— Вы! — взревел директор, трясясь от ярости. — Вы уволены!
Тримбл повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой злополучную дверь. Он не произнес ни слова.
— Тримбл! — закричал директор, и голос его громом прокатился по кабинету. — Идите сюда!
Тримбл снова вошел в кабинет. Плотно прикрыв дверь, за которой остались настороженные уши всей конторы, он смерил директора свирепым взглядом, подошел к стене и щелкнул выключателем. Затем описал несколько зигзагов, пока не обнаружил, в каком именно месте Кларенс вырастает до потолка. Директор следил за его маневрами, упершись ладонями в стол. Глаза на его полиловевшем лице совсем вылезли из орбит.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и тишину нарушало только тяжелое астматическое дыхание директора. Наконец директор просипел:
— Вы напились, Тримбл?
— Мой вкус в отношении освежающих напитков обсуждению не подлежит, — категорическим тоном сказал Тримбл. — Я пришел сообщить, что ухожу от вас.
— Уходите? — директор выговорил это слово так, словно оно было ему незнакомо.
— Вот именно. Я вашей лавочкой сыт по горло. Я намерен предложить свои услуги Робинсону и Флэнагану, — директор вскинулся, как испуганная лошадь, а Тримбл продолжал очертя голову: — Они мне хорошо заплатят за те знания, которыми я располагаю. Мне надоело жить на эти нищенские крохи.
— Послушайте, Тримбл, — сказал директор, с трудом переводя дух. — Мне не хотелось бы терять вас, вы ведь столько лет служите здесь. Мне не хотелось бы, чтобы ваши бесспорно незаурядные способности пропадали зря, а что вам могут предложить такие мелкие мошенники, как Робинсон и Флэнаган? Я прибавлю вам два доллара в неделю.
— Дай я ему съезжу в рыло! — упоенно предложил Кларенс.
— Нет! — крикнул Тримбл.
— Три доллара, — сказал директор.
— Ну, чего тебе стоит! Один разочек! — не отступал Кларенс.
— Нет! — возопил Тримбя, обливаясь потом.
— Ну хорошо, я дам вам пять. — Лицо директора перекосилось. — Но это мое последнее слово.
Тримбл вытер вспотевший лоб. Пот струйками стекал по его спине, ноги подгибались…
— Мне самым наглым образом недоплачивали целых десять лет, и я не соглашусь остаться у вас меньше чем за дополнительных двенадцать долларов в неделю. Вы наживали на мне чистых двадцать, но так уж и быть — я оставлю вам восемь долларов на сигары и обойдусь двенадцатью.
— С-с-сигары?!
— Робинсон и Флэнаган дадут мне на двенадцать больше. Ну, а вы — как хотите. Но без этого я не останусь.
— Двенадцать! — директор растерялся, потом разъярился, потом задумался. В конце концов он принял решение.
— По-видимому, Тримбл, я действительно недооценивал ваши способности. Я вам дам прибавку, которую вы просите… — он перегнулся через стол и свирепо уставился на Тримбла, — но вы подпишете обязательство не уходить от нас.
— Идет. Я, так и быть останусь. — Уже в дверях он добавил: — Весьма обязан.
— Видал? — сказал Кларенс.
Ничего не ответив назойливой тени, Тримбп сел за свой стол. И, повернувшись к Уотсону, сказал голосом, который разнесся по всей комнате:
— А приятная стоит погодка.
— Хрр.
— Что? — рявкнул Тримбл.
— Очень, очень приятная, — кротко согласился Уотсон.
До самого конца рабочего дня сердце Тримбла пело, как соловьиная роща. Каким-то образом вся контора узнала подробности его объяснения с директором. И теперь в тоне тех, кто с ним заговаривал, звучало нечто новое. Впервые в жизни — ему даже не верилось! — он чувствовал, что его уважают.
