Ваш ум — это путаница. Прочистите его! Сделайте его пустым. Пустой ум — это лучший ум. А те, кто вам твердит, что пустой ум — это мастерская Дьявола, сами же и являются дьявольскими агентами. Пустой ум ближе к Богу, чем что бы то ни было. Пустой ум — это не мастерская Дьявола. Дьявол не может действовать без мыслей.
С пустотой Дьявол вообще не может ничего поделать. Он не имеет доступа к пустоте.
В уме так много мыслей, и все они так перемешаны, что, кажется, нет ничего ясного; вы столько всего слышите отовсюду — ваш ум — это монстр. Вы стараетесь запомнить, и вам велят запомнить: не забудь! И, естественно, ноша так тяжела, что вы не в состоянии запомнить. Вы многое забыли. Многое из того, что вы воображали своим дополнительным багажом.
Англичанин прибыл в Америку и попал на банкет, где ведущий говорил такой тост: «Это счастливейшее мгновение моей жизни, когда меня сжимает в объятиях жена другого человека — моя мать».
«Ей-богу, это великолепно, — подумал про себя англичанин. — Надо запомнить, чтобы сказать это, когда вернусь домой».
Через несколько недель, когда он вернулся в Англию, он пришел на церковный завтрак, и его попросили сказать тост. И он громогласно объявил перед многочисленной аудиторией: «Это счастливейшее мгновение моей жизни, когда меня сжимает в объятиях жена другого человека...»
После долгой паузы толпа забеспокоилась и стала бросать в сторону оратора свирепые негодующие взгляды. Друг оратора, сидящий рядом с ним, прошептал: «Тебе бы лучше поскорее объясниться».
«Ей-богу, — выпалил оратор, — вы должны меня извинить. Я забыл, как зовут ту цветущую женщину».
Такое случается Вы помните это — это сказал Платон. Вы помните то — это сказал Лао-цзы. Вы помните также, что сказал Иисус, что сказал Мухаммед... вы помните много всякой всячины. И все это перемешано. Вы не сказали ничего своего. До тех пор, пока вы не скажете что-то свое, вы так и будете упускать смысл.
Отбросьте знания и станьте более творческими. И помните: знания уже собраны, и вам не нужно проявлять по отношению к ним творчества; вам нужно лишь быть восприимчивыми. Именно этим и стал человек; человек деградировал до зрителя Он читает газеты, он читает Библию, Коран, Гиту, он ходит в кино, садится и смотрит фильмы; он ходит на футбол и сидит перед телевизором, слушает радио и т. д., и т. п. Двадцать четыре часа в сутки он находится в состоянии пассивного зрителя. Кто-то что-то делает, а он просто наблюдает. Но вам не найти смысла с помощью наблюдения
Вы можете видеть тысячу и одного любовника, занимающегося любовью, но вы не узнаете, что такое любовь — не узнаете, что такое оргазм. Вам самим нужно в этом участвовать. Смысл приходит через участие. Участвуйте в жизни! Участвуйте так глубоко, так полно, как это только возможно. Рискуйте всем ради участия Если вы хотите узнать, что такое танец, не идите смотреть на танцора — сами учитесь танцевать, сами будьте танцорами. Если вы хотите узнать что бы то ни было, участвуйте! Это истинный и верный способ, настоящий способ что-то узнать И в жизни вашей станет больше смысла. И не одномерного — а многомерного. Смыслы будут осаждать вас со всех сторон.
Жизнь должна быть многомерной, только тогда появится смысл. Никогда не делайте жизнь одномерной. Это тоже проблема.
Кто-то становится инженером и думает, что на этом все заканчивается. Он отождествляет себя с инженерией. И тогда всю свою жизнь он только инженер. А ведь существуют миллионы вещей, которые ему доступны. Но он двигается только по одной тропе, и ему становится скучно. Он пресыщается Он устает, изнашивается. И тянет, тянет, тянет эту лямку. И ждет только смерти. Какой здесь может быть смысл?
