– Все очень просто, ученик, – голос Гимара тоже остался прежним. – Жить можно в каком угодно виде, даже в том теле, в котором родился. Тем более воину. Это отличная маскировка. Но навстречу Смерти человек должен идти в своем истинном облике.

В голове у меня царил сумбур.

– Телесном или духовном? – попытался уточнить я.

– Истинном, – ответил Гимар и ушел.

Если бы я не торчал до вечера у этой распроклятой скалы, как новобранец у ворот веселого дома! Но я сидел там до вечера и думал. Много надумаешь по такой жаре. Наступившие сумерки отрезвили меня. Я встал и пошел вниз, к дому. Когда я спустился вниз, настала ночь. Темнота не мешала мне идти, я шел знакомой тропой. Когда-то по требованию Гимара я прошел все здешние тропы с закрытыми глазами. А теперь Наставника со мной нет. Нет, темнота не мешала мне идти. К тому же в ночи я особенно ясно видел, как корчится в пламени пожара мой дом.

Золотые пчелы роились над его крышей, когда я подошел к нему. Сад расцвел дивными золотыми и алыми цветами. Навстречу мне из огня тянулась ветка, густо усыпанная ягодами, она слегка сморщилась от жара, некоторые полопались, и сок их капал на землю. Я протянул руку в огонь, сорвал горсть ягод и сунул в рот.

Учитель зря беспокоился, что я буду неосторожен с его магическими книгами. За них побеспокоились другие. Пергамент уже встретил свою смерть в горящем доме.

Учитель говорил, что остатки магии земли, воды и железа еще действуют, но я не стал вызывать дождь. В конце концов, зола – хорошее удобрение.

Я повернулся и побрел в деревню. Не затем, чтоб попроситься на ночлег – переночую где-нибудь под деревом, не впервой. Но я должен проверить, цел ли тайник с моим оружием, который я устроил неподалеку от деревни на случай, если армия захватит наши края, и я почему-либо не смогу вернуться домой. И к тому же мне очень хотелось есть.

Тайник был цел. В этом я убедился, даже не вскрывая его. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять это. Я не стал останавливаться рядом, чтоб не привлечь ничьего внимания: слишком много народу сновало вокруг. Через пару дней я перетащу оружие в другое место.

Армия, как и предсказывал Гимар, не задержалась в деревне. Насколько я понял из обрывков речей, она миновала деревню еще утром. Но паника не прошла, напротив. Помнится, мой старший брат когда-то решил, что будет интересно оторвать лягушке голову и посмотреть, что будет дальше. Движения встречных напомнили мне ту безголовую лягушку. Однако, чем ближе к деревне, тем более осмысленными становились действия окружающих. Я бы сказал, злобно осмысленными. Все кричали, размахивали руками, то и дело задевая кого попало. Любой случайный удар тут же завязывал драку. Все били, резали и грабили всех, и те, кто пытался просто спастись не составляли исключения: сначала они только отбивались, а отбившись переходили в атаку. Кое-где виднелись знакомые лица. В дальнем конце площади промелькнул Тенах. В правой его руке был меч, в левой – посох со знаками Новых Богов – символ жреческого достоинства. И тем, и другим он гвоздил по головам особо кровожадных, пытаясь на вести хоть какой-нибудь порядок. Ну-ну. Младший жрец, значит. Это уже не тот мальчишка, что прибегал к нам с Наставником и молил трясущимися губами урезонить мародеров. Далеко пойдет мальчик. Не успел поносить меч толком – ишь, как неуклюже его держит! – и сразу за посох хватается. Я попытался к нему, но толпа выпихнула меня в какой-то переулок. Я попробовал пробраться в обход. Но не успел я пройти и нескольких шагов, как понял: незачем спешить на площадь, здесь для меня тоже дело найдется.