Когда он убрал счетные книги и вышел из конторы, накрапывал дождь. Но это его нисколько не смутило. Холодные капли приятно освежали его разгоряченное сияющее лицо, влажный воздух пьянил, как старое вино. Презрев автобус, он бодро зашагал по мокрому тротуару. Ему рисовалось ошеломленное лицо Марты, и он принялся насвистывать веселый мотивчик.
Из-за угла впереди донесся резкий звук, словно лопнула шина. И еще, и еще, и еще. Раздался топот бегущих ног, и, завернув за угол, Тримбл увидел, что навстречу ему бегут два человека. Один опережал другого шагов на шесть, и оба держали в руках пистолеты. Когда до бегущего впереди оставалось шагов тридцать, Тримбл узнал в нем верзилу из бара!
Он похолодел. Дальше по улице слышались крики, и он сообразил, что эти двое спасаются бегством. Если верзила его узнает, он прикончит его на месте, не замедлив бега. И негде спрятаться. Негде укрыться за остающиеся считанные секунды! Хуже того — небо затягивали черные тучи, и его бесценной тени нигде не было видно.
— Кларенс! — в испуге пискнул он.
Ответа не последовало. Но его вопль привлек внимание верзилы, который, тотчас узнав его, оскалил зубы в мертвящей усмешке и поднял пистолет. От дрожащей жертвы его отделяло не более трех шагов — промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
Тримбл ударил верзилу носком ботинка в коленную чашечку.
Он сделал это не под влиянием отчаяния, как загнанная в угол крыса. Нет, его поступок был продиктован логичным выводом, что спастись он может, только если будет действовать так, словно его исчезнувшая тень все еще рядом. И он выбросил вперед ногу, целясь в колено, вкладывая в этот пинок всю свою силу.
Верзила ввинтился головой в тротуар, словно намереваясь поглядеть, что делается в метро. При виде этого приятного зрелища Тримбл заподозрил, что его тень, возможно, все-таки находится где-то поблизости, хотя и остается невидимой. Эта мысль его ободрила.
Тем временем перед ним вырос второй беглец, глядевший на него с таким изумлением, словно он только что видел, как муравей преобразился в льва. Это был высокий долговязый субъект, и Тримблу нечего было и думать дотянуться до его кадыка. Он наклонил голову и боднул его в живот. Субъект ойкнул и услужливо согнулся пополам, а Тримбл ударил его по кадыку. Однако тот не принял ожидаемого горизонтального положения. Его зеленовато-бледное лицо покраснело от боли и злости, и он замахнулся на Тримбла рукояткой пистолета.
Но Тримбл не стал дожидаться удара. Используя прежний опыт, он втянул голову в плечи, снова выбросил ее вперед и боднул противника в солнечное сплетение. Тот снова согнулся пополам, и Тримбл что было силы ударил его в нос.
Позади него что-то треснуло, и раскаленный вихрь царапнул мочку его левого уха. Но Тримбл не обратил на это внимания, думая только о лице, которое продолжал видеть перед собой. Там, где послышался треск, теперь раздавались грязные ругательства, кругом кричали люди, приближался топот тяжелых ног.
Тримбл ничего не слышал. Он не осознал, что его первый противник очнулся. Для него сейчас существовала только злобно оскаленная рожа перед ним. И он бил по ней что есть мочи, запрокидывал ее, пригибал книзу. Что-то жесткое и шишковатое обрушилось из пустоты на его собственную левую скулу, а затем, казалось, принялось ломать ему ребра. Но Тримбл продолжал молотить по роже, только по роже.
Его сердце плясало в груди, он уже не дышал, а хрипел, но тут между ним и ненавистной рожей мелькнуло что-то черное и продолговатое, опустилось на нее, опрокинуло вниз. Тримбл нанес еще два удара по воздуху и опустил руки, дрожа всем телом и растерянно моргая.
Постепенно у него в глазах прояснилось. Полицейский сказал:
— Мистер, хоть вы ростом и не вышли, но деретесь прямо насмерть.
Осмотревшись, Тримбл увидел, что его недавних противников со всех сторон окружили полицейские.
