Шелковые нити

Взгляд Грэм метнулся к вороньему перу в корзинке Джоанны. Ему не приходило в голову, что дочери его покровителя могут быть черноволосыми. Лорд Ги назвал Филиппу миловидной. Законное потомство барона было белокурым, как он сам и его жена. Поэтому Грэм всегда представлял свою будущую жену с золотистыми волосами и небесно-голубыми глазами.

– Она совсем крохотная и очень хрупкая, – продолжила Джоанна, старательно прокладывая стежки по контуру ветвей апельсинового дерева. – Я чувствовала себя коровой рядом с ней.

Грэм рассмеялся. Никогда в жизни он не встречал женщины более грациозной и желанной.

И более недосягаемой.

«Не думай о ней, – одернул он себя. – Думай о Филиппе». Теперь, благодаря Джоанне, у него есть мысленный образ его нареченной. Весьма привлекательный образ, надо признаться. Миниатюрные женщины могут быть очень милы. И хотя многие мужчины предпочитали блондинок, Грэм знал очень красивых женщин, которые были брюнетками. И у нее карие глаза…

Как у Джоанны.

Нет. Ни у одной женщины не может быть таких глаз. Когда он женится на Филиппе, ему придется забыть глаза Джоанны. Если получится…

– А эта болезнь… опасна для ее жизни? – поинтересовался он, продолжив расспросы. – Как вам кажется?

– Вы имеете в виду, может ли она умереть?

Грэм сделал глубокий вздох и проглотил остатки вина.

– Да. Она не… Я хочу сказать, не выглядит ли она… Словно находится при смерти? Нет – пока, во всяком.

Грэм облегченно вздохнул.

– Она разговаривала со мной вполне непринужденно, – сказала Джоанна, методично работая иглой. – И она безропотно приняла свое лекарство, хотя ей не нравится, как она чувствует себя после этого.

– Вот как? Вы случайно не знаете, что входит в его состав? Джоанна бросила на него короткий взгляд.

– По словам Олив, это всего лишь настой тысячелистника.

– Тысячелистника, – повторил Грэм. – Вряд ли это может навредить ей.

– Но и пользы не приносит, раз она по-прежнему так больна, как мне кажется.

Грэм задумался. Болезнь Ады может создать проблему.

– Она встает с постели? – спросил он.

– Сомневаюсь.

– Но если бы ей пришлось… – начал он. – Если бы ей пришлось, скажем, куда-нибудь поехать…

– Поехать? Куда?

– Не знаю, куда-нибудь. Например, чтобы подлечиться, tax вы думаете, она в состоянии совершить путешествие?

– На той верховой лошади, что вы купили для нее?

– Хью продал ее. Мне придется… О, черт!

Джоанна воткнула иглу в шелк и повернулась на своем табурете лицом к нему.

Грэм закрыл глаза и откинулся на стену.

– Похоже, я проговорился.

– И не в первый раз. Грэм открыл глаза.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что и раньше подозревали…

Джоанна сняла наперсток с пальца и принялась играть с ним.

– Да нет, вы были очень убедительны. Некоторые люди искусны в обмане. Вы один из них.

– Мистрис…

– Однако были отдельные намеки, что все не так просто как кажется на первый взгляд. Например, та кобылка, которую вы хотели продать. Ни один мужчина, да еще военный, не станет ездить на лошади, предназначенной для женщины, еще раньше мне показалось очень странным, что вы искали гостиницу в этом районе, хотя уже устроились в церкви Святого Варфоломея, и утверждали, будто вы в Лондоне проездом на пути к родственникам. Но ведь у вас нет никаких родственников, так ли?

Грэм взъерошил пятерней волосы.

– Нет.

– Вы появились здесь из-за Ады Лефевр. Да и в Лондон приехали ради нее.

– Да, – отозвался он после короткой заминки, не желала открывать ей больше, чем необходимо.

– Вы приехали, чтобы увезти ее с собой. В Бове?

– В Париж.

– Вы влюблены в нее? Грэм подался вперед.

