— Да, конечно.
      — Но, возможно, мы сумеем облегчить им задачу, — Райдер посмотрел через стол на девушку. — Если мисс Кассиди согласитcя нам помочь.
      — С удовольствием, если только сумею.
      — Что вы еще придумали? — поинтересовался Гаррисон.
      — Думаю заручиться услугами Роджера Кинга.
      — А кто он такой?
      — Художник в штате нашего департамента. Подрабатывает на стороне карикатурами. Он настоящий мастер. — Райдер снова повернулся к девушке. — Не могли бы вы вавтра прийти сюда пораньше на все утро?
      — Если управляющий разрешит.
      — Он разрешит. Это я беру на себя, — объявил Гаррисон.
      — Вот и прекрасно, — сказал Райдер девушке. — Когда вы придете, мистер Кинг покажет вам фотографии разных людей. Вам нужно будет внимательно их рассмотреть и указать на те черты, которые напомнят вам лицо человека, купившего этот чемоданчик. Тут подбородок, там нос, еще где-то — рот. А мистер Кинг нарисует по ним словесный портрет и будет изменять его по вашим указаниям, пока сходство не станет полным. Ну как, справитесь?
      — Конечно.
      — Можно сделать даже лучше, — вмешался Кастнер. — Сол Бергмен до смерти обрадуется, если и его попросить помочь. Он такие штуки любит.
      — Ну так пригласите его назавтра.
      Когда Кастнер и девушка ушли, Райдер спросил у Гаррисона:
      — У вас тут найдется кто-нибудь, чтобы размножить портрет?
      — Конечно.
      — Вот и хорошо. — Райдер повернулся к телефону. — Можно, я добавлю к счету еще цифру-другую?
      — Мне-то все равно, пусть даже мэр при виде этого счета в обморок хлопнется, — ответил Гаррисон. — Но если вы намерены изливать в трубку первобытную страсть, так и скажите, чтобы я успел загодя убраться.
      — На этот раз — нет. Возможно, она и тоскует, но долг прежде всего! — Он взял трубку. — Министерство финансов, Вашингтон, добавочный 338. Попросите Роджера Кинга.
      Рисунок Кинга был разослан вместе с описанием и просьбой задержать человека, ему отвечающего. Всего через несколько минут после того, как они попали к адресатам, в кабинете Гаррисона зазвонил телефон. Он схватил трубку.
      — Казармы полиции штата. Говорит сержант Уилкинс. Мы только что получили ваш пакет. Я знаю этого типа, он живет на моем участке.
      — Кто он такой?
      — Уильям Джонс. Владелец небольшого питомника на шоссе номер 4, часах в двух езды от вашего города. Довольно унылая личность, но ничего дурного о нем не известно. Я бы сказал, что он отъявленный пессимист, но человек честный. Хотите, чтобы мы его задержали?
      — А вы уверены, что это он?
      — На вашем рисунке его лицо, а больше я ничего утверждать не берусь. В полиции я служу столько же, сколько и вы, и при опознании ошибок не делаю.
      — Конечно, сержант. Мы будем очень вам благодарны, если вы пришлете его к нам для выяснения.
      — Хорошо.
      Он повесил трубку. Гаррисон откинулся на спинку стула и вперил взгляд в стол, взвешивая то, что услышал. Через несколько минут он сказал:
      — Все-таки меня бы больше устроило, если бы этот Джонс в прошлом был, скажем, цирковым клоуном или эстрадным имитатором. Владелец питомника в двух часах езды от ближайшего города больше смахивает на простака-фермера, чем на ловкача, способного провернуть такое дело.
      — Возможно, он только сообщник. Купил чемоданчик перед ограблением, потом спрятал деньги или стоял на стреме, пока грабитель был в банке.
      Гаррисон кивнул.
      — Ну, мы все выясним, когда он придет. И если он не сумеет доказать, что купил чемоданчик без всякой задней мысли, ему придется плохо.
      — А если сумеет?
      — Тогда мы вернемся к тому, с чего начали, — Гаррисон помрачнел, подумав об этом, но тут зазвонил телефон, и он схватил трубку. — Нортвудский полицейский участок.
