Глава 32

Наступил полдень. Яркое солнце стояло прямо над головой. Его испепеляющий жар даже змей и ящериц заставил искать укрытия где-нибудь в тени. Ни малейшее дуновение ветра не шевелило листву и не разгоняло густой удушающий дым десятков костров.

В самой середине небольшой долины, среди высоких неприступных гор Чисо, под обжигающим полуденным солнцем стояла привязанная к высокому кедровому столбу бледная, объятая ужасом женщина: таким образом ее выставили на всеобщее обозрение для всего племени апачей-мескалеро, обитающих в этой деревне.

Эми чувствовала, как солнечные лучи жгут ее лицо и голые руки. Ее запястья, стянутые за спиной и привязанные к столбу, были покрыты царапинами и порезами. Руки давно затекли и онемели. Лодыжки были стерты в кровь; левую ступню как будто кололи миллионы игл, а она не имела даже возможности поднять ногу, чтобы потопать по земле и унять боль.

Губы пересохли, покрылись коркой и потрескались, лицо обгорело, так что кожа чуть не лопалась. Боль стучала в висках; горло было содрано настолько, что даже глотать было трудно. Грудь разрывалась от приступов кашля, накатывающих на нее из-за необходимости дышать едким дымом. Желудок содрогался в спазмах, протестуя против жирного недоваренного мяса, которым ее попотчевали на завтрак.

Ее привезли в поселение индейцев-мескалеро утром, и с тех пор она, словно какой-нибудь ценный охотничий трофей, диковинное животное, угодившее в капкан, была выставлена напоказ, чтобы все желающие ее осмотреть получили такую возможность. Когда похитители притащили ее сюда, поглазеть на нее сбежались все — мужчины, женщины, дети.

Все глаза были прикованы к ней.

Тот, который ее вез, так и лучился гордостью. Подняв грязную руку, он откинул с лица Эми длинные растрепавшиеся волосы, чтобы соплеменникам ничто не мешало разглядеть его добычу. Сначала поднялся тихий неуверенный гул, потом пошли задумчивые кивки, возгласы одобрения, и наконец ее окружило море улыбающихся медных лиц.

Через несколько минут она уже была привязана ремнями к кедровому столбу, а индейцы разводили костры и возбужденно сновали вокруг, как будто им предстояло участие в каком-то важном собрании племени.

Многие из зрителей-мужчин, разглядывая ее и смеясь, указывали пальцами то на нее, то на едва видную верхушку хижины из шкур животных, стоящей в некотором отдалении от прочих хижин — на небольшом пригорке среди деревьев.

Эми подняла глаза, чтобы проследить, куда это они тычут пальцами. Их языка она не понимала, но было очевидно, что речь идет о ней. Она предположила, что в этой хижине, стоящей особняком, они собираются ее держать. Если это так, то, как она надеялась, ее вскоре туда отведут. После трех дней, проведенных в пути, когда похитители с нее глаз не спускали и ни на минуту не позволяли остаться одной, перспектива даже такого жалкого подобия уединения казалась невероятно привлекательной.

Эми пришлось отвлечься от беседующих мужчин и от отдаленной хижины: кто-то дернул ее за юбку. Нахмурившись, Эми посмотрела на приземистую тучную особу, которая вцепилась в подол ее перепачканной в земле синей хлопковой юбки. Эми издала какой-то каркающий звук, который должен был выразить ее недовольство, и в это время женщина подсунула руку к ней под подол и оторвала полоску кружева от перепачканной белой нижней юбки.

Толстушка была явно довольна собой: ее тело тряслось от смеха, а блестящие глазки скрылись за складками медно-красной кожи. Она отвернулась от Эми и высоко подняла руку с кружевом, горделиво размахивая им, словно флагом.