– Нет!

– Вы пересекли пролив, чтобы увезти ее от мужа, – бесстрастно констатировала она. – И все еще пытаетесь найти способ сделать это, несмотря на… – Ее глаза сузились. – Вот почему вы пожелали жить в моем доме. Вот почему вы не пожалели четырех шиллингов. Вам требовалось удобное место, где можно было затаиться, строя планы, как похитить Аду Лефевр из ее дома. Вы использовали мою кладовую как наблюдательный пункт!

– Мистрис…

– Это так? – яростно спросила Джоанна. – Вы можете хоть раз сказать мне правду, черт бы вас побрал!

Грэм тяжело вздохнул:

– Не считая ваших несколько зловещих намеков, да вы правы. Я наблюдал за этим домом по причинам, о которых вы догадались. Мне действительно нужно вызволить Аду Лефевру оттуда. Но не потому, что я влюблен в нее.

Она не сводила с него недоверчивого взгляда.

– Я ее даже никогда не видел. – Грэм потер затылок, размышляя, что можно ей сказать. – Меня послал сюда, – осторожно сказал он, – ее родственник, опасающийся за ее благополучие. У него есть основания полагать, что муж плохо обращается с ней.

– Почему?

– Она перестала писать ему письма месяцев шесть назад.

– Когда заболела. – сказала Джоанна. – Наверное, у нее просто не было сил.

– Ситуация не была бы столь тревожной, если бы не сам Лефевр. Он сожалеет об этом браке и не нашел ничего лучшего, как жестоко обращаться со своей женой после того, как привез ее в Лондон.

– В каком смысле? Он что, бил ее?

– По всей видимости, нет. Во всяком случае, не сильно. Но он оскорблял ее, угрожал ей.

– Как угрожал?

– Говорил всякие слова, которые можно трактовать как угрозы, – уклончиво ответил Грэм.

– И что такого он сделал, – осведомилась Джоанна с мрачным юмором, – что отличало бы его от большинства мужей?

– Вы прекрасно знаете, что он не пропускает ни одной юбки.

– Я по-прежнему рассчитываю на правдивый ответ.

Что там Леода сказала о Прюите Чапмене? «Его зарезал прошлым летом какой-то итальянец за шашни с его женой». Грэм начал подозревать, что брак, ради которого Джоанна стольким пожертвовала, явился для нее горьким разочарованием.

– Рольф Лефевр устраивает свидания с другими женщинами в пределах слышимости Ады, – сказал он. – Похоже, ему доставляет особое удовольствие соблазнять жен влиятельных персон, и он не особенно стесняется этого. Я сам видел, как он привел женщину в свою спальню и… развлекался с ней, когда его жена спала наверху. Судя по одежде, я бы сказал, что она важная матрона.

– Как она выглядела?

– Блондинка с очень светлыми волосами и довольно пышной фигурой.

– С оспинками на лице?

– Да.

– Это Элизабет Хаксли, жена олдермена. Джон Хаксли тот человек, с кем можно шутить. Если он узнает об этом примет меры.

– Он мог бы убить Лефевра, как вы считаете?

– Или как минимум кастрировать, – сказала Джоанна – Лефевр должен понимать это – он не дурак.

– Мужчинам свойственно терять голову из-за сердечных дел.

– Скорее женщинам, – сухо отозвалась она. – Мужчины подчиняются причудам совсем другого органа.

Грэм кивнул в знак согласия, подавив улыбку. Учитывая ее настроение, ему лучше вести себя сдержанно.

– Кто этот родственник, что прислал вас сюда?

– Я не вправе открыть его имя. Он просил привезти ее в Париж, – сказал Грэм – И я намерен выполнить его просьбу, несмотря на свою ногу. Это все… что вам нужно знать.

Ее брови взмыли вверх.

– Вы полагаете, что вправе решать, что мне нужно знать о заговорах, которые плетутся в моем доме?

– Я не плету заговоров, мистрис. Я пытаюсь спасти больную женщину от несчастного брака.

– Почему?