— Первый — это Хэм Карлотти, — продолжал его собеседник. — Мы за ним давно уже охотились. — Он окинул Тримбла восхищенным взглядом. — Тут мы у вас в долгу. Если вам понадобится от нас помощь, так не стесняйтесь.
Тримбл вытащил платок, прижал его к уху, потом поднес к глазам. Платок покраснел от крови. Господи, да из него кровь фонтаном хлещет! И тут Тримбл почувствовал, что его левый глаз заплыл, скула отчаянно болит, а ребра как будто все переломаны. Ну и вид у него, наверное!
— Вы можете оказать мне услугу теперь же, — сказал он. — Я еще мальчишкой мечтал прокатиться домой в полицейской машине. Так может, сейчас…
— О чем речь! — весело воскликнул полицейский. — С удовольствием. — Он крикнул шоферу подъехавшей машины: — Надо бы подвезти этого джентльмена. Он нам здорово помог.
— Куда вам?
Тримбл удобно откинулся на спинку сиденья. Они рванулись с места, завыла сирена, машины на улицах шарахнулись в стороны. Вот это жизнь!
Солнце вырвалось из-за облаков и засияло во всю мочь. Тримбл вдруг увидел, что рядом с ним едет его тень.
— Кларенс!
— Слушаю, господин, — смиренно отозвалась тень.
— В будущем можешь все предоставлять мне.
— Хорошо, господин. Но…
— Заткнись! — скомандовал Тримбл.
— Это вы кому? — спросил шофер, удивленно поглядев на него.
— Жене, — находчиво ответил Тримбл. — Готовлюсь к бою.
Улыбаясь до ушей, шофер лихо остановил машину и проводил своего пассажира до дверей. Когда Марта открыла, он приложил руку к фуражке и сказал:
— Сударыня, ваш муж — герой!
И удалился.
— Герой! — фыркнула Марта. Скрестив могучие руки на пышной груди, она приготовилась разразиться назидательной речью, но тут ее взгляд упал на разбитую физиономию спутника ее жизни. Она выпучила глаза.
— Где это тебя так разукрасили?
Не снизойдя до ответа, Тримбл оттолкнул ее и вошел в переднюю. Он подождал, чтобы она закрыла дверь, а потом упер разбитые костяшки пальцев в бока, набычился и уставился на нее. Он был добрым человеком и не хотел причинять ей боли, но она должна была понять, что имеет дело с мужчиной.
— Марта, я уложил пару гангстеров и вышиб из директора еще двенадцать долларов в неделю. — Он замигал, а она бессильно оперлась о стену. — Много лет я терпеливо сносил твои выходки, но теперь с меня довольно: больше и не пытайся меня пилить.
— Пилить… — тупо повторила она, не веря своим ушам.
— Иначе я так тебе врежу, что ты пожалеешь, что не обзавелась парашютом.
— Гораций! — она, пошатываясь, сделала шаг к нему, вне себя от изумления. — Неужели ты способен ударить женщину?
— Еще как! — ответил он, поплевывая на ноющий кулак.
— Ах, Гораций! — Она стремительно обвила руками его шею и запечатлела на его губах звонкий поцелуй.
Черт, ну кто их разберет, женщин? Одни ценят нежность, а другие — вот как Марта — предпочитают что-нибудь погрубее. Ну, он пойдет ей навстречу!
Ухватив жену за волосы, Тримбл запрокинул ее голову, точно выбрал цель, рассчитал вес и силу и чмокнул ее так, что вокруг все зазвенело.
С торжествующей усмешкой он взглянул через плечо на свою смирившуюся тень — что она теперь скажет? Но Кларенсу было не до него. Ведь у Марты тоже была тень.
АЛАМАГУСА
Перевод И. Почиталина
Уже давно на борту космического корабля "Бастлер" не было такой тишины. Корабль стоял в космопорту Сириуса с холодными дюзами, корпус его был испещрен многочисленными шрамами — ни дать ни взять измученный бегун после марафонского бега. Впрочем, для такого вида у "Бастлера" были все основания: он только что вернулся из продолжительного полета, где далеко не все шло гладко.