Пусть в вашей жизни будет много интересов. Не будьте все время бизнесменами. Иногда позволяйте себе и поиграть. Не будьте только врачами, или инженерами, или директорами школ, или профессорами — будьте настолько многогранными, насколько это только возможно. Играйте в карты, играйте на скрипке, пойте песни, будьте фотографами-любителями, поэтами... Найдите в жизни как можно больше граней, и тогда вы обретете богатство. А смысл — лишь побочный продукт богатства.
Я слышал одну историю о Сократе, которая говорит о многом.
Когда Сократ ждал в тюрьме смерти, его все время посещал один сон, сон-призыв: «Сократ, сыграй что-нибудь!» Старик чувствовал, что своим философствованием он всегда служил искусству. Но теперь, побуждаемый этим таинственным голосом, он стал перелагать мифы на стихи, сочинять гимн Аполлону и играть на флейте.
Перед лицом смерти философия и музыка пошли вдруг рука об руку и Сократ испытал доселе неведомое блаженство.
Он никогда не играл на флейте. Но что-то в нем призывало: «Сократ, сыграй что-нибудь!» Прямо перед лицом смерти! Это выглядело так нелепо. К тому же он никогда не играл, никогда не играл на музыкальном инструменте. Часть его существа оставалась задавленной. Да, даже такой человек, как Сократ, оставался одномерным. И вот теперь отвергнутая часть призывала: «Хватит логики — теперь не помешало бы немного музыки, она внесет равновесие. Хватит аргументировать — играй на флейте». И этот голос был таким настойчивым, что Сократу ничего не оставалось, как уступить ему.
Его ученики, наверное, были озадачены: «Уж не сошел ли он с ума? Сократ, играющий на флейте?» Но для меня это значительное явление. Музыка его не могла быть совершенно безукоризненной, ведь он же никогда не играл. Она, скорее всего, была дилетантской, детской — но все-таки что-то было удовлетворено, к чему-то был наведен мост. Он больше не был односторонним. Быть может, впервые за всю жизнь он был спонтанным. Впервые он делал что-то такое, чему не мог подобрать объяснения. В остальных же случаях это был рациональный человек.
Как раз недавно вечером я читал одну историю о великом хасидском мистике, Баал Шеме:
Был праздник, и хасиды собрались для молитвы и общения — сат-санга — с Мастером.
Пришел один человек с умственно отсталым ребенком. Он испытывал некоторое беспокойство по поводу ребенка, мальчика. Ведь он мог что-нибудь отмочить, и он не спускал с мальчика глаз. Когда закончилось чтение молитв, мальчик спросил у отца: «У меня есть свисток — можно я на нем поиграю?»
«Ни в коем случае, — испугался отец, — где твой свисток?» Он и слышать не хотел никаких возражений. Мальчик показал свисток, и отец положил руку на карман, то есть на карман мальчика. Затем начались танцы, и отец, все забыв, тоже пустился в пляс. Хасиды — танцоры, веселые люди — они, эти сумасшедшие, представляют сливки иудаизма, самую его суть.
Когда все молились Богу и танцевали, мальчик не мог больше удержаться. Он вынул свисток и подул в него. Все были шокированы. Но Баал Шем подошел, обнял мальчика и сказал: «Молитвы наши услышаны. Без этого свистка все было бы тщетно, ибо единственно спонтанным здесь было это. Все же остальное было обрядом».
Не позволяйте вашей жизни становиться лишь мертвым обрядом. Пусть в ней будут необъяснимые вещи. Пусть в ней будет хоть немного таинственного — того, чему вы не можете найти никакого объяснения. Пусть в ней будет хоть немного такого, из-за чего люди станут думать, что вы чуточку сумасшедшие. Мертв тот, кто рассудителен на все сто процентов. Немного безобидного сумасшествия — это всегда большая радость. Продолжайте также совершать чуть сумасшедшие поступки. И тогда появится возможность смысла.