– Я уже объяснил, – нетерпеливо отозвался Грэм. – Муж плохо обращается с ней, она больна… и кто знает, насколько далеко он может зайти.

– Я спрашиваю, почему вы это делаете? Почему вы проделали весь этот путь, чтобы выполнить поручение таинственного родственника Ады? Почему это так важно для вас?

Грэм молча уставился на нее, сожалея, что она так чертовски проницательна.

– Что вы получите, – осведомилась она – привезя Аду Лефевр в Париж?

Он пожал плечами, отведя взгляд.

– Удовлетворение оттого, что помог женщине в беде. Разве этого недостаточно?

– Вы настолько галантны, что не ждете никакой награда за свои усилия?

– Возможно. – Если он расскажет ей о предстоящем браке и поместье, которое прилагается к нему, то предаст доверие лорда Ги. Это была не единственная причина, почему Грэму не хотелось рассказывать Джоанне о Филиппе, но он предпочитал держаться за нее, убедив себя, что она достаточно важна, чтобы оправдать паутину лжи, которою он продолжал плести вокруг себя и Джоанны.

В конце концов, она тоже обманула его, утаив смерть мужа. Правда, то была невинная ложь – и в некотором смысле даже разумная. А он сплел целый клубок ради собственной выгоды. Это большая разница.

– Я не знаю, каковы ваши мотивы, но не сомневаюсь, что у вас есть личный интерес в этом деле, – заяви па Джоанна. – Иначе вы не стали бы жертвовать своей честью, чтобы добиться успеха.

– Жертвовать честью?

– Вы проникли в мой дом обманом, – тихо сказала она.

– Мистрис…

– И что хуже всего, вы использовали меня. Эта ваша грандиозная идея насчет поиска заказов у жен торговцев. Все было затеяно только для того, чтобы я попала в дом Лефевра и шпионила для вас, не так ли?

Грэм молчал, не находя слов. Почему, черт побери, он становится таким косноязычным в ее присутствии?

– Я была вашей сообщницей, – продолжала Джоанна. – Ничего не подозревающей пешкой, которая должна была оценить ситуацию в доме и доложить вам Должно быть, вы неплохо позабавились, когда я с такой готовностью откликнулась на ваш план.

– Это не так, мистрис…

– Вы отрицаете, что отправили меня туда в качестве своих глаз и ушей? Что использовали меня втемную, без моего ведома и согласия?

Грэм запустил обе руки в волосы.

– Я не видел другого способа, – сказал он и раздосадовано добавил: – И сейчас не вижу. Я понимаю, что вы ненавидите меня за то, что я ввел вас в заблуждение.

– Вы обманули меня.

– Обманул, – согласился Грэм, огорченный, что Джоанна не опровергла его утверждение, будто она ненавидит его. – Я понимаю ваши чувства, но я по-прежнему нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно, чтобы вы вернулись туда…

Она открыла рот от удивления.

– Вы, наверное, шутите.

– Прошу вас, – сказал Грэм. – Ради Ады Лефевр. Помогите спасти ее от этого животного, за которого она вышла замуж.

– Вы очень убедительны, сержант, но не настолько, чтобы я плясала под вашу дудку.

– Мистрис…

– Вначале вы лгали мне. Затем у вас хватило наглости рассуждать о том, что мне можно знать, а чего нельзя. А теперь вы рассчитываете, что я вернусь в этот дом…

– Неужели вам все равно, что станет с этой женщиной? Лефевр однажды сказал ей, что хотел бы избавиться от нее. Исходя из того, что мы знаем, вполне возможно, что он замышляет именно это.

– Как ни отвратителен Рольф Лефевр, нет оснований думать, что он намерен причинить вред своей жене. Ему просто наплевать на нее. Он даже не виделся с ней последние три месяца. Пока она чахнет, он развлекается с местными матронами. Если бы он хотел жениться снова, то, полагаю, нашел бы способ… покончить с ней. Ну а так… – Она пожала плечами. – Я не буду участвовать в вашей игре.

