Луис умолк, вспоминая тот день. Эми крепко обняла его и, глядя прямо ему в глаза, заверила, что гордится им так же, как богиня Шочикецаль. Она клялась, что будет целовать шрамы, оставленные кнутом на его спине, пока не сотрется даже след от этих шрамов.
Тут Луис засмеялся, и Эми подумала, что этот чудесный смех — самое замечательное, что она слышала в жизни. И ничего не видела более отрадного для глаз. Мелькнули его белые зубы, и озорной блеск зажегся в черных глазах, и резкие черты лица неузнаваемо смягчились. Он выглядел на удивление юным и беззаботным. И это заставляло петь ее сердце.
— Женщина! — воскликнул он, глядя на мягкие чувственные губы Эми. — Для твоих губ я мог бы подыскать место и получше.
— У тебя совсем стыда нет, — поддразнила она его и со счастливым вздохом снова наклонилась к нему, опершись подбородком на руки, так чтобы можно было смотреть на любимое лицо. — Расскажи мне еще что-нибудь. Расскажи мне о каждой минуте каждого дня и ночи, когда ты был вдали от меня.
И Луис рассказывал. О том, как провел два года со своей матерью и ее двором. О том, как отплыл на корабле за океан, чтобы ознакомиться со своим испанским наследием. Не желая ничего утаивать от Эми, он рассказал о том, как убил ее брата Лукаса в Пасо-дель-Норте. Самозащита — так решил судья. Длинный шрам на щеке — это след ножа Лукаса.
Он взглянул ей в глаза и не нашел в них ни возмущения, ни осуждения. Она просто кивнула и взглядом, как лаской, одарила длинный белый шрам.
Они говорили и не могли наговориться, раз и навсегда избавляясь от всего, что еще могло порождать недоразумения или сложности. Только один секрет еще сохранила Эми. Если бы он спросил, ей пришлось бы сказать ему правду.
Они поцеловались, повздыхали и погрузились в легкое, спокойное молчание. Эми первой нарушила его:
— Тонатиу…
— Да, милая?
— Дуг Кроуфорд думает, что я его жду.
— Я знаю, — тихо отозвался Луис, и в голосе его прозвучала нотка глубокой печали. — Мы родились под несчастливыми звездами, родная моя. — Он прижал ее к себе теснее. — Я нашел тебя лишь затем, чтобы потерять снова.
— Я люблю тебя, — промолвила она. — И всегда любила. Так что же нам делать?
Она крепко обняла его и уткнулась лицом ему в грудь. А он заговорил:
— Я хотел бы сказать, что мы уедем отсюда вместе и забудем о существовании других людей. Что мы найдем такое место, где нас никто не знает, и начнем все с самого начала. Ты лучше узнаешь меня, а я…
— Я всегда знала тебя, Тонатиу, — возразила внезапно притихшая Эми; она словно перенеслась в те времена, когда жизнь была доброй к ним обоим.
— Да, ты знала. Значит, ты знаешь и то, что мы должны делать. У меня есть обязательства: я офицер армии Хуареса — Армии освобождения. И теперь я должен снова вести своих людей в сражение. — Он помолчал, ожидая, что она скажет, и, не дождавшись, продолжил: — У тебя, любимая, тоже есть обязательства. Твоя маленькая дочка не поймет тебя, если узнает, что ее мать сбежала с полукровкой. Дугу Кроуфорду и без того выпало на долю достаточно напастей. Он будет хорошим мужем и отцом.
Глаза Эми снова наполнились слезами, и она спросила:
— Но что же будет с нами? С тобой и со мной?
Луис с усилием проглотил подступивший к горлу комок:
— Мы уже потеряли так много времени. Давай больше не терять ни минуты. Пока я здесь — давай жить так, словно мы будем вместе всегда. — Он улыбнулся и добавил: — И мы действительно всегда будем вместе, любимая. Много лет назад я сказал тебе, что ты — моя tonali. Моя судьба. Мое предназначение. Ты всегда будешь частью меня самого — пока я дышу.