      — Говорит полицейский Клинтон, шеф. Я только что показал этот рисунок миссис Бастико. Она содержит меблированные комнаты. Дом 157 по Стивенс-стрит. Она клянется, что это Уильям Джонс, который жил у нее десять дней. Он явился к ней без багажа, но позже купил себе чемоданчик, вроде того кассирского. В субботу утром он уехал, захватив чемоданчик. У него было уплачено вперед за четыре дня, но он ни слова про это не сказал и больше не возвращался.
      — Подождите там, Клинтон. Мы сейчас подъедем, — Гаррисон причмокнул и сказал Райдеру: — Ну, поехали!
      Полицейская машина быстро доставила их к дому 157 по Стивенс-стрит. Это было ветхое кирпичное здание с каменной лестницей, истертой тысячами подошв.
      Миссис Бастико, чье топорное лицо украшали бородавки, воскликнула в добродетельном негодовании:
      — У меня в доме еще никогда не бывало полиции. За все двадцать лет!
      — Ну, зато в нем хотя бы теперь побывали порядочные люди, — утешил ее Гаррисон. — Так что вы можете сказать про этого Джонса?
      — Да ничего особенного, — ответила она, все еще кипя. — Он почти все время запирался у себя. А у меня нет привычки вступать в разговоры с жильцами, если они ведут себя прилично.
      — Он упоминал что-нибудь о том, откуда он приехал, или куда намерен отправиться дальше, или еще что-нибудь в том же роде?
      — Нет. Он уплатил вперед, сказал мне свою фамилию, объяснил, что приехал по делам, а больше ничего. Он каждое утро куда-то уходил, вечером возвращался рано, всегда был трезвым и ни к кому не приставал.
      — А к нему кто-нибудь приходил? — Гаррисон вытащил фотографию Летерена. — Вот этот человек, например?
      — Ваш полицейский вчера показывал мне эту карточку. Я его не знаю. Я ни разу не видела, чтобы мистер Джонс с кем-то разговаривал.
      — Гм-м-м… — разочарованно протянул Гаррисон. — Ну, мы осмотрим его комнату. Вы не против?
      Она неохотно провела их наверх, отперла дверь и предоставила им перерыть комнату, как им вздумается. Судя по лицу миссис Бастико, полиция вызывала у нее аллергию.
      Они тщательно обыскали комнату — сняли с кровати простыни и матрас, передвинули всю мебель, перевернули коврики и даже отвинтили отстойник раковины и исследовали его содержимое. Полицейский Клинтон извлек из узкой щели между половицами маленький кусочек прозрачной розовой обертки и два странных семечка, похожих на удлиненные миндалины с сильным своеобразным запахом.
      Убедившись, что в комнате больше нет ничего интересного, они увезли эти скудные результаты обыска в участок, откуда отправили их в криминалистическую лабораторию штата для анализа.
      Три часа спустя в кабинет вошел Уильям Джонс. Он посмотрел мимо Райдера и, сердито уставившись на Гаррисона, который был в форме, спросил раздраженно:
      — С какой это стати вы меня сюда приволокли? Я ничего не сделал!
      — В таком случае чего же вам беспокоиться? — Гаррисон напустил на себя самый грозный вид. — Где вы были утром в прошлую пятницу?
      — Это я вам сразу скажу, — с ехидством в голосе ответил Джонс. — Я был в Смоки-Фолсе, покупал запасные части для культиватора.
      — Это же в восьмидесяти милях отсюда!
      — Ну и что? От моего дома туда гораздо ближе. А запасных частей к культиватору здесь больше нигде не купишь. Может, вы знаете агента в Нортвуде? Назовите его мне, и я вам спасибо скажу.
      — Ну, довольно об этом. Сколько времени вы там пробыли?
      — Приехал туда в десять, уехал днем.
      — Так вам понадобилось около пяти часов, чтобы купить какие-то запасные части?
      — А я никуда не торопился! Купил еще кое-каких продуктов. Пообедал там. Ну, и выпил.