– Прошу вас, не отказывайтесь так сразу, – взмолился Грэм. – Подумайте…

– Я уже подумала. – Джоанна встала и отряхнула юбку. – Мой ответ – нет.

Грэм схватил ее за руку, когда она повернулась к выходу.

– Мистрис…

– Отпустите меня, сержант. – Джоанна попыталась вырвать у него руку, но он только крепче сжал пальцы.

– Я всего лишь хотел…

– Использовать меня и дальше? Я сыта по горло честолюбивыми мужчинами, которые пытаются манипулировать мной. Отпустите меня. Сейчас же!

Грэм усилил хватку, не позволяя ей отвести взгляд.

– Я сожалею, что утаил от вас правду, – сказал он, больше всего на свете желая, чтобы ему впредь никогда не приходилось обманывать ее.

– Конечно, сожалеете, – ядовито отозвалась Джоанна. – Теперь, потому что навсегда лишились моего доверия. Если бы не это, вам было бы гораздо легче вовлечь меня в свои хитроумные планы.

Кожа ее руки была шелковистой, за исключением огрубевших от работы кончиков пальцев, и очень горячей. Грэм обнаружил, что гладит ее ладонь, упиваясь ее теплом и неотразимой женственной мягкостью.

– Пожалуйста, – промолвил он. – Вы нужны мне. Джоанна закрыла глаза. Грудь ее бурно вздымалась и опускалась в одном ритме с его участившимся дыханием.

– Не бросайте меня, – тихо произнес Грэм. – Я наделал массу ошибок. И, возможно, продолжаю их делать. Просто… я в отчаянии.

Джоанна открыла глаза и покачала головой.

– Вы нужны мне, – повторил он, глядя ей в глаза.

– Я не могу… – Ее голос прервался. – Не могу этого позволить.

– Джоанна…

– Я не могу позволить вам использовать меня, сержант, – сказала она дрожащим голосом. – Это выше моих сил. Прошу вас, отпустите мою руку.

Грэм медлил, почти физически ощущая потребность в ней, вгрызавшуюся в его внутренности, как ненасытный голод. Джоанна была необходима ему, и не только из-за Ады Лефевр.

– Пожалуйста, – тихо сказала она. – Позвольте мне уйти.

Грэм отпустил ее руку. Джоанна повернулась и вышла в гостиную. Спустя мгновение он услышал ее шаги на лестнице.

Этой ночью он лежал без сна, прислушиваясь к приглушенным звукам наверху, когда она ворочалась на своей постели, и гадая, как вышло, что все так усложнилось.

Глава 15

На следующий день Грэм со своего ложа наблюдал через заднее окно, как Джоанна занимается еженедельной стиркой под жарким полуденным солнцем.

Она закатала рукава, повязала вокруг бедер фартук, поставила на огонь чайник и натянула веревку от дома до кухни. Наполнив корыто горячей водой, она принялась стирать, полоскать и развешивать выстиранное белье. Грэм, успевший изучить эту процедуру за предыдущие три раза, знал, что она займет у Джоанны всю первую половину дня.

Интересно, знает ли она, что он наблюдает за ней? А может, ей теперь нет до него дела?

После памятного объяснения Джоанна держалась с ним подчеркнуто холодно. Грэму не хватало ее улыбок, жестов и пьянящего ощущения близости, которое возникало у него в ее присутствии. Он наслаждался этим чувством. И ненавидел его. – Ну почему все так чертовски сложно? – прошептал он, глядя на Джоанну.

Проклятие! Он не должен предаваться любовным фантазиям, особенно если учесть, что никогда не сможет дать выхода своей страсти. Джоанна Чапмен не для него. Он никогда не будет обладать ею.

И это к лучшему.

Утихомирив свое непокорное тело, Грэм взял «Историю королей Британии» Джеффри Монмаута, нашел страницу, заложенную тесемкой – которую он предпочел бы никогда не видеть, – и прочитал несколько страниц, не запомнив ни единого слова.

