(Руднев свидетельствует: "Входил Распутин в царский дом всегда с молитвою на устах, обращаясь к государю и императрице на "ты" и трижды с ними лобызаясь по сибирскому обычаю". Обратите внимание на слово "всегда". Кроме того, что это означает -- "неоднократно", из этого следует, что троекратный поцелуй был частью ритуала, а не проявлением чего-то чувственного, плотского.)
      В ответ на приветствие отца Александра Федоровна почтительно поцеловала его руку.
      Отец повернулся к страдающему мальчику, посмотрел на его бледное, искаженное болью лицо, опустился на колени и начал молиться. По мере того, как он молился, присутствующих охватывало ощущение покоя, и вне зависимости от степени религиозности, все опустились на колени и присоединились к его немой молитве.
      В течение десяти минут ничего не было слышно, кроме дыхания.
      Потом отец поднялся с колен.
      Он обратился к Алексею: "Открой глаза, сын мой! Открой глаза и посмотри на меня!"
      Услышав его слова, остальные тоже встали и с изумлением увидели, как веки Алексея затрепетали и приоткрылись. Сперва мальчик оглянулся вокруг с некоторым замешательством, но потом его взгляд сосредоточился на лице моего отца. На губах царевича появилась слабая улыбка.
      Радостный возглас царицы нарушил тишину комнаты. К ней тут же присоединились остальные.
      Но отец махнул им рукой, призывая к молчанию, и снова обратился к мальчику: "Боль твоя уходит, ты скоро поправишься. Ты должен возблагодарить Господа за свое выздоровление. А теперь спи".
      Алексей закрыл глаза и вскоре погрузился в спокойный сон, впервые за несколько дней.
      Отец повернулся к родителям мальчика. Сказал: "Царевич будет жить".
      И никто из присутствующих не усомнился в том, что он говорит правду.
      Произошло чудо, на которое так уповали.
      Гурко: "Государыня почти сразу настолько уверовала в Распутина, что сочла его за Богом посланного человека, имеющего специальную миссию -спасти и сохранить наследника русского престола".
      С того дня пути царской семьи и моего отца -- простого сибирского мужика -- соединились.
      Было ли "подтравливание"
      Многие из тех, кто оставил записки о том времени, отмечают особые отношения, связавшие отца и маленького царевича. Могу подтвердить, что отец действительно очень любил его. И вовсе не потому, что, как полагали недоброжелатели, через ребенка хотел влиять на его мать -- царицу Александру Федоровну.
      Ковалевский передает следующее: "Когда по настоянию Коковцова Распутин был удален от дворца, Алексей снова заболел. И доктора не могли найти причину, не знали средства прекратить эти болезненные явления.
      Выписывался снова Распутин. Он возлагал руки, делал пассы, и болезнь через несколько времени прекращалась. Эти махинации устраивались Вырубовой при содействии известного доктора тибетской медицины Бадмаева. Бывшего наследника систематически "подтравливали". В числе средств тибетской медицины у Бадмаева был порошок из молодых оленьих рогов, так называемых пантов, и корень женьшеня. Это очень сильно действующие средства, принятые в китайской медицине.
      Бывший наследник был, как известно, очень предрасположен к кровотечениям. И вот, когда нужно было поднять влияние Распутина или вызвать в случае его удаления новое появление, Вырубова брала у Бадмаева эти порошки и это средство ухитрялась, подмешивая к питью или пище, давать Алексею. Болезнь открылась. Пока не возвращался Распутин, наследника "подтравливали". Доктора теряли голову, не зная, чему приписать обострение болезни. Не находили средств. Посылали за Распутиным. Порошки переставали давать, и через несколько времени болезненные явления исчезали. Так Распутин являлся в роли чудотворца. Жизнь и здоровье Распутина связывали с жизнью и здоровьем бывшего наследника. Получая анонимные письма и телеграфные сообщения о том, что его убьют, Распутин говорил Александре Федоровне:
      -- Когда я умру, на 40-й день по моей кончине наследник заболеет.
