалось достаточно, чтобы Грэм потерял равновесие.

Он повалился на пол, опрокинув скамью, и приземлился сверху. Чертыхаясь от боли, он скатился со скамьи и обхватил сломанную ногу обеими руками.

– Грэм! – Джоанна упала рядом с ним на колени, окутав его пышной массой своих волос, и осторожно коснулась лубков на его ноге. Несмотря на боль, Грэм с удовлетворением отметил, что она назвала его по имени. – О Боже, извините!

Он кивнул, стиснув зубы, вытянул ногу и попытался сесть.

– Слава Богу, – сказала она. – Я… я не хотела причинять вам боль. Я никогда не пускала в ход кулаки. Не знаю, что на меня нашло. Я… я лучше пойду. – Она стала подниматься на ноги.

– Не уходите. – Грэм обхватил ее за талию и бросил на устилавший пол тростник.

Негодующе ахнув, она попыталась сесть, но Грэм снова уложил ее на пол, нажав на плечи. Джоанна попыталась вывернуться из-под него, но он навис над ней, удерживая на месте.

– Пустите меня! – Она ерзала и извивалась, упираясь руками ему в грудь. – Слезьте с меня!

– И не подумаю. – Он обхватил ее запястья и прижал их к золотистому облаку ее волос, разметавшихся по тростнику, но Джоанна продолжала вырываться, отчаянно пытаясь скинуть его с себя.

Ее халат еще больше сбился, обнажив верхнюю часть груди. С каждым вздохом, с каждым ее движением тонкий шелк грозил соскользнуть с кремовых округлостей и открыть его взору то, что он видел только в своем горячечном воображении.

Желание опалило его чресла, но Джоанна в пылу схватки, казалось, ничего не замечала.

– Джоанна, прекратите, – произнес Грэм, пытаясь поймать ее яростный взгляд сквозь пряди волос, упавшие ему на лицо. – Прекратите…

– Почему? – крикнула она. – Почему вы не сказали мне, что знаете, что я вдова?

– Я ждал, – мягко отозвался он, глядя ей в глаза, – пока вы скажете мне сами.

Глава 21

Он ждал, пока она скажет ему сама. О Боже!

Джоанна смотрела в голубые глаза Грэма. Сердце бешено колотилось в ее груди, его руки, как железные оковы, удерживали ее запястья, его тело, тяжелое и твердое, прижимало ее к колючему тростнику.

Одна его нога – та, что в лубках, – расположилась между ее бедрами, и сквозь шелк халата и его льняные подштанники она ощущала жар его возбужденного естества.

Джоанна закрыла глаза, пытаясь отгородиться от его пронизывающего взгляда и бури собственных чувств, но это только усилило ощущение его близости. Она открыла глаза и утонула в синеве его глаз. Он был так близко. И пути назад не было.

Склонив голову, Грэм коснулся ее губ своими, и Джоанну накрыла жаркая волна, медленная и неотвратимая.

Это был отнюдь не нежный поцелуй. В нем была жгучая потребность, и – помоги ей Боже – она отдалась во власть его губ, горячих и требовательных, терзавших ее губы с ненасытной жадностью.

Здоровой ногой Грэм развел ее бедра и тесно прижался к ней чреслами. Джоанна выгнулась ему навстречу, ощущая мощную пульсацию в самом сокровенном месте. Ее тело жаждало его, сочась влагой через шелк.

Оторвавшись от ее губ, Грэм с лихорадочной поспешностью развязал тесемки подштанников. Его пальцы касались ее, дразня сквозь влажный шелк. Беспомощная перед своей потребностью в нем, Джоанна выдохнула его имя и почувствовала, когда он распахнул ее халат, шелковистое прикосновение его напряженного естества к своей обнаженной плоти. Грэм снова завладел ее губами, затем приподнялся, напрягаясь каждым мускулом, и мощным рывком вонзился в ее лоно, растягивая его и заполняя собой.

Джоанна всхлипнула, потрясенная давно забытыми ощущениями.

Грэм приподнялся на локтях с обеспокоенным выражением.

– Джоанна? Ты…

– Все в порядке. – Полнота, которую она ощущала внутри себя, была настолько ошеломляющей, что ее не волновали связанные с ней неудобства. Она упивалась своими ощущениями, ибо тем самым он предъявлял права не только на ее тело, но и душу.

Грэм отстранился, затем снова медленно вошел в нее. Его плечи, торс, бедра дрожали от напряжения. С каждым движением он проникал все глубже, вторгаясь в нее дюйм за дюймом. Первоначальная боль от его проникновения перешла в почти болезненную потребность, жаркую и томительную, заставлявшую ее стонать и цепляться за его руки.

Грэм ускорил ритм движений, на его лице поблескивали капельки пота, дыхание стало резким и прерывистым. Тростник трещал под ними. В стремлении ощутить его в себе как можно глубже Джоанна обхватила его ногами и выгнулась под ним.

– О Боже, Джоанна, – выдохнул Грэм, содрогаясь всем телом. – Не делай этого.

– Почему?

– Это слишком… Я не могу… о Боже… – Он уткнулся влажным лицом в ее шею, прерывисто дыша. Затем его пронзила дрожь, и Джоанна почувствовала горячую струю внутри себя. Ощущение было таким восхитительным, что она чуть не расплакалась.

– Извини, – прошептал он, обессилено распростершись на ней.

– За что?

– Я не собирался… – Грэм вздохнул и, приподнявшись на локтях, обхватил ее лицо ладонями. – Я не хотел кончать внутри тебя.

«Я дал себе слово, что никогда не дам жизнь внебрачному ребенку», – вспомнила Джоанна, когда значение его слов проникло в ее сознание.

– Это я виновата, да? – Она выпрямила ноги, все еще обвивавшие его талию. – Мне не следовало…

– Ничего, мне понравилось. – Грэм успокаивающе улыбнулся, погладив ее по бедру. – Даже слишком. Об этом я тоже сожалею. Все получилось слишком быстро.

Джоанна озадаченно моргнула.

– Слишком быстро? Как это может быть? Разве мужчина не делает все так, как ему хочется?

Грэм отлепил от ее щеки влажную прядь и поцелован то место, где она была.

– Я не подождал тебя.

– Меня? Ты хочешь сказать… – Джоанна не представляла, Что мужчина может думать о том, чтобы доставить удовольствие не только себе. Прюит обладал ею всеми возможными способами, но всегда заботился только о собственном наслаждении. Порой, когда он засыпал, Джоанна скользила руками вниз и давала своему телу облегчение, которого оно жаждало. Правда, потом она всегда испытывала стыд и чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.

Все еще находясь внутри ее, Грэм приподнялся на одной руке и расслабил ворот ее халата, полностью обнажив левую грудь. С загоревшимися глазами он накрыл ладонью влажную округлость, поглаживая ее так, что Джоанна замурлыкала, как кошка. Он потянул ее за сосок, и там, где их тела соединялись, проскочила искра.

Бедра Грэма инстинктивно шевельнулись, и он начал двигаться, лаская ее изнутри. Затем, не прекращая этого медленного движения, развязал пояс ее халата и распахнул шелковое одеяние.

– Как ты прекрасна, Джоанна, – произнес он, устремив на нее взгляд, полный желания.

– Позволь мне увидеть тебя тоже, – попросила она, потянув его за рубашку. – Сними это.

Как-то умудрившись стянуть с себя пропотевшую рубаху, Грэм вытер ею лицо и отбросил ее в сторону. Вид его мускулистого торса, поблескивающего от испарины, заворожил Джоанну. Она гладила его тугие мышцы, упиваясь ощущениями, о которых грезила так долго, пока рука Грэма не скользнула вниз по ее животу. Его первое прикосновение было почти невесомым и в то же время сводящим с ума.

Джоанна вцепилась в его плечи и нетерпеливо выгнулась, но Грэм не спешил. Лишь когда она взмолилась о большем, он усилил ласку, касаясь и поглаживая, пока она не начала метаться под ним, словно одержимая.

– Грэм… – выдохнула Джоанна, дрожа от предвкушения, – о, пожалуйста…

Он застонал и глубоко вонзился в нее, затем вышел и снова вонзился, не переставая ласкать ее рукой. Даже находясь на пике страсти, Джоанна смутно осознала, что он полностью восстановил свою силу. Он занимался любовью, так и не разъединившись с ней после первого раза.

Она вскрикнула и рухнула в сверкающую бездну, сотрясаясь от вспышек наслаждения, которые следовали одна за другой, вторя его мощным движениям. Когда ее экстаз пошел на убыль, Грэм накрыл ее собой и приник к ее губам в жадном поцелуе. Его скользкое от пота тело двигалось в безумном темпе, его руки были везде, лаская ее бедра, плечи, грудь. Джоанна льнула к нему, вцепившись в его плечи. В том, что происходило между ними, было столько неукротимой энергии, что она чувствовала себя распутной, прекрасной и необузданной.

Когда ее тело перестало сотрясаться в экстазе, Грэм схватил ее за бедра. Лицо его налилось темным румянцем, из горла вырвался почти болезненный стон. Он быстро выскользнул из нее, оставив ее до обидного пустой. Затем несколько раз содрогнулся и замер, напряженный и дрожащий, обняв ее так крепко, что она едва дышала. Их оросила жаркая струя, прежде чем он, тяжело дыша, рухнул на нее.

Спустя несколько мгновений, немного отдышавшись, Джоанна смущенно заметила:

– Я… я не знала, что мужчины могут делать это… заниматься любовью два раза подряд.

Грэм поднял голову и хмыкнул.

– Я тоже, – сказал он и крепко поцеловал ее.

– Я никогда не спал в такой кровати, – сказал Грэм позже ночью, когда они расположились на постели в спальне.

Это была удивительно красивая комната, просторная и уютная, с гладкими белеными стенами и огромной кроватью, с пуховой периной и белыми занавесками, которые они задернули, забравшись внутрь. Сквозь занавески пробивался свет одинокой свечи, горевшей на прикроватном столике, подсвечивая их обнаженные тела, слившиеся в объятии. Грэм упивался теплом ее роскошного тела, прижимавшегося к его боку, и прохладой простыней, на которых они лежали. А более всего ощущением близости, которое было для него таким новым и таким чудесным.

– У тебя, наверное, был приступ безумия, когда ты настоял на том, чтобы мы поднялись сюда, – промолвила Джоанна, Уткнувшись лицом в его грудь. – Я думала, ты никогда не вскарабкаешься по этой лестнице.

Грэм пропустил между пальцами ее необыкновенные волосы, струившиеся, словно тяжелый шелк.

– Мне хотелось заняться с тобой любовью.

– Видимо, очень хотелось. Ты морщился при каждом шаге. В ее волосах еще оставалось несколько тростинок. Грэм вытащил их и бросил на устланный тростником пол.

– Я никогда прежде ни с кем не спал. Джоанна подняла голову, чтобы взглянуть на него.

– Никогда?

Он покачал головой.

– В общей спальне в обители Святой Троицы и в казарме лорда Ги у каждого своя кровать – не шире той, что стоит внизу у тебя в кладовке. Я никогда не спал с кем-то в одной постели.

– Даже… – Она отвела взгляд и снова пристроила голову у него на плече. – Даже когда был с женщиной?

– Конечно же, я кувыркался в постели, – отозвался Грэм. И во многих других местах – за хозяйственными постройками, в кладовых, в темных переулках и подворотнях, но вряд ли Джоанна захочет знать о его похождениях. – Но, сделав свое дело, я всегда уходил.

– Твои любовницы не хотели, чтобы ты оставался?

– Это были не любовницы, Джоанна, а просто… услужливые женщины.

– Проститутки?

– Иногда, – признал Грэм с чувством неловкости, понимая, что она может подумать о Леоде. – Но в большинстве случаев просто женщины, отдававшиеся по собственному желанию. Они никогда ничего не значили для меня. Это было просто удовлетворение телесных потребностей, не более того. Ничего общего с тем, что произошло между нами. Это было…

– Волшебство, – подсказала она.

Грэм притянул ее ближе и поцеловал в волосы.

– Да. А ты колдунья, поймавшая меня в свои сети Прекрасная и необузданная в своей страсти.

– Вот уж нет! – Джоанна спрятала лицо у него на груди. – Ничего подобного.

Грэм хмыкнул, потешаясь над ее запоздалой стыдливостью.

– Необузданная в лучшем смысле этого слова. Ты была такой неистовой, так пылко отзывалась на каждую ласку. Я испытывал то же самое – благодаря тебе. Впервые в жизни я утратил ощущение отчужденности и чужеродности. Я чувствовал себя единым целым с тобой – словно мы стати одним существом. Понимаешь?

– Да. Я чувствовала то же самое.

– Боюсь, я был не слишком деликатен, – сказал Грэм, вспомнив реакцию Джоанны, когда он вошел в нее в первый раз. Она была тугой, как девственница, – в его представлении, разумеется, поскольку он никогда не имел дела с невинными девицами. Ощущения были невероятными, но он не мог не встревожиться. – Надеюсь, тебе не было больно?

– Нисколько.

Джоанна явно хотела пощадить его чувства.

– Видимо, прошло много времени, с тех пор как ты была с мужчиной.

– Пять лет, – сказала Джоанна. – Я застала Прюита в постели с женой горшечника и прогнала его в кладовую.

Грэм хмыкнул:

– А я-то ломал голову, чем это он заслужил такую участь. Мне следовало бы догадаться. Значит, у тебя никого не было, даже когда твой муженек уезжал за границу и ты оставалась одна?

– Конечно, нет. Я же была замужем.

– Только по букве закона.

– И тем не менее это было бы прелюбодеянием. К тому же в большинстве своем мужчины сторонились меня, уважая мое замужнее положение.

– Бьюсь об заклад, они не были столь щепетильны, когда ты овдовела.

– Да, но я старалась держаться от них на расстоянии. Большинству мужчин ничего не нужно, кроме необременительной связи с опытной женщиной. Они хотели использовать Меня – точно так же, как меня использовали всю жизнь. Некоторые из них были женаты, другие обручены… Им требовалось лишь мое тело, и только на то время, которое необходимо, чтобы удовлетворить похоть. Меня тошнит при одной мысли об этом.

«Некоторые из них были женаты, другие обручены…» Грэм почувствовал раскаяние. Ведь он почти обручен с Филиппой.

Но… разве сама Джоанна не обручена? Наверняка это уже решенный вопрос. Он прокашлялся.

– Я знаю о Роберте Рамсуике.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Что именно?

Грэм убрал завиток волос у нее со лба, стараясь говорить мягко и без укора. В конце концов, он сам только что изменил своей нареченной.

– Я знаю, что он просил тебя выйти за него замуж. В ее глазах отразилось понимание.

– В тот день, когда я занималась стиркой, ты подслушивал. И что же ты услышал?

– Достаточно, чтобы догадаться, зачем он пришел. – Грэм крепко обнял ее и потерся носом о ее благоухающие волосы. – Мне невыносимо думать о тебе как о жене Роберта – или любого мужчины… – Грэм зажмурился от безвыходности их положения и боли расставания, которое непременно наступит. – Я рад, что ты выйдешь замуж за человека, занимающего столь высокое положение в обществе. То есть я хочу радоваться за тебя. Я стараюсь радоваться, но…

– Я не обручена, Грэм. – Джоанна перевернулась на живот, полулежа на его груди и заглядывая ему в глаза. – Ни с Робертом, ни с кем-либо другим.

– Но разве он не просил тебя…

– Просил, но я отказала ему.

– Правда? – Это была поразительная новость – даже невероятная. Роберт из Рамсуика был молод, хорош собой и, судя по его готовности взять на воспитание маленькую Элис, на редкость добр и порядочен. Воистину мужчина, достойный Джоанны. И в добавление ко всему этому он владел землей и поместьем. Брак с ним спас бы Джоанну от нищеты, в которую она неуклонно сползала. – Почему же ты отказала ему?

– Не считая того факта, что я не люблю его?

– Думаю, это не помешало бы тебе вступить в столь заманчивый брак. – Как он успел понять, Джоанна Чапмен была практичной женщиной, делавшей то, что нужно делать, которая закалила свой характер и смогла выжить в непростых обстоятельствах. Это было одно из многих ее качеств, восхищавших Грэма.

– Не помешало бы, – согласилась Джоанна. – Но, как оказалось, Роберт влюблен в свою кузину. А мне он сделал предложение только потому, что нуждался в матери для своих детей и полагал, что его родители не переживут, если он женится на Маргарет. Я рада сообщить, что он опомнился и взялся за ум. – Она лукаво улыбнулась, словно маленькая девочка, довольная собой. – Несколько дней назад они официально обручились в церкви Рамсуиков. Хью присутствовал на церемонии. Свадьба состоится в начале августа.

– А как же родители лорда Роберта?

– Как Роберт и ожидал, они возражали против этого брака, но им не удалось отговорить его. Хью сказал, что они были на церемонии обручения – живые и здоровые, – так что, думаю, им просто потребуется время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. – Джоанна нахмурилась. – Как ты мог подумать, что я обручена с Робертом, после того… что произошло между нами?

– Я… решил, что ты была… во власти страсти и забыла обо всем.

Она улыбнулась:

– По-моему, страсть не то чувство, которому можно давать власть над собой.

Грэм покачал головой, усмехнувшись:

– Порой мне кажется, что ты слишком практична.

– Возможно, но я отчаянно желала тебя сегодня вечером. Собственно, я желала тебя с того дня, как ты появился здесь.

– Неужели? – сказал Грэм, обрадованный, что страсть, которая пожирала его денно и нощно на протяжении последних шести недель, была взаимной.

– Но как бы сильно я ни желала тебя, – серьезно сказала Джоанна, – я бы никогда не уступила этому желанию, если бы Приняла предложение Роберта. Неверность своему нареченному – это тоже прелюбодеяние. Так учит церковь, и так говорит мое сердце. Это предательство.

Грэм всегда испытывал отвращение к неверности – не столько из-за церковного осуждения, сколько из-за обстоятельств собственного рождения. После того как он произнесет брачные обеты, он будет верен душой и телом только той женщине, которая носит его кольцо, отказавшись от всех остальных.

Правда, он всегда полагал, что будет верным своей нареченной даже до того, как они обменяются клятвами. Это было бы правильно и достойно, а Грэм считал себя достойным человеком. Однако он даже не вспомнил о Филиппе, когда сорвал халат с Джоанны и овладел ею на полу в гостиной.