— Это просто так говорится. Этого недостаточно, Тонатиу. Я тебя люблю. Я хочу тебя. Мне нет дела до других! Только ты… только ты…
Но, даже произнося эти слова, Эми знала, что надеяться не на что. Любовь — как бы ни была она глубока — не могла все изменить. Не могла полностью переиначить прошлое и все, что случилось с ними обоими.
О разлуке они больше не заговаривали.
Они держались так, словно благословенные часы, отпущенные им, будут длиться вечно. Они проводили вместе каждое мгновение каждого дня и ночи. И эти мгновения, и эти часы были золотыми, бесценными, незабываемыми.
Магделена все это знала и ревностно оберегала уединение, столь необходимое любящим. Она строго-настрого внушала вышколенным домочадцам, которые были у нее под началом, чтобы они не мешали хозяевам и держались подальше от этой пары.
Однажды вечером Магделена вышла из дома, чтобы подышать свежим воздухом в восточном патио. Ее заметил Педри-ко и, приблизившись, попросил разрешения составить ей компанию; Магделена улыбнулась и такое разрешение дала.
Они потолковали насчет влюбленной пары, и Педрико сказал:
— Они заслужили несколько часов счастья.
— Да, — согласилась Магделена, а потом спросила: — Ты знал, что…
— Что они были любовниками — тогда, прежде? Да, знал. А Линда… она его дочь?
— Да, его, — подтвердила Магделена. — Эми и словом не обмолвилась, но я женщина, а женщины понимают такие вещи. И Линда до того похожа на Луиса!
Кивнув, Педрико побарабанил пальцами по подлокотнику деревянного кресла, а затем без особой надобности откашлялся:
— Магделена…
— Да?
— Может быть, Луис и Эми не единственные люди, которые заслужили хоть немного счастья? — Магделена уставилась на него, широко открыв глаза. Педрико нервно погладил свой тонкий ус и вернулся к занимавшему его предмету: — Моя жизнь была одинокой. И по-моему, твоя тоже. Ты не считаешь… то есть, может быть, ты поразмыслишь насчет того, чтобы подождать меня, Магделена? Когда кончится эта война… я хочу сюда вернуться. Орилья — единственное место на земле, которое я считал своим домом.
Изумленная и растерянная, Магделена застенчиво пригладила свои седеющие черные волосы и улыбнулась, почти как смущенная девочка:
— Я буду здесь, Педрико. И буду ждать.
Под присмотром такой красивой и заботливой сиделки, как Эми, Луис быстро поправлялся. Вскоре он набрался сил и был вполне способен сам о себе заботиться, но он предпочел не торопить события. Уж очень было приятно, когда Эми суетилась и хлопотала вокруг него.
В один из жарких дней начала сентября на пустыню обрушился редкий в этом краю ливень, да еще с грозой. От громовых раскатов вздрагивала земля, сверкали молнии, и дождевые струи хлестали в высокие окна спальни.
В это время Луис сидел, прислонившись к спинке кровати, и улыбался радостной мальчишеской улыбкой, а Эми обтирала его намыленной губкой. В ритуал умывания, помимо манипуляций с губкой, мылом и водой, входили также шутливые дразнилки, смех и легкие шалости. Луис откинул голову и глубоко вздохнул.
— Я люблю запах дождя в пустыне, — проговорил он. — Этот запах заставляет меня… Эми, милая… что случилось?
Внезапно Эми подняла на него глаза, полные слез. Бросив губку обратно в фарфоровый таз с водой, она схватила большое белое полотенце и прижала его к мокрой груди Луиса.
Она должна ему сказать. Больше она не могла хранить свою тайну: это было бы нечестно по отношению к нему.
— Тонатиу, Линда — твоя дочь. Твое дитя. И она так похожа на тебя. Твои черные глаза, твоя яркая внешность, твоя необычная красота…
— Любимая… Ты хочешь сказать, что тогда…
Эми решительно тряхнула головой.
— Когда Бэрон с Лукасом увезли тебя из Орильи, я уже носила твое дитя. Поэтому я и вышла за Тайлера Парнелла. Я не знала, что еще могла сделать.