Сдавшись, он снова обратил внимание на окно. Джоанна вытащила мокрую простыню из корыта для полоскания и скрутила ее в жгут, отжимая воду. Завиток бронзовых волос выбился из-под вуали и упал ей на лоб. Он выглядел таким очаровательно непокорным, что Грэм улыбнулся.

В переулке за ее спиной показался молодой человек в черном, по-видимому, священник. При виде Джоанны его лицо просияло.

Впрочем, когда он подошел ближе, стало видно, что туника у него темно-фиолетовая, а короткие песочного цвета волосы не выбриты на макушке, как полагалось духовным лицам. К тому же он оказался старше, чем Грэму показалось вначале.

Помедлив у края пустыря, он вытер лоб рукавом и подбоченился, наблюдая за Джоанной, которая, стоя спиной к нему, выжимала простыню. Он улыбался, не сводя с нее заинтересованного взгляда.

Грэм ощетинился. Подхватив костыль, он вскочил на ноги, но в этот момент незнакомец весело сказал:

– Я полагал, что воскресенье предназначено для отдыха. Джоанна стремительно обернулась, чуть не уронив влажную простыню.

– Лорд Роберт!

Выходит, она его знает. И он лорд.

Роберт… Кажется, Джоанна упоминала это имя, когда принесла апельсин с ярмарки. «Мне его дал Роберт, – сказала она, – Роберт из Рамсуика, друг Хью».

– На мой взгляд, вам не помешает помощь, миледи. Миледи? Грэм рухнул на кровать, не отрывая глаз от пары на пустыре.

– Нет-нет, – запротестовала Джоанна, когда Роберт приблизился к ней и потянулся к простыне. – Вы замочите свою прекрасную тунику.

– Может, мне станет чуточку прохладнее. Сегодня чертовски жарко. – Роберт забрал у нее простыню, встряхнул ее и повесил на веревку. – Вы не должны заниматься такой работой, леди Джоанна, – сказал он, расправляя влажную ткань. – Почему бы вам не воспользоваться услугами прачки?

Джоанна вытерла руки о фартук и, к разочарованию Грэма, Убрала выбившуюся прядь под шарф.

– Я не могу себе этого позволить.

Грэм восхитился ее прямотой и улыбнулся, когда завиток волос снова выбился наружу.

Роберт кивнул, явно удрученный тем фактом, что «леди Джоанна» так обеднела, что не может позволить себе нанять прачку.

Повисло молчание, пока Джоанна не нарушила его:

– Вот так.

Роберт прищурился, глядя на солнце:

– Ну и жарища.

– Может, выпьете воды? – спросила она. Он оживился:

– С удовольствием.

Джоанна принесла из кухни кружку, наполнила ее водой из колодца и протянула ему. Он выпил воду залпом, вздохнул и вернул ей кружку.

– Еще? – спросила она.

– Нет, этого вполне достаточно. Она нерешительно улыбнулась. Он ответил ей улыбкой.

Грэм стиснул челюсти так крепко, что заныли зубы.

– Миледи… – начал Роберт, шагнув к ней. – Я не совсем представляю, как вести себя в данной ситуации. По правилам мне следовало бы… э-э… обратиться к вашему отцу и обсудить с ним все вопросы.

Глаза Джоанны расширились. Ее взгляд метнулся в сторону окна, встретившись с взглядом Грэма за мгновение до того, как Роберт взял ее за руки.

– Но поскольку мне известно, – продолжил он, – что вы не поддерживаете отношений с вашим отцом…

– Милорд.

– Я обратился к Хью, но он лишь посмеялся надо мной. Он сказал, что мне следует поговорить непосредственно с вами, и потому я здесь полагаю, вы уже догадались, что я хочу.

– Не здесь, – перебила его Джоанна. Он взглянул в сторону дома.

– Вы хотите, чтобы мы поговорили внутри?

– Нет! Давайте пройдемся – Явно взволнованная, она суетливо дергала за завязки фартука. Грэм искренне сочувствовал ее положению. В самом деле, не может же она допустить, чтобы он подслушал, как этот тип предлагает ей руку и сердце, когда считается, что она замужем? В то же самое время что-то у него внутри корчилось в агонии. «Heт! – хотелось крикнуть ему. – Ты не можешь выйти за него замуж. Я не позволю этого!»

