– Тут не должно быть сопротивления, – сказал Хайрам Блек. – Отсюда федди должны уйти к крепости у брода Доак.

Полчаса спустя его предположение подтвердилось. Ожил коммуникатор Фалькенберга.

– Мы в небольшом городке, который называется Медселин, – сказал Фрейзер. – Здесь стоял гарнизон, но теперь он уходит вверх по дороге. Нас встречает комитет граждан.

– К черту комитет! – рявкнул Фалькенберг. – Преследуйте противника!

– Полковник, я бы рад, но у меня совсем нет горючего.

Фалькенберг мрачно кивнул.

– Капитан Фрейзер, я хочу, чтобы разведчики продвинулись на север как можно дальше. Есть ли там хоть какой-нибудь транспорт?

Последовало долгое молчание.

– Да, сэр, велосипеды…

– Тогда, ради Бога, используйте велосипеды! Используйте все, что придется, капитан, но пока вас не остановит противник, вы должны идти вперед, обходя сосредоточения. Хватайте их за пятки, Иен, они испуганы. Они не знают, кто их преследует, и если вы продолжите на них давить, не станут останавливаться, чтобы узнать. Двигайтесь вперед, старина. Если попадете в неприятности, я вас вытащу.

– Есть, полковник. Встретимся у брода Доак.

– Верно. Конец связи.

– Вы сдержите обещание, генерал? – спросил Хайрам Блек.

Фалькенберг взглянул на ранчеро своими светло-голубыми глазами.

– Это зависит от того, насколько надежна ваша Гленда Руфь Хортон, полковник Блек. Ваши ранчеро должны собраться вдоль всей долины. С такой угрозой с фланга конфедераты не посмеют занять оборонительную позицию южнее брода Доак. Но если ваши патриоты не покажутся, получится совсем другая история. – Он пожал плечами. Полк растянулся на дорогах на триста километров, и единственной защитой его флангов оставалась собственная скорость и нерешительность противника. – От нее зависит не только это, – продолжал Фалькенберг. – Она сказала, что основные бронированные части фридландцев находится в районе столицы.

Хайрам Блек не по-военному присвистнул.

– Генерал, если Гленда Руфь в чем-то уверена, можете на это полагаться.

Главный старшина Кальвин хмыкнул. Этот звук лучше слов выразил его мнение. Не так уж часто бывает, чтобы существование 42-го зависело от юной девушки из колоний.

– А как получилось, что она стала командовать ранчеро долины? – спросил Фалькенберг.

– По наследству, – ответил Блек. – Ее отец был настоящим мужчиной, генерал. Погиб в последнем сражении прошлой революции. Она была у него начальником штаба. Старый Джош доверял ей больше, чем своим офицерам. На вашем месте я бы тоже доверял ей, генерал.

– Я ей доверяю.

Для Фалькенберга полк – это не просто отряд наемников. Подобно любому произведению искусства, это великолепно созданный инструмент; именно совершенство – главное оправдание его существования.

Но, в отличие от произведений искусства, полк – это воинская часть, и он должен участвовать в сражениях и нести потери. Тех, кто погибал в боях, оплакивали. Но павшие были лишь частицами полка; полк будет существовать и тогда, когда все его нынешние солдаты и офицеры будут мертвы. 42-й сталкивался с поражениями в прошлом и, возможно, столкнется в будущем, но на этот раз под угрозой оказывается само существование полка. Фалькенберг рисковал не только жизнями солдат, но и самим 42-м.

Они продолжали двигаться на север. Фалькенберг изучал карты. Выводя противника из равновесия, один полк мог проделывать работу пяти. Однако рано или поздно конфедераты прекратят отступление. Они отходят к своей крепости у брода Доак, собирают силы и сосредоточиваются для сражения, которое Фалькенбергу не выиграть. Поэтому сражение не должно начаться, пока не соберутся силы ранчеро. Тем временем, полк должен обойти форт Доак и повернуть на восток к горным проходам, перекрыв их, прежде чем фридландские бронечасти и горцы Завета вырвутся на западные равнины.

