– Похоже, ты по нему скучаешь, – сказал Мойше.

– Да уж, обо мне ты никогда не говоришь таким тоном, – добавил Ричи.

– А ты еще что-нибудь о нем слышала? – спросил Мойше.

Бонни отрицательно покачала головой.

II

Анджела Найлс старалась не уснуть. Казалось, прошло очень много времени. Однажды она поняла, что видит сон, но все было чрезвычайно реально: заполненные людьми улицы Шанхая, тысячи мужчин и женщин в синих рабочих костюмах – не то чтобы форма, но люди в ней были похожи на синих муравьев. Они вопили, выкрикивали слова, которых она не понимала, но их намерения были достаточно ясны. Синие муравьи собирались убить ее. Она побежала, неожиданно ее окружили синие и золотые мундиры – другой оттенок синего цвета, это синева СоВладения – небольшой отряд солдат Со­Владения сомкнулся вокруг нее. Они увели ее от толпы, потом повернулись, грянул залп, потом другой, и синие муравьи на мгновение с криками остановились.

– Отступайте, – спокойно приказал лейтенант. – Первый взвод. Отступайте к гавани. Кьюни.

– Сэр?

Кузен Гарольд. Но как кузен Гарольд оказался здесь? Однако вот он, в мундире флотского гардемарина.

– Можете управлять шлюпкой?

– Нет, сэр.

– Рулевой убит.

– Да, сэр, знаю.

– Ну хорошо, гардемарин. Отступайте с первым взводом. Остановитесь, не теряя нас из виду, и займите оборонительную позицию. Когда будете готовы, дайте сигнал. Мы их задержим. Мисс, вы пойдете с ними…

– Да, но, Гарольд, что ты здесь делаешь, кто это и что…

– Некогда, Энджи. Пошли!

Они побежали, и теперь это определенно был сон, потому что она не могла пошевелиться, ноги не работали, она пыталась бежать и не могла…

– Попытайтесь вспомнить, – произнес голос. Чей? – Что случилось потом?

Она бежит. Морской пехотинец держит ее за руку. Неожиданно он остановился. Глаза у него распахнулись, он замер посреди улицы. Из его груди торчал длинный стальной стержень, изо рта полилась кровь, и он медленно, медленно начал падать…

– Пошли, Энджи, беги, черт побери!

Побежали. Вот конец квартала. Свернули за угол, и она увидела гавань, не очень далеко, и очертания длинного серого корабля. На пристани три моряка с ружьями, орудийная башня на палубе корабля медленно поворачивается.

Гарольд коснулся рукава и быстро заговорил в коммуникационную карточку. Послышался новый залп, новые крики, и на улице показались бегущие лейтенант СоВладения и его отряд.

– Почти на месте, – сказал Гарольд.

– Отведите ее на корабль, – сказал лейтенант.

– Сэр, вы можете вести эту штуку. Отвезите ее на корабль сами.

Он очень молод, этот лейтенант, всего лишь мальчишка, и выглядит худым и юным, не старше Гарольда.

– Три минуты, – сказал он. – Три минуты, Кьюни, а потом бегите изо всех сил.

Гарольд улыбнулся:

– Обязательно. Готовы? Бегите!

Лейтенант взял ее за руку и побежал, потащил ее за собой, а над их головами стреляли орудия, и слышались новые крики, и повсюду был шум. Что-то взорвалось совсем рядом, и один из матросов на палубе упал. Лейтенант закричал в микрофон у себя на рукаве:

– Мортиры! Беги, Кьюни! НЕМЕДЛЕННО! – И поволок ее за собой, втащил по трапу в каюту.

– Приказ: всем на борт!

В ярком свете дня прогремели записанные заранее звуки горна. Лейтенант побежал вперед, и несколько мгновений спустя послышался грохот. Что-то взорвалось у мостика, через открытый люк ворвался рой разъяренных пчел, пролетел мимо Анджелы и застучал по переборке. Раздался новый взрыв.

– Корпус пробит! – крикнул матрос.

Теперь шум двигателя стал громче. Она побежала к люку, чтобы выглянуть наружу и позвать Гарольда. Но никого не увидела.