Могло показаться, что этот жест послужил сигналом для прочих женщин. Все они подтянулись поближе. Вперед выступила высокая молодая девица. Она взглянула Эми в глаза с нескрываемой ненавистью. Протянув руку, она принялась дергать широкий синий рукав и дергала его до тех пор, пока он не оторвался и не соскользнул вниз по руке Эми до самого запястья.

То был полдень — начало долгого знойного дня, дня нескончаемой пытки для связанной Эми. Женщины, смеясь, набрасывались на нее, отрывали куски от ее одежды и больно дергали за длинные волосы. Час за часом они хватали ее руками, и рвали одежду, и мучили, и в конце концов на Эми уже мало что осталось.

Синее платье и пышная нижняя юбка были растерзаны в клочья. Все пуговицы сорваны. В сорочке с кружевной каймой зияла прореха до самого пояса, открывая взглядам даже груди пленницы. Под лохмотьями, оставшимися от платья и нижней юбки, виднелись ее голые ноги и бедра.

Никому здесь и в голову не приходило посчитаться с ее достоинством и стыдливостью, и женщины продолжали тянуть к себе клочки ее разорванной одежды. Эми уже не сомневалась: они не прекратят издевательств, пока не оставят ее нагишом. В отчаянии она подняла к небу покрасневшие глаза, а потом закрыла их, не желая видеть ни женщин, ни жестокого солнца. Наконец день подошел к концу, но пытка не прекратилась. На закате хихикающая женщина с длинными черными косами ухватилась за кружевную оборку панталон Эми и дернула эту оборку к себе. Тонкое кружево тут же оторвалось от атласной штанины. Широкая полоска кружева соскользнула с бедра Эми, миновав колено и икру левой ноги, и повисла над связанной лодыжкой.

Женщина с косами уставилась на застрявшее кружево, встряхнула головой и снова протянула руку. Эми застонала от отчаяния, когда женщина вцепилась в левую штанину атласных панталон.

Именно в тот момент, когда блестящая ткань начала разрываться, какой-то мужской голос перекрыл гвалт, царящий вокруг, и бесстыжая мучительница немедленно выпустила атласную штанину.

Эми наблюдала за ее отступлением, одновременно испытывая и облегчение, и опасливое недоумение.

Внезапное безмолвие упало на становище, всякая суета прекратилась в одно мгновение.

Женщины, толпившиеся вокруг Эми, словно растаяли, оставив Эми у столба в одиночестве. Кроваво-красная вечерняя заря окрашивала зловещим цветом стоявшую у столба пленницу. Эми испуганно огляделась и за рассыпавшейся стайкой женщин увидела группу одетых в короткие штаны воинов, мерным шагом приближающихся к ней.

Они также сохраняли безмолвие. Когда между ними и Эми осталось ярдов двадцать, они как один остановились и воззрились на нее.

Тишина стояла мертвая. Дети прекратили беготню и возбужденные вопли, смолкли самые голосистые младенцы. Более того, оборвалось даже постоянное тявканье собак.

В полнейшей растерянности Эми осторожно огляделась. Она понятия не имела, что происходит, почему женщины столь внезапно отошли от нее и почему все голоса смолкли.

По прошествии бесконечных минут, когда уже могло показаться, что все племя навсегда замерло в неподвижности, фаланга воинов расступилась, образовав посредине проход, который вел к спрятанной за деревьями хижине.

Все взгляды обратились к этому проходу, не исключая и взгляда Эми.

Некоторое время ничего не происходило, а потом в этот проход вступил высокий худощавый мужчина в одежде из оленьей кожи; его голова заметно возвышалась над толпой. Он двинулся по проходу. У Эми кровь застыла в жилах.

Высоченный вождь остановился и выждал несколько мгновений. Он стоял, широко расставив ноги и обводя ее жадным взглядом с головы до ног, и у Эми по спине побежали мурашки.

Лицо у этого человека было самым отвратительно-уродливым из всех виденных ею лиц.