– Думаете, у вас получится? – спросил Хайрам Блек. Он смотрел, как Фалькенберг работает с приборами, передвигая символы на карте командной машины. – Мне кажется, фридландцы доберутся до прохода раньше вас.

– Да, – согласился Фалькенберг. – И если они пройдут, мы проиграли. – Он нажал кнопку, на карте вспыхнула яркая точка, представляющая майора Севеджа, который с артиллерией стремительно продвигался по диагонали от Астории к проходу Хильера, в то время как основная часть полка продолжала подниматься по течению Колумбии и поворачивала на восток к горам, покрывая две стороны треугольника. – Джерри Севедж может добраться туда первым, но у него не хватит сил, чтобы остановить их. – По карте передвигалась еще одна группа символов. Не отдельная четко оформленная часть, а несколько ручейков, собирающихся у прохода. – Мисс Хортон тоже пообещала быть здесь с подкреплением и припасами – достаточно, чтобы выдержать первое столкновение. Если они сумеют задержать фридландцев настолько, чтобы дать нам возможность подойти, мы овладеем всем сельскохозяйственным районом Нового Вашингтона. И революция будет выиграна более чем наполовину.

– А что если она не сумеет добраться – или они не смогут сдержать парней с Фридланда и Завета? – спросил Хайрам Блек.

Главный старшина Кальвин снова хмыкнул.

XVIII

Проход Хильера представляет собой холмистую, в шесть километров шириной расщелину в высокой горной цепи. Горы Олдайн проходят в общем направлении с северо-запада на юго-восток, и посередине с ними соединяются уходящие на юг горы Темблора. Непосредственно в месте соединения и находится проход, который соединяет центральную равнину со столицей к востоку с долиной Колумбии к западу.

Майор Джереми Севедж с удовлетворением разглядывал свою позицию. У него не только двадцать шесть пушек, захваченных у фридландцев в Астории, но еще двенадцать, взятых на разбросанных аутпостах в нижнем течении Колумбии, и все пушки надежно вкопаны в землю за холмами, нависающими над проходом. Перед пушками позиции шести пехотных рот второго батальона и половина третьего, а за ними в резерве тысяча ранчеро.

– Во всяком случае нас не обойдут с флангов, – заметил центурион Брайант. – Сможем продержаться, сэр.

– Да, у нас есть такая возможность, – согласился Севедж. – Благодаря мисс Хортон. Должно быть, вы здорово подгоняли своих людей.

Гленда Руфь пожала плечами. У ее нерегулярных частей в ста восьмидесяти километрах к западу от прохода кончилось горючее, и она привела их форсированным тридцатичасовым пешим маршем, отправив оружие вперед на последних каплях бензина.

– Я просто шла, майор. Мне не нужно было подгонять людей, они шли за мной.

Джереми Севедж быстро взглянул на нее. Стройная девушка в этот момент не казалась красивой – одежда выпачкана грязью, волосы растрепаны, но он предпочел бы видеть ее, а не мисс Вселенную. С ее войсками и боеприпасами у него появился шанс удержать позицию.

– Значит, просто шли. – Центурион Брайант быстро отвернулся, у него что-то застряло в горле.

– Мы сможем продержаться до прихода полковника Фалькенберга? – спросила Гленда Руфь. – Думаю, противник бросит сюда все силы.

– Мы искренне надеемся на это, – ответил Джереми Севедж. – Вы знаете, это наш единственный шанс. Если их бронированные части вырвутся на простор…

– Другого пути на равнины нет, майор, – ответила она. – Горы Темблора тянутся до самых болот Мэтсона, и там никто не рискнет пройти на тяжелых машинах. Большой Изгиб – территория патриотов. А между болотами Мэтсона и нерегулярными частями патриотов – потребуется неделя на переход. Если они не хотят этого, им придется пройти здесь.