— Конечно, у тебя не было другого выхода, маленькая. Ты сама тогда была настоящим ребенком. О Боже.. Эми, Эми…
Он протянул к ней руки, но она остановила его:
— Подожди. У меня есть кое-что, что я хотела бы отдать тебе.
Она достала из высокого бюро красного дерева фарфоровую музыкальную шкатулку, откинула крышку, и, когда зазвучала нехитрая мелодия, вынула маленький золотой медальон.
Протянув медальон Луису, Эми попросила:
— Открой, Тонатиу.
Он осторожно открыл его и пристально уставился на миниатюрный портрет поразительно красивой девочки:
— Это… она?
— Да. Наша дочь Линда. Я хочу это тебе отдать.
Эми надела тонкую золотую цепочку Луису на шею. Медальон лег точно во впадину между ключицами. И сразу же Луис снял с шеи цепь с тяжелым Солнечным Камнем. Он надел эту цепь на Эми и поместил золотой талисман в ложбинку между ее грудями.
Он привлек ее к себе.
— Наша дочь почти такая же красивая, как ты, любовь моя. — Вспышка близкой молнии осветила его смуглое лицо. От последовавшего затем удара грома задребезжали оконные стекла. — Я всегда буду помнить, как виноват перед тобой… сколько горя я тебе принес. Я был с тобой непростительно жестоким! Но я люблю тебя, Эми. Я буду любить тебя до конца дней своих… — Его руки сжали ее сильнее. — Родная моя, сегодня мне доставили депешу. Приказ о выступлении. Завтра утром мы отправляемся.
— Значит, я должна вернуть тебе Солнечный Камень, — решительно заявила Эми, подняв голову. — Тогда в сражении ты будешь под его защитой.
Она уже взялась за цепь, чтобы снять амулет, но он остановил ее:
— Нет. Его должна носить ты. Он — часть меня. — Луис не стал говорить, что его безопасность теперь мало что значит, раз им не суждено быть вместе. — Если дождь прекратится, ты съездишь со мной к Пуэста-дель-Соль… когда солнце сядет?
Не в силах вымолвить ни слова, Эми кивнула и поцеловала его в грудь.
И потом, ночью, когда небеса очистились от туч и миллионы звезд засветились во тьме, они оба, верхом на могучем вороном жеребце Ноче, отправились к своей заветной речной излучине. Там, в серебряном лунном свете, они в последний раз предались любовной близости — это было почти слияние душ.
Когда их тела еще не разъединились, Луис приподнялся, чтобы лучше видеть Эми. В его черных глазах горела любовь, когда он сказал:
— Мы больше не встретимся. Но ты всегда будешь со мной, и я всегда буду с тобой.
— Да, мой любимый, мой единственный, — ответила она, — мой дорогой Тонатиу.
На рассвете следующего дня капитан Луис Кинтано, по всей форме одетый в военный мундир, стоя рядом с беспокойным вороным жеребцом перед строем своих солдат, уже сидящих в седлах, держал перед ними короткую речь. Его спина была обращена к розовато-оранжевой асиенде, ноги в сапогах широко расставлены, широкие плечи уверенно развернуты, руки сложены за спиной.
Когда отзвучало последнее слово, он собрался вскочить в седло, но вдруг остановился, обернулся и увидел Эми, спешившую к нему; в лучах утреннего солнца ее золотистые волосы блестели, образуя светлый ореол.
Не утруждая себя мыслями о том, как на это посмотрят солдаты и слуги, Эми пересекла травянистый газон, мокрый от утренней росы, и песчаную площадку, где ждал ее Луис. Прижимая ладонью к груди Солнечный Камень, она приблизилась к нему.
Луис смотрел на нее, словно вбирая в память каждую черточку ее совершенного облика. Он не сказал ничего. И она тоже. Одной рукой он обнял ее и привлек к себе. Их объятие было кратким, но исполненным значения.
Как будто им никогда больше не суждено увидеть друг друга.
Глава 43
Когда капитан и его отряд скрылись из виду, Эми вздохнула, повернулась и побрела обратно к асиенде.