– Очистить вход! – крикнул кто-то. Послышалось гудение, и люк начал закрываться. Корабль тронулся с места.

– Гарольд! Гарольд! – И Гарольд появился перед ней. Но это был старик, и лицо его таяло, а потом он исчез; на его месте оказался другой человек, корабль стал растворяться, и она оказалась в постели в белой комнате – больничной палате, а люди у постели – врач в белом халате и очень худой офицер в мундире Флота СоВладения. Капитан третьего ранга.

Она знает их обоих. Откуда? Кто они? Лермонтов. Так зовут офицера. Но откуда она это знает?

– Видели ли вы после этого гардемарина Кьюни? – спросил капитан Лермонтов.

– Нет. После того как мы свернули на углу… на углу улицы Трех Лун… я больше его не видела. – В горле у нее пересохло, левая рука болела. Она не могла пошевелить ею, а когда посмотрела, увидела, что рука привязана к доске, а к локтю ведет трубка для внутривенных вливаний.

Пентотал, что-то в этом роде. Они хотели ее допросить. И что она им рассказала?

– Я уже все вам рассказала, – сказала она. – Три раза. Да еще когда была под действием наркотика. Зачем проходить все это снова?

– Ваш дядя потребовал проведения тщательного расследования, – ответил капитан Лермонтов. – И мы его проводим. – Он работал на своем карманном компьютере. – Итак. Последний раз вы видели гардемарина Кьюни на углу, где лейтенант Фалькенберг приказал ему продержаться три минуты до отступления.

– На самом деле Гарольд сам вызвался…

– Да. Спасибо. А через какое время после этого приказа корабль начал двигаться?

– Не знаю…

– Доктор говорит, что вам кажется, будто прошло меньше трех минут.

– Откуда он знает?

– Я не знаю, – вмешался человек в белом халате. – Я могу только попытаться реконструировать события по вашим воспоминаниям. На основании того, что мы услышали, я заключаю, что вы не знаете наверняка, но подозреваете, что Фалькенберг приказал уходить, как только вы оказались на корабле.

– А что говорит он? – спросила Анджела.

– Вы уже знаете, – ответил доктор Витгенштейн.

– Он сказал мне, что Гарольд попал под огонь мортир до того, как мы добрались до корабля.

– Но вы ему не поверили.

– Я не… я не знаю, чему верить, – ответила она.

– Корабль взлетел, – сказал Лермонтов. – У него не хватало топлива, чтобы подняться на орбиту, и его подбили.

Анджела вздрогнула.

– Так сильно подбили… я поразилась. Когда мы приземлились и я смогла увидеть. Поразительно, что он вообще смог лететь.

– Корабли класса «Буна» способны переносить сильные повреждения. Итак. Фалькенберг посадил корабль на остров за пределами наших территориальных вод. Что произошло там?

– Ничего. Там мы были в полной безопасности. Остров населяли не китайцы, а тайцы. Они были очень дружелюбны. Там было приятно – безопасно и мирно. Поэтому мы ждали, ждали три недели, пока Флот не смог послать еще один корабль с командой ремонтников. Меня отвезли в дом губернатора, а Джон… лейтенант Фалькенберг получил приказ вернуться на свой корабль. Ничего не случилось.

– Но что-то все же случилось, – сказал Лермонтов.

Услышав его тон, она нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Доктор…

– Мисс Найлс, у вас месячная беременность.

– О.

– Вы как будто не удивлены. Вы не предохранялись?

Она почувствовала, что краснеет.

– Мисс Найлс, у меня дочь примерно вашего возраста, – сказал Лермонтов. – Вы не предохранялись?

Она пыталась говорить спокойно.

– В то время я об этом не думала.

– Лейтенант, очевидно, тоже, – сказал Лермонтов. – В наше время болезней это, возможно, легкомысленно.

Анджела пожала плечами.

– Да там нечем было предохраняться…

– На флотском корабле всегда есть аптечка, – сказал Лермонтов. – Но в данном случае вы правы. Медицинский кабинет был поврежден вместе со значительной частью оборудования.