Здоровенный мужик волочил по пыли за волосы юношу, или, вернее, подростка. Конечно, подростка, раз волосы его по обычаю еще не острижены до плеч. Подростка я знал, это был Фаттарн, приходивший ко мне вместе с Тенахом. Этих юных фанатиков Новых Богов я хорошо запомнил. Мужчину я тоже знал, хотя и не мог сейчас сказать, как его зовут. Он принадлежал Прежним Богам, как и я.

Он остановился и поднял Фаттарна за волосы, затем прислонил к стене. Рука его скользнула к голенищу, и он выхватил нож. Фаттарн неожиданно рухнул, впившись зубами в руку с ножом и увлекая противника вниз тяжестью своего тела.

– Ах ты, гнида! – заорал мужик и наотмашь ударил Фаттарна кулаком по голове.

Будь мои Боги живы… но они мертвы, и не могут покарать его. Но и мне они не могут запретить убивать своих. Слава моим Богам, они мертвы, и мой меч свободен в выборе тел.

Я окликнул его, прежде чем нанести удар. Он обернулся и перехватил нож в другую руку, ибо Фаттарн, живой или мертвый, так и не разжал зубов. Я вогнал свой меч ему в солнечное сплетение, и Фаттарна окатило кровью, когда я выдернул клинок. Я вытер его и вложил в ножны. Потом, пробираясь дворами, огородами и закоулками, я вышел из деревни. Я шел вдоль ручья, пока не понял, что сюда уже не доносятся крики. Они звучали только в моей голове. Тогда я нагнулся, сложил ладони горстью, набрал в них воды и жадно выпил. Есть мне больше не хотелось.

В течение следующих дней я строил себе в лесу потайную времяночку, потихоньку выгребал свой тайник и перетаскивал оружие, и ждал, не разразит ли меня какой-нибудь гром небесный. Никто и ничем меня не разразил, и к исходу третьего дня я сделал единственно возможный вывод. Из этого вывода вытекали, в свою очередь, еще кой-какие следствия. Вывод заключался в том, что мне нужно идти в Дом Смерти. Если я ошибся, то гром небесный разразит меня уже там. Если нет, скорее всего, мне предстоит порядочная нахлобучка. Возможно, со смертельным исходом. Так что вооружиться не помешает, хотя запрещено в Дом Смерти входить с оружием. Раньше за такое Повелитель Мертвых испепелял ослушника на месте. Как все замечательно складывается.

В Дом Смерти человек может войти только один раз, и место это не из приятных. Казалось бы, толпиться там некому. На самом деле от желающих нет отбоя. Одни хотят встретить там кого-нибудь из умерших родственников, другие – плюнуть бывшему врагу в призрачную морду. Десять лет назад было моровое поветрие, распознали его не сразу – простуда, она и есть простуда – и людей перемерло много, так туда лекарей понабежало столько – впору подумать, что они один в живых остались. Хотелось бы знать, зачем? Можно подумать, их кто-нибудь простит.

Ну, а если у паломника действительно важное дело, его ведут в Зал Невидимого Света, и там он беседует с Повелителем Мертвых лично. Но о сущности их вопросов никто ничего не знает, дело это тайное, и даже имена их в храмовую книгу не заносятся.

Мне предстояло войти именно туда. А туда меня не пустят. Приверженцы Новых Богов закрыли доступ в Дом Смерти почитателям прежних. Нечего им с потусторонними силами советоваться. Вот и выходит по всему, что пробиваться мне придется, как в осажденную крепость. Хотя крепость сейчас взять, пожалуй, легче. Три дня назад, в ночь, когда горел наш дом, регулярная армия после недолгого штурма почти без сопротивления взяла последний оплот Прежних Богов – крепость Орхтану.