Асиенда сразу показалась безлюдной и заброшенной, Эми чувствовала себя потерянной и опустошенной. Не зная, куда девать себя, она бесцельно слонялась по тихим комнатам; в ушах у нее звучал глубокий низкий голос, который она больше никогда не услышит, а перед глазами стояло смуглое лицо, которое ей уже не суждено увидеть наяву.
Когда долгий летний день угас, а над пустыней взошла полная яркая луна, Эми поднялась к себе.
Войдя в спальню, она прислонилась спиной к двери и окинула взглядом просторную, словно осиротевшую комнату. Здесь не осталось ничего, что могло бы послужить приметой недавнего мужского присутствия. Ни запонки, лежащей на бюро красного дерева или на ночном столике. Ни брюк, небрежно перекинутых через спинку кресла. Ни оружейного пояса, застегнутого вокруг углового столбика кровати.
Эми оттолкнулась от двери и перешла в гардеробную комнату. И здесь то же самое. Никаких голубых военных мундиров. Никаких черных блестящих сапог. Никаких белоснежных рубашек.
Ничего.
День выдался утомительный — пора было ложиться спать. Как всегда, на постели была выложена чистая ночная рубашка. Внезапно улыбнувшись, Эми поступила с рубашкой в точности так, как каждую ночь поступал Кинтано. Она подняла рубашку, отбросила ее в сторону и разделась.
Не оставив на себе ничего, кроме Солнечного Камня, Эми забралась между белыми шелковыми простынями, задула лампу и пристроилась поудобнее на мягких подушках. Вздохнув и вытянув ноги во всю длину, она натянула простыню до шеи. При этом она напомнила себе, какая это роскошь — спать в постели с подушками, простынями и пушистым одеялом.
И потом горько заплакала, потому что она с радостью отказалась бы на всю жизнь от этой роскоши, если бы могла засыпать каждую отпущенную ей ночь в объятиях своего капитана.
А на следующий день, ближе к вечеру, через высокие белые ворота ранчо Орилья въехала небольшая группа кавалеристов из армии Максимилиана, возглавляемая Дугам Кроуфордом.
Первой углядела их Магделена. Она тотчас позвала Эми. Эми поспешила на крыльцо и, прищурившись, попыталась рассмотреть приближающихся всадников. Увидев пламенеюще-рыжую шевелюру их предводителя, ярко выделяющуюся в солнечном свете, она узнала его сразу.
— Боже мой… Дуг… — беззвучно прошептала она. — Это Дуг. Он приехал домой…
Безотчетным движением она расстегнула лиф своего платья и убрала Солнечный Камень внутрь. А потом шумно вздохнула, подобрала юбки и бросилась бегом навстречу всадникам, чтобы приветствовать рослого и доброго человека, который любил ее и доверял ей.
Дуг Кроуфорд соскочил с седла, обхватил Эми, поднял ее и закружил. Поставив ее на ноги, он воскликнул:
— Солнышко, я почти забыл, какая ты красивая.
— До чего же приятно увидеть тебя, Дуг, — ответила Эми. И она не кривила душой.
Дуг Кроуфорд был наделен добротой и благородством. Речь у него звучала мягко, и ее нисколько не портила едва заметная манера по-южному протяжно произносить слова. Его улыбка, когда он смотрел на Эми, была искренней и светлой.
Только после того как Магделена подала лимонад его кавалеристам, которых мучила жажда, Дуг улучил момент, когда Эми была в кухне одна, и сказал:
— Солнышко, я могу пробыть здесь не дольше двух часов. Мы отправляемся на соединение с главными силами около города Чиуауа.
У Эми сжалось сердце. Чиуауа! Туда же повел свой отряд и Луис!
— Но может быть, ты хотя бы переночуешь, и…
Внезапно он привлек ее к себе и крепко обнял:
— Господи, как бы мне этого хотелось. Эми, Эми…
Он прижимал ее к его широкой груди, и Эми ощущала спрятанный под платьем Солнечный Камень.
Чувство вины жгло ее невыносимо. Глаза наполнились слезами. Она уткнулась лбом в мускулистое плечо и отважно начала:
— Дуг, я кое-что должна тебе сказать… — Она откинула голову, чтобы видеть его лицо.