– И они придут, – закончил за нее Севедж. – Хотят дойти до крепости у брода Доак раньше, чем мы успеем ее осадить. По крайней мере таков план Джона Кристиана, а он редко ошибался.

Гленда Руфь в бинокль разглядывала дорогу. Пустую – пока.

– Этот ваш полковник… Зачем ему все это? На нашей плате не разбогатеешь.

– Я думал, вы рады, что мы здесь, – сказал Джереми.

– Конечно, я рада. За 240 часов Фалькенберг изолировал все гарнизоны конфедератов к западу от Темблора. Единственная сила, которая сохранила способность к боевым действиям, это армия из столицы – за одну кампанию вы освободили едва ли не всю планету.

– Удача, – ответил Джереми Севедж. – Просто очень повезло.

– Хе, – презрительно произнесла Гленда Руфь. – Я в это верю не больше вас. Конечно, федди заняты оккупацией, они разбросаны, и всякий, кто способен быстро двигать войска, имел возможность отрезать их, прежде чем они соберут крупные боеспособные формирования. Но никто не верил, майор, что это можно сделать не на картах. С реальными частями – а он сделал. Это не удача, это гениальность.

Севедж пожал плечами.

– Не стану спорить.

– Я тоже. А теперь ответьте: что делает военный гений, командуя наемниками на заброшенной сельскохозяйственной планете? Такой человек должен быть генерал-лейтенантом СоВладения.

– СВ не нужны военные гении, мисс Хортон. Большой Сенат хочет повиновения, а не оригинальности.

– Может быть. Мне казалось, что Лермонтов не дурак, а ведь его сделали адмиралом. Ну, хорошо, СВ не собирается использовать Фалькенберга. Но почему Вашингтон, майор? С таким полком вы могли бы отправиться куда угодно, кроме Спарты, и показать Братству, чего вы стоите. – Она осматривала в бинокль горизонт, и Севедж не видел ее глаз.

Девушка его беспокоила. Никто из чиновников Свободного государства не усомнился в правильности решения нанять полк.

– Совет полка проголосовал за отправку сюда, потому что нам надоел Танит, мисс Хортон.

– Конечно. – Она продолжала разглядывать унылые холмы впереди. – Послушайте, я бы отдохнула, если нам предстоит бой – а он нам предстоит. Посмотрите на горизонт слева от дороги. – Она отвернулась, и в этот момент прогудел коммуникатор Брайанта. Аутпосты заметили разведчиков бронированных частей.

Гленда Руфь шла к своему бункеру, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Она родилась на Новом Вашингтоне и привыкла к сорокачетырехчасовому периоду вращения этой планеты, тем не менее отсутствие сна сказывалось и на ней.

«Хожу по подушкам», – сказала она себе. Так описывал их ощущения Харли Хастингс, когда они возвращались домой под утро.

«Может, Харли там, с подходящими частями», – подумала она. И понадеялась, что нет.

Ничего у них и не могло получиться, но он хороший мальчик. Однако слишком мальчик, лишь пытающийся выглядеть мужчиной. Конечно, приятно, когда с тобой обращаются как с леди, но он так и не смог поверить, что я способна сама за себя постоять …

У ее бункера стояли часовые: два ранчеро и один капрал из полка Фалькенберга. Капрал застыл по стойке смирно, ранчеро поздоровались. Гленда Руфь ответила жестом – наполовину приветствие, наполовину салют капралу – и прошла внутрь. «Контраст не мог бы быть сильней», – подумала она. Ее ранчеро не собираются глупо выглядеть с этими салютами и всем прочим.

Не раздеваясь, она легла и укрылась тонким одеялом. Почему-то инцидент у бункера ее встревожил.

«Люди Фалькенберга – профессиональные военные. Все профессионалы. Что они делают на Новом Вашингтоне?

Их пригласил сюда Говард Баннистер. Он даже предложил им земли для постоянного поселения, хотя не имел на это права. Невозможно контролировать такую военную силу, не организовав собственную большую регулярную армию, и лекарство получается хуже болезни.