Маслянистым блеском отливали крошечные глазки-бусинки, посаженные слишком близко к переносице. Бесформенный ком носа выглядел неправдоподобно огромным на узком лице, так же как и рот, являющий собою по-шутовски растянутую щель. Он плотоядно ухмылялся, и казалось, у него вот-вот слюни потекут.

Мало того что он сам был чудовищно безобразен, так еще под мышкой он нес маску, еще более безобразную. Грубо сработанную маску дьявола с длинными острыми красными рогами, жуткими мраморными глазами и прорезями под ними, с болтающимся языком из кожи и торчащими клыками.

Сердце у Эми ушло в пятки, когда этот человек, внушающий ужас одним своим видом и вдобавок имеющий при себе еще более ужасную маску, направился в ее сторону. Он медленно приближался по образовавшемуся проходу, при этом его походка напоминала скользящие движения подкрадывающейся змеи. Когда он остановился прямо перед ней, Эми инстинктивно съежилась: каждый мускул у нее напрягся в тщетном усилии спастись от него и от его гадких крошечных глаз. Эти жадные глазки ощупывали ее самым бесцеремонным образом; его взгляд опустился с перепуганного лица Эми на ее шею, а потом с видимым интересом задержался на груди.

Ужас Эми возрос стократно, когда он поднял руку, засунул ее внутрь изодранной атласной сорочки и сильно, до боли, сдавил оголенную трепещущую грудь. Эми громко вскрикнула, и он отпустил ее. Глаза вождя вновь обратились к лицу пленницы. Он улыбнулся ей, растянув рот в ширину до совсем уж немыслимых пределов, а затем, три или четыре раза подряд высунув свой знаменитый язык, более подобающий какой-нибудь рептилии, чем человеку, уставил указательный палец в сторону груди Эми. От омерзения она чуть снова не лишилась чувств.

Эми лихорадочно дергалась, пытаясь освободиться от пут, когда он, не прерывая своих трюков с высовыванием и втягиванием языка, откинул в сторону лохмотья синей юбки и принялся шарить рукой по правому бедру беспомощной жертвы, пытаясь подсунуть пальцы под атласные панталоны. Каждая клеточка ее тела протестовала против этого гнусного вторжения; ничего уже не видя перед собой, Эми как безумная мотала головой из стороны в сторону и изо всех оставшихся сил вопила, чтобы он не смел ее трогать.

Руку он убрал, но при этом улыбнулся, покачал головой и заговорил, явно обращаясь к ней. Понять произносимые слова Эми не могла, но и жесты вождя, и весь его вид поясняли значение этих слов даже слишком красноречиво. С дьявольской усмешкой вождь-страшила, встав несколько враскорячку, поднес сложенную лодочкой ладонь к собственному паху и с непристойной выразительностью похлопал себя по причинному месту, а затем пальцем указал сперва на свои чресла, а потом на низ живота Эми и обратно. Важно кивнув, он еще раз высунул язык; в глазах у него горело черное нетерпение.

Как видно, ее бесплодные попытки освободиться только позабавили его. Он оглушительно расхохотался, завершил свою гнусную пантомиму, поднял зловещую дьявольскую маску, надел ее на голову и аккуратно закрепил. Из-под мраморных глаз блеснули воспаленные похотью глаза, а длинный собственный язык вождя высунулся в отверстие над кожаным языком маски.

Душа у Эми ушла в пятки: его намерения были вполне ясны. Он собирался ее изнасиловать. И собирался этим заняться не снимая тошнотворной маски.

Внезапно вождь повернулся и зашагал от столба. Он вновь направился к группе своих воинов и возбужденно заговорил с ними, то и дело оборачиваясь и через плечо поглядывая на Эми. Она напряженно прислушивалась, стараясь понять, что ее ждет. Вождь говорил на своем языке, но жесты и время от времени проскальзывающие испанские слова давали ей возможность уловить смысл сказанного.