      И пророчество действительно исполнилось. На 40-й день кончины Распутина наследник заболел. Очевидно, Вырубова решила и после смерти Распутина тем же способом держать в руках семью Николая Второго. Быть может, она пыталась хотя отчасти сыграть роль, которую играл покойный".
      Правда здесь только в том, что доктор Бадмаев использовал порошки и притирания, характерные для восточной медицины. И, надо сказать, лечил ими многих, и небезуспешно. Именно поэтому доктора, не разделяющие методов Бадмаева, видели в нем врага и конкурента.
      Можно себе только представить, какого врага и конкурента эти же доктора увидели в моем отце после того, как он справился с задачей, оказавшейся для них непосильной.
      Кроме того, сошлюсь на Руднева: "Доктор тибетской медицины Бадмаев водил знакомство с Распутиным, но их личные отношения не выходили из рамок отдельных услуг со стороны Распутина по проведению очень немногочисленных ходатайств. Бадмаев, будучи бурятом,
      составил несколько брошюр о своем крае и по этому поводу имел несколько аудиенций у государя, но эти аудиенции не выходили из ряда обычных и отнюдь не носили интимного характера.
      Хотя Бадмаев и был врачом министра внутренних дел Протопопова, однако царская семья относилась критически к способам его врачевания; Григорий Распутин тоже не был поклонником тибетских медицинских средств Бадмаева, а допросом дворцовой прислуги царской семьи было несомненно установлено, что Бадмаев в покоях царских детей в качестве врача никогда не появлялся".
      Что же касается замечания относительно роли Анны Александровны Вырубовой, то не буду тратить силы, чтобы опровергать этот страшный наговор. Позже я расскажу о ней, и всякому непредвзятому человеку станет понятно, что она не могла сделать ничего, способного повредить мальчику, да и кому бы то ни было вообще.
      Истории, подобной той, которую описал Ковалевский, во множестве сопровождали отца везде, где он имел неосторожность проявить свои способности целителя.
      Рецепт Распутина
      В противовес приведу свидетельство Симановича. Он сам, будучи человеком не совсем здоровым и имея тяжело больного сына, живо интересовался вопросами медицины и целительства, так что в этом ему верить можно: "С первой же встречи с царевичем он отнесся к больному мальчику с особенной предупредительностью. Он владел даром влиять на людей успокаивающим образом. Его спокойствие и уверенное обращение сильно влияли на людей. Его особенное искусство воздействовать на больных сразу поставило его в надлежащее положение у кровати страдающего мальчика.
      Бедный ребенок страдал кровотечениями из носа, и врачи не в силах были ему помочь. Обильные потери крови обессиливали мальчика, и в этих случаях родителям всегда приходилось дрожать за его жизнь. Дни и ночи
      проходили в ужасном волнении. Маленький Алексей полюбил Распутина. Суггестивные способности Распутина оказывали свое действие. Однажды, когда опять наступило кровотечение из носа, Распутин вытащил из кармана ком древесной коры, разварил ее в кипятке и покрыл этой массой все лицо больного. Только глаза и рот остались открытыми. И произошло чудо: кровотечение прекратилось. Распутин рассказывал мне подробно об этом своем первом выступлении в царском дворце в качестве врача. Он не скрывал, что кора, которой он покрыл лицо царевича, была обыкновенной дубовой корой, имеющей качество останавливать кровотечение. Царская чета при этом случае же узнала, что существуют сибирские, китайские и тибетские травы, обладающие чудесными целебными свойствами. Распутин, между прочим, умел исцелять также без помощи трав. Болел кто-нибудь головой и лихорадкой -- Распутин становился сзади больного, брал его голову в свои руки, нашептывал что-то никому непонятное и толкал больного со словом "Ступай".
