Истина суфиев

      Вам доводилось наблюдать? — нищие приходят просить милостыню утром. Они понимают психологию. Кто подаст им вечером? Люди к этому времени так раздражены, так недовольны жизнью. А утром после долгого ночного отдыха и глубокого сна энергия свежа — она накапливалась восемь часов. И у них больше понимания, больше сострадания, больше любви, больше сочувствия. И становится возможным уговорить их что-нибудь подать. У них что-то есть, и они могут подать. Но к вечеру у них уже ничего не остается; они утратили все, что у них было. Они смертельно устали.
      Дети лучше понимают — доводилось вам это наблюдать или нет? — чем старики. Старики становятся очень и очень твердыми, жесткими, хитрыми. Всю свою жизнь они имели дело с объектами. Все старики становятся Маккиавеллами. А вот юные дети невинны, доверчивы, они ближе к Будде. Почему? — они переполнены энергией.
      Дети так быстро всему учатся. Почему? Есть энергия и, следовательно, есть способность понимания. Чем старше вы становитесь, тем труднее вам учиться. Говорят, что старого пса труднее обучить новым трюкам. Почему? Так не должно быть, пес ведь знает так много трюков, он может выучить и еще несколько. Ему должно легче это даваться, ведь он так многому обучен. Он так долго занимался обучением, что сможет легче обучиться чему-то еще. Но это не так.
      Дети быстро учатся. Если ребенок рождается в городе, где говорят на пяти языках, он начинает изучать все пять языков, и он начинает владеть всеми пятью языками. Все они становятся его родными языками. Ребенок обладает бесконечной способностью к обучению. А причина только одна: его все еще переполняет энергия. Вскоре она рассеется в жизни.
      Человек медитации становится человеком понимания, потому что его энергия накапливается. Он не растрачивает ее впустую. Его не интересуют пустяки: он вообще не вкладывает свою энергию в мелочи. Поэтому, когда приходит время отдавать, ему есть что отдать.
      Энергия есть понимание. Сознавайте ее и пользуйтесь своей энергией очень сознательно, пользуйтесь своей энергией так, чтобы вы не просто растрачивали ее.
 
       Шестой вопрос:
       Что такое эго ?
 
      Это ложная сущность. Ее нет. В мире существует два больших недоразумения. Одно — эго, другое — смерть. Этих двух вещей не существует. И они не отделены, они связаны друг с другом. Это две стороны одной медали, два аспекта одной неистины.
      Если у вас имеется эго, тогда вы будете бояться смерти, и тогда смерть просто обязана будет прийти — ведь вы же цепляетесь за ложное. Как долго можете вы за него цепляться? Рано или поздно вы должны будете увидеть, что оно ложно. Вы можете продолжать избегать, вы можете продолжать все откладывать да откладывать, но не вечно.
      Смерть — это смерть эго. А эго — это не самое важное. Поэтому человек, который освобождается от эго, освобождается и от смерти. И тогда уже становится некому умирать.
      Эго похоже на большую волну в океане, верящую, что «я — это я, и я отделена от океана». Таково эго. Вскоре эта большая волна исчезнет в океане. И тогда она почувствует смерть. И даже когда она еще здесь и, взметнувшись высоко к небу танцует танец, перешептывается с ветром, вступает в диалог с солнцем, здесь все же будет присутствовать страх, что рано или поздно ей предстоит умереть. Потому что другие волны умирают! А ведь какую-то секунду тому назад они были живы.
      Ты живешь среди людей, которые умирают, то и дело умирают, один за другим. Колокол звонит по тебе. Не посылай кого-то спрашивать, по ком звонит колокол — он звонит по тебе. Всякий раз, когда кто-то умирает, смерть его приносит в дом истину, что и тебе предстоит умереть. Но почему кто-то умер? Почему же? Потому что волна верила, что она отделена от океана. Если бы волна знала, что «я не отделена от океана», где была бы смерть? Эта волна стала бы суфием. Эта волна стала бы Буддой. Если бы эта волна знала, что «я не отделена от океана. Я и есть океан. Со хум — я здесь», тогда не было бы смерти.