Конечно, у него есть смягчающие обстоятельства. Во-первых, он никогда не видел Филиппу. Не испытывал к ней никаких чувств – ни преданности, ни привязанности, из-за которых тот факт, что он переспал с другой женщиной, казался бы предательством. Во-вторых, их помолвка не была официальной, церемония не проводилась, договор не подписывался. Но ведь это всего лишь формальности. Они с Филиппой обещаны друг другу, а значит, в их собственных глазах уже помолвлены. Занявшись любовью с Джоанной, он изменил своей невесте если не по закону, то, по сути.

Хотя Грэм и не мог отделаться от чувства вины, он не испытывал ни особого стыда, ни ощущения, что серьезно согрешил. Как можно терзаться укорами совести после того, как он слился душой и телом с женщиной, которую любит так сильно и страстно…

– О Боже! – Он не может любить ее, не должен и тем не менее любит. Да и как может быть иначе? Одна часть его души ликовала, обретя родственную душу, а другая – та, которая жаждала настоящего дома, семьи и земельных угодий, – ужасалась такому повороту событий.

Это не кончится добром для них обоих. Чтобы быть с Джоанной, он должен отказаться от руки Филиппы и поместья в Оксфордшире, которое полагалось в приданое, уйти со службы у лорда Ги и вернуться в Англию. Он будет безземельным солдатом без господина, которому он служит, без денег и видов на будущее. У него будет Джоанна – если такая женщина согласится выйти за бродягу без гроша за душой, – но он лишится всех своих надежд, мечтаний и будущего.

– Что с тобой, Грэм? – Приподнявшись на локте, Джоанна нежно погладила его лицо, слегка коснувшись грудью его груди.

Грэм закрыл глаза, глубоко тронутый звуками своего имени, произнесенного ее устами, и благодарный судьбе, что наконец-то может заключить ее в объятия и слиться с ней воедино.

– Ничего, – солгал он. – Поцелуй меня, и все будет в порядке.

Джоанна прижалась губами к его губам. Ее поцелуй и легкие прикосновения пробудили его притихшее естество, оно напряглось и восстало. Почувствовав это, Джоанна оседлала его бедра и медленно опустилась, вбирая его в свое влажное лоно.

Она выглядела невероятно обольстительной, занимаясь любовью таким способом, но в этом таилась опасность.

– Позволь мне быть наверху, – попросил Грэм. – Иначе я не смогу вовремя выйти.

– Я позабочусь об этом, – заверила его она. – Только скажи когда.

– До чего же умелая женщина, – восхитился Грэм, притянув ее к себе за волосы, чтобы поцеловать. – И как только я обходился без тебя?

– Ты счастлив? – спросила Джоанна. Кровать поскрипывала, вторя их медленным движениям, ее тело грациозно выгибалось над ним, ее волосы окутывали их обоих шелковистым плащом.

Когда-то он задал ей этот дерзкий вопрос, и теперь она вернула его ему. Грэм улыбнулся, лаская ее гладкую спину и упругие ягодицы, которые приподнимались и опускались, приближая их обоих к восхитительному завершению.

– Да, безумно. А ты?

– О да! Ах, если бы вечно оставаться в таком положении – Здесь, с тобой, чтобы не было ни прошлого, ни будущего, только мы вдвоем… Думаю, я была бы счастлива всегда.

– Я тоже, – сказал Грэм, всем сердцем желая, чтобы так и было, и в тысячный раз задаваясь вопросом, как вышло, что все так чудесно и ужасно осложнилось.

Глава 22

– Я бы хотела кое-что выяснить у вас, Ада, – сказала Джоанна на следующее утро, поднося последнюю ложку овсянки к губам своей новой подруги. – Боюсь, это покажется вам немного странным.

Ада с трудом проглотила кашу и закашлялась.

– Что вы имеете в виду?

– Это касается вашего мужа.

– Рольфа?

Джоанна кивнула, убирая пустой горшочек назад в корзинку. Ей не хотелось говорить Аде слишком много сейчас, когда обессилевшая от болезни женщина не в состоянии ничего сделать. Рано утром, прежде чем отправиться с ежедневным визитом в дом Лефевра, Джоанна дала монетку мальчишке, чтобы он отнес записку Грэма о готовящемся убийстве шерифу, который жил поблизости.

– Вряд ли я смогу рассказать вам что-нибудь о Рольфе, – сказала Ада. – Я не видела его с Великого поста.

– Знаю, но когда он навещал вас раньше, он… был такой как всегда? Вел себя как обычно?

Ада устало уставилась в пространство, затем покачала головой.

– По-моему, он всегда ведет себя необычно. Я никогда его не понимала. А в чем дело?

Джоанна пожала плечами и с преувеличенным вниманием занялась своей корзинкой, прикрыв ее содержимое салфеткой.

– Просто мне показалось странным, что вы четыре месяца не виделись со своим мужем. – Подумав о Грэме, она добавила: – Мне было бы тяжело так долго не видеть мужа.

Они не спали всю ночь, разговаривая и занимаясь любовью. Каждый раз, когда сон уже овладевал ими, один из них говорил что-нибудь, что давало толчок новому разговору и ласкам, которые заканчивались объятиями. Они так и не сомкну ли глаз, и утром Джоанна чувствовала себя усталой – и сонливой – как никогда в жизни.

– Я думала, вы давно привыкли к этому, – заметила Ада, – ведь мастер Прюит часто бывает за границей. Вы рассказывали мне на прошлой неделе, что ничуть не скучали по нему.

– Ах да!

– Ах да, – мягко повторила Ада с насмешкой. – Я чувствую то же самое по отношению к Рольфу.

Они понимающе рассмеялись, но это лишило Аду последних сил. Голова ее обессилено упала на подушки. Джоанне было больно видеть, что женщина, к которой она успела привязаться, тает буквально на глазах.

– Воды? – предложила она. Ада слабо покачала головой:

– Мне тяжело глотать. Вы не почитаете мне псалмы?

– С удовольствием.

Джоанна читала дольше, чем обычно, опасаясь оставить Аду одну, хотя было раннее утро, а отравленное питье, как она знала, должны были доставить в полдень. Тем не менее, Джоанна решила вернуться и посидеть с Адой после разговора с шерифом.

Пока она читала, глаза Ады закрылись. Джоанну тоже клонило в сон, но ей не давала заснуть тревога за Аду. Она нервно поглядывала на спящую женщину, чтобы убедиться, что ее грудь поднимается и опускается.

Когда она закончила чтение и вернула псалтырь на полку, Ада открыла глаза.

– Я вспомнила, – невнятно произнесла она, видимо, не до конца проснувшись.

Опустившись на стул, Джоанна взяла Аду за руку, казавшуюся ужасно маленькой и хрупкой.

– Спите.

– Я вспомнила один поступок Рольфа, – сказала Ада, медленно выговаривая слова, – показавшийся мне необычным. Это было весной – после Пасхи, но перед Троицей.

– То есть месяца полтора назад, – заметила Джоанна – Но я думала, что вы не видели мужа с Великого поста.

– Это действительно так. Но однажды в полдень Этель подалась ко мне. Она была взволнована и сказала, что Рольф велел мне собираться в дорогу и приказал ей упаковать мои вещи Будто бы кто-то приехал за мной.

Очевидно, это был тот день, когда Грэм приехал в Лондон чтобы увезти ее домой, и подвергся нападению в переулке, сообразила Джоанна.

– Этель помогла мне одеться, – продолжила Ада, – и сложила мои вещи в дорожные сумки. Вначале я была озадачена, а затем мне пришло в голову, что, возможно, отец прислал за мной. Мне так хотелось покинуть этот дом. Несмотря на недомогание и трудности путешествия, я была в восторге, что вернусь во Францию. Я сидела у окна, выходившего на улицу, и ждала. – Огонь в ее глазах погас. – Но никто так и не пришел.

Джоанна подавила соблазн рассказать Аде все. Еще не время.

– Я ждала до тех пор, пока не прозвонили вечерние колокола, а затем подождала еще немного, глядя на темную улицу, – печально сказала Ада. – Этель убедила меня лечь в постель. Я так и не узнала, что произошло в тот день. – Она вся дрожала, ее снова бил озноб.

Зевая, Джоанна укрыла ее одеялом и подоткнула его по краям.

– Я должна уйти сейчас, но я вернусь позже утром.

– Правда? – обрадовано спросила Ада. Бедняжка, должно быть, чувствовала себя ужасно одинокой.

– Да, чтобы составить вам компанию. Отдохните. И помните – ничего не ешьте из того, что вам принесут, и не пейте…

– Вы уже говорили мне это сегодня не меньше дюжины раз, – заметила Ада со снисходительной улыбкой.

– А если кто-нибудь принесет вам ваше снадобье – Олив, ваш муж или кто-нибудь другой, даже Этель…

– Знаю, я не должна его пить. – Брови Ады сошлись на переносице. – Что вас так беспокоит, Джоанна? Что случилось.

Джоанна убрала прядь волос с ее щеки.

– Я объясню вам позже, когда все разрешится. А пока вам необходимо отдохнуть. Вы слишком устали.

Ада кивнула и закрыла глаза.

– Спите, – сказала Джоанна, повернувшись к выходу вернусь, как только смогу.

Придя домой, она обнаружила, что Грэм беседует с грубоватым мужчиной, которого он представил ей как Найла Орледжа, помощника шерифа, присланного в ответ на его записку.

– Доброе утро, мистрис, – сказал тот, переходя сразу к делу. – Если я правильно понял сержанта, жизнь вашей соседки в опасности.

– Совершенно верно.

Помощник шерифа поскреб подбородок, заросший седеющей щетиной. С одной стороны на его поясе болтались металлические оковы и цепь, с другой – гигантский тесак в ножнах.

– И вы, значит, думаете, что ее муж со своей полюбовницей травит ее потихоньку.

– Мне не хочется думать, что в этом замешана Олив, – сказала Джоанна, – но, должна признать, ситуация выглядит достаточно зловещей. Она неплохая девушка, просто молода и попала под влияние Лефевра.

– Она полностью в его власти, – заметил Грэм, успокаивающе коснувшись руки Джоанны. – Это он все придумал.

– Вероятно, – сказала Джоанна.

Грэм устремил на нее озадаченный взгляд.

– Это как же? – Помощник шерифа повернулся к Грэму. – В своей записке вы выразились достаточно ясно, обвинив этого парня в попытке убийства.

– Может, я чего-то не знаю? – спросил Грэм, глядя на Джоанну.

– Возможно, это не важно, но мне показалось странным. – Она рассказала о таинственном путешествии, к котором} приготовилась Ада и которое так и не состоялось. – Если Лефевр потихоньку травил свою жену, вряд ли он отпустил бы ее с Грэмом. Разумнее было бы довести дело до конца и покончить с ней навеки.

– Да, но если он и вправду хотел прикончить ее, – возразил Найл, – то как раз и нанял бы тех бродяг, что напали на Сержанта, чтобы он не мог помешать его плачам. Да еще и пятьдесят марок получил бы в придачу.

– Логично, – сказал Грэм, – но зачем тогда готовить жену к отъезду? Джоанна права. Тут что-то не сходится.

– Ну, это моя работа сделать так, чтобы все сошлось, – За явил помощник шерифа. – Но я должен действовать осторожно, как вы понимаете. Рольф Лефевр – важная персона в этом городе. Нельзя швыряться в него обвинениями, не имея убедительных доказательств.

Грэм взял со стола два пучка трав и вручил их Найлу.

– Наверняка любой аптекарь может определить, что это такое, и сказать нам, содержат ли они яд.

– Несомненно, – заверил его Найл, – и если да, это послужит уликой против девушки, но не докажет, что Лефевр подбил ее на это. В любом случае первое, что мне нужно сделать точнее, нам, поскольку вы должны присутствовать как обвинители, – это перейти через дорогу и допросить девицу. Признание значительно облегчит мою работу, а если удастся убедить ее прояснить роль Лефевра в этом деле, будет еще лучше. – Он открыл дверь и шагнул наружу. – Идемте.

– Как, по-твоему, ты сможешь перейти через дорогу? – спросила Джоанна Грэма, когда он двинулся к выходу, опираясь на костыль. Она заметила, что он надел сапоги – впервые за шесть недель, проведенных в ее доме.

– Я ведь забрался на лестницу, не так ли? – Он бросил взгляд на помощника шерифа и, убедившись, что тот стоит к ним спиной, нагнулся и поцеловал ее, быстро, но крепко. – Как утверждал брат Саймон, желание творит чудеса.

К тому времени, когда Грэм, поддерживаемый Джоанной, пересек наконец Вуд-стрит, Найл Орледжуже вошел в аптеку и приступил к допросу испуганной Олив.

– Мистрис Джоанна! – воскликнула она при виде Джоанны. – Этот человек говорит, что он помощник шерифа и может арестовать меня. Вы не знаете… – Ее взгляд упал на Грэма, и в глазах, еще опухших от вчерашних слез, вспыхнуло узнавание.

– Узнаешь меня? – спросил он.

– Я… кажется, да. Вы не так давно были у мастера Рольфа.

– Верно.

Вы собирались увезти мистрис Аду. – Олив обхватила себя руками, переводя испуганный взгляд с одного лица на другое. – Что все это значит? Я ничего не сделала.

– Мы знаем, что ты не хотела этого делать, Олив.

– Чего именно я не хотела делать? Найл показал ей два пучка сушеных трав:

– Узнаешь это?

Белокожее от природы лицо Олив стало бледнее мела.

– О Боже! – Она попятилась от них. – О Боже! – Она схватилась за живот. – Мне плохо. Меня сейчас стошнит.

Джоанна шагнула к девушке и помогла ей сесть на низкую скамейку.

– Опусти голову вниз, вот так и сделай несколько глубоких вдохов.

– Я не хотела, – простонала Олив, опустив голову на дрожащие руки. – Он сказал, что другого способа нет.

– Мы знаем, Олив. – Джоанна похлопала ее по спине. – Он втянул тебя в это дело. Это не освобождает тебя от ответственности, но поможет, когда тебя будут судить. Возможно, ты получишь несколько ударов плетью, но, уверена, тебя не повесят, учитывая, что…

– Повесят! – ахнула Олив, глядя на них полными слез глазами. – Я не знала, что за это могут повесить… О Боже, Боже! Я не хотела. Но он сказал, что, если у меня будет ребенок, он не сможет жениться на мне из-за позора.

Джоанна бросила взгляд на своих спутников, выглядевших такими же ошарашенными, как и она сама. Кто-то постучал в дверь и крикнул:

– Эй, вы не продадите мне эликсир…

– Нет! – гаркнул Найл.

Джоанна опустилась на колени рядом с девушкой, которая раскачивалась взад и вперед, заливаясь слезами.

– Ты ждешь ребенка?

Олив прижала ладонь к губам и зажмурилась. Ее восковое яйцо покрылось испариной.

– Ты беременна от Рольфа Лефевра? – спросил Найл.

– Это потому вы хотите арестовать меня? – хрипло спросила Олив. – Потому что я хотела… избавиться от ребенка?

Джоанна, Грэм и помощник шерифа переглянулись. Снова раздался стук в дверь.

– Могу я… – послышалось снаружи.

– Нет! – отозвались все трое хором.

– Олив, – сказала Джоанна, – расскажи нам, что случилось. С самого начала. Ты и Рольф Лефевр… – подсказала она.

– Да, – всхлипнула Олив, вытирая нос.

– И давно?

– С Рождества. Примерно с того времени, как его жена захворала. Он… заметил меня, когда я стала приносить ей лекарство.

– Он соблазнил тебя? – мягко спросила Джоанна. Олив закрыла глаза и кивнула.

– Вначале я… пыталась противиться ему, потому что он был женат… а еще потому, что я была влюблена в Деймиана. И я не могла представить себе, что человек, подобный ему, мог что-то найти в такой, как я. Он мастер гильдии, богатый, красивый и одевается так нарядно. Но Рольф не оставлял своих попыток. Он говорил, что любит меня, нуждается во мне. Его жене становилось все хуже из-за разлива желчи. Он сказал, что все идет к тому, что она умрет, и он женится на мне, когда все закончится. – Олив покачала головой. – Я позволила ему вольности с собой. А теперь я его люблю, у меня в животе растет его ребенок, и моя жизнь погублена.

– Я что-то не понял, – сказал Грэм. – Он говорил, что не сможет жениться на тебе, если ты родишь ребенка?

Олив кивнула, уставившись на влажный платок, который крутила в руках.

– Потому что я стану падшей женщиной. Мужчина с положением не может жениться на девушке, которая родила внебрачного ребенка, даже если это его ребенок. Он заставил меня пообещать, что я избавлюсь от него.

– С помощью этих трав? – спросила Джоанна, указав на два пучка, которые Найл по-прежнему держал в руках.

– Да.

– Так это об этом ты говорила с Лефевром прошлой ночью? – спросил Грэм. – О прерывании беременности?

– Вы слышали нас? – ужаснулась Олив.

– Да. Я подумал… в общем, я подумал, что вы говорите о чем-то другом.

– Ты хочешь иметь ребенка? – спросила ее Джоанна.

– О да! – Олив подняла заплаканные глаза на Джоанну. – Но если бы вы не появились здесь прошлой ночью, я бы избавилась от него. Я очень расстроилась, когда увидела, что вы забрали эти травы, хотя и не могла понять, как вы узнали, что я собираюсь с ними делать. Но, подумав, я поняла, что вы поступили правильно. Вы спасли меня от ужасного греха.

Джоанна молчала, не представляя, что сказать.

– А теперь меня арестуют за попытку вытравить ребенка из чрева, – скорбно закончила Олив.

– За это не арестовывают, – заверила ее Джоанна. Олив ткнула пальцем в Найла:

– Но он сказал, что пришел сюда, чтобы арестовать меня… и показал эти травы. Я подумала…

– Он ошибся, – сказала Джоанна. – Мы все ошиблись. Помощник шерифа шагнул вперед.

– Не уверен.

Грэм бросил быстрый взгляд на Джоанну, которая ответила ему раздосадованной гримасой.

– Вы удовлетворены объяснениями этой девицы, потому что знаете ее и склонны верить ее словам, – продолжил Найл. – Но моя профессия подразумевает определенную долю скептицизма.

– Девушка невиновна, – сказал Грэм. – Возможно, она чересчур внушаема и доверчива, но в ее возрасте это простительно.

Джоанна положила руку на плечо Олив.

– И она определенно не убийца.

– Убийца! – вскричала Олив.

– Когда Рольф Лефевр предложил тебе добавлять яд в лекарство для его жены? – требовательно спросил Найл, возвышаясь над испуганной девушкой. – До или после того, как ты стала его любовницей?

Олив закрыла глаза.