      Больной чувствовал себя выздоровевшим. Действие распутинского нашептывания я испытал на себе и должен признаться, что оно было ошеломляющим".
      Ничего, подобного подтравливанию, не могло быть и еще по одной причине, для меня совершенно очевидной и бесспорной.
      Я уже говорила, что отец потерял первенца, рассказывала я и о том, как тяжело переживал он эту потерю. Так вот, зная все это, нельзя себе представить, чтобы он пошел на такие страшные шаги. Даже за все сокровища мира. Тем более, что мог бы воздействовать на царственных особ другими средствами. Мог бы, но не делал этого. (И в дальнейшем я постараюсь показать это.) Он не за этим пришел. Он пришел помогать.
      Подтравливателей надо было искать в среде тех, кто был виноват в покушении на наследника, о котором я уже писала. Но туда вряд ли кого-нибудь допустят...
      Глава 13 ДОМАШНИЕ ХЛОПОТЫ
      Семья снова вместе -- Подслушанный разговор -
      -- Тайные подозрения -- Ненавистный отец Петр -
      -- Спасение от насильника
      Семья снова вместе
      После двух лет, проведенных вдали от дома, отец решил съездить в Покровское. К тому времени строительство "железки" -- Транссибирской магистрали -- закончилось, и он ехал домой "как барин".
      В честь его приезда устроили праздник на всю ночь. Причин для радости было несколько. Во-первых, вернулся отец. Во-вторых, мама отлично управлялась со все расширяющимся хозяйством и могла похвастаться успехами перед мужем.
      Пусть и не надолго, но вся семья снова была вместе.
      Отец много времени проводил с нами. И за играми, и за разговорами, как мне теперь кажется, совсем взрослыми... Наверное, торопился рассказать нам, детям, о том, чего нам уже никто не расскажет.
      Мне было тогда слишком мало лет, чтобы понимать все или хотя бы малую часть из рассказов отца. Очень жаль. Я хорошо помню только, как мы все вместе ходили в лес к "папиному дереву".
      Об отце пишут, что он был несусветным лентяем, что его нельзя было и силой заставить работать. Не хочу в сотый раз доказывать, что это не так... В тот свой приезд он с каким-то даже азартом работал в поле, без конца чистил лошадь, что-то подправлял в доме. Как мне кажется сейчас, отец, как человек, безусловно,
      чуткий и, что бы о нем ни говорили, тонкий, то есть тонко чувствующий, таким образом пытался дать понять всем нам и матери в первую очередь: он очень любит нас и хотел бы быть рядом с нами, разделять наши заботы, жить нашей жизнью... Но он не мог остаться. Не в его воле это было.
      Подслушанный разговор
      И вот однажды ночью, вскоре после того, как мы улеглись спать, я услышала, как вскрикнула мама, словно от боли. Я подбежала к комнате (соседней с нашей), где они спали, постучала. Мама каким-то сдавленным голосом ответила, что все в порядке, и отослала меня спать.
      Какой уж там сон! Я старательно прислушивалась, голоса мамы и отца звучали слишком тихо, и я не различила слов. Потом до меня донеслось что-то, похожее на всхлипы.
      Кое-как промаявшись до утра, я бросилась к маме. Не терпелось узнать, что произошло ночью. Это не было простым детским любопытством. Надо сказать, что когда отец приехал, он сразу не сказал нам, что вернулся лишь на время. Откладывал почти до самого конца. В один из дней, когда отец искал что-то в сундуке, давно не открывавшемся и "сосланном" поэтому в чулан, я зачем-то позвала его. При этом крикнула:
      -- Потом найдешь, он никуда не денется!
      Отец отозвался:
      -- Он-то -- нет, я-то денусь.
      Я так запомнила эту совершенно невинную фразу, потому что подумала -отец скоро умрет. Почему я так решила? Наверное, потому, что не могла себе представить, что он может опять оставить нас. А если может, то только потому что умрет. Когда же я в ту ночь услышала все, что услышала -- горю моему не было предела...