      Эго — это ложная сущность. Оно нужно — точно так же, как нужно твое имя. Твое имя — ложная сущность. Все рождаются без имени. Но нам приходится давать определенное имя, иначе жить в мире будет невозможно: как его называть? Как к нему обращаться? Как ему послать письмо? Как дать ему денег или занять у него денег? Как привлечь его к суду? Это будет невозможно, если все будут безымянными. Это будет полнейшим хаосом! Этот мир не сможет существовать; это будет уже какой-то совсем другой мир.
      И будет очень трудно разобраться, кто твоя жена, кто твой сын и кто твой муж. Во всем будет царить хаос. Имена необходимы, ярлыки необходимы. Но они ложны. Они выгодны, но они не истинны. Когда вы даете ребенку имя, вы даете имя безымянному.
      Точно так же обстоит дело с эго. Если имя нужно для того, чтобы им пользовались другие, то эго нужно для того, чтобы им пользовался ты. Тебе придется говорить «я». Тебе придется говорить: «Я хочу пить». Все дело в том, что есть жажда. Но если ты подойдешь и ни с того ни с сего объявишь в мире: «Есть жажда!», то придется очень туга кто хочет пить? Где эта жажда? И тебе приходится говорить «Я хочу пить». Это «я хочу пить» просто выгодно. Ведь все, что на самом деле есть — это жажда, голод, любовь. Эти вещи истинны, а «я» нужно лишь для того, чтобы управлять своей жизнью.
      Если ты это понимаешь, тогда нет проблем. Ты можешь его использовать и знать, что ты не отделен от существования. Я тоже использую слово «я», Будда использует его, Кришна использует его, Христос использует его. Его нельзя отбросить. Да и не нужно! Просто ты должен понять, в чем дело: это слово выгодно, полезно в повседневной жизни, однако не имеет экзистенциального статуса.
      Не будь одурачен этим словом. Не начинай верить, что это слово — реальность. А между тем это случается. Я слышал, что Шарль де Голль был большим эгоистом, какими, впрочем, и должны быть политики.
      Эта история рассказана о нем:
      Однажды зимней ночью, когда он уже ушел в отставку, его жена покрылась мурашками и произнесла: «Боже мой, какой холод».
      С мягкой уступчивостью де Голль ответил: «В постели, мадам, можешь называть меня и Шарлем».
      Люди могут начать верить. И тогда вы наделяете это слово реальностью, которой не существует, которой оно не обладает.
      Шотландцы Мак-Грегоры все как один были рослыми, сильными деревенскими жителями. Им были известны окрестные дебри, но они не очень-то разбирались в премудростях цивилизации. Но когда возникла проблема, связанная с уважением их прав на землю, глава клана, известный как Мак-Грегор, был послан в Эдинбургский университет за адвокатом.
      По сравнению с этим представителем клана городской законник выглядел бледно, однако он имел хороший опыт, что им и было нужно, и поэтому был щедро задобрен и приглашен на пышный обед Мак-Грегоров. Когда законовед вошел в огромный обеденный зал, ему указали на конец стола, сплошь заставленного яствами.
      Однако юрист, отнюдь не жаждавший занять место хозяина во главе стола, сказал: «О сэр, я не осмелюсь сесть на стул самого Мак-Грегора».
      «Нет, осмелитесь, — уверенно сказал Мак-Грегор, — потому что он сам попросил вас это сделать».
      Оглянувшись на высоченных сыновей, стоявших поблизости, юрист попятился еще дальше со словами: «Только Мак-Грегору подобает сидеть во главе стола».
      Мак-Грегор от души расхохотался и, хлопнув адвоката по спине, сказал: «Сиди где тебе говорят, глупый маленький человечек, потому что, где бы ни сидел Мак-Грегор, глава стола будет там».
      Эго — это всего-навсего вера в свою особость, вера в самого себя — и вера эта от начала до конца ложная и совершенно не основанная на истине.