Дуг Кроуфорд улыбнулся и сказал:
— Солнышко, я хочу, чтобы ты сказала мне только одно. Скажи, что ты будешь здесь и будешь ждать меня, когда я вернусь насовсем.
Эми уже не могла сдерживать слезы, и они покатились по щекам.
— Я буду здесь, — пообещала она. — И постараюсь стать тебе доброй и верной женой, Дуг.
— Солнышко, ты — это все, что я когда-нибудь надеялся найти в жене. — Улыбнувшись, он еще раз обнял ее и сказал: — Мои орлы повеселились вволю, насмехаясь надо мной; по их понятиям, я просто одурел от любви, если проделал весь этот путь сюда только для того, чтобы напоследок взглянуть на твое прекрасное лицо.
На закате Дуг Кроуфорд со своими молодцами покинул Орилью. После их отъезда Эми еще долго стояла в сумерках одна, молча вознося молитвы Богу, умоляя его простить ее грехи и сохранить обоих людей, которые были ей дороги.
Следующие дни были для Эми долгими и мучительными. Вести из Мексики поступали медленно, но в конце концов до Сандауна дошел слух, что повстанческая армия Хуареса заняла исходные позиции и ожидает нападения французских отрядов. Затем последовало кровопролитное сражение. Город Чиуауа был взят. Но обе стороны понесли тяжелые потери.
Эми не оставалось ничего иного, как взволнованно шагать взад и вперед и ждать. Магделена прекрасно ее понимала. Она тоже не находила себе места от беспокойства. Но однажды ясным сентябрьским утром женщины услышали цокот копыт, ударяющихся о гравий. Обе вылетели на крыльцо и остановились, держась за руки; тем временем одинокий всадник мчался по обсаженной пальмами подъездной аллее.
— Педрико! — выкрикнула Магделена и, выпустив руку Эми, кинулась ему навстречу. Они-обнялись, а потом направились к Эми, которая все это время неподвижно стояла на месте, пытаясь унять сильно бьющееся сердце и дрожь в коленках.
Не в силах произнести ни слова, она подняла к лицу Педрико тревожный вопрошающий взгляд. Педрико взял ее за руку:
— Мне очень жаль сообщать вам это, сеньора Эми… Капитан Дуглас Кроуфорд убит во время последней кавалерийской атаки. Он погиб как герой.
Эми покачнулась, но устояла на ногах. Почти шепотом она спросила:
— А Луис?
— Пропал без вести, — сообщил Педрико. — Капитан пропал без вести.
Эми заметно побледнела, и Магделена обняла ее за талию. Педрико поспешил продолжить:
— Очень много людей полегло, но гораздо больше захвачено в плен. Мы еще можем надеяться… можем верить, что…
— Да, конечно, — без особой убежденности согласилась Эми. — Мы можем надеяться. Но теперь, если вы меня извините…
— Подождите, сеньора, — остановил ее Педрико. Он вынул из внутреннего кармана перепачканной форменной куртки замшевый мешочек, сложенный в форме конверта. — Перед началом сражения капитан поручил мне передать вам вот это, если… если…
В замшевом конверте оказалось завещание, составленное за несколько часов перед тем, как Луис вступил в бой. Все, чем владел Луис, — бесценные сокровища, полученные им от матери, принцессы ацтеков, и имущество, которое досталось ему в результате разумных вложений капитала, выполненных его кастильскими кузенами, — все это он завещал Эми. Все — за исключением небольшой части земель Орильи. Если Эми согласна, гласило написанное от руки завещание, Педрико Вальдес должен унаследовать дальний юго-западный угол огромной равнины Санленд — Солнечной Земли.
Педрико был так глубоко тронут этой заботой, что лишился дара речи. Эми легко коснулась щеки пожилого мексиканца и сказала:
— Я жалею только о том, что не подумала об этом сама, Педрико.
— Gracias, сеньора…
— Тут не за что благодарить, — возразила Эми и повернулась к Магделене: — Мэгги, пожалуйста, скажи девушкам, пусть уложат мои саквояжи. Я еду в Новый Орлеан за Линдой.