– Капитан, я не понимаю, какое отношение мое положение имеет к…

– Зато понимает ваш дядя, – ответил Лермонтов. – Отчаянный молодой Фалькенберг приносит в жертву многообещающего гардемарина, внука члена Большого Сената, чтобы спастись самому. Затем соблазняет племянницу сенатора. – Лермонтов со значением посмотрел на ее живот. – Через несколько недель доказательства будут видны невооруженным глазом.

– Значит, вы… вероятно, дядя Эдриан все увидит в таком свете.

– Но по крайней мере вы в безопасности, – сказал доктор Витгенштейн. – Он должен быть благодарен за это.

Анджела покачала головой.

– Боюсь, благодарен он не будет. Он не очень любит мою мать, а к Гарольду относился по-особому. Племянница – это не внук, доктор. Он с готовностью обменял бы меня на Гарольда. – Она вздрогнула. – Думаю, он собирался когда-нибудь сделать Гарольда адмиралом.

– Итак. Что вы собираетесь делать? – спросил Лермонтов.

– Относительно… – Она потерла живот. – Надо привыкать. А Джон… лейтенант Фалькенберг знает?

– Нет, если вы ему не сказали, – ответил доктор Витгенштейн.

Но я сама не знала…

– Вы хотите сказать, что он не узнает, если я сама ему не скажу?

Лермонтов кивнул.

– Мне говорили, что вы умны.

– А что это должно значить?

– Думаю, нет необходимости объяснять. Что сделает лейтенант Фалькенберг, если узнает?

Она снова покраснела.

– Вероятно… вероятно, женится на мне, если я захочу.

– Мой прогноз такой же, – сказал Лермонтов. – В других обстоятельствах для карьеры молодого человека было бы прекрасно жениться на представительнице семейства Бронсонов. Однако сейчас…

– Однако сейчас для нас обоих это гибельно, – сказала Анджела. – Что… что же мне делать?

– Прервать беременность, – сказал доктор Витгенштейн.

– Будьте вы прокляты! Я ждала этого! А почему вы… пока я была под действием, почему вы просто не сделали чистку? Я бы никогда не узнала! Но нет, вам понадобилось привести меня в сознание и просветить…

– Вы бы хотели, чтобы мы приняли решение за вас? – спросил Лермонтов. Она не ответила, и он повернулся к Витгенштейну: – Доктор, приготовьте операционную.

– Подождите… Нет, подождите. – Она почувствовала, что на глазах выступают слезы. – Кто это?

– Кто кто?.. А, – сказал Витгенштейн. – Девочка.

– Капитан… я хочу увидеться с Джоном Фалькенбергом.

– Не могу вам помешать, – ответил Лермонтов, – но прошу вас этого не делать. Пока вы не примете окончательного решения. Он не глуп…

– Вы его знаете? – спросила она. – Странный вопрос, верно? Знаете ли вы… отца моей неродившейся дочери? У нас было три недели. Целая жизнь. Мне кажется, я его знаю, но правда ли это? О, черт побери!

Лицо Лермонтова смягчилось.

– Он считается… считался… многообещающим молодым офицером. От него ждали многого. – Капитан пожал плечами. – Жаль, что никто не видел, как погиб гардемарин Кьюни. Я не знаю, что мы можем сделать для Фалькенберга.

– И я ничего не могу сделать… могу только ухудшить положение, – сказала она. – Как же мне быть?

– Избавьтесь от ребенка, – сказал Лермонтов. – Потом, через год, через два, когда сенатор забудет, вы снова встретитесь…

– Он никогда не забудет. И мы никогда не встретимся.

Лермонтов собирался заговорить, но она опередила его.

– Вы не можете быть уверены, и я не могу, – сказала она. – Единственное, в чем мы уверены, – мы убьем мою дочь.

– Эмбрион, – сказал Витгенштейн. – Не…

– Я изучала эмбриологию, – возразила Анджела. – Не нужно объяснять мне подробности. – Она долго молчала. Потом вытерла глаза и прямо взглянула на Лермонтова. – Капитан, вы можете обеспечить мой переезд на Черчилль?

– Да, но почему именно на Черчилль?