      Меня нет. Тебя нет. Есть один только Бог. Пойми это, и тогда пользуйся на здоровье этим словом. Но тогда это будет всего лишь слово. Слово, не обозначающее никакой реальности. Есть только единое. Многое — это видимость. Многое ложно. Ложность заключается во множестве и множественности. Истина же заключается в едином.
       Любимый Ошо, я не в состоянии смотреть в ваши глаза. Как только я вас вижу, мои глаза тут же закрываются. Не знаю, что это: малодушие и страх или естественное явление. Пожалуйста, объясните мне, что происходит.
      Аруп, значит, это произошло! Это не что иное, как самая настоящая любовь. Не создавай из этого проблему. Не думай об этом — допусти это. Чем больше ты меня любишь, тем чаще это будет происходить, потому что любовь способна знать даже с закрытыми глазами, любовь способна видеть даже с закрытыми глазами.
      Без любви даже открытые глаза не открыты. А с любовью открыты даже закрытые глаза. Потому что, когда закрываются внешние глаза, открываются глаза внутренние.
      И как долго собираешься ты смотреть на меня открытыми глазами? Рано или поздно тебе придется раствориться во внутреннем.
      Ты удачлив, Аруп, это блаженство. Не создавай из него проблему.
      А ум таков, что беспрестанно создает проблемы даже из блаженства. И если ты создаешь из него проблему, то отыщется множество советчиков. Кто-то скажет: «Это малодушие». Кто-то скажет: «Это страх». А кто-то скажет что-нибудь еще — и тайна этого будет потеряна. А это не что иное, как любовь.
      И это происходит всегда: когда вы любите, даже глаза становятся помехой. Даже взгляд открытых глаз заставляет вас почувствовать дистанцию. А когда глаза закрыты, исчезает всякая дистанция. И тогда между тобой и мной не остается пространства.
      И это будет все чаще и чаще происходить с женщинами. Даже в состоянии обычной любви, находясь в объятиях мужчины, женщина закрывает глаза. Женщины не любители подглядывать эротические сцены. Чего не скажешь про мужчин. Когда мужчина занимается с женщиной любовью, ему хочется посмотреть, что происходит — только тогда он сможет поверить. Взгляд — это вера! Если ему не удается увидеть, он не может поверить. Он хочет, чтобы свет оставался включенным. Но это еще не все: есть такие дураки, которые в своих спальнях держат автоматическую камеру для того, чтобы потом можно было увидеть: «Неужели это и впрямь произошло?»
      Но женщины почти всегда закрывают глаза, потому что закрыть глаза означает выйти за пределы пространства и за пределы времени. И вдруг исчезает внешнее и остается один лишь внутренний мир.
 
       Восьмой вопрос:
       Все мои проблески и озарения происходят, когда я сижу в туалете. Не делает ли это меня дерьмовым учеником?
 
      Кришна, ты такой и есть! Но не волнуйся — это случалось и до тебя с некоторыми в высшей степени великими людьми. У Мартина Бубера первое сатори произошло в туалете. Ты в хорошей компании.
 
       И последний вопрос:
       Я очень расстраиваюсь каждый раз, когда вы говорите, что бизнесмен не может быть религиозным, ведь я же бизнесмен. Неужели у меня нет никакого шанса?
 
      Быть бизнесменом — это одно, а быть в бизнесе — это совсем другое. Ты можешь быть в бизнесе и быть религиозным, но ты не можешь быть бизнесменом и религиозным. Это полярные противоположности. Это не синонимы. Я не говорю, что ты должен отречься от всякого бизнеса, чтобы быть религиозным. Я никогда не бываю сторонником какого бы то ни было отречения. Но когда я говорю, что бизнесмен не может быть религиозным, то имею в виду что-то совсем другое. Я имею в виду психологию — не работу которую ты выполняешь в миру, а психологию, ум.