Я шел сквозь деревню, как зачумленный. Люди шарахались от меня. Не погладят их по головке Новые Боги за разговоры с наемником Прежних. Я все еще оставался наемником. Мертвый воинский знак по-прежнему висел на кожаном шнурке, но сегодня одежда не скрывала его. Ветер слизывал пот с моей обнаженной груди, отбрасывал со лба ничем не закрепленные волосы. Ни щита, ни шлема, ни кольчуги, ни даже рубашки. Когда воин-маг должен принимать бой с теми, кто слабее его, он не имеет права прикрывать грудь и голову чем-бы то ни было. Это закон. Иначе твое преимущество слишком велико, и победа твоя становится бесчестьем, и любой воин-маг, и вообще любой плюнет в твою сторону. Когда мы с Наставником улаживали деревенские разборки, он неизменно был одет именно так, мне же приказывал надевать кожаную куртку с нашитыми на нее кольцами. Послабление мне было дано, как он выразился, «по малоумию и скудости мастерства; а также оттого, что годами еще не вышел.» Ученикам иногда разрешались подобные поблажки. Но Учителя больше нет среди живых. Я больше не ученик. И я не мог заставить себя одеть свою ученическую куртку. Мне было противно защищаться от них. Их много, и они мерзавцы, но они не воины. Слава Богам, мертвым и живым, они хотя бы вооружены. Не то пришлось бы мне переть на толпу жрецов с голыми руками. В подобной схватке, как гласит кодекс, «да прикроет воина его мастерство, и да не будет ему иного щита.» Штаны, сапоги, пояс, оружие, за плечами – сумки со всем, что может понадобиться, у пояса фляга с водой. Больше ничего.

Я шел, и при моем приближении в домах опускались ставни. Люди отводили глаза – одни от страха, другие от стыда. Впервые мне преградили путь на длинной узкой аллее, ведущей к Дому Смерти.

Двое служек. Эти болваны даже не попытались заговорить со мной. Они набросились сразу, без предупреждения, размахивая мечами самого неподходящего для них размера и веса. Одного я пнул в промежность, другого треснул рукоятью меча по переносице. Потом пошел дальше.

Очевидно, за моим продвижением из Дома Смерти наблюдали, ибо через миг-другой навстречу мне вышла целая толпа, и кое-кто в этой толпе даже не умел управляться с оружием. Конечно, с любым из них я бы живо разобрался, но их слишком много. И оттого, что большинство из них – бараны безмозглые, легче не становиться. От опытного воина хоть знаешь, чего ждать, а новичок опасен своей непредсказуемостью. Одна надежда, что те, кто умеет махать мечом, полезут в первые ряды – удаль показать.

Так оно и случилось. Я возликовал.

Поначалу я рубился сразу с шестерыми, а потом сделал вид, что им удается меня потеснить. Отступил, совсем немного, потом еще, потом побежал. Когда мои шестеро растянулись в линию, я повернулся и прыгнул.

Я все еще не обнажал меча. Я наносил удары рукоятью по головам, промеж глаз. Мне было по-прежнему противно убивать их; все равно, что котят резать. Правда, котят уж очень много, и они могут меня оцарапать, но все равно противно.

Когда я разобрался с шестерыми удальцами, остальные котята приготовились меня окружать. Вот и славно. Через толпу мне бы не прорубиться, а круг я прорву. Я дал им окружить себя, а затем подкатился под ноги и выбрался из круга. Нападающие со звоном сшиблись. Вышло не очень удачно. Чей-то меч слегка задел меня, и из дырки на штанах засочилась кровь. Погладил бы я этих котят против шерстки, да некогда. Я ринулся к дверям, пока никто не успел преградить мне дорогу. За спиной я услышал пение стрелы. Интересно, у кого ума хватило? Две стрелы вонзились в подошвы моих сапог, третья в руку. Но я уже распахнул двери, вбежал и захлопнул тяжелые створки за собой. Только тогда я позволил себе отдышаться.