Вождь Змеиный Язык сообщил своим людям, что он более чем удовлетворен их добычей — белой женщиной, которую они ему доставили. Она красивее всех женщин, которые были у него раньше. Она настолько хороша, что он решил взять ее в жены, чтобы она нарожала ему дюжину детей.

Сейчас он удаляется к себе в хижину, чтобы помыть подмышки и чресла, а также чтобы приготовить постель из самых лучших шкур, какие только у него есть, для его новой белой женщины. Когда он с этим управится, он снова вернется сюда, перережет ремни, удерживающие у столба красивую пленницу, отнесет ее к себе в хижину и сделает своей женщиной.

По привычке высунув из маски язык, он поспешно двинулся к своей хижине; тем временем последние розовые отблески покинули небо. Молчанию, которое опустилось на деревню при появлении вождя, пришел конец. Воины хлопали друг друга по спине, обменивались поздравлениями и с удовольствием предвкушали веселую ночь долгожданного празднества.

Через несколько минут застучали барабаны, дети разразились дикими воплями и начали гоняться друг за другом. Собаки залились лаем, а оживленно болтающие женщины захлопотали, взявшись готовить торжество. То был час великой радости в горах Чисо, в поселении, которым правил вождь по имени Змеиный Язык. Наконец-то нашлась достойная пара для их вожака. Жизнь станет легче для всех — теперь, когда вождь обзавелся бледнолицей женщиной, с которой будет вместе проводить каждую ночь.

Когда за горами Чисо исчезли последние следы розовой вечерней зари, Эми начала жалобно умолять, чтобы хоть кто-нибудь ей помог. Понимая, что в хижине отвратительного вождя ее постигнет участь, которая хуже смерти, она рыдала и взывала ко всем, кто проходил мимо, заклиная освободить ее.

Никому до нее и дела не было. Они суетились вокруг, занятые своими насущными делами, и их нисколько не волновало ее состояние, хотя она уже была на грани истерики. В отчаянии она окликнула маленькую голую девочку. Малышка с любопытством взглянула на нее, подошла поближе, и Эми почувствовала у себя в сердце какую-то искру надежды.

Глядя на Эми во все глаза, девочка встала прямо перед ней. Содрогаясь от рыданий, Эми постаралась набраться духу и прошептала:

— Кожаные ремни… развяжи их. У меня за спиной. Руки… развяжи мне руки!

Девочка с минуту стояла молча, уставившись на Эми, а потом потихоньку обошла вокруг и уже оказалась позади нее. Эми думала, что она сейчас взорвется от восторга, когда почувствовала, как маленькие детские пальчики дергают кожаные ремешки, стягивающие ее запястья.

— Д-да… да… — подбадривала Эми юную спасительницу, а слезы тем временем сбегали по ее щекам. — Развяжи их, и…

Внезапный рывок заставил девочку отлететь от столба, и какая-то рассерженная женщина, громко распекая малышку, оттащила ее подальше.

Эми поняла, что все потеряно, и уронила голову на грудь.

Но немедленно подняла ее снова, услышав новый взрыв выкриков, и, сморгнув слезы, посмотрела, что происходит, — в эту долю секунды она пережила тысячу смертей.

Уверенной медленной поступью к ней направлялся вождь в надетой на голову маске; его ликующие подданные при этом выкрикивали приветствия, хлопали в ладоши и подзадоривали его, подстрекая к дальнейшим подвигам. Когда темная фигура вплотную приблизилась к Эми, бой барабанов достиг оглушающей силы. Он неподвижно стоял перед ней — высокий худощавый символ невыразимого зла и порока.

Эми не могла вздохнуть. Удушье сдавило горло, она судорожно сглотнула. И сразу же вождь выхватил из-за пояса кожаных штанов острый нож, и воздух громким вскриком вырвался из ее легких.