– У меня там родственники. Моя ветвь семейства не располагает большими средствами, но мы не разорены, вы знаете. Меня примут…

– В этом случае я не смогу разрешить вам снова увидеться с Фалькенбергом.

– Вы не сможете меня остановить, если я этого потребую, и вы это тоже знаете, – сказала она. – Но… может быть, так лучше. Скажите ему… – у нее перехватило горло, и она почувствовала, что на глазах снова слезы. – Скажите, что я ему благодарна за то, что он спас мне жизнь, и желаю ему всего хорошего.

Напряженный молодой человек вошел в помещение и козырнул:

– Лейтенант Фалькенберг по приказу капитана Лермонтова явился, сэр.

Худой человек за столом ответил на приветствие.

– Спасибо. Садитесь.

– Сэр?

– Я сказал, садитесь.

– Есть, сэр. – Фалькенберг принужденно сел.

– Вы думаете, я вызвал вас, чтобы наказать?

Фалькенберг нащупал папку под левым локтем.

– Я получил приказ…

– Знаю, – прервал Лермонтов. – Не такой приказ я бы хотел отдать. Но сделать ничего нельзя.

– Значит, я покидаю Вооруженные Силы?

– Нет, только Флот, – сказал Лермонтов. – Если, конечно, не захотите совсем уйти с военной службы. – Старший офицер наклонился вперед и пристально посмотрел на Фалькенберга. – Я не стал бы вас винить, если бы вы это сделали, но надеюсь, вы не сделаете. Я организовал ваш перевод в морскую пехоту. В качестве старшего лейтенанта, временно исполняющего обязанности капитана. Кроме того, я направил сенатору Гранту рекомендацию, чтобы Большой Сенат наградил вас Орденом мужества первой степени. Думаю, вскоре вас ждет звание капитана морской пехоты. – Лермонтов вздохнул. – Будь у нас лучшая связь и сумей я поговорить с сенатором непосредственно, возможно, в этом не было бы необходимости. Может быть, я не совсем верно оцениваю политику Большого Сената.

Фалькенберг взглянул на свою папку с приказом.

– Я тоже, сэр.

– Но это очевидно, – сказал Лермонтов. – Вы действовали совершенно правильно. Трудно пожертвовать одним взводом, чтобы спасти всех остальных, но мы уверены, что больше ничего нельзя было сделать. – Он пожал плечами. – К несчастью, взводом, который вы потеряли, командовал внук сенатора Бронсона, но вы не могли этого знать.

– Он был хорошим военным, – сказал Фалькенберг. – И, честно говоря, я знал, кем он приходится…

Лермонтов поднял руку, заставляя его замолчать. Он невольно обвел взглядом помещение, потом пристально посмотрел на Фалькенберга.

– Вы никогда никому об этом не расскажете, – сказал он. – То, что ваши действия привели к гибели молодого человека, достойно сожаления, но они были оправданны. Возможно, Бронсон забудет. Но если члену Большого Сената Бронсону напомнят, что вы знали о его интересе к гардемарину Кьюни, положение станет гораздо более серьезным. Он никогда об этом не забудет. Вам в будущем следует избегать встреч с сенатором.

– Да, сэр. Только…

– Да?

– Сэр, я уже спрашивал о мисс Найлс, но никто как будто не знает, где она.

– Она попросила, чтобы ее отправили на Черчилль, где у нее есть деньги и родственники. Она улетела два дня назад на курьерской шлюпке, чтобы попасть на корабль, идущий на Черчилль.

– О… а я думал… Она оставила для меня сообщение?

– Сказала, что очень благодарна вам за то, что вы спасли ей жизнь.

– Понятно. – Он несколько мгновений молчал. – Сэр, каково мое назначение?

Лермонтов слегка улыбнулся.

– У вас есть выбор. Как обычно, имеется множество мест, где назревают неприятности.