Спустя два дня Педрико и Магделена стояли на платформе частной железнодорожной ветки Орильи и провожали Эми в дорогу.
Магделена хмурилась, и Эми попыталась ее подбодрить: — Тебе не о чем тревожиться, Магделена. Поездом я доеду до Галвестона, оттуда на пароходе через Мексиканский залив, а в Новом Орлеане меня встретят на пристани тетя Мэг и Линда.
— Дайте мне обещание, что вы с Линдой скоро вернетесь, — потребовала Магделена.
— Конечно, вернемся, и очень скоро. Ну а теперь пора отправляться, — решительно заявила Эми, оперлась на предложенную ей проводником руку и по приставной лесенке поднялась в вагон.
Когда паровоз набрал скорость и поезд скрылся из виду, Педрико повернулся к Магделене и без долгих околичностей выпалил:
— Магделена, может быть, тут не слишком романтичное место для такого разговора и время не самое удачное, но я все-таки спрошу: не окажешь ли ты мне честь стать моей женой?
Приземистая седеющая женщина подняла глаза на стройного кавалериста с седой шевелюрой:
— Ах, Педрико, ты уверен, что действительно этого хочешь? — Она окинула взглядом горизонт. — Ты теперь землевладелец, важный барин. Ты можешь взять в жены настоящую леди.
Единственный глаз Педрико весело блеснул. «Важный барин» взял руку Магделены, поднес к губам и поцеловал:
— Моя дорогая Магделена, для меня ты всегда была самой настоящей леди.
Глава 44
Стоя у поручней на палубе колесного парохода «Прекрасная креолка», Эми рассматривала оживленную, заполненную народом набережную Нового Орлеана. На пристани собралась многолюдная толпа встречающих. Улыбающийся негритенок, сидя наверху высокой кипы мешков с хлопком, вдохновенно играл на банджо. Стоящие вокруг люди хлопали в ладоши и притопывали ногами. Настроение у всех было праздничное.
Эми напряженно вглядывалась в улыбающиеся лица; она начала махать рукой и кричать, когда заметила на дощатом причале свою красивую темноглазую дочку: девочка прыгала от радости, и лицо у нее сияло. Ее розовое хлопковое платье вихрем закручивалось вокруг смуглых коленок, темные волосы рассыпались по плечам, и можно было подумать, что Линда подросла на целый фут с того времени, как уехала из Орильи.
Продолжая махать рукой и посылать воздушные поцелуи, Эми перевела взгляд на хорошо одетую женщину, стоявшую рядом с Линдой, и ахнула. Тетю Мэг почти невозможно было узнать. Мэг всегда была бледной и изящной, но женщина, чья рука в перчатке лежала сейчас на плече у Линды, была не просто бледной, а мертвенно-бледной и худой как щепка. Волосы, которые виднелись из-под маленькой модной соломенной шляпки — волосы, которые так долго сохраняли свой удивительный золотистый оттенок, — теперь были сплошь седыми.
Это ничего не значит, сказала себе Эми. Что ни говори, прошло уже несколько лет с тех пор, когда она в прошлый раз приезжала повидаться с обожаемой тетушкой. Мэг Салливен просто постарела, как постарела и она сама.
Издавая пронзительные гудки, взбивая лопастями колес обильную белую пену, пароход подвалил к предназначенному для него причалу, и через минуту, сбежав по длинным дощатым сходням, Эми угодила прямо в объятия своей ликующей дочки.
Затем они проехали в карете по длинным бульварам Крезент-Сити, и по пути все говорили одновременно. Когда экипаж остановился перед домом тетушки Мэг, время было уже обеденное. С тех пор как скончалась старая Стелла, Мэг не стала никого нанимать на ее место, поэтому она сняла шляпку, бросила ее на столик в вестибюле и объявила, что пойдет приготовит мясо, а мама с дочкой пусть пока побудут вдвоем.