      Ум бизнесмена всегда торгуется, всегда жаден, всегда думает о выгоде, всегда в будущем, всегда интересуется ерундой, мирскими объектами. Когда я говорю: «Не будь бизнесменом», я имею в виде: «Отбрось эту психологию».
      Ты можешь бросить мир и отправиться в гималайские пещеры — однако это не поможет, потому что мне доводилось видеть великих махатм, отрекшихся от бизнеса, но, несмотря на это, остававшихся бизнесменами. У них та же самая психология. Может, теперь они и не думают в терминах монет этого мира, но они думают в терминах монет мира иного. Может, они и не думают в терминах приобретения большего дома здесь, но они думают в терминах приобретения большего дома в раю. Может, они и не интересуются больше вещами этого мира, но какая разница? Они все еще интересуются вещами, их мотивация — это все-таки мотивация жадности.
      Не будь жадным. Будь щедрым. Не копи — делись. Это и есть настоящее отречение. И тогда живи, где живешь и делай, что делаешь. И не живи для будущего — живи в этом мгновении, для этого мгновения. И тогда ты не будешь бизнесменом. Но ты можешь быть в бизнесе.
      Не расстраивайся. В самом деле, со мной никому не надо расстраиваться. Все, о чем я тебя прошу — это совсем не менять внешнее, а менять внутренние отношения, подходы, взгляды.
      Ринкель все утро напролет пытался встретиться с Саперстейном и Шапиро, главным бухгалтером. Но, когда он спрашивал Саперстейна, секретарша говорила ему, что тот вышел. А когда он спрашивал Шапиро, секретарша говорила ему, что тот очень занят.
      Он возвращался пять раз, пока, наконец, ему все это не надоело. «Что это за бизнес? — раздраженно буркнул он секретарше. — Один партнер все утро отсутствует, а другой по несколько часов загружен делами. Что здесь происходит?»
      «Простите, мистер Ринкель, — извинилась секретарша. — Но, видите ли, когда мистер Саперстейн уходит, он загружает делами мистера Шапиро».
      Таков ум бизнесмена.
      Или помедитируйте над этим:
      Бэнни много лет работал портным. И пришло время, когда ему захотелось уйти на пенсию, однако сбережения его были скудными.
      «Мириам, — пожаловался он своей жене, — я устал. Мне хочется уйти на пенсию, но я не представляю, как мы будем жить на такие деньги».
      «Не волнуйся, — сказала Мириам, — у меня есть много денег». И она протянула ему сберегательную книжку в которой значились регулярные вклады с выросшими процентами за целых сорок лет их совместной жизни.
      «Откуда это?» — удивленно воскликнул Бэнни.
      «Успокойся, — мягко ответила Мириам, — всякий раз на протяжении последних сорока лет, когда мы занимались любовью, я откладывала по пять долларов».
      Бэнни сжал в объятиях свою жену и возбужденно выкрикнул: «О Мириам! Ради Бога, ты должна была мне об этом сказать. Если бы я только знал, я бы препоручил тебе весь свой бизнес».
      Таков ум бизнесмена.
      Будь в бизнесе — это не проблема — но не будь бизнесменом. Думай о более важных вещах. Думай о более высоких вещах. Думай о красоте, любви, истине, Боге. Думай о медитации, сатори. Все это случается лишь тогда, когда ты не жаден. Все это случается лишь тогда, когда ты в этом мгновении, целиком в этом мгновении. Все это случается лишь тогда, когда ты расслаблен и ненапряжен.
      Это и есть то, что я имею в виду, когда говорю «не будь бизнесменом».
 
       И самый-самый последний вопрос:
       Любимый Мастер, спасибо вам.
 
      Гиян Бхакти, это молитва. Это начало настоящей саньясы. Это внутренняя инициация. Когда ты перестаешь думать, ты начинаешь благодарить. А если ты можешь благодарить, то все становится возможным — даже невозможное становится возможным. Если ты можешь благодарить, тогда открываются двери. Они открыты только тем, кто живет в благодарности.