Не так уж плохо. Рана на бедре пустячная, скорее длинная царапина. Вот рана в руке – это посерьезнее будет. Очень уж неудобно торчит стрела; другой рукой мне ее не выдернуть, не расширив рану. В конце концов я обломил стрелу, оставив в предплечье наконечник с частью ее древка. Либо мне вскорости вынут стрелу другие руки, либо эта рана не будет иметь значения. У мертвых раны не болят.

Стрелы в сапогах мне мешали ужасно. Засели они крепко, отодрать их можно только вместе с подметкой, так что их я тоже обломил. Получилось что-то вроде шпор. Собирайся я сейчас сесть верхом, они бы мне пригодились.

Все замечательно, но куда же мне теперь двигаться дальше? Неужели все жрецы выскочили наружу для расправы со мной? Плохо тогда мое дело. Если и не заблужусь в здешних лабиринтах, то непременно наткнусь на что-нибудь смертоносное: Дом Смерти как-никак, и оснащен он многими безобидными на первый взгляд предметами. Возьму в руку что-нибудь неподходящее. Или съест меня кто-нибудь. Почем я знаю.

Где-то неподалеку послышался звук шагов, и я пошел на этот звук, очень стараясь ни к чему не прикасаться и ни обо что не спотыкаться. Никакой надежды подобраться незаметно: проклятые шпоры клацают очень, вовсю. Единственный расчет на скорость. Так и есть: меня услышали. Шаги удаляются. Я прибавил ходу, и вскоре увидел того, кто убегал от меня. Молоденький послушник в совсем еще новых фиолетовых одеждах. Он тоже увидел меня и заметался, пытаясь удрать, но я догнал его, схватил за горло и повалил. У бедняги чуть глаза не вылезли на лоб – не оттого, что я его сильно сдавил, просто от страха. Я уперся ему коленом в грудь, продолжая левой рукой держать его за глотку. Правой рукой я извлек нож и выразительно поднял его повыше, чтоб лезвие поблестело как следует. Ни с одним человеком, хоть сколько-нибудь понимающим, что такое драка, я бы в жизни не сделал ничего подобного. Но этот худосочный заморыш никогда не дрался. Запугать мне его удалось отлично.

– Ну как, поговорим? – осведомился я, поднося лезвие к самым его глазам.

– Ч-что в-вам угодно? – просипел послушник.

– Мне нужен проводник в Зал Невидимого Света. И чтоб без фокусов. Если что, прирезать я тебя успею.

Мы встали и пошли. Почти в обнимку. Нож я держал у его горла. Я не боялся, что он вдруг взбрыкнет, но по дороге нам мог встретиться еще кто-нибудь. Пусть думает, что я взял заложника, и поостережется нападать.

За моей спиной послышался ритмичный грохот. Ломают дверь. Пусть ломают. Сомневаюсь, что у них хоть что-то выйдет.

Без проводника я давно бы заблудился или помер. Странное место. Не так я его себе представлял. Когда думаешь об обиталище Смерти, поневоле приходит на ум что-то зловещее. А на самом деле ничего подобного, все очень буднично, обыкновенно. Пыльные коридоры, пустые закоулки, обманчиво безопасные переходы… Никаких мрачных драпировок, леденящих кровь стенных росписей, никакого торжественного убранства. Только гнетущая тишина.

– Дальше ты должен идти один, – просипел мой проводник.

Я нахмурился.

– Нет, правда, – настаивал он. – Здесь никто из нас не ходит. Только паломники. Если мы ступим на эти плиты, мы умрем.

Передо мной простирался длинный коридор, вымощенный серым гранитом. Зернистый и шершавый по краям, в середине коридора он был гладким, как зеркало. Завершался коридор массивной каменной дверью без единого выступа. Я еще раз внимательно посмотрел на послушника. Не врет ли? Да нет, страх на его лице написан неподдельный.

– Ладно, пойду один. И что дальше? Как мне открыть эту дверь?

– Никак. Прикоснись к ней, она сама откроется.