III

Крофтоновская Энциклопедия современной истории и социальных проблем (Первое издание)

Исход. За эрой исследований, начавшейся после изобретения движителя Олдерсона, вполне предсказуемо последовала эпоха колонизации. Первоначально колонистами становились богатые люди, не удовлетворенные земной цивилизацией. Многими двигали религиозные соображения. Это были представители и традиционных религий, и тех мирских сект, которые развились на основе того, что в двадцатом веке было известно как «экологическое движение» или движение зеленых.

Многие из ранних колонистов были высокообразованными людьми и имели все основания рассчитывать на успех в создании собственной культуры на новых планетах. К несчастью, они не принимали во внимание давление со стороны правительств Земли…

2064 год от Р.Х.

Прекрасное будущее, о котором она пела, уже заливала кровь, но Кэтрин Малколм об этом не знала, как не думала о том, что солнце слишком красно-оранжевое и яркое, а тяготение слишком низкое.

Все свои шестнадцать стандартных лет она прожила на Арарате, и хотя дедушка часто говорил о Земле, родина человечества не была для девушки родным домом. Земля – это царство машин и бетонных дорог, автомобилей и больших городов, место, где люди теснятся вдалеке от плодородной почвы. Когда она думала о Земле, та казалась ей уродливой, непригодной для жизни людей.

Больше всего она ломала голову над тем, чем пахнет Земля. Столько людей сразу – должно быть, совсем не похоже на Арарат. Она глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом, приятно пахнущим свежевспаханной почвой. Земля здесь хороша. Приятно чувствовать ее под ногами. Темная и рассыпчатая, достаточно влажная, чтобы принять семена и позаботиться о них, но не болотистая и не комковатая: хорошая земля, прекрасно подходящая для позднего урожая.

Девушка уверенно шла за плугом, длинным хлыстом направляя быков. Она щелкала хлыстом возле передних, но никогда не касалась их. В этом не было необходимости. Гораций и Звезда знают, что от них требуется. Хлыст направляет их, напоминает, что она за ними следит, но они знают спиральную борозду не хуже нее. Плуг переворачивает почву, чтобы грядка была приподнята: это помогает осушать поле и собирать ежегодно по два урожая.

Первый урожай уже собран и лежит в каменном амбаре. Пшеница и кукуруза, генетически приспособленные к условиям Арарата; в другой части амбара – местные хлебные дыни, полные сахара и готовые к брожению. Год был хороший, урожая собрали больше, чем нужно семье для прокорма. Излишки можно будет продать в городе, и мама пообещала Кэтрин купить отрез ситца на новое платье, которое девушка наденет ради Эмиля.

Впрочем, сейчас на ней комбинезон и сапоги, и она рада, что Эмиль ее не видит. Он знает, что Кэтрин умеет провести прямую борозду не хуже мужчины и ездить верхом не хуже брата, но знать это и видеть ее на поле – совершенно разные вещи, и она была рада, что сейчас он ее не видит. Думая об этом, она рассмеялась, но мысли текли своим чередом.

Она щелкнула хлыстом, посылая быков вперед, и чуть заметно нахмурилась. Второй паре в упряжке еще никогда не приходилось тащить фургон по равнине, и Кэтрин решила, что нельзя больше откладывать тренировку животных. Эмиль не захочет жить у деда Кэтрин. Мужчине нужна собственная земля, хотя на ранчо Малколмов больше тысячи гектаров.

Здесь вся земля разобрана. Если они с Эмилем захотят иметь собственную, придется переселяться на запад, к другому морю, где снимки со спутника показывают плодородные почвы. «Мы можем уехать туда, – подумала она, – забраться так далеко, что осужденные нас не найдут, а город станет местом, которое видят раз в жизни. Будет очень интересно, хотя совсем не хочется покидать эту долину».

Поле, которое она вспахивает, лежит меж низких холмов. Вдоль одного его края вьется небольшой ручей. Большинство видных ей деревьев и растений привезены в виде семян с Земли, и у них очень мало врагов. Большинство вредителей не трогают земные растения, особенно если поля окружены полосами мяты и ноготков, издающих запах, который не переносят даже земные насекомые.

Кэтрин думала о том, что им может понадобиться, если они двинутся на запад, чтобы основать новое поселение. Семена у них будут; будут кобыла и жеребец; и две пары волов; куры и свиньи: ее дед по местным меркам богат. Будут кузнечные инструменты отца, пользоваться которыми Эмиль сможет научиться.