      Бог дает свои ключи только тем, кто благодарен. И ключи Бога остаются недоступными для тех, кто жалуется. А всякое мышление — это вид жалобы.
      Благодарение — это самый прекрасный цветок, вырастающий в душе.
      И, Гиян Бхакти, я наблюдал за тобой... медленно-медленно раскрывается почка. Она становится цветком. Скоро у тебя появятся крылья. Скоро твоя жизнь станет благоуханием. Скоро в тебе расцветет не один цветок, а миллионы цветов.
      Когда расцвел один цветок, знай, что наступила весна.
 

9. Сам себе незнакомец

 
       Рассказывают, что суфийский Мастер Ибрагим бен Адам, сидел однажды на опушке леса, когда с ним поравнялись два странствующих дервиша. Он поприветствовал их, и они разговаривали до темна о духовном.
       С приходом вечера Ибрагим пригласил их в гости разделить с ним трапезу. Они сразу приняли это приглашение, и перед их глазами предстал стол, заставленный изысканными яствами.
       «Как долго ты был дервишем?» — спросил один из них Ибрагима. «Два года», — ответил он.
       «А я следую Суфийскому Пути без малого тридцать лет, и мне еще никогда не доводилось видеть таких способностей, которые ты здесь проявил,» — сказал тот человек.
       Ибрагим ничего не ответил.
       Когда же еда почти закончилась, незнакомец в земной робе вышел на просеку. Он сел и поделился остатками еды.
       И все поняли своим внутренним чувством, что это был Кхидр, бессмертный Проводник всех суфиев. И они стали его ждать, чтобы он поделился с ниш своей мудростью.
       Когда же Кхидр встал, чтобы уйти, он просто сказал: «Вы, два дервиша, дивились, глядя на Ибрагима. Но от чего вы сами отреклись, чтобы следовать по Пути дервиша?
       Вы отказались от надежности и обычной жизни. А Ибрагим бен Адам был могущественным царем и оставил султанское владычество в Балкхе, чтобы стать суфием. Вот почему он значительно вас опередил. К тому же за свои тридцать лет вы получали награды от самого отречения. Это была ваша плата. А он всегда воздерживался от притязаний на какую бы то ни было награду за свою жертву». И в следующее мгновение Кхидр ушел.
 
      Религия — это радикальное изменение видения, а не просто смена взглядов. Это не просто смена идеологии — это изменение самого бытия. Отсюда ее радикальность — радикальность имеет дело с корнями.
      Религия — это не что-то наподобие обновления это разрыв с прошлым, это квантовый скачок. Поэтому она является революцией. Это вообще не эволюция. Вы не можете расти из нерелигиозности в религиозность, не можете вырасти. Это вообще не рост.
      Рост включает в себе еще сохранившееся старое — и дело не только в том, что оно не ушло: оно улучшилось И на этот раз стало более изощренным, более ценным.
      Религия — это обновление. Это смерть! И возрождение.
      Ибрагим был великим царем. Религия пришла к нему как смерть и возрождение. Однажды ночью он ворочался с боку на бок в своей постели — как и подобает богатым людям, царям. Сон никак не шел. Сон — это исключительное право бедняков, привилегия бедняков. Только бедняки могут себе позволить спать. Им не о чем беспокоиться — вот в чем дело.
      А Ибрагим был великим царем. И его неотступно подстерегало тысяча и одна беспокойство. Он страдал от бессонницы годами. Врачи ничем не могли ему помочь. И вдруг он услышал, как кто-то ходит по крыше дворца. Естественно, он испугался. Цари ведь очень пугливые люди. Когда у вас кое-что есть, вы по неволе будете бояться — бояться это потерять. Те же, кто ничего не имеют, могут быть бесстрашными, но как могут быть бесстрашными те, кто имеют? И он испугался, уж не враг ли это, не шпион ли? Он громко закричал «Кто здесь?»
      А этот человек рассмеялся, и смех его напомнил смех сумасшедшего или Будды. Ибо лишь два типа людей способны на такой смех — смех выходящий из самого живота, смех, в котором нет никакой политики, смех, которым нельзя манипулировать, смех, которым нельзя управлять с помощью ума. Смех, что исходит из глубочайшего ядра существа.