– Или не откроется?

Послушник опустил глаза.

– Ты не прошел положенные обряды. Может, и не откроется. Не знаю, – в его голосе звучало отчаянье.

– Ладно, – я отпустил его и спрятал нож в ножны. – Не буду тебя пугать. И так напугал уже. Иди.

Бедняга замер, не в силах пошевелиться. Похоже, он был уверен, что в конце пути я его все-таки прирежу. Я ощутил легкие угрызения совести, но у меня не было на них времени. Я ступил на серый гранит, невольно ожидая, что он провалится подо мной. Но нет, все в порядке. Еще несколько шагов. Ничего страшного. Я выругал себя за нерешительность и зашагал к дубовой двери.

Она открылась от первого же касания моих пальцев, словно только того и ждала. Я ступил за порог и оказался в Зале Невидимого Света.

Никогда я не видел ничего подобного. Стены зала – да полно, были ли у него стены? Если и были, увидеть их невозможно. Они растворялись, уходили куда-то вдаль. Не во мрак, нет, просто в ничто. Но ни на миг не возникло у меня ощущения, что я на открытом пространстве.

Света вроде бы и не было. Ни свеч, ни факелов, ни звезд. Вокруг стояла кромешная тьма. Но видеть в ней можно было, как в самый солнечный день. И я понял, почему зал для встреч с Повелителем Мертвых носит такое название.

Сначала я просто осматривал зал. Ну вот, я здесь. Что же дальше? Я затравленно озирался по сторонам, словно пытаясь найти подсказку, написанную на полу или посреди узкого высокого алтаря в центре зала, или на ведущих к нему ступенях.

Бесполезно.

Зачем я здесь? Пришел и стою, как дурак. Призывать мне теперь Повелителя мертвых? Умолять? Угрожать? Настаивать? Как известить его, что я пришел?

В дальнем конце зала возникла фигура. Она медленно, величественной поступью приближалась ко мне. Складки плаща царственно стекали с широких плеч. Двуглавый жезл – дарующий и отнимающий жизнь – вздымался вверх. Корона тяжко мерцала над бледным лбом. Мне в глаза смотрел Повелитель Мертвых.

– Пожрать принес? – осведомился он.

– Да, Наставник, – ответил я и полез в сумку за бутербродами.

– Оголодал я, сил нет, – он сел прямо на ступеньки собственного алтаря, раскрыл сверток и принялся со смаком уписывать его содержимое. – Эти паршивцы воскуряют мне какие-то распроклятые благовония. Представляешь?

Я кивнул, едва удерживаясь от смеха.

– Через неделю тебе принесут в жертву быка, – напомнил я.

От возмущения Гимар чуть не поперхнулся.

– По-твоему, я могу питаться вонью от горелой говядины?!

Я энергично замотал головой.

– Как назло, сюда ни одна собака не заходит, – пожаловался Гимар. – Жрецы дурью маются, а я сижу голодный.

Он откупорил бутылочку с вином и жадно отхлебнул. Я смотрел на него с благоговейным восхищением.

– Учитель, как тебе это удалось?

– Как, как, – проворчал Гимар, отрываясь от бутылки. – Обыкновенно.

– Но ведь тебе противостоял Бог.

Гимар попытался досадливо скривиться полным ртом.

– Как Бог, он, может, чего-то и стоит, – махнул рукой Наставник, – но боец из него никакой. Он совершенно не привык встречать сопротивление. Тем более от человека. Гаденыш. Старикам легко морды бить!

Под «стариками» возмущенный Гимар явно подразумевал Мертвых Богов.

– Давай руку, – неожиданно сменил тему Гимар, – посмотрим, что у тебя там.

Когда он коснулся раны жезлом, я закрыл глаза. Наконечник стрелы полз наружу медленно, цепляясь всеми своими зазубринами, упорно не желая покидать теплую плоть. Наконец обломок стрелы шлепнулся к моим ногам. Я открыл глаза, перевел дыхание и вытер пот.