Лезвие ножа зловеще вспыхивало в свете костров; Эми закричала еще пронзительнее. Вождь зашел сзади и перерезал кожаные ремни, которыми были привязаны к кедровому столбу ее запястья. Затекшие слабые руки бессильно упали, и этого было достаточно, чтобы Эми потеряла равновесие. Еще немного, и она рухнула бы на землю ничком, но он, снова оказавшись перед ней, успел поддержать ее, прижав к талии плоскую ладонь.

Продолжая поддерживать ее одной рукой, он присел на корточки и другой рукой перерезал путы у нее на лодыжках, а затем поднялся во весь рост. Прижав Эми ладонью к столбу, он снова засунул нож за пояс штанов.

— По… нет… Пожалуйста! — рыдала Эми.

Он не слушал.

Неуловимо быстрым движением оторвав Эми от земли, он поднял ее на руки. И пока она кричала, и билась у него в руках, и умоляла о пощаде, высокий вождь в ужасной маске решительными шагами продвигался в сгущающейся тьме к дальней хижине, скрытой за деревьями.

И пока барабаны выбивали бешеный ритм, а буйные воины-мескалеро пустились в дикую пляску вокруг пылающих костров, их воинственный вождь в наводящей ужас маске донес свою извивающуюся, перепуганную насмерть бледнолицую красотку до дальней хижины и скрылся внутри.

Упал входной полог хижины. Барабаны застучали еще быстрее. Крики белой женщины становились еще громче. Люди переглядывались, посмеивались и понимающе кивали друг другу.

Их предводитель, могучий Змеиный Язык, мог теперь забавляться всласть.

И они тоже.

Глава 33

Сейчас он стоял неподвижно: ни дать ни взять — настоящий индеец с отлетающими за спину черными волосами и с непроницаемой маской равнодушия на лице. Немигающие глаза над высокими скулами сверлили ее с холодным бесстрастием.

Впору было подумать, что он — совершенно чужой для нее человек, если судить по тому, как он с ней держится… и как держался всю эту долгую трудную ночь. Но Эми не обманывалась: он был чертовски зол. Так зол, что ему приходилось призывать на помощь всю силу своего самообладания, которую она уже научилась распознавать. И ненавидеть.

Его окаменевшую спину тронули первые лучи рассвета. Эми знала, что все его стройное мускулистое тело напряглось от затаенного гнева. Под покровом этого напускного безразличия Эми инстинктивно угадывала неодолимое желание вытрясти из нее душу.

В другое время, в других обстоятельствах она бы сжалась от страха перед этой искусно скрываемой мужской яростью. Но только не сейчас. и, прекрасно понимая, как он сейчас обозлен, Эми с облегчением вглядывалась в жестокое красивое лицо и с трудом обуздывала свой собственный порыв — протянуть руку, коснуться высоких скул, сильного подбородка, недоброго рта.

В изодранном платье, с растрепанными волосами и подтеками слез на грязном лице, она стояла перед капитаном, чувствуя, как его холодный взгляд странным образом ее согревает, а глухой гнев порождает необъяснимое ободрение. Ничто из сказанного или сделанного им — и даже ничто из того, что он вздумал бы еще сказать или сделать, — уже не могло изменить главного: он пришел за ней.

Поборов неуместное желание улыбнуться этому кипящему от злости смельчаку, Эми в сотый раз вспомнила тот миг, когда минувшей ночью перед ней возникло его лицо.

На закате солнца за ней явился вождь Змеиный Язык, спрятав лицо под устрашающей маской злого духа. Перерезав ремни, которыми ее привязали к кедровому столбу, он без труда подхватил ее на руки и потащил к себе в хижину, не обращая ни малейшего внимания на ее отчаянные крики.

От ужаса она не сразу поняла, что он без остановки пересек это мрачное логово со стенами из шкур и, покинув хижину с противоположной стороны, перебросил Эми через плечо и бегом кинулся прочь от деревни.