— Подожди, — сказала Эми, дотронувшись до исхудалой руки Мэг. — Тетя Мэг, у тебя немножко усталый вид. Разреши мне заняться обедом: я научилась готовить…
— Ну уж нет, — возразила тетушка с теплой улыбкой. — Мы с Линдой всю неделю придумывали, какой устроить обед к твоему приезду.
При этом она подмигнула Линде.
И пока хрупкая хозяйка дома готовила вечернее застолье, Эми сидела в уютной гостиной и внимательно выслушивала восторженные рассказы своей разговорчивой дочки о 344 самом захватывающем летнем сезоне в ее жизни.
Позднее, когда Линду уложили спать, Мэг, присевшая к столу, чтобы выпить в обществе Эми чашку крепкого чая, взглянула на свою драгоценную гостью и сказала:
— Эми, дорогая, ты сейчас такая красивая, какой я тебя еще не видела.
— Ох, ну что ты, тетя Мэг!
— Нет, правда. Подожди, когда мы с тобой виделись в последний раз? Три года тому назад… вы с Линдой приезжали погостить. — Мэг задумчиво приглядывалась к Эми. — Ты всегда была хорошенькой, но теперь… знаешь… ты… — Она тихонько засмеялась и выразилась более решительно: — Дорогая, ты выглядишь точь-в-точь как полагается выглядеть женщине, познавшей прекрасную тайну любви. Я так счастлива, что ты… — Она внезапно смолкла и прижала руку к груди: — Эми, родная, в чем дело?
— О, тетя Мэг… Я… я… — Эми покачала головой.
— Что, девочка моя? — Мэг отставила чашку, быстро перешла к софе и пристроилась рядом с Эми. — Расскажи мне, что тебя тревожит.
Эми рассказала. Рассказала правду. Рассказала о лете, которое провела с Луисом Кинтано. О том, что любит его и любила всегда. О том, что Линда — дочь Луиса. О том, как мучит ее сознание своей ужасной вины перед Дугом Кроуфордом.
К ее немалому облегчению, ее добродетельная и чопорная тетушка не выразила порицания, не пустилась читать мораль и даже не выглядела шокированной. Вместо этого она обняла Эми и, выказав бесконечную доброту и понимание, сумела найти такие слова утешения, которые были сейчас нужнее всего.
— Мне так стыдно, — рыдала Эми.
— Дорогая моя, не стыдись. В истинной любви нет ничего позорного.
После того как Эми излила в бессвязных речах все, что накопилось у нее на сердце, Мэг Салливен поцеловала ее в горячую щеку и спросила:
— А как ты посмотришь на то, чтобы позволить своей старой тетушке укрыть тебя на ночь одеялом, как в те времена, когда ты была в возрасте Линды?
Они вместе поднялись по лестнице, и Мэг ласково умыла раскрасневшееся от слез лицо Эми и помогла ей надеть ночную рубашку. Эми, чуть живая после трудного дня, забралась в мягкую чистую постель. Мэг укрыла ее простыней с кружевной каймой, присела на край кровати и сказала:
— Спи спокойно, дитя мое. Я здесь, и я побуду с тобой. — Она наклонилась и поцеловала Эми в лоб.
Эми, испытывая такое же чувство полнейшей защищенности от всяческого зла, какое она испытывала в детстве, когда приезжала погостить в этот мирный дом с хорошо налаженной жизнью, глубоко вздохнула и погрузилась в крепкий спокойный сон.
Проснулась Эми на рассвете. Ей понадобилось не больше секунды, чтобы сообразить, где она находится. Она быстро накинула халат и на цыпочках спустилась по лестнице. Она надумала устроить сюрприз Линде и тетушке — приготовить обильный вкусный завтрак.
Однако, войдя в кухню, она обнаружила там тетю Мэг, которая стояла у окна и наливала из большого флакона в чайную ложку какое-то лекарство янтарно-желтого цвета. Эми молча наблюдала, как тетушка выпила три полных ложки, и в сердце ее закралась тревога.
Она ничего не сказала, но тетя Мэг почувствовала ее присутствие и медленно повернулась к вошедшей.
— Что с тобой, тетя Мэг? — Спросила Эми, направляясь к ней.