Но без Фалькенберга революция обречена.

А что будет, если мы победим? Что станет делать Фалькенберг после окончания революции? Улетит? Я его боюсь – он не из тех, кто так просто улетает.

Будь честна с собой, – подумала она. – Фалькенберг – очень привлекательный мужчина. Мне понравилось, как он приказал произнести тот тост. Говард дал ему отличный предлог для отказа, но он им не воспользовался».

Она хорошо помнит, как он стоял с поднятым стаканом, с загадочной улыбкой на губах, а потом отправился в упаковочный контейнер вместе с Иеном и его людьми.

Но храбрость – не диковина. Нам нужна верность, а этого он нам никогда не обещал …

И не у кого было спросить совета. Единственным человеком, которого она по-настоящему уважала, был ее отец. Перед смертью он пытался растолковать ей, что победа в войне – только небольшая часть решения проблемы. На Земле есть страны, которые пережили пятьдесят кровавых революций, прежде чем им улыбалась удача и какой-нибудь тиран захватывал власть и прекращал революции. «Революция – самая легкая часть, – говорил отец. – А вот править страной после революции – совсем другое дело». А что если Фалькенберг не позволит им сохранить завоевания революции?

Уснув, она увидела во сне Фалькенберга. Его жесткое лицо смягчилось. Он в военном мундире и сидит за столом. Рядом с ним главный старшина Кальвин.

– Этим оставить жизнь. Этих убить. Этих отправить в шахты, – приказывает Фалькенберг.

Рослый сержант переставляет крошечные фигурки, которые кажутся игрушечными солдатиками, но это не солдаты. Одна фигурка – ее отец. Другие – ранчеро. И это вовсе не игрушки. Это настоящие люди, только очень уменьшенные. Она едва слышит их крики, а строгий голос продолжает решать их судьбу…

Бригадир Вильфрид фон Меллентин посмотрел на холмы перед укреплениями повстанческой армии, потом вернулся в свою командирскую машину, поджидать возвращения разведчиков. Он принялся настаивать на немедленной отправке своих бронечастей на запад, едва было получено известие о падении Астории, но Генеральный штаб Конфедерации отказал.

«Глупцы», – подумал он. Штаб заявил, что риск слишком велик. Бронетанковые фридландские части фон Меллентина – лучшее соединение армии Конфедерации, и нельзя допустить, чтобы оно попало в ловушку.

Теперь Генеральный штаб убедился, что ему противостоит всего один полк наемников. Один полк. К тому же, наверное, понесший тяжелые потери при взятии Астории. Так утверждает штаб. Фон Меллентин посмотрел на карту и пожал плечами.

Кто-то удерживает проход, а у него есть основания с уважением относиться к ранчеро Нового Вашингтона. На пересеченной местности, как раз такой, какая сейчас перед ним, они могут достойно сражаться. Достаточно хорошо, чтобы измотать его части. «Но дело того стоит, – решил он. – За проходом открытая местность, и там у ранчеро не будет ни одного шанса».

У него на глазах рисунок карты менялся. Поступали доклады разведчиков, штабные офицеры фон Меллентина проверяли данные, соотносили с другими и вводили в компьютер. На карте появилась хорошо укрепившаяся пехота, причем в гораздо больших количествах, чем ожидал фон Меллентин. Проклятый Фалькенберг. У него сверхъестественная способность передвигать войска.

Фон Меллентин повернулся к своему начальнику штаба.

– Хорст, как ты думаешь, у них есть тяжелая артиллерия?

Оберст Карнап подал плечами.

– Вайс нихт, бригадир. Каждый дополнительный час дает Фалькенбергу возможность хорошо закрепиться, а мы потеряли слишком много часов.

– Это не Фалькенберг, – поправил фон Меллентин. – Он сейчас осаждает крепость у брода Доак. Мы получили сообщение ее коменданта. Большая часть сил Фалькенберга должна быть далеко на западе.