      Так способен смеяться или ребенок, или сумасшедший, или Будда. Ибрагим задрожал еще больше. «Кто здесь? — проговорил он — И почему ты смеешься? Отвечай на вопрос: кто ты и что ты здесь делаешь?»
      А незнакомец ответил: «Не беспокойся. Я потерял своего верблюда и теперь ищу его».
      Но ведь верблюды не теряются на крышах дворцов. Откуда им там взяться? «Этот человек, должно быть, сумасшедший, совсем сумасшедший». Ибрагим позвал стражу и приказал ей схватить того человека, но им не удалось его поймать. Они старались изо всех сил, но так и не смогли нигде его обнаружить Он просто исчез. Так же внезапно, как и появился
      Царь был не в состоянии уснуть. К его беспокойствам, которые и без того его осаждали, добавилось еще и новое: «Кто этот человек? Что ему было нужно? Почему он смеялся? И ответ его какой-то загадочный».
      На следующий день, когда он сидел в своем дворце на троне, у него не выходил из головы тот странный смеющийся человек. А смеялся он так, что вам было бы не просто забыть этот смех. Он был окружен ореолом таинственности. Он глубоко проник в самое сердце Ибрагима. И тот даже несколько раз почувствовал зависть — он не был способен на тот смех, тот безудержный, спонтанный смех. А может этот человек шутил?
      И вот до ушей его долетел тот же самый голос у ворот. Какой-то человек пререкался со стражей, охранявшей ворота, и голос был именно тот. И этот человек говорил тоном, не терпящим возражений: «Я хочу остановиться в этом доме — это же караван-сарай!» Стража пыталась его убедить: «Это не караван-сарай — это дворец царя, его личная резиденция!»
      Но человек настаивал на своем, причем так громко, что даже царю было слышно, что происходит. Тот человек говорил: «Это действительно караван-сарай. Не пытайтесь меня одурачить!»
      Царь приказал страже: «Приведите сюда этого человека. Может быть, он и есть тот, кто искал своего верблюда на крыше этой ночью. А теперь он называет мой дворец, мою личную резиденцию, караван-сараем — домом, свободным для постояльцев. Приведите же его сюда».
      И того человека привели. Но аура авторитета присутствовала не только в его голосе, не только в его смехе, напоминающем смех сумасшедшего или Будды — само присутствие его было наполнено светом, сиянием. Глаза его горели чем-то неведомым. То был незаурядный человек. Он вошел так, что заставил Ибрагима почувствовать: «Он больше похож на императора, чем я — какая же у него грация, какое изящество». А ведь это был нищий! Его одежда была сплошь в лохмотьях, но за этими лохмотьями находилось светящееся существо. Что-то божественное! Что-то очень редкое, что случается только иногда. Король почувствовал благоговейный трепет.
      Заикаясь, он спросил «Зачем? Что ты говоришь моей страже? И как ты можешь говорить, что это караван-сарай? Это не так! Это мой личный дом. Ты что, сумасшедший?»
      И этот человек снова рассмеялся тем же самым смехом и сказал: «Какую чушь ты несешь! Это же караван-сарай — потому что я уже приходил сюда однажды, и на этом троне, на этом же самом троне, я видел кого-то другого. И он тоже говорил, что это его личная резиденция. Где же тот человек?»
      «Ты, верно сошел с ума, — ответил Ибрагим, — это же был мой отец. Теперь он мертв. А я получил в наследство его царство и его дворец».
      «Но, — возразил тот человек, — я приходил сюда еще один раз, даже до этого случая, и здесь был другой человек, и он так же заявлял, что это его личный дом. Я приходил много раз, и каждый раз находил нового человека, который так заявлял».
      «То был мой дед», — отвечал Ибрагим. Однако на этот раз Ибрагим смог почувствовать истину, которую тот пытался показать.