Последний вопрос:
Я не в состоянии сдаться Богу, и дело не в моем эго, а в самоуважении. Или я не прав?
Самости не существует. Самость — это другое название эго. Что ты имеешь в виду под самоуважением? Есть такое качество сознания, которое можно назвать благоговением, но оно всегда безадресно. Оно не направлено ни на себя, ни на другого. Это просто благоговение перед жизнью.
Когда же оно адресовано, то это всего лишь рационализация. А человек горазд находить красивые слова для уродливых вещей. Мы всегда сумеем скрыть наши язвы и положить на них цветы. Ты занимаешься именно этим — и ты это также осознаешь Вот почему ты спрашиваешь: Или я не прав? Ты же знаешь, что ты действительно не прав.
И я не говорю вам: «Не уважайте жизнь» — будьте исполнены уважения ко всей жизни. Ваша жизнь включена в нее! Вы из нее не исключены. Однако это должно быть благоговением перед всей жизнью. А когда оно распространяется только на самого себя, то что тогда остается другим?
И что конкретно представляет из себя эта самость? Всего-навсего другое название эго — это и ничего больше. Идея «я» — ложная идея, потому что, когда бы вы в нее ни входили, вы не найдете «я». Никто никогда не находил никакой самости. Попробуйте пойти и посмотреть... вы не найдете ее.
Император By обратился к Бодхидхарме с просьбой: «Мне очень мешает мое эго, эта самость. Я испробовал все, но так и не смог от этого избавиться. Помоги мне!»
Бодхидхарма сказал «Встань завтра рано утром, в три часа. Приходи ко мне один и не забудь принести с собой свою самость — и я покончу с ней раз и навсегда».
Император испугался. Этот человек производил впечатление сумасшедшего. «Как кто-то может покончить с самостью? И что он имеет в виду когда говорит: «Не забудь ее принести?»
Всю ночь он не сомкнул глаз, то и дело вставал и ворочался с боку на бок. Много раз он собирался не идти: «Приходи один» — как же! Да он какой-то ненормальный». В Китае его звали Варварским Буддой. У него были очень опасные глаза. Если он посмотрит в ваши глаза, то вы несколько месяцев не сможете уснуть. И выглядел он убийственно — он был убийцей. Он убил многих учеников. Многие стали из-за него просветленными. И он на самом деле был суровым надсмотрщиком.
В три часа, в темноте, находиться один на один с этим человеком... и никто не знает, чего от него ожидать — он же непредсказуемый. Когда он прибыл в Китай, он явился туда в одном ботинке, а другой был у него на голове. Император недоумевающе спросил: «Что ты делаешь?»
А он ответил: «Пытаюсь показать тебе, что я именно такой. Просто даю тебе почувствовать, чтобы ты с самого начала знал, с кем имеешь дело».
И вот теперь предстояло идти к этому человеку в его горную пещеру, да еще в темноте... Много раз он решал не идти, однако соблазн был также велик — то ведь был не обычный человек Да, с виду он казался очень суровым, но глубоко внутри у него, возможно, билось добрейшее сердце. Он был само сострадание. Даже если он проявлял суровость, то это было из сострадания
В конце концов, он решился пойти. И когда он предстал перед Бодхидхармой... тот сидел, держа в руках свой посох и обратился к нему с такими словами: «Пришел? А где твое эго? Где твоя самость? Ты принес их с собой? Я ведь собираюсь покончить с ними раз и навсегда».
«О чем ты говоришь? — возразил император. — Разве самость — это вещь, которую я могу с собой принести?»
«Тогда что это? — спросил Бодхидхарма.
«Разумеется, это что-то внутри», — произнес император.