Ее подбрасывало при каждом его шаге; каменные мускулы плеча вдавливались ей в живот, а когда она пыталась вырваться, ее оголившуюся спину нещадно саднил острый кроваво-красный рог жуткой маски. Он мчался изо всех сил по заросшему лесом склону, а тем временем в ущельях и котловинах гор Чисо сгущались сумерки.

Когда они оказались на полянке, где к раскидистому можжевеловому дереву был привязан большой пегий жеребец, высокий вождь немедленно опустил Эми на землю. Сбитая с толку, охваченная ужасом, она отпрянула в сторону, вскочила и чуть было не кинулась прочь, но вождь оказался проворнее. Железной хваткой сжав ее запястье, он свободной рукой сдернул с головы омерзительную маску и швырнул под ноги.

Потрясенная, Эми только часто моргала. Под маской открылось прекрасное бронзовое лицо Кинтано. У Эми вырвался истошный крик — она боялась поверить своим заплаканным глазам. Ей было невдомек, как могло произойти такое чудо.

Не успела она обрести голос, как капитан, одетый в куртку и штаны из оленьей кожи, ловко отвязал мощного коня, обернулся и, подхватив Эми, перебросил ее через конский круп, а потом и сам взлетел в седло.

В то же мгновение жеребец рванулся с места и помчался сквозь густые заросли деревьев и кустарника, унося своих седоков вдаль от безумного шабаша, которому предавались на радостях индейцы-мескалеро по случаю исполнения желаний их предводителя.

Только сейчас Эми немного успокоилась. Затаив дыхание, она обвила слабыми, дрожащими руками стройный стан капитана, прильнула щекой к его широкой груди, на мгновение закрыла глаза и вдохнула неповторимый чистый запах.

Он вызволил ее из беды! Хвала Господу! Ей не грозит ни смерть, ни насилие в хижине похотливого вождя. Бесстрашный воин, чье сердце отбивало мерный ритм под ее щекой, стал ее избавителем. Проник, безоружный, во вражеский лагерь и просто-напросто ее похитил!

Отдаваясь ощущению его близости, запаха, силы, Эми провела рукой по груди Луиса; ее давно не мытые пальцы ослабили завязки его кожаной куртки. Когда под шнуровкой блеснула золотая цепочка, пальцы Эми сами собой сжались вокруг массивных звеньев и извлекли наружу сверкающий Солнечный Камень.

Задохнувшись от чувства благодарности, она поднесла прохладный металл к сухим потрескавшимся губам. На какой-то миг она так и застыла, одной рукой обнимая капитана, а другой сжимая Солнечный Камень.

Забыв обо всем, кроме всевластия этого человека и его талисмана, Эми начала мало-помалу приходить в себя. Ни с чем не сравнимое чувство безопасности растопило леденящий страх, под гнетом которого она прожила четыре кошмарных дня и ночи.

Барабанная дробь теперь звучала где-то совсем далеко, сполохи костров едва угадывались на фоне ночного неба. Звуков погони не было — ни конского ржания, ни треска сучьев под копытами; воздух не пронзали боевые кличи мстительных апа-чей. Эми не сомневалась: опасность осталась позади. Им чудом удалось бежать, сейчас они спустятся по горным склонам и вскоре доберутся до Орильи. Она устало зевнула, глубоко вдохнула горную прохладу и нехотя оторвалась от груди Луиса.

Ветер относил ее слова, когда она заговорила:

— Когда мы устроим привал? Я совсем выдохлась.

Черные глаза скользнули по ее лицу, и Эми заметила, как сузились его зрачки. Ответа не было. Она выжидала, но так и не услышала ни слова. Тогда Эми сделала еще одну попытку:

— Умоляю, давайте остановимся на ночлег. Я не смогу двигаться дальше.

Он по-прежнему молчал, не сводя глаз с опасной тропы. Эми не выдержала:

— У меня сил нет, я не могу держаться в седле. Мы теперь в безопасности, и…

— Мы еще не в безопасности, — перебил он, словно нарушив обет молчания. — Вы не сойдете с коня, пока я не сочту это возможным.