      Я из суеверия не стала ничего рассказывать маме, и когда она утром постаралась отделаться от расспросов, это только укрепило меня в невеселых мыслях.
      А через несколько дней отец снова уехал.
      Тайные подозрения
      С его отъездом в наш дом пришла беда. Мама тяжело заболела. Дуня изо всех сил старалась ей помочь. Но что она могла?
      Испробовав все домашние средства, меня, наконец, послали за повитухой, исполнявшей в деревне обязанности и акушерки, и доктора широчайшего профиля.
      Тогда я и узнала правду, которую уже невозможно было дальше от меня скрывать: у мамы открылось сильное кровотечение. Помощь повитухи пришла вовремя. Еще немного, и мама умерла бы.
      Я не отходила от маминой постели.
      Здесь надо сказать, что в тот приезд отца в Покрове -кое, к нему даже из города приезжали просители за болящих. Слава о нем как о целителе уже распространилась так широко, что никем не ставилась под сомнение.
      Приведу свидетельство Ковалевского: "В селе Покровском Тобольской губернии, расположенном в восьмидесяти верстах от Тюмени, распространились слухи о появлении святого. Кличка эта произносилась местными жителями сначала презрительно, но мало-помалу в отзывах стало появляться известное почтение. Крестьян особенно поражал образ жизни старца. Летом, после зимней жизни в Питере, когда Распутин приезжал в село Покровское, к нему вереницей тянулись высокопоставленные дамы, княгини, генеральши и пр.
      Распутин надевал тогда свои старые валенки, холщовую рубашку, портки и в таком виде щеголял по селу с надушенными, в модных шляпах барынями, которые под руку вели его в церковь, не стесняясь местных крестьян. Дамы заглядывали ему в глаза и величали его святым отцом".
      Ковалевский, как и другие, не смог избавиться от ироничного тона, рассказывая об отце. Уберите его, и вы увидите истинную картину, которую могли наблюдать все.
      Однажды я, держа мамину руку в своей, спросила:
      -- Почему папа не исцелит тебя своими молитвами?
      Мама ответила, что не хотела тревожить его, поэтому ничего ему не сказала.
      Тут в комнату вошла Дуня и заговорила о том, что уже явно обсуждалось раньше. Разговор пошел о том, что маме надо бы срочно поехать в больницу, в Тюмень. Дуня уговаривала со всей настойчивостью, на которую была способна.
      Но мама, как и большинство людей, боялась больниц, поэтому ответила, что не хочет ехать туда, "на верную смерть". Она даже накричала на бедную Дуню.
      Мама просто пришла в исступление, когда выговаривала Дуне за то, что она якобы хочет от нее, мамы, избавиться.
      Помню, как Дуня вспыхнула и выбежала из комнаты. А мама в отчаянье зарыдала, уткнувшись в подушки.
      Только позже я поняла подоплеку этой сцены. Наверно, мама заподозрила, что Дуня неравнодушна к отцу и страшно испугалась. Поэтому и усмотрела в искреннем желании Дуни помочь тайный и коварный умысел.
      Потом, успокоившись, мама позвала Дуню. Та сейчас же прибежала. Они обнялись и заплакали в два голоса. Мама просила прощения у Дуни, та -- у мамы.
      На следующий день мама попросила Дуню, чтобы та не сообщала отцу о ее болезни. Дуня с явной неохотой обещала.
      Как я жалею, что Дуня в силу сложившихся обстоятельств не могла преступить обещание -- напиши она отцу, это стало бы известно матери и могло опять натолкнуть ее на мысли о связи Дуни и отца (не существовавшей тогда!). Если бы отцу стало известно о болезни мамы после первого приступа, она бы, без сомнения, не умерла так рано.
      Я вовсе не о том, что отец непременно исцелил бы ее, как многих других. Он был целителем, но не волшебником. И сам это хорошо понимал.