«Ладно, внутри или снаружи — не имеет значения, — ответил Бодхидхарма. — Мой посох ее везде достанет! Садись-ка напротив меня, закрой глаза и попытайся ее найти. И как только ее найдешь, скажи «я нашел», и я ее убью».
Трясясь и дрожа, император сел перед Бодхидхармой. Проходит несколько часов. Уже начало подниматься солнце. А он все смотрел и смотрел... ему поневоле пришлось смотреть! Ведь перед ним сидел этот человек со своим посохом. Он мог больно ударить И вот к утру, когда уже всходило солнце, он стал совершенно другим человеком. «А теперь можешь открыть глаза, — сказал Бодхидхарма. — ну, и где же она? Ты ведь три часа смотрел».
By коснулся ног Бодхидхармы и вымолвил: «Я не могу ее найти. Я всматривался изо всех сил — я никогда еще так не всматривался. Твое присутствие заставляло меня всматриваться изо всех сил. Я искал что есть мочи. Я ничего не скрывал, но я ее не нашел».
Бодхидхарма засмеялся и сказал: «Ну вот видишь? Я покончил с ней раз и навсегда».
Ее же нет! Когда вы не смотрите, она есть. Когда вы смотрите, ее нет. Идите внутрь... и вы не найдете там никакого эго, никакой самости, ничего. А если вы там что-то найдете, так это вечную бесконечную жизнь, и тогда возникает настоящее благоговение перед ней.
Альберт Швейцер все время употреблял это выражение «Благоговение перед жизнью». Это синоним религии. Но, пожалуйста, не впадайте в объяснения
Не успел Гарри Робинсон переступить порог знакомого публичного дома, как, к своему ужасу, увидел спускающегося с лестницы родного отца. Гарри ошарашенно отпрянул. «Папа! — вскричал он. — Ради Бога, что ты делаешь в таком месте?»
Робинсон-старший был ошеломлен не меньше, однако быстро взял себя в руки. «Сынок, — сказал он, беспечно стряхивая соринку со своего пиджака, — неужели ты хочешь чтобы я из-за каких-то двадцати вшивых долларов беспокоил твою дорогую маму и так работающую в поте лица?»
Люди всегда смогут объяснить все и вся.
Психически больной еврей поднял в клинике переполох своим отказом от приема пищи. «Я кошерный! — надрывался Московитц. — Не буду есть эту пищу. Я хочу есть только кошерную еду!» Тогда медперсонал нанял одну еврейку из общины, чтобы она готовила для Московитца специальную кошерную еду. Все лопались от зависти, так как еда Московитца была гораздо лучше их собственной.
И вот в пятницу вечером, покачавшись на стуле и съев на обед деликатес из цыпленка, Московитц отодвинул стул и зажег большую сигару. Терпение директора подошло к концу и он вызвал Московитца к себе в кабинет.
«Ну, посудите сами, Московитц. Вы против убийства. Вы едите самую лучшую еду так как заявляете, что питаетесь исключительно кошерной едой. И вот в пятницу вечером, то есть на вашу субботу вы глумитесь над своей же религией и курите сигару!»
Московитц только пожал плечами «И вы еще со мной спорите? — сказал он. — Я же сумасшедший, не так ли?»
Помните: ум очень хитер. Он всегда отыщет объяснения. Он может назвать эго самостью, душой. Он может назвать эгоистическую позицию самоуважением и прикрываться этими словами.
Вы должны быть тверды. Вы должны выявить свой ум до самых корней. Только тогда ваше бытие расцветет пышным цветом. Ум обязательно должен быть отброшен, а он отбрасывается только тогда, когда выявляется. Это обманщик, это мошенник.
5. Любовь не нуждается во времени
Один ученый сказал суфию: «Вы, суфии, то и дело говорите, что наши логические вопросы для вас невразумительны. Не приведешь ли ты мне пример того, чем они вам представляются?»