Только теперь она осознала, что путь домой будет нелегким. Страшная усталость и опустошенность заставили ее подчиниться. Она лишь кивнула и снова опустила голову ему на грудь. Наверное, он прав. Наверное, не стоит рисковать. Лучше убраться от стойбища мескалеро подобру-поздорову. Больше она не жаловалась.

Сумерки перешли в ночь, ночь близилась к рассвету. В горном воздухе висел пронизывающий холод. Эми больше не пыталась завести разговор. Точеное лицо Луиса, то и дело озаряемое лунными бликами, хранило все то же ледяное непроницаемое выражение.

Чутье подсказывало Эми, что лучше его не трогать. Впереди предстоял долгий путь. Рано или поздно отчуждение должно было растаять. Взошло солнце. Они остановились в узкой неприметной расщелине, надежно скрытой среди скал. У Эми дрожали колени. Она всматривалась в неулыбчивое лицо Кинтано, за всю ночь не нарушившего молчания.

Расседланный жеребец мирно щипал траву, не ведая о тех страстях, которые нагнетались между двумя людьми. Эми хотелось только одного: свалиться на землю и уснуть, но она догадывалась, что капитан ждет от нее слезных покаяний за те тревоги, которые она причинила своим близким.

Переступая пыльными ступнями, она потерла ладонями обожженное солнцем лицо, облизнула сухие губы, набрала побольше воздуха и произнесла:

— Мне очень неприятно, что из-за меня случились такие беды. Спасибо, что пришли на выручку. Вы спасли мне жизнь.

В ответ он лишь досадливо тряхнул головой.

Эми решила, что сказанного недостаточно. — Вождь племени — это адское отродье. Мне… мне просто… — Она содрогнулась и обхватила руками плечи. — Слава Богу, вы подоспели вовремя, пока это чудовище ничего не успело сотворить. Вы его убили?

— Нет. — Он наконец-то разомкнул губы. — Я не убиваю своих братьев.

— Вы не… — Эми посмотрела на пего словно на умалишенного. — Да ведь он хотел…

— Не осуждайте апачей, они мои братья по крови. — Его голос звучал ровно и терпеливо. — Это дети природы. Непослушные дети, — добавил он, разводя руками.

У Эми дрогнул подбородок.

— Непослушные дети? Как у вас поворачивается язык их защищать? Они просто-напросто грязные, дикие, злобные крас…

— Краснокожие? Вы ведь это хотели сказать?

— Ну, я… не совсем так…

— Для меня никогда не было тайной, как ваше семейство — включая и вас — относится к моему народу.

— Вы ошибаетесь! Я никогда… Мой отец глубоко уважал., . И потом, вы не… Вы ведь…

— Метис? Полукровка? Это еще хуже, верно?

— Вовсе нет. На самом деле вы…

— Что вы думаете обо мне — не имеет значения, — перебил он и после короткой паузы продолжил: — Будете во всем мне подчиняться, пока не доберемся до Орильи. — У него на щеке дрогнул мускул. — А потом — хоть провалитесь.

— Послушайте, я понимаю, вы на меня сердитесь, но нельзя же…

— Сержусь? — переспросил он, словно полоснув ножом. — Да мне следовало бы довести до конца то, что не успели апачи! Самому вас изнасиловать и истерзать! — Он внезапно рванулся к ней, и его широкие плечи заслонили ее от лучей быстро поднимающегося солнца.

Эми задрожала, но не сошла с места. Еще не вполне оправившись от выпавших на ее долю испытаний, она все же не снесла его ледяного презрения. Ее терпение лопнуло.

— Так какого черта вы медлите? — Она прищурила воспаленные глаза и откинула спутанные пряди волос с запыленного лица. — Я совершенно беззащитна. Едва на ногах держусь. Начинайте! Пытайте меня. Надругайтесь, если желаете. Убейте меня. Доставьте себе удовольствие, капитан!