      — Значит, найдется много людей, которые смогут подтвердить, что видели вас там?
      — А как же! — согласился Джонс с обескураживающей решительностью.
      Гаррисон включил селектор и сказал кому-то:
      — Привезите сюда миссис Бастико, Кассиди и Сола Бергмена. — Затем он снова вернулся к Джонсу. — Скажите мне точно, куда именно вы заходили, пока находились в Смоки-Фолсе, и кто вас видел в каждом из этих мест.
      Он принялся быстро записывать все, что сообщал ему Джонс о своих покупках утром в пятницу. Кончив, он позвонил в полицейский участок Смоки-Фолс, быстро изложил суть дела, сообщил данные, полученные от Джонса, и попросил как следует их проверить.
      Услышав его просьбу, Джонс вдруг встревожился:
      — Можно мне теперь уйти? Мне работать нужно.
      — Мне тоже, — сказал Гаррисон. — А куда вы запрятали кожаный чемоданчик?
      — Какой чемоданчик?
      — Новый, который вы купили днем в четверг.
      Растерянно глядя на него, Джонс выкрикнул:
      — Что это вы мне приписываете? Никаких чемоданчиков я не покупал! На черта мне сдался ваш чемоданчик!
      — Вы еще скажете, что не жили в меблированных комнатах на Стивенс-стрит!
      — И не жил. На вашей Стивенс-стрит мне делать нечего. Я туда и за деньги не пошел бы!
      Спор продолжался двадцать минут. Джонс с ослиным упрямством утверждал, что весь четверг работал у себя в питомнике — как и все то время, когда он якобы жил в меблированных комнатах. Никакой миссис Бастико он не знает и не желает знать. Никогда в жизни никаких кожаных чемоданчиков он не покупал. Пусть устроят у него обыск — он ничего против не имеет, но если там окажется чемоданчик, значит, они сами его подбросили. В дверь просунулась голова полицейского:
      — Они здесь, шеф.
      — Ладно. Приготовьте все для опознания.
      Через десять минут Гаррисон провел Уильяма Джонса в заднюю комнату и поставил его в ряд вместе с четырьмя сыщиками и пятью добровольцами с улицы. Затем в комнату вошли Сол Бергмен, Хильда Кассиди и миссис Бастико. Они посмотрели на шеренгу и одновременно показали на одного и того же человека.
      — Он самый, — сказала миссис Бастико.
      — Это он, — подтвердила продавщица.
      — И никто другой, — подхватил Сол Бергмен.
      — Они у вас тут все с приветом! — объявил Джонс в полной растерянности.
      Гаррисон увел троих свидетелей к себе в кабинет и попробовал установить, не допустили ли они ошибки. Они утверждали, что нет, что они абсолютно уверены: Уильям Джонс — это тот самый человек.
      Гаррисон отпустил их, а Уильяма Джонса задержал до получения сведений из Смоки-Фолса. Результаты проверки пришли, когда двадцать четыре часа — максимальный срок, на который закон разрешает задерживать подозреваемого без предъявления ему обвинения, — уже почти истекли. Показания тридцати двух человек полностью подтверждали, что Джонс действительно был в Смоки-Фолсе с десяти до пятнадцати тридцати. Проверки на дорогах помогли установить весь его путь до этого городка и обратно. Несколько свидетелей показали, что видели его в питомнике в те часы, когда он якобы был в доме миссис Бастико. В доме и в питомнике Джонса был произведен обыск — ни чемоданчика, ни похищенных денег обнаружено не было.
      — Ну, все! — проворчал Гаррисон. — Мне остается только выпустить его с самыми нижайшими извинениями. Что за паршивое, что за гнусное дело, где все принимают всех за кого-то еще?
      Массируя свои подбородки, Райдер предложил:
      — А не проверить ли нам и это? Давайте-ка поговорим с Джонсом еще раз, прежде чем вы его отпустите.
      Джонс вошел, сгорбившись и сильно попритихнув: он был готов отвечать на любые вопросы, лишь бы скорее вернуться домой.