Им понадобится телевизор. Телевизоры здесь большая редкость. Телевизор, и солнечные батареи, и генератор для ветряной мельницы; все эти вещи промышленного производства придется покупать в городе, а для этого нужны деньги. Потребуется весь второй урожай этого года и большая часть весеннего – им придется экономить, откладывать все заработанные деньги. Она отогнала эти мысли, но рука ее легла на рукоять большого ножа в ножнах, висевших на поясе.

«Мы справимся, – подумала она. – Найдем деньги. Дети не останутся без образования. Телевизор нужен не для развлечения. Программы, передающиеся со спутника, сообщают прогноз погоды и учат обработке земли, экологии, инженерному делу, работе с металлом – всему тому, что необходимо для жизни на Арарате. Учат также чтению и математике.

Большинство соседей Кэтрин презирают телевидение и не допускают его в свои дома, и их детям приходится учиться у других, у тех, кто имеет возможность смотреть на экран.

«И тем не менее, – думала Кэтрин, – причины для беспокойства есть. Сначала телевидение. Потом легкая промышленность. Скоро добавится другое. Открываются шахты. Строятся большие заводы, а вокруг них растут города».

Она представила себе Арарат, покрытый асфальтом и бетоном: животных заменят тракторы и автомобили, маленькие поселки превратятся в большие города; люди теснятся, как в Гармонии и Гаррисоне; ручьи перегорожены плотинами, а озера загрязнены отбросами.

Конечно, не при моей жизни и не при жизни моих внуков. И, может быть, мы окажемся умнее, чем на Земле, и здесь это никогда не произойдет. Мы научены горьким опытом. Мы знаем, как жить на земле.

Ее дед – колонист-доброволец, инженер, достаточно обеспеченный, чтобы привезти на Арарат инструменты и оборудование, пытается показать остальным, как уживаться с технологией. Электричество ему дает ветряная мельница. Она позволяет пользоваться телевизором и радио. Дед поддерживает радиосвязь с Денисбургом в сорока километрах отсюда, и хотя соседи говорят, что презирают технологию, они не настолько горды, чтобы не просить Эймоса Малколма отправлять их сообщения.

На ферме Малколма есть водопровод и эффективная система переработки отходов. Для Эймоса технология – это то, что следует использовать, чтобы она не использовала вас, и он старается научить этому соседей.

Мысли Кэтрин прервал звонок телефона, и она остановила упряжку. Телефон в центре распаханного поля, здесь он подключен к переносному солнечному рефлектору, чтобы заряжались батареи. В долине мало радиотелефонов. Стоят они дорого, и купить их можно только в Гармонии. Даже дедушка Эймос не может сам производить телефонные микроцепи, хотя часто говорит, что надо бы купить подходящие инструменты и делать что-нибудь такое. «В конце концов, – часто говорит он, – нам не нужны самые последние модели. Лишь бы работали».

Не успев добраться до телефона, она услышала выстрелы. Доносились они издалека, но со стороны ее дома. Она посмотрела на холм, который скрывал от нее ранчо, и увидела в небе красную полоску. Та взорвалась в облаке яркого дыма. Эймос выпустил сигнальную ракету.

– Боже, нет! – закричала Кэтрин. Она побежала к телефону, но в спешке выронила его. Подняла со свежевскопанной земли и закричала в микрофон:

– Да!

– Беги прямо в деревню, девочка, – услышала она голос деда. Голос казался старым и усталым. – Не ходи домой. Уходи быстрей.

– Дедушка…

– Делай, как я сказал! Соседи подойдут, а ты помочь не можешь.

– Но…

– Кэтрин, – он говорил настойчиво, но в его голосе слышались столетия. – Они здесь. Их много.

– Кто? – спросила она.

– Осужденные. Говорят, будто они шерифы и у них есть предписание собирать налоги. Я не стану платить. Мой дом прочен, Кэтрин, и соседи придут. Осужденные не получат его, а если меня сейчас убьют, это не так важно…

– А мама! – закричала Кэтрин.