Его удивила такая вспышка.

— Успокойтесь, я не собираюсь…

— Отчего же? Победитель получает все! Вы же выкрали меня у вождя племени. Разве не потому, что сами хотели того же, что и он?

— Хватит, — прервал он и отошел в сторону.

Присев перед сброшенным на траву мешком, Луис извлек из него пару мягких кожаных штанов и синюю полотняную рубаху. Перебросив вещи через руку, он выпрямился.

— На дне каньона есть ручей. Нужно спуститься на полсотни футов вон за тем поворотом. Я покараулю, пока вы будете мыться. Потом оденетесь в чистое. — Он протянул Эми одежду.

Помедлив в нерешительности, Эми приняла у него штаны и рубаху и устало спросила:

— Мыла, конечно, нет?

Он молча достал непочатый кусок душистого белого мыла, и Эми едва сдержалась, чтобы не выдать ликование. Только сейчас она почувствовала, что все ее тело давно стало липким от пота. Ей не терпелось очутиться у воды, стянуть с себя засаленные лохмотья и смыть всю грязь минувших дней.

Пока Эми плескалась в мелком ручье, Луис сидел, прислонясь спиной к каменному уступу. Он не выпускал из рук заряженный «винчестер». Его внимательные черные глаза обшаривали все подходы к каньону, откуда могли появиться пре-следователи-апачи.

Прошло уже полчаса — его охватило беспокойство.

Тут показалась Эми. Она вышла из-за нависающего уступа скалы, и Луис изумленно уставился на нее.

Ее чисто вымытые, еще не просохшие волосы, отливающие на солнце золотом, мягко струились по спине. Лицо блестело свежестью, синие глаза лучились умиротворением.

Рубашка — его рубашка — оказалась точно такого же цвета, как эти усталые глаза. Полотно прилипало к чистому влажному телу, мягко облегало грудь и топорщилось на упругих сосках.

Штаны из оленьей кожи дразняще обтягивали ее крутые бедра и аккуратные ягодицы, но оказались не по росту длинными. Эми закатала штанины, открыв израненные щиколотки. Она остановилась, согнув одну ногу в колене и слегка отклонив ее в сторону. Концы кожаных шнурков, стягивающих прореху штанов, свободно болтались на ее плоском животе, свисая между стройными бедрами.

Солнце било ей прямо в лицо. Она сонно зевнула, а потом спросила:

— А теперь-то мы можем хоть немного поспать?

Его сердце готово было выскочить из груди, но он не показал виду и лишь бесстрастно ответил:

— Конечно. — Он не двинулся с места, не выпустил из рук оружия, но и не отвел от нее взгляда.

Никогда еще она не казалась ему столь мучительно желанной и в то же время столь сладостно непорочной. Несмотря на усталость, его поджарое тело откликнулось мгновенно. Кровь прилила к чреслам, обжигая каждую клетку.

Ему сделалось трудно дышать. Разгоряченное лицо пылало жаром. Он с крайней досадой отметил эти телесные проявления, но они были столь естественны, что не вызвали у него ни малейшей тревоги. Самая банальная похоть. Перед ним стояла привлекательная — кто бы стал это отрицать? — особа женского пола, и ее тело вызывало у него плотское возбуждение, как у любого нормального мужчины.

Но к возбуждению добавилось и что-то другое. Что-то неизведанное, опасное, не поддающееся объяснению и оттого тревожное.

Испытывая телесное влечение, Луис понимал, что это такое, и не терял головы. Но сильное непрошеное желание обнять эту хрупкую, загорелую, златовласую бунтарку, оградить от опасностей, даже от тех, которые исходили от него самого, и никуда не отпускать — вот что привело его в смятение и породило нешуточный страх.

Не в силах разобраться в своих чувствах, он поступил так, как повелось со времен Адама: дал волю беспричинному раздражению. Оно обрушилось на Эми, словно та перед ним провинилась.