И вот теперь, в космопорту, гигантский корабль обрел заслуженный, хотя и временный покой. Тишина, наконец тишина. Нет больше ни тревог, ни беспокойств, ни огорчений, ни мучительных затруднений, возникающих в свободном полете по крайней мере два раза в сутки. Только тишина, тишина и покой.
Капитан Макнаут сидел в кресле, положив ноги на письменный стол и с наслаждением расслабившись. Атомные двигатели были выключены, и впервые за многие месяцы смолк адский грохот машин. Почти вся команда "Бастлера" — около четырехсот человек, получивших увольнение, — кутила напропалую в соседнем большом городе, залитом лучами яркого солнца. Вечером, как только первый помощник Грегори вернется на борт, капитан Макнаут сам отправится в благоухающие сумерки, чтобы приобщиться к сверкающей неоном цивилизации.
Как приятно наконец ступить на твердую землю! Команда получает возможность развлечься, так сказать, выпустить лишний пар, что каждый делает по-своему. Позади заботы, волнения, обязанности и тревоги. Комфорт и безопасность — награда усталым космическим скитальцам! Старший радиоофицер Бурман вошел в каюту. Он был одним 113 шести членов экипажа, вынужденных остаться на борту корабля, и по лицу его было видно, что ему известно по крайней мере двадцать более приятных способов времяпрепровождения.
— Только что прибыла радиограмма, сэр, — сказал он, протянув листок бумаги, и остановился в ожидании ответа.
Капитан Макнаут взял радиограмму, снял ноги со стола, выпрямился и, заняв приличествующее командиру положение, прочитал вслух:
— ЗЕМЛЯ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ БАСТЛЕРУ ТЧК ОСТАВАЙТЕСЬ СИРИПОРТУ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ ТЧК КОНТР-АДМИРАЛ ВЭЙН У ТЧК КЭССИДИ ПРИБЫВАЕТ СЕМНАДЦАТОГО ТЧК ФЕЛДМАН ОТДЕЛ КОСМИЧЕСКИХ ОПЕРАЦИЙ СИРИСЕКТОР
Лицо капитана стало суровым. Он оторвал глаза от бумаги и громко застонал.
— Что-нибудь случилось? — спросил Бурман, чуя неладное.
Макнаут указал на три книжечки, лежавшие стопкой на столе.
— Средняя. Страница двадцатая.
Бурман перелистал несколько страниц и нашел нужный параграф: "Вэйн У. Кэссиди, контр-адмирал. Должность — главный инспектор кораблей и складов".
Бурман с трудом сглотнул слюну.
— Значит…
— Да, — недовольно подтвердил Макнаут. — Снова как в военном училище. Красить и драить, чистить и полировать. — Он придал лицу непроницаемое выражение и заговорил до тошноты официальным голосом: — Капитан, у вас в наличии всего семьсот девяносто девять аварийных пайков, а по списку числится восемьсот. Запись в вахтенном журнале о недостающем пайке отсутствует. Где он? Что с ним случилось? Почему у одного из членов экипажа отсутствует официально зарегистрированная пара казенных подтяжек? Вы сообщили об их исчезновении?
— Почему он взялся именно за нас? — спросил Бурман с выражением ужаса на лице. — Ведь никогда раньше он не обращал на нас внимания!
— Именно поэтому, — ответил Макнаут, глядя на стену с видом мученика. — Пришла наша очередь получить взбучку. — Отсутствующий взгляд капитана остановился наконец на календаре. — У нас еще три дня — за это время многое можно исправить. Ну-ка, вызови ко мне второго офицера Пайка.
Опечаленный Бурман ушел. Вскоре в дверях появился Пайк. Несчастное выражение его лица подтверждало старую истину, что плохие новости летят на крыльях.
— Выпиши требование на сто галлонов пластикраски, темно-серой, высшего качества. И второе — на тридцать галлонов белой эмали для внутренних помещений. Немедленно отправь их на склад космопорта и позаботься о том, чтобы краска вместе с необходимым количеством кистей и пульверизаторов была здесь к шести вечера. Прихвати весь протирочный материал, который у них плохо лежит.