«Успокойся! Радуйся за нее!» – приказал себе Грэм, глядя, как она уходит с лордом Робертом. Для нее это отличная партия. Придется ему забыть о том, чего он хочет, но не может иметь, о том, в чем он так нуждается и без чего должен обойтись. Придется забыть о лихорадочных мечтаниях и тоске, не обращать внимания на пустоту внутри, которую он не может ничем заполнить, и найти в своем сердце достаточно великодушия, чтобы радоваться за Джоанну.

Стоя рядом с Робертом на заросшем травой берегу ручья, пересекавшего центр города, Джоанна смотрела на трех девчушек восьми-девяти лет, резвившихся в воде дальше по течению. Они с визгом гонялись друг за другом, хихикая и плескаясь водой, в промокших насквозь простеньких платьицах.

– Вот кому прохладно в такую жару, – заметила Джоанна.

– Джиллиан обожала плескаться в воде – Улыбка Роберта окрасилась печалью. – В жаркие дни она забиралась в пруд в одной рубашке. Моя жена бранила ее, но я всегда становился на ее сторону. В ее возрасте я делал то же самое.

Джоанна вспомнила слова Хью: «Джиллиан было всего десять, и он обожал дочь. Он сам вытащил ее тело из реки»

– Мне очень жаль, – сказала она, коснувшись его руки – Это так ужасно…

– Я стараюсь не думать об этом, – сказал Роберт – Все равно я не могу вернуть ее назад.

Любопытно, отметила Джоанна, он сказал «ее», а не «их» Хотя, с другой стороны, его брак был союзом по расчету, а Джиллиан была его первым ребенком, его плотью и кровью.

– И потом, у меня остались две дочери, которые нуждаются в заботе, – продолжил Роберт. – Им нужна мать, миледи. – Он взял ее за руку.

«Им нужна мать, а не мне нужна жена», – снова отметила Джоанна.

– Вы окажете мне честь, – сказал Роберт, – если согласитесь выйти за меня замуж.

Джоанна тяжело вздохнула.

– Это вы оказываете мне честь, милорд, особенно учитывая разницу в нашем общественном положении.

– Для меня это ничего не значит. Вы настоящая леди во всех отношениях – куда больше, чем эти глупенькие девицы которых подсовывают мне родители.

– В качестве невест?

Он удрученно кивнул.

– Ни одной старше шестнадцати или хотя бы с капелькой мозгов. Я не имею ни малейшего намерения доверять воспитание своих дочерей такому же ребенку.

– А леди Маргарет? – тихо спросила Джоанна. Он отпустил ее руку.

– А при чем здесь она?

Джоанна помедлила, тщательно подбирая слова.

– Она прекрасно обращается с вашими дочерьми, а они, насколько я могу судить, очень привязаны к ней.

Роберт перевел взгляд на трех девочек, шумно плескавшихся в воде.

– Она всегда любила детей.

– Я тут подумала… если вы снова женитесь… если мы поженимся… – Джоанна замолчала, колеблясь, затем решительно продолжила: – Леди Маргарет останется в Рамсуике?

Он бросил на нее острый взгляд.

– Нет. Это было бы… – Он отвел глаза, явно смущенный. – Это ни к чему. – Джоанна подозревала, что он хотел сказать: «Это было бы неправильно». – У девочек будете вы, чтобы заботиться о них, как это делала их мать. Они не будут нуждаться в Маргарет.

– Значит, она вернется в свою семью?

Роберт покачал головой, глядя на видневшуюся вдали церковь Святого Стефана, построенную прямо на берегу ручья.

– Мы обсуждали с ней этот вопрос. Когда я женюсь, она примет священные обеты.

– Маргарет собирается стать монахиней? Он кивнул, не глядя на нее, и стиснул зубы.

– Монахиней-учительницей, так что она сможет быть с детьми.