– Ее они живой не возьмут, – сказал Эймос Малколм. – Мы говорили об этом, и ты знаешь, что нужно делать. Пожалуйста. Не лишай мою жизнь смысла, не позволяй им добраться и до тебя. Иди в деревню, и да сохранит тебя Господь. Мне нужно сражаться.

Вдалеке снова послышались звуки выстрелов. Телефон молчал. Стреляли из ружей, слышны были пулеметные очереди. Каменное ранчо Эймоса было хорошо защищено.

Кэтрин слышала резкие, но негромкие разрывы гранат и молилась, чтобы не услышать последний взрыв: он означал бы, что Эймос взорвал динамит под домом. Он часто клялся, что скорее взорвет дом и всех нападающих, чем позволит им войти.

Кэтрин побежала назад, чтобы выпрячь быков. С ними ничего не случится. Звуки боя не дадут им вернуться домой до завтра, а на равнине нет таких крупных животных, которые могли бы угрожать здоровым быкам. Кроме людей.

Упряжку она оставила у плуга (в глазах быков было недоумение: солнце еще высоко, поле не вспахано) и побежала в тень деревьев у реки. Здесь терпеливо ждали лошадь и собака. Собака игриво подбежала, но прижалась к земле, почувствовав настроение девушки.

Кэтрин набросила на лошадь седло и принялась возиться с кожаной упряжью. Руки ее двигались так быстро, что даже знакомые движения стали трудны; в спешке она действовала неловко. Привязала телефон и солнечный рефлектор за седлом и села верхом. В чехле висело ружье, она достала его и с тоской погладила.

И замерла в нерешительности. Ружья по-прежнему стреляли. Она слышала очереди пулемета деда и новые разрывы гранат. Значит, Эймос жив.

Я должна помочь, должна идти туда.

Там Эмиль. Он должен был пахать поле у границы их ранчо и услышал выстрелы. Он там. Она повернула лошадь к ранчо.

Она понимала, что один всадник ничего не может сделать. И тем не менее чувствовала, что должна вернуться домой, пока не поздно. У Эмиля и дедушки неплохие шансы. Дом прочен, сложен из доброго камня, он прижимается к земле, а большая его часть под землей, на крыше поверх водонепроницаемого пластика влажная почва. Такое бывало и раньше, много раз, но сейчас слишком много ружей. Она не может припомнить такого большого набега. Ни здесь, ни в каком-нибудь другом месте.

Телефон снова зазвонил.

– Да! – крикнула она. – Что происходит?

– Уезжай, девочка! Уезжай! Выполни мой последний приказ. Ты все, что у меня есть… – голос прервался, Эймос больше ничего не успел сказать. Кэтрин держала молчащий телефон и смотрела на него.

Раз Эймос сказал: «Все, что у меня есть», значит, ее мать и брат мертвы.

Выкрикивая слова гнева и ненависти, она устремилась на звуки выстрелов. И когда перевалила через холм, услышала выстрелы из мортир, а потом очень громкий взрыв.

Двести всадников устремились на ранчо Малколма. Ехали они быстро, лошади их блестели от пота, и ехали всадники семьями, некоторые с женщинами и старшими сыновьями. Перед ними бежали собаки. Их языки свисали меж оскаленных зубов: собаки чувствовали гнев хозяев. Завидев друг друга, всадники махали руками и ехали еще быстрей.

Приблизившись к последнему холму перед ранчо Малколма, всадники сбавили темп. Из-за холма не доносилось ни звука. Выслали вперед собак. Увидев, что те не останавливаясь перевалили через вершину, пустили лошадей галопом.

– Он не воспользовался динамитом, – сказал Джордж Вудроу. – Я слышал взрывы, но это не динамит Эймоса.

Соседи ничего не ответили. Молча спускались по склону к дому.

В воздухе пахло порохом с медным привкусом недавно пролитой крови. Собаки бегали между телами, лежащими у стен каменного дома. Большая парадная дверь была распахнута, перед ней тоже лежали мертвецы. На земле у открытой двери сидела девушка в окровавленном комбинезоне и грязных сапогах. На коленях у нее лежала голова юноши. Девушка безотчетно баюкала голову, глядя сухими и блестящими глазами.