— Команде это не понравится, — заметил Пайк, делая слабую попытку к сопротивлению.
— Ничего, стерпится — слюбится, — заверил его Макнаут. — Сверкающий, отдраенный до блеска корабль благотворно влияет на моральное состояние экипажа — именно так записано в Уставе космической службы. А теперь пошевеливайся и быстро отошли требования на краску. Потом принеси мне списки инвентарного имущества. Мы должны произвести инвентаризацию до прибытия Кэссиди. Когда он приедет, уже не удастся покрыть недостачу или сбагрить предметы, которые окажутся в избытке.
— Есть, сэр, — Пайк повернулся и вышел из каюты, волоча ноги, с таким же траурным выражением лица, как и у Бурмана.
Откинувшись на спинку кресла, Макнаут бормотал что-то себе под нос. Им владело смутное чувство, что в последнюю минуту все усилия пойдут прахом. Недостаток табельного имущества — дело достаточно серьезное, если только исчезновение не было отмечено в предыдущем отчете. Избыток — и того хуже. Если первое свидетельствует о небрежности или халатности при хранении, то второе может значить только преднамеренное хищение казенного имущества при попустительстве командира корабля.
Взять, например, случай с Уильямсом, командиром тяжелого космического крейсера "Свифт", — слухом космос полнится. Макнаут узнал об этом, когда "Бастлер" пролетал мимо Бутса. При инвентаризации табельного имущества у Уильямса на борту крейсера "Свифт" нашли одиннадцать катушек проводов для электрифицированных заграждений, тогда как по спискам полагалось только десять. В дело вмешался военный прокурор, и только тогда выяснилось, что этот лишний моток проволоки, которая, между прочим, пользовалась исключительным спросом на некоторых планетах, не был украден из складов космической службы и доставлен (на космическом жаргоне — телепортирован) на корабль. Тем не менее Уильямс получил нагоняй, что мало помогает продвижению по службе.
Макнаут все еще размышлял, ворча себе под нос, когда вернулся Пайк с толстенной папкой в руках.
— Собираетесь начать инвентаризацию немедленно, сэр?
— Ничего другого нам не остается, — вздохнул капитан, посылая последнее "прости" своему отдыху в городе и ярким праздничным огням. — Потребуется уйма времени, чтобы обшарить корабль от носа до кормы, поэтому осмотр личного имущества экипажа проведем напоследок.
Выйдя из каюты, капитан направился к носу "Бастлера"; за ним с видом мученика тащился Пайк.
Когда они проходили мимо главного входного люка, их заметил корабельный пес Пизлейк. В два прыжка Пизлейк взлетел по трапу и замкнул шествие. Этот огромный пес, родители которого обладали неисчерпаемым энтузиазмом, но мало заботились о чистоте породы, был полноправным членом экипажа и гордо носил ошейник с надписью "Пизлейк — имущество косм. кор. "Бастлер". Основной обязанностью пса, с которой он превосходно справлялся, было не подпускать к трапу корабля местных грызунов и в редких случаях — обнаруживать опасность, незамеченную человеком.
Все трое шествовали по коридору — Макнаут и Пайк с мрачной решимостью людей, которые жертвуют собой во имя долга, а тяжело дышащий Пизлейк был преисполнен готовности начать любую игру, какую бы ему ни предложили.
Войдя в носовое помещение, Макнаут тяжело опустился в кресло пилота и взял папку из рук Пайка.
— Ты знаешь всю эту кухню лучше меня — мое место в штурманской рубке. Поэтому я буду читать, а ты — проверять наличие. — Капитан открыл папку и начал с первого листа:
— К-1. Компас направленного действия, тип Д, один.
— Есть, — сказал Пайк.
— К-2. Индикатор направления и расстояния, электронный, тип Джи-Джи, один.
— Есть.
— К-З. Гравиметрические измерители левого и правого бортов, модель Кэсини, одна пара.