— Доктор Вайс говорит, что у меня редкая тропическая болезнь крови. У нее есть длинное научное название, но я не могу…
— И насколько это серьезно?
Мэг Салливен глубоко вздохнула, прежде чем ответить:
— Это неизлечимо. — Она слабо улыбнулась. — Я так рада, что смогла посмотреть на тебя в последний раз!
— Господи помилуй, — ахнула Эми, и слезы брызнули у нее из глаз. Она поспешно подошла к тетушке и вцепилась в худенькие плечи. — Теперь первое, что мы должны сделать, — это найти другого врача!
— Милая, мы уже консультировались со специалистами в области гематологии. Все они пришли к такому же выводу. Боюсь, придется взглянуть правде в лицо. Мне осталось всего несколько недель.
Эми судорожно сглотнула и твердо заявила:
— Тогда мы посмотрим этой правде в лицо вместе. Мы поедем с тобой в Орилью. Там твой настоящий дом, и…
— Нет, — возразила Мэг, мягко высвободилась и устремила взгляд на магнолии за окном. — Я не могу, Эми.
— Да почему же не можешь? Ты не хочешь быть вместе со своей семьей? Со мной и Линдой?
С глазами, полными слез, Мэг Салливен проговорила:
— Хочу, но это невозможно.
— Но почему, почему? Я понять не могу! И никогда не понимала, отчего ты всегда отказывалась приехать в Орилью. Даже в гости! Сколько раз я просила папу уговорить тебя — а он этого не делал. Неужели ты так ненавидишь Техас? Или ранчо? Из-за этого уехала… и не вернулась?
— Боже мой, как ты могла такое вообразить?
— Я не знаю, что и подумать, — честно призналась Эми. Мэг взяла руку Эми и прижала ее к своей щеке:
— Эми, Эми… не ты одна виновата в обмане. Эта вина лежала и на совести Уолтера Салливена. И на моей совести.
Эми растерянно переспросила:
— На твоей? Не верю.
Мэг Салливен взглянула в дорогое лицо и произнесла:
— Я уехала из Техаса в тот давний год, потому что была беременна.
Онемев от такого сообщения, Эми молча смотрела на бледную больную женщину, пока та спокойно объясняла, что Эми приходится ей дочерью, а не племянницей. Она не состояла в браке с отцом Эми, потому что тот уже был женат. Известный и уважаемый в Сан-Антонио человек, редкостный красавец, он провел в Сандауне несколько недель, пока его жена путешествовала по Европе. Он был обходителен и красноречив, и Мэг влюбилась в него без памяти.
У них было несколько тайных романтических свиданий в укромных уголках, а через неделю после того, как ему пришлось вернуться в Сан-Антонио, выяснилось, что у нее будет от него ребенок.
Ее брат Уолтер немедленно отослал в Новый Орлеан и ее, и свою жену Бет. В Сандауне он говорил всем, что Бет беременна и останется в Новом Орлеане, пока не родит.
— Вот так и получилось, — тихо закончила Мэг свое повествование, — что Бет Салливен увезла тебя в Техас, когда тебе было всего несколько недель. Бет и Уолтер вырастили тебя как свою дочь. Он считал, что будет лучше всего, если я не вернусь в те края. Он боялся, что кто-нибудь заметит, как ты похожа на меня, и угадает правду.
— Боже мой, — сказала потрясенная Эми, — как же ты настрадалась, мама.
Мэг Салливен улыбнулась сквозь слезы:
— Всю жизнь я мечтала услышать, как ты назовешь меня этим словом.
— Мама… мама… мама… — повторяла Эми и обвила руками исхудавшую плачущую женщину. — Слушай, мама, ты едешь домой, в Орилью, и пусть хоть весь Сандаун увидит, что я твоя дочь, — мне наплевать!
Мэг Салливен отступила на шаг и с материнской гордостью улыбнулась сильной молодой женщине, стоявшей перед ней:
— Я очень хотела бы провести последние дни своей жизни в моем любимом Техасе.
Все трое прибыли в Орилью в первую неделю октября. В юго-западном Техасе еще было тепло — дни стояли солнечные и ясные.