Он снова повернулся к картам, настолько подробным и полным, насколько это возможно без близкого непосредственного наблюдения.

Словно прочитав его мысли, Карнап спросил:

– Выслать разведчиков, бригадир?

Фон Меллентин смотрел на карту так, словно она могла еще что-то сообщить ему, но она не сообщала.

– Нет. Двигаем все силы, – принял он неожиданное решение. – Пинайте задницы, но колоть их не надо.

– Яволь. – Карнап негромко заговорил в коммуникатор. Потом снова посмотрел на командира. – Мой долг указать на риск, бригадир. Если у них есть артиллерия, мы понесем тяжелые потери.

– Знаю. Но если мы не прорвемся сейчас, можем не успеть освободить крепость. Если крепость Доак будет взята, война наполовину проиграна. Лучше тяжелые потери сейчас, чем долгая война потом. Я сам поведу атакующих. Вы останетесь в командной машине.

– Яволь, бригадир.

Фон Меллентин выбрался из тяжелой бронированной командной машины и пересел в средний танк. Он занял место в орудийной башне и негромко приказал водителю:

– Вперед.

Броня смела пехотные заслоны, словно их и не было. Танки фон Меллентина и сопровождающая их пехота прекрасно координировали свои действия, подавляя всякое сопротивление. Колонна быстро продвигалась вперед, чтобы рассечь силы противника на дезорганизованные фрагменты, с которыми справится пехота Конфедерации.

Фон Меллентин по частям громил блокирующего проход противника, его бригада все дальше углублялась в проход. Все шло слишком легко, и ему казалось, что он понимает, почему.

Вспотевшие танкисты подошли к неправильному хребту на самой верхней точке прохода. И неожиданно на них обрушился огонь легкой артиллерии и мортир. Танки продолжали движение, но пехота залегла. Танки и пехоту на мгновение разъединили, и в этот миг передовые танки уперлись в минное поле.

Бригадир фон Меллентин начинал тревожиться. Логика подсказывала ему, что минное поле не может быть ни плотным, ни протяженным, и если он пройдет его, то доберется до незащищенных тылов противника. Когда танки поработают над штабами и складами, пехота Конфедерации займет проход, а его бригада сможет вырваться на простор за ним.

Но… если у защитников транспорт организован лучше, чем считает Генеральный штаб, и впереди тысячи мин, тогда он обречет свои танки на гибель.

– Оценка, – потребовал он. Экран в его танке, повторяющий тот, что в командном пункте, на мгновение потемнел, появились обновленные данные. Танки фон Меллентина остановились, а пехота прижата к земле и несет потери. – Рекомендации?

– Выслать разведку, – послышался голос оберста Карнапа.

Фон Меллентин на мгновение задумался. Компромиссы на войне часто бывают хуже любых действий. Небольшой отряд можно потерять, ничего не достигнув. Разъединенные силы можно разбить по отдельности. У него всего несколько мгновений, чтобы принять решение.

– Вперед, – приказал он.

Они достигли самого узкого места прохода. Танки сгрудились еще теснее; они, до сих пор избегавшие мест, на которых может сосредоточить огонь артиллерия, теперь вынуждены были двигаться по подозрительным участкам. Бригадир фон Меллентин стиснул зубы.

Артиллерийский залп был превосходно рассчитан. У бригады осталось меньше четверти минуты после того, как радары предупредили о приближении снарядов. И тут снаряды начали рваться между танками, уничтожая остатки пехоты. Затем радары показали приближение новых снарядов, и на экранах все расплылось.

– Йа, это тоже, – пробормотал фон Меллентин. На его противоартиллерийских экранах была видна какая-то плотная липкая масса.

Защитники пустили в ход «мякину» – сотни тысяч крошечных металлических осколков, которые медленно опускались на землю. Теперь ни одна сторона не могла воспользоваться радаром, чтобы нацелить огонь, но танки фон Меллентина находились под визуальным контролем, в то время как батареи противника так и не были обнаружены.