      — Мы очень сожалеем, что причинили вам столько неудобств, — вежливо сказал Райдер. — Но при сложившихся обстоятельствах это было неизбежно. Мы столкнулись с чрезвычайно сложной проблемой. — Наклонившись вперед, он пристально посмотрел на Джонса: — Постарайтесь вспомнить, не было ли случая, когда вас приняли за кого-то другого?
      Джонс открыл было рот, снова его закрыл и наконец сказал:
      — Ах, черт! Был такой случай. Недели две назад.
      — Ну-ка, расскажите, — попросил Райдер, и его глаза заблестели.
      — Я проехал Нортвуд не останавливаясь — мне нужно было в Саутвуд. Пробыл там около часу, как вдруг какой-то тип окликнул меня с той стороны улицы. Совсем незнакомый. Я даже подумал, что он зовет кого-то другого. Но только он меня окликнул.
      — А дальше что было? — нетерпеливо проговорил Гаррисон.
      — Он меня спросил, как это я очутился тут. И вид у него был ошарашенный. Я ответил, что приехал на своей машине. Но он мне не поверил.
      — Почему?
      — Он сказал, что я шел пешком и голосовал. Он это знал потому, что сам подвез меня до Нортвуда. И добавил, что, высадив меня там, дальше нигде не останавливался и гнал так, что до Саутвуда его никто не обгонял. Он только сейчас поставил машину, пошел по улице и — бац! — я иду ему навстречу по другой стороне.
      — А вы ему что сказали?
      — Я сказал, что подвозил он не меня, а кого-то другого. Его же собственные слова это доказывают.
      — Это поставило его в тупик, э?
      — Он совсем растерялся. Подвел меня к своей машине и говорит: "Что же, значит, вы в ней не ехали?" Конечно, я сказал, что нет, и пошел своей дорогой. Сначала я подумал, что это какой-то розыгрыш. А потом решил, что у него не все дома.
      — Нам придется найти этого человека, — раздельно сказал Райдер. — Расскажите все, что можете о нем вспомнить.
      Джонс задумался.
      — Ему под сорок. Одет хорошо, разговаривает гладко, смахивает на коммивояжера. В машине у него полно проспектов, цветных таблиц и жестянок с красками.
      — В багажнике? Вы туда заглядывали?
      — Нет, на заднем сиденье. Словно у него привычка хватать их в спешке, а потом бросать.
      — Ну, а машина?
      — "Флэш" последней модели. Двухцветный — зеленый с белыми крыльями. Радиоприемник. Номера я не заметил.
      Они расспрашивали Джонса еще десять минут, выясняя в подробностях, как выглядел и как был одет этот человек. Затем Гаррисон позвонил в полицию города и попросил произвести розыск.
      — Начните с москательных магазинов. Судя по всему, он коммивояжер какой-то фирмы, производящей краски. Наверное, там смогут сказать, кто у них был в тот день.
      Ему обещали, что это будет сделано немедленно. Джонс отправился домой, сердясь, но и испытывая большое облегчение. Не прошло и двух часов, как его рассказ принес плоды. Гаррисону позвонили из города.
      — В четвертом же магазине мы узнали все, что вас интересует. В торговле красками это личность известная. Бердж Киммелмен, представитель лакокрасочной компании "Акме" в Мэрионе, штат Иллинойс. Местопребывание в настоящее время неизвестно. Но, конечно, вы сможете отыскать его через "Акме".
      — Огромное спасибо! — Гаррисон положил трубку и тут же начал звонить в "Акме". После недолгого разговора он снова положил трубку и повернулся к Райдеру.
      — Он сейчас едет где-то по шоссе милях в двухстах к югу. Вечером они созвонятся с ним, и завтра он будет здесь.
      — Прекрасно.
      — Да? — спросил Гаррисон с раздражением. — Мы сбиваемся с ног, разыскивая то одного, то другого, только чтобы тут же погнаться за третьим. Так может продолжаться без конца.
      — Или же до чьего-то конца! — возразил Райдер. — Жернова человеческие мелют медленно, но очень тщательно.