«Вот пример», — ответил суфий.—
«Однажды я ехал на поезде, и мы проезжали через семь тоннелей. Напротив меня сидел какой-то сельский житель, который явно никогда раньше не был в поезде.
Когда мы проехали седьмой тоннель, он похлопал меня по колену и сказал:
«Этот поезд слишком уж мудреный.. На своем осле я могу добраться до своей деревни всего за один день. Но на поезде, который движется, наверное, быстрее, чем осел, мы еще не добрались ко мне домой, хотя солнце всходило и заходило аж целых семь раз».
К истине можно подходить двумя путями: один — это логика, другой — любовь. Они диаметрально противоположны друг другу. У них разные языки. И перевод с одного языка на другой невозможен. Логика не может добиться понимания любви, и наоборот.
Любовь кажется логике алогичной, иррациональной, какой-то сумасшедшей. А любви логика кажется неуместной, потому что она все ходит и ходит вокруг да около, но так никогда и не проникает в реальность. Любовь считает логику никчемным упражнением, гимнастикой ума, игрой — бесцельной игрой, ибо она никуда не идет. Она ни к чему не приводит. Это лишь погоня за собственной тенью. Вы можете гоняться за ней до бесконечности, вы можете быть одержимы ей, но ваши руки, в конце концов, так и останутся пустыми. Вы не достигли.
Любовь и логику обязательно нужно понять. Если вы не понимаете правильно их, их методы, их подходы, их видение, вы так и останетесь в путанице.
Логика очень убедительна — и в этом ее опасность. Она убедительна, и все же неубедительна. Она создает видимость, она претендует. Это зна- ние, информация, но ни в коем случае не мудрость. А ведь только мудрость освобождает.
Любовь не может вас убедить Она не убеждает, потому что она неопределенна, она неясна, она таинственна. Это не силлогизм. Она не может апеллировать к вашему уму — и, несмотря на это, она способна удовлетворить ваше существо. Она способна утолить вашу жажду Она способна дать вам все, в чем вы нуждаетесь. Она способна питать. Вот в чем проблема. Питающая любовь алогична, а псевдопища логики очень весома, Именно эти два момента разграничивают философию и религию. Философия и религия расходятся именно здесь.
Вы будете удивлены, когда узнаете, что слово «суфизм» и слово «философия» происходят из одного корня. Оба происходят из одного и того же корня «суф» — «суфизм», «софия», «философия». Однако они заключают в себе не только различные, но и диаметрально противоположные значения. Суфизм — это не философия, а философия не имеет ничего общего с красотой суфизма. Что произошло? Вы должны понять внутреннюю структуру человека.
Ум разделен на два полушария. Одно полушарие думает и является логичным. Другое полушарие любит и является интуитивным, нелогичным. Одно полушарие методологично функционирует. Другое полушарие прыгает... без всякой методологии. Оно делает квантовые скачки. Одно полушарие — всегда непрерывная трасса. Другое — отсутствие непрерывности.
Левое полушарие вашего мозга логично и является прозаичным, мужским, агрессивным, насильственным, амбициозным. А правое полушарие вашего мозга женственное — неамбициозное, поэтичное, эстетичное. Ваша правая рука связана с левым полушарием, а ваша левая рука связана с правым полушарием. Вот почему правая рука стала такой важной. Правая рука стала такой важной, потому что мы возвели логику на трон. А левой рукой пренебрегают, ее игнорируют, принижают, на Западе ее практически не касаются. Почему? Вопрос не в руках — этот вопрос восходит своими корнями к разделению вашего мозга. Правая рука кажется правильной, а левая рука кажется неправильной. Это безобразно. И от левой руки может быть большой толк. Если бы не она, жизнь сделалась бы утомительной волокитой, нужным занятием, потому что без поэзии не может быть праздника. А без восприимчивости к красоте жизнь становится бессмысленной. Она, может, и делается успешным бизнесом, но в глубине своей она является экзистенциальным поражением. И до тех пор, пока вы не добьетесь экзистенциального успеха, вы будете упускать, вы все будете упускать. К большому сожалению, лишь очень немногие добиваются экзистенциального успеха. А те, кто добиваются успеха, являются суфиями или буддами.