      Через несколько недель мама почувствовала себя достаточно хорошо и отправилась в поле; она всегда беспокоилась, если не могла сама следить за работниками.
      Но пробыла она там совсем недолго. Я услышала, как Дуня вскрикнула и выбежала из дома. Бросилась за ней и увидела маму, лежащую без чувств на дороге. У нее снова началось кровотечение, только на этот раз еще более сильное. Из дома прибежала Катя, и мы втроем уложили маму в постель, и тут Дуня нарушила свое обещание. Она послала отцу телеграмму.
      Не успела мама опомниться, как очутилась в комфортабельной карете, везущей ее в Тюмень. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. В Тюмени ее посадили на поезд, и скоро она уже была в Петербурге.
      Диагноз поставили быстро: у нее обнаружили опухоль, необходима была операция. Ее сделал один из самых известных во всей России хирургов, и все прошло очень удачно. Через два дня после приезда в столицу мама уже поправлялась в лучшей отдельной палате больницы. Великий князь Петр Николаевич настоял на том, чтобы оплатить все расходы. А когда ее выписали из больницы и пришло время возвращаться в Покровское, великий князь нанял для нее сиделку, чтобы она ухаживала за мамой, пока та окончательно не поправится. Отец поехал вместе с мамой.
      Ненавистный отец Петр
      Н-а этот раз отец пробыл с нами три месяца.
      Я, Митя и Варя были в восторге. Отец брал нас на Туру ловить рыбу, чему, как можно себе представить, мы были очень рады.
      Не скрою, особенно мы с Дмитрием радовались тому, что отец не слишком ревностно следил за нашими успехами в обучении.
      Я никогда не отличалась особой прилежностью, так что у учителей имелся повод бранить меня. Но все же наш учитель закона Божьего -- давний недоброжелатель отца -- священник отец Петр -- был ко мне пристрастен. Поэтому я платила ему единственной доступной мне монетой и была самым непослушным ребенком в классе.
      (Да и вообще по характеру я всегда была непоседливой, даже можно сказать -- непокорной. Но к отцу это ни в коей мере не относилось. Он был для меня всем. И он любил меня. Мне даже кажется, что только со мной он давал волю чувствам. Ведь я видела, как он старается с другими держаться ровно. Со мной отец "размякал".
      Как-то, уже в Петербурге, придя поздно из дворца, где провел целый день у больного царевича, он зашел ко мне в спальню и долго гладил меня по голове, плакал, повторяя: "Слава Богу, что ты здорова!"
      Может быть в такие минуты, он сомневался, хватит ли у него сил в случае необходимости помочь своим детям? Как это ни страшно для меня, но я, кажется, уже тогда понимала, что из нас четверых он выберет царевича.)
      Что же касается наказаний, назначаемых мне учителем-священником, то я умела отомстить.
      Я не любила на уроках Закона Божия учить катехизис. Замечу, что когда отец объяснял даже самые трудные, в моем тогдашнем представлении, "Божественные материи", мне было интересно. Так что основные положения я, конечно, знала. Но я не желала рассказывать урок Петру. Ему же только этого и надо было. За каждую секунду промедления или неправильный ответ я получала тяжелую затрещину.
      Я терпеливо дожидалась случая и, когда Петр поворачивался к классу спиной, чтобы написать что-то на доске, бросала в одноклассников жеваной бумагой. Те, разумеется, с радостью, начинали отвечать мне тем же, и когда шум в классе делался оглушительным, отец Петр оборачивался посмотреть, кто устроил безобразие. Но к тому моменту я уже сидела, примерно сложив руки на парте и с самым невинным выражением лица. И хотя, я уверена, отец Петр подозревал, кто был виновником переполоха (даже при всей тупости его на это хватало), он ни разу не сумел поймать меня на месте "преступления".
      Спасение от насильника
      Думаю, следует рассказать историю, сыгравшую важную роль для меня. Она как раз произошла в тот приезд отца.