Последовал еще один точно нацеленный залп.

– Чертовски хорошая стрельба, – прокричал фон Меллентин своему водителю. Между первым и последним разрывом залпа прошло не больше пяти секунд.

Бригаду рвали на куски. Передовые группы попали на новое минное поле. Пехота защитников небольшими группами укрывалась в траншеях и ямах, и сопровождающие танки солдаты справились бы с ней в считанные мгновения, если бы могли продвинуться вперед, но пехота была отрезана заградительным огнем: снаряды рвались за танками и между ними.

Не было ни пространства для маневра, ни поддержки пехоты – классический кошмар командира бронетанковых соединений. Местность, и так сильно пересеченная, покрылась ямами и канавами. По танкам продолжалась стрельба из противотанковых орудий. Пока поражений немного, но каждый поврежденный танк тут же разбивали на куски, а стрелять в ответ не в кого. Передовые танки находились под непрерывным огнем, и продвижение замедлилось.

Противник продолжал вести сильный огонь. Надолго ли их хватит? Если у них кончатся снаряды, все изменится. Фон Меллентин колебался. Вокруг его танков по-прежнему бушевал ад.

Сомнения подрывали его решимость. Генеральный штаб Конфедерации сообщил, что ему противостоит один Легион Фалькенберга, но штаб в прошлом не раз ошибался. Те, кто противостоит ему, захватили Асторию, не дав коменданту даже сообщить о нападении. И почти в тот же момент над Алланспортом был сбит спутник-наблюдатель. Все крепости по течению Колумбии были захвачены за несколько часов. Даже Фалькенберг не мог проделать это всего с одним полком!

Кто ему противостоит? Если организованный противник с запасом снарядов, позволяющим вести огонь часами, а не минутами, бригада погибла. Его бригада, лучшее бронетанковое соединение в мире, погибнет из-за плохой разведки этих проклятых колонистов!

– Отозвать части. Сосредоточиться у пункта Хильденбрандт. – Получив приказ, танки начали отходить, спасая прижатую к земле пехоту и прикрывая ее отступление. Когда бригада сосредоточилась к востоку от прохода, выяснилось, что фон Меллентин потерял восемь танков, и он сомневался, что хоть один их них удастся вернуть.

XIX

Почетный караул стоял у командной машины с оружием наизготовку. Фалькенберг ответил на приветствие и быстро прошел в штабной бункер.

– Внимание! – скомандовал главный старшина Кальвин.

– Продолжайте, джентльмены. Майор Севедж, вам будет приятно узнать, что я привел с собой полковую артиллерию. Мы высадились вчера. Тяжело пришлось?

– Да, Джон Кристиан, – мрачно ответил Джереми Севедж. – Если бы бой затянулся еще на час, у нас бы все кончилось. Мисс Хортон, можете расслабиться: полковник разрешил продолжать.

– Кто его знает, – фыркнула Гленда Руфь. Она покосилась на почетный караул и неодобрительно нахмурилась. – Не хотелось быть расстрелянной за несоблюдение устава.

Офицеры и солдаты на командном пункте напряглись, но ничего не произошло. Фалькенберг повернулся к майору Севеджу.

– Каковы потери, майор?

– Тяжелые, сэр. Во втором батальоне осталось 283 боеспособных.

Лицо Фалькенберга оставалось бесстрастным.

– А сколько ходячих раненых?

– Сэр, это с учетом ходячих раненых.

– Понятно. – Потери в шестьдесят пять процентов, не считая ходячих раненых. – В третьем?

– Я не смог набрать для почетного караула капралов из двух рот. Уцелевшие заняты различными обязанностями в штабе.

– Кто же удерживает позицию, Джерри? – спросил Фалькенберг.

– Нерегулярные и те, кто остались от второго батальона, полковник. Мы рады вас видеть, знаете ли.