– Мне не показалось, что она… настолько набожна. Роберт не ответил и не посмотрел на нее.

– Кэтрин и Беатрикс будут скучать по ней, – заметила Джоанна.

– Дети быстро привыкают… быстрее, чем мы. – Деланно улыбнувшись, Роберт снова взял ее за руку. – Вы хорошая женщина, леди Джоанна, и я хочу, чтобы вы согласились выйти за меня. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы быть вам хорошим мужем. Я никогда… – Он помедлил в замешательстве. – Хью рассказал мне о вашем муже. Я никогда не стану обращаться с вами подобным образом.

– Знаю, это вам несвойственно.

– Вы не обязаны давать мне ответ сегодня, – сказал Роберт. – Я понимаю, что здесь есть о чем подумать. Вы свяжете себя не только со мной, но и с моими детьми – и с Рамсуиком тоже. Там я многое делаю собственными руками. Одеваюсь в кожаные штаны и рубахи, как мои крестьяне, и, боюсь, моя одежда часто попахивает навозом.

Джоанна рассмеялась. После Прюита это звучало божественно.

– Если вы опасаетесь, что я попытаюсь изменить вас, то напрасно.

– У меня этого и в мыслях не было.

Возможно, это одна из причин, почему он предпочел ее праздным девицам, с которыми его пытались свести отец и мать. Не приходилось сомневаться, что родители по-прежнему имели большое влияние на Роберта – ведь это из-за них он продолжал отказываться от Маргарет, – но на этот раз он по крайней мере решил выбрать жену сам.

Роберт взял ее вторую руку и посмотрел ей в лицо.

– Можно, я поцелую вас?

– Да.

Склонившись, он слегка прижался губами к краешку ее рта, практически не коснувшись их. Джоанна ощутила щекочущее Тепло, прикосновение его шершавого подбородка и больше ничего. Сердце не ускорило свой ритм, дыхание не участилось. И большего не хотелось.

Грэму Фоксу не надо было даже дотрагиваться до нее. Достаточно было стоять рядом с ним, чтобы воздух между ними потрескивал от напряжения, как атмосфера перед грозой. Несколько раз, когда им приходилось прикасаться друг к другу она испытывала что-то вроде удара молнии, пронзавшего ее в самых сокровенных местах. Да что там! Когда он смотрел на нее, ее кожа покрывалась мурашками под одеждой.

Роберт из Рамсуика при всей его привлекательности и благородстве не в состоянии заставить ее трепетать от желания. Сможет ли она научиться любить его? Возможно, учитывая, что он ей очень нравится. Как минимум она могла бы привязаться к нему. Разве может быть иначе? Пожалуй, он самый лучший человек из всех, кого она когда-либо знала.

Роберт никогда не станет использовать ее в своих целях – кроме как в качестве замены матери для его детей, но он был честен в этом вопросе с самого начала. И невозможно вообразить, чтобы он привел в их дом другую женщину. Он просто не способен на подобную низость. Больше ей не придется испытывать боль предательства.

– Я привезу девочек в город накануне Иванова дня, – сказал он. – То есть через десять дней, двадцать четвертого июня. Как вы думаете, этого достаточно, чтобы вы приняли решение?

– Да. Я дам вам ответ.

– Мы могли бы встретиться на перекрестке перед церковью Святого Михаила.

– Хорошо, я приду.

Глава 16

– Я иду на рынок, – сообщила Джоанна Грэму на следующее утро, что было бессовестной ложью. Если он может лгать ей с невинным видом, рассудила она, то и она сможет, правда, ложь давалась ей с трудом.

– А как же лавка? – поинтересовался он, вытирая бритву тряпкой. Как ему удается выглядеть таким чертовски привлекательным с лицом, наполовину покрытым мыльной пеной, было выше ее понимания.

– Ничего, открою чуть позже обычного. По утрам у меня не много покупателей. Вообще-то теперь, – сказала Джоанна нервно теребя ручку своей корзинки, – когда деньги перестали быть такой проблемой, я могла бы открывать лавку позже, чтобы успевать делать кое-какие дела.