– Меня сейчас опять стошнит.

Джоанна протянула ей тазик и обтерла ее лицо влажной салфеткой.

– Оставьте ее в покое, – сказала она помощнику шерифа. – Она не травила Аду Лефевр.

– Возможно, – невозмутимо отозвался тот. – Теперь подумайте вот о чем! Молодая девушка, в чреве которой растет дитя, отчаянно желает выйти замуж за отца ребенка. Но беда в том, что у него уже есть жена. Добавим к этому, что девушка работает помощницей аптекаря. А жена лежит в постели с простудой. Проще простого подмешивать в ее лекарство какое-нибудь зелье, которое будет постепенно ухудшать ее состояние жена в конечном счете умрет, и никто ни о чем не догадается Лефевр может даже не знать, что она затеяла. Вполне возможно, что она придумала этот дьявольский план сама.

– Неужели, глядя на это дрожащее, плачущее создание, – сказала Джоанна, – вы можете серьезно думать, что она способна на подобное злодейство?

– Мистрис, – устало произнес Найл, – я служу помощником шерифа без малого двадцать лет. Я видел хладнокровные убийства, совершенные милыми старушками и розовощекими ребятишками, которые смеялись потом над своими поступками. Не раз я был свидетелем тому, как мужчин, поклявшихся в своей невиновности со слезами на глазах, сжимая в руках священные реликвии, отпускали на свободу только для того, чтобы они совершили новое убийство.

Олив вскочила на ноги.

– Я не делала этого! Я действительно хотела выйти замуж за Рольфа, но я никогда бы не замарала свою душу убийством. Никогда! Скажите, как доказать мою невиновность, и я сделаю это!

Найл указал на пучки трав, которые он все еще держал в руке.

– Я отдам их на анализ аптекарю. Если выяснится, что они неядовитые, это станет доказательством в твою пользу. А тем временем тебя заключат в лондонскую тюрьму.

– В тюрьму! – воскликнула Джоанна. – Зачем сажать ее в тюрьму…

– Она подозревается в убийстве, – заявил Найл, снимая с пояса оковы.

Олив заплакала.

– Это ни к чему, – сказал Грэм. – Она и так пойдет с вами, правда, Олив?

Девушка энергично закивала:

– Да, клянусь. Пожалуйста, не надевайте на меня цепи.

– Ладно. – Помощник шерифа неохотно убрал оковы. – Но если ты попытаешься бежать на пути в тюрьму, я не задумываясь пущу в ход силу.

– Я не убегу.

– А как же Рольф Лефевр? – поинтересовался Грэм – Вы не можете арестовать Олив, оставив его на свободе.

– Я имею твердое намерение допросить мастера Рольфа, – заявил Найл. – Он, кажется, живет в красно-синем доме на Милк-стрит?

– Да, – сказала Джоанна, – но вы найдете его в рядах торговцев шелком на крытом рынке. Он проводит там почти каждое утро.

– Я схожу туда после того, как доставлю эту девицу в тюрьму. Ты готова? – спросил он у Олив.

Девушка кивнула. Джоанна обняла ее.

– К вечеру ты будешь на свободе. Я позабочусь об этом.

После того как все ушли, Элсуит отодвинула занавеску из оленьей кожи, за которой она пряталась, подслушивая разговор, и вошла в лавку.

Там царил полумрак. В узких лучах солнца, проникавших сквозь щели в ставнях, поблескивали пылинки, похожие на крохотные сверкающие звездочки. Элсуит махнула рукой, заставив их кружиться в воздухе.

Одинокий солнечный луч падал на флаконы из синего стекла, стоявшие на рабочем столе, заставляя их сверкать подобно сапфирам. Элсуит постояла, любуясь их красотой. Флаконы привозили из Венеции, чем и объяснялась их немалая стоимость. Неудивительно, что вдова торговца шелком попыталась украсть один из них. Но она, Элсуит, застукала ее за этим занятием. «Это наше», – сказала она, и Джоанна Чапмен, поняв, что попалась, вернула флакон на место.

Когда та ушла, Элсуит дважды пересчитала флаконы, чтобы убедиться, что все на месте, а позже, после работы в саду. Пересчитала их снова для пущей уверенности. Нельзя допустить, чтобы такие ценные вещи попали в руки этой вороватой сучки.

Элсуит взяла один из флаконов и огляделась. Выложенный камнем очаг была вычищен даже от пепла, который утром вымела Олив. Метла все еще стояла посреди комнаты прислоненная к крюкам для чайников. Размахнувшись, Элсуит бросила флакон в очаг, где он разбился, разлетевшись на множество синих осколков.

Женщина улыбнулась и разбила еще один флакон, затем еще один и так далее, пока очаг не заполнился и разбитое стекло не посыпалось на земляной пол. Вот так. Мистрис Чапмен не получит ни одного из них, что бы ни случилось.

Ее дыхание участилось – битье тридцати четырех флаконов оказалось утомительным делом, – но не потому, что она была расстроена. Время для ярости прошло. На смену обжигающей ярости, кипевшей в ее мозгу весь прошлый год, пришла холодная решимость, казавшаяся жесткой, ясной и сверкающей, как осколки синего стекла в очаге.

Она знала, что должна сделать. Решение пришло ей в голову, когда ее дочь проливала слезы из-за этого лживого сукина сына, который посеял ублюдка в ее чрево. «Он мастер гильдии, богатый и красивый, и одевается так нарядно… Он сказал, что любит меня и нуждается во мне… Он собирается жениться на мне».

Элсуит взяла лист пергамента, перо и чернила и расположилась за рабочим столом. Открыв баночку с чернилами, она обмакнула в нее перо и написала сверху: «Для Олив».

«Ты удивишься, почему я сделала то, что сделала, – написала она изящным почерком, которым всегда гордилась. – Вот почему я пишу это письмо, прежде чем…»

Глава 23

Сидя на бочонке перед кухней мистрис Джоанны, Томас-арфист вдыхал запах горелой овсянки и гадал, куда делась хозяйка дома. И сержант, кстати, тоже. Заглянув в окно кладовой, он обнаружил, что она пуста – впервые за полтора месяца, которые Грэм Фокс провел там.

Когда колокола на церкви Святой Марии прозвонили полдень, задняя дверь красно-синего дома, принадлежавшего мастеру гильдии торговцев шелка, распахнулась и появилась пухленькая служанка с перекинутой через руку корзинкой. Обменявшись бодрым приветствием со слугой, чистившим конюшню, она отбыла.

Время, когда Томас обычно завтракал, давно миновало, и голод давал о себе знать. Его так и подмывало пойти в кухню и плеснуть поварешку овсянки в свою миску. Джоанна не стала бы возражать. Как и большинство образованных людей, она знала, что его болезнь не настолько заразна, как было принято считать. Но если его увидит кто-нибудь из соседей – например, жена ростовщика, бросавшая на него исполненные ненависти и отвращения взгляды, работая в своем саду, – его лишат жизни.

Из груди Томаса вырвался смешок. Ну не забавно ли, что такое жалкое создание, как он, боится смерти. Кто он такой, какие ходячий мертвец, разлагающееся существо, которое когда-то было мужчиной. До сих пор ему удалось обходиться своими силами, несмотря на отмирающее лицо, руки и ноги, но скоро он лишится остатков своей драгоценной независимости, ибо то, чего он страшился годами, начинает сбываться. Его единственный зрячий глаз начал слепнуть. Зрение, которое некогда было орлиным, постепенно, но неотвратимо затягивала туманная пленка. Скоро она сомкнётся, и окружающий мир погрузится во тьму.

Он будет слепым и немым. Так стоит ли бояться смерти?

Раздосадованный этим приступом жалости к себе, Томас закрыл глаза и представил себе женщину, которую он любил и бросил, когда был молодым, здоровым и глупым, – женщину, которая по-прежнему обладала способностью успокаивать его и утешать, пусть даже в его воображении. «Томас, любовь моя, – Шептала Бертрада, целуя и обнимая его. – Я всегда буду ждать тебя. И никогда не разлюблю… никогда…»

– Томас.

Он открыл глаза и обнаружил перед собой Джоанну Чапмен и Грэма Фокса.

– Мистрис, – кивнул он, пытаясь улыбнуться. – Грэм. Рад видеть вас на улице, сержант. Я не представлял себе, что у вас такие яркие волосы.

– И чудесно выглядят на солнце. – Джоанна запустила пальцы в волосы Грэма.

Они обменялись такими теплыми и понимающими улыбками, что у Томаса возникло чувство, будто он подглядывает за чем-то глубоко личным. «Интересно», – подумал он.

– Как ты себя чувствуешь сегодня, Томас? – спросил Грэм. Тот улыбнулся:

– Лучше всех. Хотя, возможно, я чуточку преувеличил. Грэм хмыкнул с несколько утомленным видом и зевнул.

Джоанна тоже зевнула.

– Что-то вы оба выглядите усталыми, – заметил Томас. Грэм улыбнулся Джоанне, которая залилась краской и отвернулась. «Очень интересно», – снова отметил Томас.

– Судя по запаху, моя овсянка подгорела, – сказала Джоанна, направляясь в кухню. – Придется выбросить ее, но просто позор выбрасывать то, что сверху. Тебе положить, Томас?

Томас возвел свой здоровый глаз к небу, находя забавными и в то же время трогательными усилия Джоанны выдать свою щедрость за практичность.

– Пожалуй, я съем немного, мистрис.

Пока она зачерпывала поварешкой овсянку, задняя дверь красно-синего дома снова отворилась. На этот раз вышел сам хозяин, по обыкновению нарядившийся павлином. Грэм спрятался за угол кухни, пристально наблюдая за Лефевром, который направился к Милк-стрит.

– Не хотите, чтобы вас видели? – поинтересовался Томас.

– Чтобы он видел, – уточнил Грэм.

Что-то в мрачном выражении лица сержанта предостерегло Томаса от дальнейших вопросов.

Как только Лефевр исчез из виду, дверь снова отворилась, и появилась еще одна пухленькая краснощекая служанка, которую Томас иногда видел в окне кухни, занятую готовкой. Она сняла чепец, обнажив русые волосы, заплетенные в косу, обернутую вокруг головы. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, она перебежала через двор» прошмыгнув мимо кучи грязной соломы, которую набросал Байрам, и скрылась в конюшне.

– Им следовало бы найти более укромное местечко для свиданий, – заметил Грэм. – Рано или поздно они попадутся.

– Согласно Публиусу Сирусу, – сказал Томас, – любовь и мудрость несовместимы.

– Верно подмечено, – согласился Грэм, внезапно погрустнев.

– Что верно подмечено? – спросила Джоанна, выходя из кухни с полной поварешкой.

Почему-то этот вопрос смутил Грэма.

– Томас сказал, что я выгляжу усталым, – ответил он после небольшой заминки.

– Тебе следует лечь. – Она снова зевнула, наливая овсянку в миску Томаса. – Я бы тоже легла, но я обещала мистрис Аде, что зайду к ней. – Она коснулась руки Грэма. – Постарайся поспать.

Грэм прошелся костяшками пальцев по ее щеке.

– Ты устала не меньше меня. Я вижу это по твоим глазам. Джоанна улыбнулась.

– Посплю позже, – ее взгляд метнулся к Томасу, – когда все разрешится.

– Мне не нравится, что ты будешь там, учитывая все обстоятельства, – сказал Грэм.

– Лефевра нет дома.

– И все же… тебе следует быть как можно осторожнее.

– Не беспокойся. – Джоанна отнесла поварешку в кухню, наполнила ведро, предназначенное для Томаса, свежей водой и ушла.

Грэм подождал, пока она пересечет задний двор Лефевра и войдет без стука в дом.

– Если бы я не был так голоден, – сказал Томас, шаря в своей сумке в поисках ложки, – я бы засыпал вас сотней вопросов.

– В таком случае я рад, что вы голодны, – улыбнулся Грэм и, помахав ему рукой, заковылял к дому, опираясь на костыль.

Томас медленно жевал овсянку, наслаждаясь едой, как когда-то наслаждался трапезами из двадцати четырех блюд. Затем напился из ведра и воспользовался остатками воды, чтобы выбыть свою ложку и миску. Закончив все дела, он снова уселся, благодарный, что может дать отдых ногам. Одним из наихудших последствий его проклятой болезни было то, что ничегонеделание становилось образом жизни.

Наконец, когда ему надоело просто сидеть, он неуклюже поднялся и направился к окну в задней части дома, чтобы попрощаться с Грэмом. Вначале ему показалось, что кладовая пуста, но затем он разглядел молодого человека. Тот лежал на спине на узкой кровати, все еще полностью одетый – в рубашку, рейтузы и сапоги, – и крепко спал.

– Пусть вам приснятся приятные сны, сержант. – Шаркая ногами, Томас двинулся через пустырь к переулку и чуть не наткнулся на женщину, которая шла ему навстречу.

Она задела его, проходя мимо, и сердце Томаса сжалось. Это было то, чего он боялся более всего на свете, – что кто-нибудь случайно коснется его и ему придется за это ответить.

Но женщина так целеустремленно шагала вперед, что, казалось, даже не заметила его. Глядя ей вслед, когда она свернула на пустырь, он обратил внимание на гриву ее спутанных волос – не рыжеватых, как у Грэма, а цвета начищенной меди, кое-где тронутой серебром. На ее спине висел бурдюк, а в руках она держала метлу прутьями вверх, словно скипетр. Это было странно, но еще необычнее выглядела ее одежда – точнее, отсутствие таковой. Насколько Томас мог судить, на ней было надето не платье, а…

Нет, не может быть. Сорочка, а возможно, даже ночная рубашка, и не первой свежести. Подол и рукава обтрепались, а тонкая ткань была настолько грязной, что казалась скорее серой, чем белой. К тому же она была босой, с голыми ступнями, покрытыми коркой грязи.

Женщина решительно подошла к калитке в каменной стене, окружавшей задний двор Лефевра, открыла ее и вошла внутрь. На середине двора она помедлила и огляделась по сторонам, словно что-то искала. Ее взгляд упал на конюшню, и она направилась туда.

Солома, ей нужна солома.

Элсуит заметила кучу соломы рядом с конюшней и нагнулась, чтобы набрать немного, но едкий запах ударил ей в ноздри. Она с отвращением отшатнулась. Распахнув дверь конюшни, она заглянула внутрь и увидела прямо посередине прохода огромную кипу свежей соломы и прислоненные к ней грабли. Войдя внутрь, она услышала какие-то звуки, похожие на пыхтение – так дышат собаки в жару, – и, обернувшись, увидела мужчину и женщину в стойле напротив. Он пристроился между ее голыми ногами, спустив штаны и энергично раскачиваясь.

Первая мысль Элсуит была об Олив и Рольфе Лефевре, занимавшихся этим, возможно, в этом самом месте, и ее захлестнула жгучая ярость. Но она подавила ее, напомнив себе, что время для ярости прошло. Теперь она знает, что нужно делать.

Должно быть, она задела грабли, поскольку они упали на землю с глухим стуком.

Женщина издала испуганный возглас:

– Байрам! Байрам! Здесь кто-то есть.

– Что?

Выйдя с охапкой соломы из конюшни, Элсуит захлопнула за собой дверь и со скрипом задвинула железный засов.

– Эй! – крикнул изнутри мужской голос. – Эй! Что это вы там делаете? Откройте дверь!

Элсуит направилась к красно-синему дому, отметив, что за ней открыто наблюдают два человека: прокаженный и жена ростовщика. Кроме них, она никого не заметила.

Открыв заднюю дверь, она вошла в дом, темный и прохладный. Справа находилась кухня. Там было пусто, но в очаге пылал огонь. Хорошее предзнаменование! Никто не помешает ей сделать то, что она задумала. Видимо, сам Бог способствует ее планам.

Стараясь держаться на расстоянии от очага, чтобы не воспламенилась зажатая под мышкой солома, Элсуит поднесла метлу к пламени и подождала, пока загорятся прутья. Выйдя из кухни с пылающей метлой, она зашла в кладовую, бросила на деревянный пол у подножия лестницы немного соломы и поднесла к ней импровизированный факел. Солома загорелась, потрескивая и дымясь.

Все с той же целеустремленностью и спокойствием Элсуит проследовала по коридору в переднюю часть дома, поднялась по лестнице на третий этаж и подошла к двери спальни, бесшумно ступая босыми ногами. Изнутри доносился женский голос – голос Джоанны Чапмен, – произносившей какой-то текст, певучий и монотонный, вначале показавшийся Элсуит какой-то тарабарщиной, пока она не поняла, что это латынь:

– Тот, кто творит обман, будет изгнан из моего дома. Тот кто оскверняет свои уста ложью, не посмеет продолжить в моем присутствии.

Сообразив, что это псалмы, Элсуит улыбнулась. Как точно это отражает то, что она чувствует в своем сердце. Еще одно доброе предзнаменование!

– День за днем я буду сокрушать все зло на этой земле, отсекая злонамеренных от царства Божия.

Элсуит бросила еще немного соломы перед дверью спальни и подожгла ее, тем самым заблокировав огнем оба выхода из помещения. Затем подняла свой самодельный факел к соломенной крыше, видневшейся между потолочными балками. К этому моменту прутья метлы почти полностью сгорели, но солома мгновенно воспламенилась. Ничто не горит так хорошо, как солома, особенно сухая ржаная солома, как в данном случае.

За считанные минуты огонь охватит всю крышу, дом наполнится дымом, раскаленные балки обрушатся в спальню, и адское пламя поглотит вопли и рыдания. Элсуит сожалела, что не может подождать, чтобы увидеть все это, но ее план не допускал промедления.

Сбежав по ступенькам вниз, она сложила остатки соломы у подножия лестницы и приткнула сверху догорающую метлу, с удовлетворением отметив, что из задней части дома уже начинает просачиваться дым.

Покинув дом через переднюю дверь, она отряхнула руки и, не обращая внимания на взгляды прохожих, направилась к Ньюгейт-стрит, где располагался Маркет-Холл.

Грэму снился сон, и в этом сне Джоанна была его женой. Более того, она ждала ребенка, их ребенка. Он никогда не был более счастлив.

Они жили здесь, в восточной части Лондона, по крайней мере, так казалось вначале, но когда Грэм открыл переднюю дверь, ожидая увидеть толпу на Вуд-стрит, перед ним раскинулся холмистый пейзаж Оксфордшира. Насколько мог видеть глаз, холмы покрывала сочная зеленая трава, а небо было таким пронзительно синим, что на глазах выступали слезы.