      Совсем в другом месте, на семьсот миль западнее, еще один человек занимался своей будничной работой. Организованные усилия могут быть очень внушительными, но действенность их удваивается, когда они вбирают в себя результаты индивидуальных трудов.
      Человек, о котором идет речь, был остролицым и остроносым, жил в мансарде, питался в закусочных-автоматах, стучал на машинке бурыми от никотина пальцами, двадцать лет лелеял мечту написать Великий Американский Роман, но все не мог собраться.
      Звали его Артур Килкард, что, естественно, сократилось в "Кильку", и был он репортером. Хуже того — репортером бульварной газетенки. Он беззаботно вошел в редакцию, но тут некто с язвой желудка и кислым лицом сунул ему листок.
      — Вот, Килька. Еще один псих с летающим блюдцем. Отправляйся.
      Килкард недовольно отправился выполнять поручение. Он отыскал указанный в записке дом и постучал. Дверь открыл юноша лет восемнадцати-двадцати с умным энергичным лицом.
      — Вы Джордж Леймот?
      — Совершенно верно.
      — Я из "Звонка". Вы сообщили, что у вас имеется материал про блюдечко. Так?
      Леймот брезгливо поморщился.
      — Это вовсе не блюдце, и я этого слова не употреблял. Это сферический предмет искусственного происхождения.
      — Предположим, что так. Где и когда вы его видели?
      — В прошлую ночь и в позапрошлую. В небе.
      — Прямо над городом?
      — Нет, но его видно отсюда.
      — Я вот его не видел. И, насколько мне известно, вы — единственный, кто его видел. Как вы это объясните?
      — Рассмотреть его невооруженным глазом почти невозможно. У меня есть восьмидюймовый телескоп.
      — Сами собрали?
      — Да.
      — Это дело не простое! — похвалил Арт Килкард. — А вы мне его не покажете?
      После некоторых колебаний Леймот сказал "ладно" и повел его на чердак. И действительно, там стоял самый настоящий телескоп, задирая любопытный нос к раздвижной дверце в крыше.
      — И вы видели ваш сферический предмет в эту штуку?
      — Две ночи подряд, — подтвердил Леймот. — Надеюсь и сегодня за ним понаблюдать.
      — Ну, и что он такое, по-вашему?
      — Это ведь одни догадки, — уклончиво ответил юноша. — Я могу сказать только, что он движется вокруг Земли по замкнутой орбите, имеет строго сферическую форму, и, по-видимому, представляет собой искусственное сооружение из металла.
      — А фотографии его у вас нет?
      — К сожалению, я не располагаю необходимой аппаратурой.
      — А не может тут вам помочь наш фотограф?
      — Если у него есть подходящая камера.
      Килкард задал еще десятка два вопросов и под конец сказал с сомнением в голосе:
      — То, что вы видели, может увидеть в телескоп кто угодно. А в мире полно телескопов и некоторые такие громадные, что сквозь них тепловоз проедет. Так почему же еще никто не прокричал об этом на весь мир? Как по-вашему?
      Леймот ответил с легкой улыбкой:
      — Те, у кого есть телескопы, не смотрят в них круглые сутки. А когда смотрят, то обычно изучают какие-то отдельные участки звездного неба. К тому же кто-то должен крикнуть первым. Потому-то я и позвонил в "Звонок".
      — И правильно сделали! — одобрил Килкард, предвкушая собственный успех.
      — Тем более, — продолжал Леймот, — что его видели и другие. Вчера вечером я позвонил трем знакомым астрономам. Они поглядели и тоже его увидели. Двое сказали, что позвонят в ближайшие обсерватории. Сегодня я отправил в обсерваторию полный отчет о своих наблюдениях, и еще один — в научный журнал.
      — О, черт! — сказал Килкард, встревожившись. — Надо поторопиться, прежде чем какая-нибудь другая газетенка тиснет статеечку… — На его лице вдруг появилось подозрительное выражение. — Поскольку я сам этой сферической штуки не видел, мне надо проверить материал по другому источнику. Это вовсе не значит, что я думаю, что вы врете. Но если я не буду проверять материал, мне придется искать другую работу. Не можете ли вы мне дать фамилию и адрес одного из ваших приятелей-астрономов?