Гленда Руфь Хортон пережила миг внутренней борьбы. Что бы она ни думала об этих бессмысленных военных ритуалах, которым так привержен Фалькенберг, честность требовала, чтобы она что-нибудь сказала.

– Полковник, должна извиниться перед вами. Простите за то, что подумала, будто ваши люди не будут сражаться под Асторией.

– Вопрос в том, мисс Хортон: будут ли сражаться ваши? У меня две батареи полковой артиллерии, но на самой позиции я больше ничего не могу добавить. Мои войска осаждают брод Доак, моя кавалерия и первый батальон – у Высокого Брода, и полк будет так разбросан еще много дней. Вы хотите сказать, что ваши ранчеро не могут воевать так же хорошо, как мои наемники?

Она с несчастным видом кивнула.

– Полковник, мы никогда не выдержали бы эту атаку. Центурион второго батальона рассказал мне, что перед самым концом сражения многие мортиры обслуживались только одним человеком. Наши люди не выстояли бы.

На лице Фалькенберга проступило облегчение.

– Значит центурион Брайант жив?

– Ну… да.

– Значит, жив и 42-й. – И Фалькенберг, довольный, кивнул.

– Но мы не сможем остановить новую атаку этим вооружением! – возразила Гленда Руфь.

– Может, это и не понадобится, – ответил Фалькенберг. – Мисс Хортон, бьюсь об заклад, что фон Меллентин не станет рисковать своими танками, пока пехота не очистит эту нору. С его точки зрения, он сунулся – столкнулся с чем-то таким, что не смог преодолеть. Он не знает, как близок был к победе.

А тем временем благодаря вашим усилиям по организации транспорта мы получили боеприпасы для артиллерии. Посмотрим, что можно будет сделать с тем, чем мы располагаем.

Три часа спустя они подняли головы от карт.

– Вот оно, – сказал Фалькенберг.

– Да. – Гленда Руфь осмотрела позиции войск. – Ключ ко всему – эти передовые патрули, – осторожно сказала она.

– Конечно. – Он потянулся за своей полевой сумкой. – Хотите выпить?

– Сейчас? – А почему бы нет? – Спасибо, хочу. – Он плеснул в две чашки из офицерской столовой немного виски и одну протянул ей. – Но не могу задерживаться надолго, – добавила она.

Он пожал плечами и поднял свой стакан.

– За старательного врага. Но не слишком старательного, – сказал он.

Гленда Руфь немного поколебалась, потом выпила.

– Для вас это игра, верно?

– Может быть. А для вас?

– Я ее ненавижу. Все это ненавижу. Я не хотела начинать новое восстание. – Она содрогнулась. – С меня хватит убийств, и раненых, и горящих домов…

– Тогда почему вы здесь? – спросил он. В его голосе не было насмешки – и не было презрения. Вопрос искренний.

– Друзья попросили возглавить их, и я не могла им отказать.

– Хорошая причина, – сказал Фалькенберг.

– Спасибо. – Она допила виски. – Теперь мне пора. Надо надевать броню.

– Разумная мера, хотя бункер достаточно прочен.

– Я не останусь в бункере, полковник. Я отправляюсь в патруль со своими ранчеро.

Фалькенберг критически разглядывал ее.

– Не думаю, что это разумно, мисс Хортон. Личная храбрость – прекрасная черта командира, но…

– Знаю. – Она улыбнулась уголками губ. – Ее не нужно демонстрировать, потому что она предполагается, верно? Но не у нас. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы удерживать их… ведь такова причина всех этих церемоний, верно? – удивленно спросила она.

Фалькенберг не обратил внимания на ее вопрос:

– Дело в том, что ваши люди идут за вами. Сомневаюсь, чтобы они сражались так же решительно за меня, если бы вас убили.

– Это неважно, полковник. Поверьте, я не хочу вести этот патруль, но если я не поведу первый, других может не быть. Мы не привыкли к удержанию позиций, и нужно что-то делать, чтобы сохранить сплоченность моих войск.