      Моей лучшей подругой была Елена, дочь бедной вдовы. Я очень жалела ее и обычно приводила после школы к себе домой. У нас было тепло и сытно. Елену поначалу удивляло, что можно без спросу отрезать большой ломоть хлеба и даже запить его молоком или, что уж совсем невероятно, намазать вареньем.
      Мы крепко дружили несколько лет, пока ее мать снова не вышла замуж. С тех пор Елена сникла. Прежде веселая и открытая, она замкнулась. Стала и меня избегать.
      Не могу описать мою радость, когда однажды Елена неожиданно пришла, чтобы позвать к себе с ночевкой.
      К радости от появления любимой подруги примешивалось еще кое-что -приглашение сулило необычное приключение, ведь до сих пор я никогда не ночевала вне дома.
      Дуня собрала узелок с гостинцами, и я отправилась гостевать.
      К Елене я влетела, как на крыльях, но скоро стало ясно, что веселья не будет.
      И дело было вовсе не в том, что их дом был бедным даже по деревенским меркам. Я поймала взгляд матери Елены. В нем застыл неизбывный испуг. Она то и дело оглядывалась, как будто ожидая внезапного нападения.
      Все разъяснилось, когда пришел отчим. Страх просто повис в комнате. И он не мог не передаться мне.
      Мужчина был похож на медведя. Было видно, что он полностью подчинил себе жену.
      Не увидев на столе привычной бутылки, он набросился на жену с кулаками.
      Мы с Еленой вжались в стену. Но в ту минуту он нас не замечал.
      Отведя душу, он обратился к нам. Голос его звучал отвратительно-елейно: "Девочки, мои дорогие девочки, лакомые кусочки, тоненькие косточки...".
      А все произошедшее минутой спустя стало для меня кошмаром, не отпускавшим долгие годы.
      Не знаю, какие смутные видения проносились в явно не слишком здоровой голове, но отчим Елены буквально бросился к нам. Сбил с ног жену, попытавшуюся закрыть нас собой, ухватил меня за край платья, рванул. От страха я потеряла сознание. Слава Богу, иначе мой кошмар оказался бы еще ужаснее.
      Очнулась я дома. Надо мной с кружкой воды склонилась Дуня, к ней прилепились испуганные Елена и ее мама. Рядом стоял отец с перевязанной головой...
      Потом мне рассказали, что Елене удалось выскользнуть из дома. Она во всю прыть побежала к нам, благо, было недалеко...
      Только увидев ее лицо, Дуня схватила топор и, на ходу что-то крича отцу, возившемуся во дворе, бросилась меня спасать. Следом побежал отец.
      Слава Богу, они успели вовремя -- сумасшедший уже почти подмял меня под себя. Отец оттащил его от меня, думая, что этого будет достаточно. Но тот вскочил на ноги, выхватил у Дуни топор и пошел на отца. Тот видел, как опускался топор, но замешкался и не сумел уклониться от удара, обрушившегося ему прямо в лоб. Отец упал без чувств, кровь из разбитой головы хлынула потоком.
      На крики сбежались соседи, отца и меня отнесли домой.
      И отец, и я оправились очень быстро.
      У отца оказалось легкое сотрясение мозга. Об этом у отца "на память" осталась вмятина. (Она видна на сделанных позже фотографиях. Интересно, что и эта отметина не давала покоя недоброжелателям отца. Одни говорили, что она -- след от удара, полученного отцом в пьяной драке, другие -- что он получил ее, когда был застигнут за конокрадством. Среди последних не приминул появиться Феликс Юсупов. Некоторые же приписывали удару положительное значение, говорили, что именно вследствие его у отца появилась "особая сила".)
      После того случая отец решил забрать меня с собой в Петербург.
      Мама, разумеется, была против, но в конце концов согласилась, к моему неописуемому торжеству.