      Леймот сообщил ему адрес и проводил до дверей. Когда Килкард торопливо направился к телефонной будке, у дома Леймота резко затормозила патрульная полицейская машина. Килкард узнал полицейского в форме, сидевшего за рулем, но два дюжих субъекта в штатском на заднем сиденье были ему незнакомы. Это его удивило — как репортер с большим стажем, он знал всех местных сыщиков и фамильярно называл их по имени. Издали он увидел, как двое неизвестных вылезли из машины, подошли к двери Леймота и позвонили.
      Шмыгнув за угол, Килкард зашел в будку и набросал в аппарат побольше монет для междугородного разговора.
      — Алан Рид? Моя фамилия Килкард. Я пишу на астрономические темы. Если не ошибаюсь, вы видели на небе неизвестный металлический предмет. Что-что? — Он нахмурился. — Бросьте! Ваш приятель Джордж Леймот тоже его видел. Он сам мне сказал, что звонил вам вчера насчет этой штуки. — Он замолчал, прижимая трубку к уху. — Какой смысл повторять "ничего не могу сказать по этому поводу?" Послушайте, либо вы его видели, либо нет. А пока вы еще не сказали, что нет. — После новой паузы он спросил язвительно: — Мистер Рид, вам кто-нибудь приказал держать язык за зубами?
      Он дернул рычаг, опасливо поглядел на угол, бросил в автомат несколько монет и сказал кому-то:
      — Говорит Арт. Если решите тиснуть этот материальчик, то вам придется поторопиться, и как! Он проскочит, только если вас не успеют остановить! — Он подождал, услышал щелчок подключенного диктофона и начал поспешно наговаривать ленту. Через пять минут он кончил, вышел из будки и осторожно заглянул за угол. Патрульная машина все еще стояла возле дома Джорджа Леймота.
      Вскоре улицы наводнили газетчики с экстренным выпуском "Звонка". И сразу же множество газет в маленьких городах, получив с телетайпа ту же новость, запестрели сыпью двухдюймовых заголовков:
      КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ В НЕБЕ ЧЬЯ?
      На исходе следующего утра Гаррисон упрямо занимался текущими делами. В углу его кабинета Райдер, вытянув бревноподобные ноги, медленно и внимательно читал пачку напечатанных на машинке листов.
      Пачка эта была плодом будничной работы очень многих людей. В ней, исключая немногие пробелы, час за часом прослеживались передвижения некоего Уильяма Джонса, о котором было известно, что он — не настоящий Уильям Джонс. Его видели, когда он бродил по Нортвуду, тараща глаза, как провинциальный турист. Его много раз видели на главной улице, где он изучал расположенные там торговые заведения. Его видели в магазине самообслуживания примерно в то время, когда там у покупательницы был украден кошелек. Он обедал в кафе и ресторанах, пил пиво в барах и пивных.
      Эшкрофт, Джонсон и еще один кассир вспомнили, что какой-то похожий на Джонса человек за неделю до ограбления несколько раз заходил в банк и задавал праздные вопросы. Летерен и его охранники припомнили, что некто, как две капли воды похожий на Уильяма Джонса, стоял поблизости, когда Летерен брал деньги в предыдущий раз. В целом эти по крохам собранные сведения покрывали почти все время, которое предполагаемый преступник провел в Нортвуде — период, равный десяти дням.
      Кончив читать, Райдер закрыл глаза и принялся вновь и вновь продумывать все подробности в надежде натолкнуться на новую идею. Тем временем включенный приемник на полке продолжал извергать приглушенную, но негодующую речь радиокомментатора:
      — …Теперь уже всему миру известно, что кому-то удалось запустить на орбиту космическую станцию. Всякий, у кого есть телескоп или даже сильный бинокль, может сам наблюдать ее по ночам. Так с какой же стати наше правительство делает вид, будто эта станция не существует? Если ее запустили не мы, так объявите об этом во всеуслышание — тем, кто ее запустил, это ведь все равно известно. Если же она принадлежит нам, если ее туда забросили мы, то почему от нас это скрывают, когда она сама уже давно перестала быть тайной? Может быть, кто-то считает нас неразумными младенцами? Какие бюрократы присвоили себе право решать, о чем нас можно ставить в известность, а о чем — нет? С этим надо покончить! Правительству пора прервать молчание!