– Грэм! – донесся издалека хриплый мужской голос. Заслонив глаза от солнца, Грэм увидел лорда Ги, идущего по направлению к нему. Он удивился, пока не сообразил – или вспомнил, ведь он должен был это знать, – что Джоанна – дочь барона и вместе с ней он получил поместье в Оксфордшире. Он совсем забыл об этом, но это в корне меняло ситуацию. Зачем связываться с Филиппой, когда он может иметь Джоанну.

– Грэм, это дом Лефевра, – взволнованно сказал лорд Ги.

– Что за чепуха, это мой дом. – Грэм обернулся, чтобы полюбоваться своим новым домом, и со смятением обнаружил, что тот выкрашен в кричащие красно-синие тона. И все же это его дом, пусть даже он выглядит как дом Лефевра. Над трубой вился дымок, дразня его ноздри едким запахом. На соломенной крыше сидел Манфрид, оглашая окрестности пронзительным мяуканьем, похожим на вопли.

– Грэм! – закричал лорд Ги своим странным хриплым голосом откуда-то издалека. – Сюда, скорей!

Но ему не хотелось уходить. Он хотел остаться здесь, с Джоанной. Теперь они лежали вдвоем на пуховой постели за белыми занавесками, уносясь на волнах блаженства. Она поцеловала его, затем перевернула на спину и уселась сверху…

О да!

Что-то прыгнуло ему на грудь, пощекотало щеку и потыкалось в лицо прохладным влажным носом.

– Манфрид… Иисусе, убирайся. – Грэм приоткрыл глаза, сонно уставившись на кота. «Не буди меня… – мысленно взмолился он, – не сейчас по крайней мере».

Манфрид ткнулся головой в его подбородок и мяукнул прямо в ухо.

– Манфрид, ради Бога. – Грэм сел, схватил кота за шкирку и скинул с постели.

С несвойственной ему отвагой кот запрыгнул назад, на кровать, затем прыгнул на подоконник, через который он, видимо, проник внутрь.

Грэм запустил пальцы в волосы и отбросил их с лица. Досадуя, что его разбудили, когда сон принял такой многообещающий поворот, он потянулся к окну, чтобы закрыть ставки, – и замер.

Дым. Он чувствовал его запах, он видел его, Не обычный дым из трубы, а…

– Иисусе! – Дым поднимался над домом Лефевра, соломенную крышу которого пожирал огонь. «О Боже, ведь там Джоанна!» – пронеслось у него в голове.

Схватив костыль, Грэм вскочил с постели, пронесся по коридору и выскочил наружу. Костыль замедлял его движение. Грэм отшвырнул его и неуклюже побежал через пустырь и задний двор Лефевра. Сломанная нога болезненно отзывалась на каждый шаг. Роуз Оксуик, стоявшая в своем дворе, лихорадочно осеняла себя крестным знамением, глядя на охваченный пламенем дом.

Из окон спальни валил дым.

– Джоанна! – крикнул Грэм.

– Грэм! Слава Богу! – Из задней двери с пустым ведром в руках показался Томас, почти неузнаваемый из-за покрывавшего его слоя сажи, и бросился к колодцу. Его клюка валялась забытая па земле. – Они в ловушке. Обе лестницы в огне, а крыша вот-вот рухнет. Они не могут даже добраться до окон.

О Боже!

– Джоанна!

Из конюшни донесся яростный стук, словно кто-то барабанил в дверь.

– Выпустите нас!

Грэм выхватил ведро с водой у Томаса и ринулся к дому, крикнув на бегу:

– Открой дверь конюшни. Байрам может помочь.

– Не входите туда! – взвизгнула Роуз Оксуик, когда Грэм, ковыляя, устремился внутрь дымящегося ада. – Вы не сможете помочь им и тоже погибнете.

Паника охватила Грэма, когда он оказался в задымленном пространстве, похожем на коридор.

– Джоанна! – закричал он, задыхаясь от дыма, струившегося как из передней, так и задней части дома. Плотнее всего он был сзади, клубами вырываясь из небольшой комнатушки, где ревело пламя, и потому Грэм двинулся вперед.

Там была лестница, расположенная напротив парадной двери, ее нижняя часть и пол перед ней полыхали. Грэм выплеснул на них воду, но пламя не сдавалось. Выругавшись, он бросил ведро, и принялся затаптывать огонь сапогами на толстых деревянных подошвах.

– Грэм! – окликнул его сзади Томас.

– Я здесь, у передней двери! – Сквозь дым Грэм разглядел в коридоре кожаную занавеску, закрывавшую дверной проем. Он сорвал ее и бросил на языки пламени у подножия лестницы, но этого оказалось недостаточно, чтобы унять их. – Где Байрам?

– Он побоялся войти. – Томас хрипло закашлялся. – Сказал, что это самоубийство.

– Проклятие! – Прокаженный и калека, пытающиеся потушить пожар. – Здесь есть другая лестница?

– Да, я видел ее раньше, но она в той комнате, которая горит.

– Значит, эта лестница – наша единственная надежда. – Грэм вернулся в комнату, где он сорвал кожаную занавеску и, щуря глаза от дыма, огляделся, чтобы убедиться, что он действительно видел то, что искал.

Вдоль стен высились полки, заваленные бесчисленными рулонами цветного шелка. Грэм схватил несколько штук и отнес их к лестнице.

– Что вы делаете? – спросил Томас, топая ногами, чтобы сбить пламя, пробивавшееся через кожаную занавеску. Тряпье, обернутое вокруг его ног, уже начало дымиться.

– Иисусе, Томас, отойди оттуда! Твои ноги горят.

– Я ничего не чувствую, – сообщил прокаженный со странным спокойствием.

Грэм побросал рулоны шелка на горящий пол и первые ступеньки и кинулся назад, чтобы принести еще.

– Помоги мне, нужно погасить пламя.

Томас мгновенно понял, что нужно делать, и включился в работу, хотя не мог донести за один раз более одного рулона. Уложенные на горящие ступеньки туго смотанные рулоны ткани приглушили пламя, так что двое мужчин могли подняться по ним.

Проклиная свою сломанную ногу, Грэм вскарабкался по лестнице. Томас следовал за ним, борясь со своими увечьями.

Когда они добрались до третьего этажа, Грэм цветисто выругался. Лестничная площадка и соломенная крыша пылали. Две почерневшие потолочные балки, рухнувшие вниз, перегораживали крест-накрест закрытую дверь, преграждая дальнейший путь.

– Джоанна! – крикнул Грэм и закашлялся.

Из-за двери донесся ее голос, едва различимый из-за рева пламени.

– Грэм?

– О Боже, Джоанна! – Она жива!

– Грэм, уходи! Ты не можешь помочь нам.

– Нет! Я не оставлю тебя!

Еще одна потолочная балка рухнула на пол прямо перед ними – с грохотом, снопом искр и дождем из горящей соломы. Грэм отпрянул назад, морщась от жара.

Три рухнувшие балки преграждали ему путь и дверь – закрытая, но, дай Бог, незапертая. И конечно, огонь, лизавший дверь, стены и эти балки. Если ему удастся проникнуть в спальню – если удастся! – он будет сильно обожжен.

– Вы погибнете, – сказал Томас.

– Скорее всего. – Но Джоанна будет жить. И Ада тоже, однако, Грэм сосредоточил все мысли на Джоанне, черпая в этом силу. Он сможет сделать это. Он сделает это. Ради нее.

Он вздохнул, собираясь с духом, но только закашлялся.

– У вас ничего не выйдет, – сказал Томас. – Из-за боли, когда огонь примется за вас.

– Я должен попытаться! – крикнул Грэм. – Там Джоанна!

– Знаю. – Томас снял свою соломенную шляпу и бросил ее вниз. Затем решительно повернулся к пламени и натянул на голову капюшон.

Грэм схватил прокаженного за плечо:

– Что ты…

– Я не чувствую боли – ни в руках, ни в ногах.

– Но, Томас…

– Я слепну, Грэм, – сказал тот так тихо, что Грэм с трудом расслышал его.

– Томас… Прокаженный улыбнулся:

– Пожелайте мне Божьей помощи. Грэм сжал плечо Томаса.

– Помоги тебе Боже, дружище.

Томас помедлил, но только на мгновение, прежде чем броситься в огонь и дым.

Не в силах смотреть, Грэм зажмурился и перекрестился. Он слышал звук ударов и шипение искр. Открыв глаза, он увидел, что Томас убрал с пути первую горящую балку. Затем схватился за вторую голыми руками.

– Иисусе! Томас! Плащ Томаса загорелся.

– Томас!

Пламя лизало ноги Томаса, поднимаясь вверх. Он отбросил балку и взялся за третью…

Грэм молился, глядя, как Томас, плащ которого превратился в горящие лохмотья, дернул за дверь… Та открылась. Томас ввалился в спальню, как живой факел, срывая с себя остатки горящего плаща, но остальная его одежда уже была охвачена пламенем, как и его волосы…

Раздался женский крик, и Грэм увидел сквозь дым и пламя две темные фигуры, скорчившиеся на полу посреди горящей соломы и углей, сыпавшихся сверху. Они прикрывались одеялом, которое держали над собой. Когда Томас рухнул на пол, Джоанна вскочила и набросила на него одеяло.

Грэм набрал в грудь дымный воздух, заслонил лицо локтем и заковылял через горящую лестничную площадку, сожалея, что не может бежать. Его спину и руки опалило огнем, и к тому моменту, когда он оказался в спальне, его рубашка горела. Он сорвал ее с себя и отбросил в сторону, радуясь, что его толстые рейтузы не успели загореться.

– Грэм, твои волосы! – Джоанна сдернула свою вуаль и принялась хлопать ею по голове Грэма.

Раздался треск ломающегося дерева, за которым последовал грохот, когда в дальней части спальни обрушилась вначале одна, затем вторая потолочные балки. В воздух взлетел сноп раскаленных искр, жаля голые плечи Грэма.

– Нужно выбираться отсюда! – Лихорадочно оглядевшись он увидел у стены узкую кровать, не тронутую пламенем. Доковыляв до нее, он сдернул матрас и просунул его через дверной проем на лестничную площадку. – Пойдемте! У нас мало времени.

– Томас не может идти! – воскликнула Джоанна. – И Ада тоже.

– Я смогу, – отозвалась Ада слабым голосом, поднимаясь на ноги. Она выглядела невероятно юной и хрупкой, но очень решительной.

– Джоанна, помоги Аде, – велел Грэм, заворачивая безжизненное тело Томаса в одеяло. – Я позабочусь о Томасе.

– Оставьте меня, – простонал Томас. Лицо его почернело и было покрыто волдырями, волосы сгорели.

– Не могу, дружище. – Взвалив Томаса на плечо, Грэм пропустил вперед Джоанну и Аду и двинулся вслед за ними по матрасу, проложенному через лестничную площадку, и вниз по ступенькам. Сзади раздался оглушительный грохот от рушащихся перекрытий. Крыша обвалилась.

Добравшись до последнего пролета лестницы, они услышали голоса. Передняя дверь была распахнута настежь, и несколько мужчин, живших по соседству, заливали огонь ведрами с водой.

Мужчины помогли им выбраться наружу, где они повалились на щербатую каменную мостовую, хватая ртом свежий воздух. Томас лежал неподвижно, как покойник, только хриплое дыхание, приподнимавшее и опускавшее его грудь, указывало, что он еще жив.

Мимо пробегали мужчины с ведрами воды, перекрикиваясь друг с другом. Среди шума и суеты, царивших вокруг, Грэм притянул Джоанну в свои объятия, дрожа от прилива эмоций, сжимавших его горло.

– Я так боялся за тебя, – прошептал он в ее волосы – О Боже, я…

«Я люблю тебя, – трепетало на кончике его языка. – Так сильно, что даже страшно».

Но он знал, что не должен произносить вслух того, чего не вправе чувствовать. Ему нечего предложить Джоанне, нечего обещать. Признаться ей в своих чувствах в данных обстоятельствах значило бы уступить собственному эгоизму и, в конечном счете, сделать несчастными их обоих.

Сознание, что она имеет право знать правду о Филиппе и Оксфордшире, тяжким бременем лежало на его совести. Честь обязывала его рассказать ей все без утайки, но Грэм сомневался, что у него хватит духу сделать это. Менее болезненно – и более постыдно – было бы написать ей письмо потом, когда он вернется в Нормандию.

Джоанна прошептала что-то, уткнувшись в его плечо, почти неразборчивое из-за окружавшего их хаоса. Было ли это признанием в любви, или ему послышалось то, что он жаждал услышать вопреки здравому смыслу, он не знал.

Грэм ничего не ответил, лишь прижал ее крепче в тщетной надежде удержать навеки.

Прогуливаясь по центральному проходу огромного зала, где располагались ряды торговцев шелком, пустынные в это время дня, Рольф Лефевр почувствовал запах дыма.

Это был довольно обычный запах для Лондона, плотно застроенного домами с соломенными и тростниковыми крышами, которые легко воспламенялись. В сухую погоду и при сильном ветре пламя могло с бешеной скоростью распространиться по городу, уничтожая целые кварталы, прежде чем его удавалось обуздать.

Рольфу было пять лет, когда по Лондону в последний раз пронесся такой пожар. Следующие десять лет его семья ютилась в землянке под обгоревшими остатками того, что когда-то было одним из лучших домов в Лондоне, пока его отец трудился над восстановлением своего торгового дела – все его запасы Щелка, до последнего рулона, сгорели вместе с домом. Родители Рольфа, пережившие сокрушительное падение от процветания к жизни в подвале, стыдились своего униженного положения, и этот позор наложил на их сына глубокий отпечаток. В Детстве Рольф мечтал о богатстве и респектабельности, о шикарной жизни, которой он будет наслаждаться, когда вырастет и станет успешным торговцем, включая прекрасный дом, элегантную одежду, украшенные самоцветами седла и сбрую и самое главное, жену благородного происхождения.

Благодарение Господу, теперь все это у него есть. Все, о чем он мечтал, не считая, конечно, жены. Этот лживый пес – Гиде Бовэ обманом лишил его того, чего он более всего жаждал, будь он проклят на веки вечные!

Рольф разжал кулаки и сделал глубокий вдох. Нельзя думать об этом сейчас. Это его время – особое время дня, когда купцы и покупатели уходили домой обедать и весь торговый зал оставался в его распоряжении. Он наслаждался, бродя в тишине по проходу и восхищаясь яркими шелками, развешанными вдоль стен огромного помещения.

Лучи полуденного солнца, проникавшие сквозь узкие оконца, расположенные высоко над полом, подчеркивали сияние богато окрашенных шелков, мерцание нашитых на ткань блесток, изысканную красоту тончайшей вуали, воздушной и прозрачной, как крылья ангела, и сверкание парчи, расшитой золотыми и серебряными нитями.

Рольф помедлил у лавки, принадлежавшей флорентийскому купцу, торговавшему шелками различных оттенков красного, которыми славился его родной город. В детстве это были его любимые шелка, и до сих пор Рольф не переставал поражаться их красоте, чуточку зловещей, словно они были пропитаны кровью. Свисая со стропил во всем своем ярком великолепии, они являли глазу всевозможные оттенки красного: от розового до пурпурного. Рольф погладил одно полотнище, затем другое, любуясь, как они трепещут под его ладонью.

– Рольф.

Он удивленно обернулся, не ожидая услышать женский голос в пустом помещении, и удивился еще больше, когда увидел, кто эта женщина.

– Элсуит? – Он не мог вспомнить, когда в последний раз видел ее. Она располнела и…

Иисусе, неужели она заявилась сюда в ночной рубашке? И грязной к тому же.

– Что, к дьяволу, на тебе надето, Элсуит? О чем ты думаешь, разгуливая в таком виде?

Через плечо у нее был перекинут бурдюк. Она приподняла его и вытащила пробку.

– Я пришла поднять тост за наше совместное будущее. Рольф насмешливо фыркнул:

– За наше будущее? Совместное? Что ты городишь, женщина?

– За наше будущее, твое и мое. – Она протянула ему бурдюк. Взгляд ее был неподвижен, глаза странно блестели, словно две темные бусинки.

– Твое и мое? – Должно быть, она рехнулась. Другого объяснения просто не может быть. – Элсуит, у нас с тобой не может быть совместного будущего.

– Тогда зачем ты говорил, что хочешь жениться на мне? Неужели говорил? Рольф не помнил. Впрочем, чего не скажешь женщине, чтобы умаслить ее?

– Это было давно, Элсуит.

– Это было всего лишь год назад, Рольф. Ты сказал, что хочешь жениться на мне.

Рольф вздохнул:

– Ну ладно. Наверное, я это сказал, но порой обстоятельства складываются не так, как мы…

– Я отдалась тебе.

– Да, но…

– Потому что ты сказал, что хочешь жениться на мне.

– Элсуит…

– А затем не прошло и двух недель, как ты уехал в Париж. И вернулся с ней.

Лефевр горько рассмеялся:

– Поверь, дорогая, я не больше, чем ты, доволен таким поворотом событий. Это была ошибка, о которой я сожалею всем своим сердцем.

– Правда? – В ее глазах впервые за весь разговор блеснуло оживление.

– Лучше бы я никогда не встречался с этой женщиной, не говоря уже о том, чтобы жениться на ней.

– Она украла тебя у меня. – Элсуит шагнула к нему. Рольф попятился, прижавшись спиной к полотнищам разноцветного Щелка. – Я была уничтожена.

– Все… так запуталось, – сказал Рольф, вспомнив, с какой поспешностью он заключил союз с Адой в восторге от перспективы породниться с бароном.

– Она молодая и красивая, – продолжила Элсуит с гримасой, обнажившей ее ровные, но желтоватые зубы, – но бессовестная. Она украла мужчину, который был обещан другой. Она соблазнила тебя. Ты не смог устоять.

– Совершенно верно, – поддакнул Рольф, ухватившись за это весьма искаженное, но вполне устраивающее его объяснение. – Я такая же жертва в этом деле, как и ты, дорогая. А теперь, если ты извинишь меня…

– Так я и думала. И предприняла нужные шаги.

Рольф помедлил в нерешительности, не уверенный, что хочет услышать ответ, но не удержался, чтобы не спросить:

– Какие именно?

Элсуит улыбнулась, глядя на него, как на слабоумное дитя.

– Неужели ты и вправду думаешь, что простуда может тянуться полгода?

Рольф уставился на безумную женщину в грязной ночной рубашке… на аптекаршу, которая каждый день на протяжении шести месяцев готовила питье для его жены. Он попятился еще на шаг, зарывшись в прохладный шелк.