— Есть.
Пизлейк положил голову на колени Макнаута, посмотрел ему в лицо понимающими глазами и негромко завыл. Он начал соображать, чем занимаются эти двое. Нудная перекличка была чертовски скучной игрой. Макнаут успокаивающим жестом положил руку на голову Пизлейка и стал играть песьими ушами, протяжно выкликивая предмет за предметом.
— К-187. Подушки из пенорезины, две, на креслах пилота и второго пилота.
— Есть.
К тому времени, когда первый офицер Грегори поднялся на борт корабля, они уже добрались до крохоткой рубки внутренней радиосвязи и копались там в полумраке. Пизлейк, полный невыразимого отвращения, давно покинул их.
— М-24. Запасные громкоговорители, трехдюймовые, тип Т-2, комплект из шести штук, один.
— Есть.
Выпучив от удивления глаза, Грегори заглянул в рубку и спросил:
— Что здесь происходит?
— Скоро нам предстоит генеральная инспекция, — ответил Макнаут, поглядывая на часы. — Пойди-ка проверь, привезли краску или нет и если нет, то почему. А потом приходи сюда и помоги мне с проверкой — Пайку надо заниматься другими делами.
— Значит, увольнение в город отменяется?
— Конечно, до тех пор пока не уберется этот начальник веников и заведующий кухнями. — Капитан повернулся к Пайку. — Когда будешь в городе, постарайся разыскать и отправить на корабль как можно больше ребят. Никакие причины или объяснения во внимание не принимаются. И чтобы без всяких там алиби или задержек. Это приказ!
Лицо Пайка приняло еще более несчастное выражение. Грегори сердито посмотрел на него, вышел, через минуту вернулся и доложил:
— Окрасочные материалы прибудут через двадцать минут. — С грустью на лице он посмотрел вслед уходящему Пайку.
— М-47. Телефонный кабель, витой, экранированный, три катушки.
— Есть, — сказал Грегори, проклиная себя. И угораздило же его вернуться на корабль именно сейчас!
Работа продолжалась до позднего вечера и возобновилась с восходом солнца. К этому времени уже три четверти команды трудилось в поте лица как внутри, так и снаружи корабля, с видом людей, приговоренных к каторге за преступления — задуманные, но еще не совершенные.
По узким коридорам и переходам пришлось передвигаться по-крабьи, на четвереньках — лишнее доказательство того, что представители высших форм земной жизни испытывают панический страх перед свежей краской. Капитан во всеуслышание объявил, что первый, кто посадит пятно на свежую краску, поплатится за это десятью годами жизни.
На исходе второго дня зловещие предчувствия капитана начали сбываться. Они уже заканчивали девятую страницу очередного инвентарного списка кухонного имущества, а шеф-повар Жан Бланшар подтверждал присутствие и действительное наличие перечисляемых предметов, когда они, пройдя две трети пути, образно говоря, натолкнулись на рифы и стремительно пошли ко дну.
Макнаут пробормотал скучным голосом:
— В-1097. Кувшин для питьевой воды, эмалированный, один.
— Здесь, — ответил Бланшар, постучав по кувшину пальцем.
— В-1098. Капес, один.
— Что? — спросил Бланшар, изумленно выпучив глаза,
— В-1098. Капес, один, — повторил Макнаут. — Ну, что смотришь, будто тебя громом ударило? Это корабельный камбуз, не правда ли? Ты шеф-повар, верно? Кому же еще знать, что находится в камбузе? Ну, где этот капес?
— Первый раз о нем слышу, — решительно заявил повар.
— Быть того не может. Он внесен вот в этот список табельного имущества камбуза, напечатано четко и ясно: капес, один. Список табельного имущества составлялся при приемке корабля четыре года назад. Мы сами проверили наличие капеса и расписались.
— Ни за какой капес я не расписывался, — Бланшар упрямо покачал головой. — В моем камбузе нет такой штуки.
— Посмотри сам! — с этими словами Макнаут сунул ему под нос инвентарный список.