      — Тут я с ним согласен, — сказал Гаррисон, поднимая голову от бумаг. — Почему они не желают прямо сказать, наша она или не наша? Кое-кто там слишком много на себя берет. Хороший пинок… — он замолчал и схватил телефонную трубку. — Нортвудский полицейский участок. — Пока он слушал, на его худом лице промельнула целая гамма странных выражений, затем он положил трубку и сказал: — С каждой минутой это дело становится все более дурацким.
      — Что на этот раз?
      — Семена. Лаборатория не смогла установить, что это такое.
      — Не вижу ничего странного. Не могут же они знать все!
      — Во всяком случае, они знают, когда орешек оказывается им не по зубам, — возразил Гаррисон. — А потому послали наши семечки какой-то нью-йоркской фирме, где про семена знают все. И только что получили ответ.
      — Ну?
      — Все то же: науке неизвестны. В Нью-Йорке пошли даже дальше: отжали масла, а остаток подвергли всем возможным анализам. Результат: семена, не значащиеся ни в одном каталоге, — он испустил смешок, похожий на стон. — Они просят нас прислать им еще десяток этих неизвестных семян, чтобы они смогли их прорастить. Им интересно было бы узнать, что вырастет.
      — Выбросьте все это из головы, — посоветовал Райдер. — Семян у нас больше нет, и мы не знаем, где их можно достать.
      — Но у нас есть кое-что поинтереснее, — продолжал Гаррисон. — С семенами мы поспали розовую прозрачную обертку, помните? Я тогда думал, что это цветной целлофан. А лаборатория сообщает, что это вовсе не искусственная пленка. Она органического происхождения, имеет клетки и прожилки, и, по-видимому, представляет собой кожицу неизвестного плода.
      — …давно известно в теории и, как предполагают, разрабатывается в условиях строгой секретности, — бубнило радио. — Тот, кто осуществит это первым, получит неоспоримое стратегическое преимущество с военной точки зрения.
      — Порой я перестаю понимать, какой был смысл рождаться, — пробормотал Гаррисон.
      Селектор квакнул и объявил:
      — Шеф, вас спрашивает какой-то Бердж Киммеямен.
      — Давайте его сюда.
      Вошел Киммелмен, щеголеватый, самоуверенный. Повидимому, он только обрадовался возможности отдохнуть от обычных дел, поспешив на помощь закону и порядку. Он сел, закинул ногу за ногу, расположился, как дома, и принялся рассказывать свою историю:
      — Просто черт знает что, капитан. Начать с того, что я никогда не беру в машину незнакомых людей. Но я остановился и подвез этого типа, хотя до сих пор не пойму, как это произошло.
      — А где вы его подобрали?
      — Примерно в полумиле за колонкой Сигера, если ехать в этом направлении. Он стоял на обочине, и я вдруг затормозил и распахнул перед ним дверцу. Я подвез его до Нортвуда, высадил, а сам рванул вперед в Саутвуд.
      Только я там отошел от автомобильной стоянки, как вижу: он идет по той стороне улицы, — Киммелмен умолк и выжидательно посмотрел на них.
      — Продолжайте, — сказал Райдер.
      — Я его тут же окликнул и спросил, как это он очутился в городе раньше меня. А он сделал такие глаза, будто не понимал, о чем я говорю, — Киммелмен недоуменно пожал плечами. — Я над этим без конца ломал голову, но так ничего и не смог придумать. Я знаю, что подвез этого типа или его брата-близнеца. Но второго быть не может: ведь в таком случае он понял бы, почему я ошибся, и объяснил бы, что я, очевидно, подвез его брата, но он ничего подобного не сказал. И постарался вежливо прекратить разговор, как будто имел дело с ненормалвным.