Достичь экзистенциального успеха — это значит жить от мгновения к мгновению в совершенной радости. Логика не может вам этого позволить. Радость как таковая представляется логике алогичной. Страдания, кажется, более логичны. Все логики согласны с тем фактом, что жизнь есть страдание. Это ком в горле, это мука, это безысходность. Все логики согласны с тем, что единственный фундаментальный вопрос, с которым должен столкнуться человек — это самоубийство.
Те же, кто способны плясать, петь, праздновать и веселиться, производят впечатление сумасшедших. Иисус производит впечатление сумасшедшего! Руми производит впечатление сумасшедшего! Мира производит впечатлений сумасшедшей. Все они суфии, любящие. Они совершенно по-другому воспринимают жизнь.
Так же как человеческий ум разделен на две части: любовь и логику точно так и вся земля разделена надвое: Восток и Запад. Запад выбрал путь логики, а Восток выбрал путь любви.
Самое раннее упоминание о западном философе в индийской философии — это упоминание о Мегастене, после Селеукус Никатора при дворе Чандрагупты, и, как сообщают о нем в третьем веке до нашей эры, он посещал в Индии «гимнософистов» — индийских мудрецов, на которых не было одежды. Он называет их «гимнософистами». Речь идет о джайнах. А они вообще не софисты.
Софист как раз диаметрально противоположен суфию. Софист — это тот, кто помешан на аргументации, кто любит аргументировать и вся жизнь которого посвящена умствованию. Вся жизнь которого нацелена на одно: как победить оппонента. Правильными ли, неправильными средствами — не имеет значения; весь вопрос в том, как победить оппонента.
У софиста нет доверия к истине. Софист не ищет истину. Софист — тот, кто только и делает, что пытается доказать, что он прав. Софист не верит, что существует что-то вроде истины. Его определение истины выглядит так «то, что может быть логически доказано» — и тогда это истинно. А если это не может быть логически доказано, тогда это не истина.
Мегастен по сути своей является западным мыслителем. Он, судя по всему, видел джайна. Это весьма вероятно; тогда прошло лишь триста лет со дня смерти Махавиры, и джайнизм был еще жив, а Будда жил практически в это время. Еще присутствовал какой-то аромат Будды и Махавиры. И люди все еще были полны радости от того, что Махавира и Будда расцвели в этом мире. Свет еще не совсем померк. Но Мегастен упустил.
Западный ум рассуждает логично, в терминах логики. Он называет их «гимнософистами». А они вообще не софисты: они суфии.
Суфий — это тот, кто не пытается доказать, что его мнение истинно, кто всегда готов отказаться ради истины от своего мнения. Из какого бы источника ни исходила истина, он готов отказаться. А софист — это тот, кто если даже и видит, что мнение другого истинно, все равно будет настойчиво бороться, пытаясь доказать, что прав он.
Софист пытается доказать: «Я прав». Суфий же пытается открыть то, что правильно. У них разные подходы. Но я понимаю Мегастена, а также почему он называет джайнов софистами. Западный ум так смотрел на вещи с самого начала... Земля разделилась точно так же, как разделен мозг.
В писаниях Климента Александрийского, христианского гностика 2 века, содержится предположение, что греческая философия заимствована из Индии. И вполне вероятно, что слова Климента Александрийского на самом деле верны, однако природа философии изменилась. Когда она двигалась с Востока на Запад, то ее цвет, смысл, текстура, вкус — все изменилось. И сейчас практически невозможно представить, что греческая философия первоначально была ответвлением индийской философии. Разница стала настолько ощутимой, что, кажется, между ними невозможно навести мост.