Бланшар взглянул и презрительно фыркнул.
— У меня здесь есть электрическая печь, одна. Кипятильники, покрытые кожухами, с мерным устройством, один комплект. Есть сковороды, шесть штук. А вот капеса нет. Я никогда даже не слышал о нем. Представления не имею, что это такое. — Он выразительно развел руками. — Нет у меня капеса!
— Но ведь должен же он где-то быть, — втолковывал ему Макнаут. — Если Кэссиди обнаружит, что капес пропал, поднимется черт знает какой тарарам!
— А вы его сами поищите, — язвительно посоветовал Бланшар.
— Послушай, Жан, у тебя диплом Кулинарной школы Международной ассоциации отелей, у тебя свидетельство Колледжа поваров Кордон Бле; наконец, ты награжден почетным дипломом с тремя похвальными отзывами Центра питания космического флота, — напомнил ему Макнаут. — И как же ты не знаешь, где у тебя капес!
— Черт возьми! — завопил Бланшар, всплеснув руками. — Сотый раз повторяю, что у меня нет никакого капеса. И никогда не было. Сам Эскуафье не смог бы его найти, так как в моем камбузе никакого капеса нет. Что я, волшебник, что ли?
— Этот капес — часть кухонного имущества, — стоял на своем Макнаут. — И он должен быть где-то, потому что он упоминается на девятой странице инвентарного списка камбуза. А это означает, что ему надлежит находиться здесь и что лицом, ответственным за его хранение, является шеф-повар.
— Черта с два! Усилитель внутренней связи, он что, тоже мой? — огрызнулся Бланшар, указывая на металлический ящик в углу под потолком.
Макнаут немного подумал и ответил примирительно:
— Нет, это имущество Бурмана. Его хозяйство расползлось по всему кораблю.
— Вот и спросите его, куда он дел свой проклятый капес! — заявил Бланшар с нескрываемым триумфом.
— Я так и сделаю. Если капес не твой, он должен принадлежать Бурману. Давай только сначала разделаемся с кухней. Если Кэссиди не заметит в хранении системы и тщательности, он разжалует меня в рядовые. — Капитан опять уткнулся в список. — В-1099. Ошейник собачий с надписью, кожаный, с бронзовыми бляхами, один. Можешь не искать его, Жан. Я только что видел его на собаке. — Макнаут поставил аккуратную птичку около ошейника и продолжал: — В-1100. Корзина для собаки, плетеная, из прутьев, одна.
— Вот она, — сказал повар, пинком отшвыривая ее в угол.
— В-1101. Подушка из пенорезины, комплект с корзиной, одна.
— Половина подушки, — поправил его Бланшар. — За четыре года Пизлейк изжевал вторую половину.
— Может быть, Кэссиди позволит нам выписать со склада новую. Ну ладно, это не имеет значения. Пока налицо хотя бы половина, все в порядке. — Макнаут встал и закрыл палку. — Итак, с кухней покончено. Пойду поговорю с Бурманом насчет исчезнувшего табельного имущества.
Бурман выключил приемник УВЧ, снял наушники и вопросительно посмотрел на капитана.
— При осмотре камбуза выявилась недостача одного капеса, — объяснил Макнаут. — Как ты думаешь, где он может быть?
— Откуда мне знать? Камбуз — царство Бланшара.
— Не совсем так. Твои кабели проходят через камбуз, Там у тебя два конечных приемника, автоматический переключатель и усилитель внутренней связи. Так где же находится капес?
— В первый раз о нем слышу, — озадаченно проговорил Бурман.
— Перестань болтать глупости! — заорал Макнаут, теряя всяческое терпение. — Хватит с меня бредней Бланшара! Четыре года назад у нас был капес, это точно. Загляни в инвентарные списки! Это — корабельная копия списка, все имущество проверено, и под этим стоит моя подпись. Значит, расписались и за капес. Поэтому он должен где-то быть, и его надо найти до приезда Кэссиди.
— Очень жаль, сэр, — выразил свое сочувствие Бурман, — но я ничем не могу вам помочь.