      И этот человек снова рассмеялся и сказал: «И ты все еще утверждаешь, что это твой личный дом, твоя личная резиденция? Люди все время меняются, в один день я пришел и увидел А; на другой день я пришел и увидел В; сегодня я пришел и увидел С. А завтра, говорю тебе, я приду, и тебя здесь не будет! Вот я и говорю, что это караван-сарай».
      Истина была так ясна и так реальна. То был не просто вопрос идеологического, философского переубеждения Ибрагима, нет — он был обращен экзистенциально. Он упал к ногам того нищего и произнес: «Оставайся в этом караван-сарае, а я ухожу. Я отрекся от всего этого. Я понял, что это караван-сарай — что мне здесь после этого делать? В таком случае я должен искать свой собственный дом. Вот я и продолжу свой поиск, а ты можешь оставаться здесь. И я благодарен тебе».
      Вот как религия пришла к Ибрагиму, он никогда не оглядывался назад. Он просто вышел из дворца, оставил позади столицу и царство. И никогда не оглядывался назад. Это было не рассчитанное, умное, хитрое отречение; то отречение было не от ума. Оно было экзистенциальным. Оно произошло не из-за того, что «до тех пор пока ты не отречешься от мира, ты не найдешь Бога.» Нет. В нем не присутствовала логика, lb не был рассчитанный шаг. Все рассчитанные шаги хитры. А вам не удастся достичь Бога хитростью.
      Расчет арифметичен, логичен, но это не любовь. А дверь к Богу не логика, но любовь. Расчет идет от ума, а ум — это преграда. Ваш ум отъединяет вас от Бога. Вы не можете соединиться с Богом благодаря ему. Вам нужно его отбросить. И отбросить его сразу, а не постепенно. Когда вы отбрасываете его постепенно, это просто говорит о том, что экзистенциально вы не убеждены.
      Когда вы встречаете вдруг на дороге змею, вы же не отодвигаетесь от нее постепенно — вы просто прыгаете! Это экзистенциальный вопрос. Вы не проводите над ним философских медитаций, правильно ли будет прыгать или не правильно: «как прыгать? У кого спрашивать совета? Каким священным текстам последовать? Какие карты пригодятся?» Нет — вы просто прыгаете! Вы не единой секунды не даете уму работать. Действие приходит спонтанно и целиком. А когда действие целостно, оно революционно. Когда действие спонтанно, оно религиозно — и тогда это революция, тогда это радикальное изменение видения.
      Когда ваш дом объят огнем, вы просто из него выбегаете. Вы не рассуждаете обо всяких «за» и «против». Вы не предпринимаете рассчитанных шагов. Вы забываете о всяких формальностях, о всяком этикете. Вы могли принимать ванну, вы могли быть голыми, но, если дом объят огнем, вы просто выбегаете из дома голыми. Вы начисто забываете, что это не правильно. У вас же нет времени.
      Ум нуждается во времени. А спонтанность — это безвременность Религия — это вневременная трансформация.
      Это первое, что нужно понять религия — это не смена взглядов, но изменение в способности проникновения. Это видение мира совершенно по-новому, абсолютно по-новому. Это возрождение. Это не смена вашей философии; ваши глупые философии не имеют смысла. Религия вообще не философична. Религия абсолютно не философична. Она не думает об истине: она ей живет.
      Философия — это упражнение в бесполезности. Жан-Поль Сартр сказал: «Человек — это бесполезная страсть». Я с ним не согласен. Это не человек, а философия — бесполезная страст.ь Философия есть бесполезная страсть.
      Я слышал
      Зайдя в дом своего знаменитого друга философа, человек заметил красивую раму от картины на стене. Однако в ней не было картины — то была лишь рама. И он спросил своего друга философа: «В чем смысл этого пустого холста в обрамлении?»
      Философ сказал: «О, это совершенно особая картина, изображающая египтян, преследующих израильтян, переходящих через Красное море».
      Почесав затылок, тот сказал в ответ: «Но я в самом деле не понимаю, где на этой картине Красное море».