– Разумно. – Грэм пригнулся, чтобы видеть себя в небольшом зеркальце, приподнял подбородок и прошелся лезвием по горлу.

– Просто я хотела, чтоб вы знали, где я, – брякнула Джоанна, пятясь к выходу из кладовой, и тут же обругала себя за чрезмерную болтливость.

Грэм взглянул на нее, не прерывая бритья.

– Спасибо, – сказал он, задержав на ней взгляд чуть дольше, чем казалось необходимым.

Выйдя через заднюю дверь, Джоанна направилась к кухне, перед которой с пустой миской в руках сидел Томас-арфист, покончивший с порцией овсянки, которую она дала ему ранее.

– Еще овсянки, Томас?

– Нет, мистрис. – Он похлопал себя по животу. – Я наелся. Вот передохну малость и двинусь дальше.

– Сиди сколько хочешь, – сказала Джоанна, прежде чем скрылась в кухне. Не много находилось мест, где такие бедолаги, как Томас, могли присесть – все чурались прокаженных, опасаясь заразиться, – и Джоанна поставила перед своей кухней бочонок, предназначенный для него лично. Рядом она держала ведро со свежей водой, чтобы он мог попить или умыться.

В крохотной кухне было прохладно благодаря каменным стенам. Джоанна положила немного овсянки в чугунный горшочек с плотно прилегающей крышкой и поставила его на дно корзинки, где уже лежал ломоть ржаного хлеба и кусок сыра, завернутые в льняную салфетку. Затем наполнила колодезной водой кожаную флягу, пристроила ее рядом с остальной провизией и накрыла содержимое корзины салфеткой.

– Для кого еда? – поинтересовался Томас, когда она вышла из кухни.

– Тише, – шикнула Джоанна, бросив взгляд в сторону окна Садовой. Даже если Грэм наблюдал за ней, разглядеть его снаружи было невозможно. – Для друга, – прошептала она. – Я не хочу, чтобы сержант знал об этом.

Томас нахмурился, по крайней мере, так ей показалось трудно было с уверенностью сказать, что выражает его изуродованное лицо.

– Похоже, есть немало вещей, которые он не должен знать, – заметил он с мягкой укоризной. – Мне не нравится таить секреты от друзей, мистрис. Особенно когда меня просит об этом другой друг. Секреты – это та же ложь, к которой прибегают трусы, чтобы не говорить правду.

Джоанна кивнула, тронутая, несмотря на упрек, тем, что Томас считает ее другом.

– Знаю. Извини, я не хотела ставить тебя в неловкое положение.

Его единственный здоровый глаз уставился вдаль. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:

– Семь лет назад, когда на моем лице появились первые шрамы, меня завернули в саван, прочитали надо мной погребальную службу и объявили мертвым для мира. Мне сказали, что я больше не должен заходить в церкви и монастыри, в гостиницы и таверны, в булочные и лавки, на мельницы и в дома, такие как ваш, – в любые места, где могут находиться здоровые люди. Мне не полагалось купаться в ручьях и ходить по узким тропинкам. И мне запрещалось – на все оставшиеся дни моего земного существования – есть с другими людьми, держать на руках детей и заниматься любовью с женщинами.

Джоанна потрясенно молчала. Томас никогда не обсуждал с ней свой недуг, разве что в шутку.

– Это было самое страшное, – сказал он. – Ужасно, когда ты не в состоянии прикоснуться к кому-нибудь или ощутить чужое прикосновение. А остальное… – Он пожал плечами. – К этому привыкаешь. Но быть отделенным от других человеческих существ настолько, что нельзя протянуть руку и… – Он покачал головой. – Конечно, мое состояние таково, что, даже если кто-то дотронется до меня, я не почувствую. Но я хотя бы буду знать, что меня коснулись. Я никогда не задумывался о близости к людям, пока был здоров, принимая это как должное. Вам, наверное, трудно в это поверить, но было время, когда я не испытывал недостатка в женском обществе.