– Боже! – вскрикнул Джордж Вудроу. Он спешился и склонился к девушке. Протянул руку к юноше, но не коснулся его. – Кэтрин…

– Все мертвы, – сказала Кэтрин. – Дедушка, мама, брат и Эмиль. Они все мертвы. – Говорила она спокойно. Сообщила Джорджу Вудроу о смерти его сына так, словно рассказывала о том, что в церкви в следующую субботу будут танцы.

Джордж посмотрел на мертвого сына и на девушку, которая должна была родить ему внуков. Потом выпрямился и прижался лицом к седлу. И оставался так очень долго. Постепенно он начал слышать разговоры вокруг.

– …захватили снаружи всех, кроме Эймоса, – говорил Гарри Ситон. Говорил он негромко, надеясь, что Кэтрин и Джордж Вудроу не услышат. – Я думаю, Эймос застрелил Джанин после того, как они ее схватили. Но как они прокрались к старому Эймосу?

– Я видел там собаку со стрелой в спине, – отозвался Ван Лоо. – Стрела из самострела. Наверно, так.

– Я все же не понимаю, – настаивал Ситон.

– Догоните их! – Кэтрин стояла возле своего мертвого жениха. – Езжайте!

– Поедем, – ответил Ван Лоо. – Когда придет время.

– Езжайте немедленно! – требовала Кэтрин.

– Нет. – Гарри Ситон печально покачал головой. – Думаешь, это единственное место, на которое напали сегодня? Еще десяток. Большинство даже не сопротивлялись. Тут сотни разбойников, и сейчас все они объединились. Мы не можем действовать, пока их больше, чем нас.

– А что тогда? – спросил Джордж Вудроу. В голосе его звучала горечь. – К тому времени когда нас станет достаточно, они уже снова уйдут в горы. – Он беспомощно посмотрел на цепь высоких холмов на горизонте. – Боже! За что?

– Не богохульствуй! – голос прозвучал строго. Роджер Дорнан всегда в темной одежде, лицо у него худое и узкое.

Он похож на могильщика.

– Нельзя сомневаться в путях Господних, – продолжал Дорнан.

– Нам не нужны такие разговоры, брат Дорнан, – сказала Кэтрин. – Нам нужна месть! Я думала, здесь собрались мужчины! Джордж, ты поедешь со мной охотиться на убийц твоего сына?

– Верьте в Бога, – сказал Дорнан. – Возложите это бремя на Его плечи.

– Я не могу позволить вам уехать, – вмешался Ван Лоо. – Вас с Джорджем убьют – ради чего? Вы никому не отомстите, если подставитесь под их ружья. – Он сделал знак, и два его сына подошли и схватили за поводья лошадь Кэтрин. Еще один увел лошадь Джорджа Вудроу. – Нам нужны все наши фермеры, – продолжал Ван Лоо. – И что станет с другими детьми Джорджа? С его женой, с неродившимся ребенком? Вы не можете ехать.

– Один жив, – крикнул всадник. Два человека подняли с земли неподвижную фигуру, отнесли ее туда, где вокруг Кэтрин и Джорджа собрались мужчины, и бросили наземь. Ван Лоо наклонился и пощупал пульс. Потом схватил разбойника за волосы и приподнял его голову. Методично принялся хлестать по лицу. Его пальцы оставляли яркие красные следы на темных щеках. Удар, еще удар! Ладонью, тыльной стороной, методично. Голова разбойника дергалась при каждом ударе.

– Он полумертв, – сказал Гарри Ситон.

– Тем больше причин привести его в чувство, – ответил Ван Лоо. Не обращая внимания на кровь на кожаной куртке разбойника, он снова бросил его лицом на землю. Потом схватил за руку и резко повернул. Разбойник застонал.

Лет двадцати, не старше. Короткая редкая борода. Темные брюки, кожаная куртка и мягкие кожаные сапоги, очень похожие на те, что на Кэтрин. На пальцах полоски: здесь раньше были кольца; левая мочка разорвана.