      «А воды уже расступились, дабы позволить израильтянам перейти,» — ответил друг.
      «Правда? Ну ладно, а где тогда сами израильтяне?»
      «Они уже перешли на другую сторону моря».
      «А, понятно. Ну ладно, а где же тогда египтяне, которые преследуют израильтян?»
      «А! — воскликнул друг. — Так ведь они еще не появились!»
      Философия — это всего-навсего пустой холст. Вы можете вообразить на нем тысячу и одну вещь, но на самом деле там нет ничего. Вы можете вообразить богов, ад, рай; вы можете вообразить тысячу и одну вещь. Однако все это воображение. Это дневной сон. И вы можете также привести причины, аргументы, доказательства того, что вы говорите. Вы можете даже заставить своими аргументами замолчать людей. И тем не менее философия остается упражнением в бесполезности.
      Религия же экзистенциальна. Она не философична. Она не думает о Боге она переживает Бога. Она не имеет ничего общего со всякими «о». Ее подход прямой. Она не ходит вокруг да около. Она просто бьет прямо в цель. Она движется прямо, как стрела.
      Иисус говорит своим ученикам: моя тропа прямая и узкая. Прямая, кратчайшее расстояние между двумя точками — такой смысл слова «прямая». А философия зигзагообразна, это наидлиннейшее расстояние между двумя точками, вот что такое философия. А религия — это кратчайшее расстояние между двумя точками, прямая линия, абсолютно прямая. Она ни секунды не тратит на ненужные вопросы.
      И она узка. Почему узка? Потому что по ней может пройти только один человек. Религия абсолютно личностна. Вы не можете взять с собой свою жену или детей. Вы не можете двигаться толпами. Поэтому толпы никогда не бывают религиозными. Вы можете назвать эти толпы индуистами, мусульманами, христианами, но толпы никогда не бывают религиозными. Сама психология толпы — это политика, она никогда не бывает религиозной. Религиозны только личности.
      Будда религиозен, а буддисты — нет. Кришна религиозен, а индуис-ты — нет. Христос религиозен, а христиане — нет. Тогда кто такие христиане? Они создали политику под названием «религия». Ум толпы всегда создает политику. Он амбициозен, подражателен, зауряден.
      Религиозный человек движется в одиночку. Он не овца: он лев. Он движется в одиночку. Поэтому тропа пряма и узка. Ты не можешь взять с собой своего друга. Чем глубже ты входишь в свое существо, тем более одиноким ты становишься. А когда ты достигнешь глубочайшего ядра своего существа, ты будешь там одиноким. Абсолютно одиноким. Там не будет даже отделенного от тебя Бога — ты сам будешь Богом... Ахам Брахмасми, Ана'р Хаг. И там у самого основания твоего существа возникает чувства я Бог, я истина, я реален.
      С Богом никогда не сталкиваешься как с объектом. Ты обнаруживаешь его как центр своей субъективности. Тропа в самом деле узка.
      Кабир сказал: Прем гали ати санкаои, тамаи до па самайа — очень узка тропа любви, ей не вместить двоих. Любящие становятся одним. Если есть любовь, они становятся одним. Если нет любви, их остается двое.
      А тропа Бога — это любовь Тропа Бога — это не ум, не логика, не аргументация, не философия. Она интуитивна. Она идет от сердца.
      Вы можете сменить свою философию, но это вас не изменит. Вы останетесь теми же. Я видел христиан, становившихся индуистами, индуистов, становившихся христианами. И я совсем не замечал ни какой перемены. Вы можете ходить в церковь или храм, или гурудвару, но как это вызовет в вас хоть какое-то изменение? Тот, кто ходит, остается все тем же. Меняется церковь, меняется структура здания, но структура ума, ходящего в церковь или храм, все та же. Вы отбиваете поклоны Кришне или Махавире — Махавире или Кришне — не имеет значения. Весь вопрос в том, кто тот, кто отбивает поклоны, какова структура его ума, строение его ума.