– Это была не настойка тысячелистника, – произнес он со смесью ужаса и изумления.

– Почему же, – возразила она. – Олив приготовила четыре пинты, чтобы хватило на всю зиму.

– Тогда… что… Элсуит улыбнулась:

– Ты когда-нибудь слышал о женской отраве?

– Женской… не могу поверить…

– Некоторые называют ее волчьей отравой, но я предпочитаю называть ее женской, потому что она может быть очень полезна для решения женских проблем. – Элсуит истерично рассмеялась. – Ее делают из корня аконита. Древние называли это растение королем ядов. Знаешь почему?

– Нет. – Этого не может быть. Он всегда считал Элсуит довольно мягкой и недалекой женщиной, которая, уступив его авансам, спокойно займется своими делами, пока у него снова не появится потребность в ней. Как он мог так ошибаться?

– Крохотная частичка женской отравы, совсем крохотная, способствует сну и снимает боль. Но если дозу чуточку увеличить, человеку станет худо, как никогда в жизни, а при правильной дозе его ждет быстрая и довольно неприятная смерть. Вот почему Олив даже не знает, что я выращиваю ее на заднем дворе. Я не держу ее в лавке, просто выхожу наружу и выкапываю, когда потребуется.

– Когда нужно. – Рольф прошелся оценивающим взглядом по ее запачканной рубашке и грязи, забившейся под ногти и прилипшей к ступням. Не приходилось сомневаться, что она выкапывала понемногу каждый день последние шесть месяцев.

– На Рождество, – продолжила Элсуит, – мастер Олдфриц сказал мне, что твоя жена простудилась и ей нужно принимать настой тысячелистника. Каждый день, когда Олив собиралась отнести ей питье, я отсылала ее по какому-нибудь делу и бросала во флакон крохотную частичку женской отравы. Олив ничего не знала. Никто не знал.

– А Аде становилось все хуже и хуже.

Элсуит визгливо рассмеялась:

– Неужели ты не понимаешь, как все ловко получилось? В подходящий момент я дала бы ей достаточно отравы, чтобы прикончить, и все бы решили, что она скончалась по естественным причинам. А после смерти этой маленькой интриганки ты смог бы жениться на мне.

– Зачем ты говоришь мне все это? – спросил Рольф, подумав, что с ее стороны глупо признаваться в содеянном даже ему. Теперь он убедился, что Элсуит совсем не глупа. Возможно, безумна, как взбесившийся хорек, но не глупа.

Темные глазки Элсуит снова остекленели.

– Шесть недель назад Олив рассказала мне, что к тебе в Дом должен прийти мужчина, чтобы увезти твою жену в Париж, Сержант по имени Грэм Фокс.

– Фокс?

– Фокс, – передразнила она. – Естественно, я не могла допустить этого. Как ты сможешь жениться на мне имея жену, которая живет в Париже? Эта сучка должна была умереть, а не просто уехать.

– Так вышло, – сказал Рольф любезным тоном, встревоженный безумным блеском в ее глазах, – что он не вернулся за ней.

– Только потому, что я позаботилась об этом.

Рольф изумленно уставился на женщину. Видит Бог, он действительно недооценил ее.

– В нашем районе, знаешь ли, можно найти почти все, что нужно, – сообщила она доверительным тоном. – Я навела справки в округе и нашла трех мужчин, готовых раскроить череп Грэму Фоксу за пятьдесят марок, которые были при нем.

Так вот почему этот ублюдок так и не появился в тот вечер. Уважение Рольфа к Элсуит возросло десятикратно.

– И они это сделали? Убили его?

Элсуит растянула рот в улыбке, но улыбка не коснулась ее глаз.

– Но ведь он не вернулся, не так ли?

Из груди Рольфа вырвался недоверчивый смех.

– Клянусь Богом, женщина. И ты проделала все это только для того, чтобы выйти за меня замуж?

– Для меня это означало все. Так что можешь себе представить, что я почувствовала, когда узнала, что ты спутался с моей дочерью.

Рольф поперхнулся:

– Не представляю, о чем ты говоришь…

– Я все знаю, Рольф, включая тот факт, что она носит твоего ублюдка. Я слышала это от нее самой.

Черт! Рольф пренебрежительно пожал плечами, скривив губы, как он надеялся, в обаятельную мальчишескую улыбку.

– Что я могу сказать, дорогая? Я мужчина, а Олив…

– Она соблазнила тебя.

– Вот именно. Соблазнила, и я не смог устоять…

– Знаешь, я все еще хочу тебя. Иисусе!

– Неужели? Чудесно.

– Ты мне нужен, – сказала она. – Я хочу всегда быть с тобой. Вечно.

– К сожалению, еще остается небольшое препятствие в лице моей жены.

– Твоя жена нам больше не мешает. Он судорожно сглотнул.

– Не мешает?

– Нет. Я позаботилась о ней. Только что. Она теперь там, где ей давно полагается быть.

– Она… – Воздух с шумом вырвался из легких Рольфа. Неужели это правда? Им овладела странная слабость. Неужели он наконец избавился от этой болезненной незаконнорожденной особы, повисшей на его шее тяжким бременем?

– Она умерла. Ты вдовец и можешь жениться в любой момент. – Элсуит протянула ему бурдюке вином. – Давай выпьем за наше совместное будущее.

Рольф еще глубже забился в успокаивающие объятия шелковых полотнищ, настороженно глядя на бурдюк. Несмотря на все ее признания в любви, женщина окончательно спятила.

– Откуда мне знать, что там? Элсуит истерично хихикнула.

– Думаешь, я хочу тебя отравить? Вот, смотри. – Она поднесла бурдюк к губам и сделала основательный глоток, затем протянула бурдюк ему.

Несколько успокоенный, Рольф осторожно пригубил вино. Оно было дешевое, чересчур сладкое, но он не почувствовал в его вкусе ничего необычного. Он выпил еще немного, надеясь успокоить напряженные нервы.

– Как ты умудрилась дать ей смертельную дозу этой… женской отравы? – поинтересовался он.

Элсуит склонила набок голову, словно не совсем правильно его расслышала.

– Смертельную дозу? О нет. Я не убивала ее с помощью яда. Рольф помедлил, выдавив в рот еще немного вина, и проглотил его.

– Не понимаю. Ты же сказала, что собиралась…

– Мои планы изменились, – отозвалась она деловым тоном. – Шериф догадался, что происходит, так что мне причлось придумать кое-что другое.

– Другое? – И при чем здесь шериф? От дурного предчувствия по спине Рольфа пробежали мурашки. – Как же она умерла?

– В огне.

В огне! Тот дым. Рольф принюхался, вернее, попытался. Его нос, горло и рот онемели, он не чувствовал запахов. Бурдюк с вином выскользнул из его пальцев и упал на пол.

– Это был уродливый дом, – сказала Элсуит пьяным голосом, слегка покачиваясь на ногах.

– Ты подожгла мой дом? – Его речь была такой же странно невнятной, как и у нее. Рольф попытался схватить ее, но руки не повиновались ему, и, в конечном счете, он ухватился за шелковые полотнища и потянул их вниз. – Проклятая сумасшедшая! Ты подожгла мой дом! О Боже, все мои шелка! – Он погиб, погиб, точно так же, как его отец. – Будь ты проклята!

Элсуит смеялась, глядя на него, затем ее смех перешел в хихиканье, и она опустилась на пол, схватившись за грудь. Дыхание с хрипом вырывалось из ее горла.

– Что с тобой? – спросил Рольф, хотя его собственную грудь сдавило, словно тисками, он часто и прерывисто дышал, в глазах все плыло, и он знал, о Боже, знал, что с ней…

– Одна… из причин, – просипела Элсуит, – почему эту отраву зовут «королевой ядов»… состоит в том, что ее трудно почувствовать в… – Ее тело дернулось и содрогнулось, рот скривился в нелепой гримасе, глаза широко раскрылись, а из носа вытекла струйка крови.

– Нет! – Ему было холодно, словно по его жилам текла не кровь, а ледяная жижа, зубы сжались в агонии, в ушах звучал безумный вопль: «Боже, я не могу дышать, Боже…»

Нужно позвать на помощь, нужно выбраться отсюда! Рольф сделал нетвердый шаг и поскользнулся на рулоне шелка. Ноги его подкосились, и он начал медленно падать, хватаясь за шелковые полотнища, сдергивая их вниз, увлекая за собой.

С глухим стуком ударившись об пол, он вытянулся на боку рядом с мертвой Элсуит в вихре трепещущего шелка – алого, рубинового, багряного и кроваво-красного, – кружившегося над ними. Ее невидящие глаза, казалось, смотрели на него, призывая присоединиться к ней в вечности.

«Я хочу быть с тобой всегда. Вечно».

Он и вправду недооценил ее.

Когда вскоре после полудня помощник шерифа Найл Орледж прибыл в Маркет-Холл, чтобы допросить Рольфа Лефевра, там царила необычная для торговых рядов тишина, пронизанная каким-то непонятным напряжением.

Проследовав внутрь через массивный каменный портал, он увидел толпу мужчин в нарядных шелковых туниках, собравшихся перед одной из лавок. Явно озабоченные, они приглушенно переговаривались между собой – за исключением черноволосого мужчины, который что-то взволнованно говорил на иностранном языке, похожем на итальянский.

– Кто-нибудь знает, где можно найти Рольфа Лефевра? – требовательно спросил Найл своим зычным голосом.

Собравшиеся обернулись, с интересом уставившись на него, особенно на оковы и цепи, болтавшиеся на его поясе. Затем обменялись взглядами и медленно расступились.

Первое, что увидел Найл, шагая к прилавку, – это полотнища красного и багряного шелка, сорванные со стропил и беспорядочно разбросанные по полу. Он уже решил, что подвыпившая молодежь забралась сюда в обеденные часы и учинила разгром, когда почувствовал запашок смерти, слишком хорошо знакомый людям его профессии, особенно в летнюю жару, когда тела начинают разлагаться буквально в считанные минуты.

А затем он увидел ноги, торчащие из-под груды шелков, точнее, две пары ног – мужские в желтых шелковых рейтузах и башмаках, украшенных драгоценными камнями, и женские, босые и грязные.

– Вот черт! – выругался он.

Глава 24

– Как твоя нога? – спросила Джоанна, отпирая переднюю Дверь.

Этим утром у Грэма сняли лубки, и они провели целый день на ногах. Вначале они присутствовали на похоронах Томаса в Приюте для прокаженных, где он наконец скончался от чудовищных ожогов после шести дней мучений. Впрочем, он постоянно находился под воздействием усыпляющих снадобий и отошел с миром. Затем приняли участие в тихой свадебной церемонии, состоявшейся в церкви Святой Магдалины на Милк-стрит, где Олив и Деймиан Оксуик сочетались браком.

– Неплохо, – отозвался Грэм, следуя за ней в гостиную. Нестесненная лубками, его естественная походка была уверенной и размашистой, хотя он и чувствовал некоторую усталость, накопившуюся за день.

Джоанна улыбнулась, когда он повесил ее накидку на крюк и снял с ее головы вуаль, прикрывавшую заплетенные в косы волосы.

– Значит, тебе не требуется массаж? – Мастер Олдфриц, снимая лубки, порекомендовал массировать ногу, чтобы снимать неприятные ощущения на первых порах, и продал Грэму специальную мазь для этой цели. Перехватив лукавый взгляд Джоанны, Грэм улыбнулся и сказал, что это отличная идея.

– Ах ты, озорница! – Грэм обнял ее сзади, накрыв ладонями ее груди поверх лавандового платья. – Не могу дождаться, когда ты примешься за дело, – произнес он, уткнувшись носом в ее волосы.

– Нет, правда, если ты не хочешь…

Со стоном притворного отчаяния Грэм подхватил ее на руки, так что ее туфли упали на пол, и понес в кладовую, где хранилась мазь. Весь день ставни были закрыты, и в тесном помещении было сумрачно и прохладно.

Поставив ее на ноги, Грэм расстегнул пояс и снял тунику. Затем сел на край кровати – уже полторы недели он спал наверху в одной постели с Джоанной – и стянул с себя сапоги и рейтузы, оставшись в рубахе и подштанниках.

– Я удивился, когда увидел, что Лайонел Оксуик обнимает Олив после бракосочетания, – заметил он, растянувшись на кровати. – Особенно если учесть, что это стоило разрыва помолвки Деймиана с его юной невестой.

В письме Элсуит, оставленном дочери, где она подробно описала свой безумный замысел навеки соединиться с Рольфом Лефевром, к счастью, не было упоминания о связи Олив с главой гильдии торговцев шелком и ее беременности. Деймиан, знавший об этих запретных отношениях – Олив была слишком расстроена, чтобы помешать ему докопаться до истины, – объявил всему свету в целом и своему отцу в частности, что он отец ребенка Олив и намерен сделать ее своей женой как можно скорее. Лайонел Оксуик пришел, разумеется, в бешенство, но обычаи и церковь были на стороне молодой пары. Для женщины внебрачная беременность не считалась тяжким грехом при условии, что мужчина поступит честно и женится на ней.

– Бьюсь об заклад, я знаю, почему мастер Лайонел смягчился по отношению к Олив, – сказала Джоанна, открывая баночку с благоухающей мазью. – Несколько дней назад она рассказала мне, что собирается приготовить какое-то снадобье для его желудка. Должно быть, оно помогло.

Грэм улыбнулся:

– Ты видела, как Олив смотрела на Деймиана, когда произносила брачные обеты?

Джоанна улыбнулась в ответ:

– Да, и как он смотрел на нее. Думаю, Рольф Лефевр скоро станет для них далеким воспоминанием, и к тому времени, когда появится ребенок, они забудут, кто его настоящий отец.

– Любовь обладает странной властью, – сказал Грэм. – Порой кажется, что она способна изменить саму природу вещей, подобно алхимии. – Встретившись с ее взглядом, он поспешно отвел глаза.

Джоанна села на край постели у его ног, повернувшись к нему спиной. Грэм не говорил ей о своей любви и не ответил на ее признание, произнесенное шепотом, когда они выбрались из горящего дома Рольфа Лефевра. Должно быть, он не слышал его.

А может, и слышал.

Джоанна решила, что не будет произносить этих слов снова, пока не услышит их от него. Она знала, что творится в его сердце. Магия любви, закружившая их, была слишком сильна, чтобы исходить от нее одной. Грэм любит ее. Должен любить.

Возможно, его тревожит то, что он простой воин без земли и состояния. Может, он думает, что не имеет права влюбляться, что это неразумно с его стороны. Конечно, неразумно. Никто не понимал этого лучше Джоанны. У нее не было простого ответа на вопрос, что их ждет в будущем. Она знала только одно – она любит Грэма и не может представить себе, что он не отвечает ей взаимностью.

Он скажет ей, когда будет готов. Дай Бог, чтобы это произошло до того, как он уедет в Париж.

Грэм наметил отъезд – свой и Ады Лефевр – на пятнадцатое июля, то есть через четыре дня от текущей даты, и написал лорду Ги, чтобы тот ожидал его в Париже не позднее двадцатого. Ада, которая провела последние девять дней, восстанавливая здоровье, в больнице при церкви Святого Варфоломея, почти оправилась после отравления ядом, которым пичкала ее Элсуит с Рождества. Джоанна навещала ее каждый день, с радостью наблюдая, как на ее щеки возвращается румянец, а в глазах появляется оживленный блеск. Не прикованная более к постели, она помогала сестрам ухаживать за другими пациентами и, казалось, находила глубокое удовлетворение в этом занятии. Хоть и несклонная к наукам – в отличие от своей сестры Филиппы, – Ада подумывала о том, чтобы по возвращении домой заняться изучением медицины. Возможно, ей даже удастся уговорить отца отправить ее в знаменитую медицинскую школу в Салерно, где женщины, как и мужчины, получали образование, позволявшее стать врачами.

– Джоанна? – Она почувствовала пальцы Грэма, теплые и шершавые, на своем затылке и закрыла глаза, наслаждаясь нежной лаской. – Что-то ты притихла. Что-нибудь случилось?

– Не знаю, – тихо сказала она, но тут же поправилась:

– Ничего. Все в порядке.

– Ты уверена?

– Простоя немного устала. День был длинный и тяжелый. Грэм успокаивающе погладил ее по спине.

– Любой день, который начинается с похорон друга, тяжелый.

Джоанна кивнула. Она плакала навзрыд, когда тело Томаса, закутанное в саван, опустили в могилу. Грэм поддерживал ее, шепча слова утешения, хотя его горло сжималось от сдерживаемых эмоций.

– Он умер, пытаясь спасти меня и Аду, – сказала она.

– Думаю, он хотел умереть так – не как деградировавшее существо, сожранное болезнью, а как человек высшей пробы. Его душа, заточенная в этом разрушенном теле, теперь свободна. Он хотел бы, чтобы мы радовались за него, а не скорбели о нем.

Джоанна заставила себя улыбнуться.

– Знаю. – Зачерпнув немного полупрозрачного бальзама, она поставила баночку на постель, по другую сторону от Грэма, и потерла ладони друг о друга, чтобы мазь согрелась. Грэм удовлетворенно вздохнул, когда она прошлась руками по его ноге, от колена до лодыжки и обратно. – Так лучше?

– Я могу вытерпеть и более энергичные прикосновения. Эти самые слова он сказал ей прошлой ночью, имея в виду совсем другие прикосновения. При одном воспоминании об их раскованных занятиях любовью Джоанну бросало в жар.

Сосредоточившись, она почувствовала, как его напряженные мускулы постепенно расслабляются.

– Чуточку выше, – попросил Грэм. Подвинувшись назад, Джоанна набрала еще немного мази и начала растирать его колено и бедро.

Грэм поднял свою рубаху и развязал тесемки подштанников, продемонстрировав, что он полностью возбужден.

– Еще выше? – лукаво спросила Джоанна.

Он взял ее руку, скользкую от бальзама, и накрыл ею свидетельство своего желания. Джоанна не нуждалась в указаниях, как доставить ему удовольствие. За долгие страстные ночи она изучила потребности его тела так же хорошо, как он изучил ее.

Грэм снял рубашку, скинул подштанники и сел.

– А у тебя где болит? – вкрадчиво поинтересовался он, потянув за шнуровку на спине ее платья.

Внезапно задохнувшись, Джоанна ответила ему прерывистым вздохом. Грэм стянул платье с ее плеч, развязал тесемки сорочки и потянул вниз оба предмета одежды, высвободив ее руки. Затем расплел косы и расчесал их пальцами, пока они не рассыпались волнистым покрывалом вдоль ее спины.