Климент, по-видимому прав, утверждая, что она была заимствована из Индии. И этому есть исторические доказательства. Климент сам говорит, что Пифагор, один из величайших греческих мистиков, посещал Индию и учился у браминских мудрецов, кроме того, он как ученик был посвящен в буддийские тайны. Есть достаточно доказательств и в самом учении Пифагора, что в нем есть кое-что от Будды.
Но как только что-то переходит с Востока на Запад, так оно меняет свой цвет. Меняется контекст. Это уже другое полушарие. Когда нужно понять любовь логически, то что-то происходит не так. Исчезает дух— и в ваших руках остается лишь труп.
Из-за этой разницы между суфизмом и софистикой вы также заметите, что восточные персоналии никогда не имели важного значения. Индийская философия не привязана к личностям. О жизни философов известно не много. Философ на Востоке был открывателем истины, но не изрекал ее. Истина так же стара, как само существование. И никто не в праве заявлять, что это он ее открыл. Она была открыта много раз — в лучшем случае, можно сказать: «Я открыл ее вновь». А одно из условий нового открытия истины заключается в том, что вы должны исчезнуть. Того, кто заявляет «Я», не должно быть.
У Запада есть свой платонизм, гегельянство, кантианство. В Индии нет ничего подобного. Вы не встретите ничего похожего на «патанджализм», «шанкараизм» — нет, совершенно нет. Философия не имеет корней в индивидуальном это. Индивидуальное исчезает. Приходит истина и заполняет чье-то бытие. Однако логический ум не может пойти на такой риск. Он всегда контролирует. Он обладает истиной.
А истиной по самой ее природе нельзя владеть. Поэтому, чем бы ни обладал логический ум, это не истина, а мнение об истине. Это не настоящее, это лишь ее копии, отражения.
Эта разница становится громадной, когда мы имеем дело с малым. Взять, к примеру, западное понятие нуля, математического нуля, заимствованного Западом у Индии. Ноль — это индийское открытие. Но смысл изменился. Согласно западному уму, ноль означает ничто. В буддизме же ничто, шунья, не означает лишь математическое ничто: оно означает экзистенциальное состояние не-самости. Оно означает отсутствие самости. Оно означает пустоту самого себя.
И в индуизме ноль, бинду, — это плотная точка, символизирующая плодоносное семя. Это производящая точка возможности, образующая негативное и позитивное. Однажды, когда Раману Махариши попросили расписаться в книге автографов, он поставил только точку в центре страницы и пояснил: «В этой бинду содержится все. В том числе и я — и потому нет нужды ставить отдельную подпись».
И вот то же самое понятие, ноль, стало на Западе всего лишь математическим, логическим понятием. В буддизме это экзистенциальное отсутствие самости. В индуизме — то же самое понятие — субстанция всего возможного.
Помните: то, как вы смотрите на вещи, имеет большое значение. Смотрите ли вы глазами, полными любви...
Говорят, что великий хасидский мистик, Баал Шем, обычно не пользовался очками, однако всякий раз, когда он разговаривал с философом, логиком, он надевал очки. Это было странно, и, конечно, люди не могли этого не заметить.
И вот однажды его ученик спросил: «Что это значит? Ведь обычно вы никогда не надеваете очков. Мы, ученики, обсуждаем с вами тысячу и одну вещь, но всякий раз, когда приходит логик, вы всегда надеваете очки».
И тот рассмеялся. И сказал нечто значимое. Он сказал: «С вами мне не нужно выражать отделенность. С вами я могу оставаться в моем положении, мне не нужно оттуда спускаться. Мои глаза утратили все различия. Вы ли это, дерево или скала — все едино. Ибо я говорю с позиции любви. Я затопляю вас своей любовью и тону в вашей любви. Но когда приходит логик, я вынужден спускаться. Я вынужден надевать на глаза очки, и тогда я становлюсь слепым, тогда я теряю это всеохватывающее видение. Мои глаза сужаются, так как логик настаивает на различиях; все должно быть разграничено и определено. Любовь же не знает определений, разграничений».