– До вечера заживет, – объявил Гимар. – Хлебни-ка винца, ты совсем зеленый.

Я взял из его рук бутылочку и отпил немного.

– Вот видишь, малыш, все кончилось хорошо.

Вино мгновенно застряло у меня в горле. Как мне сказать ему о пожаре?

– Наставник Гимар, – я откашлялся, – я должен сказать…

– Ты о доме? – усмехнулся Гимар.

Я кивнул. Если он и раньше видел меня насквозь со всеми моими мыслями, то теперь – тем более.

– Я знаю. Ничего страшного. У тебя должен быть свой дом. Строй на прежнем месте, а золу от старого собери. Потом запашешь ее на полях. Они уцелели. Сад придется заново сажать, но ты справишься.

Я встал.

– Погоди, – остановил меня Гимар. Он расстегнул серебряную пряжку на плече, и плащ мягко заструился вниз.

– Надень, – приказал Гимар.

Я вытаращил глаза.

– Надень, кому говорят. Пригодится. И пряжку сбереги. Когда выйдешь, объяви этим оглоедам мою волю. Чтоб впредь приносили жертвы каждый день. Чем-нибудь съедобным. А то я ведь даже не могу помереть с голоду, сам понимаешь.

Я надел плащ.

– До встречи, Наставник.

– До встречи, – буркнул Повелитель Мертвых. – Только не торопи ее. Смотри мне: если по своей глупости увидишь меня раньше срока, лучше бы тебе не родиться и не умирать.

Мы обнялись на прощанье.

Повелитель Гимар повернулся ко мне спиной, сделал несколько шагов и исчез. Я убрал объедки с алтаря, сложил их в сумку и вышел.

Жрецам-таки удалось взломать дверь. Они ждали меня в конце гранитного коридора, потрясая оружием. Но едва завидев меня, они, словно по команде, опустились на колени. Еще бы: сам Повелитель Мертвых пожаловал мне одеяние со своего плеча.

– Не изволит ли Вестник Повелителя простить неразумие наше? – возопил главный жрец, осторожно стуча головой об пол.

Мне стало смешно.

– Изволю, – чопорно ответил я.

– Не соблаговолит ли Вестник сообщить нам, каким посланием почтил его Повелитель? – в прежнем стиле вопросил жрец, по-прежнему стуча головой.

– Повелитель изволил приказать, – строго ответил я, – чтобы благовоний жгли поменьше, быков ему не палили, а жертвы приносили каждый день съестным. И не вздумайте их жечь! Пусть кто-нибудь из паломников кладет каждый день еду на алтарь.

– Воля Повелителя священна, – провыл жрец, распластавшись в земном поклоне.

– Надеюсь, что так, – заметил я. – И если узнаю, что вы Повелителя не кормите, головы поотрываю.

– Да будет так, – возвестил жрец.

– Да будет, – согласился я. – Проводите меня до выхода.

Обратно мы шли другой дорогой. Плащ мой тепло мерцал, освещая коридоры. Серебряная пряжка сияла. Впереди меня шел проводник, сзади – целый почетный эскорт из жрецов. Я уже не соображал, как и куда мы идем, и поэтому солнце ударило мне в глаза неожиданно.

– Не соблаговолит ли уважаемый вестник принять должность почетного местоблюстителя алтаря? – голос жреца нарушил очарование минуты.

– А идите-ка вы все! – беззаботно ответил я и сел на траву.

Надо отдохнуть немного. Дело сделано. Дома меня ждет поле, ждет сад, который надо возводить снова, ждет место, где вновь надо возвести стены и крышу.

Все еще только начинается. Совсем как на картинке, я такие в детстве палочкой на песке рисовал: широкий горизонт, посередине дорога, по бокам – горы, и сверху большое-большое солнце.