Сердце Джоанны забилось в предвкушении, когда он потянулся к баночке с мазью и обмакнул в нее кончики пальцев.

– Где, Джоанна? – прошептал он ей на ухо, устроившись за ее спиной, так что она оказалась у него между ног. – Где у тебя болит?

Джоанна вцепилась пальцами в его бедра и замерла в ожидании.

– Где?

Она покачала головой, сгорая от желания, но не решаясь даже после всех ночей, проведенных с ним, произнести это вслух.

Грэм обхватил ее за талию и коснулся покрытым бальзамом пальцем ее левого соска.

– Здесь?

Джоанна кивнула. Грэм прижался губами к ее затылку, осыпая его обжигающими поцелуями, а его рука скользнула ей на грудь, поглаживая и сжимая упругие округлости. Дыхание Джоанны участилось, она выгнулась, откинувшись назад.

– Где еще у тебя болит?

Вместо ответа она всхлипнула, вцепившись в его бедра.

Снова окунув пальцы в бальзам, Грэм потер их друг о друга, чтобы равномерно распределить густую мазь, и скользнул рукой под ее одежду, сбившуюся на талии.

У Джоанны перехватило дыхание.

Его первое легкое прикосновение вызвало вспышку наслаждения, заставившую ее дернуться. Грэм крепче обхватил ее талию, удерживая на месте, и принялся втирать бальзам в ее плоть, вначале нежно, затем более настойчиво, проникая внутрь, пока она не увлажнилась. Его собственное естество напряглось, упираясь в ее ягодицы.

Джоанна застонала, не в силах терпеть эту сладкую пытку.

– Хватит, – выдохнула она, трепеща от наслаждения, и схватила его за руку, бугрившуюся тугими мышцами. – Хватит.

– Нет, – проворковал он ей на ухо. – Я хочу чувствовать тебя. – Он скользнул пальцем глубже, прижавшись к ней ладонью.

Джоанна вскрикнула и забилась, содрогаясь в экстазе снова и снова, пока продолжались его настойчивые ласки.

Наконец она обессилено прислонилась к нему, ощущая оглушительную пульсацию в ушах. Грэм быстро сдернул с нее платье и сорочку, оставив обнаженной, не считая черных шелковых чулок.

Подхватив Джоанну на руки, он положил ее на бок и пристроился сзади. Одной рукой он ласкал ее грудь, другую просунул между ее ногами. Она почувствовала вначале его пальцы, раскрывающие скользкие от бальзама лепестки, а затем его жаркое проникновение, заполнившее ее одним толчком.

Когда все кончилось, Грэм склонился над ней и поцеловал в щеку, обдавая своим горячим дыханием.

– Жаль, что я не могу остаться, – прошептал он. – Боже, как мне не хочется покидать тебя.

Безнадежные нотки в его голосе подвигли Джоанну на вопрос, который она так долго не решалась задать, надеясь, что он сам скажет.

– Ты… вернешься?

Рука Грэма, лежавшая на ее бедре, напряглась.

– Я вернусь в Англию через несколько недель, – ответил он после небольшой заминки.

– Навсегда?

Он снова замялся.

– Да.

– Правда? – Обрадовавшись, Джоанна повернула голову, чтобы посмотреть на него, но Грэм лег, спрятав лицо в ее волосах.

– Я буду скучать по тебе, – сказал он.

– Но это же только на несколько недель, а потом ты вернешься.

Грэм промолчал, и она почувствовала, как его естество обмякло внутри ее.

– Я тоже буду по тебе скучать, Грэм, но у нас еще осталось четыре дня до твоего отъезда. Мы должны провести их с Пользой.

Грэм не заставил себя упрашивать. Джоанна выгнулась, охваченная новой вспышкой возбуждения, чувствуя, как он утолщается и набухает внутри ее. Грэм начал двигаться, с каждый толчком приближая ее к ослепительному завершению.

– О Боже, Джоанна! – Он перевернул ее на живот, продолжая яростно раскачиваться. Из его груди вырывались стоны, исполненные какого-то отчаяния, словно он находился во власти мрачных и неумолимых сил.

Внезапно он вышел из нее и, схватив ее за плечи, перевернул на спину, затем с мучительным стоном рухнул на нее, содрогаясь от высвобождения.

Джоанна обнимала его, гладя по спине и волосам.

Наконец он поднял голову, чтобы посмотреть на нее. В его глазах мелькнуло какое-то странное выражение, словно что-то мучило его.

– Я не сделал тебе больно?

Она улыбнулась и положила ладонь на его колючую щеку.

– Ты не можешь сделать мне больно, Грэм. Закрыв глаза, он пристроил голову в изгиб ее плеча.

– К сожалению, могу.

Глава 25

– Ну разве здесь не красиво? – спросила Джоанна своего брата, когда они вместе с другими гостями вышли из каменной часовенки в Рамсуике, где Роберт и Маргарет только что сочетались браком, на цветущий луг, по которому струился ручей.

– Ты могла стать хозяйкой всего этого, – заметил Хью, очертив широким жестом зеленые и золотистые поля, раскинувшиеся под голубым небом, на котором кудрявились пушистые облака.

Джоанна не нуждалась в напоминаниях брата. С момента прибытия сюда в числе приглашенных на свадьбу она ни о чем другом не думала. Рамсуик полностью соответствовал ее представлению о рае – тучные пастбища, ухоженные поля, рощи, ручьи и очаровательная деревенька, состоявшая из нескольких коттеджей с соломенными крышами. Все здесь было пронизано покоем, и она чувствовала себя принадлежащей этому месту в гораздо большей степени, чем в тесном и шумном Лондоне. Что ж, она сама постаралась, чтобы Рамсуик не стал ее домом.

Улыбнувшись, Джоанна кивнула в сторону новобрачных, которые шли, держась за руки, во главе процессии.

– Посмотри на них. Так и должно было случиться. Они созданы друг для друга.

Хью помолчал, затем тихо заметил:

– Полагаю, вы с Грэмом тоже.

Хью узнал об их отношениях однажды утром, когда явился с визитом раньше, чем обычно, проведя ночь за игрой в кости и выпивкой, и застал сержанта, спускавшегося со второго этажа в одних подштанниках. Обвинив Грэма в нарушении обещания не компрометировать Джоанну, Хью напомнил ему о своей угрозе отрезать у него определенную часть тела и засунуть се ему в глотку. Не приходилось сомневаться, что он потребовал бы от Грэма жениться на его сестре, не будь тот таким неподходящим кандидатом в мужья. Гнев Хью оказался недолгим, угаснув, как обычно, перед лицом возмущенной Джоанны, заявившей, что никто ее не скомпрометировал и не воспользовался ее положением.

О чем она и напомнила ему сейчас, чувствуя, что назревает очередное из его осторожных нравоучений.

– У меня есть любовник, Хью. Возможно, это грешно и недальновидно, но я взрослая женщина, в конце концов, и имею право на собственные ошибки.

– В том-то и дело, сестренка, – негромко отозвался Хью, стараясь не привлекать внимания окружающих. – Ты всегда поступала так, как считала нужным, и довольно часто тебе приходилось сожалеть об этом. Просто мне не хочется, чтобы ты снова пострадала.

– Грэм не Прюит, Хью.

– На первый взгляд нет. Клянусь Господом, мне нравится этот парень. Но подумай сама! Прюит вначале завлек тебя, а потом сбежал за границу. Как и Грэм.

– Грэм не сбежал, – напряженно возразила Джоанна. – Он должен был доставить Аду Лефевр в Париж. Именно для этого его сюда и послали. Через несколько недель он вернется. Я говорила тебе об этом.

– Да, но ты не сказала зачем.

– Что зачем?

– Ты сказала, что он вернется в Англию навсегда. Но зачем? Означает ли это, что лорд Ги даст ему другое задание? Или он собирается поступить на службу к другому Лорду. А может он намерен продавать свои услуги, как это делаю я?

– Нет, только не это. – Она не сможет так жить. Достаточно плохо, что ее любимый брат постоянно отсутствует, рискуя своей жизнью на чужбине ради иноземных властителей Она не вынесет, если Грэм тоже станет наемником.

– Тогда зачем он возвращается, Джоанна? Ради тебя! Он что, нашел способ зарабатывать…

– Я не знаю, черт возьми! – Несколько голов повернулись к ним. Щеки Джоанны загорелись, она опустила голову уставившись на траву по которой они шагали.

С отъезда Грэма прошло три недели, но Джоанне они пока запись тремя годами. Она отчаянно тосковала по нему. Ей хотелось видеть его обнимать, шептать ему на ухо свои сокровенные мысли.

– Кстати, что Грэм подразумевал под несколькими неделями? – не отставал Хью. – Четыре недели? Пять? Шесть?

– Не знаю, – буркнула Джоанна, всей душой сожалея, что не знает ответа на этот вопрос. – Хью, я действительно не хочу говорить об этом.

Он обнял ее за плечи.

– Понимаю, но я считаю себя ответственным за тебя. Ведь, кроме меня, у тебя никого нет.

Что верно, го верно. Их отец, лорд Уильям из Уэксфорда, приглашенный на свадьбу, как и большинство местной знати отказался приехать, когда узнал, что Джоанна будет в числе гостей. Она лишний раз убедилась, что у нее больше нет отца. Он исключил ее из своею мира Хью – единственный, кто у нее остался.

И Грэм.

– Как у вас все это получится? – поинтересовался Хью.

– Как-нибудь получится. – Должно получиться. Джоанна положила руку на живот, ощущая легкую дурноту. Впереди на лужайке, там, где должна была состояться свадебная трапеза виднелись столы, установленные под белыми тентами, трепещущими на ветру вокруг сновали слуги, разнося подносы с белым хлебом Кусочек хлеба обычно успокаивал ее утреннее недомогание. Надо будет отщипнуть немного, когда они доберутся до столов.

– Я виню себя зато, что привел его в твой дом, – сказал Хью.

– Ты уже говорил мне это тысячу раз. Что касается меня, я очень благодарна тебе за то, что Грэм Фокс появился в моей жизни. – Джоанна чмокнула брата в чисто выбритую щеку. – Спасибо.

– Вряд ли ты станешь благодарить меня, когда он разобьет тебе сердце.

– Он не собирается разбивать мое сердце.

– Он сказал, что любит тебя?

– Сколько раз можно повторять, что я не хочу говорить на эту тему?

– Понятно, – печально уронил Хью. – Так я и думал.

– Я знаю, что он любит меня. Просто не хочу говорить об этом. Сзади послышались детские крики, становясь все громче по мере приближения Кэтрин и Элис, которые с радостным смехом неслись по полю, держась за руки. Джоанна не узнала бы Элис, встреть она ее в другом месте. Она больше не была беспризорной бродяжкой, обреченной скитаться по лондонским улицам. Теперь она была воспитанницей лорда Роберта из Рамсуика и, благодарение Господу, выглядела очаровательно в белой шелковой тунике и венке из маргариток, украшавшем ее длинные золотистые волосы.

– Добрый день, мистрис! – крикнула Элис, пробегая мимо со своей названой младшей сестрой. – Добрый день, сэр Хью!

Джоанна и Хью ответили на приветствие, но девочки уже были слишком далеко, чтобы услышать их.

– Элис просто расцвела здесь, – заметила Джоанна.

– Ты бы тоже расцвела, живя в таком месте.

– Наверное. – Джоанна в этом не сомневалась. Она тосковала по тишине и безмятежности сельской местности. Каждый вечер, засыпая, она представляла себе, что живет в очаровательном маленьком коттедже где-нибудь вдалеке от утомительной лондонской суеты. В ее воображении, разумеется, Грэм был рядом, а она была его женой.

На краю площадки, где был установлен навес, Хью остановился и взял ее за плечи, устремив на нее серьезный взгляд.

– Тебе следует продать дом и купить другой за городом.

– По-твоему, я не думала об этом? Ничего не получится. Даже если я выручу достаточно от продажи дома, чтобы купить другой, у меня не хватит денег, чтобы приобрести вместе с ним землю. Я не хочу жить в деревенском домишке, зажатом между соседними домами. Я хотела бы иметь клочок земли, который я могла бы назвать своим, иначе овчинка не стоит выделки.

– Тогда позволь мне дать тебе некоторую сумму, которой хватит на несколько акров земли и которая помогла бы тебе продержаться, если у тебя возникнут проблемы с продажей вышивок.

– Хью, ты же знаешь, что я не соглашусь на это.

– Но почему? Думаешь, что вернется Грэм, женится на тебе и увезет из города?

– Нет… – Во всяком случае, не совсем.

– Значит, надеешься? Да, отчаянно!

– Понимаешь, Хью, когда шесть лет назад ты купил мне дом, я поклялась себе, что больше никогда не приму от тебя милостыню.

– Это не милостыня. Ради Бога, я твой брат! И имею полное право заботиться о тебе.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы обо мне заботились. – Да и кто знает, что произойдет после возвращения Грэма? Она должка дождаться его, прежде чем соберется окончательно покинуть Лондон.

Хью словно прочитал ее мысли.

– Независимо от того, выйдешь ты замуж за Грэма или нет, тебе нужен дом. Непохоже, что он в состоянии предоставить его тебе.

– Хью, прекрати, – сказала Джоанна, раздосадованная тем, что он скорее всего прав, и ужасаясь тому, насколько нынешняя ситуация напоминает ее брак с Прюитом, когда Хью пришлось обеспечить сестру жильем, так как ее муж не мог этого сделать Она вывернулась из его объятия и двинулась дальше. – Я здесь, чтобы праздновать свадьбу и наслаждаться жизнью, а не для того, чтобы обсуждать с тобой Грэма.

Джоанна действительно наслаждалась жизнью, особенно после того, как кусочек хлеба успокоил ее желудок. Погода стояла великолепная, еда была восхитительной, а музыка – исполняемая арфистом, напомнившим ей о Томасе, – невыразимо прекрасной. Роберт и Маргарет, сидевшие вместе с дочерьми и родителями за главным столом, выглядели счастливыми, как влюбленные подростки.

Помимо знатных соседей, на свадьбе присутствовали все важные персоны, жившие в Лондоне, включая королевского судью с женой, обоих шерифов и двух баронов: Гилберта де Монтфиша и его кузена, Уолтера фиц Роберта фиц Ричарда.

Перед свадебной церемонией Джоанна обменялась беглыми приветствиями с лордом Гилбертом и леди Фейетт, чувствуя себя исключительно неловко. В конце концов, шесть лет назад она променяла их сына на торговца шелком. Тем не менее, они вели себя на удивление любезно, особенно леди Фейетт, которая взяла Джоанну за руки и сказала, как сильно она скучала по ней все эти годы.

Несколько раз в течение свадебной трапезы Джоанна замечала, что лорд Гилберт поглядывает в ее сторону. И все же она удивилась и немного насторожилась, когда он приблизился к ее столу и остановился рядом.

У нее вырвался вздох облегчения, когда он всего лишь сказал.

– Вы прелестно выглядите сегодня, миледи. – Он бросил оценивающий взгляд на ее медово-коричневую тунику – единственный наряд из ее скудного гардероба, подходивший для такого грандиозного события.

– Спасибо, милорд. – Джоанна указала на стол, теперь пустой, не считая ее брата, сидевшего напротив. – Может, присоединитесь к нам?

– С удовольствием. – Барон опустился на скамью рядом с ней. – Рад видеть тебя, Хью. Говорят, ты воевал за границей?

– Да, в Саксонии. Собираюсь вернуться туда осенью.

– Осталось не так уж много времени. Уже август.

– Да, в следующем месяце отбываю.

Лорд Гилберт кивнул и откашлялся, поглядывая на них и постукивая сложенными ладонями друг о друга. Джоанна и Хью переглянулись украдкой, не зная, что думать.

Барон снова откашлялся.

– Я с сожалением узнал о смерти вашего мужа, леди Джоанна.

После всего, что случилось шесть лет назад, Джоанна меньше всего ожидала услышать от него слова сочувствия.

– Спасибо, милорд. Я была очень расстроена, узнав о сэре Джеффри, – сказала она, имея в виду старшего сына барона, скончавшегося от кори два года назад.

Лорд Гилберт глубоко вздохнул, уставившись на кончики своих пальцев.

– Я хочу, чтобы вы знали, что я понял… не сразу, конечно. Но я понял, почему вы… не решились выйти замуж за Николаса.

Опешив от столь неожиданного признания, Джоанна сказала:

– Я ценю это, сэр.

Все еще не поднимая глаз, барон продолжил:

– В тот момент, должен признаться, мне было непонятно, почему вы воспротивились браку с сыном барона – пусть даже младшим сыном. Конечно, я знал о его… противоестественных вкусах, но молодые люди часто перерастают подобные наклонности. И я полагал… Наверное, это было наивно с моей стороны. Но мне казалось, что красивая юная девушка, подобная вам, могла бы… – Он беспомощно развел руками.

– Изменить его? – вставил Хью с ироничной усмешкой, говорившей о его отношении к подобной идее.

Лорд Гилберт вздохнул, печально глядя на Джоанну.

– Очевидно, вам было виднее. Вы поступили правильно, отказавшись от помолвки. В конечном счете мы женили его на дочери лорда Алджера, Мейбл.

– Я знаю.

– За пять лет у них так и не родились дети. И, конечно, они несчастливы в браке. Он живет своей жизнью… а она, боюсь, своей.

Хью поднес к губам бокал, бросив на сестру озадаченный взгляд. С какой стати Гилберт де Монтфиш делится с ними столь личными переживаниями?

– После смерти Джеффри, – сказал барон, – Николас стал моим единственным наследником. Со временем ему достанутся мои титул и состояние – Он покачал, головой. – Он неплохой парень, несмотря на… – он сделал красноречивый жест, – его привычки. Но какой из него барон? У него нет лидерских качеств, он просто приятный молодой человек, имеющий пристрастие к хорошему вину, музыке и… другим приятным молодым людям. – Он на секунду закрыл глаза и добавил: – Иисусе, если бы только Джеффри не умер.

– Должно быть, это очень тяжело – потерять сына, – заметил Хью. – Но у вас есть еще один сын, и кто знает, возможно, он еще удивит вас. Николас молод и не до конца сформировался. Дайте ему время…

– Два сына, – тихо произнес лорд Гилберт.

– Простите…

– У меня два сына – Николас и… незаконнорожденный сын, которого я никогда не признавал. Стыдно, но я никогда не видел его. – Он посмотрел на Джоанну: – Вы его знаете. Его зовут Грэм Фокс.

Дыхание с шумом вырвалось из легких Джоанны. Хью уронил бокал, расплескав вино на белую скатерть.