Баал Шем прав. Таков и мой опыт. Общение с саньясинами, пребывание с саньясинами — это совершенно иное явление. Но общение с кем-то, кто пришел и принес в своем уме великие знания, кто нацелен на борьбу, на аргументацию, кто так и норовит ухватиться за такую возможность и ищет предлога для столкновения — это уже совершенно другой опыт. Это уродство. Здесь нет общности. Здесь нет встречи сердец.
Любовь открывает иную дверь в реальность. Логика тоже открывает какую-то дверь. Дверью логики становится наука; а дверью любви становится религия Вот почему западная философия исчезает. В чем причина постепенно сведения западной философии к науке? В том, что наука одержала верх. У западной философии не осталось никакой цели. В лучшем случае, она может оставаться в тени науки как слуга. Она больше не является хозяйкой положения. И в это никто не виноват — она сама в этом виновата. Ведь она же сама все время настаивала на логике, фактах... А теперь наука более логична и больше основана на фактах, поэтому философия кажется лишь чем-то вроде примитивной науки, недоразвитой науки. И, конечно, когда на арену выступает более развитая наука, какой смысл в философии?
Потому на Западе философы в замешательстве: что же теперь делать? Вся их работа сходит на нет. Философские факультеты ведущих западных университетов все больше и больше пустеют, студенты туда не идут. Там же ничего нет. И философы, в лучшем случае, становятся всего лишь логиками-аналитиками; вся их работа свелась к лингвистическому анализу. Теперь они уже не спрашивают, существует Бог или нет — они задают такой вопрос «Что вы имеет в виду, когда употребляете слово «Бог»?» Их вопрос — это вопрос о слове «Бог»; а не о самом Боге: что вы имеете в виду, когда употребляете слово «Бог»? Смысл слова... И никакой философии больше не остается. Она исчезает; это умирающая дисциплина. Верх взяла наука.
Если философия входит в дверь логики, то рано или поздно она обречена исчезнуть в науке, так как наука лучше может сделать это, чем занимается философия Философия способна жить, если только она входит в дверь любви. И тогда никто не сможет занять ее храм. Тогда она становится подлинной Софией — подлинной мудростью.
А теперь несколько предварительных слов, прежде чем мы войдем в эту маленькую притчу. Если вы смотрите сквозь призму любви, то дело не в том, что меняется реальность — реальность остается прежней — просто вы сами становитесь другими. А когда вы другие, тогда вы, конечно, видите другие вещи. Когда кто-то смотрит на полную луну глазами поэта, то это совершенно другой опыт — возвышающий, облагораживающий экстатичный. Когда кто-то смотрит на луну глазами астронома, то здесь нет никакого возвышения и не чувствуется никакой молитвы. Сердце не начинает учащенно биться. Вы не переживаете никакого экстаза. Вы не воодушевляетесь. Вы не переживаете общности. А ведь это одна и та же луна! Только вы слепы, закрыты...
Когда я учился в университете, у меня был один профессор, химик, известный на весь мир, и он считал, что химия — это единственная настоящая наука и что наступит такой день, когда исчезнут все прочие науки, так как химия может объяснить все. Она может объяснить жизнь, она может объяснить любовь, она может объяснить поэзию — так как, будучи сведенным к фактам, все это является химическим. Существование химично.
И вот однажды я отправился за ним вслед — он этого не заметил — он вышел на прогулку. Была ночь полнолуния. Он держал за руку свою жену, а я шел за ним. Я делал все, чтобы он не узнал о моем присутствии. Была ночь полнолуния. И он забыл, что он профессор химии, что он великий химик; и целовал свою жену. И тут я сказал: «Стоп!» Он был шокирован. Когда же он меня увидел, то сказал «Что значит ваше «стоп»? Это ведь моя жена».