      Споря с мамой, отец доказывал, что в столице передо мной откроется много возможностей, недоступных в Покровском, -- хорошие учителя, образованные люди и т.п. ("Ученое настроение", -- вспомнила я сейчас слова отца.)
      Он предложил, чтобы к нам приехала Дуня вести хозяйство, как только ему удастся найти подходящее жилье.
      Мама страдала от необходимости принять решение, она понимала, что так для меня будет лучше, но ей не хотелось расставаться с дочерью. Но когда отец пообещал брать меня с собой, когда будет приезжать домой, она, наконец, согласилась, и вскоре мы отправились в Петербург.
      Глава 14
      У САЗОНОВЫХ
      Матрена едет в Петербург -- Другой человек -
      -- Первоклассный дом -- Просители -- -- Отставники-хулители -- Пора съезжать
      Матрена едет в Петербург
      Мне было тогда десять лет. И долгое путешествие по железной дороге из далекой сибирской губернии в самый знаменитый город России -Санкт-Петербург -- произвело оглушительное впечатление.
      Я ехала в город, который отцу стал пусть и временным, но все же домом. Для меня же он обещал стать целым миром. И даже паровоз -- исторгающее дым чудище -- я воспринимала как доброе существо, несущее меня на себе в новую, безусловно, волшебную жизнь.
      В те времена не было вагонов-ресторанов, поэтому коридоры вагонов заполнял аромат снеди, припасенной путешественниками. Отдельный вагон, в котором ехали мы с отцом, не составлял исключения. И это только усиливало ощущения праздника -- так вкусно пахло в нашем доме только по праздникам, ведь по обычным дням готовили наскоро. К тому же у нас всегда, а при отце особенно тщательно соблюдали все посты. Но недаром же от строгого поста освобождаются "все болящие и путешествующие", и я отводила душу. К тому отец от счастья, что я еду с ним, готов был исполнить мой любой каприз.
      Признаюсь, меня просто распирало от гордости -- мы едем в отдельном вагоне! Я не могла высидеть на месте и часу, тянуло пройтись по другим вагонам, чтобы в ответ
      на вопросы: "Чья ты, девочка, в каком вагоне твои родители?" -сказать, точнее, продекламировать: "Я дочь Григория Ефимовича Распутина, мы едем в прицепном вагоне в Петербург, где я буду теперь жить..."
      Конечно, если бы с нами ехала мама, я бы и шагу не ступила за порог вагона. Отец же и в поездке не все время оставался со мной наедине. К нему то и дело заходили какие-то люди (из чистой публики), он что-то им рассказывал. Я еще удивилась -- говорил он словно незнакомым голосом. Я не была дикаркой, хотя и росла в деревне, но так спокойно, как отец, научилась держаться с господами очень нескоро. В нем же не было ни раболепства, ни заискивания. Наоборот, к нему обращались даже с преувеличенным почтением, по некоторым было видно, что они робеют.
      Я знала, что отца, в отличие от прочих, окружает какая-то тайна. Знала, что он обладает даром целитель-ства. В общем, знала, что мой отец особенный. Но при этом воспринимала только как любимого отца. До остального мне дела не было.
      Другой человек
      В Санкт-Петербурге меня ждали сюрпризы. И главный из них -- мгновенная перемена в отце. (Я тут же вспомнила его чужой голос в вагоне.)
      В Покровском отец играл и веселился с нами. Я помню радость в его глазах, когда ему случалось сказать или сделать что-то такое, что доставляло нам радость.
      В Санкт-Петербурге все было совсем иначе.