Одна из девушек, прислуживавших за столом, поспешила наполнить бокал и промокнула пятна на скатерти. Тем временем вернулись две пары, сидевшие с ними за столом, и заняли свои места, смеясь и разговаривая. Внезапно они оказались в гуще людей и веселья.

– Может, пройдемся? – предложил лорд Гилберт, бросив многозначительный взгляд на соседей по столу. – Вдоль ручья.

Джоанна кивнула. Поднявшись из-за стола, они направились к говорливой речушке, протекавшей через луг. Хью прихватил с собой вино и прихлебывал из кубка, пока они в тягостном молчании шли по берегу.

Наконец лорд Гилберт заговорил:

– Двадцать шесть лет назад мой младший брат Чарльз погиб, возглавляя войско короля Стефана, осаждавшее Уоллингфорд. Он оставил вдову, Констанс, наследницу замка Килторп, что около Ридинга. Она была… – Он остановился на берегу ручья, глядя на бурлящий поток. – Она была очаровательна. Остроумная, с золотистыми волосами и нежными зелеными глазами… Я всегда был привязан к ней, возможно, даже слишком, и догадывался, что она разделяет мои чувства. Но она была женой моего брата, а я был женатым мужчиной.

Хью выгнул бровь, бросив взгляд на Джоанну, и сделал глоток из кубка.

– Замок Килторп играл ключевую роль в обороне короля Стефена, – продолжил барон. – И не успел Чарльз упокоиться в могиле, как король выбрал для Констанс другого мужа, Бриана фиц Гарольда, одного из своих лучших военачальников. Он послал меня к Констанс, чтобы договориться о помолвке, хотя ей все равно пришлось бы подчиниться. Моя жена осталась дома. – Он вздохнул. – Констанс горевала по Чарльзу, я утешал ее. В общем… даже не знаю, как это произошло. Может, из-за вина, а может… – Он покачал головой. – Не знаю. Но что случилось, то случилось.

– Она обнаружила, что беременна? – спросил Хью.

– Да. Констанс была моей невесткой, обещанной королем одному из его самых преданных вассалов. Бедняжка была в ужасе, когда поняла, что беременна. Не было никакой возможности выдать ребенка за дитя ее мужа, поскольку Чарльз уехал из дома за несколько месяцев до своей гибели. Я сгорал от стыда и был вне себя от тревоги за нее – за нас обоих.

– И что вы сделали? – спросила Джоанна.

– Я сказал королю и лорду Бриану, что Констанс согласилась на помолвку – что соответствовало истине, – но она слишком скорбит о Чарльзе, чтобы выйти замуж прямо сейчас. Лорд Бриан может поселиться в Килторпе и командовать войсками оттуда, но приличия требуют, чтобы она жила где-нибудь в другом месте, пока они не поженятся.

– Ловко, – пробормотал Хью.

– Констанс уединилась в монастыре. Там она родила нашего сына – тайно, разумеется. Я договорился с настоятелем монастыря Святой Троицы, что ребенок будет воспитываться в его стенах. Констанс глубоко страдала, расставаясь с ним – это был ее первенец, – но другого выхода просто не было. Она вернулась в Килторп и вышла замуж за лорда Бриана. Спустя год она умерла при родах вместе с новорожденными близнецами.

Лорд Гилберт замолчал, уставившись в пустот) своими ярко-голубыми глазами, необычайно похожими на глаза Грэма, а Джоанна удивилась, как это она раньше не заметила этого сходства. Были и другие схожие черты: аристократический нос четко вылепленные скулы, рост, осанка.

– Я старался забыть, что когда-то зачал незаконного сына. Каждое напоминание о нем возвращало ощущение стыда и горя. Но когда брат Саймон – это настоятель обители Святой Троицы…

– Я знаю его, – сказала Джоанна. Они с Грэмом посетили брата Саймона перед его отъездом из Лондона.

– Когда он сказал мне, что Грэм намерен стать священнослужителем, я почувствовал, что должен вмешаться. Мои младший брат погубил свою жизнь, согласившись на церковную карьеру, которая ему совсем не подходила. По моему мнению, слишком много молодых людей принимают священные обеты, в сущности, не понимая, на что они обрекают себя и от чего отказываются. Думая о Грэме, я пришел к выводу, что он вырос в среде, более защищенной от внешнего мира, чем это полезно для здоровья. Неудивительно, что он захотел связать себя с церковью, ведь он больше ничего не видел.

– Вот почему вы отправили его в Бовэ на службу к лорду Ги, – вставила Джоанна.

– Да. Лорд Ги – один из моих самых старых и близких друзей. Я знал, что могу доверить ему мальчика, и попросил его понаблюдать, нет ли у Грэма каких-либо наклонностей к воинскому делу. Думаю, остальное вам известно.

– Почему вы рассказываете все это нам? – спросила Джоанна.

– Двадцать третьего июня я получил письмо от лорда Ги, где говорилось, что он послал Грэма в Лондон с важным поручением. Оно потребовало больше времени, чем предполагалось, и он поселился в доме женщины, чье имя мне было хорошо знакомо. У Джоанны Чапмен. Лорд Ги умолял меня найти Грэма и рассказать ему, что я его отец, но это казалось чистым безумием – нарушить молчание по прошествии стольких лет, правда, когда буквально на следующий вечер я увидел вас во время празднования Иванова дня, миледи, я подумал, что это, возможно, знак свыше.

– Мне показалось, – сказала Джоанна, – что вы посмотрели на меня с любопытством.

– Признаться, я испытывал соблазн связаться с Грэмом, учитывая все похвалы, которыми удостоил его лорд Ги, и тот факт, что Николас, не оправдал моих надежд. Для мужчины важно сознавать, что он произвел на свет сына, достойного продолжить его род. И все же я сомневался. Но несколько дней назад, когда я вернулся домой с охоты, жена встретила меня на пороге с письмом от лорда Ги в руках.

Хью вздрогнул и поднес кубок к губам. Лорд Ги покачал головой.

– Самое странное, что ее рассердила не столько моя неверность, сколько тот факт, что я бросил собственного сына. Она заявила, что есть только один способ искупить мою вину – это последовать совету лорда Ги и увидеться с Грэмом. Должен сказать, она была очень настойчива, отстаивая свою точку зрения. Разумеется, она права. Мне следовало с самого начала объявить мальчика своим, а не сбывать его с рук, как я это сделал. Я принял решение отправиться к вам и встретиться с Грэмом, когда пришло второе письмо от лорда Ги, где говорилось, что Грэм закончил свою миссию и покидает Лондон пятнадцатого июля.

– Это правда, милорд, – сказала Джоанна. – Три недели назад сержант Фокс вернулся в Нормандию.

– Значит, я должен ехать в Нормандию. Пора исправить ошибку, которую я совершил по отношению к Грэму. Иначе я не смогу ни примириться со своей совестью, ни, – он смущенно улыбнулся, – спать со своей женой. Она отказывается иметь со мной дело, пока я не встречусь с ним и не признаю своим сыном.

Джоанна улыбнулась:

– Это очень важно для него, милорд. Барон вздохнул.

– Жаль, – сказал он, – что я не образумился чуть раньше. Тогда я не пропустил бы его свадьбу.

Хью замер, не донеся кубок до рта.

– Ах да! Вы же ничего не знаете, – улыбнулся барон. – Неделю назад Грэм женился в Париже на какой-то девушке по имени Филиппа. Насколько я понял, она воспитанница лорда Ги или что-то в этом роде.

Кровь зашумела в ушах у Джоанны.

– Вы уверены? – спросил Хью.

– Лорд Ги написал об этом в своем письме, – сказал лорд Гилберт. – Все было оговорено заранее, и он назначил свадьбу на второе августа, как только получил известие, что Грэм возвращается.

– Иисусе, – прошептала Джоанна. Барон продолжил, не замечая ее состояния:

– Молодые собираются жить в Англии. Лорд Ги дает ему поместье в Оксфордшире – пятнадцать наделов по сто акров. Совсем неплохо. Очевидно, в качестве награды за его таинственную миссию.

Джоанне стало дурно.

«Вы настолько галантны, – спросила она его однажды, – что не ждете никакой награды за свои усилия?»

«Возможно», – ответил он.

Он лгал ей. Не в первый и не в последний раз.

«Я вернусь в Англию через несколько недель», – сказал он. Но забыл упомянуть, «то вернется женатым человеком. Неужели он думает, что она согласится быть его любовницей?

Джоанна вцепилась руками в свой бунтующий желудок. Это не может быть правдой, это кошмарный сон.

Иисусе, неудивительно, что он так и не признался ей в любви. Он использовал ее – вначале, чтобы выполнить свою миссию, а потом, чтобы удовлетворить свои потребности. Как она могла допустить это? Как могла настолько утратить бдительность, особенно после Прюита?

– Миледи, вы хорошо себя чувствуете? – спросил лорд Гилберт. – Вы очень бледны.

Перед глазами Джоанны все плыло и кружилось, словно она выпила слишком много вина. Хью обнял ее за талию, подвел к валуну, лежавшему на берегу ручья, и усадил, заставив опустить голову.

Голоса мужчин невнятно звучали в ее ушах. Хью попросил ее дышать глубже, объяснив лорду Гилберту, что ее с утра беспокоил желудок. Если бы дело было только в этом! Милостивый Боже, что теперь с ней будет?

Как в тумане Джоанна слышала, как лорд Гилберт простился с Хью и выразил надежду, что ей станет лучше. Она подняла голову и увидела, что он уходит.

– Постойте! Лорд Гилберт! Барон вернулся.

Джоанна попыталась подняться, но все закружилось у нее перед глазами. Хью мягко усадил ее на место.

– Я… хотела спросить, не могли бы вы отвезти мое письмо сержанту Фоксу, когда поедете в Нормандию?

– Конечно, – сказал лорд Гилберт. – Как я понимаю, вы хотите поздравить его со свадьбой?

– Что-то в этом роде, – отозвалась Джоанна. – Я занесу его вам завтра утром.

– Не стоит утруждаться. Я пришлю к вам слугу… скажем, в полдень?

– Письмо будет готово. Спасибо, милорд.

– Не стоит благодарности. – Он склонил голову и зашагал прочь.

Хью опустился на колени и взял ее ледяные руки, грея их в своих ладонях.

– Джоанна, мне…

– Только не говори мне, что тебе очень жаль. – Ее голос звучал хрипло и отстраненно. – Ты пытался предупредить меня, но я не слушала. Точно так же, как пытался предупредить насчет Прюита. Я сама во всем виновата. Мне некого винить, кроме себя.

– Это я привел его к тебе, Джоанна, – сказал Хью, крепко сжимая се руки. – И позволил ему поселиться в твоем доме. Мне следовало быть умнее и не доверять человеку, с которым я только что познакомился, только потому, что он кажется приятным парнем.

– Нет, – сказала она. – У меня слабость к красивым мужчинам. Красивым, обаятельным и беспринципным.

– Что ты собираешься ему написать?

– Что я переезжаю в сельскую местность и больше никогда ею не увижу.

– Слава Богу! Ты наконец-то решилась взять у меня деньги?

– Ровно столько, сколько требуется, чтобы поселиться где-нибудь подальше от Лондона. Не думала, что дойдет до этого… Я надеялась, что Грэм вернется и женится на мне, но теперь… Теперь у меня нет выбора, учитывая… о, будь все проклято.

– Снова чертыхаешься? Должен тебя предупредить, сельские жители не одобряют дам, которые бранятся как сапожники.

– Я беременна, Хью.

Глаза Хью потрясенно расширились. Вскочив на ноги с исказившимся от ярости лицом, он резко повернулся и зашагал прочь, затем вернулся.

– Я убью его. Найду и сверну его поганую шею.

– Я думала, ты собираешься отрезать его…

– Вначале отрежу, а потом сверну его поганую шею.

– Хью, – сказала Джоанна, стремясь хоть к какому-то покою перед лицом собственного смятения, – ты же знал, что мы спим вместе.

– Да, но есть способы, позволяющие предотвратить… – Он сделал неопределенный жест в непосредственной близости от ее живота. – Мужчины знают, что нужно делать. Иисусе, Джоанна, он должен был подумать об этом!

– Он думал, – отозвалась она, чувствуя, что ее щеки загорелись. – За исключением первого раза.

Из горла Хью вырвалось рычание.

– Он знает?

– Нет, я сама только недавно поняла.

– Ты уверена, что… – Он взглянул на ее живот.

– Уверена. – Месячные должны были прийти в день отъезда Грэма. Не было случая, чтобы они запаздывали. А затем начались проблемы с желудком и приступы тошноты.

Присев на корточки, Хью снова взял ее руки в свои.

– Почему ты не сказала мне?

– Я хотела вначале сказать Грэму, когда он вернется. Я была уверена, что он женится на мне и мы сможем уехать из города… – Джоанна беспомощно пожала плечами.

– Тебе не кажется, что ты должна сообщить ему?

– Нет. – Джоанна решительно покачала головой. – Он ясно дал понять, что не хочет производить на свет незаконнорожденных детей.

– Но раз так получилось, почему бы не поставить его в известность? Теперь он владеет поместьем и в состоянии позаботиться о ребенке.

– Как ты не понимаешь, Хью? Он женатый человек. Для меня унизительно навязываться ему, зная, что его не интересую ни я, ни ребенок.

– Ты уверена?

«Как бы я хотел остаться с тобой…»

– Я ни в чем не уверена. Он всегда был таким убедительным, когда хотел, таким неотразимым. Я уверена только в одном – он обманул и использовал меня. А я была только рада обманываться.

– И теперь ты носишь его ребенка, – подытожил Хью.

– Я не сожалею о ребенке, Хью, несмотря ни на что. Я хочу этого ребенка. И рада, что ношу его. Хотя это и означает, что я больше не могу оставаться в Лондоне.

– Да, как только это станет заметным, пойдут разговоры. Твоя репутация будет погублена.

– Меня беспокоит не репутация. Я не хочу, чтобы ребенок рос в этом городе. И потом, я просто не могу здесь больше оставаться. Этот дом напоминает мне о Грэме. Мне нужно побыстрее уехать отсюда.

– Все это очень хорошо и правильна, но не стоит пренебрегать своей репутацией. Пообещай мне кое-что, Джоанна. Когда ты поселишься в сельской местности, пусть люди думают, что ты недавно овдовела и ждешь ребенка от покойного мужа.

– Хорошо, – сказала она, – но ты тоже пообещай мне кое-что.

– Что? – настороженно спросил Хью.

– Что ты не будешь искать Грэма и… калечить его.

Хью закатил глаза и обхватил пальцами рукоятку своего меча.

– Клянусь яслями младенца Иисуса, что буду держать свой меч подальше от некоторых частей тела Грэма Фокса.

– И кинжал.

– И кинжал.

– Я знаю, что ты зол на него, – сказала Джоанна. – Мне тоже несладко, но со временем гнев утихнет. Я просто не хочу, чтобы ты натворил что-нибудь сгоряча.

– Время никак не повлияет на гнев, который я испытываю к этому лживому сукину сыну, – мрачно заявил Хью.

– Чепуха, ты никогда не мог долго злиться.

– Я буду злиться на Грэма Фокса до последнего вздоха, – мрачно отозвался Хью. – Вот увидишь.

Глава 26

В воздухе еще висела ночная прохлада, когда Джоанна вышла на неяркое осеннее солнышко, чтобы покормить своих цыплят. Со стороны леса, начинавшегося сразу же за пастбищем, дул легкий ветерок, шевеля пожелтевшие листья на ветвях огромных дубов, нависавших над крохотным глинобитным коттеджем.

Возможно, когда-нибудь она сможет завести пару овец. Шерсть была бы очень кстати. Да и несколько поросят пригодились бы в хозяйстве. Особых хлопот с ними не требуется – летом они могут кормиться в лесу, а зимой кормить ее. А пока ей придется довольствоваться курами – за одно проданное яйцо Джоанна выручала полпенни – и козой, дававшей молоко.

Манфрид опередил ее, когда она направилась к курятнику с мешочком корма, и плюхнулся на тропинку вверх животом, уставившись на нее в безмолвной мольбе. Джоанна присела на корточки и почесала его шелковистое брюшко. Кот зажмурился и довольно заурчал.

«Похоже на скрип колес по гравию», – заметил как-то Грэм, имея в виду звуки, издаваемые котом.

Манфрид скучал по Грэму и первые несколько дней то и дело наведывался в кладовую, словно надеялся, что тот внезапно там объявится.

«Для меня загадка, зачем вы держите его в доме, – сказал однажды Грэм о Манфриде. – Он слишком робкий, чтобы приносить пользу». Тем не менее он подружился с котом, а тот доказал свою полезность более чем убедительным образом. Ведь именно Манфрид разбудил Грэма в тот роковой день, когда красно-синий дом Рольфа Лефевра сгорел дотла.

Джоанна радовалась, что взяла на себя труд перевезти кота и кошку в свои новый дом. Петронилла следила за тем, чтобы в хлеву не развелись мыши, а Манфрид… а Манфрид оставался самим собой. Он согревал Джоанну по ночам, устроившись в ногах ее постели, и составлял ей компанию, когда она чувствовала себя особенно одинокой. Немногочисленные соседи жили довольно далеко и были слишком заняты, чтобы ходить друг к другу в гости, а Хью в прошлом месяце отбыл за границу, предварительно убедившись, что сестра благополучно устроилась в новом доме.

За все те годы, что Джоанна управлялась практически одна, ей следовало бы привыкнуть к одиночеству, но общество Грэма избаловало ее. Помоги ей Боже, она тосковала по нему даже больше, чем раньше, несмотря на его двуличность и тот факт, что он женился и жил теперь в великолепном поместье. Воспоминания пьянили ее, как вино. Впервые за долгие годы она чувствовала себя не просто желанной, но страстно и искренне любимой.

Конечно, все это было иллюзией, созданной отчасти Грэмом Фоксом и отчасти ее собственным одиночеством и потребностью в любви.

Никогда больше она не позволит использовать себя подобным образом. Никогда!

Грэму Фоксу, во всяком случае, это больше не удастся. Джоанна позаботилась об этом, перебравшись в глухой уголок центральной Англии, такой далекий от ее прежней жизни. Никто в Лондоне не знал, куда она переехала. Она словно бы исчезла с лица земли, и Грэм не смог бы найти ее, даже если бы захотел. Эта мысль и успокаивала Джоанну, и приводила в уныние.

Она пощекотала Манфрида за ушами и выпрямилась, борясь с легким приступом головокружения. Теперь, когда она была на четвертом месяце, эти приступы случались намного реже, чем вначале.