– И вы хотите сыграть на чувстве стыда.

Она пожала плечами.

– Если пойду я, пойдут и они.

– Я пошлю с вами центуриона и солдат из охраны штаба.

– Нет. Отправьте со мной столько же ваших людей, сколько с любым другим патрулем. – Она на мгновение покачнулась. Подействовали одновременно отсутствие сна, выпитый виски и узелок страха внутри. Девушка ухватилась за край стола, и Фалькенберг внимательно посмотрел на нее.

– Черт возьми, – сказала она. Потом чуть улыбнулась. – Джон Кристиан Фалькенберг, разве вы не понимаете, что так нужно?

Он кивнул.

– Но мне это все равно не нравится. Хорошо. Через тридцать пять минут последние инструкции моего главного старшины. Удачи, мисс Хортон.

– Спасибо. – Она поколебалась, но сказать больше было нечего.

Патруль неслышно двигался через низкий кустарник. Что-то пролетело мимо ее лица. «Белка-летяга», – подумала она. На Новом Вашингтоне много парящих животных.

На невысоком холме пахло взрывчаткой после канонады последнего боя. Ночь кромешно черная. Только на западном горизонте тускло-красно светится Франклин, но так слабо, что его скорее чувствуешь, чем видишь. Мимо пронеслась летучая лиса, метнулась за насекомым и с криком исчезла в ночи.

Десяток ранчеро двигался цепочкой. За ними шла манипула связи, настроившись на волну 42-го. Гленда подумала: «А что солдаты станут делать со своим оборудованием, когда начнется бой?» – и пожалела, что не спросила заранее. Замыкающим в цепочке шел сержант Хруска, которого в последнюю минуту прислал главный старшина Кальвин. Гленда Руфь ему обрадовалась, хотя одновременно испытала чувство вины.

«Это глупо, – сказала она себе. – Так думают мужчины. Я не должна так думать. Я ничего не собираюсь доказывать».

Ранчеро несли ружья. Три солдата Фалькенберга тоже. Двое других несли оборудование связи, а сержант Хруска – ручной пулемет. Казалось, ничтожная горстка собирается соперничать с горцами с Завета.

Они миновали последние посты нервничающих ранчеро и двинулись по долине между холмами. В тишине ночи Гленда Руфь чувствовала свое полное одиночество. «Чувствуют ли остальные то же самое. Ранчеро – несомненно. Они боятся. А наемники? – подумала она. – Во всяком случае они не одни. У них есть товарищи, с которыми они делят еду и бункеры. И пока жив хоть один из людей Фалькенберга, есть кому позаботиться о павших. Они заботятся друг о друге, – продолжала размышлять девушка. – Главный старшина Кальвин, с его грубоватой реакций на сообщения о потерях. «Ба, еще один солдат», – сказал он, когда ему доложили о гибели товарища в бою с танками. Мужчины!»

Она попыталась представить себе образ мыслей солдата-наемника, но это оказалось невозможно. Они слишком чужды ей.

А Фалькенберг такой же, как все остальные?

Они удалились от последних постов примерно на километр, когда она отыскала узкую расщелину метра в два глубиной. Та змеилась вниз по холму параллельно позициям, и любой нападающий мог воспользоваться ею. Гленда Руфь знаком приказала занять расщелину.

Труднее всего оказалось ждать. Ранчеро постоянно передвигались, и ей приходилось ползком перемещаться по расщелине, призывая их к тишине. В мучительном ожидании тянулись часы. Девушка взглянула на часы, чтобы определить, сколько времени прошло с того момента, как она посмотрела в прошлый раз, и решила больше не смотреть целых пятнадцать минут.

Когда ей показалось, что четверть часа уже миновала, она подождала еще десять минут, потом посмотрела и увидела, что прошло всего лишь одиннадцать минут. Гленда Руфь отвернулась и стала смотреть в ночь; перед ней возникали какие-то фигуры, которые не могли быть реальными. Она смотрела на них с отвращением.