— Подумай еще, — посоветовал Макнаут. — В носу расположен указатель направления и расстояния. Как вы его называете?
— Напрас, — ответил Бурман, не понимая, куда клонит хитрый капитан.
— А как ты называешь вот эту штуку? — продолжал Макнаут, указывая на пульсовый передатчик.
— Пуль-пуль.
— Ребячьи словечки, а? Напрас и пуль-пуль. А теперь напряги свои извилины и вспомни, как назывался капес четыре года назад!
— Насколько мне известно, — ответил Бурман, подумав, — у нас никогда не было ничего похожего на капес.
— Тогда, — спросил Макнаут, — почему мы за него расписались?
— Я не расписывался. Это вы везде расписывались.
— Да, в то время как все вы проверяли наличие. Четыре года назад, очевидно в камбузе, я произнес: "Капес, один", и кто-то из вас, ты или Бланшар, ответил: "Есть". Я поверил вам на слово. Ведь мне приходится верить начальникам служб. Я специалист по штурманскому делу, знаком со всеми навигационными приборами, а других не знаю. Значит, мне пришлось положиться на слова кого-то, кто знал или должен был знать, что такое капес.
Внезапно Бурмана осенила превосходная мысль.
— Послушайте, когда производилось переоборудование корабля, множество самых разнообразных приборов и устройств было рассовано по коридорам, около главного входного люка и в кухне. Помните, сколько оборудования мы рассортировали, чтобы установить его в надлежащих местах? Этот самый капес может оказаться теперь где угодно, совсем не обязательно у меня или Бланшара.
— Я поговорю с другими офицерами, — согласился Макнаут. — Он может быть у Грегори, Уорта, Сандерсона или еще у кого-нибудь. Как бы то ни было, а капес должен быть найден. Или, если он отслужил положенный срок и пришел в негодность, об этом должен быть составлен соответствующий акт.
Капитан вышел. Бурман состроил вслед ему гримасу, надел на голову наушники и стал опять копаться в радиоприемнике. Примерно через час Макнаут вернулся с хмурым лицом.
— Несомненно, на борту корабля нет такого прибора, — заявил он с заметным раздражением. — Никто о нем не слышал, мало того, никто не может даже предположить, что это такое.
— А вы вычеркните его из инвентарных списков и доложите о его исчезновении, — предложил Бурман.
— Это когда мы находимся в космопорту? Ты знаешь не хуже меня, что обо всех случаях утраты или повреждения казенного имущества докладывают на базу тотчас после происшествия. Если я скажу Кэссиди, что капес был утрачен, когда корабль находился в полете, он сейчас же захочет узнать, где, когда и при каких обстоятельствах это произошло и почему о случившемся не информировали базу. Представь себе, какой будет скандал, если вдруг выяснится, что эта штука стоит полмиллиона. Нет, я не могу так просто избавиться от этого капеса.
— Что же тогда делать? — простодушно спросил Бурман, шагнув прямо в ловушку, поставленную изобретательным капитаном.
— Нам остается только одно! — объявил Макнаут. — Ты должен изготовить капес!
— Кто, я? — испуганно спросил Бурман.
— Ты — и никто другой! Тем более что я почти уверен, что капес — это твое имущество.
— Почему вы так думаете?
— Потому что это типично детское словечко из числа тех, о которых ты мне уже говорил. Готов поспорить на месячный оклад, что капес — это какая-нибудь высоконаучная аламагуса. Может быть, он имеет отношение к туману. Скажем, прибор слепой посадки.
— Прибор слепой посадки называется щупак, — проинформировал капитана радиоофицер.
— Вот видишь! — воскликнул Макнаут, как будто слова Бурмана подтвердили его теорию. — Так что принимайся за работу и состряпай хороший капес. Он должен быть готов завтра к шести часам вечера и доставлен ко мне в каюту для осмотра. И позаботься о том, чтобы капес выглядел убедительно, более того, приятно. То есть я хочу сказать, чтобы он выглядел убедительно в момент работы.