Манфрид издал забавный горловой звук, похожий на голубиное воркование, и вскочил, внезапно насторожившись. Будь это Петронилла, Джоанна решила бы, что где-то поблизости прошмыгнула полевая мышь, но Манфрид упорно избегал добычи, которую его сестра находила столь заманчивой. Кот направился к тропинке, пересекавшей пастбище, и уселся, уставившись на лес. Кончик его хвоста нервно подрагивал.

Джоанна повернулась к курятнику, когда заметила краем глаза какое-то движение у кромки леса. Солнце клонилось к западу, и ей пришлось прищуриться, чтобы разглядеть источник этого движения – всадника.

Собственно, она ничего не видела, кроме темной фигуры на лошади, скакавшей по направлению к ней. Что само по себе было необычно. Большинство жителей этих мест ездили на мулах, а чаще ходили пешком. Лошади считались роскошью.

Джоанна коснулась рукоятки кинжала, висевшего у нее на поясе, что было данью риску, сопутствующему уединенному образу жизни. Дай Бог, чтобы нежданный посетитель оказался местным землевладельцем или священнослужителем, а не…

Приложив ладонь ко лбу, она вглядывалась в приближавшегося мужчину. Солнце подсвечивало красноватыми бликами его длинные волосы, падавшие на воротник коричневой туники. Длинные ноги в кожаных рейтузах и сапогах крепко охватывали бока лошади.

Сердце Джоанны гулко забилось.

– Святая Мария, Матерь Божья…

Мешочек с птичьим кормом выскользнул из ее рук и глухо стукнулся о землю.

Грэм!

Слава Богу, он нашел ее!

Но как ему это удалось?

Джоанна прижала руку к трепещущей груди, ругая себя за недостаток твердости. Она ненавидит Грэма Фокса. Она глубоко презирает его зато, что он лгал ей, использовал ее, наградил ребенком, а затем бросил, чтобы жениться на юной и образованной Филиппе.

Как, черт побери, он нашел ее? Только Хью знал, где она поселилась, но он за границей.

Добравшись до конца тропы, Грэм перевел своего гнедого жеребца на шаг, и Джоанна убедилась, что его ярко-голубые глаза по-прежнему обладают над ней магической властью. Он изменился – на носу появилась горбинка, которой прежде не было, лоб пересекал свежий шрам, проходивший через внешний краешек брови.

Поравнявшись с ней, Грэм натянул поводья.

– Джоанна… – выдохнул он. – Боже, это действительно ты! Она молчала, обхватив себя руками.

Лицо Грэма помрачнело. Он спешился и привязал жеребца к ветви дуба. Манфрид восторженно терся о его ноги. Грэм присел на корточки и погладил его по спине.

– Но ты-то рад видеть меня, дружище?

Кот отозвался сладострастным мурлыканьем. Грэм потрепал его по загривку и поднял глаза на Джоанну.

– Иисусе, Джоанна, до чего же я соскучился. Думал, уже никогда не увижу тебя.

Он выпрямился и шагнул к ней. Она отступила на шаг.

– Ты, должно быть, сердишься на меня.

– Ты даже не представляешь себе как.

– Я прошу только выслушать меня, – сказал Грэм, примирительно выставив перед собой ладони, и двинулся к ней. – Только выслушать.

– Чтоб ты сгорел в аду! – Она попятилась, отступая перед его решительными шагами, пока не уперлась спиной в курятник. Повернувшись, Джоанна бросилась бежать, но Грэм поймал ее за плечи и прижал к глинобитной стене. Она попыталась оттолкнуть его, но это было так же безнадежно, как пытаться сдвинуть скалу.

– Не могу поверить, – произнес он, скользя жадным взглядом по ее распущенным волосам, по ее глазам, губам и ниже – по ее налившейся груди и слегка округлившемуся животу, натянувшему спереди узкое лавандовое платье.

Грэм положил руку ей на живот, поглаживая небольшую выпуклость с выражением благоговейного изумления. Он знает!

– Ты стала еще красивее, – сказал он, глядя ей в глаза. – Я не думал, что такое возможно.

Грэм перевел взгляд на ее губы и склонил голову. Джоанна попыталась отрицательно покачать головой, но лишь скользнула губами по его губам. Грэм обхватил ее лицо ладонями и приник к ее губам в требовательном поцелуе.

Сердце Джоанны бешено колотилось, голова шла кругом от бури эмоций, в которой смешались любовь, ненависть, желание и смятение.

Как ему это удается? Какую власть он имеет над ней? Она цеплялась за его тунику, опьяненная его близостью, его теплом и запахом, по которому так тосковала.

Грэм оторвался от ее губ и прошептал, слегка запыхавшись:

– Я люблю тебя.

– Господи, опять! – Она зажала уши ладонями. – Перестань лгать мне, Грэм. Это единственное, о чем я прошу.

Он оторвал ее руки от ушей.

– Это правда, Джоанна, клянусь. Мне следовало давно сказать тебе об этом, но я вел себя как последний дурак. – Он поднес ее руки к губам и поцеловал их. – Я люблю тебя, Джоанна…

– А как же Филиппа? Ее ты тоже любишь? Или женился на ней только ради земли?

Грэм отпустил ее руки и легко коснулся ее щеки.

– Джоанна…

– Если ты рассчитываешь, что я буду твоей любовницей, чтобы ты мог являться ко мне, когда тебе вздумается, как к какой-то грошовой шлюхе…

– Все не так, Джоанна.

– Отправляйся к своей жене, Грэм! – воскликнула она, толкнув его изо всех сил. Грэм покачнулся, отступив на шаг. Этого оказалось достаточно, чтобы Джоанна проскочила мимо и быстро зашагала к дому.

Увидев мешочек с птичьим кормом, она машинально нагнулась, чтобы поднять его. А когда выпрямилась, на нее снова накатил приступ головокружения.

«Пожалуйста, Боже, только не сейчас», – взмолилась Джоанна. Перед глазами у нее закружились черные точки, колени подогнулись, и она почувствовала, что падает.

– Джоанна? – Сильные руки подхватили ее и оторвали от земли. Грэм прижал ее к своей груди, как ребенка, и понес к дому.

Открыв ногой входную дверь, он помедлил на пороге, затем двинулся дальше. Джоанна почувствовала, как ее медленно опускают на постель, услышала шуршание соломенного матраса, ощутила под собой колючее одеяло и мягкую пуховую подушку под головой.

Грэм погладил ее по голове и исчез. Внезапно покинутая, Джоанна заставила себя открыть глаза и увидела, что он стоит рядом, запустив пятерню в волосы и лихорадочно оглядываясь по сторонам. Приметив в углу умывальник, Грэм в два шага пересек комнату, схватил полотенце, окунул его в тазик с водой, отжал и вернулся к кровати.

– Джоанна, что с тобой? – испуганно спросил он, присев на краешек постели и промокнув ее лицо влажной тканью. – Ты больна? Тебе нужен врач?

Джоанна медленно покачала головой.

– Я не очень хорошо переношу беременность, – устало отозвалась она. – Но мне уже лучше.

Грэм перевел взгляд на ее живот и положил на него руку. Этот жест показался ей удивительно бережным.

– Надеюсь, с ребенком все в порядке? Джоанна кивнула:

– Повитуха говорит, что все идет прекрасно.

– Тебе нужен врач, а не какая-нибудь…

– Здесь нет врачей, а Клэннис – прекрасная повитуха.

– Представляю, как туго тебе пришлось, – сказал он с тревогой, гладя ее живот. – Даже страшно подумать, что ты была здесь одна все это время. – Он помолчал, оглядев чистенькую комнату с белеными стенами и цветами в горшках. – Хотя, должен признаться, это лучшее, что ты могла сделать. Ты всегда умела сохранять достоинство перед лицом бедствий. Сила духа – одно из тех качеств, за которые я люблю тебя.

Джоанна выхватила у него полотенце и приложила ко лбу.

– Не говори так.

– Как? – Грэм навис над ней, упираясь ладонями в постель по обе стороны от ее головы. – Что я люблю тебя? – поинтересовался он с озорными искорками в глазах.

– Я не хочу этого слышать, – огрызнулась Джоанна, возмущенная подобным нахальством.

– Но это правда, Джоанна. Будь я поумнее, то давно бы признался в этом. Позволь мне сделать это сейчас.

– Зачем? Рассчитываешь таким способом забраться ко мне под юбку?

– О, ради Бога!

– Может, я глупа, доверчива и чересчур влюбчива, когда дело касается таких красивых и обаятельных мошенников, как ты…

– Я красивый и обаятельный? – уточнил Грэм с восторженной улыбкой. – Ты меня любишь! Я так и знал.

– Какое самомнение! Как я могу любить человека, который поступил со мной так подло?

– Я действительно поступил недостойно, – признал Грэм, – скрыв от тебя правду о Филиппе и поместье в Оксфордшире. Но я не знал, что делать. Я так сильно любил тебя, так отчаянно желаю, но не мог и помыслить, чтобы отказаться от земли. Я тешил себя иллюзиями, что смогу получить и тебя, и поместье. Разумеется, это было невозможно. Я обычный человек со всеми присущими мне недостатками. Я совершил непростительные ошибки, из-за которых тебе пришлось страдать, но ты все еще любишь меня. Я почувствовал это, когда ты поцеловала меня.

– Это ты поцеловал меня.

– Но ты ответила на поцелуй. А теперь скажи, что любишь меня.

– Не люблю.

Грэм склонился ниже, обжигая ее страстным взглядом голубых глаз.

– Любишь, признавайся.

– Возможно, мне не хватает здравого смысла, когда дело касается тебя, Грэм Фокс, но я не настолько безнравственна, чтобы связаться с женатым мужчиной.

– Я восхищен твоими высокими принципами, – сухо отозвался Грэм, – но в данном случае в них нет необходимости. Я не женат.

Джоанна подозрительно прищурилась:

– Женат, если верить лорду Гилберту. Ему написал об этом лорд Ги.

– Лорд Ги написал ему, что назначена дата свадьбы. Но свадьбы не было.

Джоанна изумленно моргнула.

– Почему?

– Потому что я не люблю Филиппу. Я люблю тебя. Несколько мгновений она молча смотрела на него, затем сунула ему смятое полотенце и села.

– Что случилось после того, как ты уехал из Лондона? – спросила она.

– На всем пути до Дувра я не мог ни о чем думать, кроме тебя. Ада то и дело спрашивала меня, что случилось и чем я так озабочен. Я сказал ей, что болен. В сущности, так и было. Мне было тошно от того, как я поступил с тобой, и от перспективы потерять тебя. Это пожирало меня изнутри. Хуже всего стало, когда наш корабль пустился в плавание через пролив. Единственное, о чем я мог думать, когда мы отчалили от пристани, – это о том, что, возможно, я больше никогда не увижу тебя. Пошел дождь, и все пассажиры сгрудились под навесом. Я стоял один у поручней, глядя на скалистый берег Дувра, исчезавший в пелене дождя, и плакал. Со мной такого не было с детства.

Джоанна обнаружила, что держит его за руку.

– Когда мы с Адой прибыли в Париж, лорд Ги ждал нас в доме своего брата, – продолжил Грэм. – Филиппа тоже была там. Но к тому времени я уже знал, что должен сделать. Я отвел Филиппу в сторону и сказал, что не могу жениться на ней, что я встретил женщину, которую полюбил всем сердцем, и буду совершенно невыносимым мужем для любой другой.

– Правда?

– Да.

Джоанна прикусила губу.

– Как она к этому отнеслась?

– Вначале огорчилась, потому что ей не терпелось приступить к обучению в Оксфорде. Лорд Ги не мог допустить, чтобы она чувствовала себя несчастной, и решил передать оксфордширское поместье непосредственно ей. Когда Филиппа поняла, что будет жить там, не обремененная мужем, она пришла в восторг. Что касается меня, то барон сказал, что я поступил очень глупо, отказавшись от такого великолепного поместья. Я ответил ему, что я еще глупее, чем он думает, потому что намерен уволиться со службы и вернуться в Англию.

– Боже мой, – прошептала Джоанна, потрясенная, скольким он пожертвовал ради нее.

– Лорд Ги попросил меня задержаться до октября и проводить Филиппу в Оксфордшир. Требовалось время, чтобы привести в порядок хозяйский дом и нанять слуг. Я не счел возможным отказаться, учитывая, сколько он сделал для меня. Несколько недель я провел в Париже с лордом Ги, помогая ему в делах. А вернувшись в Бовэ, мы обнаружили там лорда… – Он осекся, иронически изогнув губы. – Мы обнаружили там моего отца, ожидавшего нас.

– Должно быть, это было потрясением, – заметила Джоанна, – узнать, что ты сын Гилберта де Монтфиша.

– Понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Хотя, если подумать, мне следовало догадаться. С какой стати лорд Ги так охотно согласился выдать свою любимую дочь за безродного сержанта? В его глазах я был Грэмом фиц Гилбертом, сыном барона.

– Наверное, это была радостная и вместе с тем горькая встреча.

– Скорее радостная, чем горькая… пока он не передал мне твое письмо.

– Ах да, мое письмо. – Джоанна сжала его руку.

– Ты даже не намекнула, куда собираешься уехать. Нужно было срочно найти тебя. Я тут же вернулся в Лондон.

– Неужели?

– Парень, купивший твой дом, сказал, что я разминулся с тобой буквально на несколько дней. Разумеется, он не имел понятия, куда ты направилась, как и никто другой. Я расспрашивал Олив и Деймиана, Роберта из Рамсуика, брата Саймона, твоих соседей… Все было бесполезно. Я чувствовал, что схожу с ума. Отчаявшись, я уехал из Лондона и провел две недели, объезжая окрестные деревни одну за другой и расспрашивая о тебе.

– О, Грэм!

– Наконец пришло время возвращаться во Францию, чтобы переправить Филиппу через пролив. Когда я добрался до Бовэ, я застал там гостя, неожиданно прибывшего несколькими днями ранее, – некоего Хью из Уэксфорда.

Джоанна изумленно ахнула:

– Хью?

– Он искал меня, пока я рыскал по Англии.

– Хью? Но… он поклялся, что не будет искать тебя.

– Вообще-то он поклялся – по его словам – не отрезать интимные части моего тела. И действительно, он даже не пытался этого делать. Зато он попытался избить меня до полусмерти.

Джоанна протянула руку и коснулась шрама на его лице.

– Он сломал тебе нос.

– Я не остался в долгу.

– Ты сломал Хью нос?

– Не мог же я безропотно стоять, пока он молотил меня кулаками, как бы я ни восхищался его мотивами, – усмехнулся Грэм. – Кстати, он поблагодарил меня потом. Сказал, что был слишком смазливым.

– Это в духе моего брата. Как я понимаю, вы нашли общий язык.

– Да. В конце концов мне удалось объяснить ему, что произошло. Он повеселел, похлопал меня по плечу и рассказал, где тебя найти, а затем отбыл в Германию.

Джоанна рассмеялась:

– Он сказал мне, что будет злиться на тебя до последнего вздоха.

– Хью? Он не способен долго таить злобу.

– Знаю.

Грэм прошелся шершавыми пальцами по ее лицу, погладил губы.

– Боже, до чего же приятно видеть, как ты улыбаешься, Джоанна. Мне так не хватало твоей улыбки. Пожалуйста, скажи, что ты больше не ненавидишь меня.

– Я больше тебя не ненавижу. Сомневаюсь, что я вообще способна на это – хотя и очень старалась.

Его испытующий взгляд, казалось, проникал прямо в ее душу.

– Скажи, что любишь меня. Пожалуйста.

– Я люблю тебя, – сказала Джоанна, горло ее внезапно перехватило, глаза жгли слезы. – Я люблю тебя, Грэм.

Он схватил ее в объятия и поцеловал.

– Я никогда не хотел тебя в качестве любовницы, – хрипло прошептал он у самых ее губ. – Ты ведь знала это?

Она кивнула.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой.

Джоанна снова кивнула. Две горячие слезинки выкатились из ее глаз, и он смахнул их большими пальцами.

– Я не заслуживаю тебя, – сказал Грэм, – особенно после того, что натворил. И я знаю, что ты беспокоишься относительно моих видов на будущее. Ведь нужно подумать о ребенке…

– Мы можем жить здесь, – сказала Джоанна, обняв его за шею и поцеловав. – Впрочем, не важно. С тобой я буду счастлива в самой убогой хижине. Я готова торговать яйцами и брать белье в стирку. Все это не важно, Грэм. Я люблю тебя. И хочу быть твоей женой.

– Правда? Даже если я ничего не смогу тебе предложить?

Она коснулась своего живота.

– Ты уже дал мне все, что нужно. Самое прекрасное – это жить здесь с тобой и нашими детьми. Больше я ничего не хочу – клянусь.

Грэм прижался к ее лбу своим и усмехнулся:

– Тогда придется отказаться от поместья, которое предложил мне отец.

Джоанна изумленно уставилась на него:

– Лорд Гилберт…

– Он сказал, что пора восстановить справедливость, и пожаловал мне поместье Истингем, недалеко от Лондона. Это около двадцати наделов плодородной земли с очаровательной деревенькой посередине. Кроме того, там есть сады, пруды, рощи, пастбища для овец и коров…

– И все это будет твоим?

– Нашим. Это уже наше. Я был там. Местные жители зовут меня лордом Грэмом.

– Лорд Грэм, – недоверчиво повторила Джоанна. – Грэм из Истингема.

– А вы, миледи, теперь Джоанна из Истингема. Точнее, станете ею, как только я найду священника, который обвенчает нас. Да, и самое замечательное – там есть до смешного огромный помещичий дом – каменный, – где поместится куда больше детишек, чем здесь. – Он напустил на себя преувеличенно серьезный вид. – Но если хочешь, я скажу ему, что нам ничего не нужно.

– Не стоит.

– Нет, в самом деле, – Грэм потерся колючим подбородком о ее щеку, – если ты предпочитаешь остаться здесь, я согласен. Я хочу только одного – чтобы ты была довольна.

– Правда? – Джоанна обняла его за шею.

– Конечно. – Его ладонь скользнула вниз и накрыла ее грудь, распиравшую узкое платье. – В последнее время я думаю только о том, как бы доставить тебе удовольствие.

– А знаете, что доставило бы мне удовольствие прямо сейчас, милорд? – проворковала Джоанна ему на ухо.

– Думаю, что да, – ответил Грэм, укладывая ее на постель. И, как выяснилось, он не ошибся.

1

Fox – лиса (англ.).