      Отец выглядел другим человеком, не таким, как дома. Хотя в одежде перемена заметна была не особенно (я сравниваю, разумеется, не с годами странствований), вопреки моим фантазиям. В Покровском я изо все сил старалась вообразить себе, во что отец одевается, когда идет во дворцы к знатным людям. Мне представлялись какие-то причудливые наряды. Смесь из того, что я могла наблюдать в Тюмени, куда меня возили по большим праздникам катать на карусели, и того, что я видела в
      модных журналах, бережно хранимых Дуней в память о ее "барской жизни". Взяв за правило почти ничего не говорить от себя, сошлюсь на Симановича: "В своей одежде Распутин всегда оставался верен своему крестьянскому наряду. Он носил русскую рубашку, опоясанную шелковым шнурком, широкие шаровары, высокие сапоги и на плечах поддевку. В Петербурге он охотно надевал шелковые рубашки, которые вышивали для него и подносили ему царица и его поклонницы. Он также носил высокие лаковые сапоги".
      И при этом он уже не принадлежал нам.
      Другие люди, и их было много, изо дня в день приходили и выстраивались в очередь, предъявляя на него свои права. Если я и ревновала его к толпе почитателей и льстецов (а я ревновала!), то меня также интриговало их поклонение ему.
      Первоклассный дом
      Сначала у нас не было своего жилья. Мой отец дружил с семейством Сазоновых. Господин Сазонов, как и отец, был религиозным человеком -- членом Синода! -- и очень занятым, я его почти не видела. Их квартира была тесноватой, но удобной, изящно обставленной и отделанной. Сазоновы держали двух служанок -- повариху и горничную. Для того времени это был первоклассный дом, и хозяйство велось безукоризненно.
      Отношения в семье поддерживались самые простые. При этом распорядок в доме соблюдался неукоснительно.
      Я жила в одной комнате с дочерью Сазонова, девочкой на четыре года старше меня, избалованной родителями и вниманием бесчисленного количества молодых повес, что очень ей льстило.
      Маруся Сазонова была поразительно красивой, и если бы не строгий надзор, уверена, рано или поздно из-за какого-нибудь ухажера разразился бы ужасный скандал.
      Просители
      Квартира Сазоновых вполне подходила для жизни семьи и для приема гостей, но она не была рассчитана на проживание в ней отца. Хозяин с уважением относился к тому, что делал отец, и никак не давал ему понять, что тот доставляет домочадцам неудобства. Посетителей же, идущих к отцу за помощью, становилось все больше. Квартиру заполнили хромые, увечные и нуждающиеся.
      А теперь, когда распространился слух о том, что отца принимают при дворе, к нему стали стекаться и толпы карьеристов. Матери просили пристроить сыновей на государственную службу, дельцы стремились получить выгодный контракт, политики жаждали попасть в кабинет министров -- все слетались к отцу.
      Отец никогда не умел отказать нуждающимся в помощи и трудился самым старательным и добросовестным образом. Некоторое время он пытался принять всех. Молился за здоровье больных. Многие из них чудесным образом исцелялись, и очереди становились тем длиннее, чем шире распространялись слухи о его способностях врачевателя.
      Он глубоко проникал в характер и природу людей. Обладал даром ясновидения, хотя сам никогда так не называл свои способности. Тем, кто проходил его строгий отбор (не подозревая об этом), он пытался помочь всеми силами. Он мог замолвить словечко министру или чиновнику, или тому, от кого зависела помощь просителю. Многих, однако, он отвергал, если они не выдерживали острого взгляда отца, умевшего тут же разгадать их цели. Таких людей он отсылал прочь с большим тактом, давая им понять, что они не сумели пройти испытания. (И я об этом уже писала.)
      Важно заметить, что отец никогда не брал на себя смелость осуждать мотивы приходивших к нему людей. "Только Бог, -- говорил он, -- имеет право судить".
      Руднев: "Ко всем окружающим он обращался на "ты". Прием многочисленных посетителей Распутина сопровождался следующей церемонией. Лица, знакомые с ним или обращающиеся к нему по протекции, целовали его в левую щеку, а он отвечал поцелуем в правую щеку. Просители, приходящие к нему без протекции, целовали его в руку. Распутин, между прочим, не любил, когда ему целовали руку люди, в искреннем уважении которых он сомневался. Не любил он также, чтобы его называли "отец Григорий".