      — Пока он ехал с вами, не говорил ли он чего-нибудь? — спросил Гаррисон. — Что-нибудь о себе, своей профессии, цели своей поездки?
      — Ничего. Он на меня прямо как с неба упал.
      — Тут все словно с неба упало, — кисло проворчал Гаррисон. — Неизвестные семена, кожица неведомых плодов, и… — он внезапно умолк. Рот его остался раскрытым, глаза выпучились.
      — …подобной базой, любая страна окажется в положении, позволяющем диктовать…
      Райдер подошел к приемнику, выключил его и сказал:
      — Будьте любезны, подождите немного в приемной, мистер Киммелмен.
      Когда коммивояжер вышел, он продолжал, обращаясь к Гаррисону;
      — Ну, решайте же наконец, хватит вас удар или нет?!
      Гаррисон закрыл рот, снова открыл, но не сумел издать ни звука. Его выпученные глаза, казалось, не могли вернуться в исходную позицию. Правой рукой он бессильно помахал в воздухе. Райдер взял телефонную трубку и, когда его соединили, сказал:
      — О'Киф, что у вас там слышно по поводу этой космической станции?
      — Вы мне только из-за этого звоните? А я как раз брался за трубку, чтоб связаться с вами.
      — По какому поводу?
      — Пришло одиннадцать ответов на циркулярное письмо. Первые девять из двух больших городов, а последние два — из Нью-Йорка. Ваш подопечный на месте не сидит. Держу пари на десять кокосовых орехов против одного, что следующий банк, который он попробует ограбить, будет в Нью-Йорке иди его окрестностях.
      — Вполне возможно. Но пока забудьте про него. Я вас спросил про станцию. Как у вас там реагируют на это?
      — Гудят, как потревоженный улей. По слухам, астрономы заметили эту штуку и сообщили о ней еще за неделю до того, как газеты подняли шум. Если это так, значит, кто-то наверху пытался засекретить эти сведения.
      — Зачем?
      — А я откуда знаю! — вспылил О'Киф. — Как я могу ответить, почему кто-то делает глупости!
      — Значит, вы считаете, что они должны были прямо сказать, наша это станция или нет, поскольку правда рано или поздно все равно выйдет на поверхность?
      — Вот именно. Но вы-то чего этим так интересуетесь, Эдди? Какое отношение станция имеет к нашему делу?
      — Я просто выражаю вслух мысль, которая произвела на Гаррисона противоположное действие. Он лишился дара речи.
      — Какую еще мысль?
      — Что эта космическая станция вовсе не станция. И что официальных сообщений не поступило потому, что специалисты встали в тупик. Они же не могут что-нибудь сказать, если им нечего сказать, верно?
      — Зато мне есть что сказать, — объявил О'Киф. — Займитесь делом! Если вы больше не нужны Гаррисону, то возвращайтесь. Хватит отдыхать на казенный счет!
      — Послушайте, у меня нет привычки развлекаться междугородными телефонными разговорами. С одной стороны, в небе болтается нечто, и никто не знает, что это такое. С другой стороны, здесь, внизу, нечто имитирует людей, грабит банки, выбрасывает объедки неземного происхождения, и никто опять-таки не знает, что это такое. Два плюс два равняется четырем. Попробуйте сами сложить.
      — Эдди, вы свихнулись?
      — Дайте я вам изложу все подробности, а потом судите сами. — Он быстро перечислил факты и закончил. — Постарайтесь заинтересовать тех, к кому это имеет прямое отношение. Нам одним такое дело не по зубам. Обратитесь к тем, у кого есть власть и возможности справиться с такой проблемой. Заставьте их понять!
      Он положил трубку и посмотрел на Гаррисона, который мгновенно обрел способность говорить:
      — А я все-таки не в силах поверить. Какая-то фантастика. В тот день, когда я доложу мэру, что банк ограбил марсианин, в Нортвуде будет новый начальник полиции. А меня он отправит к психиатру.
      — А у вас есть другое объяснение?